Ты мое желание на Карловом мосту

Ты мое желание на Карловом мосту
Глава 1.
И все-таки я любила.
В мире всегда есть место надежде.

Я знала его не так давно - месяцев 5, не больше. И за все это время мы не виделись ни разу. Да, вот так вот странно проходила наша дружба. А она была очень крепкой. Конечно, я это вскоре исправлю. Именно я, ведь  причиной того, что мы не виделась с ним, была я. Я придумывала разные отмазки, тщетно и уперто отказываясь,  когда он снова звал меня. На то были причина. Одна. Но она не имеет никакого отношения к данному рассказу. Я искренне хотела увидеть его глаза, заглянуть в них и увидеть то, что я так желала там видеть: искренность, доверие…я много чего хотела бы вычленить лишь из его взгляда, но, думаю, это некорректно и  не по-человечески лезть в душу к тому, кто тебе открывается и так. Глубоко в душе, боясь признаться себе в этом, я уже давно мечтала побежать ему навстречу, обнять его, потянувшись вверх (он был выше меня на 2 с половиной головы), обхватить за шею и прижаться к груди. Никогда не отпускать, да, так и стоять посреди улицы, скрывая слезы радости в его объятиях. Это верно странно, можно подумать, я влюблена. Но, жизнь-штука сложная, и я не сходила по нему с ума, не желала быть его девушкой. Я просто любила. Ведь это столь разные понятия. Это была такая дружба - сильная, крепкая, с элементами любви, дружба, присущая детям. А он ведь так часто ласково называл меня «ребенок», «шкет», «малыш». Я была на 4 года младше его, с детской мечтой - любить и умением делать это. Меня научила моя короткая, но такая насыщенная жизнь. А вообще, сказать по правде, конечно,  я его любила. Сильно и горячо, всем своим больным сердцем.  У меня был порок сердца с самого рождения. Но от этого, сердце не становится менее чувствительным, оно-таки остается тем самым органом с кулак, которое разгоняет кровь по организму, но лишь избранным дано увидеть его вторую функцию - сердце переносит по венам и капиллярам, вместе с кровью, то, что так дорого нам. Вены тоже имеют память. Когда по венам пробегает воспоминание с человеком, которого мы любим, пульс учащается. Ну не чудо ли это?
Мерзко было ощущать то, что я «перелюбила». Ведь, я уже во сне имела наглость представить наш поцелуй. Я бы стояла на каблуках, все равно ниже его, обвивая его мускулистую шею, смотря в его карие глаза, чувствуя запах парфюма. А он, такой мужественный и добрый, как большой «лев Бродобрей», чуть подался бы вперед, обнял бы за талию,  слегка наклонился бы и нежно, как веяние весеннего ветра утром, дотронулся бы до моих губ. Но лишь этого незначительного касания стало бы достаточно для взрыва, который пробудил в нас страсть. Да, все-таки я любила. Он бы резко сверкнул своими глазами и вновь приблизился к губам. Невидимые искры летели в разные стороны, будто происходило что-то невероятное и сверхъестественное. Мы бы стояли в центре комнаты, он бы страстно целовал меня, потом с легким рычанием или даже воем, коснулся бы шеи, медленно, не пропуская ни сантиметра, спустился бы ниже, не забывая пронизывать меня копьем его вдохновения и чуткости. Тут, он бы взорвался, как бешеный, схватил бы меня за плечи, и слегка грубо и грозно, опрокинул бы меня на кровать. Вряд ли, я бы стала сопротивляться. Он накинулся бы на меня, сорвав с себя футболку, стал бы позволять себе больше, чем дозволено друзьям, а потом тихонько бы сказал на ушко: «я люблю тебя». Может, я сбросила с себя всю одежду, может, просто осталась в таком положение, в каком оставил меня он, но я бы точно ответила ему фразой: «я люблю тебя». Я никогда не говорила «я тебя ТОЖЕ люблю». Это было как-то оскорбительно и пошло. Да-да, именно пошло. Будто, это не любовь, а продажа-покупка любви на рынке: «Если ты меня любишь - я люблю тебя».  Все это, было лишь в мечтах, а пока он просто сказал, находясь на другом конце провода: «я так устал. Давай-ка спатеньки. Спокойной ночи, Настен».
Невыносимо было ощущать то, что я обманывала человека, который мне доверял. Он ведь верил, что наша дружба - такая крепкая и честная. А я обманывала. Нашей дружбы так таковой не было. Я его любила, он был мне дорог, я его ценила - как угодно, только не дружба. Ведь я испытывала гораздо больше, чем можно лучшей подруге.
В какой-то момент, я поняла, что мысли о нем, так забили мою голову, что там нет места даже тому, что послезавтра начинается новая четверть, а я совершенно не готова к ней.  впрочем, это было не так важно, я посмотрела на часы в последний раз и даже слегка ужаснулась, ведь на циферблате было уже 4 утра, а значит завтра снова синяки под глазами, снова упреки мамы в том, что не дорожу здоровьем и обычнее
;

рутинные будни. Я мысленно залезла под одеялом в его объятия и тихонько прошептала- « я тебя люблю». Мне казалось, что если я это скажу перед сном, то там, далеко в мечтах, стану чуть ближе к нему, такому родному и любимому, такому сильному и нежному, такому правильному и прекрасно воспитанному Борьке.
;

