Бенгальские Огни

Бенгальские огни.


1.


Мы вошли в нашу новую квартиру. Переезд в неё всецело был заслугой моего брата - Ромы. И хоть нерадивые родители долго спорили и противились нашему решению, но, в конце концов, сдались под натиском трёх братьев. Трое взрослых мужчин, студенты солидного университета – живут под одной крышей с мамой и папой! Вот ведь глупость.
Квартира не встретила нас тёплыми объятьями, она выглядели чуждо, неприветливо, холодно. Сквозняки нервозно бегали по полу, а стены, выкрашенные в белый цвет, создавали отталкивающее впечатление. Казалось, словно я смотрю в глаз слепого человека, задёрнутого белесой пеленой. Отвратительно. Но ведь Рома видел квартиру до нашего общего приезда, приходил сюда, осматривал. Значит всё должно быть хорошо, раз он выбрал именно её.
- Чёрт, точно в психушке, ты не находишь?
Это Костя обращался к Роме. Его бледное лицо скорчилось в гримасе неодобрения. Рома лишь задорно улыбнулся и, обернувшись ко мне, заговорщически подмигнул. Костя тоже посмотрел на меня, чуть повернув голову в мою сторону. Эти два человека, такие родные – мои старшие братья. Я внимательно вгляделся в лицо одного, затем другого. Оба брюнеты, оба бледные, с утончёнными чертами лица. Разве что, один улыбается своими томно-карими глазами, другой – хмурится и недовольно мотает головой. Я не в пример им – голубоглазый блондин. Полная противоположность.
Мы ещё с минуту постояли, и отправились осматривать остальные комнаты. Войдя в гостиную, я сразу подошёл к огромному окну, открытые ставни которого подзывали выглянуть и сигануть вниз от всяких проблем. Я чуть высунулся из окна и вдохнул свежий аромат приближающего лета, такой веселящий – заставляющий людей пускаться в пляс, а порой застывать с мечтательной улыбкой и о чём-то радостно думать и думать. Восторгаться своей удачей, обаянием и вообще всем в этом замечательном мире.
Вид из окна был неописуемым. И, не смотря на всего лишь-то десятый этаж, он бы  стал самым настоящим откровением для многих живописцев. Мне показалось, что я, после длительного сражения с бесчисленной количеством уличной грязи и луж, вознёсся, как один из храбрейших, на Валгаллу. И взирал с неё на бывшее поле боя, на несчастных, оставшихся внизу, людей. Вдруг моё внимание привлекло какое-то не ясное, чернеющее пятно на асфальте перед самым домом…
И тут меня охватило необъяснимое чувство. Снова предчувствие… Всё вокруг превратилось в дым и растворилось. Меня словно вжало в маленький комок, я ощутил себя маленьким ничто посреди бесконечности. Одиноким, ничего не значимым, потерянным, пустым… Я маленький мыльный пузырик, бросаемый из стороны в сторону беспощадным, холодным ветром. Что-то плохое должно будет случиться в этой квартире.
Я почувствовал тепло руки на своём плече, благодаря чему вырвался из оков  неприятных ощущений.
- Опять предчувствие, Миш? – мягко спросил Рома. Его ласковый голос звучал как музыка Шопена, также умиротворяюще действовала на меня; точно каждая произнесённая им буква – нота, а слово – дивное созвучие.
- Да. Не очень хорошее…
Он поддерживающе похлопал меня по спине и пошёл разбирать чемоданы. Я тоже отошёл от окна с мыслью помочь брату.
- Мне нужно с тобой поговорить, мелкий.
Костя всегда меня так называл. Я не обижался. Думаю, таким способом он компенсирует то, что сам чувствует себя мелким по сравнению с Ромой. Средним братом быть тяжело: всегда оставаться вторым.
- Слушай, я сегодня собирался сходить в банк, там нужно кое-что закончить. Один не справлюсь до ночи! Попадёт мне… - он замолк, выжидающе смотря на меня.
У меня значились другие планы, хотелось успеть в библиотеку, взять интересующую книгу. Но моя любовь к брату настолько велика, что я просто не мог ему отказать. Книгу и завтра успею взять, а если Костя не справиться со своей работой стажёра в банке, то я буду из-за этого очень переживать.
- Да, Кость, конечно! Ты же знаешь, я всегда рад  тебе помочь!
Он кивков согласился – будто это факт, обычное явление, за которое даже и благодарить не надо. Будто он не очень-то даже понял, зачем спросил столь очевидную вещь. Рома, в пол-уха услышал наш разговор и с довольной улыбкой подметил:
- Ну а я кое-кого навещу тогда. Вряд ли меня ждут, но не выставят же за дверь благодарного гостя, а?..
И подмигнул мне. Я его отлично понял. Мне только в радость, я искренне гордился успехам брата в личной жизни, даже чрезмерным успехам, а вот по выражению лица Кости можно было догадаться, что он чувствовал обратное. Но я его не виню, просто ему не удалось иметь с рождения такой дар, как у Ромы. В детстве Костя всегда оставался в тени брата, все любили уделять внимание маленькому Ромке, ребёнку с феноменальной памятью. Я понимаю… Всем потом хотелось рассказать свои знакомым: “Ох, да я тут на днях с одним мальчиком-вундеркиндом играл…” или “Боже, у меня есть дальний родственник – вундеркинд! В нём наверняка мои гены сыграли решающую роль…”
- Миш, может, поможешь, а? Хватит там уже мечтать о девушках, помоги мне лучше! – окликнул меня Рома, принявший серьёзный вид.
Такой забавный он был, когда пытался выглядеть серьёзным.

Я чувствовал, как что-то приближается, давящее и необъятное.
Как тяжело иметь такой дар. Лучше бы у меня была феноменальная память, как у Ромы.
Я чувствую, как холодный металл касается моей щеки и рассыпается тысячей горьких слёз.
Лучше вообще не иметь никаких даров, как Костя.
Мне больно, всё сковывает внутри леденящим отчаяньем, будто сейчас сердце остынет и перестанет биться.
Очнулся я от низкого, шершавого голоса Кости. За окном уже стемнело, кажется, я проспал два добрых часа.
- Что случалось, ты в порядке, мелкий? Ты стонешь, как будто тебя к распятию гвоздями прибивают.
Он с озадаченным видом сел рядом.
- Что ты видишь? Я хочу знать!
- Костя, поверь, нет в этом ничего хорошего…
- Ответь мне! Я должен знать. Вы, вы оба! Вас Бог наградил чем-то особенным, потому вы должны помогать этими способностями мне!
- Я думаю, что в тебе есть тоже что-то необычное, брат.
- Да. Скорее всего…
Костя искал в себе дар с самого детства. И сейчас не переставал надеяться, что он в нём есть.
- Послушай, я очень тебя люблю, мелкий. Я и Рому люблю. Вы должны меня понять. Я чувствую себя ущербным. Должны понять…
- Я прекрасно тебя понимаю, братик. Не зря же на психолога учусь.
- Подожди. Послушай. Я хотел сказать… Ты можешь не идти со мной сегодня. Я и сам управлюсь, знаешь же, какой я быстрый. Всё успею.
- Да ладно, перестань ерунду нести! Я помогу тебе, только вот проснуться надо как следует…
Я встал и тяжело прошлёпал до ванной. В зеркало безразлично посмотрел и отметил, что весь помятый, слово спал не на кровати, а в тесном сундуке. Подставив горячее лицо под холодные брызги воды, я немного очухался. Причесался, сладко зевнул, беспристрастно наблюдая за собой в зеркале, и вышел из ванной. Костя уже почти собрался, он завязывал пояс плаща. Почувствовался манящий запах жарящегося мяса.
- Это для нас Ромка старается? – спросил я.
- Ну конечно, решил кого-то сюда пригласить, вместо того, чтобы в гости идти. Лень ему, видите ли, - ворчливо проговорил Костя. Он пригладил свои чёрные волосы, аккуратно зачёсанные назад. Его частая привычка – делать всё лучше, чем есть. Даже если лучше некуда.
- Так ты готов? – раздражённо бросил он, устав меня ждать, - давай быстрее, время единственный невосполнимый ресурс.
- Говоришь штампами, дорогой Костя, - улыбнулся я.
- Конечно, у меня же не такая абсолютная память, как у твоего старшего брата. Я не могу вспомнить что-то редко употребляемое. И без того голова забита.
- Зачем вспоминать что-то, если можно выдумать своё?
- Исключено. Высшее благо – пользоваться тем, что было придумано до нас. Послушай, мы можем выдумать много чего, но это будет либо глупо, либо мы повторим чью-то мысль. Всё самое гениальное уже придумано, запомни.
- Наверное, ты прав, - быстро сдался я, не найдя контраргументов. Его точка зрения показалась мне вполне здравой. Хоть я и подозревал, что он наверняка подчерпнул её откуда-то из философии.
Мы вышли из подъезда и столкнулись с какой-то очаровательной девушкой; её лицо сияло почти как горизонт в минуты рассвета. Я ей вежливо улыбнулся, а она мило хихикнула и прошмыгнула в дверь подъезда, ещё не успевшую захлопнуться. На душе как-то стало хорошо и весело, жаль, что Костя не разделял моих чувств и шёл с угрюмым видом, как будто эта девушка была его дамой и только что ему прилюдно изменила. Мы шли и сражались с лужами и грязью, спасая свои чёрные, пока ещё чистые брюки.

Работы оказалось и впрямь много. Мы трудились не покладая рук и ощутили настоящее счастье, когда со всем покончили. Главное – ни у кого из служащих в банке не вызвало вопросов моё постороннее присутствие. Костя был слишком предусмотрителен и ловок, чтобы попадаться на такой мелочи. Он замечательный брат – умён не по годам, амбициозен, целеустремлён. Однажды Костя поведал мне о своей мечте, вызвавшей у меня внутренний протест. Но говорил он без обиняков, настолько чистосердечно, что я не посмел его журить за такие желания. Мне лишь захотелось пожалеть Костю; жалость сладка, прибегая к ней, чувствуешь себя настоящим героем. И я его пожалел. Он всем сердцем хотел обогнать своего старшего брата, Рому, быть первым. Чтобы родители гордились им, чтобы у всех, кто прежде восторгались его братом, теперь как будто прояснилось в глазах, и они воочию увидели, кто есть истинное сокровище, возлюбили Костю. Ах, бедный мой брат…
Мы приближались к нашему новому дому. Я посмотрел вверх, на самую крышу  многоэтажки, где она внезапно прерывалась, резко переходя в небесную гладь, освежённую облачными вкраплениями. Так легко и радостно было смотреть на такую, казалось, простую, но, тем не менее, замечательную картину. Внутри потеплело, глаза закатились от удовольствия, и я ещё раз вдохнул бодрящую свежесть, дополняемую   ласковым ветерком – он бережно обволакивал моё лицо, покрывая его своими воздушными поцелуями, отчего хотелось недвижимо стоять на месте, нежась под тёплыми лучиками солнца и вслушиваясь в озорную мелодию птичьей оперы.
Грубый голос прервал мой экстаз, требовательно вернул меня на землю. Я поднял лёгкие, как крылья бабочка, веки, и дружелюбно улыбнулся огромному широкоплечему мужчине, стоявшему прямо передо мной. Однако он не ответил на улыбку. Лишь хмыкнул, его ржаво-карие глаза озлобленно сощурились, когда он перевёл их на Костю. Очередной порыв ветра разлохматил без того неопрятную шевелюру этого странного типа.
- Вы братья Бенгальские? – осведомился он, вновь повернувшись ко мне. Видно решил, что я ¬– главный, чем, признаюсь, меня изрядно развеселил, ведь для роли главаря моя кандидатура явно не подходила.
- Абсолютно так, - с улыбкой ответил я.
- Передайте вашему брату, этому паршивому кобелю, что если ещё хоть один раз я услышу о его похождениях в нашем университете, ему будет плохо. Парни об этом позаботятся.
- А… - начал я, но мужчина уже не слушал, он шагал прочь от нас.
Я тревожно переглянулся с братом. Мне стало страшно за Рому. Богемный образ жизни мог привести его к чему-нибудь нехорошему. Соблазняя очередную девушку, он попадёт в большую опасность.
- Вот какой он эгоист, твой Рома. Слушай его больше, тоже придётся тебе боятся каждой тени, - сказал, осуждающе качая головой, Костя.
- Постой, почему эгоист? – не понял я.
- Как же почему? Втягивает нас в свои грязные делишки. Ему хорошо – а мы должны страдать. Ведь он не лично себя порочит, не себя в опасность загоняет, он ведь нашу общую фамилию пятнает. Когда выяснять будут, кто виноват, так ведь не скажут – этот Рома, кобель. Нет, скажут – виноваты Бенгальские. Братья виноваты, все до одного. Ты слышишь? Он спит с девушками, а мы с тобой виноваты, мелкий.
Я почувствовал, как под ложечкой засосало от страха. Ещё раз и… возможно, тот громила придёт не только за Ромой, но и за мной. И при том, он будет не один. С ребятами!
- Что же нам делать, Кость? – растерялся я.
- Как что? Сейчас мы всё втолкуем этому ублюдку. Если память отменная, так всё можно! Пошли, чего ты плетёшься? Не раскисай!
Костя нетерпеливо протолкнул меня в двери дома и вошёл следом. Мне было не по себе, ведь сейчас мои два дорогих друга, самых близких будут ссориться. А точнее ссориться будет Костя, а Рома…
Отперев входную дверь своим ключом, мы вошли в квартиру. В воздухе витал запах женщины, только недавно получившей наслаждение; запах, который туманит разум и рождает в голове грязные мысли. Меня передёрнуло. Совсем не к месту сейчас было думать о…
- Рома! Рома-а-а! – громко позвал рассерженный Костя.
Никто не откликнулся. Тогда брат прошлёпал в спальную, затем в гостиную и нашёл там сидящего в непринуждённой позе в кресле и неторопливо курящего сигарету Рому. Он вообще старался всё делать вальяжно и со вкусом, желая вызвать у людей восхищение его особой. Рома с детства привык к повышенному вниманию и уже бессознательно пытался его привлечь в как можно большем количестве. Его глаза насмешливо блестели, когда он встретился со мной взглядом. Очевидно, прочитал в них живой испуг.
- Слушай, ТЫ! Ты тут будешь к нам всяких шлюх водить, а мы с Мишей должны за это расплачиваться, так ты придумал, да? Вот здорово! Какой чёртов умник! – взъярился Костя, экспрессивно размахивая руками.
- Да не говори, братец, я просто само умнейшество! Да… точно! Отныне называйте меня – Ваше умнейшество! Мне нравится, а вам? – сказал с неподдельной иронией Рома и звонко рассмеялся.
Я стоял в замешательстве и не знал что сказать. Пока Костя костерил брата, бранил его, как мог, тот вновь посмотрел на меня и весело подмигнул. От этого я почувствовал к нему большую симпатию, чем к  извергающемуся ругательствами Косте. Глаза буквально искрились от гнева, а речь, льющаяся из него горьким вином, казалась мне дикой; я подумал, что нужно сейчас же остановить его, выбранным им способом ничего не исправишь.
- Тише, успокойся, Костя! Ты даже не выслушал Рому. Ему наверняка есть что сказать, - встал между братьями я.
- Не хочу я слышать этого обаятельного ублюдка! Он только и может, что смеяться и улыбаться! За что его только Бог наградил даром?! Такого бездаря – даром! Ну не противоречиво ли? Не справедливо, чёрт побери!
- Ох, опять ты за своё, дорогой братец, - вздохнул Рома и подошёл к стоящим на журнальном столике бокалу и открытой бутылке виски. Налив себе на донышко, он поднял прозрачный, сверкающий от закатных лучей, стакан, пожелал себе вечной жизни и высушил его. А затем поставил бокал обратно на стол и очаровательно улыбнулся нам.
- Ну что, братцы, пошли гулять? Отпразднуем наш новый дом, а? Мне кажется – самый раз!
Забыв о только что испытанном страхе и волнении, я вмиг приободрился и обрадовался предложению. Я всегда любил гулять по клубам и барам с Ромой: рядом с таким королём, как он, всегда ощущаю себя востребованным принцем. Мало того, что с ним весело, так ведь и часть привлечённого им внимания перепадает мне. Костя лишь ощетинился и скрестил руки на груди, сжав ладони в кулаки.
- Знаете что, вы идите, а я умываю руки. Если что случиться – только попробуйте показать на меня пальцем или упомянуть обо мне! И если меня узнают на улице и накинуться с кулаками… тогда лучше сразу прячьтесь от меня в аду – там безопасней!
- В таком случае тебе лучше сменить фамилию и сделать пару пластических операций… – остроумно подметил Рома.
- Или сменить пол вообще, - подхватил его весёлый запал я.
Рома рассмеялся и похлопал меня по плечу, а я ощутил прилив гордости за своё остроумие. Рома оценил мою шутку! А вот Костя – напротив. Помрачнел, отвернулся и критически покачал головой. Но я-то знал, что он, как всегда, придёт за нами следом в клуб или бар – Костя не мог упустить хоть малейшего шанса, когда он имел возможность в чём-то обойти Рому.
Мы стали собираться. Но тут же я ощутил какую-то тревогу. А затем предчувствие охватило меня. Сначала с развесёлыми, беспечными огнями улицы Красных фонарей меня закрутило в вихре. Я услышал разнузданный женских смех, стоны, восторженные возгласы, звон стаканов и плескающийся в них алкоголь – всё льётся пульсирующей струёй радости бытия. Повсюду чувствуется атмосфера безнаказанного чёрного наслаждения. Затем струю резко что-то перекрывает, меня перестаёт обливать священной вакханалией богемной жизни, чувствую, как неотступно приближается что-то давящее и необъятное, неподъёмное и устрашающее своей неясностью. Я испугался, бросился бежать, но эта тяжёлая пугающая масса летит за мной, приближается, поглощает, в ней одиноко, тихо, безысходно и убийственно холодно.



