Не сторож брату своему 23

- Но раз вы виделись с Анной в конце августа, значит, это произошло с ней сразу после вашей встречи – может быть, день-два. Тем более важно ваше впечатление. Не показалась ли она вам удручённой, уставшей, напуганной?
Коллинер задумался. Его брови сошлись в одну линию, тонкие пальцы барабанили по крышке стола – я снова подумал, что они похожи с Холмсом, что за последнее время вообще все, по-настоящему понравившиеся мне люди, внешне походят друг на друга – Мэртон, Коллинер, Холмс. Не выбрать ли этот внешний критерий для предварительной оценки перспектив личных отношений? Но тут я вспомнил, что на Холмса немного похож и ужасный горбун из «секретной службы Его Высочества» Уоррон – Холмс даже сумел, загримировавшись и нацепив парик, довольно удачно сыграть его роль – и усомнился в своих выводах.
Задумавшись, я пропустил мимо ушей несколько слов и вдруг вздрогнул – мне почудилось, что обращаются ко мне.
Я вопросительно посмотрел на Холмса.
- Вы что, заснули? – резковато спросил он.
- Задумался.
- Это верно, уж вам-то есть, о чём подумать. Коллинер, доктор Уотсон, между прочим, отпущен из тюрьмы на поруки. Он обвиняется в убийстве, незаконных занятиях медициной и шантаже. Так что можете продолжать молчать, сколько вам угодно, но не исключено, что нашему общему другу в результате такого вашего молчания повяжут, в конце концов, конопляный галстук на шею.
- В убийстве? В шантаже? В незаконных занятиях медициной?
- Аборты, Коллинер, аборты. Подпольный абортарий.
Коллинер испуганно посмотрел на меня:
- Это правда?
- Господи! Конечно, нет! Я этого не делал, но Холмс вам верно говорит – меня подозревают. Всё как-то странно складывается против меня, и я... мне даже кажется, что Холмс тоже не может отделаться от подозрений... – я не договорил, потому что у меня неожиданно перехватило горло.
- Я виделся с Анной в апреле, как и сказал вам, - Коллинер заговорил сухо и деловито. – Мы обсудили наши отношения и предложение руки и сердца, сделанное мистером Холмсом. Наверное, это было не слишком хорошо, обсуждать такие вещи со мной, но нам ведь следовало расставить точки над «i». Я сказал Анне, что развитие наших отношений невозможно, и объяснил, почему. В ответ она сказала мне, что, по всей видимости, примет предложение мистера Холмса, как обоюдовыгодное, хотя и не испытывает к нему особой любви. В апреле мы на том и разошлись.
- Но, вы говорите, что было ещё две встречи...
- Да. В июне мы встретились случайно на бегах. Она была не одна, а с мистером Оливером – цепным псом вашего брата, и это меня покоробило, Холмс, очень покоробило... Он не сам взялся сопровождать невесту, он препоручил её секретарю, как собственник породистой лошади или собаки. Но, однако, Оливер предоставил нам возможность побеседовать вне его присутствия, и она не то, чтобы пожаловалась, но я понял, что их отношения с Шахматистом сильно осложнило что-то. Впрочем, она могла бы ничего не говорить мне – я и без того бы догадался. По её лицу, по лицу Оливера – словом, по тысяче мелочей, которым вы, Холмс, так любите придавать значение. Вот и всё, собственно.
- Ну, а третья встреча? – спросил Холмс.
- Третья встреча... да, эта третья встреча, верно...  Тогда была её инициатива встретиться, она сама пришла ко мне. Она очень переменилась, казалась уставшей и даже испуганной, а когда я спросил её, назначена ли свадьба, она посмотрела на меня как-то непонятно... Испуганно... Мне показалось, что у них с мистером Холмсом случилось что-то весьма серьёзное и неприятное, но о беременности я тогда как-то не подумал. Она выглядела... растерянной, убитой... В конечном итоге, на все мои расспросы никакого ответа я не получил. А я, поверьте, настаивал на ответе - она всё же не была мне совсем безразлична. Боюсь, однако, моя чрезмерная настойчивость, скорее, отпугнула её, чем расположила к откровенности. В конце концов, она ушла, так ничего толком и не рассказав. А через несколько дней, получается, как раз и произошла эта трагедия... Но вы, действительно,  так и не попытаетесь расспросить вашего брата, Шерлок? Дело в том, что, если вы всё же попытаетесь, я... я тоже хотел бы знать, а мне он точно не скажет...
- Вот что вы мне предлагаете? – Холмс изогнул бровь. – Стать вашим шпионом в стане моего братца? Ах, Коллинер, вы неподражаемы!
- А раньше вы не отказывались от такой роли, - заметил невозмутимо Руд.
 Намёк, хоть и не был мне понятен, явно попал в цель: лицо Холмса всё пошло ярко-алыми неровными пятнами, а губы побелели. Он быстро опустил голову – так, что подбородок упёрся в грудь и сцепил пальцы рук, обхватив ими колено.
- Хорошо, - его высокий голос прозвучал необыкновенно резко. – Обещаю. Если я, действительно, буду говорить с Майкрофтом, я перескажу вам то, что сочту возможным, из нашего разговора.
- В свою очередь, и я обещаю поделиться с вами тем, что, может быть, станет известно мне, - откликнулся Коллинер.
- Может быть? – снова с насмешкой поднял голову Холмс.
Коллинер ответно усмехнулся:
- Я, разумеется, приложу определённые к тому усилия. Вам незачем знать мои источники, Холмс, не то они ещё сделаются, чего доброго, вашими, а не моими, а мне это будет... неприятно. Но когда я что-то узнаю, я непременно поделюсь с вами.