Глава 2.
Слезы в бокале.
— А что вам больше всего во мне нравится?
— Жилплощадь… Я хотел сказать, глазки!
- Как же я тебе завидую! Настоящая любовь, все дела. Ты такая счастливая! Ну почему ты все ворчишь? Неужели не можешь улыбнуться в такой день!
- Свет, я рада, очень. Просто нервы и усталость от всей этой предсвадебной суеты, честно, я хочу скорей закончить эту дурацкую церемонию, скинуть с себя эти отвратительные каблуки, фату, платье, скинуть их с горы, переодеться в обычные шорты и футболку и улететь на Мальдивы. Боже мой, 3 недели на Мальдивах, как я хочу туда поскорее. Может, хотя бы замужество заставит меня забыть…
- Настя, там это, принесли торт, спрашивают куда ставить
- скажи, пусть поставят себе на голову и станцуют твист прямо с ним на башке!
- ты можешь не кричать на меня!?
-прости, Ксюш, просто усталость и нервы….
-торт-то куда ставить?
-на стол. Где ж ему еще быть то…
-ага - уже выбегая, крикнула Ксюша. Самое удивительное было в том, что я прекрасно понимала, что она ни черта не услышала и наверняка скажет поставить его на улице, на стол под шатром. Впрочем, какая разница? Треклятый торт мне был даром не нужен. На нем настоял Саша- мой жених. Красивый юноша 26 лет с карими глазами. На солнце они отливали шоколадным цветом, таким шелково-бархатным, богатым и роскошным цветом. Даже накануне свадьбы, я задумывалась: «а люблю ли я его?». Ни разу не нашла ответ. Но то, что он любил меня и был готов сдувать пылинки -  было очевидно. Я лишь была пользователем. Но он был приятен мне, и я получала удовольствие от препровождения с ним. Он был начитан и эрудирован, безусловно, умен, успешен, силен, властен, строг, слегка придирчив и капризен, но нежен в общении с девушкой. Я ценила его не за это. У него была черта, важная  и такая редкая, - он был однолюб. Вот уже 5 лет, он посвящает мне свое сердце. Я доверяла ему и была спокойна с ним. Но не любила. Любила я…да никого я не любила. Жизнь превратила меня в циничную, эгоистичную и меркантильную стерву. Но меня любили, что очень часто смягчало углы моего острого и невыносимого характера. Я планировала выйти замуж, и, уже, будучи женой, полюбить его всем сердцем. Как тогда. 10 лет назад полюбила одного человека. Но имя даже не хотелось вспоминать. Вдруг мне ужасно захотелось сбежать со свадьбы и одной,  даже без Саши, уехать на Мальдивы. Спрятаться от всех на три недели. Но, увы…
-девчонки, можно я одна немного побуду? Просто до церемонии еще 5 часов , а я уже готова практически, очень устала к тому же…я тут подремлю на диванчике в комнатке.
- Странная ты все-таки. Такой день! Даже я себе место не нахожу, а ты - невеста, а можешь спать! Нет, ты определенно сумасшедшая.
- ну не бурчи, Ксюха! Я ж не отказываюсь от свадьбы. Просто надо было в 4 утра встать из-за этой дурацкой прически…
-хорошо. но, смотри, свадьбу не продрыхни, дурында!
-тебе б все смеяться. Попробовала бы ты так как я: не спать всю ночь, нервничать полгода из-за подготовки.
Тут я услышала как хлопнула дверь – они ушли. Наконец-то!  Я быстро подошла к зеркалу и резким, таким небрежным и неаккуратным движением расстегнула молнию сзади на платье. Скинула с плеч белую шаль. Шелковое, дорогущее, привезенное из Англии платье, мягким ласкающим движением скатилось к ногам, обняв мое тело. Я перешагнула через оставшееся лежать платье, даже не удосужившись его поднять, я зашла в ванну. Вообще, это была комната для гостей, в загородном доме моего без пяти минут мужа. Шикарный пентхаус в три этажа возвышался посередине просторного луга, хотя невдалеке виднелись башенки таких же коттеджей. Это был один из самых престижных районов Подмосковья. Я чуть нагнулась над раковиной и плеснула в лицо ледяной водой. На улице июль, да к тому же тридцатиградусная жара. В доме было, кстати, даже прохладно – повсюду кондиционеры. Но я все равно хотела освежиться. Я выключила воду, и, даже не поднимая головы, просто смотрела на мраморную раковину, такую холодную, совсем чужую. Вся это пошлая роскошь была мне чужда. Мрамор, который омерзительно походил на внутренности Московского Метро, дорогая плитка, напоминавшая мне о бассейне на Бали. В том бассейне, где когда-то по счастливой, а может, и несчастной случайности я встретила Сашу.  Вдруг, капля совершенно черной воды, упавшая вниз слегка смутила меня и ввела из «транса».  Какой ужас! Я совсем забыла про макияж. Взглянула в зеркало – вот позор. Вся тушь потекла, а тени размазались, украшая брови. «Вот тебе и невеста!»-произнес родной женский голос. Как Поля оказалась рядом я не знаю но, думаю, это был единственный человек, которого я искренне хотела сегодня видеть.
-Полька! – я бросилась к ней и обняла ее так крепко, как обнимают человека, который спас тебе жизнь. Полина была моей лучшей подругой с детства.  Родилась она в Красноярске, а мы с ней познакомились под Тверью в деревне. У нее там жил дедушка, а я ездила отдыхать к бабушке. Мучительные были годы, когда мы виделись только раз в год. Но, как только я стала «под крыло» Сашки все изменилось. Как-то вечером мне позвонила Полина по скайпу, мы долго болтали, а потом, когда она положила трубку в конце разговора, я заплакала. Саша никогда не терпел моих слез. Он мог достать все что угодно, если я плакала. Нет, я никогда этим не пользовалась. Совершенно не хотела его «юзать». Без его разрешения, я до сих пор не потратила ни копейки. Всегда звоню ему и спрашиваю: «Саш, можно сумочку купить за 200 долларов? У меня просто моя слегка износилась, да и в ту не вмещае…» «прекрати !»-слышу в ответ слегка нахмурившийся голос любимого. «Даже не спрашивай! Сколько раз я говорил? я даю тебе денег достаточно. Что хочешь-то и покупай. Я хочу, чтоб ты у меня была самая счастливая и облюбленная. Конечно, покупай». В тот вечер, он, увидев мои слезы, наполненные горечью и болью, тут же позвонил при мне своему помощнику, а дальше я слышала обрывки такого диалога:
-мне нужна срочна квартира в Москве, в нашем районе, «трешка», с шикарным ремонтом, должность менеджера в «низах» моей компании. Да, мне плевать на цену. Не задавай идиотских вопросов! Что значит нет должностей? Что значит нет? Уволь! Кто дал такой приказ? А, я? Тогда подпишись за меня - это исключение. Женщина 26 лет. И мне нужно все это завтра же! Да, через неделю, в пятницу, в Красноярске мне нужен «Мерседес» к дому номер 5 на улице..хмм. я пришлю по почте адрес. Плюс билет на утренний рейс в Москву. Естественно, бизнес-класс. И еще, это женщина, лучшая подруга моей жены. Все должно быть идеально. Делай так, будто делаешь мне. И еще, учти, что с этого дня у тебя всегда должен быть свободный водитель. Да, «Мерседес». Да, самый лучший. Мне все равно, что нет машин. У наших секретарш есть водители, вот пусть ездят на метро. По какому приказу? По только что написанному мной. Да, как обычно сам напишешь и подпишешь. Мне не интересно, что у тебя выходной! Так, кто у тебя начальник? Правильно! Иди и сделай. Иначе твоим начальником станет «Равшан» из «Нашей Раши».
-любимая, не плачь. Я все устроил. Уже завтра мы подготовим ей квартиру и она приедет в Москву.
-ты сумасшедший, заяц. Просто безбашенный! А если она не согласиться?
-«а мы выкрадем.»-Он засмеялся, а я улыбнулась. Она обязательно согласится – я была уверена.
Так, впрочем, и получилось. Уже через месяц я бегала в гости каждый день к любимой подруге. Она была обеспечена, практически всегда свободна и счастлива. Самое приятное было знать то, что она всегда искренне хотела меня увидеть. Каждый раз, приходя к ней и открывая дверь в ее квартиру своим ключом (она мне дала ключ-дубликат), я видела этот веселый и родной взгляд. Она всегда была чуточку мудрее, чуточку умнее и всего на год старше. Но меня никогда не смущали ее поучительные речи, ее строгий тон, ее ругань на то, что я опять сделала все «наперекосяк». Я всегда была, есть и буду ей благодарна за все те советы, которые я, в отличие от советов остальных, могла со спокойной душой выполнять и следовать ее наказам. Так, Полина и оказалась рядом. Когда, Саша уезжал в командировки, я приглашала ее к себе или уезжала к ней жить. Переезжала - это громко сказано. Точнее - переходила.  Полина жила всего лишь на 4 этажа выше. Я полюбила Сашу. Не совсем так как хотелось бы, но полюбила. Я радовалась, когда он приезжал из командировок, бежала навстречу ему, улыбалась. Саша знал все о моей жизни. Я никогда не скрывала от него ни одной минуту моего пути жизненного, и от него у меня не было скелетов в шкафу. Я благодарна ему, что он меня принял такую какая я есть. Еще тогда, на свидании, когда он влюбленными глазами признавался в любви, я сказала ему, конечно заикаясь и боясь реакции то, что не говорила никому из посторонних: «Саш, ты ничего не знаешь. Мое прошлое – это ночной кошмар. Я была больна долгое время. Морально. Как бы тебе объяснить.» Он задержал свой взгляд на бокале, потом подозвал официанта и как ни в чем не бывало попросил принести ему кофе. «Ты меня вообще сейчас слышал?»- с каким-то надрывом спросила я. «Да». –глухо отозвался Саша. По его виду было видно одно – он не знать того, что пыталась донести ему я. Он хотел бы остаться в неведении, но тщетно делал вид, что моя речь его не настораживает. Тогда, вздохнув, я снова продолжила: «Знаешь, я лежала в клинике. У меня была сильная депрессия. Ну, точнее нервный срыв. Вообщем, я была больна. Меня лечили, потому что ни один психотерапевт не могу справиться с тем, что я представляла собой тогда, 5 лет назад. «Но, тебе было всего 15» - удивившись, сказал он. «Да. Но и в 15 можно полюбить до смерти». Тут долгая и такая мучительная пауза повисла в нашем разговоре, что я, отчаявшись, надумав много плохого, встала, быстро накинула плащик и вышла. Стоял октябрь. Повсюду была грязь, слякоть, шел дождь, такой моросящий и мерзко бьющий по лицу, будто пощечины. Я и не заметила, как капли дождя на лице перемешались со слезами. Я рыдала. Стояла, посередине улицы, не замечая прохожих, замкнувшись в себе, я вспомнила то, что так ненавидела вспоминать. Еще там, в периметре белых стен, воплей, доносящихся из всех углов, людей с отуманенным взором и пустотой в душах, там, где я пробыла целых полтора года, меня сумели убедить, что все то, что происходило со мной до этого – лишь вымысел. Я позволила себя убедить, но я всегда знала, когда задумывалась ,что это не вымысел, не выдумка, не сон. Это была горькая, ногая правда. Правда жизни, несправедливой и стервозной жизни.
- ты что с ума сошла? Немедленно одень капюшон! Т что плачешь? Глупенькая, ну неужели ты испугалась, что я тебя оставлю? Да я ни за какие коврижки не упущу такое счастье. И еще. Если тебе трудно говорить об этом, можешь никогда об этом не говорить. Я пойму.
-ты мне нужен.
-я знаю. Не плачь. Вытри слезки.
Как мы приехали домой, я помню плохо. А потом я пошла в душ, смыла макияж, одела без рюшек, аксессуаров, эротичных и сексуальных стразиков и прочего обычную пижаму, залезла в кровать, уткнулась как ребенок в его плечо, а слезы, горячие и искренние слезы, покатились по щекам. Он не сказал ни слова, а тихо обнял и молчал. Я любила его за то, что он никогда не был навязчивым. Я стала без спроса рассказывать ему про свою жизнь. Уверена, что больше половины было ему неинтересно, но он и взглядом не поправил. Он знал,  прекрасно знал ,что он- все что у меня есть. Он – моя опора и защита. А потом я подошла к истории, которая началась в мои 14 лет. Он переживал эти моменты со мной, хмурясь, сжимая порой кулаки, бормоча проклятие моим обидчикам себе под нос. И тут, когда я сказала, что пыталась покончить жизнь самоубийством, он впервые так злобно посмотрел на меня, скинул мо голову с его плеча, встал с кровати и прошелся по периметру комнаты. Его будто кипятком обдали – он ходил и не мог успокоиться,  продолжая не говорить ни строчки, было видно, что он очень много перебирает у себя в голове. Прошло минут 5 ,а я смотрела на все как на небольшую сценку в спектакле, уж больно выразительным было его лицо. Наконец, я расхохоталась, по-детски звонким и задорным смехом. Он обвел меня глазами и, продолжая молчать, наказал меня за это нежным поцелуем. Лег обратно и выдохнув попросил меня продолжать свою автобиографию. Я рассказала ему, что очень любила, что все плохо закончилось, что я чуть не умерла, что не смогла справиться с душевным недугом, а потом мои родители, устав видеть слезы и слышать вопли по ночам во сне, отправили меня в «Клинику неврозов» - в народе просто «Психушка». Все думают, что в психушке лежат люди, страдающие душевными заболеваниями. Они целыми днями плачут и горюют.  Это все сказки. Большего ада чем там, я не видела. Там не с кем поговорить, да и говорить то не хочется. Там просто настоящий ад. Люди, воющие от горя, эти крики, стоны, рычание и хрипение, эти удары о стенку собственных человеческих тел, эта ругань врачей между собой. Бездушные и равнодушные там врачи. Смотря, как люди, извиваются от боли, а, поверьте, боль душевная перетекает в мышечную и напоминает вскоре ломку как будто сидишь на героине лет 5, смотря, как люди воют от того, что в стенах психушку не чем покончить с собой, они, спокойно могут есть, пить, спать, не делаю ровным счетом ничего кроме вкалывания успокоительных и снотворных. Я тоже была такой. Ползая по полу, звала в бреду Его, умоляла вернуться, стонала по ночам, не ела и не пила. Так прошли полгода. Потом, врачи, поняв, что я и впрямь схожу с ума, решили предпринять что-то. Родители тогда редко ездили ко мне – смысла не было. я орала диким голосом, что не хочу никого видеть из прошлого ,орала на них, что не хочу знать собственную родню. Однажды, мой лечащий врач  сказал, что ко мне лучше не подпускать их, ибо после приезда папы с мамой,  меня три дня не могу успокоить без транквилизаторов.  И вот, одним утром, Иван Кириллович решил, что мне нужна иная методика. Он настоящий гений. Врач, которому я обязана жизнью. Он пришел в больницу и я попала под его опеку. Он был сугубо моим доктором. Целыми днями проводил со мной беседы, кормил с ложечки, рассказывал стишки и сказки, словом, он меня растил. По новой, с нуля. И вот, как-то он зашел ко мне и сказал: «Я перевожу тебя в другую палату. Чего молчишь? Если не хочешь. можешь остаться тут».  Я согласилась тогда, но мне было все равно, пока я не увидела той самой комнаты. Обои там были салатовые и желтенькие, картинки висели из мультиков, но самое прекрасное, там было окно. Конечно, с великолепным замком, но оно было, я могла часами смотреть на солнце. Иван Кириллович, приходил теперь чуть реже, а когда я спрашивала почему он так делает, он говорил, что так нужно для того ,чтобы я привыкала быть одной, но не в депрессии. Через 8 месяцев, ко мне пришли родители. Я сама их попросила приехать. Я была так рада их видеть, но иногда, вечерами, я закрывала лицо подушкой и рыдала. Я скучала по Нему. Теперь, я даже плохо помнила все то, что чувствовала раньше. Но и это прошло еще через полгода. Я выписывалась по настоянию Ивана Кирилловича, который говорил, что я готова. Готова снова начать жить. Еще за полгода до выписки, он начал давать мне учебники, частенько сам со мной сидел и выполнял тесты по геометрии. Мама и папа буквально ему ноги целовали, я плакала при выписке. Не от горя, а от того, что полюбила Ивана Кирилловича, как родного дядю. С тех пор, все наладилось, новая жизнь, новые эмоции, новая любовь. Только я не переношу, когда мне напоминают о прошлой моей жизни.
Все это я рассказала Саше. Как было на душе. Он восхищался иногда тем, насколько я была стойкой. А потом произошел диалог, который я никогда не забуду.
- Я знаю, ты его любишь. До сих пор.
- Саш, ты прав. Но, ты теперь моя жизнь. Ты- мой самый дорогой человек. Я люблю тебя.
- Я знаю, что любишь. Но не так. Не перебивай. Просто послушай. Я знаю и понимаю тебя. Любовь – штука страшная и опасная. Не беспокойся, я тебя не брошу  и твое прошлое меня не пугает. Я буду рядом. Всегда. Точнее столько, сколько ты этого захочешь.
-я люблю тебя. Т мне нужен. Я ценю тебя. Правда. Саш, спасибо, ты лучший.

