В командировке

Кузьма сознательно усердствовал, куном вел обратную засыпку траншей. Старался за выходные выполнить задание, дать фронт работы другим. Шло немалое, по сельским меркам строительство, - 6 корпусов птицефабрики. Работа кипела под лозунгом: «Продовольственную программу - в жизнь». Их СПМК выступала генподрядчиком. Здесь находился главный участок. Был расписан скользящий график работ звеньям, чтоб не оставлять без присмотра объект. Еще и нанят сторож из местных - Сёма, пройдоха, лет 35-ти, инвалид, потерявший кисть руки в цепной передаче дробилки. Он и уведомил Кузьму, как вновь прибывшего, что по выходным здесь трудятся до шести вечера.
- Пойдем, Петрович, а то тебе и 100 грамм не достанется. Но досталось, это звено славилось порядочностью. Кузьма видел, но не желал быть свидетелем (меньше видишь, спокойней спишь), как Сёма ездил в село на летучке, наверное, что-то «реализовывали» из стройматериалов. Двое молодых ребят спешно мылись, брились, собирались на свидание в село, ос-воились на новом месте.
- Поехали с нами, Кузьма Петрович, я и тебе бабу найду. У нас, холостых, их как     собак нерезаных, - предложил любовный вояж захмелевший Сёма. - Ничего, что небритый, гарантирую, примут и такого. Кузьма в командировках иногда пускался на такие мероприятия, хоть после и бичевал себя упреками, не юноша, под сорок уже. Любил он женщин, может, наверстывал упущенное, по той причине, что с 18 до 24-х находился     в «командировке» на Колыме за два пуда проса, не добыл еще два года, ам-нистия подоспела.  И теперь под воздействием спиртного, клюнул на при-глашение.
Уже минут через 10 въехали в село. Три жениха сидели в будке, а Сёма в кабине руководил, у какого дома остановиться, выходил, стучал в окно. Когда в проеме показывалась женская фигура, бесцеремонно спрашивал: «Мужик нужен?» В первом доме последовал отказ: «Командировочный, на одну ночь, не нужен, дуй дальше!». «Приголубишь хорошо, и на день останется». Захмелевшие кавалеры смеялись и было с чего. Сёма кричал так громко, как проезжающие по улице продавцы живности. В машину уже не садился, шествовал с неописуемой важностью до следующего дома с невестой. Стук в окно и тот же вопрос: «Мужик нужен?» Ответ был. Можно сказать, даже оскорбительным: «Такой как ты и даром не нужен». «Экая цаца. Пошла к свиньям!»
- Садись, Семен, с тобой сраму не оберешься,- звали его сообщники.
- Нет, здесь у меня кума безмужняя. Сюда то, он уж ногою дверь открывал. Ввел во двор всю компанию, затараторил: - Здорово, кума, принимай гостей, свататься пришли. Вот жених, Кузьма Петрович, мастеровой, холостой, нецелованный. Сходитесь да живите, людей слухать не будете - жить будете, на сплетни людские не обращайте внимания, до   добра не доведут. Давай чего-нибудь закусить, хоть порядочные сваты ходят со своей закуской, со временем и мы дойдем до совершенства.
Кума смекнула, ребята со стройки, авось и пригодятся. Вынесла хлеб, соль, чашку помидоров. Застолье продолжалось недолго. Вшестером быстро разыграли две бутылки водки. Кума тоже пригубила пару рюмок, граммов по 70. Пока Кузьма вел расспросы у хозяйки о том, о сем, ребята закурили,  как-то незаметно вышли, на машину и были таковы.
  -Во, они и вправду меня оставили. Вот охламоны, посмешище устроили.
Шура, так звали хозяйку, рассмеялась:
- Просватали, выходит. Что ж ты для такого торжества и не побрился?
- Это верно, запустил себя. Я ведь не думал, не гадал, сел прокатиться, поглядеть село. Кум ваш шутку устряпал. Какой из меня жених? Не гожусь уж на такую роль.
- А чего ж так, разведенный, холостой, сам шестой?
