Император Каракалла в Галлии 213г

Апрель 213г.

          Весной 213г. сорокалетнему периоду спокойствия на рейнской границе империи пришел конец. Римский лимес в верховьях Рейна внезапно был прорван. Запылали форты и крепости в предгорьях Альп, а на страницах хроник впервые появился новый опасный противник – алеманны (1). Мощный союз старых мелких племенных групп стал постоянной головной болью на ближайшие двести лет, вплоть до самого крушения римской власти на Рейне. Размеры опасности с римской стороны оценили быстро. Сам император с войском отправился к месту событий. Тогда никто еще не знал, что в столицу он больше никогда не вернется. 
          Двигаясь на войну, Каракалла отнюдь не изменил себе. Первой на его пути была провинция Нарбоннская Галлия (2). Прибыв туда, император немедленно вызвал для доклада проконсула Веспрония Кандида, управлявшего провинцией.

          Шла вторая ночь после прибытия императора в Нарбонну, провинциальную столицу. Было самое глухое время суток – три часа за полночь. На окраине Нарбонны шел мелкий холодный дождь. Ночное небо застилали низкие тучи. Пахло сыростью и свежевыкопанной землей. Каракалла стоял на краю только что вырытой ямы, завернувшись в плащ, и пил из оловянной кружки вино, разогретое с медом и перцем. Из крытой повозки, стоявшей поодаль, двое преторианцев волокли связанного человека. Его подтащили к яме. Каракалла взглянул на него.
- Веспроний Кандид, ты виновен в оскорблении нашего императорского величества.
- Август, нет ничего оскорбительного в том, чтобы сомневаться в объявленной причине смерти августа Геты. 
- На что ты намекаешь, проконсул? Никто не может дурно отзываться о принцепсе (3) римского народа, в том числе, делать дурные намеки. Преступление против принцепса есть преступление против римского государства. За это ты умрешь.
          Каракалла махнул рукой, и отстранился. Двое преторианцев натянули Кандиду на голову мешок, и сноровисто согнули приговоренного. Третий воин взмахнул мечом. Голова в мешке покатилась в яму.
          Стоявший поодаль центурион-преторианец, ни к кому не обращаясь, изрек:
- Власть августа требует уважения, - и, обернувшись к солдатам, прикрикнул, - А ну, встать ровно, клуши!
          Преторианцы, осуществившие казнь, закапывали могилу. Каракалла прошел мимо центуриона и солдат, что-то говоря придворному нотарию. (4)
- Все его имущество считать собственностью фиска. (5) Разошли об этом повсюду, - услышали солдаты обрывок разговора.
          Быстро и кардинально порой меняются времена и их приметы. Век II, благостная эпоха императоров-мыслителей, безвозвратно канул в прошлое. Вступал в свои права век III – времена мрачные и жестокие, богатые на тиранов и на общественные бедствия.      
 
           Каракалла убил проконсула Кандида по навету доносчиков (впрочем, он оказался правдив – проконсул действительно подозревал Каракаллу в братоубийстве). Следом за расправой с Кандидом последовали и другие злодеяния. Посеяв повсюду страх и панику, император двинулся на Лугдунум (6). Встреча с родным городом не возбудила в Каракалле никаких теплых чувств. Лугдунум славился своими школами и риторическими состязаниями, а это казалось императору подозрительным и неблагонадежным.
                Стремясь задобрить грозного государя, городской совет устроил в цирке игры в честь его прибытия. Но зрители стали потешаться над неловкостью возницы, которому симпатизировал Каракалла. Придя от этого в ярость, император велел страже вывести и перебить всех насмешников. Поскольку установить виновных в толпе было невозможно, преторианцы схватили и убили первых попавшихся. Впрочем, некоторых, побогаче, они пощадили, взяв с них большой выкуп.   
            Все еще пылая злобой, Каракалла отнял у своих земляков кое-какие оставшиеся от прежних времен права и привилегии, поставил в городе большую конную статую самому себе, и, весьма довольный совершенным, направился дальше, к границе.
           Войско двигалось через Галлию к Рейну, через дороги, проложенные в дремучих лесах. Придорожные камни отмечали не только римские мили, а еще и долгие кельтские лиги. Всегда и всюду Каракалла шел пешком один впереди войска. Он оглядывался по сторонам, рассматривая окружающий пейзаж. Вершины некоторых холмов, попадавшихся по дороге, были увенчаны старыми кельтскими фортами. Их построили задолго до появления здесь Цезаря. Форты были заброшены, и время сгладило их очертания. Но некоторые, и это было заметно, недавно подновляли. Зачем? С угрюмым выражением лица, Каракалла думал об этом, и в голове его рождались подозрения. Придворные, решавшиеся обратиться к нему в момент этого тяжелого раздумья, говорили, что древние укрепления подновлял Альбин (7) во времена войны за престол с Септимием Севером, отцом Каракаллы.
           Отмерив положенный дневной переход, император сам командовал остановку на ночлег. Питался Каракалла простой солдатской пищей, сам молол муку, если было надо, сам брался за кирку или лопату. Принимая во внимание то, что он был еще и щедр на денежные раздачи войску, солдаты очень быстро полюбили его.