Так вот, Саша стал самым родным. И любимым. А еще Полина.  И когда, в такой ответственный  день, она пришла ко мне ,я была очень рада.  М поболтали с ней о том, о сем, а потом она замолчала и долго смотрела на стакан с водой.
-Насть, а ты счастлива?
-Да. Наверное… Ну в принципе, да. У меня муж уже есть, ты, мама, папа, что мне еще надо?
-я видела вчера …
-кого?
Она молчала. И тут, по ее взгляду, меня так пронзило током, будто что-то сорвалось в душе. Что значит видела? Кого?
-Ивана Кирилловича, в метро!
меня отпустило. Я боялась, что где-то в Москве ходит человек, из-за которого моя жизнь пару лет была похожа на сущий ад.
-как он? Я даже скучаю по нему? Ему нравится квартира?
-да, он в восторге от твоего подарка. Шикарная квартира в центре Москвы, возле место его работы - он благодарен тебе очень.
-эта квартира, лишь миллиардная часть той благодарности, которую он заслужил от меня.
Я взяла бокал, налила в него немного вина, разбавила водой и подошла к окну. Светило солнце. Вдалеке лес-поле, лес-поле, лес-поле. Как красиво. Слезы сами закапали в бокал. Я выпила залпом содержимое и легла на просторный мягкий диван. Полька присела рядом и стала поглаживать мою голову. Я быстро уснула. А когда открыла глаза, в комнате уже было битком народу, родители Саши, мои родители, Полина все бегала и прихорашивалась – подружка невесты как никак.
-вставай, Соня! Свадьбу проспишь! С улыбкой и искренней радостью, без грамма зависти произнесла Полина. Давай-давай, поехали, пора.




