Контуженный

Тимофей Родин – ершистый мужик, так, насмехаясь, рассказывали товарищи по работе – шофера, крановщики, когда собирались обычно после получки в пивной: «Пришел к нему домой агитатор сверить список на голосование. Встретила его жена, а Тимофей лежал в другой комнате, слышал весь разговор и о кандидатах в депутаты, о месте агитпункта и прочее. А потом этот активист начал обольщать его женушку, восхвалять ее внешность, сравнивать с боярыней Морозовой. А бабы, они же какие, если их хвалят, цветут и хихикают. А она у него действительно красавица. Может, и не вышла бы  за такого невзрачного мужичонку, но, как говорится, война заставила сопатого любить. Тимоша недолго слушал любезности аги-татора. Вышел и без вступления влепил пощечину ловеласу. Тот возмутился:
- Ты что, сдурел? Нельзя уже пошутить с человеком?
- Это не человек, а моя жена. Ты сдурел. Сделал свое дело и дуй дальше. Есть у тебя своя – ею и восторгайся. Я знаю эти шутки и намерения – рога наставить мужу, потом зубоскалить за углом. Гляди, чтоб самого не орогатили, пока ходишь, агитируешь, кокетничаешь с чужими бабами. Валяй вон по-хорошему, пока пинками под зад не помог».
Я-то Тимофея не знал как следует. Думалось, эти остряки могли и приврать, что угодно, лишь бы повеселиться за кружкой пива.
Они и меня называли жидом, если я не шел с ними иногда за компанию в пивную по причине занятий в вечерней школе.
Тимофей действительно был прямой, смелый, проворный  в работе. Часто выступал на собраниях. Выставлял претензии начальству. Задавал неудобные вопросы:
- Почему на моем тяжелом кране с запасками двенадцать колес, которые изношены до предела. А это не колесики ГАЗ-51. Нет той недели, чтоб я не перемон-тировал пару баллонов или после работы, или на объекте в перерыв. А тариф и зарплата, что на кране 16-тонной грузоподъемности, что на 6-ти? Почему такая несправедливая уравниловка? Почему с заказчика, скажем, за машину, на которой я работаю, вы снимаете оплату в два раза дороже, чем за машину значительно меньшей грузоподъемности? А зарплата у машинистов равная. Двигатель, электроустановка, резина и вся машина на ладан дышат, и никто не мыслит принимать соответствующие меры. Управленцы смотрят на это сквозь пальцы. Не желают видеть наших затруднений. Не утруждают себя пересмотреть расценки, и только план, план, план.
- Ну знаете, Тимофей Алексеевич, - отвечал начальник управления, - расценки и план - вещи государственные, и их надо неукоснительно соблюдать и выполнять. На рожон не попрешь, как и на красный свет. Понимать надо, чем может кончиться.
- Заставить бы этого мудака, какой сочиняет расценки,  поворочать баллоны, тогда бы он пошевелил рогом, понял, что почем.
Тимофея начальники недолюбливали за его каверзные выступления. Конечно, им было бы милей слушать, если бы беспорядок называли порядком. Управление сработало значительно лучше от прошлого года под умелым руководством и прочий елей. Но Тимофей был старше. Участник войны, танкист. Награжден тремя орденами и несколькими медалями. Хоть он этим и не кичился, а они знали, и им приходилось его уважать.
Возвратился я как-то с линии, а мне на проходной сказали, чтоб я зашел к  главному инженеру. В честь чего это заинтересовался большой человек моей персоной? Плутая в догадках, не спеша поплелся, коль вызывают.
Постучался и вошел в кабинет. Инженер поднялся навстречу, подал руку, повел речь:
- Тут вот какое дело, Николай, мы только что размышляли с начальником и остановились на твоей кандидатуре. Ты парень серьезный, не останавливаешься на достигнутом, учишься. Наверно, и в дальнейшем имеешь намерение поступить в институт или на годичные курсы механиков, есть у нас в городе такие. Мы и раньше думали предложить тебе должность механика автокранового хозяйства и не сомневались, что это дело тебе по плечу. Но это все у тебя впереди.
Я был в восторге. Млел от такого мнения о себе. Хоть не было и мысли занять должность механика, все равно ощущал приятность.
- А пока вот какой сюрприз, - добавил он, - с завода уже отправили нам тяжелый кран такой же марки, как у Родина. Придется тебе постажероваться до прихода машины. Потом бросите жребий, кому из вас с Тимофеем Алексеевичем работать на новом кране.