Холмс поднялся с места, давая понять, что разговор закончен. Лично мне весь этот разговор показался странным, сумбурным, полным недомолвок и натянутостей, но Холмс и Коллинер, видимо, лучше поняли друг друга, чем я – их.
Руд встал проводить нас, что, кстати, было не в его привычке, и уже у двери вдруг положил руку Холмсу на плечо, вынуждая его, пропустив нас с Мэрги вперёд, поотстать.
Когда говорят за твоей спиной, обычно лучше слышишь, и я услышал их короткий разговор, хоть он и не был предназначен для моих ушей.
 -Берегите его, Шерлок Холмс, - сказал Руд. – Если с Уотсоном случится что-то очень плохое, я вам не прощу.
- Если с ним случится что-то очень плохое, - откликнулся Холмс ещё тише, чем его собеседник, - я сам себе не прощу.
Всё это звучало зловеще и многообещающе, но и всё-таки тёплая волна поднялась из груди и захлестнула мне горло, перехватив его так, что взор затуманился.
Только когда мы уже миновали жутковатый подъёмный мост, я овладел собой настолько, что смог спросить:
- Куда мы теперь? И зачем мы впутываем во всё это мисс Кленчер?
- Пройдёмся?  - не отвечая мне, предложил Холмс. - Экипаж я отпустил, а найти случайный именно в этом месте маловероятно. 
Я взглянул на Мэрги и, поскольку она кивнула, сказал:
- Что ж, с удовольствием. Место красивое, и воздух свежий. Ваше плечо не очень вас мучает?
- И думать забыл, - бодро соврал Холмс, и мы двинулись по аллее мимо живой изгороди. Очень сильно пахло дубами, о близости большого города с его смогом и раздражающими запахами ничто здесь не напоминало.
- Я сейчас задаю себе тот же вопрос, - после нескольких минут молчания вдруг заговорил Холмс – негромко, словно ни к кому не обращаясь, а рассуждая с самим собой, он и головы не поднял – смотрел себе под ноги. – Зачем мы втягиваем вас в это, мисс Кленчер? Определять причину смерти шести абортированных женщин, вроде бы, не девичья забава, но меня не оставляет полумистическое чувство предопределённости. Я никак не могу отделаться от ощущения, что мы играем в не нами поставленном спектакле, где каждый выход – к месту, и каждая реплика – ко времени. Мне сейчас очень помогла бы ваша феноменальная память, потому что нам, полагаю, предстоит много разговоров, причём с людьми, которые не смотрят в глаза и не говорят прямо. Записывать за собой они не позволят, а каждое слово может оказаться решающим. Не хочу ничего пропустить. Поэтому у меня возник к вам вопрос: сейчас, без оглядки на приличия, на то «как должно» блюсти себя особе вашего возраста, достатка и положения, вам интересно?
- Холмс... - попытался протестовать я, но на меня не обратили внимания.
- Мне интересно, - быстро сказала Мэрги – настолько быстро, словно только и ждала вопроса. – Да и дело не в этом даже. Не в интересе. Я... серьёзно, мистер Холмс, я впервые чувствую себя свободной. Быть всегда только «как должно» мучительно. Чувствовать себя марионеткой на нитках, говорить не то, что хочешь, поступать не так, как считаешь нужным. Я никогда больше так не буду – пусть все вокруг сделаются самого скверного мнения обо мне. Внутренняя свобода стоит того, чтобы прослыть... пусть даже дрянью.
- Это интересная позиция, - немного помолчав, заметил Холмс. – И не совсем обычная. Тем более, для женщины. Впрочем, виноват... как раз для женщины, возможно, такое видение закономерно... Мы с Уотсоном вас дрянью называть не будем, хоть вы в грязи изваляйтесь. Ну а что до грязи... Думаю, она найдётся скорее, чем хотелось бы. И мой второй вопрос: вы не боитесь?
- Грязи?
- Грязи, обиды, раны, смерти...
- Есть такие, кто этого всего не боится? – слегка удивилась Мэрги. – Послушайте, Холмс, вы, честное слово, напоминаете мне вербовщика дьявола. Того гляди предложите кровью договор подписать. А разве мы не сможем его расторгнуть потом односторонне? Тогда к чему этот ненужный пафос? Или, быть может, в процессе предвидимых вами бесед я могу узнать нечто такое, разглашение чего вы можете предупредить, лишь отрезав мне язык?
Ни Холмс, ни я не ожидали - ни подобных слов, ни подобного обращения– Мэрги как-то очень естественно опустила «мистер», и это оказалось по тону верно. Поэтому, как ни ошеломлён был внезапной фамильярностью Холмс, он даже никакого ехидного замечания не отпустил.
- Впрочем, - без тени смущения продолжала Мэрги, - возможно, предложив мне роль фонографа, вы решили, что такое предложение в моих глазах может выглядеть не слишком хорошо, и эти настойчивые расспросы – форма извинения? Тогда считайте, что ваши извинения приняты. Мне интересно, и я не боюсь. Ну вот. А теперь, когда всё сказано, и совесть ваша может быть спокойна, куда мы ещё должны пойти – в интересах дела?
Боюсь, что Холмс после такой своеобразной отповеди не сразу овладел речью. Но где-то через полминуты он «отмер» и проговорил:
- Ну что ж, значит, всё, действительно, сказано. Наверное, вы правы, я чувствовал некоторую неловкость, но теперь уже не чувствую – спасибо вам за это.  А что до того, куда нам сейчас отправиться... Пока мы идём этим чудесным и живописным парком, я надеюсь выработать более точный план действий, чем тот, который у меня в голове сейчас.