2.


Мы с Ромой едем на его чёрном форде, разгоняя тьму светом фар и заставляя прохладный воздух расходиться перед нашим безрассудно быстро летящим автомобилем, чтобы через доли секунды сомкнуться за ним вновь. Я безумно счастлив, смеюсь, Рома тоже хохочет во всё горло, высовываясь из бокового окошка. Волна экстаза, покинувшая меня сегодня из-за того громилы, возвратилась ко мне; рядом с Ромой я чувствовал себя по-настоящему счастливо и беззаботно. Он как будто священный артефакт, живой талисман, освобождающий душу из повседневных бытовых оков, заставляя парить.  Когда он немного успокоился, я поделился с ним этими мыслями.
- Ох, братец, Мишка, ты знаешь, спасибо. Но ты должен понять, вся наша жизнь – это сплошное наслаждение! И ты просто обязан её посвящать наслаждению, иначе для чего жить? Мы обычные животные, наделённые разумом, зачем же мудрить, придумывать себе какие-то ненужные сложности? Я читал многих философов… Могу процитировать всех до одного. Но знаешь, а зачем всё этого? Многие из них считали, что суть жизни – это страдание, вечная работа над собой, падения и взлёты, труд во благо общества и так далее… Знаешь, кого я для себя выделил? Аристипп, Эпикур, Ламетри… в общем, все гедонисты! Правильно говорил Сартр – что у каждого есть выбор действия, и мы поступаем именно так, как хотим, а не как нам предписывает судьба. Никто не властен над нами. А за эмоциями мы лишь прячемся от этой ответственности выбора. Мы падаем в обморок, плачем, впадаем в депрессию, лишь бы ничего не выбирать! Лично я выбираю жить во имя наслаждения во чтобы то ни стало! Жизнь коротка, а возможностей много.  Не хочу тратить свою жизнь на канцелярских остолопов, я сам себе господин и могу делать, что мне вздумается. В этом плане я выше всех этих деловитых господ, снующих с толстыми портфелями и пытающимися как можно больше из себя выпятить. А на деле они простые марионетки. Слава богу, что у меня есть дар, чтобы жить так, как мне хочется! У меня есть работа, глупая работа в юридической компании, где мне все вылизывают пятки, даже босс! Я у них там как символ светлого будущего и успеха. В университет я не хожу. А зачем? Хватает мне прочитать один раз учебник, как я могу в любом виде сдать экзамен на ура. Ты слышишь? Жизнь сама хочет, чтобы я ей наслаждался, она дала мне всё, чтобы я мог этим заниматься. Будь же рядом со мной брат,  и ты тоже поймёшь – что значит истинная сладкая жизнь!
Эта весьма высокопарная речь произвела на меня неизгладимое впечатление. Я надолго умолк, страстно думая о том, что жизнь и вправду у нас лишь для того, чтобы ей наслаждаться. И Рома – её любимчик. Но ведь и у меня есть дар! Значит, я тоже что-то значу для жизни! Рома – великий король, а я – верный принц. Да, так и есть, я принц наслаждения.
Мы подъехали к феерично светящимся буквам, восторженно сообщающим название клуба. Только чуть присмотревшись, можно было разглядеть под буквами вход и, неторопливо заходящих в него, нарядных людей.
Как только я вышел из машины, приветливая ночь обдала меня своим свежим, бодрящим дыханием. Как только мы вошли в клуб, всё внутри меня сжалось от радости, в горле застрял ком восторга, я хотел рассмеяться, всем показать, как счастлив, но вовремя себя удержал – мало ли что подумают! Этот антураж, эта атмосфера – они сводили меня сума! Словно по наитию, заиграла музыка, не такая величественная и задушу берущая как классика или восторженная и сладкозвучная как попса, однако заставляющая впасть в какой-то лёгкий транс, что все цвета становились ярче, девушки – обольстительней, а запах шампанского, коктейлей – подобно аромату свежих роз. Меня качало, словно на волнах, я шёл в океане опьянённых весельем людей, смеясь вместе с ними, но при этом, стараясь не терять контроль над собой: нельзя было потерять Рому из виду: только рядом с ним я могу чувствовать себя уверенно и в безопасности. Он шёл, всем улыбался, жал руки, подставлял щёку или губы для поцелуев, светился, точно житель неба, чуждый миру сему. Заодно, увидев меня рядом с божественным Ромой, люди подходили ко мне и тоже улыбались, целовали, жали руку. Признаюсь, я отчётливо сознавал, что меня воспринимают чуть ли не собственностью брата, которую именно в силу такой принадлежности следует уважать, но мне в сей момент было глубоко наплевать. Я скорее чувствовал себя его неотъемлемой частью. Мы вместе – одно большое и великое целое, неоспоримо прекрасное и необыкновенно привлекательное. Ну, кто только мог не повестись на наше безграничное очарование? Я копировал безупречную осанку брата, его величественный, как у Цезаря,  вид. Он шёл легко, вальяжно, был естественным как никогда. Я восхищался им! Подумать только: мы минуту назад вошли в клуб, а он уже в кураже! Другой бы на его месте долго привыкал к столь людному месту, смущался, либо же наоборот – напустил на себя самоуверенный вид, вёл себя нарочито развязано, что вся его неестественность и мнимый апломб бросались бы в глаза, точно пятна крови на белоснежном воротничке рубашки.
Мы подошли к барной стойке заказать по коктейлю. Рома всегда брал безалкогольный. Он мог курить, принимать вредные для печени и почек препараты, по всячески испытывать своё великолепное тело – но за мозг очень боялся. Ведь потеряй Рома свою чудо-память, то, наверное, сразу бы сошёл сума. Потому алкоголя категорически не употреблял, а если вдруг вступал в драку, то являл собой саму осторожность, всегда берёг голову от повреждений. “Уж лучше я подставлю грудь под пару ударов, чем допущу хоть один удар в голову” – говорил он. И я его прекрасно понимал.
Возле нас попеременно возникло три парня, очевидно очень богатых, если судить по их презентабельному, неброскому виду, контрастирующему с пижонством, наводнившим клуб. Они очень почтенно держались с Ромой, а он беспечно смеялся и шутил. Мне они тоже протягивали руку и уважительно жали, как будто моя значимость для них являлась неоспоримой. Я словно маленький этюд рядом с внушительным шедевром мирового художника, однако, тоже заслуживающий внимания, как и всякая работа гения.
Как только последний парень ушёл, к нам сразу же подскочило пять или шесть девушек, которые точно павлины, пытались как можно больше распушить свои разноцветные пёрышки, дабы вызвать интерес к ним. Каждая из них отчаянно боролась за толику нашего внимания. Они обнимали нас, говорили комплименты, громко смеялись над шутками Ромы, нежно сюсюкались со мной.  Каждое их слово сопровождалось целой серией ужимок, кокетливых взглядов, лукавых улыбок. “Братья Бенгальские! Мы полностью ваши!” – как бы хотели сказать они своим поведением. Тут я заметил Костю.
Так как он был Бенгальским, то ему тоже отдавали должное почтение. Все знали о его чёрной зависти к брату, однако Рома не позволял, чтобы кто-то хоть пикнул что-нибудь нелестное в адрес Кости. Поэтому я необычайно уважал Рому – за его благородство.
Костя подошёл к нам, тем самым привлекая внимание дам к своей особе.
- Здравствуйте, девушки, - улыбнулся он. Когда у Кости было хорошее настроение, то его улыбка казалась не менее обаятельной, чем у Ромы. Всё же генетическое родство сделало своё дело.
- Какой сюрприз, Костя! – добродушно расхохотался Рома, - а мы-то думали, что ты и не появишься!
- Размечтался, брат! – отозвался он, сверкнув взглядом, - оставь тут вас, так ведь и в беду попадёте. Как вы без меня обойдётесь?..
- И действительно, - подтвердил Рома и подмигнул мне, заставив смешливо улыбнуться. В этот момент я почувствовал на себе пристальный взгляд. Покрутив головой в поисках того, кто так бесстыдно меня рассматривает, я обнаружил, что в стороне, у самой стены, стоит моя добрая подруга: она стеснялась подойти из-за столпотворения красоток, вьющихся вокруг нас. Я извинился и  стремительно направился к ней, просачиваясь через сутолоку. Так много людей, танцующих бок о бок и бессистемно стоящих на каждом клочке земли… Вот он, современный бал – хаос на танцполе, хаос в сердцах, хаос в звуках музыки. Наше поколение любит всё деструктивное и беспорядочное.
Наконец я добрался до места, где стояла подруга. Голенастая, светловолосая, с сияющим от радости лицом – она была словно вырезана из бумаги и трепетно склеена в замечательную девичью фигурку. Сердце щемило при её виде – такой беззащитной и наивной, ребячливой и беспорочной она казалась. Я обнял её, нежно поцеловал в щёчку, почувствовав тонкий запах сладкого персика, исходящий от её слегка растрёпанных волос.
- Милая Юлечка, я очень соскучился! – прошептал я, находясь всё ещё под дурманом её запаха. Никакая красавица, вертевшаяся сейчас вокруг Ромы, не могла настолько затуманить мой разум.
- Молчи, молчи!  - перебил она, - я хочу танцевать!
И её застенчивости как не бывало. Я погрузился вместе с ней в эти причудливые ритмы электронной музыки; её разгорячённое лицо светилось передо мной; я пытался понять, что она сейчас чувствует. Погрузился в себя и призвал свой дар. Вдохнул её ощущения – казалось, будто я вошёл в Юлино тело и стал на мгновение ею, смотрел на себя её глазами и смеялся над собой, таким забавным, усердно вытанцовывающим что-то современное, пытающимся выглядеть как можно обольстительней. Я с ужасом вернулся в себя и умерил свой пыл – она для меня только подруга, ничего больше! Юля явно почувствовала мой визит в её голову, отчасти из-за того, что телепатию в себе я открыл её совсем не давно, и пользоваться ей ещё толком не научился; применял её как можно реже. А отчасти из-за того, что она – девушка. А девушки очень чувствительные существа. Почти как кошки. Я даже где-то слышал, что девушки произошли от кошек, а мужчины – от собак.
- Ты бесстыдник, большей так не делай, - театрально погрозила она мне пальчиком и мелодично рассмеялась, взяв меня за руки. Тепло её ладонь горячей струёй потекло через мои руки, через пару секунд наполнив всё тело приятным огнём. Я прижал её к себе, чтобы она слышала, как стучит моё сердце. Я не мог прямо признаться ей в своих чувствах – ведь уже делал это, и чуть её не потерял. Уж лучше вот так быть с ней, упиваясь её ароматом, вслушиваясь в щебечущий голосок и любуясь улыбкой, а жажду близости удовлетворять с другими девушками, представляя каждый раз её рядом с собой. Это гораздо лучше, чем ничего. Возможно, я со временем остыну к ней и влюблюсь в кого-то другого, а пока пусть всё останется так, как есть. Правда я уже довольно долго жду, ведь её недоступность для меня и ревность к другим мужчинам подстрекают на новую волну чувств. Но всему же существует конец.
Мы вместе, под руку, весело пританцовывая, направились к Роме. Юля уже не боялась надменных красавиц, она им по-детски добросердечно улыбалась, от чего их враждебные взгляды постепенно смягчились и девушки перестали воспринимать её как соперницу. Тем более что я, теперь уже занятый, им был нужен в меньшей мере, нежели Рома. Сходная с моей участь ждала и Костю, который приобнимал за талию двух дам, искоса поглядывающих на Рому. Всё это казалось мне шахматной партией, где множество чёрных пешек безуспешно пытались штурмовать белого короля и двух его офицеров.
- О, Юля! Привет, девочка моя! Сто лет тебя не видел! – воскликнул Рома, увидав мою подругу.
- Приветик, Ромка, а сам-то куда-то исчез, забыл бедную Юлечку!.. – нарочито жалобно ответила она.
Рома весело расхохотался и поцеловал её в щеку, чуть приобняв за плечи. Меня словно на доли секунды ударило током, но я тут же утихомирил ревность. Рома прекрасно знает о моих чувствах, и ни за что не будет стремиться к близости с Юлей.
- Ну, ты преувеличиваешь, как всегда, хитрая Юля,  - театрально надув губы, сказал он, - вечно хочешь вытрясти из меня извинения.
- Ой, нет, что ты! Я же просто шучу, как ты не понимаешь? Как ты мог такое про меня подумать? – ребячливо возмутилась она.
- Ну вот, опять я виноват! – рассмеялся Рома. Он вообще много смеялся.
- Костя, приветик! Чего не здороваешься с Юлечкой? – обратилась она к среднему брату.
- Ох, Юлька-детка, извини, не заметил тебя! Стыд мне! – как будто только проснувшись, ахнул Костя.
- Ничего, я тебя извиняю, - с напускной деловитостью сказала Юля.
Я всё это время молчал и улыбался, иногда смеялся. Просто боялся, что если начну тянуть одеяло Юлиного внимания на себя, то буду выглядеть совершенно глупо. Вообще я не особо любил разговоры, в которых принимало участие больше двух человек. Во время них я обычно отмалчивался. Боялся что-то сказать. Рот сам оказывался запертым на тысячу замков, что разомкнуть его стояло больших сил.
От размышлений меня оторвала ещё одна девушка, которую я внезапно и тревожно почувствовал интуицией, точно она была очередной ступенькой к тому необъятному чёрному нечто, что заглатывало меня в видениях.  Волшебство жило в её больших зелёных глазках, а на губах играла лукавая улыбка; её округлое личико, принявшее загадочное выражение, конечно же, было устремлено в сторону Ромы. Она медленно, с абсолютной уверенностью шла к нему, гордо держа свою шейку безупречно прямой. Пока она приближалась к нашей компании, к ней пару раз подходили познакомиться молодые люди, которых она благополучно проигнорировала. Подойдя к Роме, она кокетливо улыбнулась. Рома ответил на её улыбку своей. Я внимательно огляделся. Юля, восторженная красотой девушки, её чёрным облегающим платьем с двумя вырезами – глубоким на спине и не большим, но в нужной мере обнажающим груди, спереди – стояла, буквально разинув рот. Остальные девушки злобно поглядывали на нежданную гостью, но не могли ничего поделать. А Костя вовсе побледнел, и отвёл расширенные, переполненные волнением глаза. Сначала я не понял причины его эмоций, но потом, ещё раз вглядевшись в лицо пришедшей девушки, вспомнил, что это именно та, в которую Костя был печально влюблён. Все его попытки её обаять, обольстить, завоевать – всякий штурм девушки являлся безрезультатным. Она оставалась непреклонна. А сейчас роковая дама стояла перед Ромой и сама его обольщала, тем самым беспощадно вонзая в Костино сердце кинжал и проворачивая его для пущего эффекта. Девушка взяла Рому за руку и безмолвно потянула за собой. Он поддался и последовал за ней. А проходя мимо меня, хитро подмигнул, но что-то мне не было весело. Я переживал за Костю. Он настолько побледнел, что казалось, вот-вот упадёт в обморок, и,  ещё пару секунд постояв  у барной стойки, поплёлся прочь, смешавшись с толпой. А я в нерешительности остался стоять с Юлей, держа её за руку. Девушки, прежде пытавшиеся привлечь внимание Ромы, огорчённо вздохнули. Рому ловко увели из под носа, Костя внезапно исчез, а я был с другой девушкой – так в один миг они лишились всякой добычи. Но только я успел моргнуть, как около девушек возникнули те самые мастистые парни, которые поздоровались со мной и Ромой в самом начале, и стали охмурять заскучавших дам.
- Пойдём уже куда-нибудь, Миш! – потребовала Юля, очевидно уставшая ждать инициативы с моей стороны.
- Ах да, пойдём. Пошли… сядем за столик.
- Ну, пойдём.
Я подвёл её к ближайшему свободному столику – что само по себе странно, откуда взялся он в столь людном месте? – и усадил за него Юлю.
- Ты видел эту женщину, Миш?! Она просто великолепна!
- Ну, во-первых она не женщина, а ещё пока девушка, а во-вторых да, она замечательная. Но Костю жалко…
- А что с ним такое?
- Просто он влюблён в ту девушку.
- Да что ты говоришь? А Рома об это знает?!
- Нет. Да какая разница? Эта девушка всё равно не обращает внимание на Костины ухаживания… - и тут я вспомнил, про свою похожую ситуацию, что Рома не трогал из-за меня Юлю, и остро почувствовал свою вину, - хотя нет, Юль, ты совершенно права! Нужно мне было предупредить об этом Рому…
- Ну ладно, не расстраивайся, Мишка, ты тут не при чём. Ты же не всезнайка, чтобы всё знать…
- Логично, - невольно улыбнулся я Юлиной ребячливости.
- Что  собираешься делать?
Я взглянул на часы.
- Ого! Думаю нам уже пора идти. Полтретьего. Завтра мне нужно пораньше встать.
- Ну вот, не хочу-у-у… - затянула она.
- Придётся, Юлечка, - усмехнулся я, и потянул её в сторону гардероба.
Когда мы подходили к гардеробу, я услышал шум и обернулся. На Костю наседали двое каких-то накаченных мужчин с короткими чёрными волосами. Его лицо выражало полное смятение, но сжатые кулаки намекали на то, что он готов в любой момент вступить в физическое столкновение. Я, забыв обо всём, поспешил к нему на подмогу, хотя вряд ли мог оказать какое-то явное сопротивление этим двум громилам. В тот момент, когда я уже подбежал к ним, они загородили Костю своими могучими спинами. Я с внезапной злостью растолкал их и подошёл к брату.
- Всё в порядке, Кость? – спросил я, не обращая внимания на мужчин. Они были шокированы такой наглой выходкой.
- Эй, парень, ты совсем, что ли, страх потерял? – спросил меня один, придя в себя.
- Вы кто, какие у вас претензии к моему брату? – спросил я дерзким тоном я.  Пока что уверенности у меня хватало, но с каждой секундой я терял её.
- Ах, ты его брат! Как нам повезло! И правда, смотри-ка, Егор, ещё один Бенгальский. Хе-хе. А где ваш хвалённый третий брат, а? Или он наложил в штаны и дал дёру? Чё молчишь, а? – давил нам меня мужчина. Каждое его слово отягощалось тошнотворным запахом изо рта. Я даже на мгновение представил, что передо мной большой грубый огр, а ни какой не мужчина в чёрной облегающей футболке, зауженных джинсах и чёрно-белых кедах.
- Что вы имеете против моего брата? – выдавил я, чувствуя, как моё горло медленно и бесповоротно сжимается от страха.
- А ты уже забыл, малыш, что о чём я тебя сегодня предупреждал? – сказал второй. Я вспомнил его. Это был тот самый парень, которого мы с Костей встретили около своего дома.
- Вы из-за той девушки, да? Так ведь она сама к нему подошла! И поманила за… собой, - под конец я уже стал заикаться, так как ясно ощущал приближение драки. Я жутко боялся боли, потому всё происходящее стало как в страшном сне – покрытое пеленой ужаса.
- Так, слушай меня, малыш, мне наплевать, кто кого там поманил. Ясно? Я предупреждал? А? Не слышу? Предупреждал, спрашиваю? Чего молчишь? Предупреждал? – всё сильнее надавливал он.
Моя голова насколько можно вжалась в плечи и была абсолютно пуста, я совершенно не знал что ответить. А страх сковал мою челюсть, отняв возможность пискнуть хоть что-то; слова оправдания застыли на языке, и не могли никак сорваться.
- Короче! – вдруг громогласно обрезал Костя, словно только-только вышел из оцепенения, - чего надо-то? Говори сразу, не задерживай, мне ещё завтра на работу надо.
- Опа, ещё один расхрабрился, - ядовито усмехнулся первый мужчина, - короче, так короче. Пошли, выйдем и разберёмся, чё да как.
- А здесь что? Не нравится? Музыка слишком громкая? Сортиром пахнет? – вскипел Костя.
- Ты, парень, совсем обнаглел, - сказал второй.
- Чёрт, да пошли вы на…! Что вы к нам пристали, идите к нашему грёбанному брату, мы тут не причём! – возмутился Костя. И тут же получил пощёчину от первого.
- Ты как с нами разговариваешь, парень? Не зазнался, а? – враждебно спросил он.
- Нет, не зазнался, - только и нашёлся ошарашенный Костя.
- А что тогда? Чего дерзишь? Пошли, выйдем и разберёмся во всем, - уже более настойчиво сказал второй. Костя беспомощно взглянул на меня и по выражению его глаз я понял – придётся драться. Я всё ждал: когда же появится Рома? В такие сложные минуты он всегда возникал из неоткуда и всё ловко улаживал. А я ничего не мог поделать. Ничего. Порой Костя тоже мог как-то всё устаканить, но не я.
Мы вышли на улицу. На крыльце никого не было, но нас с Костей, точно приговорённых к расстрелу, всё равно повели за угол. Буквы, прежде ярко и восторженно мерцающие над крыльцом, теперь не казались мне таковыми. Они горели как-то зловеще, от одного мимолётного взгляда на них я поёжился. Мы остановились. Вокруг – не души и поразительно темно. Бледные, отожранные лица мужиков нависли над нами, буравя нас своими холодными глазами. Мои руки кошмарно тряслись, слава богу, во мраке никто этого не заметил.
- Ну, чё скажете? – спросил первый. Я понимал – что бы я ни сказал, всё равно результат будет одинаковый.
- Бейся, - выдохнул я и встал в боевую стойку.  Мужчины издевательски загоготали; их глаза заслезились толи от смеха, толи от жалости ко мне. Этим моментом и воспользовался Костя. Он ринулся на одного. С размаху врезал ему по трясущейся от смеха челюсти. Мужчина пошатнулся. Слегка попятился. Но не упал. А я с воплем прыгнул на второго. Крепко обнял его. Попытался повалить. Я знал – он увернётся от любого моего удара. Его кулак достанет меня, прежде чем что-либо сделаю. Потому пытался свалить противника. Пригвоздить его к земле. Я бил его. Царапал. Кусал. Сжимал, что есть сил. Давил своим весом. Но он довольно быстро оторвал меня от себя. Одной рукой придерживая, второй дал под дых. Я задохнулся, болезненно кашляя.
- Ну что, жалкий ясновидец, не смог такого предвидеть, а? – язвительно хохотал он.
Я мельком посмотрел в сторону Кости. Его избивал второй мужчина, который, правда, сам имел помятый вид. В голове стучала кровь. В глазах играл калейдоскоп. Но я не собирался сдаваться. Однако, как только я молниеносно (как мне показалось) разогнулся, чтобы нанести удар, кулак мужчины врезался в моё лицо. Я отлетел в сторону, чуть не стукнувшись о стену здания.
- Ладно, Егор, думаю, хватит. Они уяснили урок. Пошли. В следующий раз попридержат своего брата.
И они ушли, оставив нас с Костей, растёкшихся по мокрому асфальту. Брат встал первый, и, прихрамывая на левую ногу, подошёл ко мне. С помощью его руки я приподнялся, и, завернув за угол, мы вместе медленно пошли к ближайшему такси. Я вдруг кое-что вспомнил. Огляделся по сторонам. Но Юли нигде не было видно. Я оставил её ещё там, у гардероба. Но, думаю, с ней ничего не могло случиться. Она очень удачлива и вряд ли влипла во что-то неприятное. Но на душе всё равно паршиво. Избитым себя вообще не очень приятно чувствовать. Я почти как мешок с картошкой – тяжёлый, грязный и обезображенный. Слава богу, таксист согласился довести нас таких с Костей, плачевно выглядевших. Правда, взял на сотню рублей больше, паршивец.