Тут-то я извлек урок: если доведется когда-то работать руководителем, то как нужно человека погладить, обольстить, обласкать, посулить ему златые горы, должность, чтоб сунуть его в непросветную дыру. Понял, что жребия не будет, а если и будет, то я все равно уступлю Тимофею новый кран, как и подобает уступать старшим.
Отказываться мне уже от предложения было неловко и даже стыдно, коль так меня охарактеризовали. Цель начальства мне уже была ясна: посадить Тимофея на новый кран, тем самым частично урезонить неприятные его выступления и обрести спокойствие.
На второй день я представился Тимофею как стажер, прислан достопочтенным начальством обучиться работе на сим механизме и в дальнейшем занять его пост.
- Как это, а я куда, в отставку? Что-то непонятно?
- А вам, сэр, уже с завода отправлен железной дорогой такой же новый автокран. Так что в кротчайший срок прошу втемяшить мне все тонкости дела, капризы и слабые места в сей чудесной машине.
- Чудно. А не ты ли кандидат на то новье?
- Нет-нет, Тимофей Алексеевич, я человек здесь новый, тружусь без году неделю. А ты старый работник, в почете и уважении. Начальники тебя очень даже любят, души не чают. Поэтому-то тебе и все коврижки.
- Это точно, в любимчиках хожу. Хорошо, за неделю я преподам тебе все прелести этой адской машины. Обучу премудростям: менять камеры в колесах, возбуждать проклятый генератор. В обиде не будешь. Если останешься на нем работать, радостей не оберешься.
Уже во дворе учитель усадил меня за руль. Мне никогда не доводилось управлять такой машиной, да еще впереди с четырнадцатиметровой стрелой. Первый раз аж страх брал.
- Как ты, говорю, Тимофей, не боишься ездить на такой махине?
- Привык, и ты освоишь. Люблю размах. Едешь, как на танке, стрела, как ствол орудия. Не катался на танке?
- Где там, и близко не стоял?
- А знаешь, что главное в танке?
- Откуда? В пехоте служил. А все-таки интересно.
- В танке самое главное – не обмараться. То бишь, не наложить в штаны.
- Вон что? Мудрено. А с тобой случалось это «главное»?
- Поначалу был близко к этому. А потом постепенно втянулся. Страх отошел на второй план. Как-то появился азарт, как игра в дурака. Обхитрить противника. Уже ведь знаешь, на какой марке идет на тебя в лобовую враг. На ходу трудно попасть в цель, а если видишь, что остановился, значит, собирается выстрелить точно. Тут же надо маневрировать, создавать ему неудобство нацелиться. Если выстрелил, и не попал, надо воспользоваться этой минутой и врезать. Самое вероятное попадание в ходовую часть сбоку. Тут уж не промахнись наводчик-стрелок, коли хочешь остаться жить. Влупит точно. Если даже не загорится машина, то от взрыва экипаж получит сотрясение мозга и уже хана, отвоевались.
Попадало и нам. Один раз снаряд скользнул по башне – искры из глаз посыпались. Второй раз разорвало гусеницу, а нам хоть бы что. Вслед ему шарахнули – вспыхнул, как свеча. Пять  вражеских танков на моем счету. В том числе под Прохоровкой – три вывел из строя. За такой подвиг иногда награждали званием героя. А я ж, дурак, где бывает надо лизнуть, а я – гавкну. Военные тоже этого не любят, от командира взвода до комбата. А представление к наградам идет от них. Но все равно расщедрились на Орден Красного Знамени. Низкий им поклон за это.
Четыре дня мы трудились на монтаже фундамента под пятиэтажный дом, подключившись от сети через кабель, который Тимофей возил с собой на случай отказа генератора.
Мне понравилось работать от сети без шума мотора. Только слышно, как воют грузовые лебедки. Для такого механизма конструкции 2-3 тонны, как игрушки.
Я быстро освоился с управление крановой установки. Первый день уже после обеда мой учитель, доверившись ученику, ходил покуривал.
На следующий день нам предстояло снять с ж.д. платформы трансформатор весом тринадцать тонн, погрузить на трал, а потом и смонтировать на фундамент. Установили тщательно кран, груз все-таки предельный. А генератор не возбуждался. Тимофей на всех оборотах начал зачищать наждачной шкуркой ротор, как ему в таком случае рекомендовал электрик.
