Из жизни отдыхающих

Из жизни отдыхающих

«Вся Спиноза в занозах»

В 2004 году я работал. Если это можно назвать работой. Любимое дело, которое за четыре года с 2003 по 2007, чуть не убило меня. Я утратил веру в человечество, ну это громко сказано. Но жизнь подарила еще одно разочарование в еще одном мире. Я не буду говорить, что творчество это тупик, но я теперь не очень люблю художников. И все же они часто умнее других. Я очень люблю музыку, но бывал, потрясен тупостью и не образованностью музыкантов. В этот раз рухнула последняя надежда – мир писателей. Как-то гуляя вечером в районе метро Новокузнецкая после ужина в еврейском ресторане мы с Кузей курили и болтали от том, чем бы заняться в наши уже не юные годы. Я сказал слово издательство. Кузя сказал слово лейбл. И мы решили замутить. – Только, знаешь, есть такая ***ня: нельзя мутить бизнес с друзьями. Мы можем поссориться, как это часто бывает, например как Комский и Клех, которые дружили много лет, и 10 лет работали в одной мастерской, а потом разосрались на смерть – сказал я. Ну мы же не такие мудаки -  ответил Кузя. Я придумал название EXIT –типа выход. Кузина тогдашняя жена Настя Лебедева добавила слово EMERGENCY и получилось издательство ЗАПАСНЫЙ ВЫХОД, которое стало лейблом, выпускающим книжки и диски внутри садового кольца. Ориентация – интеллектуальная литература, эксперименты, электронная и психоделическая музыка, нестандартные книги и т.д. мы сняли четырехкомнатную квартиру на улице Замореного дом 9 дробь 6 квартира номер 9. Уже в этих цифрах и названиях сквозила мистика. Позже мы узнали, что до нас там был салон «Магия» и целительница Валентина Ясная снимала порчу и венец безбрачия. Первые пару месяцев телефон разрывался по 50 раз в день. Просили снять венец безбрачия, вернуть мужа и жену и так далее. Но в соседнем переулке через два дома была церковь и мы не унывали. В церковь я заходил каждое утро с похмелья по дороге в магазин за коньяком и молоком. И на обратном пути, уже опохмелившийся, молился и просил прощения, расставляя свечки возле всех красивых икон. В издательстве мы сделали ремонт. Постелили везде мягкий оранжевый ковролин. Купили огромные надувные матрасы для сна и ебли. Невероятные дизайнерские кресла, в которых утопали гости. По стенам развесили плакаты и картины и расставили компьютеры. Получилась прекрасная студия. Одна комната дизайнерская. Одна музыкальная. Одна переговорная. Одна спальня. И огромная кухня вся в ёлочных гирляндах с вечным новогодним праздником и крепким кофе. Несмотря на все наши усилия, с Кузей мы все же расстались. Кузя считал, что мы должны валяться на диванах и нихуя не делать, а все будут делать за нас сетевые малолетки, типа прыщавого Пойзы или долговязого Урри. Его жена хотела быть у нас сисадмином и не пускала Кузю одного в студию. Они всегда приходили вдвоем. Амбициозная компьютерщица всех раздражала и вызывала общее чувство ненависти и дискомфорта. Было не выносимо слушать, как она визжит, настраивая компы и всех обзывает чайниками. Я попросил Кузю приходить одного. Он ответил, что ему очень жаль, что два умных человека – это я и Настя не поняли друг друга и перестал приходить вообще. Кузя пошел к нашему третьему партнеру и инвестору моему самому близкому другу Сергею Шумейкину и сказал, что Бергер слишком много пьёт и нервничает и вообще нахуя все это надо? Шума ответил – это все для того, чтобы Бобочка был счастлив. Кузя пересказал мне эту историю и без всяких ссор и скандалов перестал приходить в гости. Встретились мы уже через четыре года, когда издательство закрылось раздавленное кризисом. Иногда мне кажется, что ели бы мы продержались еще год на спонсорские деньги, то мы бы выстояли. Но теперь я говорю только одно: Слава Богу, что все именно так.
Издательство было прекрасной творческой студией и породило кучу уникальных проектов. Книги с дисками. Видео поэзия – мы стояли у истоков этого направления. Музыка. Мультимедиа. И многое другое на стыке разных жанров. Пару лет назад меня пригласили поучаствовать в каком-то фестивале видео-поэзии. Я рассказал об этом Курицыну. Он ответил: Боря, какая нахуй видео-поэзия после сорока лет? Ты сам это все придумал много лет назад. Я понял, что он прав и не поехал на этот идиотский фестиваль. Кстати о московских фестивалях будет отдельный страшный рассказ.  В издательстве было много любви, полётов во сне и наяву, встреч и приключений. За 3 года работы мы выпустили 60 книг и дисков. Все они теперь уникальные раритеты. Многие получили призы и премии. Но об этом тоже отдельный рассказ или даже серия рассказов о встречах с замечательными людьми – гостями издательства – авторами, писателями, поэтами, артистами.