3.


Порядка двух дней мы с Костей не разговаривали с Ромой. Старший брат отшучивался, старался нас задобрить, всё время улыбался, пытался меня склонить на свою сторону, без конца мне подмигивал, но я упорно не давал его обаянию меня околдовать. Я оставался непреклонен, пока был непреклонен Костя. А Костя мог злиться и обижаться на брата очень и очень долго. Также благодаря Роме я ощутил себя  беззащитным, беспомощным рохлей. Мне стало жалко себя, а это ужасно. Что может быть бесполезней и вредней, чем жалость к самому себе? Она тормозит развитие любого человека! Ведь в каждом человеке есть учитель и ученик. И если учитель начнёт жалеть своего ученика, предельно мягко к нему относится и давать свободу во всём – то в лучшем случае ученик останется неучем, а в худшем – это приведёт ученика к гибели. Стоит ли после такого сравнения себя жалеть? И всё же я очень низко упал в своих глазах. Другие могли восхищаться моими шрамами, какой я отважный, вступил в неравный бой. Но я-то знаю, как всё было на самом деле, как меня охватывал леденящий страх, как меня вынудили драться. Правда, ни я, ни Костя об этом не скажем. Это наша семейная фобия – показаться слабыми. И Рома боится, и Костя, и я, и даже отец – он тоже всегда, когда ему становилось плохо, уходил в спальню и запирался, дабы никто не видел его слабости. Этот страх в полной мере передался нам, истинным сыновьям, настоящим Парсифалям.
Когда в тот злополучный день мы уже под рассвет вернулись домой, опустошённые, обессиленные и мрачные, то встречать нас выскочил из гостиной полуголый Рома, с просьбой подождать ещё немного на улице. Но разглядев наш внешний вид,  он тут же умолк и ошарашенно на нас уставился. Тогда-то мы с Костей безмолвно условились объявить брату бай-кот. На все допросы с его стороны мы гордо молчали, они были чистой воды лицемерие. Он и без них прекрасно понимал, откуда у нас такой потрёпанный вид и кто виновник всего случившегося. Спустя пять минут из гостиной вышла та самая девушка, с которой ушёл из клуба Рома, и краешком глаза глядя на нас, быстро прошмыгнула в коридор.  Лицо Кости так и осталось непроницаемой маской, сколько в тот момент я в него не всматривался. Я ему крайне сочувствовал.
На третий день всё же Костя вынужден был заговорить с Ромой. Поскольку Рома являлся ответственным за оплату коммунальных услуг, постольку пришлось ему сообщить, что у нас кончаются деньги (а финансы у нас были общие). Рома тогда весело рассмеялся и вынул из своей куртки целую пачку тысячных купюр, скрепленных резинкой. Пачка приглушённо шлёпнулась на стол, приковав к себе наши с Колей изумлённые взгляды.
- Откуда у тебя это? – удивился Коля, покусывая нижнюю губу.
- Выиграл, - ухмыльнулся Рома.
Он также достал из кармана небольшой пистолет, от которого даже на расстоянии веяло мёртвым холодом. Рома спрятал оружие в шкафу, под своими полотенцами.
- Это ты тоже выиграл? – подозрительно спросил Коля.
- Ну да, - ослепительно улыбнулся Рома.
- Не вижу здесь ничего смешного. Ты хоть понимаешь, что нас могут оштрафовать за хранение огнестрельного оружия? У тебя ведь нет лицензии, если мне память не изменяет.
- Да брось чепуху молоть, братец. Ну кто нас сдаст? Если только ты!
- А прошлый хозяин пистолета где? Или ты его прихлопнул этим же пистолетом?
- Ой, да он честный человек! Ты ведь знаешь, как меня все любят! Он ничего не расскажет. Ни он, ни его друзья, с которыми я играл в покер.
- Ах ещё его друзья видели… По-моему ты слишком наивный для гения, брат.
- Брось, им не выгодно доносить на меня. Ведь я их юридические дела постоянно проворачиваю… Отмываю деньги, так скажем.
- Даже так? Разве к юридической сфере относится отмывание денег?
- И к юридической тоже. Тем более ты забыл – я мастер на все руки!
- Что ж, будем надеяться на то, что ты правду нужен тем людям, иначе…
- Всё будет хорошо, братец! – оптимистично закончил Рома и похлопал Костю по плечу.
Старший брат отправился в душ, а Костя так и остался стоять на месте, угрюмо смотря ему в след.
- Ты мрачнее тучи, брат, что такое? – спросил его я.
- Да он не только чистоплюй и тщеславный нарцисс, он оказывается ещё просто дурак. Самый настоящий дурак, - хмуро ответил мне Костя.
- Он наш брат и мы ему за многое обязаны, он имеет право на недостатки, - вступился за Рому я.
- К чёрту его. У него лучше получается приносить беды, чем помогать, - отрезал Костя и отвернулся, больше не желая слышать моих оправданий по поводу старшего брата.

