Осенняя новелла

Одинокая птица, ты летаешь высоко!
И лишь безумец был способен так влюбиться,
За Тобою вслед подняться,
За Тобою вслед подняться,
Чтобы вместе с Тобой
Разбиться с Тобою вместе…
                Nautilus Pompilius

                Никогда бы не подумал, что Осень станет настолько близкой мне подругой. Бродя по парку, наступая на листья, я с каждым их хрустом под ногами обретал невыносимый покой. В каждом хрусте по мысли, по картинке перед глазами из недалекого прошлого. Взгляд направлен в сторону конца аллеи и появлялось такое ощущение, что если пройти всю эту небольшую дорогу, ты обратишься к свету.
                Парк был тих и спокоен. Изредка на лавочках встречались местные синегалы. Возможно, лишь они за весь этот недолгий путь возвращали меня к действительности и к никогда не кончающимся житейским проблемам. Все это в последнее время так не волновало меня и, особенно, когда я шел по парку, окруженный деревьями и одиночеством.
А какими же были картинки, всплывающие передо мной и делающие мой взор мутным и бесцельным! Все, что я есть, сжигалось от их огня, а ветер серебром по асфальту разбрасывал пепел.
                Как быстро и просто ломаются все стереотипы: всего лишь миг, будто дуновение ветерка на лист, и связь с пониманием той или иной вещи разрывается так же, как лист отрывается от ветки. И все идеалы становятся размытыми, а затем и вовсе исчезают в режиме сохранения в кладовой памяти.
               Кто-то правильно сказал: Природа прекрасна своим несовершенством. Я видел его, восторгался его ослепительной Красотой, как когда-то проводя свободные часы в лесу и следя за дыханием Природы.
               Таким несовершенством была Она, дитя Природы и социализации. Эта девушка предстала предо мной, и я перестал знать, где Красота, а где Безобразие, где Добро, а где Зло, где правда, а где ложь: все перемешалось в ее натуре. Ее противоречивая и завораживающая суть уносила меня, словно течение реки какую-нибудь корягу, и в ее волнах я несся к морю счастья. При малейшем сопротивлении этому безумию, я осознавал, что когда-то меня выбросит на одинокий берег, но так прекрасно было это плавание.
               Сумасшедшим в этом мире жить веселее. Кто не способен на безумства, зачастую теряет самое жизнь, все многообразие чувств, которые мог бы испытать. А меня поглощали чувства полностью, я ими жил и был ими. Все мое существо привыкло отдаваться всему, что так увлекает и манит к счастью. Это всего лишь еще один взгляд на мир сквозь желто-красные очки Осени. Поэтому и грусти я отдавался полностью. А ныне не мог. Она подарила мне оптимизм и все попытки слиться с осенней меланхолией завершаются истерическим смехом. Бесконечная тоска прекратилась с выпадением осадков. Снег радости свалился на мою голову в июне. А я всегда ходил без зонта, уповая на милость Природы.
               Я шел и видел картинки…
               Первая картинка – это наше неожиданно легкое знакомство. Нам и раньше волей-неволей приходилось видеться друг с другом, и в наших мимолетных взглядах открытым текстом читалась антипатия, как у лиц, находящихся по разные стороны баррикад морали, но, проснувшись в одной постели наутро, возник неподдельный интерес познакомиться. Я проводил гостей, отменил репетицию группы, и мы 6 часов к ряду были отданы нашим разговорам. Быстро найденные общие интересы выдавали наше желание быть в этот воскресный день вместе: нам не было нужно лишних слов, чтобы понять это.
                Мы пели песни под гитару, пили чай, курили, и я чувствовал, что теряюсь в ее многообразии. Нить, чтобы вконец не заблудиться в лабиринтах ее внутреннего мира, дала Она. Через два часа после расставания, мы встретились по ее желанию около ЗАГСа, напротив аллеи Алкоголиков, чтобы снова насладиться нашими неутомительными разговорами.