Глава 3.
Так наступает лето.
- Что это пролетело?
- Это полгода. Они тут часто пролетают.

Я стояла босая на ледяном бетонном полу балкона, было поздно,  я безумно хотела спать, но не могла. Поэтому и не ложилась - я должна была ждать его звонка. С улицы веял теплый ветер, приносящий на своих крыльях, такой омерзительный, но такой родной запах пыли, машин, суеты, дорог, слез, улыбок.. Все это содержалось в воздухе, но мне не было до этого никакого дела. Так наступало лето. Завтра надо рано вставать, завтра контрольная по физике первым уроком ,а я, засыпая на ходу, не ложусь, ожидая звонка, которого возможно не дождусь. Абсурдно, не правда ли? Да, нет. Совсем не глупо. Так проявляет себя злостная и болезненная любовь. Я мечтала о том, как когда-нибудь буду стоять на этом же месте, только сзади меня будет обнимать он. Такой желанный и любимый. Тут, айфон завибрировал, и я, совсем не спеша подошла к нему. Взглянула на дисплей: «Боря». Что-то острое пробежало по моим венам, но я еще выждала пару секунд и взяла трубку. Почему я не бросилась к телефону и не запрыгала от счастья? Наверное, потому что смысла не было, тем более мне хотелось, чтобы он думал, что его звонки не представляют собой никакого события и не приносят мне такого вот заряда энергии. 
-привет
-привет. Как дела?
-да, так себе. Настроение что-то не очень, а ты как?
-я в порядке. Ну, в принципе. Я соскучилась. Почему не очень?
-эмм. Да я устал от всего. Скучаю по Нике. Да и с Жекой мы поссорились.
-слушай, Борь, прости, я перезвоню тебе через 15 минут, меня мама зовет.
-да,  конечно! Без проблем.
Мама меня не звала. На давно уже спала. Просто эти его слова, они так больно резали слух, что нужно было время, чтобы прийти в себя. Я легла на подушку и закрыла глаза. Холодная ткань одеяла накрыла меня сверху и тут, в тишине и покое, тут, где никто не могу меня видеть, тут, где никто не мог меня слышать, я разревелась. Слезы катились в разные стороны, по щекам, заслоняя глаза, ко лбу, заливали рот. Они, такие горячие, несли в себе столько боли и горечи, обиды и злости, ревности и зависти к тем, кто мог безнаказанно думать о Боре по вечерам. К тем, кто мог без зазора совести представлять себе его образ в ночи, а на утро встречать его в институте. К тем, о ком он сам думал по вечерам. Я была лишь подругой. Довольно близкой, но не то. Он сам говорил, когда я его называла «близким» : «Насть, мне кажется «близкий» слишком громкое слово. Близкие – это, ну , семья. А я просто персонаж на воем жизненном пути. Мы близки, но я не близкий.»
меня сводило с ума эта фраза. Я отвечала, что он может думать, как хочет, что я могу быть для него даже никем, но он мне близкий. Единственное, что я всегда знала, несмотря на его фразы ,слова. Взгляды на жизнь – я была ему нужна. Он это и сам не замечал, но я знала, то, что он говорит мне, порой он не говорит никому. Меня он не стыдился, для меня ему не надо было играть роли или одевать маски. Он мог быть самим собой, но в тоже время оставался таким же любимым и нужным для меня. А вот мне..мне приходилось частенько играть и бывало, когда мне было так плохо и нужна была помощь, чтобы он не грузился моими проблемами, чтобы он не расстраивался, я врала, что все прекрасно. Играть я умела всегда, что послужило мне службу. Я и сама не заметила, как начала засыпать, но разве могла я уснуть, пообещав перезвонить ему? Конечно, нет. Я помнила, но сил не было. Не было, чтобы поддержать его, чтобы прочувствовать его боль, пропустить через себя его мысли и эмоции. Я написала смс о том, что мама запретила мне разговаривать так поздно. А в конце сообщения, не боясь, что он поймет неправильно, я подписала: «люблю». Это было что-то вроде ритуала или традиции – в конце любого разговора или переписки говорить ему «люблю». Он никогда не отвечал ничего после этого, но я знала, для него, это не очень приятно, но мне было плевать на его ощущения от моего «люблю». Это был единственный повторяющийся эпизод, в котором я позволяла себе быть эгоисткой. Он не ответил. Ну и пусть. Я даже не расстроилась. И, уже закрывая глаза, я выпалила довольно громко, будто хотела, чтобы вся комната наполнилась этим :
«Умей мечтать, не став рабом мечтаний,
И мыслить, мысли не обожествив,
Равно встречай успех и поруганье,
Не забывая. Что их голос лжив» *
Пометка автора : * Р. Киплинг. Произведение «Заповедь».





