Под счастливой звездой

Ехал Федот на работу раненько утром, как и всегда к концу дойки. Погода была прекрасная. Бодрил легкий морозец. Лошади бежали резво. Так и выговаривали подковами по твердому асфальту слова песни: «Черноглазая казачка подковала мне коня…». Настроение было отличное. Хотелось встретить кого-нибудь знакомого и спросить: видал ли он вчера выступление их хора по краевому телевидению? А лучше если бы он сам заговорил на эту тему и дал оценку. Федот то был запевалой. Посмотреть бы как выглядел на экране, послушать, не дал ли «козла» на высокой ноте?
Настёха то его смотрела, а толку что? Не приветствует она его участие в самодеятельности. Нож в сердце ей этот фольклор. Всячески вставляла палки в колеса. Однажды устроила бойкот: перестала стирать рубахи. А ему не ходить же в грязных на репетиции и тем более на выступления. Стал покупать новые: с получки одну и  аванса. Та видит – дурна курятина: проиграла борьбу, денежки уплывают из домашнего бюджета. Забастовку пришлось отставить. А народ уже прознал об этом междуусобном инциденте и стал посмеиваться, а дуракам-то у нас смеяться и меду не надо.
Приехал он с телевиденья в одиннадцатом часу вечера, только переступил порог, а она завела свою песню:
- Явился, фиклёр? Ты вот что скажи, чего это Мотя даже в телевизоре около тебя трется? Наверно, не каждый мужик выдержал бы спокойно такой кощунственный вопрос. Вспылил, оскорбил бы за беспочвенные подозрения, назвал жену глупой, а то и еще похлеще. А Федот стерпел, уже привык к ее выпадам. Не разводиться же из-за отсталости в культуре с женой. Наверно, сам виноват, что не занимался ее воспитанием. И как он полагал, мудрено, доходчиво, логично начал восполнять сее упущение:
- Вполне возможно, что и в лимонилась, а это никому не возбраняется. Мужик я из себя видный, а она такая же красавица, как и ты, жизнерадостна, а вот несчастна, с самой войны одна. Овдовела. И ничего тут страшного и удивительного, что в хоре стоит рядом и иногда посматривает на меня, когда я запеваю песню.
- Ишь ты, умна, жизнерадостна, куда ж не красавица? Шестой десяток прет! Все ясно! Фиклер ты и есть фиклер! Так она умышленно, искаженно называла фольклором мужа. Со злом удалилась в свою комнату, громко хлопнув дверью.
«Ревность – это такая зараза, потребуются века медицине, чтоб изба-виться от этой дурацкой болезни», - размышлял Федот.
Вот такой анализ выступлению хора устряпала благоверная. Но Федот на это – ноль внимания. С женой они стали как чужие. Привык. Ему коллектив по душе и в хоре, и на МТФ. Едет себе на работу, хоть уже и вышел на пенсию по льготе, как участник войны.
Из переулка бежал Пашка Лизунов, скотник, кричал:
- Подожди, дед. Подвези, запыхался, здоровья нет.
- Молодой ты, Павло, а уже никудышный, - сказал Федот, а подумал: «вот сейчас и расспрошу о концерте».
Но Пашка опередил и повел совсем другой разговор:
- Дед, займи рубль, я знаю, у тебя всегда есть. Башка трещит, как черти в бубен играют. Я у бабки Селиванихи поллитровку сухача возьму.
- А вот нынче как раз и нету. Потерпи, перебесятся твои черти. Не доводи их до такого веселья. Порезвятся до обеда и угомонятся. А то набузуешься, уснешь в яслях и замерзнешь. Это тебе не летом. Осиротить двоих детей, молодую жену вдовой оставили, а я буду всю жизнь себя проклинать по-том.
- Покопайся в кармане, дед, будь другом. С получки отдам. Я же всегда отдавал, ты ж меня знаешь. Войди в положение, будто ты в молодости не пил?
- Ну почему ж, выпивал, но не так борзо и часто, не каждый день, как ты. Рубля нет, вот только трояк.
- Принесу сдачи, подожди, я мигом смотаюсь. Через три минуты он прибежал от шинкарки с вином.
Ловко вспрыгнул в повозку, выдернул самодельную пробку из кукурузной кочерыжки и жадно выглушил с полбутылки содержимого. Крякнул и удовлетворенно произнес:
- Вот она жизнь. Этим только и держимся. Остальное прикончу, наступит благодать господняя. А Федот глядел на это священнодейство, не терпелось ему зачитать какое-нибудь нравоучение:
- Забулдыга ты, Пашка, забулдыга. Не надо мне давать сдачи. На два рубля вечером купи детям конфет и пряников. Скажи, что это от лисички или от зайчика.
- Дед, да у них все есть, покупает баба.
- То мать, а то отец принесет, какая светлая минута будет у детей. И ждать они тебя станут с великой радостью, ты и сам ощутишь счастье. И трояк мне не отдавай, пусть останется навечно.