- Учись, кричит, запускать эту адскую машину, пока я живой. Но все его потуги были напрасны. Тогда он взял напильник и приложил с усилием к вращающемуся ротору, аж полетела медная пыль.
- Брось, говорю, Тимофей, этот рабский труд, а то вдруг он оживет и грохнет током, заплачет тогда горькой слезой по тебе новый кран. Успокойся, не матерись. Лучше сядь, покури. Давай выключим эту динамо-машину и поморокуем.
Из училища механизации помню уроки электротехники. Преподавали нам, бестолковым, что в таких генераторах сохраняется остаточный магнетизм, а если таковой исчезнет, следует дать искру от какого-нибудь источника тока. Давай-ка попробуем прикурить от аккумулятора.
Протянули провод от клеммы. Дали опять обороты. Только Тимофей коснулся проводом контактной щетки – генератор взвыл будто от радости, что не дерут его наждаком и напильником, а учитель мой возопил благим матом:
- А какого же хрена электрик не подал такой совет? Вредительствует что ли?
- Может, он – самоучка или прослушал урок и забыл, а чтоб дойти до дела своей кубышкой – куку не пашет.
- Так давай выведем концы проводов, чтоб не открывать крышки за каждым запуском.
- Вообще-то самодеятельность не желательна.
С бухты-барахты нельзя. Протрется провод при работе, замкнет и сгорит твой генератор. Или это теперь мой. Надо делать все основательно. А то еще произойдет какой-нибудь сдвиг по фазе.
- А это еще что такое?
- Наверное, так, как и у человека иногда бывает, мозги сдвинутся на бикрень и хана приходит.
- Однако ж ты мудрен, Колек, волокешь по электричеству здорово. С тобой можно не колеблясь в разведку. А я бы тебя взял в свой экипаж бомбардир - наводчиком.
- О-о, тогда бы мы  с тобой нагнали жару врагу, мало не показалось. Не пять, а десять танков уничтожили. И страна значительно раньше встретила бы день Победы.
Напрактиковал меня наставник за десять дней на своем механизме. А тут и прибыл новый кран. Послали нас с Тимофеем согнать с платформы и привезти на базу.
Встал Тимофей на буфер, потом навалился грудью на капот, обнял широко руками и шуткуя закричал:
- Кормилец ты наш и поилец, работник и эксплуататор, сколько же нам с тобой доведется сотворить добрых дел?  И добавил: – Так я принимал всегда новый танк после ремонта. Так мы с экипажем не позволяли себе унывать.
Он же строго настоял, что надо как следует обмыть новую машину, а то пути не будет. Что мы в этот же вечер с немалым усердием и осуществили. Чем закрепили дружбу. Тимофей почти постоянно стал работать с монтажниками башенных кранов, которых в нашем управлении было не меньше десятка. А я со старым краном был передан в аренду в организацию «Фундаментстрой». Не гонял его на базу во избежание лишний раз проколоть камеры колес.
С Тимофеем редко виделись, лишь иногда в день зарплаты.
Месяца через три на моем кране пришел в негодность дизельный двигатель. Был снят и отправлен в ремонт. А я то кого-то подменял, то ходил у кого-нибудь в подсобниках при сборке машин.
Однажды, как всегда на ремонте, не спеша пришел в гараж к 8-ми утра, а меня уже ждал начальник участка с упреком, что его персона заждалась. Было приказано садиться на кран Родина и срочно ехать на демонтаж башенного крана, так как Тимофей написал заявление на отпуск с последующим увольнением по сложившимся семейным обстоятельствам и экстренно выехал к родителям на Родину.
Взял я путевку, расспросил, где находятся эти монтажники и подался на новое дело.
Ребят этих я видел несколько раз около кассы, но знаком с ними не был.
Зашел в вагончик. Четверо уже немолодых трудяг резались в домино, азартно, с выкриками, шлепая о стол костяшками.
Я поздоровался, представился, ответил на вопрос, где Тимофей. Они не отрываясь от столь важного занятия, через окно указали, где лежит башенный кран. Один из них сказал: езжай туда, там распоряжается Шлепало, он все расскажет, что надо делать. Они почему-то хихикнули, продолжая забивать козла, а я удалился.
