Фейерверк

  И он посмотрел /имя в Дат.пад./ сквозь хрусталики глаз, сквозь колбочки и палочки, сквозь все, властно изрекши: "Какой же ты дурак, /имя/. И как же скоро ты умрешь".

А в это время тысячи фейерверков взмывали высоко во тьму и, медленно планируя, приземлялись на меня, на мою кожу, оставляя маленькие ожоги. И это было садистским развлечением для Пиротехника и невыносимой, всеоглушающей болью для меня, для меня, для меня, длямень а, дльамьэньа - я повторял эту фразу, боясь потерять сознание, но она лишь больше меня гипнотизировала, и болевого шока так и не наступило - я сорвался, и картина зимнего неба, картина карликовых огненных точек мерзко поплыла вниз, а звуки взмывающего порохового безумия и моего бесконтрольного мычания слились в сплошной, атомный, неразделимый никакими силами гул, и я бы лежал так вечно, до последнего огонька, и шевелил бы так губами, вспоминая числа от одного до двадцати на всех известных мне языках, но меня разбудил глухой, мерзкий хруст - хруст моих ног, беспомощно повисших - пугающе неестественно повисших.
Но боли я уже не ощущал.
Мой мучитель ломал мне пальцы на ногах - я видел его лицо - серьезное, занятое, лицо филателиста, составляющего очередной альбом с марками. Я ничего не мог поделать - на ноги я не мог больше понадеяться, а там, где у тебя, дорогая, любимая моя, руки - у меня были гадкие культи, розоватого, отвратительного оттенка недавно сросшейся кожи.
И вот так я лежал, а он резал меня и зашивал, жег и тушил, избивал, поил прокисшим молоком, жевал хлеб и клал мне в рот уже сероватую кашицу. Чуть выше колена он колол мне что-то - я так и не узнал, что же это было за вещество (обезболивающее?), потому что в пятницу ему надоело, и он бросил меня в реку, где я утонул.