           Прибыв на место, Каракалла не стал откладывать дело в долгий ящик. Из донесний и слухов он узнал, что варвары внезапно напали на крепость Аргенторате (8), укрепления которой, хотя и весьма впечатляющие по своим размерам, пришли в ветхость от времени. При этом сообщалось, что находившийся там гарнизон проявил полную бездеятельность, отсиживаясь за стенами. Каракалла, не медля, сделал все нужные приготовления, собираясь напасть на бродивших повсюду варваров, как только представится удобный случай. Проведено было совещание с участием знакомых с местностью людей для обсуждения вопроса, какие действия предпринять. Мнения, однако,  разделились, а время шло. 
            Тогда Каракалла, взяв только отряд катафрактов (9) и когорту преторианцев, направился к осажденному городу сам, оставив командиров войск совещаться дальше. Толпы варваров могли бы угрожать ему, но их силы были разбросаны и рыскали повсюду, занимаясь грабежом. Император, напав на них, без труда их разогнал, некоторых взял в плен, остальным позволил уйти безнаказанно, так как не мог гнаться за ними со своим тяжеловооруженным отрядом. Так, преодолев много опасностей, император дошел до Аргенторате и прибыл туда столь неожиданно, что, когда он почти стучался в ворота, ему открыли их не без страха перед бродившими повсюду шайками варваров. Задержавшись здесь на некоторое время, чтобы дать отдых своему утомленному отряду и подождать оставшиеся позади основные силы, он приказал собраться всей армии у Аргенторате.