- Вроде этого, - начал заливать Кузьма, - брошенный. Больше десяти лет прожили, люди завидовали, вот, мол, примерная пара. На 5 лет моложе меня, красивая. Любил я ее, никогда не сказал грубого слова и она меня уважала. А года три назад замечать стал, как-то охладела. Детей не было, а она и не огорчалась. Больше начала перед зеркалом прихорашиваться. Дошел слух, что изменяет. Нашелся ухарь, влез в чужую семью. Завел с ней разговор, что ж, мол, ты зачеркиваешь нашу десятилетнюю жизнь? Она вспыхнула: «Ухожу от тебя!» На второй день, в мое отсутствие, собрала манатки и съехала. Ничего не поделаешь. Утешал себя мыслью, что людям свойственно влюбляться и ошибаться. Видно, в интимном деле оказался слабаком. А спустя месяц, один друг сказал, что видел ее с фонарями под глазами.
- Новость эта полоснула по сердцу болью, будто горько обидели моего ребенка. Ну что ж, подумал, нашла настоящего мужчину. А через 2 месяца, ночью заявилась в слезах: «Прости, Кузя, заблудшую овечку». Жаль мне ее стало, но гордыня взяла вверх. Вот Бог, а вон  порог. И живу теперь бобылем, даже некому отдать зарплату. А ребята знают, что я при деньгах, хочется им «расслабиться». «Займи, Петрович, пару червонцев». С ними же и выпьешь, какой уж там долг?
- А сколько ж вы получаете на стройке?
- В командировке по 300 и больше.
- О-о, армяне жирней зарабатывают.
- Не зарабатывают, начисляют им раза в 3-4 больше. Нанимателям отстегивают энную сумму. Хиреть стали некоторые советские руководители. Не дает им покоя зуд барской роскоши. Это плохо. И народ охватывает этот синдром. В прямом смысле воспринимаются слова песни: «… это все колхозное, это все мое».
- А я вот, можно сказать, сама дом построила. Люди, конечно, помогали. Транспорт доступен – в гараже диспетчером работаю. Теперь вот кухню доделываю. Пойдем, посмотришь, пока не стемнело, может, что посоветуешь?
На месте Кузьма притворно восторгался:
- Вы, Шура, молодец! Я могу кое в чем помочь. По размерам ребята нарежут стекла, привезу, вставлю. Трехоборотная печь вполне обеспечит теплом, можно зимовать с дочерью. Штук 400 кирпича надо раза за три могу привезти в ковше, на заправку мимо проезжаю. И класть печи умею.
Печное дело он действительно знал. В тайге, на погрузке леса, ногу поломал. Месяц в гипсе пролежал. Потом хромал, больше симулировал, чтоб не гоняли на лесоповал. Послали подсобником к печнику. Освоил дело. А когда мастер освободился, занял его место. Четыре года, считай, профилонил. Гражданам в погонах ремонтировал, клал новые печи, чистил дымоходы.
- Вот с доской для пола похуже. У нас ее валом, но необрезная и вести наглядно. У вас, наверное, есть участковый?
- Он у нас положительный мужик. На это дело смотрит сквозь пальцы. Если какая драка или насилие, какие по мирному не уладить, тогда спуску не даст. А за мелкие хищения для профилактики пожурит и дело с концом. Положительная статистика важнее. Люди благодарят: кто мешок муки, кто банку меда, а уж яблок, арбузов и других овощей везут авансом, ему ж самому неудобно брать принародно. очень хороший человек. А ты привези доску в нашу столярную мастерскую на обработку, вроде для нужд на стройку. Я договорюсь со столярами, они обрежут, прострогают, а оттуда уже заберу, как свою.
- Ох, Шура, как это просто и гениально, я бы до такого не додумался!
Пока он рассуждал, как будет настилать полы, она думала: «Какой-то он смиренный, без нахальства, наверное, городского воспитания. Может это твое запоздалое счастье? Не спугнуть бы неосторожным словом или действием».
- Ну, Шура-Шурахтей, деловая женщина.
Он робко обнял ее, она податливо прижалась, почувствовала что-то твердое. Внезапно из ее уст вырвалось.
- Ух, ты!
- Не ух ты, а отвертка в переднем кармане.
Они рассмеялись над ее ошибкой, на том и закончилась планерка по завершению строительства кухни.