               Это было на следующий день, когда она произнесла зеркально отобразившуюся во мне фразу: «не влюбись в меня, я причиняю боль». Это как руководство к действию отразилось в моем сознании и стало понятно, что уже поздно. Как в глупой шутке, в которой один говорит другому, что не стоит думать о розовом слоне, а второй упорно не может выкинуть его из головы. Знала ли Она, что вся суть ее фразы также отразится в моем неспокойно лежащем с ней рядом на кровати сердце?
               За этим идет панорама наших долгих поздних разговоров обо всем в кромешной тьме. Шепот часто превращался в смех, время от времени будоражащий тело на соседней кровати, давая знак, что нужно все делать тише. И мы могли молчать, наслаждаясь друг другом в тишине и изредка перекидываться бессмысленными фразами, что только для нас приобретали свою многозначительность, а наутро, еще продолжая находиться в неге сна, обниматься, соприкасаясь телами, губами ища губы. Это полусонное возбуждающее состояние продолжалось до звонка будильника. Он возвращал меня к скупой и мелочной реальности, но ненадолго: предстояло разбудить ее и насладиться утренней Красотой сонного лица. Я до чрезвычайности любил ее будить.
               Третей картинкой видится, как мы идем в институт по тому самому летнему парку, взявшись за руки. Парк лениво пробуждало утро. Он был не тот осенний, что раскрылся сегодня предо мной. Солнце отдавало нам свой первый свет и мы шли, беспечно разговаривая и улыбаясь утру: моя рука ощущала теплоту ее руки, и все это так негласно передавалось душе, что мне не хотелось расставаться с этим теплом. Когда мы прошли парк, связь оборвалась. По руке пробежал холодок, но чудо: тепло в душе от этого не пропало. Все это таинство работало, словно подзарядка для телефона. Я стал легок и светел, и ничто бы не омрачило начинающийся день. Я ходил весь день, словно в бреду, будто жар ее крепких объятий ни на секунду не оставлял в покое мое тело, и это страстное опьяняющее состояние поддерживалось все время, так как не исчезало в небытие ощущение, что она всегда где-то рядом…
              Предо мной методично вертелось множество образов: все мешалось, и как-то издали слышен уже был хруст листьев. Листья падали так безразлично для моего сознания, а глаза так рассеяно провожали их падение на разбитый асфальт, что вообще не было видно ничего, кроме дороги и желто-красного фона подле нее с оторванным от Неба куском голубого счастья вдали. Мой мозг разрывался между жаждой поиска новых картинок и необходимым движением вперед. Он разрывался на части, словно Вторая мировая шла между ним и сердцем. Мозг играл с сердцем в шахматы, пытаясь ставить мат королеве-Любви.
              И вот я снова четко вижу, как стою подле ларьков и терпеливо жду ее. Она, как всегда опаздывала, испытывая мою потребность в ней. Я вижу ее: Она летит ко мне беспечно сквозь гул машин и неразборчивых разговоров проходящих мимо людей. Мы обнялись, ласково проговорив друг другу «привет», и, касаясь лбами, будто примагниченные, нашептывали какие-то глупости. Затем, резко, но, ожидаемо отклонившись от Нее, я взял ее руку, и мы весело закружились. Не проходило ощущение, что мы как те два желтых листка, двое из миллиона, которые кружит бесчувственный ветер в миниатюрном смерче.
               Помню, как не выдержал однажды с ней расставания. Ее всегда звали куда-то с собой ложь, лицемерие и инстинкты, втаптывающие душу в грязь. Она уходила, словно обвенчанная с ними, и ничто не могло разорвать эти узы. Я успел наедине попрощаться с ней около подъезда в надежде на то, что смогу насладиться этой мимолетной встречей перед ее до глупости необходимым отъездом. Вырвавшись из чреды обстоятельств, выкроив время у судьбы, я оказался с ней. Свое появление я объяснил тем, что безумно скучаю. Она ответила этому желанию увидеть ее крепкими женскими объятиями. Она абсолютно не может жить без внимания противоположного пола. И как же ей было важно именно мое внимание! Ее увлеченность мной с каждым днем росла. Мне казалось, что я в фильме, где влюбленные красиво прощаются, теряясь в неизвестности, и не могут никак насладиться прощальным мигом. Неужели я бредил? Ведь мы красиво играли, и я жил этой ролью! Обстоятельства зачастую заставляют подчиняться течению событий, и мне пришлось оставить ее с верой в то, что когда-нибудь она решительно бросит все, и я украду свое счастье у этого скучного мира. Выходные терзали мое сердце, и вся тоска вылилась в бокал алкоголем. Я испил его…
Наставшие будни утренней зарей уборки территории нашего горячо любимого института разбудили меня: я снова видел ее милую улыбку и, вся грусть осталась в выходных, но вместе с этим я почувствовал, как всего меня жжет ревность к тем давним, обвенчанным с ней, трем избранникам. Я отвечал ей бессвязно, жгуче всматриваясь в самый прекрасный в мире лик. Первый раз я решил о чем-то подумать. Какой парадокс: Она была свободна, словно птица в полете, но полет был на самом деле падением в бездну бесчестья и лжи.
Мы шли домой, и тут я впервые прочел Ее мысли. Я первый раз интуитивно знал, что Она хочет спросить. Опять мы лежали на кровати. Разговор шел бурно, и скупой на чувства диалог был прерван моим «я Тебя люблю» с задыхающимся лживым спокойствием, которое улетучилось вместе с сорвавшейся с уст банальной и вечно прекрасной фразой . Я рассчитывал, что эти слова должны быть сказаны не так просто, не обыденно, но, сорвавшись с губ, они, услышанные мной и Ей, сотворили вмиг необычное положение вещей, что-то романтичное, что-то сотканное из беспорядочно бегущих между нами электромагнитных волн. Она не могла лежать на месте: Ее ерзанья по кровати, то, как она закрывала глаза ладонями, возгласы, выражающие то ли радость, то ли грусть, в конечном счете, переросли в крепкие объятия. Она обнимала меня, нашептывая «зачем…зачем…». Как кролик в сетях удава, я был в Ее смертельных объятиях, и сердце билось в предсмертных радостных судорогах. Она чувствовала это биение и улыбчиво говорила об этом. Я пытался услышать стук Ее сердца, но прижатое к ней тело не ощущало его. Прикоснувшись рукой к ее нежной груди, я услышал отдаленное эхо его стука. Мне показалось оно таким холодным, будто нечаянно вырвалось из-под толщи льда. И мне самому стало немного холодно…