Начали мы с книги «Умственные эпидемии» Поля Реньяра.

Поль Реньяр
УМСТВЕННЫЕ ЭПИДЕМИИ
ИСТОРИКО-ПСИХИАТРИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ
Перевод с французского Эл. Зауэр
Печатается по изданию Ф.Павленкова 1889 года
M.: Emergency Exit, 2004
________________________________________

Предисловие
XV, XVI и XVII века
ДЕМОНИЗМ ИЛИ КОЛДОВСТВО
XVIII век
СЕН-МЕДАРСКИЕ ЯВЛЕНИЯ
XVIII и XIX век
СОН И СОМНАМБУЛИЗМ
XIX век
МОРФИНОМАНИЯ И ЭФИРОМАНИЯ
XIX век
МАНИЯ ВЕЛИЧИЯ
Эпилог
ПСИХОЗЫ XX ВЕКА

В книге собраны работы французского физиолога П. Реньяра, основанные на
материалах лекций, прочитанных им в Сорбонне. В очерках анализируются
различные формы умственных эпидемий, имевших место с XV по XIX века. Автор дает подробное описание исследуемых явлений и доказывает существование связи между исторической эпохой и формой, которую принимает та или иная эпидемия — колдовство, морфинизм или мания величия.
Эта книга - переиздание текстов цикла лекций, прочитанных в Сорбонне в 1886 году и выпущенных по-русски Ф.Павленковым в 1889-м.
Реньяр ставит перед собой задачу доказать, что столь, на первый взгляд, несхожие между собой явления, как средневековая охота на ведьм, чудесные исцеления паралитиков начала XVIII века, сомнамбулизм и гипнотизм, вошедшие в моду во второй половине того же столетия, опиумная и морфиновая наркомания, распространившиеся в XIX веке, и даже мания величия, которую Реньяр считает болезнью своего времени, - это разные обличья одного и того же психического расстройства, которое проще всего для краткости назвать истерией.
При этом он приводит множество убедительных примеров, оставляющих, по
словам самого автора, ощущение "пытки щекоткой": смешно и мучительно. Кроме того, издание прекрасно проиллюстрировано: мы видим и магические знаки, оставляемые Сатаной на договорах (один из этих знаков позаимствовал в качестве своей "персональной руны" Джимми Пейдж), и средневековые "портреты" демонов, и гравюры, изображающие чудесные исцеления и явления "животного магнетизма", и фотографические карточки XIX века, на которых запечатлены истерички и эпилептички.
Сразу после выхода эту книгу могли читать 30-летний врач Зигмунд Фрейд, только подбиравшийся к теории психоанализа, и 19-летний студент-юрист Володя Ульянов, недавно решивший, что "мы пойдем другим путем". Без сомнения, оба убежденных материалиста могли найти в этой книге много подтверждений тому, что нет никаких тонких душевных материй, а всем на свете управляют основные инстинкты человека и толпы.
Самое интересное припасено к финалу. Доктор Реньяр отваживается сделать
прогноз: а что станет главной душевной эпидемией XX века? Диагноз врача, увы, оказался точен: "Я сильно опасаюсь, что наиболее характерной умственной
эпидемией XX века может стать бред фанатического насилия, крови и
разрушения".

Книгу эту посоветовал мой друг, ныне покойный,  замечательный львовский врач психиатр Александр Королёв. Это был удивительный человек. Философ и писатель. Львовский Фрейд. О нем ходили легенды. В 19 лет Саше Королёву врачи сказали, что он скоро умрет от тромбоза. Но Саша дожил до 60, принимая от 30 до 70 таблеток ежедневно и  меняя жен и квартиры, как Пушкин перчатки. Последняя его жена, моя добрая приятельница Оксана Казицкая была первой женой Кузи Гадюкина – Сергея Кузьминского. Квартира Королева была одним из самых элитарных львовских салонов. Там всегда можно было найти все – от четырехпроцентного морфина и удивительных таблеток всех видов, до любых книг, альбомов и дисков на любую тему. Книг было такое гигантское количество, что они постепенно выживали хозяев из квартиры. Книги нарастали стенами вдоль стен и пространства оставалось все меньше и меньше. В какой-то момент, как романе Бориса Виана «Пена Дней», пространства практически не осталось, и Саша умер от рака нервов. Королёв был вице президентом общества Захера Мазоза во Львове. Он приходил на все мои выставки. Мужчин он не любил. Он любил женщин. Но меня, Кузю и Аксинина отличал от всех и жаловал – любил принимать в гостях. Это был знаковый человек. Великий мозг. Крутой энциклопедист.  Помимо психиатрии, психоанализа и всех направлений психологии в его сферу его интересов входили философия и искусство, литература, музыка, поэзия и многое, многое другое – практически все, что могло питать мысли и эмоции. Королев был близким другом Александра Аксинина и Энгелины Буряковской. Многие офорты Александра Аксинина сделаны или под влиянием Королева, или как специальные послания к нему. В 2010году, Александ Королев принял участие в документальном фильме режиссера Александра Столярова «Театр Захер-Мазоха», показанном по ТВ-каналу «Культура».
Вот фрагмент из его стихов – подарок мне, ну а теперь и вам…