Остановился с краном за построенным домом. Пошел посмотреть, где подъехать, что грузить. Засмотрелся на конструкции, которые придется поднимать. Двое рабочих сматывали с барабана трос и укладывали в бухту. Коренастый, небольшого роста крепыш, наверно, принял меня за любопытствующего ротозея, с неприязнью спросил:
- Чего надо, мужик? Ходите тут, а потом кое-чего не досчитываемся.
- Гляжу, что первое грузить и на что. Я приехал вместо Тимофея. Кто из вас Шлепало? Вижу, его передернуло от ненависти, метнул взгляд в сторону вагончика и сквозь зубы процедил:
- Эти суки сказали? Не могут, чтоб не подковырнуть! Я и раньше догадался по их смешку, что это не фамилия, а кликуха, которую хозяин принимает не за шутку, а за оскорбление. Вообще-то, как я после узнал, он неплохой парень. Заядлый охотник. В разговорах с товарищами это была его любимая тема.
Рассказал им однажды, как у озера стрелял по летящим уткам: «Бабах, а она в воду шл-леп-п! бабах, а она шл-леп-п!» А будто Тимофей тогда с одобрения сказал: ну ты, Володя, великий Шлепало. А рыбаки и охотники – люди одной наклонности: любят приврать. И прозвище «шлепало» по сути смахивает на «брехло», поэтому охотник с такой обидой принимает этот ярлык. Пропусти он раз, два, три спокойно мимо ушей это прозвище и не стал бы у остряков предметом забавы. А то: «Шлепало, подай ключ» и т.п.
А однажды он при мне рассказал, как у себя в селе ходил в засидки зимой на зайца и как обмишулился: «Еще прошедшей зимой на углу двух лесополос видел множество заячьих следов. Осенью выкопал яму с уступами для сиденья. По первому снегу оделся потеплей, прихватил валенки, попутно набрал в стогу мешок соломы, чтоб подостлать под ноги и под зад.
Ночь темная, а снег белый-белый. Сижу, балдею и вылупаюсь по сторонам. Хорошо-то как. Буду ждать до утра, хоть какой-нибудь шальной, а пробежит за ночь. И вот уже через час-полтора смотрю, показался темный движущийся предмет. Ага, думаю, вот он, голубчик. Пробежит, пробежит, остановится. Снял перчатки, потер руки. Протер глаза – от ветра заслезились. Метров за сто определил – это не заяц. А кто-то покрупней.  Прыгает скачкообразно, как кенгуру, с остановками. Крупная собака? Чего бы ей тут делать в степи? Волчара! Черт возьми, а у меня заряд с мелкой дробью на зайца. Что же делать? Подпущу метров на тридцать, лупану с одного ствола, не убью, дык, может, убежит, на кой хрен он мне нужен. Взял на мушку, выстрелил. Остановился, но не упал. Может, выбил ему глаза? Говорят же, что раненый зверь бросается на обидчика. Застегнул тулуп на случай схватки, чтоб защититься от укуса. А он опять запрыгал мимо меня, думаю, наверно, в обход, с тылу хочет наброситься. Дурна курятина. Была не была, надо стрелять, если не завалю, придется врукопашную сражаться. Стреляю со второго ствола. Он приостановился и заскакал  метрах в десяти от меня за спиной. Пригляделся хорошо,  а это перекати-поле, по-нашему – Курай. Вот такой случай был в моей охотничьей жизни».
- Спаниковал, должно быть изрядно? – спросил один из остряков.
- Не так уж очень, а спина взмокла.
- А штаны, не?
- Ах ты ж курва, без подначки не можешь?
При таком случае могли дать иное прозвище, но этого не произошло. А Шлепало так и прилипло. Но я его никогда так не называл, считал, что это глупость и к тому же видел в нем хорошего парня.
Первый день на новом месте прошел благополучно. Ребята работали дружно, слаженно, так же азартно, как резались в домино, но все равно не успели перевезти все конструкции крана на новый объект. Отставали на день от графика.
А наутро меня обрадовала диспетчер, сказала, что был звонок из милиции, вашей светлости не велено было выдавать путевой лист, а к 9-ти утра явиться в ГАИ для продувания мозгов. Вот это да! Вспоминал, где я  проштрафился? Вчера не поехал по объездной, а подался по главной улице, где грузовому транспорту проезд запрещен. Раньше на старом кране иногда с пробитым колесом рисковал сократить путь. Если останавливал инспектор, врал, что еду на ж.д. станцию что-то разгрузить, номер прорезал. А вчера и не было гаишника. Наверно, засек из укры-тия. Куда ж деваться? Мы подневольные, ползем как кролик в пасть удава. На трамвай - и поехал. Дом мой почти рядом с милицией. Еще повалялся на диване до 9-ти.