Самое интересное ждало нас впереди. До последнего момента мы были не так знамениты. Нас знали исключительно в родном городе. Пару раз брали интервью местные газеты. Однажды приглашали на радио. И не более того. Но по воле случая, при подготовке какого-то высокобюджетного документального фильма про паранормальные явления, сценаристы случайно наткнулись на информацию о нас с Ромой; впоследствии братьями Бенгальскими заинтересовались некоторые журналисты, рьяно желающие совершить сенсационное открытие. Ясное дело, вскоре всё министерство СМИ – а по-другому это огромную сферу общества не назовёшь – знало о том, где мы живём и что из себя представляем. В общем-то, основное внимание уделялось Роме. Его без околичностей расспрашивали о детстве, юношестве, планах на будущее, о том, как он живёт сейчас. Моим даром тоже интересовались, однако его нельзя было наглядно продемонстрировать, ведь ясновиденье оставалось для меня бесконтрольным – что явно не вписывалось в рамки сенсации. Навык телепатии также отметался – он был ещё слишком слабо развит во мне, чтобы открыто о нём рассуждать. А вот Костя вовсе раздражался на внезапное водворение журналистов в нашу жизнь. В нём работники СМИ ничего не разглядели и потому очень быстро остыли к нему. Что больше всего бесило Костю, так это коллективные фотографии, под которыми стояла наша фамилия: на них были изображены только я и Рома, а Костю ловко вырезали, дабы не разбавлял мистических братьев своей обыкновенной личностью.
Один журналист особенно врезался мне в память. И не из-за волшебной  пронырливостью или мастерства вымогания информации, которые свойственны каждому второму папарацци.  Нет. Просто он был очень красив и обаятелен. Высокий загорелый лоб, длинные каштановые волосы, томный взгляд исподлобья -  всё гармонично складывалось в некий образ современного Аполлона, не мускулистого, но и не субтильного. Милая улыбка вкрадывалась в доверие, а приятный грудной голос заметно расслаблял. Ему не нужно было пускаться в использование дешёвых фокусов, чтобы получить нужную информацию, напротив, он вёл себя предельно благородно и не претендовал на подноготные тайны собеседника. И, в конце концов, купаясь на его добродушие, мы сами всё выкладывали. Часто сопровождала его странная тихая девушка с массивным лицом. Когда её о чём-нибудь спрашивали, то она говорила так, словно за что-то  извинялась, напряжённо хихикала и заметно нервничала. Я очень удивлялся ей, ведь она ничем, по сути, не занималась – просто сидела в сторонке и смотрела в одну точку, погрузившись в себя.
- А как вы думаете, - спросил красивый журналист меня, - вашему брату не слишком тяжко сносить то, что некоторые газеты обвиняют его в шарлатанстве или принятие каких-то запрещённых препаратов?
- Нет, я так не считаю, ему глубоко наплевать на эту клевету, - ответил я.
- Вы считаете его толстокожим? Ему нипочем любые оскорбления?
- Дело не в этом, дружище, просто он как бы пропускает их через себя, при том так, что они в нём не задерживаются, а сразу летят куда-то дальше. Вот представьте, была бы у Ромы в животе большая дыра, а оскорбления и обвинения – это шары с шипами. Так вот такие шары всегда попадают в его дыру, что никакого вреда ему не наносится…
- Хм, весьма интересное сравнение. Что же ваш брат будет делать, если он потеряет свой дар?
- Что за глупости, такого не случиться!
- Ну а вдруг, представьте на минуточку… Что он будет делать?
Я ненадолго задумался и, найдя ответ, сказал:
- Либо останется таким же, как есть – весёлым ветрогоном и авантюристом. Либо… будет денно и нощно работать и учится, совсем как Коля.
- Очень интересно… А ваш второй брат, Коля… Почему он оказался обделён судьбой?
Меня взбесил этот вопрос, но журналист так сладко и примирительно улыбнулся, что я почувствовал себя неловко из-за секундной слабости и спокойно ответил:
- У него есть дар. Просто он его ещё не обнаружил.
- Да? Наверное, вы правы. А что насчёт вашего дара?
- Увы, он бесконтролен и я не могу сейчас его продемонстрировать.
В этот момент в гостиную, куда я вежливо и доверительно пригласил журналиста, вошёл Костя и неприязненно скосился на гостя, поджав губы и положив руки на бёдра.
- Добрый день, уважаемый Константин! Прекрасный галстук у вас! – отметил журналист. Я присмотрелся – и в правду, на Косте новый элегантный галстук, не похвалить который просто было бы преступлением.
- Вы до приторности милы, - нахмурившись, отозвался он, - когда вы от нас уйдёте?
- Вы меня выгоняете? -  ехидно спросил журналист, - прямо гоните в шею?
- Вы доставляете мне неудобство своим присутствием, - громко, но тактично ответил Костя, презрительно упёршись взглядом в глаза журналиста. Затем плавно отвернулся и пошёл к графину, стоявшему на тумбочке, чтобы налить себе воды.
- Вот значит как, - озадачился журналист. Его улыбка не действовала, обаять Костю не получалось.
- Вы ещё здесь? – спросил Костя всё ещё стоя спиной к журналисту.
- Уже ухожу, - спокойно уверил его тот и, безмолвно поклонившись мне головой, отправился к двери. Я пошёл за ним закрывать. В дверях он остановился и огорчённо сказал:
- Как жаль, что я не застал Романа, а Константин настолько ко мне не терпим… Ах, сложная моя работа…
- Ничего, всё у вас получиться, - пожалел его я, и добавил, - приходите завтра в это же время. Вместо Кости вы тут обнаружите Рому.
- Превосходно! – воскликнул журналист и, окрылённый известием, удалился.
Свои претензии Косте я высказывать не решился, так как знал, что дело это абсолютно бесполезное и неблагодарное.

Настал следующий день, такой светлый, солнечный и воодушевляющий на новые поступки. Как только я проснулся, так сразу вспомнил, что сегодня днём к нам придёт тот замечательный журналист, которого незаслуженно прогнал Костя. Я был рад новой встречи этим человеком, однако всё же решил ничего не говорить об этом Роме. Просто прекрасно знал, как он любит давать интервью (уж чем-чем, а тщеславием Рома не обделён) и тем самым хотел сделать ему сюрприз.
Мне пришлось весьма попотеть, чтобы выправить из дома Костю до назначенного для гостя часа. Настоящий беспричинный страх одолевал меня – а вдруг журналист чрезвычайно пунктуален и всё-таки столкнётся со средним братом? И правда, с удивительной точностью журналист пришёл вовремя, но, к моему большому облегчению, разминувшись с Костей. Мы поздоровались друг с другом и он сердечно меня поблагодарил за большое доверие, и пылко пообещал, что ни один посторонний журналист нас не побеспокоит, пока мы работаем сугубо на его газету. Мне показалось странным выражение – “работать на его газету”, словно не он штатный журналист, а мы – штатные знаменитости, о которых исправно повествует еженедельник в каждом своём номере. Но я посудил не придавать этому особого значения и проводил гостя в комнату, где Рома сидел на своём излюбленном белом кресле и внимательно читал книгу. Всегда было интересно наблюдать процесс чтения брата: казалось, что видишь в его глазах еле видные мелькания записанных на подкорку слов, предложений, глав и так далее. А затем только попробуй, спроси его о любой фразе героя книги, и Рома преспокойно назовёт точную страницу и строчку, где находится эта фраза, а также на память дочитает страницу до конца.
И сейчас первое, что попросил сделать Рому журналист – наглядно продемонстрировать свои способности – что Рома сделал с большим энтузиазмом, выудив из памяти целую страницу, и с выражением её прочитав, а затем продекламировав страницу из “Братьев Карамазовых” и ещё полторы из “Войны и Мира”. Журналист восторженно ему похлопал, тем самым потешив самолюбие моего брата, и приступил к интервью.
- Итак, уважаемый Роман, что вы можете сказать про свой дар?
- Ох… Да это дар свыше. Это мой билет в рай! Я могу делать, что угодно или совсем ничего не делать и всё мне сойдёт с рук, вы понимаете?
Я вдруг почувствовал лёгкое недовольство бахвальством брата. Он говорил как ребёнок. Хотя, в этом весь он и я люблю его именно таким.
- Свыше?.. Значит вы верующий? Почуете на лаврах и благодарите за это Бога?
- Честно говоря, я считаю, что Бог наш насущный – один, и живёт он в нашей собственной груди. А верую я только в себя. В свои силы. И поскольку я верю в себя – а я человек, что не трудно заметить – постольку верю во всё человечество. Но всё же в большей мере лично в себя.
- Вот значит как. Очень интересно. Скажите, уважаемый Роман, а вы чувствуете себя счастливым? В данный момент, имею ввиду.
- Думаю, да. Знаете, в размышлениях о счастье, я более всего склоняюсь к точке зрения Эпикура. Он говорил, что счастье – это получение удовольствия от жизни; наслаждение тем, что мы имеем. У меня есть два любимых брата – настоящие мои друзья. У меня есть деньги, есть карьера, есть внимание женского пола, есть квартира и машина… Вот уже растёт моя слава. У меня есть всё, что хочет любой человек в моём возрасте, так почему же мне быть несчастным?
- Но ведь вы же не любой!
- Совершенно верно, однако потребности у меня точно такие же, как и у любого.
- Роман, а не боитесь ли вы, что потеряете свою память? Если она сгинет? Что тогда?
- Нет, никуда она не денется, пока я жив и здоров.
- Но, а если теоритически представить…
- Нет, значит – нет, - с неожиданным холодом отрезал Рома и закрыл тему.
Они ещё долго общались, пока я полунамёком не напомнил журналисту о том, что чем дольше он у нас находится, тем больше у него вероятность столкнуться с озлобленным Костей. Тогда журналист, понимающе улыбнувшись мне, откланялся, отблагодарил нас обоих, и с весьма довольным, точно у сытого кота, выражением лица покинул нашу квартиру. Мне, как всегда, стало немного обидно, что интервью прошло исключительно с Ромой, но я заставил смириться с этим фактом. Не хотелось ступать на крайне не привлекательную дорожку завистливого Кости.
Посмотрев на время, я вспомнил, что меньше чем через час должен находиться в условленном кинотеатре – там меня будет ждать Юля.


4.


Лёгкое волнение и Приподнятое настроение – вот кто меня сопровождали по пути в кинотеатр. Стоило только вспомнить о том, что я хочу предпринять, так сразу внутри холодеет, а ноги становятся ватными. Однако же подумай я о Юлиных тёплых поцелуях, ласковых взглядах, сердечных вздохах на моей груди, о которых я трепетно мечтал, так в душе поднималось рассветное солнце, застилая весь внутренний мир мягким розовым покрывалом. А на губах уже чувствовался сладкий привкус поцелуя, такого необходимого и чувственного, безоглядного и долгожданного.
Вечер словно играл на гитаре – такими же трогательными и романтичными как её струны, казались звуки вокруг. Лёгкий шум машин, стуки каблуков, весёлый смех, приветливый шелест подрастающих листьев на деревьях. Каждый светофор учтиво предлагал мне зелёный свет, а я благодарно шёл вперёд, через мгновение забывая о всякой опасности на дороге и переносясь во времени – именно на тот момент, когда моя мечта сбывается, и нет больше ни страданий, ни печали.
Я думал о нашей с Юлей жизни, представлял, как, вопреки всякой разлуке, мы вечно будем вместе. Иногда вмешивались два голоса, наставляли, попрекали. “За свою юность мы должны попробовать всё… и всех. Да-да, я говорю о женщинах, дорогой братец! Ты ещё успеешь жениться, насладиться оковами брака и так называемой любовью до гроба, но сейчас… сейчас нужно тратить именно на удовольствие, пока оно ещё доступно для тебя. И уж раз ты так бережно относишься к любви, так запомни, что  тот, кто нагулялся в юности, уже не изменит своей жене на протяжении брачной жизни, а тот, кто ещё в юные годы запретил себе донжуанские приключения, знай – он самый вероятный изменник”. Другой голос мне говорил не меньшую правду: “Влюбляйся на здоровье, мелкий, но запомни, что чем больше поцелуев, чем дольше страстные взгляды и объятия – тем хрупче и холоднее ваши отношения. Они очень скоро остынут, и останется либо бежать прочь самому, либо гнать прочь её. Именно так грубо. А как же? Ты же не хочешь, чтобы тебя тянули вниз твои старые, исчерпавшие себя отношения?”
Оба они правы. Ну и что с того? Из-за их умных мыслей я не собираюсь отказываться от своего счастья. Беря на заметку их советы, постараюсь не совершать ошибки, и всё будет хорошо. Я стою в задумчивости на очередном перекрёстке, ожидая, когда светофор мне радостно выдаст свой зелёный “можно идти” и внезапно чувствую, как о мою правую ногу что-то нежно трётся. Склонов голову, замечаю рыжего мелодично мурлыкающего кота. Он украдкой смотрит на меня своими карими, полными безмятежности глазами и продолжает ластиться. А мои губы расплываются в счастливой улыбке. Ну не это ли знак? Я накланяюсь и глажу кота по его гладкой приятной шёрстке и он, кажется, тоже мне улыбается, причём по-настоящему – глазами.
Но светофор разрешает идти дальше, и я на прощание последний раз провожу рукой по его мягкой отливающейся на солнце спинке и пускаюсь в путь. Перейдя дорогу, оглядываюсь – кот всё также стоит на прежнем месте и провожает меня грустным взглядом. Так тепло от этого внутри…
У дверей кинотеатра я вновь ощущаю лёгкий мандраж, мимолётное беспокойство, которое быстро преодолеваю. В кинотеатре шумно, здесь играет оживлённая музыка, всюду мелькают радостные лица – ну чем не танцевальный клуб? Но нет, тут царит культура; кино – это искусство, и ничего инстинктивного, первобытного, что можно заметить в клубах, здесь нет. Мерцают экраны игровых автоматов. Ходят взад-вперёд с серьёзным видом охранники. Девушки, проходящие мимо, расплёскивают по воздуху пряный аромат духов. Я подхожу к кассе и беру заранее заказанные билеты. Фильм, на который идём – драма. Просто Юлин выбор остановился именно на этом фильме.
Конечно же, она опаздывает. Сколько не живи на свете, а всегда девушки будут опаздывать, зато приходить во всей красе, очаровательными как никогда. Даже имея взбудораженный вид и запыхавшиеся от спешки, они не теряют своей пленяющей красоты. Зная, что обычно Юля покупает перед кино, я подхожу к барной стойке, чтобы попросить сок и попкорн для нас обоих. Внезапно на моё плечо легко опускается чья-то мягкая тёплая ладонь, и я уже чувствую её улыбку за своей спиной. Оглядываюсь – она стоит: радостная, довольная, прекрасная. Какой из меня великий ясновидец и телепат, когда рядом она? Нет, просто обычный юноша, беззаветно влюблённый в неё.
Мы сердечно обнялись и пошли в зал. Сели рядом; я убрал подлокотник, чтобы прижаться к ней. Фильм ещё не начался, и потому отовсюду доносились обрывки слов, восклицания, разговоры. Я взял её руку в свою, и от прикосновения у меня вскружилась голова. Как будто на темном потолке засветились звёзды, а всё вокруг превратилось в пар – но это не видение, всего лишь внутренний восторг души, облачённый в такие живописный формы.
- Ты знаешь, на днях я видела настоящую лису! Такая милая, лает как собачка и мурлычет, как кошка, и глаза добрые-добрые… - рассказывала она.
Я расплылся в улыбке.
- Почему же ты её не купишь? У тебя скоро день рождения, может, ты хочешь увидеть такой подарок?
- Ты что?! А кто за ней ухаживать будет? Дома днём никого нет, а она, не дай бог, сотворит что-нибудь с собой… Нет… Эх… придётся на неё любоваться каждый раз в гостях.
- У тебя обязательно будет много лис, честное слово, - ласково утешил её я.
Она словно не замечала моего обожания. Или принимала его за что-то другое. Я пристально и любовно посмотрел ей в глаза.
- Ой, не надо, не смотри на меня так! – вскрикнула с улыбкой она и зажмурилась, вдобавок прикрыв руками глаза, - ты меня смущаешь своим взглядом…
- Почему? Что в нём такого?
- Не знаю… Просто не смотри. Хорошо?..
- Ничего не могу обещать, - лукаво ответил я.
А затем, собравшись с силами, нерешительно добавил:
- Ты знаешь… Я давно хотел сказать тебе…
Но внезапно погас свет, и массивный экран загорелся пёстрой рекламой.
- После кино скажешь, а сейчас давай смотреть! – требовательно и радушно сказала она и упёрлась взглядом в экран. Ничего не оставалось, как оттянуть с объяснениями. Первое время мысли об этом не выходили из головы, однако вскоре происходящее на экране всецело поглотило моё внимание.
Фильм оказался выше всяких похвал, и всё время держал в нужном напряжении, в  переживании за героев. После него ещё долго не получалось отойти от впечатления, голова была тяжёлая и заполненная мыслями, фантазиями, рассуждениями о фильме с самим собой. Но нужно срочно переключаться с внутреннего мира на внешний. Предстояло ещё сделать самое главное – объясниться.
Я тепло улыбнулся Юле, взял её за руку и подвёл к отдалённому, более-менее отгороженному от окружающего шума, кожаному дивану. Мы присели. Я заметил, как внимательно она следит за выражением моего лица.
- Я хочу тебе кое о чём признаться, - снова нерешительным тоном начал я.
Она приняла сосредоточенный вид и чуть наклонилась вперёд, показывая, что вся во внимании.
- Понимаешь, я давно уже перестал к тебе испытывать дружеские чувства, но всё боялся тебе сказать…
Я вновь оглядел её лицо; оно – каменная маска.
- Короче говоря, я… хочу тебе предложить углубить наши отношения. Хочу… предложить встречаться как парень и девушка. Ты понимаешь? – еле сдерживая дрожь в голосе, закончил я. И внутренне себя обругал за то, что не хватило духу сказать три заветных слова. Хорошо хоть что-то проговорил в нужном ключе.
Она долго смотрела на меня молча и, наконец, истомив ожиданием ответа, разомкнула губы:
- Боже мой… прости меня. Ты мучаешься, да? Я не знаю что сказать… - она отвела глаза в сторону.
- Скажи, что ты думаешь, ответить на моё предложение, - выдохнул я, испуганно смотря на неё.
- Понимаешь, ты славный, и мне очень дорог. Даже и представить не могу своей жизни без тебя… Но у меня не получается видеть тебя на месте моего парня. Я уже не вижу в тебе мужчины, прости…
Как будто кусок плоти оторвали от меня – такое было чувство. Резали мой живот канатом, четвертовали, колесовали… В какую-то долю мига я прошёл все древние казни. Каждое её слово било меня как плётка или шпицрутен, оставляя заметный след в моей душе.
- Ты понимаешь, - вдруг снова начала она, увидев моё потемневшее лицо, - просто мне сейчас вообще не хочется иметь никаких отношений и…
Я ничего не слышал. А что там утешения? Всё сказано – ненавистный мой страх, вечное бессилие и мягкость, впечатляемость, даже некоторая раболепность!  – все мои главные враги произвели демонстрацию силы. Объединившись, ударили в слабое место. Проткнута стрелой моя ахиллесова пята, но кровью истекает сердце. Я ничего не слышал и не видел. А потом вернулся в реальность и претворился, что всё нормально и ничего страшного не случилось, что я непробиваемый стоик. Так и закончился вечер.