Глава 4.
Белое, запятнанное красным.
И палата совсем не «шестая»,
И не белые там стены,
Там палата пропитана горем,
Там палата под номер «восемь».
А.Селезнева
Туманный взгляд, тошнота и головокружение. Спица, торчащая из вены на левой руке. Книги, перечитанные по сотне раз больными. Сколько же горести на этих страницах осталось, от тех,  кто либо уже выздоровел, либо окончательно сошел с ума. Но, знаете, бывших «психов», как нас называют, не бывает. Можно не думать, можно разучиться плакать, биться головой о стену, но забыть – никогда. Вот уже 4 месяца как я каждый день открываю глаза и чувствую всю эту слабость. Слабость тела, духа, рук, ног. Слабость всего, каждой клетки моего организма. Вот зашла медсестра Анюта. Глупая до безобразия и до пошлости веселая, она смела каждое утро нарушать мой покой своим задорным и звенящим голоском. По всем ее движениям было видно, что она не знает, что такое горя, не знает боли. Она задавала каждый раз одни и те же вопрос, а я была каждый раз не в силах ответить. Но сегодня, я собрала волю, а точнее то, что от нее осталось,  и ответила, что я чувствую себя хорошо, только тошнота мучает. Она удивленно и зорко окинула меня взглядом, а потом, чуть погрустнев, будто расстроилась, что еще одна психичка начала выздоравливать, ответила: «Это хорошо. то есть нормально. Тебе вкололи вчера сильное успокоительное, ты просто 2 дня была не в себе, и ждать дальше мы не могли» какой же это ужас. Я даже не помнила из-за чего и что я делала. Это какое-то унизительное бессилие и невыносимая беспомощность. Ты не помнишь и не осознаешь, что происходит с тобой. А главное, у тебя нет возможности все это прекратить. Нет ни острых ножей, нет окна, нет веревки, даже утопиться нельзя. Ты все время под присмотром, как на реалити-шоу. Порой, у меня создавалось впечатление, что все эти врачи, собираясь вечером у телевизоров, смотрят на нас, смеются, прослеживают разные этап нервных срывов, попытки самоубийства в 4-х совершенно голых стенах. 
Вдруг, из ее кармашка выпала фотография. Не просто какое-то фото, а картинка, которая была моим источником питания, я ей жила. И вот, Анюта, посмела стащить то, что было мне дороже всего, у меня, прямо из-под подушки. Я взвыла, как воют на луну, истошно пронзая тишину палаты, бросилась на медсестру, как бросаются волки, защищая свою территорию, заорала и упала без сил. Сдавив, в руках фотографию, я рыдала, орала, извиваясь на полу как уж на сковородке. Аня, сперва поправив халатик, нажала на кнопку тревоги. Раздался мерзкий вой больничной сирены, и в палату быстро забежали 2 санитара и врач. Иван Кириллович что-то невнятно крикнул двум амбалам. Я почувствовала лишь то, что мне заломили руки назад, опрокинули голову назад, держа за волосы, жестоко ударили по лицу, а дальше полоснули по руке, укол, еще один - в шею. Капля крови медленно сползла и со звонким шумом разбилась на полу. Крохотные алые шарики рассыпались по кафелю, и на белой стене остался след. След боли.
Я очнулась ночью. Так страшно. Лунный луч слегка касался края подушки. Я попыталась пошевелиться, но туманная и тупая боль не давала мне этого сделать. Я лежала, вспоминая ,что произошло накануне, и тут, резко сев на постели, я стала судорожно шарить по телу, под подушкой. Где фотография? Где она? Забрали? Как они могли? Это же моя жизнь. Я встала ногами на пол, подошла, держась за стену, к двери и ударила по ней что было мочи. Никто не отозвался. Я только слышала, как где-то неподалеку, на этом же этаже, какой-то врач крикнул: «Каталку в семнадцатую! У нас труп». Эти слова я слышала частенько. Смерть, как в любой другой больнице, ходила здесь, забирая каждую неделю пяток душ. Больница была с бешеным количеством палат, с тремя операционными, обычными врачами, не теми, которые пытаются достучаться до души, а те, что лечат от гриппа. Я завидовала тому человеку, который сейчас избавился от земных терзаний и мук. Но тут, дикий вопль человека, вопль от которого сердце уходит в пятки раздался в коридоре. Это был голос нормального, здорового человека. Эта был отец. Вопль отца, который до последнего надеялся на выздоровление сна, но только что потерявший его. Я стала биться в дверь, какое-то дурное любопытство овладевало мной. Я нажала на кнопку, и уже через минуту в палату вошел сонный Иван Кириллович. Он по-доброму посмотрел на меня, открыв дверь, а через щель я увидела стоящего на коленях, молящегося отца. Он молил врачей воскресить его сына. Обращался к каждому проходившему мимо. Но никому нет дела до чужих трагедий. Я метко и прытко оттолкнула любимого доктора, вырвалась из палаты и бросилась напрямую к этому бедняге. Упала рядом с ним на колени и, чувствуя, как за мной уже бегут, скомкано промолвила, стараясь не запинаться: «Не плачьте!  Ему теперь хорошо. он теперь свободен. Я вам точно говорю. Я знаю» Меня схватили, и потащили обратно. В этот раз я не сопротивлялась. А мужчина, долго провожал меня взглядом, таким злым, грубым взглядом. Я посмела ворваться в его душу, залезть в его горе. Но мне было все равно. Я была уверена, что тому парню стало легче. Я уселась на кровати, закинув ноги, и спросила у Ивана Кирилловича, в чем же дело. Он ответил, что тот парень 7 лет уже провел в этих стенах, а отец каждый день приходил к нему. Стас попал сюда после смерти младшей сестренки. Его лучший друг убил его младшую сестру, а Стас в свою очередь, будучи настоящим мужчиной, отомстил другу. Он его убил. В суде его признали неадекватным, а отец отмазался с матерью какими-то безумными суммами. Стас никогда не признавал себя психом, да он им и не был. Просто это было лучше, чем в 16 лет попасть в тюрьму. Спустя 4 года, он сам поверил в то, что он сумасшедший. Его мать стала жертвой инфаркта, а отец надеялся на выздоровление сына. Я слушала эту ужасную историю, но ни разу не защемило у меня в сердце. Здесь все такие лежали. Например, в соседней палате, лежала девушка 23 лет. Ее жених, с которым они любили друг друга уже 10 лет, разбился в автокатастрофе по дороге в ЗАГС. А напротив, убивается мужчина, у которого жена и два любимых сынишки утонули на море. Он не пережил горя. Решил покончить собой, но его застала соседка, приходившая его проверять после трагедии. Почему умер Стас? Он умер от рака. Рак стал последствием стресса. Но мальчонка давно не понимал реальности, он был при смерти уже долгое время, а накануне ему стало очень хорошо. Он даже промолвил пару слов. Папа, сидевший с ним в эту ночь, сказал: «На последнем вдохе, он произнес: Сестренка, за тебя!» Иван Кириллович замолк. Ему больно было осознавать все то, что происходит на его работе. Вдруг, я спросила: «где фотография?» специалист бросил на меня взор, а потом сказал: «Забудь. Тебе она не нужна» Но что можно ожидать от человека, который болен этой фотографией? «Отдайте! Это моя жизнь!» А дальше, все было как обычными буднями и выходными, я вопила, била ногами, пыталась кусать санитаров, снова укол, вывернулась, попали не туда. А потом громкий приказ, снова укол, попытка меня уложить, каталка, капельница, потеря пульса, приступ тахикардии, анестезия, яркий свет, какая-то отдаленная и утихающая боль, реанимационная палата, дефибриллятор, еще заряд, темнота, пустота, ноль.
А та фотография, лежала в сумке Ивана Кирилловича. Фотография, на которой я и Боря, еще за долго до случившегося, сидим в парке, бесимся, шутим. Фотография, где мы счастливы. Мы, лучшие друзья без намеков и подтекстов. Неважно, что чувствовала я к нему, главное мы были счастливы. Он целует меня в щечку, а я смеюсь. Теперь, мне оставалось только вспоминать и по битам восстанавливать изображение в голове.
Я очнулась, обмотанная вся проводами и датчиками. Было все равно на все. Так текли мои дни, недели, месяцы, годы. Ничего не менялось. Истерики, приступы, укол, крики, стенания. Это была моя жизнь. Оголенная, без розовых очков, настоящая и открытая жизнь.















