Учитель

Помню  я всех школьных учителей, преподавателей по сельскохозяйственной и строительной технике, даже сержантов, политруков и других мастеров своего дела, которые прививали жизненно-необходимое ремесло. А этот педагог запомнился особенно. Вошел он в класс в скромном сером костюме без галстука. Как и положено поздоровался, предложил садиться. Не важничал, не улыбался, не хмурил брови. Пять-шесть секунд он стоял неподвижно, будто этим дал на себя посмотреть, лишь бегло глазами обозрил учеников, которым придется втолковывать свою науку. Лицо его выражало необычайно светлую простоту, как у актеров, умеющих выдавать говорящую паузу. Подумалось, хороший учитель и есть актер и режиссер. Не зря им, знаменитым, присваивают одно звание: заслуженный. Потом на доске написал: Дмитрий Михайлович Ли.
- Меня зовут Дмитрий Михайлович Ли. Буду вести у вас математику, – начал он вступление мягким, тихим баритоном, – Я еще никогда не преподавал в вечернем техникуме. Подсчитал, что по сравнению со средней школой времени на данный предмет отпущено в три раза меньше. Задача перед нами стоит нелегкая. Вам, строительным механикам, сей предмет крайне необходим. Придется много упражняться, напрягать мысль, память. Известный мудрый человек говорил: «В науке нет широкой столбовой дороги…» Но у нас есть положительная сторона, в отличие от школьников – не будем отвлекаться на шалости.
Сказал и вызвал легкий смех. Так и повел он нас «по каменистым тропам», к сияющим вершинам науки. Свернутые, развернутые формулы, корни, логарифмы, синусы, тангенсы. Его уроки больше всего утомляли нас. Он будто чувствовал, когда у нас наступал кризис – отказ в памяти. Давал отдых, развлекал байкой о своих приключениях в молодости:
- Мне не было еще и восемнадцати, когда я окончил педучилище – единственный выпуск на корейском языке. Направили меня в сельский район. Заврайоно встретил меня с восторгом: «Как вовремя вы прибыли. Вот и хорошо, проведете семинар по математике с учителями младших классов». Мне было не до восторга. Вчера был учеником, а нынче учить преподавателей. Вот это я залетел! Надо было дня три где-нибудь провалынить. А куда ж деваться? Оробел изрядно. Панический страх. Ночь не спал. И вот настал страшный час. Иду по коридору, смотрю, толпятся мои ученички – тети-дяди перед дверью. Видимо, уже знали, что с ними будет работать настоящий математик, ждут солидного мудреца. Прохожу мимо, пусть, думаю, войдут в класс, тогда зайду и представлюсь. Скрылся за угол, постоял, выглянул, а они все на месте, устремили взгляд в сторону директорского кабинета, в ожидании профессора с бородкой. Что ж делать? Пошел напропалую. Проскользнул мимо них, прошел к учительскому столу, положил тетрадь, уселся на стул, может, догадаются, что я и есть тот, кого ждут. Но не тут-то было. Солидная тетя строгим учительским окриком прервала мои намерения: «Молодой человек, прекратите эти глупые шуточки, уйдите из-за стола, сейчас придет преподаватель». Я, будучи послушным учеником, взял свою тетрадь, вышел из класса. Постоял среди коллег за дверью в размышлении, сколько ж я буду таким образом дефилировать? Собрался с мыслью, хриплым от волнения голосом проговорил: «Товарищи, прошу входить, начнем заниматься». И первым мужественно направился к учительскому столу. Ожидавшие двинулись следом. Наконец, поняли, кто я есть. С удивлением смотрели сидящие в классе, особенно та, которая выпроводила меня прочь. Поспешил объявить, что буду вести семинар по математике, чтоб снова не удалили за дверь. А на строгую «тетю» затаил нешуточную обиду и решил тут же отомстить:
- Вот мы уже с вами знакомы, прошу вас к доске.
Она растерялась, разволновалась, заикается.
- Вы меня простите, извините. Я никогда не думала, что такое может быть.
Я торжествовал, возмездие состоялось, спросил:
- Сколько у вас в классе учащихся?
- Тридцать два.
- А сколько неуспевающих?
- Восемь.
- Выразите в процентах.
А она в этой арифметике ни бум-бум. Вот такие в селе были учителя. Одни с церковно-приходской школой, реже с шестью-семью классами. Был в группе даже отставной отец-дьякон. Такие тогда в России были времена. Нам больше повезло. Война значительно остановила наше движение вперед, в том числе и образование. Ну что ж, друзья, как сказал Никита Сергеевич: «За работу, товарищи».
И снова синусы, косинусы, тангенсы. Возрастной контингент в нашей группе был от восемнадцати до сорока с лишним лет, но мы как малые дети с нетерпением ждали неурочный перерыв и его потешных рассказов. Кто-нибудь из взрослых вроде нечаянно намекнет:
- Да, Дмитрий Михайлович, старость – самая светлая пора у человека, а в молодости много совершается по неопытности опрометчивых оплошностей.
Учитель смеется, знает, куда клонит товарищ и идет на уступки, отвлекается от занятий.