Ночь темна, ничего нежного от неё не дождёшься. Влажный воздух старался взбодрить мой томившийся печалью разум. Но безрезультатно – в голове мрачной кинолентой возникали нелестные образы встречи с Юлей; не известно, сколько бы это самоистязание длилось, если б меня не окликнул Костя, очевидно тоже возвращающийся домой. Я оторвал свои помутневшие глаза от мокрого асфальта и встретился с потухшим взглядом брата. Сразу же забыв всю горечь обрушившегося на меня несчастья, я самым участливым и заинтересованным тоном спросил его:
- Что у тебя случилось, Кость? На тебе лица нет!
- Да так… - многозначительно ответил он и на минуту отвернулся, чтобы скорбно помолчать. Он всегда так делал, чтобы больше разогреть мою жалость к нему. Я же, в свою очередь, ощутил теплящееся в моем сердце сожаление, такое ласковое и непосредственное, почти как любовь матери к сыну.
- Так вот, настигла меня новая неудача… - снова заговорил он, не отрывая глаз от скудно мерцающей на холодном небе луны, - но я даже этому рад.
- В смысле? Что ты хочешь этим сказать? – не совсем понял я.
- Кажется, я снова влюбился, мелкий, и влюбился опять не в ту девушку, которую следовало бы… Ты ведь знаешь, я не так-то далёк от Роминых успехов в личной жизни, покорённых и обольщённых девушек за моей спиной тоже немерено. Но наш великий брат, - называя так Рому, Костя нахмурился и гневно поджал губы, - наш великий брат не наделён свыше ещё одним даром – даром любви. Он сроду никого не любил. Я же постоянно влюблён. И горжусь этим. Не смотря на то, что всякая любовь у меня выходит несчастной и безответной, я несметно счастлив, что умею чувствовать, не в пример этому бездушному человеку…
- Ты вообще-то говоришь о нашем брате, - напомнил я ему.
- Да, да… Но ты же меня понимаешь, мелкий, я говорю с тобой искренне, честно, как ни с кем другим. Открываю тебе свою душу… Ты ведь меня понимаешь, правда? Понимаешь ведь?
Я его вправду понимал. Бедный мой брат, обречённый на постоянные муки.
- А знаешь что? - вдруг воодушевлённо воскликнул он, его лицо посветлело, -  ведь любое препятствие, любое лишение в нашей жизни – это огромное благо! Преодолевая очередную преграду на своём пути, спотыкаясь об очередную кочку и поднимаясь, ты знаешь, что ещё на шаг приблизился к своей заветной мечте! Запомни, стоит благодарить мир за то, что он даёт нам беды и строит козни – таким способом он делает нам большую услугу, как бы говоря: “ну что, дружок, теперь чуть ближе к своей цели! ”
Мне было немного странно слышать такую несколько забавную речь от моего вечно серьёзного брата, но где-то в глубине души я отчётливо понимал, что во многом он прав.
- И что же, твоя ядовитая зависть тоже благо? – с любопытством спросил я.
- Конечно! Зависть – проклятие моей жизни, вместе с тем и самое большое благо, заставляющее меня развиваться и двигаться дальше. Она даёт мне мотивацию действовать, быть лучше, умнее, быстрее!.. Так что я вроде как благодарен Роме, хотя ничего это не меняет…
И Костя вновь задумался, его лицо, освещённое тусклым фонарным светом, окаменело, спрятав все свои размышления вовнутрь, как будто время откровения закончилось, и брат тотчас замкнулся в себе. Только глаза его остались живыми, уподобившись двум хрустальным шарам, в которых я, как чародей, мог разглядеть прошлое, будущее и настоящее. Потому пришлось вложить все свои силы в борьбу с соблазном, чтобы не заглянуть в душу брата.
В это мгновение меня охватило удивительное чувство. Видно, истратив все свои на тушение пожара любопытства, я невзначай открыл своё сознание для видения. “Видеть” на улице мне совсем не хотелось, тем более рядом с братом, погрузившимся в транс, который даже и не заметит моё отсутствие. Потому я из последней мочи поборол в себе позыв к видению, который выражался в постепенном превращении окружавших вещей в пар. Прорвалась лишь тонкой ноткой ужаса интуиция – и сразу же потухла. Я даже порадовался своей проницательности – судя по ощущению интуиции, видение было отнюдь не вдохновляющим.
Незаметно для себя мы подошли к нашему дому: один – в глубоких раздумьях, точно великий философ, другой – с помутневшим неземным взором, словно какой-то шаман в процессе колдовства. А чуть в сторонке, по стене дома, возвышаясь над двумя путниками, точно самоуверенные Голиафы, шагали две чёрные тени. Неожиданно Костя схватил меня за руку так резко, что я чуть не свалился на землю. На моё желание спросить у него, в чём дело, он шикнул и повелительно указал пальцем, в какую сторону нужно смотреть. Около нашего подъезда стояли два человека; одного я сразу узнал – величественный стан и живой властный голос могли принадлежать только Роме. Вторая фигура была женская, и сколько не напрягай зрение, не получалось ничего разглядеть помимо тёмного силуэта. Послышался льющийся ласковой трелью женский смех. Мне стало хорошо от этого смеха. Я на мгновение оглянулся на Костю и обнаружил на его лице испуг, перемешанный с неверием в происходящее.
- …сейчас ко мне нельзя, - наконец смог я услышать Ромины слова, - но я послезавтра зайду, у меня есть отличная идейка…
Больше ничего поймать слуху не удалось. Однако смысл происходящего мне стал понятен. Рома всего-навсего нашёл себе очередную любовницу, но решил её потомить в ожидании их половой близости. Порой он прекрасно пользовался  задним сидением своей машины для исполнения своих плотских желаний, но, видно, в этот раз его мало удовлетворял подобный вариант. Что ж, дело полностью Ромино. Одно оставалось неясным – выражение лица Кости.
Как только Рома поцеловал на прощание девушку и зашёл в подъезд, мы сразу рванули в кусты, дабы не быть замеченными девушкой. Размеренно стуча каблуками по мокрому сверкающему асфальту, она с заметной улыбкой прошла мимо нас, не заметив. До ноздрей донёсся приглушённый древесный аромат духов, от которого внутри всё так успокоилось, посветлело, что я даже испугался, как бы этот свет вспышкой не прорвался из моей груди, и девушка нас не заметила. К счастью, ничего такого не случилось, и я с умиротворённой улыбкой обернулся к Косте. Он сидел в прежней позе, его взгляд застыл в том месте, где только что лицо девушке проплыло перед нами. Даже в страшной темноте было видно, какой Костя неестественно бледный, мне даже на миг показалось, что он вовсе не дышит. После моего прикосновения, брат как-то судорожно вздрогнул, а затем, конвульсивно сжимая-разжимая кулаки, встал и вышел из кустов. Его походка отражала весь гнев и неистовство, скопившиеся в нём, пока мы сидели в укрытии. Казалось, что вот-вот участки земли, на которые он наступал, загорятся ярящим огнём. А я побежал за ним вдогонку.
Добравшись до нашей квартиры, Костя выхватил у меня из рук ключи, отпер и по-барски распахнул дверь, словно он был полноправным хозяином нашей общей обители. Вошёл он такими же гневными шагами, не гнушаясь громыхающего барабанного топота. Рома вышел из спальни и удивлённо уставился на брата, а Костя, не церемонясь, дал ему  звонкую пощёчину. Я думал, что он тут же начнёт выставлять свои права на ту девушку, но секунду спустя понял, как глубоко ошибся.
- Ты!.. ты забыл?! – кипящим тоном начал он.
- Что имеешь в виду? – металлическим голосом спросил Рома.
- Ты забыл как нас Мишкой отколотили из-за тебя?! Ты опять нарываешься?! Крутишь шашни с какой-то шлюхой!
- Попридержи язык, брат, я не имею желания вечно терпеть твои выходки. Пора тебе брать себя в руки, иначе…
- Да ты понимаешь, мы своим собственным здоровьем за твои похоти платим! Ты разве не знаешь, что у той девушки есть парень, и, кажется, те ребята, что на нас напали – его друзья?!
- Откуда мне знать. Ничего не случиться, поверь уж, тот парень, о котором ты говоришь, в последнюю очередь узнает о наших…
- Да, а остальной народ не пройдёт и дня как узнает, да?! И не парень он, а мужик, влиятельный мужик…
На этом я оставил бранящихся братьев, вошёл в ванную и включил на полную катушку воду, чтобы не слышать их сверлящих мою голову голосов. Так устал, я так устал…







5.



Ещё до того, как мы переехали на нашу новую квартиру, я начал готовиться к досрочной сдачи экзаменов. Исходя из моих весомых успехов в учёбе, мне благосклонно позволили раньше времени расквитаться с таким тяжёлым грузом на плечах, как итоговые экзамены, чему я был несметно рад. Потому в последний день перед экзаменом не вылезал из-за учебников, пытаясь запихнуть в голову всё, что из неё успело вылететь за последние две недели подготовки. Повторял-учил-учил-повторял и сетовал на то, что у меня не такая память, как у Ромы. Незаметно для меня солнечное утро сменилось приветливым днём, а день, в свою очередь, завершился прохладным вечером и непроглядной беззвёздной ночью – именно так для меня пролетели последние четырнадцать часов беспробудной подготовки. В этот день я не позволял расплываться моим мыслям, разве что пару раз отвлёкся, но вынужденно. Первый раз прискакал  счастливый, весь сияющий от радости Рома и вручил мне какой-то модный журнал, где приблизительно посередине нашло своё пристанище недавнее интервью (про себя я невольно удивился скорости работы журналиста), а также известил меня, что наши родители уехали отдыхать куда-то в Европу на всё лето. Эту новость я встретил без явного восторга – они даже не попрощались перед отъездом, неужели стали такие обидчивые к старости? Во втором случае я сам себя оторвал от работы, заметив, что мои видения и даже самая скудная интуиция смиренно молчат, чему я внутренне порадовался – ведь они почти ежедневно меня мучали своими ужасами с того самого момента, как мы стали жить в новой квартире. Видимо, победив видение раз, я уже надолго заглушил его в себе; вот и хорошо, значит останется больше сил на развитие более полезной для себя телепатии.
На следующий, экзаменационный день я пришёл в университет спозаранку и внимательно окинул взглядом маленькую группу удостоившихся досрочной сдачи экзаменов. Все они выглядели неважно; кто-то ощупывал под глазами здоровенные чернеющие мешки; кто-то сидел бледный и встревожено разглядывал свои трясущиеся руки; а кто-то стоял вовсе потерянный, как будто сам не понимал, каким образом здесь и сейчас оказался. Находились тут и несколько спокойно сидящих студентов, однако были они чрезвычайно невзрачны и неказисты. Про себя я с гордостью отметил, что и не выгляжу страхолюдом, которому ничего не остается, кроме как учиться, чтобы потом выбиться в люди и получить всеобщее уважение; а также не трепещу от ужаса перед предстоящими экзаменами, как все остальные. Разве что напрягал один нюанс – все экзамены проходят в один день. Но если подумать – так даже лучше: сдать всё сразу и удовлетворённо ощущать, как отлегло на душе.
Во время экзаменов, – которые были и устные и письменные – я благополучно воспользовался своим даром. В первом случае читал мысли педагогов, которые меня слушали, во втором – следил за тем, что пишут те самые неказистые ученики - “ботаники”. Однако полностью преодолеть волнение не удалось. Я всё-таки боялся, что мои фокусы вычислят, правда, каким образом, сам не мог себе ответить.

После экзамена я решил прогуляться. Остыть, так сказать. Напряжение осталось просто невероятное, руки тряслись как у профессионального алкоголика, но это ни в коей мере не мешало задушевному настроению. Я шёл по весенним улицам, любо-дорого зеленеющим, пританцовывал, смеялся, мне казалось, что всё вокруг поёт. Слышал издалека прекрасные звуки “Спящей красавицы” Чайковского… или мне показалось? Но это не важно. Я чувствовал себя счастливым человеком. Облака расходились, пропуская дорогу солнечным лучам, и на земле с блаженной улыбкой их встречал я, радовался им, просил передать солнцу спасибо за его заботливое тепло. Ветер приносил запах готовящейся курицы, ароматы маленьких радостей, звуки детских возгласов, он прикасался к моему лицу своей живительной свежестью. Как всё замечательно!
 Мне одновременно не терпелось поделиться с кем-то своим успехом, ведь высший бал по всем предметом – это не секундная удача, это результат долгих и упорных трудов. Я круглый отличник – подумать только! И не важно, что я пару раз воспользовался своим даром, это такая мелочь по сравнению с моими титаническими усилиями, с моим колоссальным старанием. Не удивлюсь, если у меня уже развилась достойная сила воли, пока я готовился.
Окрылённый своей победой, я вылетел из-за угла дома в переулок, чтобы срезать путь; в то мгновение мои глаза были слепы и невосприимчивы ко всему неожиданному, в частности – плохому. Но секунду спустя дурман счастья улетучился, розовая пелена сошла с моих глаз, улыбка медленно и безвозвратно угасла. Я сделал ещё два неуверенных шага и остановился, ошарашенно устремив взор вдаль и чуть приоткрыв рот удивления. Страх захлестнул меня, сковал все мои мускулы, но я отказывался верить глазам.
В ста метрах от меня трое каких-то мужчин дрались с Ромой. Он мужественно давал отпор противникам,  старался не подпускать никого из них близко к себе. Гений обольщения, он отвык от драк, хотя когда-то являлся чуть ли не одним из лучших борцов в городе. А теперь ему приходилось не сладко. Рома отбивался, сколько мог, но силы его были не бесконечны и стремительно иссякали. Наконец двое мерзавцев схватили его за руки так крепко, что он уже не мог вырваться, точно кролик в капкане. Третий, стал беспощадно молотить своими исполинскими кулаками по незащищённому лицу Ромы.
В этот момент я вышел из оцепенения, страх за брата толкнул меня к действию, заставив разразиться диким воплем и побежать на выручку. Словно безумный вепрь, я нёсся к этой шайке, и они, поняв, что из-за меня может сорваться их план, тут же пришли в смятение. Их хватка ослабла, и Рома вырвался из вражеских рук, он ударил одного по лицу, что тот повалился на землю, громко щёлкнув челюстью. Второй накинулся на Рому сзади, но брат дал локтём ему прямо в живот, отчего тот согнулся и болезненно запыхтел. И тут я понял, что опоздал. Я наблюдал за каждым движением третьего мужчины, всё замедлилось, покрылось дымкой, как будто началось видение. Но самое ужасное то, что всё это происходило наяву. Я видел, как этот злосчастный человек быстро крутит головой в поисках чего-то и вдруг останавливает взгляд на бесхозной  железной палке, лежавший чуть поодаль от него. Как он к ней моментально подбегает и хватает её, пока брат расправляется с первым бандитом. Как он возвращается на своё место и замахивается палкой, когда брат справляется со вторым обидчиком. И вот я совсем близко, каких-то десяток шагов отделяет меня от этого скота, со всех сил рвусь вперёд, пытаюсь остановить, замедлить его хоть на мгновение. Хватило бы даже прикоснуться к нему кончиком пальца, чтобы отвлечь. Но в последний момент он со всей своей дури бьёт палкой брата по голове, от чего Рома, охнув, падает навзничь. Его бездыханное тело разваливается на мостовой безвольной тряпичной куклой. Я истошно воплю от отчаянья и бью по сгибу ноги убийцы. Он неуклюже падает, и я его яростно избиваю ногами, мечу прямо в лицо, которое он безуспешно пытается прикрыть руками. Двое других уже встают на ноги и решительно поворачиваются ко мне, чтобы отплатить за товарища и сорванный план, но я телепатически посылаю им такой сгусток лютой ненависти и леденящей злобы, что они отшатываются от меня с перекошенными лицами, и пускаются в бегство с широко открытыми глазами. Третий пытается от меня уползти. Я последний раз наношу ему удар по почкам, и он откатывается дальше, издавая сдавленный стон от жгучей боли. Но моя боль гораздо сильней.
Я подскакиваю к брату, падаю около него и с надеждой прислушиваюсь к его дыханию. Он дышит, он ЖИВОЙ!!! Но голова лежит в луже крови, лицо расквашено и неприкрытые веки обнажали закатившиеся глаза. Страх за брата снова наполняет меня с лихвой, мне срочно нужно вызвать скорую. Я оглядываюсь по сторонам. Кроме отползающего в сторону избитого мной мужика, никого нет. Странно, должен же кто-нибудь был слышать шум потасовки. Я рывком вскакиваю и тут вспоминаю, что у меня же есть мобильный телефон! Я тотчас набираю номер скорой помощи и сообщаю по свои координаты, вглядываясь в табличку на ближайшем доме. Пока я жду скорую, то чуть не схожу сума от возрастающего ужаса, что вот сейчас на своих глазах потеряю брата.
Но, наконец, подъезжает белая машина и забирает нас с Ромой. Я оглядываюсь – третьего бандита и след простыл. Но минуту спустя о нём забываю – сейчас совсем не до него. Настанет ещё время мести.