Глава 5.
Роковой день.
- Пообещай мне, слышишь,
клянись, чтобы я не говорила,
как бы сильно я не плакала,
ты сделаешь так, как захочешь ,
как скажет тебе сердце
- Глупая, ну что ты такое говоришь!
Не плачь, родная!

Я сидела в школе, вот прозвенел звонок, я пулей выскочила из класса, забежала в туалет и рыдая, трясущимися руками набрала номер Бори.  Он сказал, что любит Нику, что правда не может без нее. Что все осознает, что сам боится, но любовь его сильнее. Я молчала, а потом сказала, что я переживу, что он молодец, что все будет хорошо, что я обещаю не делать глупостей, а потом, я повесила трубку и пошла на урок. Я просто не осознавала. Я вообще, очень плохо помню последние дни. Помню только как я, стояла, прижавшись к его теплой и родной груди, в аэропорту, как проливала слезы, понимая, что теперь уже никогда ничего не будет так, как хочу я. А он, не шевелясь и не отходя, целовал меня в макушку, держал крепко-крепко, обнимая меня. Вдруг его тело слегка дернулось, содрогнулось. Он плакал. Я посмотрела ему в глаза, заглянув прямо в душу, я видела столько доброты и любви. Тут объявили, что регистрация началась. Мы не сдвинулись с места. Я целовала его в шею, в щеки, чмокала в губы, заливая его горячими слезами. Вокруг проходили люди, смотрели, кто-то ворчал ,что мы мешаем проходу, а кто-то, растрогавшись, смотрел и улыбался. Нам было все равно. Я поцеловала его в последний раз, сняла заколку с волос, сунула ему в руку, всхлипнула, вытерла слезы, улыбнулась через силу и адскую боль, выпрямила спину и бросилась. Я бежала так быстро, как только могла. Неслась со скоростью, которую только может развить человек, надеялась, что упав, пойму, что это глупая шутка, жесткий сон. Выбежав из здания аэропорта, я слышала, как женский голос объявил, что рейс в Лондон отправляется через пару минут и, что посадка закончилась. Я знала, что сейчас, Боря, сев в самолете, подумав о будущем, решит достать айпад, а рядом с ним увидит листок, свернутый вчетверо. Он удивится, быстро откроет его, а там увидит то, что с такой любовью, с такой болью, с таким порывом горя писала накануне ночью. А вот, что именно он там увидит:
« Ну вот, родной, ты и сделал свой выбор. Сегодня, я открою тебе все карты. Сейчас, ты сидишь в самолете, и я со спокойно душой могу заявить тебе, что расскажу тебе все. Ведь теперь, не ты, не я не сможем исправить то, что я делаю. Не волнуйся. Я постараюсь пережить. А теперь послушай, любимый. Вот уже полтора года, как ты составляешь мою жизнь, являешься неотъемлемой частью моей души и моего сердца. Я люблю тебя и всегда любила. Совсем не так, как можно друзьям. Не вини себя только. Я счастлива, что мне было дозволено провести с тобой столько счастливых дней. А теперь, выйдя из аэропорта, Боренька, миленький мой, я выбрасываю эту сим-катру, навсегда закрывая доступ тебе ко мне. Я просто не перенесу общения с тобой. Ты ее любишь, а я люблю тебя. Все хорошо, я буду счастлива. Любым способом. Просто пойми, как-то ты мне сказал: «Селезнева Анастасия*, мне будет стыдно, если ты не выиграешь эту жизнь, если ты не справишься.» я жила ради тебя, а теперь жить не для кого. Я буду безумно скучать, хотя не найдется таких слов, которые могут передать то, что чувствую я. Сегодня, я удаляюсь из всех социальных сетей. Теперь, в них нет смысла. Сохрани ту заколку. Пусть напоминает тебе обо мне. Помни, знай, верь, я любила тебя больше всех на свете. И если когда-нибудь, я выйду замуж, помни, говоря «Да» у алтаря, я  мысленно адресую это тебе. Ведь, я клянусь тебе, я никогда не полюблю никого так, как люблю тебя. Я не говорю тебе: «прощай». Помни, если захочешь меня найти – всегда найдешь, ведь, если есть желание – есть миллион возможностей. Если я когда-нибудь понадоблюсь, я буду рядом. Я почувствую. А, если я не окажусь рядом, знай, я умерла. Иначе никак. Я очень тебя люблю, я искренне желаю тебе счастья тебе с Никой.
P.S. помнишь, как-то в статусе у меня стояла фраза: «Ты мое желание на Карловом мосту?» Так вот, я тогда сказала, то это просто фраза. Отнюдь. Это ты был моим желанием. Тебя я загадывала миллионы раз.
P.P.S. и передай ей, умоляю, пусть отхлебывает кофе перед тем, как дать тебе, чтобы ты не обжегся и конечно, пусть кладет тебе 3 кубика сахара. Да, любимый, я обманывала тебя, я скрывала от тебя то, что все равно клала тебе три кубика сахара. Ведь ты у меня сластена.