И уже в постели, она, блаженствуя, ворковала о своей нескладной жизни. Как в раннем девичестве широко шагнула, поскользнулась. Еще не было и семнадцати, родила девочку, которая теперь пойдет в 10-й класс. Отец дочь не признал. Как ушел в армию, назад дорогу не нашел. А Кузьма, мурлыкал, находил нежные места на щеках, на груди, на шее. Все было как у молодоженов. Бесшабашная лунная августовская ночь пролетела бы сизокрылой птицей, кабы не вкрадчивый стук в окно веранды, как раз про-тив дивана и тихий мужской голос: «Шура, открой, дело есть, поговорить надо. Я с Семой безруким договорился насчет кирпича на печь». Рука Кузьмы застыла без движенья на женской груди. Воцарилась неприятная тишина. Проситель все клянчил. Наконец Шура заговорила: «Чего надо? Уже сплю, поздно, я устала, красила целый день в доме полы. Иди домой, поговорим завтра. У твоей жены все есть, что и у меня». Долгие просьбы пришельца не увенчались успехом. Кузьма видел теперь насупленные брови Шуры. Разговор не клеился. По прошествии 10-ти минут снова робкий стук и мужской голос: «Шура, открой». Кузьма не стерпел, грубо спросил:
- Опять?
- Как опять? Я только… Все ясно. Ухожу, ухожу…
Затихли шаги ушедшего. Шура, возмущаясь, заговорила:
- Позальют глаза и шляются по ночам, того и гляди, жены окна побьют.
- Успокойся, Шура, давай спать.
Кузьма умолк. Какое-то время слышал ее сдержанные вздохи, незаметно уснул. Проснулся, когда уже начало рассветать. «Не нарушая сон дамы, тихонько оделся. Покидая ночлег, уже знал, что больше сюда не явится. Она притворялась спящей, загадал, если не поцелует, как это делал до прихода блудней, значит больше не придет. В голове пульсировал пустозвон, так бывало после всяких неприятностей. Она встала, любуясь своими красивыми ногами, речитативом пропела: «Ускакали деревянные лошадки, пароходики бумажные уплыли». Ну что ж, рыдать не будем. Не было собственного мужа, не жили счастливо и нечего начинать.
Кузьма вышел за ворота. Кое-где женщины уже выпустили коров, ждали пастуха. Переулком, яко тать, направился на другую улицу, чтоб не порочить Шуру. А то ведь они какие бабы, увидят чужака, пальцем покажут и еще засмеются: «Глянь, кума, это не тот ли мужик, что вчера Сема-забулдыга предлагал? Где ж это его приютили?»
В старых сандалиях, на босу ногу, поднимая пыль, ловелас шагал восвояси.
Радоваться бы, что затевалось, исполнилось, а тут вдруг проклюнулась совесть. Начал поносить себя скандалом: «Черти тебя занесли сюда! А как складно врал особенно о жене. А ну как действительно, я тут ударился в блуд, а она дома. Нет, так не должно быть, это уже будет подлая измена».
Он и на зоне, чтобы возвысить воровской статус, врал, что спер 2 тонны муки, а не два пуда проса. «Эх, люди, людишки, ироды-уроды, цари природы. Ненасытные чревоугодники, любители цветиков. Серость, припорошенная пылью, прикрыта вуалью, а ее не утаить, как шила в мешке, кои еще и колются больно, стезя зла приводит к пропасти. Впусти, хозяин, таких гостей в хату через дверь, сам в трубу вылетишь. А что дальше? Будет нам грешным. Не под крылом у Бога, а у сатаны кахаемся. Куковала кукушечка, песенки спевая, хихикала легкомыслию».
Так, Кузьма, умствуя, плел всякую несуразицу, приобщая кого-то в сообщники. До восхода солнца заявился в свой «табор». Рядом с его трактором стояла вахтовка. В кабине спал Сема – страж собственности. Хотел запускать мотор и начать работать, но передумал, пусть ребята поспят. Стараясь не шуметь, прошел в вагончик. Не раздеваясь, лег в свою постель и тут же спокойно уснул. После завтрака, Сема с ехидцей спросил, как ему приглянулась кума?- Кума твоя – хорошая женщина, значительно порядочней некоторых мужчин. Ты вот что, сними размеры стекол на рамах в кухне,  я нарежу, а ты отвезешь. И не вздумай брать деньги, имей совесть. Она тебе как сестра.
Кузьма, сохраняя приличие, умолчал, что Шура у поклонников не менее популярна, чем Салоха.