...среди решений есть задача:
в Бору Серебряном есть дача;
на все некстати все же сдача -
Стравинский, Пушкин все с трех раз.
желаний не определим
сквозь бег созвездий и судьбин.
гаданья, числа, гороскопы.
мы откровения скопцы
мы любим хором или скопом
Содом с Гоморрою спасти
сквозь два притопа три прихлопа
от автостопа до нонстопа
протопать Львов или Тернополь,
так люди кажутся людьми,
что Рим и что Константинополь,
когда последнее прости
прошепчет предпоследний тополь
к небытию на полпути.
А.Королев

А вот пару слов самого Королёва о книге Поля Реньяра «Умственные эпидемии:
«Один из популярнейших лекторов своего времени,
собиравший парижских интеллектуалов,
включая Шарко.
Одна из первых книг, рассматривающих события медицинского характера
с точки зрения культуры и истории, задолго до Мишеля Фуко.
К мифологии, религии и философии, как формам общественного то ли сознания то ли заблуждения, добавив медицину - представления о медицине в обществе, культуре и времени.
Сознание и мифология индивида и общества, переплетения и взаимовлияния.
История и культура как мир приклеенных ярлыков, чередующихся слухов и просто моды.
До мифологий Барта представлена медицина как человеческое, как слишком человеческое.
Почти постмодернистское и оттого современное.
Эпидемии среди уже разумных существ, как заблуждения и недоразумения ума, ум под знаком вопроса.
Миф столетия, в том числе и двадцатого, уже был.
После Шарко третья революция /Фрейда/ после Коперника и Дарвина уже состоялась.
Революции и парадигмы как всего лишь эпидемии?
Автор и книга для всех, кто этот вопрос оставил нерешенным.
У Фрейда и Юнга психотическое всегда регресс, в том числе до архаического и архетипического.
Мир человеческих фантазий и фантазмов, как необходимое звено  между архетипом и научной революцией, миром людей и миром реальности.
Леви-Строс: Внутри каждого общества  логика мифа исключает диалог.
Прогресса не существует, ибо у Хейзинги люди не проигрывают, а продолжают играть.
При любом исходе медицина остается,  возможно, фантазией, мифом и даже умственной эпидемией. Безумие тоже остается, как и любая другая форма достижения, не устраивающая кого-либо, имеющих на это юридическое право.
И тогда мир не только не поддается человеческим усилиям его переделать, но и не умещается ни в какие теоретические схемы.
Ален считал, что сумасшедших не любят,
Аристотель - что метафизика рождается из замешательства,
а Чарльз Форт утверждал,
что в топографии разума можно было бы определить знание как невежество в оболочке из смеха».

Эпилог Реньяра потрясает:

Психозы двадцатого века

Мы изменили бы принципу, руководившему нами при составлении этого труда, если бы решились предсказывать, какой вид примут душевные болезни двадцатого столетия, предполагая, что в каждом веке они отливаются в свою особую форму.
Разве мы не указывали постоянно на социальные условия, поддерживавшие эти умственные эпидемии, и не обращали внимания читателя на то, что этими условиями были внешние обстоятельства и окружающая нравственная среда?
Кто поручится, что в начале следующего столетия не наступят такие обстоятельства, которые сделают несостоятельными все наши теперешние предположения на этот счет?
Но ввиду того, что современный читатель от всякого исследования ожидает какого-нибудь практического результата, который в данном случае является освещением будущего на основании изучения прошлого, возьмем подзорную трубу и посмотрим, не дают ли известные нам о предыдущих эпохах факты возможность предвидеть то, что произойдет в следующем веке.
К тому же нас отделяют от него всего лишь 10 лет, и условия, в которых он настанет, нам приблизительно известны.
Чтобы не нарушать требований логики, мы должны бросить беглый взгляд на положение личности, семьи, государства и общества в современную нам эпоху. Просим, однако, читателя не заподазривать нас в желании призвать на суд наше время или подвергнуть его строгой критике. Если в дальнейшем изложении мы будем говорить о нем только дурное и обходить молчанием его хорошие стороны, то это следует приписать тому, что наша задача, как патологов, состоит в изыскании причин возможного и вероятного недуга. Открыть его мы можем лишь в дурных зачатках, которые, однажды проникнув в современное общество, могут исчезнуть или развиться.
Господствующий недостаток людей конца XIX века (я подразумеваю среднего человека), — это эгоизм. Мы уже не живем в эпоху, когда для успешной борьбы с природой людям нужно было тесно сплачиваться друг с другом. Мы уже далеки от того времени, когда вторжения одних племен во владения других принуждали людей к слиянию интересов ради общей защиты. В настоящее время все так хорошо устроено, что обеспечивается полная личная безопасность. Никто не думает об угрожающей ему опасности, а если какое-нибудь крупное преступление или ужасная катастрофа напомнят, что опасность, в сущности, не вполне миновала, то все с удивлением и некоторым скептицизмом относятся к этому факту и предаются ликованию по поводу того, что не попали в число жертв.
Таким образом, сам избыток цивилизации влечет за собой нравственную диссоциацию человечества и потенциальное разобщение его элементов. Даже благотворительность стремится исчезнуть, но не та громкая и официальная филантропия, собирающая миллионы для больниц, и даже не светская филантропия, увеличивающая число благотворительных базаров, балов и концертов, но истинная благотворительность, которая приходит на смену искреннему чувству, чувству сострадания, и сопровождается, в свою очередь, такими сладостными сердечными движениями.
Эта чудесная добродетель специализировалась и приняла несколько сектантский характер. Вот почему вы нередко встретите людей, которые, видя страдания, болезни или нищету, прежде чем открыть свой кошелек, желают удостовериться — во всем ли убеждения субъекта, которому они намерены помочь, сходятся с их собственными убеждениями. В настоящее время существует благотворительность двоякого рода: одна — религиозная, другая — мирская. Борьба перенесена даже на эту почву.
Вот почему я был бы крайне изумлен, если бы душевный недуг XX века пришлось приписать чрезмерному развитию альтруизма. Не там следует искать его источники.
Я также не думаю, что эпидемический бред XX века будет носить религиозный характер. Нельзя также сказать, что мы живем в эпоху, когда умирают за идею. В наши дни Маккавеи стали бы есть свинину из страха перед палачом, а Регул, вернувшись к домашнему очагу, начал бы издеваться над наивностью Карфагенян.
Это объясняется ослаблением морального сознания у большинства людей. В предыдущих главах нам уже не раз приходилось указывать на то, что это явление обусловливается обострением борьбы за существование.
Я помню, как один преступник, начитавшийся Дарвина и давший его учению истолкование, которого, наверно, великий и честный английский ученый никак не предвидел, сказал при мне, обращаясь к председателю суда присяжных: "Я убил, убейте и вы меня. Я имел право совершить убийство, и вы также имеете его, я — побежденный, а вы — победители, не существует ни нравственности, ни социальных принципов. На свете есть только борьба за существование, причем успех всегда на стороне более сильного". Этот фанатик только преувеличил обычную точку зрения многих людей, не считающих ее ни постыдной, ни бесчестной.
Вот почему самой характерной чертой общественного духа конца нашего столетия является жажда приобретения, и если в каких-нибудь закоулках существуют еще одинокие поэты и бескорыстные любители искусства и науки, то любопытно видеть, с каким милым пренебрежением свет издевается над их наивностью и бедностью.
Почитайте газеты, прислушайтесь к разговорам в гостиных: тот художник велик, который получает большие деньги за свои картины; тот ученый гениален, для эксплуатации изобретения которого образуются акционерные компании; тот романист талантлив, книга которого выдерживает 50 изданий, даже если все ее содержание исчерпывается описанием клоак и отхожих мест.
На этой-то почве, как на навозной куче, зарождается самая изумительная литература. Разве мы не были еще недавно свидетелями появления книги, имевшей громкий успех, героем которой был десятилетний мальчуган, уже развращенный до глубины души. Этому предмету посвящено не менее 300 страниц. В другом романе того же пошиба изображена двадцатилетняя истеричная девушка, но не из тех, которых сажают в лечебницу, а салонная психопатка, удивляющая своего мужа своими познаниями в известной области, совсем, однако, не похожего на новичка по части эротического культа. Дай Бог, чтобы только Peut Bob и Paulette не стали героями романов XX века! Я все-таки предпочитаю им Купо с вечной семьей Ругон-Макаров.
Вот в какой среде проходит семейная жизнь. Какие материалы дает она нам для догадок о болезни, угрожающей нашим потомкам?
Основа семьи есть брак. Но разве существует в настоящее время другое социальное учреждение, которому бы угрожало столько опасностей? Если взглянуть на явления, происходящие в низших классах, то придется констатировать, что брак почти исчез в этой среде, по крайней мере в городах. Соответственно этому разрешается и вопрос о детях: социологи относят к числу обязанностей государства заботу о воспитании подрастающего поколения, т. е. возвращаются к древним законам Греции. Но и без этого вывода нетрудно заметить, что число незаконнорожденных детей постоянно возрастает. Впрочем, и это явление не может еще служить мерилом зла, так как большинство нелегальных сожитии не дает потомства. В буржуазном (среднем) классе свободных союзов не существует. Здесь брак еще сохраняет свою силу. Но в какой форме он практикуется? Взаимное влечение двух любящих и уважающих друг друга существ, желающих физически и нравственно слиться воедино, превратилось в такое редкое и исключительное явление, что многие даже отказываются ему верить. Приданое, надежды на наследство или карьеру — вот сок того лимона, кожа которого называется современным браком. Муж занимается лошадьми, а жена нарядами. Такие браки не длятся и двух лет, после чего наступает одна из двух развязок: или адюльтер, или развод.
Развод носит скандальный характер и неблаговиден, между тем как адюльтер есть не что иное, как возврат к свободному сожитию низших городских классов. Его, как правило, хранят в тайне, и он остается или неизвестным, или безмолвно терпимым. Встречаясь очень часто, адюльтер превратился в модный вопрос. Отыщите французский роман или театральную пьесу, в которой речь не шла бы об адюльтере. Увы, поиски ваши окажутся бесплодными: авторы позаботились снабдить этой пикантной приправой все свои произведения.
В дворянской среде дела обстоят не лучше. Возможно, брачные союзы в этом кругу реже стремятся соединить два состояния, но здесь примешивается вопрос об имени и происхождении, которые тоже затемняют цель брака. И как часто появляется необходимость позолотить герб, померкший благодаря тунеядству ее носителя! При этом известно, какое презрение питает "аристократ" к своим новым союзникам. И не мудрено. Он инстинктивно чувствует, что путем таких необходимых для него, но, во всяком случае, позорно коммерческих союзов мало-помалу тонет в праздности, отупляется и вырождается могучее племя, образовавшееся благодаря целым векам подбора и пробуждавшееся из апатии в моменты великих бед, требовавших готовности к самопожертвованию, на которое буржуазный дух, вышедший из лавки, никогда не будет способен.
Вот этиологические элементы, из которых могла бы возникнуть социальная болезнь будущего. По нашему мнению, они лишь косвенно будут способствовать ее образованию. Прямые же и более серьезные патологические признаки следует искать в другом месте. Социальные неравенства, часто несправедливые, с каждым днем все более и более побуждают людей искать средства для уничтожения нищеты одних и непомерной роскоши других. Забыв, что равенство, которое не встречается ни в области физической, ни в области нравственной, еще менее может быть присуще общественному положению граждан, эти теоретики тщетно ищут средства для осуществления его в экономических условиях.
Так как вновь возникающие перед ними затруднения обостряются, то некоторые из этих теоретиков сочли более удобным упразднить идею реформ и заменить ее идеей всеобщего и внезапного разрушения современного социального строя, с тем, чтобы создать нечто иное на почве, очищенной от его развалин.
Подобные результаты могут быть достигнуты лишь при помощи огня и меча.
Поэтому я сильно опасаюсь, что наиболее характерной умственной эпидемией XX века может стать бред фанатического насилия, крови и разрушения».