Пометка автора*: Селезнева Анастасия – умышленная ирония говорящего, подчеркивающая официальность и тон его приказа.


Я приехала домой, включила телевизор, позвонила знакомой, той, которая ничего не знает о моей жизни, потрындела обо всем, посмеялась, поела. Затем, достала слиток пломбира из «морозилки», положила в креманку, закрыла дверь на ключ, чтобы ее можно было открыть, залезла на диван, взяла косметичку, переключила на «камеди клаб», съела половину мороженого и, с ощущением полного счастья, высыпала на руку горсть сильных таблеток снотворного, запила их и продолжила смотреть телевизор. Дальше вы знаете сами, почти удавшаяся попытка суицида закончилась обычной больницей, а потом психушка. Так вот. Боря наверняка пытался связаться со мной, мои родители с ним тоже, но я заведомо удалила все контакты его, обеспечив полную безопасность. Больше всего я боялась, что он узнает о моей попытке суицида, ведь тогда он решит, что я слабая. А я ему обещала.  Не могла я позволить вот так вот разрушить его стереотип обо мне.






























Глава 6.
Любовь не угасает никогда.
И ничего б я больше не спросила.
Но ты, подумав, сам заговорил:
«Она не любит так, как ты любила.
Я, как тебя, её не полюбил».

