Шофёрские шалости

После развала СССР не стало такого гонения на дисциплину, как это было при коммунистах. Шоферня легко вздохнула. Можно после работы свободно, без гонения от начальства расслабиться. И частенько налегке это организовывали. Приедут из рейса два любителя этих развлечений, подождут прибытия ещё таких же товарищей по «рублю» и послали гонца за провиан-том. Минутное дело.
Излюбленным местом для трапезы было постоянно в недостроенном боксе без окон, дверей и крыши. Тут же со стен сброшенных камней устрое-ны стол и стулья. Застелят газетой «стол», разложат скромную закусь и «процесс пошёл». Ничего здесь нет зазорного и позорного. Сейчас ни один фильм не обходится без попойки и без разборок до мордобоя, а то и до убий-ства. А тут происходит довольно мирное товарищеское застолье.
Обсуждаются новые времена: лучше ли будет житьё народа этак лет через двадцать при капитализме или было при Советах? Ельцин обещал через два года блаженство, а вот уже и десяток пролетел, а мы всё подзаборные выпивохи не дожили до крутизны.
Возникают иногда разногласия на эту тему.
- А вот моего деда раскулачивали, а он был работяга, трудился в поте лица и жил исправно, - заявил один. – Не любил советскую власть. От этого у меня отложился оттенок к социализму.
- Были перегибы, дорогой, - говорит другой, стараясь обелить советскую власть. – Исполнители в низах слепо выполняли директивы сверху. Вышкурялись, хотелось прицепиться,  и остаться у небольшой, а у власти. Хоть Ленин говорил: власть вещь опасная и ее не всякому можно доверять. То бишь – не дай Бог свинье рог – забодается. А их и раньше была уйма тупорылых, лезли властвовать, а теперь ещё больше. Дуб – дубом, а норовит тебе ума вставлять.
- Ладно, хватит вам, политиканы, - вступает в разговор третий сотрапезник. – Мы как стадо баранов, куда поведет нас козел, туда и плетемся. Хоть в кошару, хоть на бойню. Ельцин вон вопреки народной воли с такими же головотяпами развалил Советский Союз. Обещал златые горы, а мы верили и надеялись. А его преемник предоставил ему царские льготы и его сообщникам право на разграбление страны. А нам вот уже три месяца не вы-дают зарплаты и не предвидится. Раньше, если задержат на два дня, казалось, катастрофой. Тогда шабашки сшибали, приворовывали, была возможность. Привезешь кирпич на стройку, покажут работяги пальцем: вывали вон туда. И никто не заглянет в кузов, может, там и половина нет, сколько в накладной. И всего везде хватало. Строили многоэтажные жилые дома, заводы, фермы, частное жильё. А теперь хрен чего упрёшь. Хозяин – подлюка залезет в кузов, норовит пересчитать все до кирпичика. А тебя корежит всего от недоверия, будто я ему какой-то прожженный плут, как и он сам. А сейчас,  если обломится счастье, подвезешь пассажиров с баулами, кинут на полбутылки самогона. Купишь булку хлеба, минуя вот этого застолья, жена рада, одарит улыбкой. А сегодня уж точно встретит по-другому: «Зарплату принёс, кормилец хренов? Вижу, что залил зенки. Или опять скажешь, угостили дружки? И чего это они такие щедрые, часто ублажают тебя, потчуют зель-ем? Почему я одна должна ишачить и на мужа, и на детей, горбатить на буржуя-банкира: стирать, полы мыть, нянчить их чадо, варить? Приворовывать с барского стола недоедки, чтобы вы не оголодали?» Это, говорю, не позор в наше время, я нормальное явление, прихватизация и бизнес. А она еще злее пилит, несет по кочкам. Так бы и врезал по шее дурре. Будто я организовал эту подлую перестройку и теперь меня можно грызть за этот бардак безответно. Крикнешь только: заткнись, курва, пока не получила по роже! После этого непременно еще раза-два огрызнется и угомонится.
А тут уж появляются вольные слушатели, как на открытое собрание: Иван Козюра – прожженный выпивоха. Не участвует сегодня в застолье только по той причине, что ему куда-то надо ехать. Стоит и глотает слюну. Шура Пряхана – сторожиха, женщина лет пятидесяти. Даёт свои комментарии:
- Вот вы какие мужики непутёвые: добудете рубль, и на глотку. Нет бы копеечку-то, да в семью принёс. А хулите жён за справедливый упрек. Бессовестные пропойцы.
- Правильно, Шура! – поддерживает ее Козюра. – И что оно вам это зелье даёт? Лучше б лишний шницель съели, чем эту дрянь!
- Вот-вот, Иван, как чуть что, так жены виноваты, по шее им, ды по роже.
- Ну ты уж, Шура, не всех одним аршином мерь. Обидно. У меня, например, жена никогда не скажет грубого слова, - пошёл в защиту жен и мужей в скандальных отношениях третий сотрапезник. – Видит, что пришел под балдой, приветливо скажет: с праздничком, дорогой. День ангела у кого сегодня, или свят день? Ну как тут ни обнять и ни поцеловать такую женуш-ку? Скажет: «Ты только не дыши в мою сторону самогоном». А на утро, если это выходной, спросит:
- Не донимает похмельный синдром?
Скажешь:
- Есть малость. Не помешало бы.
Нальёт стопарик. Опрокинешь. Просветление приходит.
Похвалишься:
- Благодать-то какая. Так мягко стукнуло в голову.
А она:
- Лучше бы она тебя стукнула в…, - и замнётся. Наверно хотела сказать в то место, что рифмуется в Европой. Но, передумала, учительница ведь, уровень культуры не позволяет, добавляет значительно приличней – в задницу.