6.


Прошло две недели. Две короткие, монотонные и безрадостные недели, показавшиеся мне адской вечностью. Я рассказал Косте о случившимся, и он даже как-то не разволновался за Рому. Меня это задело, раньше я всегда относился с пониманием к Костиной безразличности к жизни брата, но сейчас мне было совершенно не ясно, ну как же так холодно можно относиться к собственному родному брату! Более того, Костя уклонялся от разговоров о случившемся, он всякий раз отводил взгляд; не хотел смотреть в мои глаза, как будто что-то старательно скрывал. Мне не нравилось всё это его лукавство, он имел какую-то подноготную тайну, что-то недоговаривал, хотя прежде всегда рассказывал мне обо всём случившимся с ним. Я очень беспокоился по этому поводу, не находил себе места и боролся с соблазном воспользоваться своим даром, дабы заглянуть в глубину мыслей своего брата. К счастью, сила воли меня не подводила, и я искусно себя сдерживал от столь наглого поступка по отношению к родному человеку.
После очередного похода в больницу я пришёл домой мрачнее тучи, в потемневших моих глазах не было ни одного проблеска радости от былого успеха. Я каждый раз подходил к зеркалу и хотел плюнуть себе в лицо. Ведь это я не успел на подмогу, я промедлил, я допустил, чтобы тот подлец нанёс удар Роме, я не использовал свой дар. Мой проклятый страх захватил меня тогда, тело подвело, смелость покинула, пока не наступил момент, когда страх за себя отпрянул под натиском другого страха – за жизнь брата. Я очень трусливый человек, за это ненавидел себя, от всей души презирал. Раньше от ненависти к себе меня сдерживал Рома, наставляя о бесполезности таких чувств, но теперь его нет рядом. А Костя до того очерствел из-за глупой зависти, что не видит дальше своего носа, ему глубоко наплевать, что происходит с его родными братьями. Напрасно  думал, что мы едины, частички одной великолепной мозаики. Как я глубоко ошибался! Сейчас я не только злился на себя, но и на Костю, который раньше частенько бывал для меня предметом для подражания, его стремление к совершенству и славе, сравнимое с подвигом Мартина Идена, я по-настоящему уважал. Возможно, он ни только не боится за брата, более того, даже радовался произошедшему! Ведь исчезни Рома, Костя смог спокойно вздохнуть. Мне-то он не завидовал. А напрасно. Если с Ромой что-то случится, то я не дам погаснуть фамилии “Бенгальские” в умах и душах людей. Пускай нас запомнят как необычных личностей и будут бояться, писать о нас книги и снимать фильмы. Да, пусть будет так. Если Рома покинет нашу семью, его тщеславие вольётся в меня и я продолжу наше дело.
Но Роме не суждено было умереть. Меня очень взволновала весть, что все операции прошли успешно, и он выживет. Вскоре его можно будет ненадолго забрать домой, но доктора говорили о каком-то затруднении. Лишние пять тысяч рублей, незаметно положенных в карман главного доктора решили этот вопрос и мне предложили заехать за Ромой через пару дней. Я спросил, могу ли видеть его прямо сейчас, ведь уже целую неделю меня не пускали к брату под разными предлогами, хотя говорили, что он в сознании. И опять отказали. Но я счёл такое поведение обыкновенной врачебной предосторожностью.
Через два дня я приехал за братом на его машине. Интуиция шептала что-то нехорошее, и я запретил ей возникать. Поднимаясь по тускло-серой и пугающе холодной  лестнице, чувствовал, как дрожат мои руки. Всюду ходили врачи с потуплёнными глазами и изнурёнными лицами. Никакая весенняя прелесть не вызывала у них улыбок. Запахи лекарств вместе со сквозняками путешествовали по коридору, хотя было странно, что в больницах вообще есть сквозняки. То возникала пугающая тишина, то слышались шаги шедшего мимо врача, везущего в коляске очередного страхолюда, бормотавшего себе что-то под нос. От волнения на языке возник солёный привкус крови.
Я остановился перед палатой брата. Меня взяла оторопь. Я чувствовал, что лучше уйти, не видеть Рому, убежать как можно дальше, забыть обо всём на свете и жить себе спокойно, как прежде. Но так уже не получиться. Я должен был зайти в палату, хотя и боялся этого, как боятся взглянуть в лицо смерти. Но взяв себя руки, я пересилил предательский страх, отворил дверь и вошёл.

Поздним вечером со стажировки вернулся Костя. Он, судя по звукам, как обычно, повесил свой плащ на вешалку, разулся и аккуратно положил туфли в обувницу. Спокойно протопал мимо гостиной в спальню, но тут же остановился и вернулся к двери гостиной. В сгустившемся сумраке из-за завешанных окон Костя различил две фигуры и узнал обоих – своих братьев. Он непонятливо посмотрел на моё изнеможённое лицо, а затем опустил взгляд на Рому, безвольно раскинувшегося в кресле. Ромины глаза как-то пугающе пустели, в них не было прежнего огонька, покоряющего людские сердца. Костя, шея которого покрылась красными пятнами, а лицо, напротив, жутко побледнело, сделал ещё несколько неуверенных шагов в сторону кресла. Не вынеся напряжённого молчания, он тихо, запинаясь, спросил меня:
- С… ним всё в по… рядке?
Я чуть не рассмеялся от такого безнадёжно глупого вопроса. И злобно сверкнул на него глазами. Костя медленно опустился на колени перед братом, не отрывая глаз от его непроницаемого лица. Вдруг Рома ожил и зашевелился, его лицо стало корчить странные гримасы. Затем он снова застыл и резко повернул голову в сторону Кости. Тот от неожиданности отпрянул, но до последнего в его глазах читалась надежда, что это всё розыгрыш, что сейчас Рома встанет, рассмеётся, поможет ему подняться и похлопает его по спине, а он, в свою очередь, поворчит, да успокоится. И  всё станет как прежде.
И Рома вправду захохотал. Безумно, истерично, блестя пустыми глазами. Смеялся дьявольским смехом, от которого брало в озноб. И завывал:
- К-о-о-о-стя-я-я-я-я... К-о-о-о-стя-я-я-я-я...
Неожиданно вскочил с кресла и пнул диван. А затем громко рявкнул и снова раскинулся на кресле, вращая глазами в поисках чего-то важного для него сейчас. Костю трясло, он подполз к брату и навзрыд заревел, обливая слезами сжатую в его ладонях Ромину руку. По моим щекам тоже покатились слёзы, такие горькие, словно это была водка. Они жгли мои губы и стекали по подбородку, срывались вниз, падая на пол.
- Это я… это я во всём виноват… Боже, это моя вина… - надрывающимся голосом шептал Костя.
- О чём ты говоришь, брат? – удивлённо спросил я.
- Это я рассказал всё парню той девушки, с которой встречался Рома… Он дико злился… Он бранился… Но поблагодарил меня и сказал, что всего лишь проучит несносного кабеля… Боже, что я наделал, что я наделал…
Я сначала не нашёл слов ответить ему. Так значит это не моя вина? Или моя? Может те трое, вправду, хотели только проучить Рому, лишь избить его, а из-за того, что я вмешался, получилось всё столь плачевно. Или нет? Теперь всё равно. Мы оба виноваты. Но…
- …какую же ты подлость совершил, мерзавец! – гневно выкрикнул я продолжение своих мыслей.
- Прости меня, прости… Я не знал, это всё проклятая зависть, она затмила мой рассудок, прости… - Костя плакал, тяжело дышал, его лицо отражало истязающее его муки.
Мне на мгновение, как обычно, стало жаль его, но я подавил в себе это чувство и заставил себя сказать, что во мне сейчас накипело ядовитой ртутью:
- Я тебя ненавижу, ты слышишь? Ты ничтожество,  тварь завистливая! Убирайся с глаз моих! – первые слова я ещё заставлял себя говорить, но всё остальное вырвалось само собой.
- Господи, прости меня, Мишка, я виновен, просто это моя глупая расчётливость, прости… - рассыпался он передо мной бесами.
- ВОН! – вскрикнул в сердцах я и пнул Костю ногой. Он немного отлетел и, валяясь на полу, не переставал рыдать. Рома вдруг снова очнулся и стал одержимо хохотать, размахивая руками и ногами, словно отбиваясь от мух. Его сумасшедший смех пробудил меня от обуревавшей ярости, и я смягчился. И тут же сам упал на колени и заплакал. Мне было трудно выдержать всё это, я не настолько силён. Слишком тяжело…


7.


Лето всё приближалось, цветки распускались, улыбки освещали лица людей. Все радовались теплу, сбрасывали с себя на порядок осточертевшую верхнюю одежду и отдавали своё полуголое тело на распоряжение солнечным лучам, так любящим красить кожу в красные, коричневые или бронзовые оттенки. Только вот мне было нерадостно.
Все прежние заботы Ромы, такие как готовка, оплата услуг, заработка денег – всё повисло на мне. Я нанял для брата сиделку, так как ни за что не хотел отправлять его в психлечебницу – ежедневно видеть воочию его живым и невредимым было спокойней, хотя и больней. Какая же ирония: человек, имеющий феноменальную память, внезапно лишился не только её, но и своего рассудка. Случилось то, что Рома больше всего боялся. Даже журналист, интересующийся в случае потери дара дальнейшей жизнью брата, не смог предвидеть такого исхода.
Денег на всё не хватало, и я нанялся на работу грузчиком в одну фармацевтическую компанию – больше ничего сносного не получилось найти. Слава богу, все экзамены были заранее сданы, и об учёбе думать не нужно. От Кости же ждать помощи не приходилось – он пропадал куда-то на целые дни и возвращался пьяным, грязным, дурно пахнущим и валившимся с ног. Но я ничего не мог поделать – он чувствовал свою безграничную вину перед братом и пытался её запить вином. И потом, как он же когда-то говорил, как только Рома исчезнет из его жизни, то пропадёт всякая мотивация совершенствоваться. Так и случилось, причём в большей степени. Видимо Костя очень хорошо себя знал. Однако не мог предугадать, что его же меркантильность и расчётливость его и погубит.
Спустя неделю, в дверь дома Бенгальских постучала делегация учёных. Пришли с умным видом, разглядывая из-за моей спины квартиру. Они были уверены, что я обыкновенный шарлатан, а к Косте подходит высказывание “в семье не без урода”. Лишь Рому они считали настоящим феноменом. Я читал об этом, слышал об этом… Но меня взбесило другое. Оказывается весть, что мой брат тяжело травмирован, уже разошлась по всей стране, словно её нёс на себе мощный ветер, в одночасье посетивший все уголки бескрайних просторов России. И учёные пришли отнюдь не пособолезновать мне, им не терпелось посмотреть, что несправедливая судьба сделала с любимцем Бога. Думаю, на обычном поверхностном осмотре моего брата они бы не остановились; жажда славы, публикаций, внимания общества, и, в конечном счёте, награды гнала их в квартиру Бенгальских, чтобы затем, под мнимым предлогом захватить с собой Рому. Их лаборатория ждала новый экземпляр для экспериментов. Руки у них чешутся покопаться в человеке, представляющем для науки интерес. И не важно, что при этом будут чувствовать родные этого “экземпляра”. Конечно, ведь собственная прославленная и богатая жизнь стоит чужого горя.
- Вы позволите нам войти, Михаил Анатольевич? – спросил один, лупоглазый, в помятой шляпе.
- Что вы хотите? – холодно ответил я ему вопросом.
- Вы нас так и будете держать на пороге? – спросил второй, зловеще поблёскивая линзами очков от струящегося из-за моей спины света.
- Я вас даже на порог не пущу, до того, пока вы не ответите на мой вопрос, - грозно сказал я.
- Да вы к нам недружелюбно настроены, Михаил Анатольевич, - отозвался третий, которого я не смог хорошенько разглядеть за спинами двух других учёных.
- А я вас приглашал? Не припомню такого. И даже если когда-нибудь такое говорил, то мог пригласить одного человека, но не целую группу. Моя квартира – это вам не бульвар.
- О, да вы уже начинаете называть эту квартиру своей? У вас же ещё два брата… – начал лупоглазый, но второй учёный его одёрнул и извиняющимся тоном сказал мне:
- Мы пришли посмотреть на вашего брата, уважаемый Михаил Анатольевич.
- А что потом?
- Что значит потом?
- Ну, вот посмотрите вы моего брата, и дальше что? Ваш интерес на этом удовлетвориться?
- Мы ещё точно не можем ничего сказать, позвольте нам для начала его осмотреть, возможно, мы сумеем ему помочь, - ушёл от ответа лупоглазый, и при слове “помочь”, внутри меня на мгновение в надежде сжалось сердце, однако я тут пресёк эти чувства. Но, видимо,  лупоглазый успел разглядеть молниеносно проскользнувшую на моём лице тень  надежды, и радушно мне улыбнулся.
- Позвольте же, позвольте нам помочь вашей семье, дорогой Михаил Анатольевич. Возможно, Романа ещё можно спасти, - продолжал он давить на мою ахиллесову пяту, зарождать неуверенность и смятение во мне.
- В нашей практике было множество подобных случаев, и мы спасали людей… А ваш брат – особенный, потому ещё больше шансов у него стать таким как прежде… - поливал он во мне зерно сомнения, уже успевшее пустить корни, и растущее каждую секунду.
И если бы перед учёными стоял прежний “я”, ещё не переживший потрясение, то скорее всего, поддался бы уговорам. Поверил их лукавым речам и елейным обещаниям. Но теперь… не на того напали, господа! Я расправил плечи, усилием воли заставил себя пробудиться от их соблазнительных, как у сирен, песнопений. Мысленно протёр свои глаза, прочистил уши и глубже вдохнул. А затем уже видел перед собой только по-лисьи коварные лица, жадные до славы, украшенные сжатыми губами и хитро поблёскивающими глазами. Услышал их вероломные речи, такие же ушлые и продуманные, как те, что Сальере у Пушкина говорил Моцарту. Почувствовал запах гнили их душ, отчего вконец освободился от чар. И тут же спокойно спросил:
- А откуда вы знаете, что с моим братом? Вам же это не известно. Как же вы можете утверждать, что у вас много было подобных случаев на практике, и вы можете спасти Рому, когда знаете о его травме только понаслышке?
Учёные замялись, они поняли, что я взял верх над ними. Ещё прождав пару секунд, я беспардонно сказал им:
- Пошли вон.
- Но… - хотел воспротивиться один.
- Вон, - повторил безапелляционно я и закрыл дверь перед их носом.
На языке чувствовался дурной привкус той же душевной гнили. Меня чуть не стошнило. Но я сдержал позыв рвоты и выпрямился.
- Кто там приходил? – выглянул Костя из-за двери спальной; его заспанные глаза робко смотрели на меня, как будто я старший брат, а не он.
- Не важно, - бросил я.
- Не полиция, нет? – спросил он в надежде.
- Нет, а почему ты про неё спрашиваешь? – удивился я.
- Да так… - ответил он витиевато.
- Ты что-то натворил? – всё моё тело напряглось в ожидании какой-то новой проблемы.
- Нет, не бери в голову… Просто… Я всё думаю о тех гадах, что избили Рому, - сказал Костя. Я почувствовал, что брат попросту не хотел отвечать на мой вопрос и переключился на другую тему. Но я смолчал об этом, ведь и без того тяжело.
- Зря думаешь. Дело замяли, сколько я не старался.
- А ты посылал в суд по правам…
- Везде посылал! Можешь даже не спрашивать и перечислять. Пока ты где-то пропадал, я обошёл все инстанции, но безрезультатно.
- Всё правильно, я сразу понял, что так получиться…
- Что? Почему?
- Потому что те люди под протекцией одного человека, чья власть безгранична.
- Не бывает таких людей, в наше время любая власть хоть как-то ограничена.
- Ты романтик, брат… Всё не так славно, как ты себе это представляешь… Многое не в наших силах…
- От кого я слышу такие слова?! Не ты ли меня учил ни перед чем не останавливаться, всегда идти вперёд? Не ты ли мне говорил, что любая преграда – это радость, потому что преодолевая её ты точно можешь сказать, что ближе к своей цели? Где тот непоколебимый, твердокаменный и волевой человек, которого я знал и любил? Ты себя хотя бы слышишь, брат? Ты говоришь, как последний неудачник, что с тобой такое?!
- Ты не понимаешь… - смог лишь выдавить Костя и заплакал.
- Послушай, ты ведь поэтому так много пьёшь, что пытаешься уйти от проблем? Да? Тебя гнетёт то, что ты совершил? Так знай, я виновен не меньше, чем ты, но я держусь, и не оставляю надежды, что…
Но Костя меня не слушал.
- Ми-и-иша, - завывал он в слезах, - всё бесполезно, не борись, иначе и ты попадёшь под их всемогущий кулак… Смирись…
Если быть честным, то я прекрасно понимал, что Костя прав, и что те люди, которых я страстно желал наказать, были пока недоступны ¬– влияние их протеже делает всякие мои попытки устроить им возмездие жалкими и бесполезными. Но если наша фамилия громко зазвучит по всей стране, точно как Ванги или Матроны, то шанс отомстить тем людям несметно возрастёт. Сдаваться нельзя.
Я прошёл в нашу гостиную, где на мягком диване мирно посапывал Рома, отвернувшись к стенке. Оказавшись в мягком кресле, тело моё облегчённо расслабилось после стольких испытаний. Но разум отчаянно рвался вперёд, пока вдруг его не захлестнула такая волна необъяснимых образов, что я чуть не потерял сознание.
Все вещи вокруг превратились в песок и сразу же рассыпались, оставив меня по среди пустой комнаты. Чёрные силуэт появился ниоткуда, он отчаянно, с большим старанием танцевал около одной стены. Из другой стены выходило то самое необъятное нечто, поглощающее пространство своим пугающим и давящим мраком. Оно двигалось так быстро, что вскоре проглотило силуэт, который уже скорее не танцевал, а бился в конвульсиях, будто пытался изобразить из себя умирающее от бешенства животное. Я бросился в нечто, чтобы спасти силуэт, но как только погрузился в сумрачную дымку, то оказался обездвиженным. Давление со всех сторон настолько возросла, что ещё чуть-чуть и я превратился бы в лепёшку. Единственное, что меня держало в сознании и не давало мне умереть – тонкий запах фиалок, приятно щекочущий нос, а ещё тихий голос Ромы, кажется, он снова говорил мне о том, что вера в себя – единственная истинная вера. Мне даже показалось, что брат похлопал меня по плечу. Ощутимое тепло от его руки возникало и пропадало, словно он был рядом, пытался меня поддержать. Казалось, что ещё немного, и из этого непроглядного устрашающего мрака возникнет его лицо, заговорщически подмигнёт мне. Но глаза покрыла кровавая пелена, и я тут же потерял сознание.


