Анна - часть пятая

         Прошёл год,  в трудах и заботах сельских время летит незаметно. Однажды летом, вернувшись из Каменска, Фёдор Николаевич заявил:
– Готовь, мать, приданное для дочери!
– Как…приданное? Мала она для замужества, шестнадцати ещё нет,                – растерялась Варвара.
– Ничего не мала!  Кланьку вон давно уж выдали, и нашей пора.  Сама не отпустила Нюроньку  учиться! Как Дарья настаивала!.. Да что теперь об этом толковать, – махнул он рукой, – Пусть замуж теперь идёт.  Я уже Орлову слово дал!
Варвара  боязливо взглянула на мужа, и поджала губы,  в таком тоне он с ней никогда не разговаривал:
– Конечно, не родная, вот и хочешь столкнуть её в работники  к Орловым…
– А то она у тебя мало работает!  Не говори, чего не следует!  Сама знаешь, пуще  других детей  её люблю! Слово, говорю,  дал! Жди сватов на неделе! Если Орлов негож, то не знаю какого вам с дочерью жениха надо! – и Фёдор Николаевич вышел, резко захлопнув за собой дверь. Варвара, в сердцах,  загремела  чугунками.
 
     Нюра сидела, не шелохнувшись,  за  кроснами, румянец покрыл её лицо: «Значит, за Петра сватать будут», – радостно думала девушка.  Сердце забилось с такой силой, что готово было вырваться из груди.  За этот год она видела  Петра лишь несколько раз и то издали,  он совсем не обращал на неё внимания. Поделиться радостью было не с кем, подружка вышла замуж и  уехала жить в Каменск и девушка теперь доверяла свои думы только узорам на рушниках и рубашках.

     Свадьбу сыграли  на Покров, тихо, без особого блеска и показного шика. Молодых сразу поселили отдельно в небольшом домишке, стоящем в отдалении от усадьбы Орловых. В селе поговаривали: «Чего ждать от Орлова – богач! Вот и не захотел сироту пускать в дом». Однако у свёкра были свои планы на этот счёт.
 
     Нюра не обманула его надежд и к концу следующего лета подарила внука-богатыря Павлушу, названного в честь деда. Она поспевала и за ребёнком ухаживать надлежащим образом и хозяйство вести достойно. Мальчик рос здоровым и смышленым. Любую сводную минуту Павел Петрович старался проводить с внуком. Слушая доносившееся из дома пение счастливой Нюры, он отдыхал душой: «Добрая девка досталась Петру! Ой, добрая! Не ошибся я всё-таки, и меж собой у молодых вроде ладится», – рассуждал он, щекоча бородой внука. При  любом случае Орлов старался одарить любимую сноху – то серьги из города привезёт, то отрез на платье.
 
     Однако не всё было так в молодой семье, как виделось отцу. Пётр покорился воле отца, женившись на Нюре,  следуя общему правилу: стерпится – слюбится. Он видел и чувствовал, что она безумно любит его и сам старался полюбить, но сердце принадлежало другой – дочери местной активистки Марфы Пироговой, той самой Наталье, которую в его присутствии когда-то оскорбила подружка Нюры. Ничего привлекательного не было в Наталье, в отличие от жены, всегда весёлой, порою даже озорной, а главное так трепетно и нежно его любящей, но сердцу не прикажешь. Встретив случайно на улице Наталью, он приходил домой в подавленном состоянии, ничего не было мило: ни чистый и ухоженный дом, ни щебечущий птенчик Павлуша, ни жена. Он молча ужинал и ложился в постель отвернувшись к стене. Нюра ничего не замечала, оправдывая состояние мужа усталостью. Она жила в своём волшебном, ею придуманном мире и была счастлива, пьяна своей любовью и не хотела отрезвляться.
            
     Павлуше шёл уже четвёртый год, когда страна приняла курс на массовую коллективизацию. Павел Петрович становился мрачнее день ото дня.  Однажды он усадил молодых супругов напротив себя и объявил:
– Имущество и скот я решил передать колхозу, всё равно отнимут. Времена нынче смутные, мы с матерью уезжаем, а вы тут пока жить станете. Вас не тронут, последнюю корову не уведут, может быть…
– Как же мы одни, тятенька? – робко спросил Пётр, не поднимая взгляда на отца, поглаживая русую головку сына. Немного растерянная, Нюра сидела сложив руки на коленях, но, в отличии от мужа смотрела на свёкра прямо. Орлов даже не обратил внимания на вопрос сына, а обратился к невестке:
– Так надо, Анна! – произнёс он с нажимом, – Может ещё и переменится власть и заживём по-старому. А пока терпи, дочка… – потеплела интонация его голоса.
 
     Сами собой навернулись слёзы, ему жаль было оставлять своего никчемного, не приспособленного к жизни парня, внука и эту остроглазую, умную и старательную молодую женщину, но и лишаться нажитого состояния он также не был намерен. Он подошёл к сыну и обнял его, затем подхватил на руки Павлушу и крепко прижал его к своей груди, в душе надеясь вернуться, но прощаясь с ними навек, затем привлёк к себе Анну: «Надейся, дочка! Веры не теряй!»

     Время действительно было смутное и неопределённое, колхозы вокруг, то создавались, то разваливались, то вновь создавались. НЭП доживал последние дни, полным ходом уже шло закручивание гаек. Естественно, что в ответ росло и сопротивление крестьянства: на Украине, Кубани, Кавказе, Сибири и других регионах вспыхивали крестьянские мятежи.
Обладая аналитическим умом, будучи человеком, достаточно образованным, вращаясь в городе в различных кругах, Павел Петрович владел ситуацией и политическим положением в стране в целом.
Следом за Орловыми и Фёдор Николаевич с семьёй покинул нажитое место и отправился на жительство в Каменск, где уже давно обосновались его старшие сыновья.

     Здравомыслящие люди, понимая, что адская машина уже круто повернула их жизнь, уезжали с насиженных, намоленых веками мест, спасая себя и свои семьи. Уезжали в неизвестность, в города, на стройки, бросая хозяйство,  в которое было вложено неимоверное количество пота и сил – самораскулачиваясь, и это было правильным выбором, поскольку крестьянство ожидали небывалые по жестокости времена.