С тяжким грузом явился к месту расправы. Там уже у дежурного ждали меня и того капитана, которому я понадобился, наш главный инженер и начальник эксплуатации.
За столом дежурного восседал сержант с важностью генерала. На вопросы отвечал не спеша и неохотно, рисуясь под большое начальство. Уже мы томились минут 15, а того, кому я нужен, все не было.
Я все размышлял над своей провинностью: не поверят ведь и не посочувствуют, что я пошел на нарушение правил, чтоб не опоздать на занятия. А наш главный инженер, будто подыгрывая вальяжному сержанту, повел разговор:
- Может, вы сами разрешите этот вопрос или отложите разбирательство дела на завтра? А то нам срочно надо снимать башенный кран. Выходим из графика, а за это, сами знаете, по головке не погладят. На что важно, самодовольно последовал вразумительный ответ:
- Дорогой товарищ, незаменимых людей нет! Он это сказал так твердо, будто только что открыл сам бестолковым инженерам великую истину. Даже я поверил, что это так.
И тут вошел капитан. Сержант встал и доложил, что явился вызываемый шофер и товарищи из управления механизации. Им уж больно срочно нужен на работе автокрановщик, видите ли, приспичило башенный кран перевозить на другой объект.
Капитан вежливо поздоровался. Не спеша уселся за стол. Переложил с места на место какие-то папки, недовольно спросил:
- Ну и где же этот водитель? Тут я почти по-солдатски вытянулся во фрунт.
- Я и есть тот самый нарушитель, но у меня были на то веские причины. Капитан встряхнул головой, будто избавляясь от какого-то наваждения, глядя на наших инженеров, заявил:
- Но это не он. Кто два дня назад работал на этом транспортном средстве?
- Да, тогда был другой товарищ. Герой войны, давнишний наш работник. Никогда не поступало на него сигнала о нарушениях ПДД. Правда, он горячий мужик. Иногда может грубовато высказаться. Это нервозность от контузии на войне.
- Ваше упущение, товарищи, больных головой нельзя допускать управлять транспортным средством. Чревато нежелательными последствиями.
- Он срочно взял отпуск с последующим увольнением.
- Все ясно, ускользнул нервно-контуженный. Тогда все. Больше вас не задерживаем. Езжайте, работайте.
Я легко вздохнул. Понял, это отчебучил что-то Тимофей. Уж не обматерил ли капитана? А то, может, и врезал между рог.
Жизнь пошла своим чередом. Привык на одном месте. Монтажники - ребята веселые. В хорошем коллективе и трудиться легко.
На бывший мой кран привезли мотор. Приняли на него крановщика, которого я потом стажировал.
Недели через две после случая с вызовом в ГАИ еду с работы по объездной дороге. Навстречу мне водитель МАЗа поморгал светом и остановил машину. Встал и я, подумал, что-то надо человеку. Смотрю, из кабины выходит не кто иной, как Тимофей.
- О-о, Тимофей Алексеевич, давно ли вернулся? Что там у тебя дома случилось с родителями? С приездом!
- Спасибо, а я никуда и не ездил.
- А меня таскали в милицию продувать мозги. Что ты там натворил? Чем обидел капитана?
- Прямо уж обидел? Грязью облил, а он уж и в пузырь полез. Какой гневный чистюля. Жаловался?
- Нет, только сказал: ускользнул нервно-контуженный.
- Ишь, сука, не нюхал, гад, пороху, а поглумиться поворачивается язык, чтоб он ему отсох. Не было ведь особой причины придираться. Еду вот так, как ты, на базу после работы, смотрю, мужик стоит машет и кричит: стой. Думаю, что-то у человека случилось. Говорит, выручай, брат, дело могарычевое. Километра два за городом на грунтовой дороге ЗИЛом сполз в кювет и повалился на бок. А как раз ливень прошел. Ну садись, говорю, поехали. А на выезде из города стоит этот гаишник с мотоциклом, выехал рубли сшибать. Шофер просит: «Если остановит, не говори, что едем поднимать машину. Попрется за нами, начнет придираться, составлять протокол, заберет права, потащит на экспертизу». И он все-таки остановил, спрашивает:
- Куда едем? Говорю:
- Да вот утром жена поехала копать картошку, а тут дождь такой. Сидит теперь на огороде на мешках, промокла, как зюзик, едем забрать.