Увлекся я. И хотя близкие и уважаемые мною друзья рекомендуют мне не делать вставки, я не могу, ну не могу, ну не могу и всё. Поэтому буду думать, что я Макс Фриш, появившийся в эпоху Голоцена. Мне хочется всю эту прекрасную книгу вставить в свой рассказ! Поэтому, любимый стих покойного психиатра Саши Королёва, из главы про манию величия, который я любил читать ему вслух:
О, эти худшие из всех живых людишек,
Которых Бог на грех всем мог создать:
Орда бессовестных, гнуснейших докторишек,
В грязь ремесло сумевших превращать
Одно из доблестных, одно из самых чистых
Призваний жизненных! О, эти подлецы,
Что психиатрами зовут, что в моралистах
Бессменно состоят! Они, чтоб скрыть концы
Позорных дел своих, рвут все мои записки.
Они – враги всего: и общества, и всех,
Всех благ общественных, и так подлы и низки,
Что ценят на рубли свой сатанинский грех!

Книга произвела фурор на книжных ярмарках 2003 года и вошла в пять лучших книг года. А известный персонаж Артемий Троицкий позировал в майке «Умственные эпидемии» на фоне своей огромной фонотеки в различных глянцевых журналах.

И всё же вернемся к рассказу, из жизни отдыхающих.

