Желанная трапеза. Сцена первая. Осень

Желанная трапеза. Сцена первая. Осень

Вечер последнего дня недели. Как же я вымотан и разбит. Усталость сравнимая со старческой немощью. Но ещё немного и это пройдёт. Завтра уже всё будет по-другому. Я пойду на поправку и, можно сказать, начну рождаться заново.

Морщась и кряхтя от боли по всему телу, перекатываюсь по расхлябанному матрасу, сажусь и ставлю ноги в ботинках на пол, ощущая, что, после вчерашнего, обувь перестала мне жать. Пачка сигарет мятым брикетиком валяется рядом с кроватью, вероятно вылетев из кармана куртки, в которой рухнул на постель, практически не помня себя от изнеможения. Дотянувшись к исковерканной картонной коробочке тремя оставшимися пальцами правой руки, с трудом вытаскиваю сигарету и втыкаю в ноздрю. Зажав перебинтованным обрубком левой кисти другую ноздрю, кое-как справляюсь с зажигалкой и пробую втянуть дым. Получается, но очень-очень плохо. Сделав тройку таких затяжек, решаю оставить глупую затею и тушу сигарету о ближайший табурет.

Надо заставить себя выйти из дома. Скорее всего будущая жертва уже на улице и предстоит её догонять. А в силу немощи я не в состоянии передвигаться так быстро, как мог это делать в начале недели.

Поднявшись на ноги, осознаю, что всё намного хуже, чем казалось, когда сидел. Адская боль в ступнях взрывом проносится снизу доверху, заставляя взвыть. Надо перебороть её. Пора спешить. Ведь только та, за которой сейчас последую, сможет подарить умиротворение и сладостное ощущение возрождения.

Направившись к выходу, на мгновение задерживаюсь у зеркала в коридоре, словно желая испугать себя отражением. Остатки щёк рваной запекшейся бахромой обрамляют зубы. Я смахиваю на прокаженного, у которого отваливаются куски тела. Хорошо, что возвращаюсь домой поздно ночью и ужаса моего состояния никто не видит. Удачно выковыряв себя из куртки, всё же натягиваю плащ с высоким воротом, который прячет увечья лица, практически закрывая его до глаз. Покинув квартиру, прихлопываю дверь, не запирая на замок, и обречённо гляжу на лестницу. Лифта нет, а живу я на пятом.

Проковыляв по улице несколько десятков метров, окончательно убеждаюсь, что она ушла далеко вперед, оставляя за собой явный, но доступный лишь мне, запах. Аромат моей желанной жертвы. Нужно догонять. Нельзя опаздывать. Пытаясь отстраниться от боли, рвущей на части, ускоряю шаг. Ступни будто находятся в ботинках доверху засыпанных пылающими углями. Точно такое же, но в руках, я превозмогал два предыдущих дня, и всю неделю в других частях тела. Но мука, в конце концов, заменится приятным чувством. И в этом поможет та, благоухание которой сейчас манит за собой.

Пронзительные порывы морозного ветра вышибают слёзы и заставляют моё истерзанное тело содрогаться от всепроникающего холода. Однако ветер не может сбить со следа. Я ощущаю жертву на другом  уровне. К тому же знаю, куда она двигается. Предвкушение того, что всё равно нагоню её, придаёт сил, отодвигая невероятные страдания на задний план. Как бы получив второе дыхание, почти перехожу на бег, не обращая внимания ни на что. В той части города, где обитаю, в это время на улицы никто не высовывается. И можно сказать, что сейчас мы одни.

Вскорости вижу силуэт, подходящий к группе обветшавших бревенчатых домишек, особнячком стоящих в “старом центре” города. То место, где всё всегда и происходит. Последними усилиями, представляя себя пущенной стрелой, рвусь к преследуемой, и оказавшись за спиной, как можно крепче обхватываю израненными руками. Она, едва пискнув, весьма юрко проворачивается в объятьях и вперяется взглядом в мои глаза. Сильнее сжимаю кольцо рук, чтобы не было возможности пошевелиться, ощущая, как прижатый ко мне живот всколыхнулся, и она затряслась.