            После некоторого колебания между различными планами военных действий, римская армия походными колоннами двинулась по военной дороге вдоль Рейна на север.               
            В дождливый и сумрачный день, когда ничего нельзя было разглядеть даже на близком расстоянии, варвары по обходному пути вышли в тыл римлянам, и, напав на две вспомогательные когорты арьергарда, едва их не уничтожили. Поняв теперь, что здесь не миновать засад, Каракалла стал осторожен и медлителен. Движение войска замедлилось. Во все стороны направились отряды конных разведчиков, хорошо знавших местность. Было выяснено, что варвары заняли город Новиомагус. (10) Император направился туда, думая застать алеманов врасплох, но при его приближении против него выступил германский отряд и вызвал его на битву. Каракалла построил боевую линию полукругом; обе стороны сошлись лицом к лицу, и начался бой. Варвары были побеждены на обоих флангах; одни были захвачены в плен, другие пали в бою, остальные бежали. Император торжествовал, но впереди было сражение с главными силами алеманов.
             Когда распространились вести об этом поражении, вожди варваров собрали в одном месте все свои силы и избрали позицию для решающего сражения. Их уверенность усилил один римский солдат-перебежчик, который перешел к ним из страха наказания за какой-то проступок. Он сообщил, что с императором осталось лишь небольшое войско. Варвары же стягивали отовсюду свежие силы. Пребывая в полной уверенности в собственном превосходстве, они отправили к римлянам посольство с высокомерным требованием освободить земли, которые германцы приобрели силой оружия. Каракалла отнесся к варварскому ультиматуму с насмешкой и велел захватить послов в плен.
             Уже блистало лучами восходящее солнце, когда под звуки труб стала медленным шагом выступать пехота, прикрытая на обоих флангах кавалерией, среди которой были отряды катафрактов и конных лучников с Востока. До лагеря варваров было около десяти миль. Каракалла спешил пройти эти мили утром, пока дневное солнце не начало греть и не утомило марширующих в полной выкладке солдат. Когда войско дошло до пологого холма, находящегося недалеко от берега Рейна, на его вершине были замечены неприятельские разведчики. Три всадника поспешили к своим, чтобы известить о приближении римского войска.
             Римляне остановились и выстроились в боевой порядок. Алеманны встали напротив них в своем строю по клиньям. Все свои конные силы они поместили на левом крыле в сомкнутых рядах, разместив среди всадников и легкую пехоту. Давно жаждавший военной славы Каракалла решил, что его час настал. Со свитой в сто всадников-преторианцев он разъезжал вдоль пешего строя, среди долетавших время от времени вражеских стрел, но соблюдая при этом, конечно, осторожность, и призывал солдат:
- Вот, товарищи, настал давно желанный день, который побуждает нас всех вернуть римской державе подобающий ей блеск, смыв все прежние пятна позора. Вот они, варвары, которые в своей ярости и диком безумии отважились выступить навстречу нашей доблести на гибель себе! Прошу вас, не помрачите славу грядущей победы слишком ретивым преследованием обращающегося в бегство врага, но пусть также никто не отступает без крайней необходимости. Если вы побежите, то я, конечно, покину вас; но если вы будете рубить спину врага, я буду с вами!
             За время своего императорства Каракалла понемногу избавился от врожденного косноязычия и вполне сносно уже произносил напыщенные речи. Повторяя их снова и снова, император выстроил большую часть армии против первой линии варваров. И вот, по обычному сигналу труб о начале боя, стороны сошлись с большим напором. Сначала полетели стрелы, и германцы бросились вперед быстрым бегом, не думая об осторожности и не соблюдая никакого строя, как это принято у них. Размахивая оружием, они ринулись, скрежеща зубами, как звери, на строй римлян. Развевающиеся волосы варваров от чрезвычайного ожесточения становились дыбом, глаза пылали яростью. Некоторые, устрашая противника, ревели по-медвежьи. Римские солдаты, однако, не подались назад. Закрывшись щитами, они стояли в тесном строю. Всадники тоже держали строй, пехота укрепляла свои фланги, образуя фронт сплоченной стеной щитов. Несмотря на мокрую погоду, поднялись густые облака пыли, и сражающиеся передвигались с места на место, то оказывая сопротивление, то подаваясь назад. Упорство с обеих сторон было велико. В то время, как римское левое крыло, наступая, опрокинуло сильным натиском напиравших германцев, римская конница, занимавшая правый фланг, неожиданно в беспорядке попятилась назад. Каркалла издали увидел это и помчался во весь опор к отступающим.
Куда это мы отступаем? Или вы не знаете, что бегство, которое никогда не приносит спасения, показывает только глупость тех, кто бежит? Вернемся к нашим, чтобы хоть разделить их будущую славу!
            Дикие орды вываливали на поле битвы из мертвого, полуголого леса. Каракалла видел, как какой-то варвар - видимо, главный, в бронзовой маске, скрывавшей лицо, в железной чешуе доспеха, похожей на оперение птицы, размахивая мечом направо и налево, возглавлял прорыв своих. Другой алеманн, в шлеме с загнутым верхом, похожем на фригийский колпак, в ближней схватке оттянул рукой римский щит и рубанул легионера топором по голове. Еще один на глазах императора зарубил упавшего. Сзади бежали, теснясь толпы дикарей — воющих по-звериному, бородатых, с волосами, развевающимися по ветру или заплетенными в хвост на макушке. Каракаллу переполняла ярость.      
            Когда алеманны отбросили римскую конницу, то навалились на строй пехоты в надежде, что теперь им удастся и ее погнать назад. Но, когда они сошлись лицом к лицу, то долго шел бой с равными шансами успеха для обеих сторон. Дротики и стрелы со свистом летели тучей с той и другой стороны, среди пыли, поднявшейся от движения людей и не оставлявшей никакого просвета. В пылу, расстроив свои ряды, варвары старались ударами мечей разбить заслон щитов, который закрывал римлян на манер черепахи. Все более воодушевляясь, они в порыве бешенства готовы были уничтожить все, что стояло у них на пути. Тучей продолжали лететь метательные копья, дротики и стрелы. Бились мечами, кинжалами, рубили мечами панцири.
            Внезапно вылетел вперед конный отряд знатнейших алеманнов, среди которых сражались и вожди. Сопровождаемый толпами простых воинов, этот отряд дальше других врезался в римский строй и дошел до позиций 2-го легиона Траяна, прибывшего на эту войну из далекого Египта, и помещенного посередине боевого порядка римлян. Но римские солдаты снова укрепили свой строй, сплотившись в рядах, и возобновили бой. Алеманны  же опять ломились на прорыв.
             Наконец, не добившись своего, варвары пали духом. Земля в том месте, где они пытались прорваться, скрылась под грудами мертвых тел. Многие лежали, пораженные насмерть, другие от тяжких ранений жаждали избавления в скорейшей кончине. Живые, пробираясь по скользкой земле, падали, поскользнувшись на крови.
         Римляне, видя ослабление врагов, стали яростно наступать. От частых ударов притуплялись острия мечей, под ногами валялись шлемы, щиты, брошенное оружие. Варвары оказались в опасном положении. Римские солдаты, поспешая, без устали теснили алеманнов. Некоторые из тех, полагая, что могут спастись своим умением плавать, бросались в реку. Римляне поражали их метательным оружием. Варвары пытались спастись в беспорядке. За умеющих плавать цеплялись неумеющие; других уносило течение, когда их покидали более ловкие, некоторых поглощали волны. Лишь немногие, плывшие на щитах, смогли одолеть реку, и с разными трудностями достигали противоположного берега.
              И вот, когда сражение было завершено таким образом, раздался на закате дня сигнал трубы к отходу. Солдаты возвращались неохотно. Расположившись на берегу и окружив место стоянки увеличенным по сравнению с обычным числом охранных цепей, римляне подкреплялись пищей и сном.
             Каракалла сидел в своей палатке, и цирюльник брил его простой бритвой с лезвием в форме полумесяца из бронзы, заточенной с помощью обычного бруска. Император вздрагивал и гримасничал — процедура была болезненной. Цирюльник тоже почти дрожал, в страхе перед недовольством известного своей свирепостью государя. Снаружи доносились ликующие крики войска. Малодушно боявшийся бритья сегодня чувствовал себя великим полководцем. Слава его кумира, Александра Македонского, будоражила воображение императора. В мечтах его возникали видения будущих побед, мировая слава и власть над всем кругом земель. В голове Каракаллы уже зрел план великого похода на Восток, в утопающую в богатствах Парфию, в таинственную Индию и далее, вплоть до берегов дальнего океана на восточной окраине мира.    