За три года жизни в издательстве мне пришлось просматривать по 40 рукописей в месяц. И отказать двум тысячам авторов. Так я нажил 2000 врагов. Писатели этого не прощают. Ведь каждый считает себя гением, а свое произведение нетленкой.
Была идея выпускать эксклюзивные книжки маленькими тиражами. Понятно, что денег на этом не заработаешь, дай Бог свести концы с концами. Так что на моем надгробии должна быть выбита надпись «Здесь лежит человек, который за все переплатил».
У меня как у издателя была еще и особая миссия, что ли. Издать книжки покойных друзей. Их всего две. Сборники стихов Гоши Буренина и Сережи Дмитровского. К Сереже я прилетел в Израиль, чтобы сверить корректуру, а он уже совсем плох, лежит в хосписе, из тела торчат какие-то трубки. У меня отнялась речь, пауза минут пятнадцать. А потом он таким голосом дребезжащим: «Почему Бергер молчит?» Отвечаю: «Ну что я могу сказать, Сережа? У тебя осталось чувство юмора? Тогда подпиши книгу в печать». Писать он уже не мог. Ставит закорючку. Обнимает меня: «Я знаю, ты сделаешь это лучше всех». А на нем тапочки больничные и на них вышивка, может, и фирма какая-то, две буквы – ВВ. Мои инициалы. На следующий день Сережи не стало. Вот так. У издательства был такой слоган: «Вероятность того, что эта книга изменит мир к лучшему, близка к нулю, но если мы этого не сделаем, то такой вероятности не будет вовсе».
Всё это повергло меня в пучину коньяка и увело в заросли травы.
В какой-то момент организм дал сбой, и коллеги отправили меня в санаторий на три дня.
Итак, 1 июня 2004, я поехал в дом отдыха .
Серебристая машина домчала меня до санатория со странным названием Гелиопарк.
И еще более странным названием нашего корпуса - Таласса.
Там нет ни моря, ни парка, ни гелио.
Такой, типа, дом отдыха, куда бизнесмены средней руки сплавляют своих молодых жен и любовниц с маленькими детьми.
Там медицинский центр и много фирменной аппаратуры, и врачей, и всякие кайфы, для здоровья и красоты человеков.
Когда-то в детстве я тоже ездил с мамой и бабушкой в такие дома отдыха с гигантскими шахматами и массовиками затейниками. С общими столовыми и танцевальными вечерами.
Игральные автоматы. Бар. Ночной клуб и т.д.
Царство женщин и детей, бабушки и редкие семьи на отдыхе.
Много прекрасной молодой обслуги…
Ночью я слышал диалог под окном.
Очевидно между сотрудниками санатория.
Он ей сказал: «Весь Гелиопарк знает, что я окольцован. Давай встречаться более тайно. На вот покури. Хочешь травки? Давай курнем и устроим прикольный секс».
Она ему отвечала: «Не переношу наркотики никакие. И в моем присутствии когда, тоже. Был у меня друг. Любил кокаин и не вылезал у меня между ног. Так я и запомнила его - шмыгающая макушка чуть ниже моего живота. Часами".

Часть первая. Заезд.