Тело, раздетое до нага, жёстко привязано к креслу. Ноги к ножкам, руки к подлокотникам, чуть ниже груди толстая верёвка притягивает к спинке. Только голова свободна в движениях, но мы пристально смотрим друг другу в глаза. Не моргая и молча. Рядом на столе находится маленькая горелка с небольшим газовым баллончиком, освещая пламенем давно заброшенное помещение, сквозь пол которого начали пробиваться крючковатые растения, стремясь завоевать собой пространство. Недалеко от горелки лежат кусачки, нож, туристический топорик и мини-ножовка. И ещё сковородка. Все те походные принадлежности, купленные многие года назад и служившие по сей день. Обновлялись только емкости с газом.

Мы безмолвно сверлим друг друга взглядом, понимая, что вскорости должно произойти. Как нож начнёт медленно резать кожу, принося страдания и рождая сочащуюся кровью рану. Как топорик или кусачки отхватят какую-нибудь часть тела. И кто-то будет наслаждаться чужой мукой, а кто-то начнет кричать от боли.

Я замечаю, как она опять принимается потихоньку дрожать. И покусывать нижнюю губу. До крови. Если б щёки были на месте, то ей удалось бы узреть улыбку, озаряющую лицо. Но сейчас видны только задорные искорки в моих серых глазах.

– С чего же начать сегодня? – наконец-то прерывает она тишину, ещё больше вздрагивая от ожидаемого наслаждения, стоя перед креслом, к которому привязан я. – Жаль, что вчера не смогла удержаться, и съела их все, – смотрит она на культяшки моих голых ступней. – Ведь ты же знаешь, как я обожаю жареные пальчики твоих ног, – словно оправдываясь или извиняясь, произносит шепотом и склоняется ко мне.

Если бы я мог, то ответил, но язык она вырвала несколькими днями ранее, тогда же, когда кусачками кромсала щёки. Поэтому в ответ лишь мычу и киваю головой.

– Вот что я хочу на сей раз, – проводит она острым ногтём по моей груди, оставляя белую полоску, которая тут же начинает краснеть. – Ведь ты же лишил меня одной на прошлой неделе.

Она снимает свитер, открывая результаты моих пристрастий недельной давности. Вместо правой груди красуется круглое пятно засохшей раны. Сразу же на холоде её тело покрывается мурашками, а сосок оставшейся груди затвердевает, призывая меня вгрызться в него зубами. Но сегодня ещё последний день власти надо мной, и я не смею этого сделать.

Она ставит сковороду на горелку и берет в руки нож, который я всегда тщательно оттачиваю. Подходит, пристально смотря в глаза, и садится ко мне на колени лицом к лицу. Приставив острие к груди, надавливает на рукоять, и лезвие, прорвав кожу, добирается до мышцы. Я лишь издаю легкий стон. Тогда она начинает неистово кромсать грудь, вынуждая меня мычать сильнее и мотать головой. Её бедра ходят ходуном, выдавая степень удовлетворения. Отделив мясо, она вскакивает с меня, держа кусок в левой руке, бросает нож на пол, хватает правой раскалённую сковороду и грубо вдавливает в свежее увечье, рождая в моей глотке неудержимый рык. В нос бьёт запах прижженной плоти.

Затем она ставит сковороду обратно на огонь и укладывает в неё добытый трофей, тут же начинающий скворчать и поджариваться. И буквально скоро я увижу как она с аппетитом начнёт есть кусочек меня, а её ранее отрезанная грудь примется вырастать заново.

На этой неделе жертвой довелось быть мне, а на следующей станет она. Моя желанная половинка. И завтра, когда возьмусь поедать её, все мои органы начнут восстанавливаться. Вот так мы необходимо связаны.
Так мы любим…
Любим друг друга…
Друг друга есть…