8.


Сегодня вечер пятницы, который я так трепетно ждал. Не смотря на мои прежние неудачи в отношениях с Юлей, я беру пример с непоколебимого Мартина Идена и неотступно иду к своей цели. Это решение было принято совсем не давно, буквально в последние дни. А если быть ещё точнее – неделю спустя после визита той делегации коварнейших и глупейших (вот парадокс!) учёных. Как и говорил когда-то Костя, каждая невзгода только укрепляет меня. Почти как однажды получить по лицу в пылу драки, но после уже не бояться боли.
Назначена была наша встреча на дневное время, когда у Юли заканчивалась последняя пара в университете. А самое удачное и ни к чему не обязывающее место – это дивный зелёный парк, который находился неподалёку от места её учёбы; ориентиром для нас являлся небольшой памятник какому-то известному человеку,   приветливо взирающий со своего пьедестала на спокойно прогуливающихся парочек.
Когда я расхаживал по тротуару, то не мог ни заметить, как щедра на красоту сегодня природа: бродили голуби с розовыми грудками, точно они маленькие собратья фламинго, и поглядывали своими вечно удивлённым глазками-пуговками на меня; деревья шелестели своими выросшими ядовито-зелёными листьями, размеренно покачивая ими из стороны в сторону от порывов ветра; всюду сновались многочисленные пёстрые бабочки, липли к одежде трогательные божьи коровки, изредка громко пролетали мимо яркие шмели. Вся эта живность вызывала непроизвольную улыбку – сразу чувствовалось, что ты часть природы, всего лишь один из этих расчудесных созданий, пижонящих своими разноцветными нарядами. Сердце сжималось от восхищения…
Особенно оно сжалось, когда я увидел её. Юля шла мне на встречу. Поначалу она меня не заметила – витала где-то в облаках. Но как только я пристальнее на неё посмотрел, она тут же очнулась, и её рассеянный взгляд приобрёл ясность; мгновение спустя Юля радостно мне улыбалась, как самому дорогому человеку на свете. Внутри всё потеплело от такого приятного сравнения.
- Привет, дорогая моя, - искренно улыбнулся я.
- Привет-приветик, - ответила она, и взяла меня под руку. Я повёл нашу пару вглубь парка.
Мы поговорили на отвлечённые темы, справились о делах и последних событиях в жизнях друг друга… Наш разговор обладал удивительной лёгкостью и в то же время какой-то таинственной недосказанностью. Но разве сразу разглядишь огонь свечи при солнечном свете? Мы говорили, нет, мы танцевали – слова лились сами собой, как пальцы танцуют на клавишах фортепьяно, извлекая чудесные звуки, как ноги двигаются в такт латиноамериканских ритмов в пламени шального танца.
Так мы и дошли до обыкновенного ларька с мороженным, белеющем на фоне зелёного окружения.
- Давай я тебе куплю мороженное. Какое ты хочешь? – спросил её я.
- Даже не знаю, наверное, вот это, клубничное!
Я взял ей и себе по мороженному. Холодная сладость щекотала язык и веселила. Лицо у Юли приобрело крайне довольный вид, и она мечтательно закатила глазки, наслаждаясь вкусом. Тогда я решительно взял её за руку и властно повёл за собой на скамейку. Она послушно уселась рядом и вопросительно посмотрела на меня. А я заглянул в неё. Окинул себя её глазами. Не так-то плохо. Она прекрасно чувствует, что я изменился – все девушки ощущают перемены в людях. Не хватает пару мазков, чтобы успешно завершить этот шедевральный этюд.
- Ты что-то сделал, да? Своим даром? Я ведь чувствую всё… - настороженно сказала она.
- Я знаю, что чувствуешь… Не бойся, дорогая моя, я не буду в тебе ничего менять или добавлять чужие мысли. Просто кое-что проверил, - ответил примирительно я.
- И оправдала я твои ожидания?
- Более чем…
Сейчас нужно сделать шаг, после которого либо будут меня ждать райские кущи, либо всё канет в тартарары, как бы это высокопарно не звучало. Но если его не сделать вовсе – точно всё пропало. Я ведь буду себя корить за трусость весь остаток жизни. Потому сейчас и только сейчас.
- Ты знаешь… - я постарался сделать лицо как можно проще, а голос – как можно спокойней, - просто я тебя люблю.
Я не стал дожидаться её реакции; одной рукой отодвинул её руку, сжимающую мороженное, в сторону, а второй – резко притянул Юлю к себе и поцеловал. Поначалу ответных действий с её стороны не последовало. Я воспользовался тем, что её губы от удивления были чуть приоткрыты, однако через секунду она их плотно сомкнула. Надежда постепенно угасала, а сердце всё сильнее сжималось от боязни безысходного провала. Но я не дал страху поглотить меня, терять-то уже нечего, зачем тогда бояться? И сделал вторую упорную попытку её поцеловать. Самое удивительное – Юля не сопротивлялась руками; она могла меня оттолкнуть ими, замотать головой, чем лишила бы возможности прикасаться к её крепко сжатым губам. Но не делала всего этого, просто не давала мне поцеловать её по-настоящему. Тогда я чуть отвёл назад голову и посмотрел в Юлины томные внимательные глаза. И вновь потянулся к её покрасневшим от моих прикосновений губам в поисках поцелуя. На этот раз она ответила мне взаимностью.
Мы долго и пылко целовались. Показалось, дневной свет погас и наступил вечер, но как только я чуть приоткрывал веки, чтобы окинуть Юлино лицо мимолётным взглядом, то ясно увидел, как её бархатная, чуть смугловатая кожа блестит на солнце, словно на ней скопилось тысяча капелек росы. А когда вновь сомкнул глаза, в желании чётче ощутить трогательные прикосновения губ, то слышал далёкие сладкие звуки банджо… Она играла где-то в глубине моего сердца, предвещая долгожданное спокойствие и умиротворение.
Наступил момент, когда нам пришлось оторваться друг от друга. По её горящим глазам было всё понятно без слов. Но всё же прошептала:
- Ну вот, теперь я вся пропахла тобой, что же люди скажут? Я ведь теперь пахну мужчиной…
И ласково прижалась к моей груди, не желая никуда отпускать.

Окрылённый, возвращался я домой, не замечая ничего из настоящего мира: всё вокруг меня светилось, смеялось вместе со мной; при каждом дуновении ветра мне чудился Юлин запах, её лёгкое волнующее прикосновение. В любом женском голосе я узнавал её вкрадчивые и ласковые “я тебя… люблю”. Птицы напевали мне развесёлые мелодии Брамса, а я еле удерживал себя, чтобы не пуститься в пляс посреди улицы. Необычная магия – эта любовь. Какие там дарования, какие там телепатия и ясновиденье, когда есть всего три слова, подобные заклинанию, вызывающие такую вспышку всепоглощающего счастья! Просто три короткие мелодии, слетевшие с губ вместе с дыханием, однако же несущие в себе большую силу, чем любой шедевр великого композитора, или прочтённое вслух стихотворение гениального поэта. Всё внутри пылало от счастья, и, видно, эти чувства ясно рисовались на моём лице. Мечтательно-восторженная улыбка влюблённого всегда вызывает ответную понимающую улыбку на лицах прохожих людей – а потому, чуть мой взгляд прояснился, как я сразу разглядел множество осчастливленных моим видом дам и кавалеров, детей и стариков, рабочих и отдыхающих, в общем всех.
Однако больше всего мне не хотелось возвращаться домой. Нет, волшебная интуиция была заглушена накрывшим меня с головой счастьем, но рассудок с каждым шагом всё убедительней логически доказывал мне, что в квартире меня ждёт разочарование. И ведь в правду, всегда, когда я возвращаюсь после какого-то значимого события – счастливого ли или злосчастного, неважно – то там меня ожидает беда. Такова ли судьба? Или виновато место? Может быть оно проклято? Но я сразу отбросил эти глупые мысли, ведь сейчас как никогда я старался верить не в судьбу и случайность, а именно  в свои собственные силы, в себя.
Подобные мысли, что разящей стрелой прошли насквозь через мою голову, уже отчасти отрезвили меня от сладкого наваждения минувшей встречи. Послевкусие исчезло, как будто благородное вино пару секунд спустя запили обыкновенной водой, чем смыли часть запаха с языка. Потому, глубоко вздохнув и осмотрев окружающий меня уже далеко не такой приветливый и радостный мир, я решил всё-таки отправиться домой. Необязательно видеть животный помёт, чтобы почувствовать отвращение; хватит его просто представить в своём воображении. Тоже самое случилось и со мной.
Правда, сюрприз ждал меня чуть раньше того момента, как я открыл бы дверь своей квартиры. Когда я уже вышел из лифта и направился к двери, ища ключи в своём дипломате, вдруг почувствовал что-то не ладное. Моя правая рука поёжилась, словно от холода, и я медленно и напряжённо повернул голову в соответствующую сторону, и посмотрел вниз, на лестничную площадку между двумя этажами. Там в непроизвольной позе валялось на животе бездыханное тело. Я, затаив дыхание, смотрел на тело, пытаясь что-то сообразить, и это “что-то” долгое время от меня ловко ускользало. Наконец, я встрепенулся и быстро спустился по лестнице, с каждым шагом ощущая всё более и более ясный страх. Склонившись над безжизненным человеком, долго не хотел переворачивать его, просто уже прекрасно знал кто это. И хотя розовая рубашка ужасно запачкалась, туфли были как будто только с помойки, а изрядно помятые брюки отталкивали своим видом, но никакие неопрятности не могли изменить до неузнаваемости саму одежду и скрыть телосложения её владельца. Набрав побольше воздуха в лёгкие я дрожащей рукой перевернул человека на спину и обнаружил застывшее лицо Кости. Меня передёрнуло от ужаса, когда он открыл глаза и тут же их закрыл, а глубоко из горла его донёсся какой-то булькающий звук. Моя рука сама достали из кармана брюк телефон и набрала номер скорой помощи. Уже десять минут спустя люди в белых халатах несли Костю в низ, ещё через минуту они откачивали брата в своей белой машине, а ещё немного погодя, я ехал в этой же машине в больницу вместе с больным и врачами.
- Кем вы приходитесь этому человеку? – спросил медбрат, как бы вспомнив о своей обязанности задавать такой вопрос.
Я ответил, что братом.
- Как его имя и фамилия?
Я назвал их врачу.
- А вы знали о том, что ваш брат употребляет наркотики?
Я выразил глубокое удивление и сказал, что нет, понятия не имел.
- В таком случае теперь вы осведомлены. Он чуть не погиб от передозировки героином. Нужно быть внимательнее к своим близким людям! Как только можно было не заметить изменения в поведении… Короче, ладно. Не мне вас судить.
Однако у него получилось довольно-таки больно прижечь меня совестью, словно звонкой пощёчиной, даже не смотря на то, что человек в белом халате не знал, сколько мне всего пришлось пережить за тот короткий промежуток времени от нашего переезда в новую квартиру по настоящий момент. Но самого себя не получалось оправдать этим доводом. И нельзя было. Ведь получалось, что я попросту сетую на жизнь.
Но чёрт со мной, главное – как же так случилось, что сильный духом и целеустремлённый человек враз превратился в пьяницу и наркомана? Прежде имеющий большие амбиции и алчущий славы, брат вдруг растерял всякое желание быть тем человеком, каким он хотел быть. Смотря на изнеможённое и чересчур бледное лицо Кости, я убиваюсь, что вправду не смог заметить в нём столь явных изменений. Следовало его простить, поддержать брата – он ведь раскаялся. А я повторил его же ошибку – смалодушничал, предпочёл гордость родному брату. Какое же я ведомое ничтожество, перенимающее всё только самое худшее от людей, чьи положительные стороны оставляют лишь только право на бесконечное уважение ими. И тогда меня одолело отчаянное раскаянье перед обоими братьями, потому что именно я виноват во всём, что случилось, мог всё предвидеть… Однако предпочёл эгоистически отвергнуть видения  и позорно использовать дар для сдачи простецких экзаменов.
Спустя неделю Костю, когда он пришёл в себя, отправили в реабилитационный центр, где ему следовало пробыть немало времени. Солидную сумму из наших сбережений, предусмотрено отложенных Ромой, я вложил в лечение брата, пытаясь хоть каким-то способом оправдать себя и позаботиться о родном человеке.