           После поражения алеманны запросили мира, а Каракалла принял гордый титул «Германский». Тот же титул получил и особо отличившийся в битве 2-ой легион Траяна — тот самый, оставивший свой лагерь в далекой Александрии ради побед августа на Рейне.
            Вчерашние враги, германцы спешили в императорскую ставку с выражениями дружбы и покорности. Август принимал их милостиво. Часто он даже подражал варварам. Снимая с себя римскую одежду, он надевал германский плащ с серебрянным шитьем, накладывал себе парик из светлых волос, причесанных по-германски. Царю алеманнов, в знак дружбы, Каракалла подарил роскошное облачение - серебряный с позолотой жезл и серебряный венок; белый плащ с золотой пряжкой, белый хитон дорогой ткани, с вышивкой, и золоченую обувь.
              Видя это, варвары радовались и любили Каракаллу. Многих из них он привлек к себе за деньги и составил из них вспомогательные конные отряды, уже держа в уме будущую войну на Востоке. Римские солдаты тоже были очень довольны своим императором, так как он никогда не скупился на жалованье.   

           Всю осень 213г. Каракалла провел на верхнегерманском участке границы. Здесь под его внимательным руководством в верховьях Рейна и невысоких альпийских предгорьях прорубались просеки в густых лесах, закладывались новые крепости, возводились каменные  стены и рвы, чтобы надежнее отгородиться от новых беспокойных соседей. Солдаты гарнизонов попеременно, день и ночь, трудились над строительством укреплений. Рабы из императорских имений Германии, Галлии, Реции были согнаны на работы. Нормы выработки повысили в два, а то и три раза. Пять фунтов хлеба да секстарий дурного вина из ополосков в день — паек не для каменоломен или лесоповала. От изнурения, недоедания и побоев рабы умирали десятками. Каракалла неутомимо метался от одного объекта к другому, возникая неожиданно в самых разных местах, осматривая все, торопя и жестоко наказывая нерадивых, внушая страх. К концу зимы, наконец, стены были возведены, засеки устроены, рвы вырыты, новые крепости оснащены метательными машинами и укомплектованы гарнизонами, арсеналы заполнены всевозможным оружием и снаряжением, а продовольственные склады ломились от запасов.   
           Завершив эти дела, Каракалла был удовлетворен и отправился назад, в Галлию. 



Бурдигала, провинция Аквитания, март 214г.    