               Парк – хорошее место для раздумий. Сколько алкоголя, боли и радости, других данностей вобрал он в себя за все свое существование. Я иду по парку вместе со своими переживаниями одним из тысячи проходящих по нему. Вероятно, скоро выйду к свету, а то время и переживания останутся в парке и застынут очередной строкой в его истории.

              Терзало жгучее ожидание, и в полночь она позвонила, предложила встретиться. К тому времени я не только привык соглашаться с ней по всем пунктам неписанного кодекса наших неразумных отношений: ее властные, звонкоголосые взывания ко мне, подобные раскату грома и мощным струям дождя были полны детской безудержной требовательности, и эту требовательность необходимо было удовлетворять полными, четкими и нужными ответами. Небольшое промедление с ответом, кратковременное молчание, приводившие ее в состояние неопределенности, взрывали ее, и она этим быстро заставляла находить какие-нибудь слова, словно бункер от ударной волны. Я был полностью в ее власти. Мы шли не спеша к Волге. Там, сев на скамью, полуобнявшись курили, болтали о неважном. Картинкой встал тот образ, когда я ее провожал до подъезда. Улыбка, «спасибо за вечер», ее легкое исчезновение в подъезд - это грело мне сердце весь путь до дома, до кровати, в которой на этот раз придется спать одному, но радостному и счастливому.

               Осень действительно моя подруга, а этот парк – мой друг. Славной Осенью три года назад появившись здесь, я оставил где-то у лавочек среди листвы свою трезвость, так же легко и спокойно, как все здесь по Осени.
               Даже исходящее из русского менталитета безобразное отношение к Природе, выраженное в превращении парка в большую мусорку, хоть и режет, будто топором мое представление о прекрасном, однако мне было известно, что все мы и наши производные в виде мусора не способны сломить дух Природы.