 - Конечно, это так, но не все с годами набираются философской зрелости. Иные зацикливаются бездумно лишь на хлебе едином. Один пожилой человек отучил меня от вредной привычки. – И начал он сказ о новом юношеском приключении. – Оставили меня в райцентре при средней школе. Преподавал в 9-м классе. На большом перерыве в окружении детей, своих учеников, некоторые старше меня и выше ростом, направился на улицу покурить. Папироску в зубы и этаким тузом шествую по коридору. Откуда ни возьмись – наш бухгалтер, старичок. Хвать меня за ухо и, ругаясь, вырвал папиросу:
- Бессовестный! Ты из какого класса?
- Из девятого, - отвечаю. Ученики хихикают.
- Обнаглели до высшей степени. Мало того, что в туалете курите, скоро в классе начнете! 
Срам-то какой. В обществе школьников такой разнос устроил. Как я невзлюбил эту молодость.          
Молил Бога, чтоб скорей пришла солидная старость. А через некоторое время пришел получать у него же зарплату. Смотрит на меня поверх очков, я ж приметный:
 - Так ты, оказывается учитель? Извини, не знал. Хорошо, что не потащил тебя к директору, смеху было бы. А ты все-таки брось эту дурную привычку, береги здоровье. Я в молодости тоже был глупым, курил.
Завидовал я ему, что он старый и мудрый, знает толк в воспитании, педагогике. С тех пор я завязал с куревом, благодарю его за этот урок.
Математика для меня была труднейшим предметом. Немногим она давалась легко, лишь тем, кто недавно окончил нормальную школу. А большинство из нас – дети военных и послевоенных лет, работали на войну, на разруху, приходилось не до учебы. Были ребята, которые призывались на фронт к концу войны, служили по 5-7 лет. Побывали в армии, на флоте, повидали жизнь, ездили на большие стройки страны, не желали отставать, оставаться в невежестве. Наверстывали в вечерних школах и других вузах. Стремились познать, скрасить свою жизнь и подарить что-то существенное миру. В песне пелось: «Для нас пути открыты все на свете…» И это было так. Кто не роптал, не брюзжал, а мужественно шел на преодоление трудностей, тот достигал своей заветной цели.
Дмитрий Михайлович был талантливым преподавателем, доходчиво объяснял материал. Однако с такими темпами мы не успевали усваивать пройденное. Отстающим он уделял особое внимание. Улавливал, где у них пробел в прошедшем. Отдельно задавал примеры из прошлого. Если по какой-то причине отсутствовал преподаватель по другой дисциплине, он охотно бесплатно использовал эти часы с нами. Явно любил качество своего дела. Проверял в классе наши домашние задания. Решение задач, конечно, он знал наизусть, видно, они были в обиходе. Держа мою тетрадь в руках, притворно возмущался: «Что это ты тут, Лобачевский, натворил?» А я был как раз одним из отстающих. «Смотрите, он нашел совсем другой подход, хоть и сложней, но решил. Ну, Лобачевский, далеко пойдешь. Но его предположения не сбылись. Так он нас подбадривал, называл именем великого математика. Уважали мы его за товарищеское обращение, «за анекдотические рассказы», как он жил в Читинской области. Зная, хоть и не в совершенстве китайскую грамоту и язык, был в чести. Со всего района приезжали к нему китайцы, чтоб прочитать с родины письмо и написать ответ. С радостью вспоминал:
- Как сыр в масле катался я. Одаривали меня за труд, в основном, продуктами питания. Жена ругалась: зачем берешь приношения, может, они живут в бедности? Пробовал не брать, отказывался, так они затаивали такую обиду, не перевести на русский.
Институт он окончил в Москве заочно. В поездах с ним постоянно случался какой-нибудь казус. Однажды обыграла в шахматы женщина.
- Я ж среди друзей в школе возомнил себя гроссмейстером, а тут с виду неказистая дамочка предложила сыграть партейку. Ну, сейчас, думаю, голуба, ты у меня живо получишь удавку. Сижу, любуюсь проплывающими пейзажами. Переставлю фигуру и опять взор за окно. Через де-сяток ходов объявляет: «Вам, сударь, мат.» «Вот это да, - возмущаюсь про себя, - давайте-ка еще разок». Взбунтовалась во мне гордыня. Надо сосредоточиться. Вторую игру продержался подольше и снова продул. «Слушайте, - говорю, - что это? Я так давно никому не проигрывал, если не считать вничью?» «Это потому, что вам не приходилось играть с чемпионом». Она оказалась неоднократным победителем в областных турнирах. «Тогда, - говорю, - окажите честь, еще сразиться разок-другой». И опять дважды потерпел поражение.