Вот и мой День Рождение. Мне уже 28. Саша хочет детей, а я говорю, что побаиваюсь, что еще не готова. Я, как дура, все еще жду, надеюсь, что когда-нибудь увижу его. Встречу в Москве и тогда, потеряв голову, сойду с ума. Окончательно. Полина на днях сказала мне, когда я посмела перечить Саше: «Хватит, Насть. Прошло 10 лет. Я прошу тебя, живи уже своей жизнью. Забудь. Ну ты же знаешь, что это конец уже давно!» я стояла рядом с ней, Саша уже ушел ,я мыла посуду, у меня будто сознание помутилось, я резко развернулась и дала звонкую пощечину подруге детства. Она села на табуретка и заплакала. Она не злилась, ей было обидно. Я и сама чуть с ума не сошла. Бросилась к ней, упала на колени рядом, говорила, что не хотела, просила прощения, умоляла понять. Она только посмотрела так по-взрослому и ответила: «ну полно-полно. Кончай фигню говорить. Я все знаю. Просто живи своей жизнью» Я уже почти осознала все наконец, практически согласилась со своей участью, пока, однажды, не произошло то, что снова перевернуло все в моей жизни. Я, заходя в дом, решила проверить почтовый ящик, там лежала какая-то желтая пресса, и вот, когда я уже почти разжала руку, я увидела конверт, в котором было что-то маленькое, но твердое и выпуклое. Я вскрыла конверт, и, достав то, что так сверкнуло в лучах солнца, упала в обморок. Я открыла глаза, когда солнечный зайчик от заколки, преломляясь к зеркалу, светило мне в глаза. В конверте была заколка. Та заколка, которую я вручила Боре в самый последний момент того рокового дня. У меня тряслись руки, я плакала, позвонила Полине и, когда она прибежала, увидела эту заколку, она ахнула. Впервые за все 10 лет, я по-настоящему улыбалась, искренне смеялась, у меня горели глаза, я была счастлива от одной лишь мысли. В конверте была записка. Боря всегда был немногословен, так что там было написано всего лишь пару слов: «Жду тебя сегодня. В нашем месте. В 19:00. Как обычно. И только попробуй не прийти, я все равно найду».
Нашим местом мы называли всего-то огромный дуб в парке на реке Яузе, в котором на высоте его роста, находилось дупло. В него мы клали записки, там было наше место. Там были наши души. Наша дружба. И моя любовь.
Я была настоящей женщиной, когда он был рядом. С Сашей я была капризным ребенком, а с Борей я была настоящей женщиной, которая не позволяла себе приходить раньше, которая не имела права плакать на людях. И как бы я не бежал, как бы ни трясло меня, я пришла в 19:07. На большее сил не хватило. Он увидел меня еще издалека, стоял с огромным букетом цветов, повернулся и от явного переполнения чувств откинул его в сторону и побежал, как бегают дети навстречу друг другу. Он бежал, а я сняла несносные каблуки, и впервые вела себя так, как не ведут себя истинные, грациозные женщины. Я бежала босиком к нему, рыдая. Он тоже плакал. Мы не то чтобы добежали друг до друга, мы столкнулись, и, так неожиданно слились в страстном поцелуе, он покусывал мои губы, целовал шею, стрелял мне в глаза своими глазами. Мы стояли так без слов, целуясь, обнимая друг друга, взлетая от любви. Он был все такой же молодой, все такой же худой, все такой же родной. И я все также любила его. Прошло полчаса. Мы просто сидели в обнимку и не сказали еще ни слова. Наконец, он заговорил. Первое, что он сказал, было губительной фразой для меня: «Она не любит так ,как ты любила. Я как тебя, ее не полюбил». Я целовала его в руки, в шею, в лоб. Я была счастлива. Вдруг, я вспомнила, что шофер Саши давно стоит на холмике и наблюдает за всем этим. Рядом с ним возникла фигура Саши. Я побледнела. Все-таки Саша слишком много для меня сделал, что бы так его предать. Я не знала, что ждет меня с Борей, есть ли у него жена и дети, я знала только одно – я все равно не смогу больше жить с Сашей. Он направился прямо к нам, спокойный, как гора. А Боря, слегка насторожившись, спросил: «Это кто?»  «Муж»,- ответила я. Боря даже удивился, а потом, встал и поздоровался рукопожатием с Сашкой. Саша сразу узнал моего «старшего брата», как я его называла раньше. Он сказал только одно предложения, слегка запинаясь от нервов: «Добрый вечер, Борис. Это конечно же вы. Я очень рад, что вы нашли мою жену. Поймите, я правда очень за нее рад, ведь безумно ее люблю. Я надеюсь, что у вас все получится». Он развернулся, пошел вперед и не обернулся. Я видела, как ему больно, но я не посмела отойти от Бори ни на шаг. Я любила Борю. Остальное теперь казалось не важным. Мы собрались и поехали в гостиницу, сняли номер на один день и ночь, пошли и легли одетые на кровать. Я лежала на его груди, все также беззаботно и без подтекста. Он обнимал. Он рассказывал, как приехал в Лондон, как ему было плохо, как он плакал, когда читал мою записку. Он говорил, что безумно меня любил, просто боялся, что я не люблю его как мужчину. Не люблю и не смогу дать любовь в свои 14 лет. Он боялся меня испортить. Боялся сделать больно самому дорогому и родному человеку на земле. Затем, он рассказал, что ничего не получилось с Никой, но из-за работы и контракта он не мог приехать. Он замолкал иногда, прекращал говорить, просто прижимал крепче к груди и целовал. Я была счастлива. И вот, он рассказал, что он не завел детей, ведь всю жизнь надеялся вернуться и быть со мной. Договорив, он спросил как живу и жила я. Первое, что сказала я: «А ты когда улетел ,я в психушку попала от попытки суицида». Я хотела продолжить свою речь, но Боря вскочил, захрипел от злости и ударил кулаками в стену. « Как я мог?! Идиот!»- взвыл он. Я продолжила говорить, признаюсь, не без улыбки внутри, я говорила ему об этих страшных событиях, в какой-то мере я даже радовалась его терзаниям, ведь причиной моей боли - был он. Я сказала ему, что чуть не сошла с ума, что пару раз попадала в кому, что не любила никого, кроме него. А потом, вдруг, он оборвал меня на слове, поцеловал в губы, так бережно и нежно, с той же теплотой, что целовал раньше, когда целовал как подругу. Я не отталкивала его, я любила его всем сердцем. Потом, он впервые позволил себе сорвать с меня кофту, порвал маечку, выключил свет. Да, он был физически не первым в ту ночь, как я мечтала в 14 лет, но он был первым, с кем я спала по настоящей любви. Вторым, но первым. Это был безумный, искрометный, долгий, нежный, настоящий и по совместительству немного грубый секс. А потом, утром, мы проснулись счастливые.
К слову, он был обеспеченным бизнесменом, не таким богатым ,как Саша, зато любимым. У него была обычная квартира в Москве, без золота и меха под ногами, но он был любимым, а это главное. Я не звонила и даже за вещами не приезжала 2 недели в тот дом. К Саше. Мне привезли все вещи с шофером. В вещах я нашла пачку денег. Бешеных денег, но, сколько бы я не старалась вернуть их, шофер никак не мог их передать. Так и стали жить мы с Борей.  Любили друг друга безумно, счастливыми были безумно, лучшая пара. Поженились уже через полгода. Я стала нормальным человеком, а он полноценным радостным мужчиной. Эта была, такая тяжелая и невыносимо-болезненная история, закончившаяся счастьем двух любящих сердец.






















Глава 7.
«Мы в ответе за тех, кого приручили»

Эта глава, как послесловие. Но, знаете, будет и капля дегтя. Ведь это не сказка, это жизнь. Настоящая жизнь. Полина не осталась жить в роскоши, она перебралась поближе к нам с Борей, в соседнюю квартиру. Все было так же, только теперь с любимым человеком. Но, прошло полгода, как мы жили с Борей, когда мне пришла повестка в морг. На опознание. Ужас, который мне пришлось испытать, был хуже всего, что в жизни я испытала. Да, я была эгоисткой, и это был удар именно в эго. Я стала виновницей смерти. Саша застрелился, не перенеся моего предательства. Я ценила его и была ему благодарна, но не любила. Я ушла, плюнув в душу, и он не смог пережить. Не смог встать на ноги снова, после того падения. Я долго не мгла отойти от его смерти, но Боря проявлял стойкость и терпение к моим истерикам по этому поводу. Он понимал, что трудно предавать и бросать человека, который 10 лет сдувал с тебя пылинки. Тем более осознавать его смерть.


У нас родился сын. Сейчас, ему уже 7. Он с 5-ти ходит на футбол. Такой же шаловливый оболтус, как и муж мой – Борька. Страсть не угасла и не угаснет никогда. Я по-прежнему отхлебываю глоток кофе перед тем как дать ему кружку, ведь я боюсь, что он может обжечься. Он отличный папа, но мне их не хватает порой. Они постоянно носятся во дворе, тоскаются на футбол. Я даже скучаю по ним иногда, зато я счастлива. Я не боюсь совсем за будущее. Я счастлива.  Я уверена рядом с ним и спокойна. Но я такая же болельщица, мы все собираемся у телевизора и болеем за Chelsea, бегаем по дому с подушками, дубасим друг друга, играем.
но все же иногда, засыпая, я вспоминаю ту палату, ту фотографию и тогда, сердце уходит в пятки. От страха, что могло получиться так, что мы бы не встретились больше. Но когда мне становится не по себе от этого, я поворачиваю голову, смотрю на стену, где теперь висит в рамочке та фотография, обнимая мужа, спящего рядом, смотрю на кроватку сынишки и успокаиваюсь. Но все же, тем временам я благодарна.
P.S.  Только потеряв, мы начнем ценить
         Только опоздав учимся спешить,
         Только не любив, можно отпустить,
         Только видя смерть, научиться жить.