             У нас было много вечеров и ничего не было. Наша связь обрывалась там, где я ее не понимал. И она оставляла мне свою душу, забрав с собой инстинкты, ложь, лицемерье, да женственность. Можно сойти с ума от таких контрастных перевоплощений. Ее дьяволица просыпалась независимо от ее желаний и, тогда я ее терял.
              Понимая все это, и пытаясь бороться с этим монстром инстинктов, я видел, насколько малы мои силы. Картинкой перед глазами чаще всего вставал наш страстный поцелуй. Не знаю, сколько он продолжался: в тот момент от вечности до мига был всего лишь шаг, шаг в сторону Любви. Закрыв глаза, я весь отдавался этому безумию. Впиваясь в ее губы, обнимая ее, я ощущал каждым миллиметром тела всю ее: из ребенка, лежащего со мной так невинно, она мгновенно превратилась в девушку, страстную и нежную. Затем я встретился лицом к лицу с ее дьяволицей: ее губы, отвечавшие мне нежностью, отправляли своим теплом и страстью на Небо. Мы создавали свою Планету и кружились вокруг своей оси, двигаясь навстречу незримым галактикам. Я обретал то, в сравнении с чем все ничтожно. Быть может, мне все это казалось?
               Опять эти идеалистические представления, подумаете вы. Возможно, что ж, пусть так оно и будет. Для кого-то поцелуй – ничего не значащая банальность, что-то среднее между плотскими желаниями и попыткой выразить свою любовь к человеку. Но каково же вам будет, если вы когда-нибудь поймете, что в поцелуе можно почувствовать гораздо больше, чем вы знаете о мире. Наша наблюдательность и чувствительность соразмерны с нашими амбициями и стремлениями. Мы настолько погрязли в тех делах, которые не приводят ни к чему, что забываем о своей душе и тратим жизнь на что-то менее важное. Чувства притупляются, их многообразие сводится к градации на добрые и злые, и мы не представляем, какие чувства мы испытываем, относимся к ним безразлично, ожидая, что завтра будет лучше, чем вчера. Когда мы целовались, в моем сердце вместе с кровью прогонялся весь спектр чувств со всеми оттенками Неба.
                Мое смятение подавляли смелость и нежность. Она всегда ставила препятствия для моего мышления, и я любил их преодолевать. В этом поцелуе я преодолел последнюю преграду, ту незримую преграду, что поставил я ей сам, и которую она сама давно хотела убрать. Когда же закончилось безумие, не ища в словаре мозга невозможных фраз, я просто крепко обнял ее, как она меня в тот раз, и робко поцеловал в щеку. Щекой к щеке мы лежали в молчании: все замерло на затянувшийся миг. Она шептала «безумец…безумец…», чем вызвала мою бесконечно счастливую улыбку. Я улыбался и был счастлив, будто лежал на облаках, а ее голос был чудом Природы. Я смотрел на нее: все спокойствие и хладнокровие дьяволицы улетучилось. Было ощущение, что все прекрасное, находящееся в ней, вырвалось наконец-то на свободу, и она, испугавшись и обрадовавшись этому, словно изобличенная, не могла найти себе места. Она беспорядочно бегала по комнате, пыталась прикрыть подушкой мое счастливое и бесстыжее от влажности целованных ей губ лицо, высказывая,какой я дурак. Сияние ее глаз в те моменты выглядело моей вечной путеводной звездой по дороге к счастью. Ее улыбка… свет в конце тоннеля, луч Солнца в бездонных глазах цвета хамелеон, океан нежности в ледниках остывшей кровеносной системы – все это было дарено мне.
За поцелуем следовал другой, и жажда ее дошла до предела. Но мы остановились …
На кухне за столом, смотря на меня, любующегося ее сияющими от света глазами, она так лукаво и будто нечаянно, так кротко и нежно, сказала: « я тебя люблю». Мы улыбнулись друг другу, и весь вечер сгорел в подобных романтических экзистенциях. Мы отдали дань романтике и всем тем, кто так воспевал ее, Красоту и Любовь в своих романах, стихах и песнях.
               Но когда же Боги перестанут быть слишком жестокими и дадут женщине разум? Ждать вечность – малая беда. Проблема в том, что надо ждать вечность с небольшим. И тут, главное, не устать на оставшемся отрезке времени. Ведь как раз на нем каждый миг одиночества - вечность.
               Осень не всегда показывает только лирическую свою сторону. Когда пасмурно и дождь моя радостная грусть, от которой часто я обретал покой, приближается к своему апогею. Но сегодня, двигаясь по парку домой, я этого не чувствовал. Осень смеялась надо мной, и яркий свет у все приближающегося конца аллеи не разжигал во мне искры счастливого покоя. Все то, что меня так часто вдохновляло, ныне беспричинно вводило в уныние, казалось мрачным и смертельно грустным. Но я шел к свету…