Однажды я приехал в Москву в разных башмаках. Разиня, сосед по купе, ночью сонный, сходя с поезда, обул один свой, другой мой. Называ-ется – поезд ушел. А мне пришлось покупать сандалеты. Друг, мой земляк-сокурсник, смеется. Эти туфли, говорит, забери домой, будешь носить, рекламировать московскую моду. Я так и поступил и не прогадал. Знакомый китаец-сапожник сшил к ним пару, лет десять носил. Совет дружка, хоть и шутейский, а обернулся выгодой. Статья об этом друге особая: он математик от Бога. Еще в школьные годы участвовал в разных конкурсах по математике и физике и был победителем. Посылал свои работы в специальные журналы. Поселяли нас, заочников, в студенческие общежития как раз, когда многие ребята разъезжались на каникулы. Оставались немногие, те, кому ехать далеко или не позволяли финансы. Последние приспосабливались шабашничать, помогали стряпать нашему брату курсовые работы. Предложил и нам свои услуги парень, с которым нас поместили на житье. Мы скромно отказались, но он набрал работ у других. Мы занимались своими делами, а он корпел над чужими, чтоб подзаработать. Товарищ мой заметил, что тот зашился, взявшись за голову. Моему другу не давал покоя математический зуд. Это ведь его стихия. «Что там у тебя за камень преткновения? – спросил он у хозяина комнаты. Прочитал условие задачи, с притворной озабоченностью изрек, - серьезную бяку подложили. А ну-ка если мы ее вот так поведем?» И застрочил карандашом, вслух объясняя преобразования формул, выводы. Через десять минут объявил: «Вот и приехали. Давай другие, мы им быстро рога обломаем». В течение часа он избавил студента-шабашника от потуг. «Ты сам-то понял ход решений, можешь разъяснить своим заказчикам? Чтоб не получилось, как в том анекдоте. Заочник читает экзаменатору: (2х-у); – два ху и два вверху». А вечером парень в знак благодарности с шабашки организовал застолье с горячительным напитком.
     На экзамене мой гениальный друг на двух досках расписал решение задачи по физике и победоносно поставил точку. Доцент одобрил:
     -Хорошо, ставлю вам 4.
Четверка у заочников считалась, как 5 с плюсом. Друг мой, глядя на доску, спокойно возмутился:
-Я где-то допустил ошибку?
-Нет. Все правильно.
-А почему тогда – 4?
-Видите ли, я уже поставил, теперь не вырубить топором.
-А вы исправьте, напишите – верить, поставьте печать. Справедли-вость восторжествует и на душе у нас будет спокойствие.
Все-таки добился своего. И, знаете, по окончании института ему там же предложили преподавательскую работу. Кто ж откажется жить и работать в Москве. Теперь уже профессор, декан факультета. Не зазнался, переписываемся, хоть и редко. То похвалится – защитился, то родился сын, потом – внук. Поздравляем друг друга с праздниками, с Новым годом. Большой человек. Рад, что довелось в жизни встретить такого.
Дмитрий Михайлович не менее достойный человек. Несут они людям своим благородным трудом образование, воспитание, всестороннее просвещение, культуру. Не зря перед учителем народ преклоняется.
Перед праздником Октябрьской революции Дмитрий Михайлович с радостью похвалился, что стал владельцем собственного жилья. Раньше ютился на частной квартире:
-Купил по дешевке у отъезжающего на родину чеченца саклю с просторным подворьем. Тот держал овец, а мы с женой планируем завести кур. Уже завез угля. Зима на носу, а нигде не могу купить дров на растопку. Нет ли у кого из вас возможности выписать на стройке отходов древесины?
Никто уверенно посулить не мог, но попытаться обещали. На второй день я работал шофером на стройучастке, поведал прорабу о нужде своего учителя, тот дал добро и еще выделил рабочих на погрузку дров. Навалили полный кузов. Отыскал я на окраине города улицу и саклю Дмитрия Михайловича. Дома никого не было. Для убеждения спросил у соседа-чеченца, не ошибся ли я адресом? Тот подтвердил: «Здесь теперь живет учитель-кореец, очень хороший человек». Помог мне открыть ворота, посоветовал, куда выгрузить. Оказывается, в этот день кроме меня выполнили его просьбу еще двое наших студентов: бригадир строителей, второй – снабженец. И это выяснилось только после недельных праздничных кани-кул. Никто из нас троих не признавался о содеянном, чтоб он еще не вздумал расплачиваться. Но ему описал наши приметы сосед и он безошибочно нас разоблачил. Денег мы, конечно, не взяли.
- Большое вам спасибо, - выразил он нам благодарность, - вы, товарищи, значительно переусердствовали, дров на три зимы завезли, а соседи поговаривают, что весной эти чеченские строения пойдут под снос. На том месте планируется строительство молзавода, жильцов переселят в квартиры. Не везет мне с собственным жильем. Жена моя всю жизнь мечтает иметь домашнюю живность: курочек, козу с козлятами, теленка, корову. А сама – аптекарь, сроду не приходилось доить.
Мы – бывшие солдаты, матросы, колхозники,  бульдозеристы, ка-менщики, штукатуры, маляры и прочие строители. Кто ж из нас не любил животных: ягнят, щенят, цыплят? Слушали уже пожилого мудреца-математика о простом, обыденном, житейском. Где же вы сейчас, друзья-товарищи, однокашники, жизнерадостные трудяги? Где теперь ты, Дмитрий Михайлович, наш веселый, добрый, бескорыстный учитель?