- Такую машину гоните за мешком картошки?
- Где ж мне вечером взять машину легче? Давайте на вашем мотоцикле съездим? Мешки в люльку, сверху жену. Продует, мокрую, завтра в больницу. Соглашайтесь, коль вам как госавтоинспектору жалко гнать автокран?
- Дураком-то не прикидывайтесь, давайте ваши документы. Придется наказывать за эксплуатацию государственной машины в корыстных целях.
- Ага, отдай вам документы руками, а забирать - придется ходить ногами. Включил скорость и поехал. Уже набрал разгон километров на 50, смотрю, прет на обгон. Вырвался метров на 200, остановился, машет рябой палкой. А стоит против огромной лужи. Может, думал балбес, что я остановлюсь, чтоб его не забрызгать? Как шухнул по воде колесами – обдал с ног до головы. Шофер выглянул через правое боковое окно, говорит: «Левой рукой сгребает с физиономии грязь, а правой грозит жезлом». Как думаешь, спрашиваю, погонится опять? «Вряд ли. Может простудиться. Скорее, тихонько покатит восвояси обмываться».
А мы подняли машину, благополучно вернулись. Переживал я, что служивый поднимет тревогу, выставит свою братию мне на перехват. Но, видно, ему было некогда.
А мы с товарищем по такому случаю раздавили бутылку. Он и посоветовал мне срочно уволиться, во избежание неприятностей. Может, этот хлюст по злобе этак на годик и прав лишить. Подсказал, что у них как раз требуется шофер на МАЗ. Вот теперь, как видишь, там и тружусь на благо Родины. И вся история с моим увольнением и нарушением.
- Ох, Тимофей, а вдруг последует продолжение? Встретит он тебя на дороге и этак радостно огласит: «Здорово, дружище, мы уже с вами где-то встречались? Случайно не помните?»
- Коля, да я ему нагорожу сорок бочек арестантов, понесу такую ахинею, ка-кой ему и не снилось: брошусь в объятия, перейду на восторги. Здравия желаю, товарищ капитан. Вот так встреча! Вспомнил и узнал. Как можно такое забыть? Ты тогда еще был младшим лейтенантом, а я – старшиной. В Чехословакии в госпитале лечили нас. Тебя тогда шарахнуло по голове, а я лежал с контузией. Меня выписали, а ты еще оставался. Такое не забывается. Летят годочки. А было будто вчера. Растешь, уже капитан. А я тогда танкистом был, теперь – шофер. Какой огород? Какая картошка? Господь с тобой. У меня отродясь не было огорода. А лужа – это еще что? Разве я похож на хулигана, бедокурить на дороге? Обливать грязью? Да еще кого, блюстителя порядка? Ты после головного ранения случайно местами не страдаешь потерей памяти? Как, ты и не был на фронте? А так похож на того лейтенанта. Хороший был парень. Прощались мы с ним как родные братья. Рады были, что дожили до Победы. Тогда извини, обознался я. Надо ж так! Бывай здоров. Желаю успехов, удачи в вашей благородной службе. Мне пора, дела ждут.
Вот так, Коля, примерно я отвечу на его домогательства. За давностью времени ничего он не добьется. Ни свидетелей, ни фактов налицо. Сплошная клевета.
- Как ты-то сработался с монтажерами? Передавай им привет. Они хорошие ребята. На кране, конечно, работа поспокойней, меньше мотаешься по дорогам. Но  на машине заработок будет, пожалуй, раза в два выше. Но деньги – ерунда. Я все-таки люблю колесную жизнь. Может, от того, что три года с небольшими перерывами из-за ранений вояжировал на танке.
Видел великие города, свои и чужие, некоторые изрядно были разрушены варварами.  Люблю одну послевоенную песню, в ней будто поется про меня: «… Ехал мимо Варшавы, ехал мимо Орла, там, где русская слава все дороги прошла…».