- Как это, как это?
- А вот так это, для оборота. Придет время возвращать долг, а ты его спрячь, вроде уже отдал. А настанет вот такой черный день, возьми его, буд-то опять пошел с протянутой рукой унижаться, просить на бутылку зелья. Я так полагаю, что ты в месяц на ползарплаты  набираешь долгов и не доносишь семье. Хорошо, что у тебя жена колотнючая: работает, двое детей, содержит почти одна семью. Если бы не она, ты давно пошел бы по миру бомжевать.
- Ты чего, старый, на истинный путь меня наставляешь, читаешь мораль? Я и сам не из дураков, кому хочешь, вставлю разума. Вот возьму, шепну твоей бабке. Якобы ты с доярками шуры-муры водишь. Она тебе и кальсоны стирать откажется. Как умно? То-то ж и оно.
- Да, умней и не придумаешь. И еще раз скажу – забулдыга ты. Ты вот что ответь, смотрел вчера вечером телевизор?
- Какой там смотреть, глаза света божьего не видали, а что там было? А-а, это ж вы вчера пели там и выкаблучивались. Что оно вам дает? Ты вот во что меня посвяти, платят ли вам что-нибудь за то, что выпендриваетесь? Или задарма горло дерете?
- А как же, чудак-человек! Как только выступим, руководительница открывает сумку и выдает по червонцу, а вчера дык аж по два, а мне, как запевале, четвертную отстегнула. А там у нее в сумке черт знает сколько еще этих дензнаков остается. Так что живу я сейчас, как тузок. Получаю пенсию и две зарплаты.
- А не врешь ли ты, старик? А что если мне к вам в хор поступить? Заманчивое дело, как думаешь, возьмут?
- Тебя не примут, хрипишь, голос пропил и прокурил. Верхнюю «до» не возьмешь.
- Охо-хо, мужик, какие вы вумственные, а мы вумственно-отсталые? Лошадник, навозник, а туда же. Сам-то ты берешь эту «до», Шаляпин?
- Чего бы меня тогда в запевалы ставили?
Федот сомневался, берет ли он эту «до» и где она находится в музыкальной строке? Слыхал по радио, что этот звук дается только избранным: Козловскому, Лемешеву и еще немногим другим. Хоть и руководительница говорила, что у него широкий диапазон. Уж больно ему хотелось блеснуть перед этим шаболдеем, Пашкой Лизуновым. Утереть нос. Надоумить дурня, очнуться от дурных привычек, кои затмили взор к прекрасному, тронуть совесть. А то ведь не заметит, как промелькнет молодость, как придет дряхлая старость.
Тогда будет только охать, что проспал светлый день, не заметил, как пролетела жизнь из-за пьяного угара и головной боли. Но у Федота не хватало слов, чтоб прошибить брешь безпросветную, тупость. Будь Пашка его сыном, пожалуй, для лучшего убеждения пригодился хороший кнут, тогда бы он брал не только верхнюю «до», но и «до диез». Но коль они уже приехали на ферму, сказал:
- Тебе, Пашка, место не у коров, а у свиней, там твое общество.
Он поставил лошадей под навес к яслям с сеном, разнуздал и направился в бытовку. Проходя мимо окон, заметил в комнате какую-то суетливую беготню доярок. Подумал, что, как иногда бывало, не расстелется какая-нибудь корова, придется ехать срочно за ветеринаром. Но он в своем предположении ошибся. Посреди комнаты стояли полукругом доярки, чему-то зага-дочно улыбались. Одна, самая бойкая из них, держа руки за спиной, проникновенно, с апломбом заговорила:
- Дорогой, достопочтенный Федот Никонорович, поздравляем тебя с выходом на большую сцену, с успешным выступлением. Желаем еще больших достижений в твоем, столь нужном нашему трудовому народу благородном деле! Она из-за спины извлекла букет комнатных цветов, поднесла виновнику торжества. И вдруг вся эта женская ватага попыталась его кач-нуть. Но девяностокилограммовую массу мужика им подбросить не удалось. А он смеялся и размышлял: «за что же это ему такое почтение, за песни что ли? Так они видят и слышат знаменитых профессиональных исполнителей. Может, что он уже давно трудится с ними в коллективе? Никогда никому не отказывал в просьбе бескорыстно что-то привезти: песку ли соломы, или мебель из магазина, замесить лошадьми круг глины, принять участие в коллек-тивном строительстве дома. Милые люди, как же вас за это отблагодарить, что сказать?». И он внезапно запел громким голосом оперного певца:
«О, дайте, дайте мне свободу…»
К сожалению, продолжения он не знал. А женщины затараторили: «Князь Игорь, это наш князь Игорь!». А Федоту вспомнилось, как в молодости цыганка, гадая, сказала ему: «Родился ты, сокол, под счастливой звездой». И он теперь убедился, что цыганки не всегда врут.
                1977 год