Я записался на всякие прекрасные и полезные процедуры.
Номер 507 был весьма неплох. Вокруг несколько сосен и несколько дорожек. Старинные скамеечки в тени деревьев. Рай. Отдыхай себе на радость и всем на удивление.
Днем я пошёл на 1 процедуру, как сказали мне в администрации - к Раечке на завертывание или обматывание, я уже точно не помню. Я сразу возбудился.
Но Раечка оказалась женщиной лет шестидесяти. Она уложила меня на фрейдистскую кушетку в загадочную капсулу и обмазала какими-то грязями и душистыми водорослями и обмотала целлофаном и ещё какими-то тряпками и включила подогрев капсулы, в которой я лежал. Я начал потеть. Наступила туповатая пауза, и я спросил словами Остапа Бендера:
«А, что, Раечка, невесты у вас в санатории имеются?»
Она ответила: «Ой, конечно, есть молодые мамаши, и наши местные тоже есть. Ой, у вас такие стройные ножки! Ой, вот мамаши вечером детей поукладывают и вас украдут! Ой, украдут!»
Я начал радостно и интенсивно потеть.
Водоросли впивались в мое тело и омолаживали меня. Водоросли делали меня легким, сильным и потным, и через полчаса я был уже другим человеком.
Тогда я пошёл на следующую процедуру, чтобы испытать все то, что чувствуют женщины в косметическом салоне. Там мне на лицо натянули большую мокрую марлю, а не нее накладывали всякие целебные смеси. Я молодел с каждой минутой. Нет! С каждой секундой, как в сказке про Конька Горбунка. Лицо моё очищалось от морщин, а голова от лишних мыслей. Когда я вышел весь омолодившийся после всех этих процедур я услышал внутренний голос. Он говорил мне: «Будь чистым и непорочным! Иди в номер и отдыхай! Еще только 8 вечера».
Я вернулся в номер и заснул сном праведника.
Ночью я проснулся, в какой-то смутной тревоге, но снова вырубился. Очевидно, так расслабляюще подействовали на меня все эти волшебные процедуры.
Дальше не для слабонервных.
Проснулся я утром, и понял, что не могу открыть глаза.
А, точнее - левый глаз. Что-то случилось.
Я похожу к зеркалу и вижу, что вместо левого глаза у меня вырос ***. Точнее не хуй, а головка хуя – огромная красная залупа.
Иначе это никак было не назвать. Глаз закрылся и заплыл так, что на его месте образовался огромный красный отек. Такой страшный, что я сам испугался.
Рак - подумал я, или просто ****ец.
Я надел тёмные очки. Очки плохо сидели на лице - опухоль им мешала. Я спустился на первый этаж - на рецепшн. Там две тетки – женщины в белых халатах.
Я подхожу и говорю: «Вот! Смотрите, что со мной случилось в вашем Гелиопарке!
Еще вчера я был совсем другим!» И снимаю очки.
Одной тетке становится плохо, а вторая мне говорит: «Срочно идите в номер, а мы сейчас пришлем врачей».
Через пять минут приходят еще две в белом с таблетками каплями и мазями.
Сначала они испугались, а потом закапали-замазали, накормили меня таблетками и говорят: «Все, ****ец, лежите в номере. Все процедуры отменяются. Мы вызываем окулиста и терапевта». И ушли.
Я остался один с опухолью.
Вот такой отдых начался у меня в день защиты детей.
Я заказал по телефону обед в номер и 300 грамм водки.
И стал читать текст, который мне прислал Курицын. Я читал его и при этом одной рукой держал левый глаз в полуоткрытом состоянии, потому, что он окончательно залип.
Каждые десять минут я бегал смотреть на себя в зеркало и страдать.
Через час появился терапевт и запретил все процедуры.
Затем пришёл окулист и ужаснулся.
Сказал, что это аллергический отёк.
Чтобы хоть как-то снять стресс, я пошёл в парикмахерскую, в очках.
Говорю там: «Подстригите меня, только не пугайтесь».
И снимаю очки.
«Аааа!» - говорит парикмахерша – «Это вас мошка укусила. У меня так было в прошлом году и оба глаза закрылись».
«И что, это когда-нибудь пройдет?» - спросил я.
«Через два дня» - ответила она и быстро подстригла меня.
Мне стало легче. Я вернулся в номер и спокойно читал рукопись, запивая ее водкой и соком. Опухоль постепенно уменьшалась и день защиты детей заканчивался.

День второй.

Утром опухоль практически спала и я решил продолжить процедуры.
Гидромассажная ванна с хвоей, водорослями и другими минералами.
Я побрился, докурил остатки гашиша, расправил опухоль и пошёл по записи в 114 кабинет. Там меня должна была принять медсестра Соня.
Так мне объяснили на рецепшн. Соня оказалась двадцатилетней высокой шатенкой.
По ее лицу было видно, что она вчера сильно отмечала день защиты детей и не смогла себя защитить от возможных будущих собственных.
А почему тебя вчера не было на танцах? – спросила она.
Неожиданный вопрос.
Я что-то мямлю и показываю на глаз и говорю, что вот мол мошка ядовитая укусила и я так несчастен, а сегодня уезжаю, но мы еще потанцуем. И достаю купленный с утра в баре коньяк.
«Конечно потанцуем» - говорит она и ведет меня в ванну.
Вы когда-нибудь занимались сексом в большой гидромассажной ванне?
Попробуйте!
Огромная масса темно-зеленой воды бурлит и пузырица, и ты вдруг оказываешься в долине гейзеров или в кратере вулкана.
Пузыри лопаются и бурлят, заглушая крики и стоны.
Запах хвои и водорослей и Соня превратили мой член в корабельную сосну.
А гидромассажную ванну в последний день Помпеи.
На прощанье она спросила мурлыкающим голосом: «А скажи мне, милый 507, тебя случайно в *** мошка не кусала?»
«Нет!» - ответил я и подумал: а что если бы.…
После этого я побежал на тайский массаж с горячими камнями, но это уже отдельная история.

Отъезд. Посошок.