9.


И потянулись монотонные дни, невообразимо скучные и печальные. Одним против всех, причём такому человеку, который ещё недавно предпочитал роль ведомого, быть очень и очень трудно.  Но приходилось – другого пути нет. Ради братьев. Однако… кто бы мог подумать? Один брат – даун, другой – наркоман, что же будет со мной? Хотя для ответа на этот вопрос не нужно долго думать: как только окружающие прослышали о втором несчастье моей семьи, множество насмешливых и сардонических взглядов, теперь колющих меня, заставляли чувствовать себя Чайльд-Гарольдом, изгоем, обречённым на вечное непонимание.
Людям свойственно надсмехаться над теми, кого они не понимают и кто их пугает. Меня они не понимали, и мои несчастья для них были мистичны. Если бы я жил в древнем Риме, там бы люди, не церемонясь, забросали бы меня камнями, но, благо, я здесь и сейчас, в более-менее цивилизованном мире. И, опять же, меня побаиваются практически все. За исключением некоторых личностей, весьма безрассудных.
В тот день я возвращался с работы в очень тяжёлом настроении. Прохожие смотрели на меня как на маньяка, а я на них, из вредности, как на жертв. И хватало мне сделать еле заметное движение в их адрес, как они все дружно, точно лани от охотника, отпрыгивали в сторону. Тем самым я старался повысить своё настроение, столь удручённое. Другого в последнее время не было. Ноги, шурша об асфальт, двигались по-стариковски медленно; хмурое лицо пригревало солнце, однако не приятным своим теплом, а таким жаром, что пот струился по лбу реками Амура; в руках периодически оказывался зелёный прохладный на ощупь листочек с ближайшего куста, который я сминал, ощущая, как холод постепенно перетекал из него в мои руки, а иногда подносил его к носу, чтобы вытянуть из него весь свежий аромат и выкинуть.
В тот момент, когда я выбрасывал очередной листочек и внимательно смотрел, как ветер уносит его в сторону, то невольно остановился взглядом на чьих-то ботинках. Они показались мне до боли знакомыми. Обычно такие мелочи я не запоминаю, но эти ботинки всплыли из моей памяти, и владелец их отнюдь не был из какого-то радужного воспоминания, наоборот – тёмного и отвратительного. Я поднял глаза и столкнулся со взглядом того самого человека, который когда-то избил меня перед клубом. На губах его зазмеилась плотоядная улыбка, точно как у голодного тираннозавра, случайно наткнувшегося на маленькую беззащитную зверюшку. Рядом с ним было ещё два человека. Один из них –  громила, что дрался с Костей возле клуба, а третий, кажется, из банды, напавшей на Рому. И, судя по его шрамам на лице, он – как раз тот самый мерзавец, нанёсший Роме роковой удар. Что ж, все в сборе.
- Ох, малыш, привет, давно не виделись, как поживаешь? - унизительным тоном сказал второй, поравнявшийся с первым.
- Да замечательно, - прошипел я, с большой агрессией смотря ему в глаза.
Все трое переглянулись. По их глазам я понял, что из развлечения, они не против побить меня, всё равно им за это ничего не будет. А заодно смогут с гордостью сказать, что почти одним махом победили всех троих великих Бенгальских.
- Как же у тебя может быть всё замечательно, малыш? Твои братья, если я не ошибаюсь, полегли и больше некому тебя защищать! Что же тут замечательного, а? – показал зубы второй.
- Замечательно, что я вас встретил, ублюдки, - сказал с неожиданной для них наглой улыбкой я.
Все трое застыли, не понимая, спятил ли я окончательно или это только блеф.
- Чего стоите, как истуканы? Или испугались меня?
Первый не выдержал, он ясно помнил, как отколотил меня в своё время, и решительно воспринял мои слова как блеф.
- Ну, чё, дурачок, зря ты так… - прорычал он и двинулся на меня с самый угрожающим видом, какой только мог сделать этот негодяй. В те доли секунды, пока он ко мне приближался, я понял, как люто ненавижу всю троицу, и, главным образом, именно они виноваты во всём, что стряслось с моими братьями, да и со мной самим, за всё время пребывания в новой квартире. Виноваты – они.
Тогда, набравшись побольше злобы, я плюнул прямо в лицо первому негодяю, который практически уже добрался до меня. Тогда он ещё на секунду замешкался, чтобы стереть со своего перекосившегося от ярости лица плевок, но этого времени мне вполне хватило, чтобы резко и крепко схватить его за нижнюю губу и потянуть в низ. От неожиданности даже не сопротивляясь, негодяй нагнулся за моей рукой, пытаясь избежать боли, и я с большой силой двинул по его лицу коленом. Он рухнул на землю, точно пифия со своего треножника, и прикрыл лицо руками, из-под которых сочилась тонкой струйкой кровь.
Второй уже бежал ко мне, но я молниеносно отпрянул на полшага от него и, точно хлыстом, дал ему мощную пощёчину, от которой у нападающего, видимо, помутнело в глазах, и, потеряв координацию, он неуклюже, словно оглушённый медведь, упал на землю за первым негодяем.
Третий стоял на месте, и не думая двигаться ко мне. Я спокойно подошёл к нему и заглянул в его широко открытые глаза. Мерзавец задрожал, на его лбу выступили капли пота, а капилляры в глазах полопались от напряжения. Но с места он так и не сдвинулся.
- Передай своему хозяину, чтобы он больше ни на шаг не приближался к моей семье, ясно? Иначе его постигнет незавидная участь…
Мерзавец дрожал, смотрел на меня своим обезумевшим от страха взглядом, но не мог сдвинуться с места. Я почувствовал опасность и с разворота наугад ударил кулаком. И попал прямо по бедному лицу первого негодяя, что он вновь оказался на земле, пытаясь остановить кровь. Второй тоже вскочил и медленно, выжидая удачный момент, будто бывалый в охоте индеец, начал кружить вокруг меня. Я спокойно заглянул в его глаза и установил с ним мысленный контакт, после чего знал, когда он точно нападёт. И вот, ринувшись, второй нападающий попал в мою ловушку; я ловко отбил его удар, чуть присев увернулся от второго, и со всей дури врезал ему между ног ладонью. Он взвыл и, упав, стал корячиться на земле, точно птица со сломанным крылом. Хотя нет, птица – слишком благородное название для него, пусть лучше – как муха без крылышек. 
Я снова обернулся третьему мерзавцу, и банально спугнул его: “БУ!” Он тут же ринулся с места, что только пятки сверкали, не дать ни взять – олимпийский бегун.
Возвращался домой я уже в более приподнятом настроении, чем прежде. Сатисфакция удалась, виновные в несчастьях моих братьев хоть как-то получили по заслугам.


10.


Видения мучили меня. Хорошо ли, плохо ли, но они раз за разом демонстрировали абстрактные картинки, из которых я должен был сделать вывод о будущем. Естественно будущее это не безоблачное, и мне нужно чего-то остерегаться. Однако я настолько ото всего устал, что ещё и об игре в головоломки не могло идти и речи. Любая ситуация, чреватая серьёзными последствиями, вызывала у меня лишь грустную ухмылку – ну разве может быть хуже, чем сейчас? Если только все денежные сбережения и моя зарплата внезапно исчезнут, и не станет средств, за счёт которых содержаться оба моих бедных брата.
Кроме Юли нет для меня ничего радостного в текущих днях. Почему всё так случилось? Совсем недавно жизнь играла радужными красками, точно смотришь на картину какого-то оптимистичного футуриста, где каждая деталь живёт цветной верой в светлое будущее. А что сейчас? Лицо мертвеет от скуки и безнадёжности, кафкианская атмосфера заглатывает и непрестанно жует, но не собирается окончательно проглотить-покончить со мной, хочет помучить ещё немного. Неужели такие горькие плоды я заслужил? Вроде бы о древе своей жизни я заботился, лелеял его, поливал трудом и знаниями, и росло оно, обещая крупные успехи, а на деле выросли на его ветвях гнилые и отравленные плоды… Почему же так?
Я знал, что сегодня, ровно три месяца спустя, как мы переехали в новую квартиру, случиться что-то непоправимое. Любая череда несчастий, любая история должна когда-то заканчиваться. В конце концов, я ещё не прошёл все круги ада, какие были уготованы мне, и хоть в голову не шло событие, ужаснее предыдущих, интуиция предупреждала меня, что оно вскоре свершится.
Короче говоря, сегодня воскресенье – день, в который обычно я сам сижу с Ромой, отпуская его сиделку. Просто приятно с ним побыть… Когда он спит, совсем не заметно его нынешнее состояние рассудка. Однако одна деталь случайно вышла из поля зрения – продукты, из которых я умею готовить ужин, отсутствовали в холодильнике и кухонных ящиках, а есть что-то нужно. Поэтому, тихонько прокрадясь мимо сладко сопящего брата, я оделся и вышел в магазин. Дел-то на десять минут, не больше. Так и получилось: очереди нет; продавщицы быстрые и понятливые; все продукты свежие и на виду. Вернулся обратно в квартиру я даже раньше, чем ожидал. Спокойно разулся и пронёс продукты прямиком на кухню. Там медленно разобрал пакеты, все покупки разложил по надлежащим местам, убрал пакет и остался доволен собой, что настолько ловко и живо всё сделал. Даже какая-то тень улыбки промелькнула на губах. И тут я услышал шорох. Этот неожиданный звук донёсся из гостиной, где мирно спал Рома. Я подумал, что он просто-напросто проснулся, только и всего. Придётся его сейчас развлекать… Я тяжело вздохнул и без особого энтузиазма зашёл в гостиную. И застыл от захлестнувшего меня ужаса.
Костя, весь жёлтый, с огромными синяками под глазами и тщедушным исхудалым лицом, перекошенным от напряжения и злости, душил подушкой слабо вырывающегося и приглушённо мычащего Рому. Костя сильно вспотел: подмышки его рубашки были двумя огромными тёмными пятнами, а с наморщенного лба срывались капли солёного пота.
Я сорвался с места и вмиг оказался возле дивана, одним махом скинул обезумевшего Костю с Ромы, и отбросил в сторону подушку. Опоздал… Рома весь синий, с выпученными глазами и широко распахнутым ртом, словно он и сейчас силился сделать глоток воздуха, лежал мёртвый. Я не мог поверить, изумлённо поворачиваясь к Косте. И наткнулся на дуло пистолета, дрожащего в руках брата. Именно того пистолета, что когда-то Рома выиграл в карты и спрятал у нас на глазах в шкафу. Ствол опасно блестел от лучей заходящего солнца; не менее опасно блестели бурящие меня глаза Кости.
- Что… Что ты наделал? – выдохнул я.
- Сделал то, что следовало давно сделать! – гаркнул брат.
- Что ты имеешь ввиду?! Ты убил Рому!
- Да! Я его убил! Он бы мог через некоторое время поправиться, ты понимаешь? Прийти в…
- О чём ты говоришь?! Да он фактически овощ! У него от прежнего разума не осталось ничего.
- …себя, - продолжил Костя, не обратив внимания на мои восклицания, - он бы вновь заслужил почёт, враз вернул свою популярность! А что я? Я потерял всё! Уважение, работу, надежды на будущее, потерял себя! Стал наркоманом!
- Тебя бы вылечили, и ты бы снова взялся за учёбу и работу!
- Глупости! Ты же прекрасно знаешь, что не бывает бывших наркоманов, мелкий, и я на самом, что ни наесть, дне!
- Ты сам в этом виноват…
- Врёшь! Не я виноват, а Рома. Это всё из-за него. Всё. Если бы его не было, я бы так не страдал. Если бы не его чёртовы выходки и тщеславие, я бы не попадал из-за него в постоянные передряги, не изводил себя. Если бы не слепота к чувствам брата, я бы не настучал на него. Если бы его не искалечили, я бы не ощутил вину и не стал пропойцей и наркоманом. Видишь, куда не глянь – всюду его вина! – под конец речи в уголках Костиного рта появилась пена, хотя было видно, как он старался себя сдержать. Его слова беспощадно резали его собственной правдой. Они веяли страшным холодом.
- Но ты ведь сам ему ничего не говорил про свои чувства. И потом…
- Да я не мог ему ничего сказать! Как довериться человеку, которого ненавидишь? Как?! Скажи мне!
Я не знал, что ему ответить, хотя под прицелом пистолета голова работала отменно.
- Знаешь что, Костя, давай успокоимся, что сделано – то сделано, - как можно спокойней сказал я, - положи пистолет и разберёмся, что дальше делать…
- О, да ты меня не понял, мелкий! Не понял… Теперь моя душа спокойна, что нет ненавистного брата и не нужно гнаться за ним. Однако это не меняет того, что я на дне. У меня нет будущего, я сломлен, ты понимаешь? Это конец! Я долго думал, когда туман покинул мой разум. Но жажда новых доз гнетёт меня и сейчас, я беспомощное ничтожество. Отброс общества. Теперь ТЫ ПОНИМАЕШЬ?! Я больше так не могу.
И Костя наставил пистолет в свою голову. Зажмурился и набрал побольше воздуха в лёгкие.
- Нет, стой, нет!! – вскричал я.
Но что даст жалкий крик? Брат пересилил себя, и, точно самурай вонзает в свой живот меч, он нажал на курок. Выстрела не последовало, однако в рукояти пистолета что-то взорвалось, изуродовав половину лица и руку Кости. Он истошно, раздирая свою глотку, завопил от боли и повалился на диван. Меня то же отшатнуло в сторону, хотя взрыв был слабый и моё лицо лишь немного поцарапало. Я приподнялся на локти, надрывисто дыша от сдавливающего грудь страха за Костю. Он, не смотря на адскую боль, вскочил с дивана, и запрыгнул на подоконник распахнутого окна. Бросил на меня какой-то решительный и в тоже время сумасбродный взгляд и как-то медленно отвернулся. Я понял, что ещё есть шанс, видимо после травмы Костя ещё не до конца пришёл в себя и его движения после рывка к окну стали заторможёнными. Моё тело и руки сами потянулись к окрашенной кровавыми лучами заката фигуре брата. И ещё немного, всего доля секунды меня отделяла от него, как когда-то от спасения Ромы, а он не успел даже подойти к краю карниза, как вдруг неуклюже поскользнулся. Его ноги больно ударили по моему лицу, и Костя рухнул вниз головой с десятого этажа.
Я мгновенно поднялся и подскочил к окну. Внизу чернело тело брата, к нему уже подбежали люди, попутно поднимая головы в поисках рокового окна. Они что-то кричали друг другу, показывая на меня, а я уже устал бояться и ужасаться. Что-то внутри бесповоротно сломалось. Я поднял глаза и оглядел пылающие закатные дали. Вид из окна был неописуемым. И, не смотря на всего лишь-то десятый этаж, он бы стал самым настоящим откровением для многих живописцев…