Горжусь, что и мой путь там пролегал, что есть и моя доля в великой Победе. Порой кажется, что все еще живу войной. Видимо, потому, что пережил такое страшилище, как и миллионы наших солдат. Хочется быть выше воров и воришек и прочих низменных элементов без чувства долга и совести. Вот таких крохоборов, как  этот капитан. Страна его выучила, доверила погоны офицера, а он занимается вымогательством, стоит на дороге мздоимствует, пользуясь наделенной властью. Позорит Советскую власть. Шоферня города давно знает его как алчного поганца. Если бы я тогда унизился, попросил: товарищ капитан, не передавайте моему начальству, что я ездил на кране на огород. Лучше оштрафуйте меня, нате рубль, больше нет. Взял бы, куда делся, затем и стоял. А надо было не грязью облить, а плюнуть в поганую рожу и уехать.
Ах, ну его к чертям собачьим.
Машинка опять у меня крепкая, почти новая. Разъезжаю со снабженцем по городам и селам. Везде идет строительство жилья. В городах возводятся промышленные предприятия. В сельской местности животноводческие фермы. Люди трудятся и радуются новым домам, квартирам, рабочим местам. И мне уже сорок, а вот душой не черствею, не замыкаюсь в себе. Предаюсь радости за свой народ, за свою страну. И хочется, Коля, жить и жить без унынья. И тебе желаю бодрости духа. Продолжай, учись, пока молод. Выходи в люди, не теряй человеческого достоинства. Если доведется руководить людьми, не пьяней от власти. Не выходи за пределы приличия. Простота – самая золотая середина человеческого общения.
Но учти, простотой хамства не одолеть. Оно так цепко живет в людях, как глист в организме, разрушает изнутри, как пятая колонна. И лезет с такой наглостью из людей, как вражина. Тут уже не подставляй вторую щеку, как сказано в писании. Хамство не признает божьего слова. Надо наотмашь в скулу, чтоб перекосило на всю жизнь, как в кривом зеркале.
- Хороший бы из тебя, Тимофей Алексеевич, получился священник, чтишь слово господнее. Тимофей рассмеялся.
- Может, и получился бы. Мои бабушка и мама всю жизнь молились и меня с детства учили и принуждали к тому. А в школе втолковывали, что религия – опиум для народа. И мы почти свыклись с этим утверждением. Лишь пожилые люди напоминали своей богобоязнью об адских муках. Однако ж мы все христианские праздники с удовольствием справляли: Рождество Христово, Крещение, пасху, престольные дни - и частенько вспрыскивали вином.
В 43-м году в военную форму было введено изменение: вместо кубарей надеты погоны со знаками различия, как в царской армии. Тогда же было разрешено открыть все церкви и церквушки.
Стояли мы под Курском. Вдруг нас построили. Смотрим, в сопровождении пожилого полковника в расположение части, наверно ж, с разрешения сверху, ввели и представили священника, тоже  старика. Мы посмеивались, попов-то видели только в кино. Знали из истории, что русское воинство перед битвами священно-служители всегда благословляли. И этот батюшка прочитал проповедь, побрызгал нас святой водой. Хоть мы и хихикали, а от его молитвы на душе становилось тревожно. Молебен нагонял страху. Мысленно представлялись сабельные, пиковые людские кровопролитные побоища. И тогда казалось, что в танке воевать безопас-ней, не видно столько смертей и крови.
- Ну и как, Тимофей, помогла молитва в битве?
- А как же? Битву-то выиграли, и какую?!
Правда, дошел слух, что влетело кому-то за то, что красноармейцев поставили по стойке смирно перед попом.
В этом сражении победу одержали. Из нашего батальона остались невредимые три экипажа, в том числе и наш. Иные раненые, обожженные попали в госпитали, иные пали смертью храбрых. Не приведи Господь, - и Тимофей покачал головой, - вот я опять прибегаю к Богу.
Немцев, наверно, тоже перед сражением благословляли священники, они не такие богохульники, как мы. Интересно, отчего ж их бог от них отвернулся? И лозунг-то у них был крикливый, самоуверенный: «С нами бог!» А одолели в войне мы, атеисты, с криками: «Ура», «За Родину», «За Сталина!» Мудрено? Выходит – бог не един?
- Да, Тимофей Алексеевич, тут на досуге есть над чем поразмышлять. Однако нам пора и по домам. А то затянулась наша политмассовая беседа на дороге.
- Это точно. Такой разговор хорошо вести за бутылкой водки где-нибудь в тиши. Тогда-то можно все прояснить и поставить все на свои места. Давай как-нибудь встретимся в пивной?
И мы условились, но встреча наша как-то и не состоялась.
Кто-то из монтажников говорил, что он уехал с семьей на свою родину к престарелым родителям. А память моя о нем осталась.
                2010 год.