Рукопись прочитана, отдых заканчивается, и я иду в столовую на заключительный обед.
Точнее это не столовая, а ресторан Пушкин на втором этаже пансионата.
На всех стенах живопись с Пушкиным в золоченых рамах.
Пушкин читает, пишет, гуляет, и все время смотрит, как мы едим наш шведский стол. Но есть радость - стол с батареей спиртных напитков.
Я беру супчик, соленья, всякие вкусности и 50 грамм водки для посошка.
Сажусь и благостно все расставляю красиво так перед собой.
Расслабляюсь, выдыхаю, беру в руку рюмочку и вдруг слышу за моей спиной строгий женский голос: «Боря! А ну-ка сядь нормально! Нормально, я кому сказала!»
Я вздрагиваю и поворачиваюсь. У меня за спиной за соседним столиком бабушка с маленьким мальчиком. Мальчик стоит на стуле и смотрит на меня.
«А знаешь Боря» - говорит бабушка – «Пока ты спал, приходил мальчик Саша, который хорошо кушает и слушается взрослых. Приходил и говорил - отдайте мне Борин пистолет!» «И ты отдала?» - с ужасом спрашивает мальчик.
«Нет!» - отвечает бабушка. «Я сказала, что ты тоже послушный мальчик»
И тут она достает из сумочки большой черный пистолет с глушителем.
Мальчик вырывает у бабушки пистолет и прицеливается мне в глаз.
«Ну, я просто не знаю, что я с тобой сейчас сделаю!» - говорит бабушка.
«Не знаешь, так и не говори!» - отвечает мальчик и стреляет мне в глаз.
Пушкин смотрит с улыбкой.
Ну, вот и всё. Конец.

Но на прощанье я хочу вспомнить стихотворение из книги Карпова «Творчество душевнобольных», которую подарил мне Саша Королёв, а я так и не успел ее издать.

«Больной находился в смешанном состоянии,
мысли его не всегда ясны, он иногда думает серьезно о смерти,
а потому за его поведением был установлен строгий надзор.

"И обняв вселенной пламя,
Вознесу, я, в небо знамя!
Наконец одно я жажду:
Я хочу у ног малютки
Распростерть свои объятия
Их лобзать лежа у праха.
Я хочу у ног малютки,
Той малютки, что отняла
У меня покой, забвенье,
И лишь ряд мучений дала.
Я хочу лобзать без цели,
Без надежды, без желаний,
Я хочу одних лобзаний:
Ног моей единой Сони.
Я хочу в немом молчаньи
Возлежать в сырой могиле
Никого, не ожидая,
Ничего, нигде не тратя.
Лишь покой свой, получая,
Сил своих отдать лопате.
Той лопате, что мне яму
— Рыть — и выроет по смерти,
Я хочу отдаться хате,
Той, что в вечности есть — „клети"...
Наконец, хочу спасти я.
Ту прелестную, что Соней —
Жизнь назвала, мне в насмешку,
Беспощадно издеваясь.
Я хочу спасти любовь ту,
Ту прекрасную обитель,
Что дала мне счастье солнца.
И позвала: „неба житель,
Снизойди на землю нашу.
Посмотри: „она" прекрасна,
Покормись; „ее" ты кашу,
Неужели ты отвергнешь.
Красно Солнышко и звезды,
море, лето и растенья,
Посмотри, как в жизни ясно.
Светит всюду - шлет забвенье...
Я сошел с высот небесных,
Сон встряхнул и стары кости.
Стал я править, выпрямляясь.
И на все, любя, взирая.
Вдаль с улыбкой... „ухмыляясь".
И насмешкой и любовью.
Над собою насмехаясь...
А теперь войду я в царство.
Для меня родное. Тихо.
Лягу я, спою там песню.
И засну на веки лихо.
Соня! Я — „довольно!.."
Говорю тебе я, вольно.
Не могу иль не желаю
Дале ждать — того не знаю.
Соня! Я любить умею.
Но любить права истратил.
Ненавидеть, сил — не смею
— Я свои, пытать и — спятил:
Я с ума. Иль буду „пятить",
Но на ненависть, я тратить,
— Сил свои, я, не позволю
— Ни себе, ни своей воле.
Соня! Я просил прощенье.
Повторяться не умею.
И твое иль жизни мщенье
Принимать себе — не смею!
Не хочу я ждать и плакать,
Не хочу любви, надежды;
Я хочу покоя, смерти,
Я хочу свободы, жизни,
— Не хочу совсем страданья,
Не хочу любви признанья.
Я хочу борьбы и света,
Я хочу прямого дела.
Я хочу отдохновенья.
Я хочу во всем забвенья.
Не хочу я писем, веры,
Не хочу любви сквозь сумрак,
Я хочу стихию моря.
Я хочу боренья ветра.
Я хочу удары грома,
Я хочу пожара неба...
Я хочу покоя, мира;
Я хочу добра и света.
Я хочу прохлады ночи.
Я хочу покой могилы.
Я хочу сраженья, грозы,
Я хочу раскаты смерчи,
Я хочу уничтоженья.
И опять, опять забвенья.
Я хочу безумья мира,
Я хочу преступность солнца,
Я хочу греха, убийства,
Я хочу любви без смысла.
Жертв хочу я без сознанья,
Я страданий ряд желаю;
— Я хочу свои вдруг вены
Перерезать: — „умираю"...

Этот больной хаотически переживал свои желания, что до известной степени отразилось и на его произведениях».