              Мы выходили из маршрутки. Побывав на набережной Волги и не найдя ни одного слова, из которого мог бы быть соткан разговор, мы молчали.… В ее глазах читалось нечто чуждое для наших отношений. Она была отрешена от этого мира. Бесцельно смотрела пред собой, не замечая ничего вокруг. Я не находил в себе причины этой перемены, вспомнил фразу Толстого о том, что искусство молчать более высшее, чем уметь говорить. Но ничто не смогло бы разбудить ее в тот миг, а мы были все ближе и ближе к перекрестку, где наши пути расходились…

               Я шел к свету…. А тот ли это свет, что нужен? Кто наверняка знает, чем свет отличается от тьмы? И где лучше? В парке все счастливые моменты связаны с вечером. Вечер, вообще, один из тех периодов суток, что связан с возможностью расслабиться и построить свой мир так, как тебе это будет угодно. Я б хотел остаться во мраке, но дорога заканчивается, а какая-то дурная необходимость делать дела волочит мои ноги к выходу из парка, и возникает ощущение, что вместе с этим закончится Осень и наступит черт знает что…

               Я пытался узнать, что с ней, предложил проводить, но она не слушала ничего и никого. Она говорила, что все нормально. На улице воцарилась полночь, мы стояли на перекрестке и нервно курили. Я пытался сквозь мрак ночи, тускло освещенного ночными фонарями, вглядеться в ее грустное, но от этого не менее прекрасное лицо. Может в нем разгадка свершений Природы, может в нем ответы на вечно мучающие человека вопросы, может в нем какой-нибудь мимической чертой кроется безрассудство ее поведения???

               Тот свет, к которому я выходил из парка, не приносил мне тепла. Солнце, отражающее в асфальте свои лучи, отображало на нем и в моем сознании осенний холод, предвестник скорой зимы. Теперь до весны будет так, теперь до весны не дождешься от Солнца тепла. А вот будет ли следующая весна в душе с наступлением ее в Природе? Парк будет пуст и гол, снег начнет безнадежно таять, а грязные льдинки будут, скучая, плавать в луже, как ее отрешенные глаза в океане слез.

             Не знаю, плавали ли они на самом деле, но все казалось, что к их отплытию недалеко. Я бросил всякие попытки достучаться до ее рассудка, оставив это ей. Я знал: она сильная и, наверняка, сделает так, как подскажет ей безумие. Невольница контроля над своими чувствами и отношениями, стала заложницей этих чувств и отношений. Когда что-то долго не выпускаешь из себя, это что-то устраивает террористические акты, закладывая бомбу в холодильной камере сердца. И Она нашла выход из ситуации.

             Все кружилось передо мной, и медленный шаг стал невыносим. Я буквально выбежал из парка, и мои движения в свете дня и атмосферы улицы выглядели как-то не буднично, будто случилось что-то у человека – может, утюг забыл выключить, а может, до конца света осталось две минуты. Выйдя из парка, я жадно дышал: не хватало воздуха, а тот, что я глотал, был похож на терпкий запах помойки.

             Мы чувствовали друг друга интуитивно: садились в маршрутку с разных остановок, писали загаданные мысли друг друга на листок, из колоды карт выбирали ту, что подсказывали нам наши сердца. Я дышал ей. Подушка, пропахшая ей, служила началом счастливого утра, а пространство и время теряли смысл.
            Она навеяла мне грусть Осени, она вдохнула в меня радость весны. Я видел в ней холод зимы и теплоту лета. Жизнь нельзя представить теперь в черно-белых красках. Чистого белого цвета не существует. Интересно, сколько в нем оттенков…
Я подходил к дому. Еще раз взглянув на полуголые деревья, сквозь боль и грусть я заметил медленно парящий к нашему окну лист.

           Она где-то здесь…. Вот я наконец-то нашел ее снова, улыбнулся и забежал домой. Ярким желтым листом, сорвавшимся с ветки от дуновения ветра, была Ее Душа…

                26.10.2008 г.