Когда Козюра и сторожиха ушли, правнук кулака повел рассудительную речь:
- Надо, братцы, приспосабливаться к новой жизни вот так, как Шура-сторожиха: ее бизнес по моим подсчетам приносит доход раза в 4-5 выше ее оклада сторожа.
Шура держит 4 овцы и барана. Пасутся они здесь же во дворе механизированного хозяйства. Неприхотливы на корма. Даже амброзию съедают под корень. Начальство довольно. Двор чист, никакая эпидемстанция не придирается. А Шура стрижет овец. Прядет шерсть, вяжет носки, перчатки дома и на работе по совместительству. Продаёт, ей и капитализм – рай. Только вот одна овца ушла со двора и поныне не вернулась. Предполагают, что кто-то из шоферюг ее за шкуру и в кабину. Прихватизировал. Проявил волчью хватку. Напомним, что нынче человек человеку волк.
Когда опрокинули по второму стакану у королей дорог кривая фантазии, как приспособиться к теперешней жизни, пошла вверх. Правнук кулака сказал:
- Надо нам, ребята, бомбануть банк.
- Да, это бы неплохо было. Можно позвонить себе нарисоваться на Канарах, - поддержали его дружки. – А как бомбануть? Операция серьезная. Это не овцу у Шуры спереть, или сотню кирпичей и пару досок на стройке в былые времена. Тут нужна голова мудрого рецидивиста, вора в законе. Нам мелкокражным колхозанам такую  операцию не осилить. И без мокрого дела не обойтись.
- Это уж точно. Обмочимся, загремим не на Канары, а на нары.
- А я вот давно думаю, надо заняться бизнесом без угрозы уголовного дела. У меня отец был столяром и немного упражнялся я. А потом захлестнула шоферская романтика. Есть все инструменты, в смазке лежат. Возьмусь, смастерю на первый случай пару ульев. Нет ничего хитрого. У какого-нибудь пасечника попрошу или куплю две пары пчел – самок и самцов. Рассажу в спичечные коробочки. Помещу в новые улья. Поставлю на первый случай для пропитания меду и воды, и пусть плодятся и размножаются, обзаводятся семьей.
- Эх, парень, они у тебя улетят.
- Я это предусмотрел, подрежу крылышки. Им летать не надо. Их дело рожать. Дети пусть добывают мед.
- Ай-я-я, ребята, да вы ни черта не смыслите в пчеловодстве. А я имею некоторые познания. Это вам не люди. Рабочие пчелы все женского пола. И как ты будешь подрезать крылышки? Голова садовая. Они тебя изжалят, мало не покажется. У них есть самцы, забыл как называются, кажется, тунеядцы. Вроде наших неплательщиков алиментов. Только у людей – наплодил детей и дал ходу, чтоб не кормить, а у пчел – малость иначе: сами дети гонят прочь родителя. Хоть в наше время процветает и у людей подобное. Вспомнил – трутень, трутень. А вот не знаю, принимает его другая матка или он подыхает изгнанником. А рой пчелиный, слыхал я, иногда выводится в естественных условиях: в саду, в лесу. И люди как-то его улавливают в мешок и загоняют в улей. Так что, друг, если хочешь заняться таким промыслом, ходи постоянно с мешком по садам, захаживай в лес. Авось повезет. И дело твое осуществится. За улов роя законом пока не преследуется.
После третьего тоста разговор перешел на пикантные темы с интимным уклоном. О красавицах, стоящих на обочинах дорог. И казалось, это ребятам что-то вроде самым главным в жизни. Потому что они, перебивая друг друга, стремились в самых ярких красках описывать свои похождения на оной ниве.
В четвертый проем двери вошел сторожихин баран, подобрать молодые всходы амброзии. Остановился, обратил взор на застольную компанию. Видимо, соображал, можно ли приступить к делу, или этот народ попрет его прочь. А народ оказался веселым и приветливым. Тут же посыпались радостные выкрики: «Смотрите, люди, братан, пришел! Как же это ты нашел свое общество? Давай, заходи, дружище! Остограмим. Садись с нами, гостем будешь. Поговорим на «ты», на «вы». Хороший из тебя шашлык получится. Ты, небось об этом и не подозреваешь?» Но «гость» посмотрел и сообразил, что эти весельчаки не представляют угрозы, принялся за свое дело, а они все потешились. Отпрыск кулака встал на четвереньки, проблеял овцой. То ли он хотел попугать барана, то ли развлечь компанию. Попятился назад и медленно пошел в атаку. Баран повторил маневр человека и стал набирать разгон. Дистанция между наступающими была около 15 метров. Собутыльники смеялись. А когда расстояние значительно сократилось, заорали:
- Уйди в сторону, а то он тебя убьет! В последнее мгновение парень успел отстраниться и баран пронесся мимо. Только своим корявым рогом распорол ему одежду от плеча до ягодицы. Пробил головой перегородку в пол-кирпича в соседний бокс.
Двое схватили барана за рога, потащили вон из своей «столовой». Третий поддавал пинка под зад, приговаривал:
- Ах, ты, скотина безмозглая, чуть не убил человека! И чего тебя, паскудина, не украли вместо овцы. Доходишься по двору, разделишь участь своей подруги!
Осмотрели друзья пострадавшего. Неглубокая царапина на левом боку слегка кровоточила. Нашелся знаток, посоветовал обработать рану мочой, но из-за неудобства передумали. Смочили остатками самогона. У какого-то в машине нашелся халат, чтоб прикрыть голое тело бойца-оборванца. Порекомендовали не говорить правды жене, а сказать, что попал в какую-нибудь аварию. На том и окончилась  послетрудовая вечеря. Разошлись весело и довольно.