          Зима в тот год задержалась в Галлии дольше обычного. В начале марта снег еще покрывал собой поля и виноградники, крыши домов, падал на улицы города, превращаясь в грязно-серую чавкающую слякоть. Было холодно, дул пронизывающий ветер. Жители Бурдигалы (11) старались без особой необходимости не выходить на улицу. И дело тут было вовсе не в погоде.
          Аквитания издавна была спокойной провинцией. Удаленная от внешних границ и от Рима, она в равной степени избегала и угроз со стороны варваров, и междоусобных столкновений, и бесчинств свирепых императоров. Земля, погруженная в тишину и спокойствие, с ухоженными городами, селами, бесконечными виноградниками. Аквитания была провинцией крупного землевладения, с огромными роскошными виллами богачей. Тем непривычнее и тревожнее было сейчас, когда провинцию вознамерился посетить сам император Каракалла, возвращавшийся после похода на алеманнов.
          Жители Бурдигалы ожидали приезда грозного государя с трепетом. Провинциальную столицу, Толозу (12), он уже посетил, и слухи об этом пересказывались теперь на всех перекрестках. Нет, все обошлось благополучно – Каракалла никого не казнил, не отправил в ссылку, не отнял никаких прав. Он просто выехал на форум города, и обвел там всех таким взглядом, что площадь вмиг опустела. Впечатлительным жителям Толозы этого оказалось достаточно, чтобы вплоть до отбытия императора никто их них не решался даже высунуть нос из дома. Теперь августа со страхом ждали в Бурдигале.   

          Каракалла прибыл в два дня спустя. Он шел, как всегда, пешком, в окружении колонны преторианцев. Мордовороты в красных плащах, закинув щиты за спину, молча месили башмаками талый снег. Каракалла шел, ссутулившись, и свирепо озираясь на ходу. Народ попрятался, и шествие императорской колонны походило больше на вступление в сдавшийся вражеский город.
          Молча выслушав сбивчивый доклад главы городского магистрата, заикавшегося от волнения, император сделал знак рукой. Чиновник скрылся, а колонна двинулась к особняку в центре города, где жил императорский племянник Александр Север. В принципе, август и явился сюда для того, чтобы его повидать и выдать новые наставления.   
          Каракалла расположился в доме, преторианцы разбили лагерь во дворах и в саду. Поставив палатки, принялись рыскать по соседним домам. Не спрашивая испуганных хозяев, тащили сено и солому – располагаться на холодной земле солдатам не хотелось. Разбирали на дрова заборы, тащили и мебель, раскладывая возле своих палаток костры. Население не противилось – три десятилетия произвола Коммода, Септимия Севера и самого Каракаллы успели уже вбить в голову римлян чувство страха и беспомощности перед властью.
          Император вошел в дом, и стал оглядываться, шагая по комнатам взад и вперед. За сапогами августа всюду оставались грязные следы.
- Вытирай! – потребовал он от первого попавшегося на глаза раба.
          Тот торопливо взял тряпку, и начал вытирать императорскую обувь. Каракалла стоял, подбоченившись, ожидая конца работы.
- Пошел вон! – сказал, наконец, он, и пихнул раба уже чистым сапогом.
          Раб плюхнулся на спину, тут же быстро вскочил, и исчез с глаз. Император смерил его презрительным взглядом. 
- Я остановлюсь на несколько дней. Баню мне и ужин!      

             На следующий день Каракалла позвал к себе племянника Александра Севера. На
улице продолжал валить снег. На столе перед императором стоял сосуд с вином, солонка и уксусник. Каракалла глядел в окно и жевал курицу, когда родственник вошел.
- Рассказали мне о тебе, но ты оказался еще более жалким, - презрительно сказал Каракалла, и окинул Севера небрежным взглядом, - Ты посмотри на себя, на кого ты похож.
   Император встал с места, подошел к племяннику, и сжал его руку выше локтя
жирной после курятины пятерней. Александр был задумчивым, высокообразованным молодым человеком, но безо всякой воинской выправки. Красивой наружности, даже несколько женоподобный, мягкого нрава и часто прихварывающий, он не внушал дяде-солдафону никакого почтения. 
- Ты хоть можешь поднять меч, недоразумение? Отец мой перевернулся бы в гробу, узнав, что есть ты такой.
   Север молчал и прятал глаза.
- Я велел назвать тебя Александром в честь Александра Великого, героя, завоевателя
мира. Похоже, я ошибался, и надо было назвать тебя каким-нибудь женским именем.
         Каракалла обошел родственника вокруг, и вернулся на свое место.
- Но хоть книги-то ты читаешь, как мне донесли. Тебе восемнадцать. Что делал Александр, когда ему исполнилось восемнадцать?
- Управлял Македонией, заменяя своего отца Филиппа, пока то воевал, - несмело ответил Север.
- Вот видишь. А ты? Что сделал ты?
   Александр не ответил. Каракалла замолчал, о чем-то задумавшись. Раздумье его
было, однако, недолгим.
- Вот что. Я сделаю из тебя человека, а не тряпку. Хватит тебе здесь сидеть. Ты поедешь в Рим. Посмотрим, чего ты стоишь.
- С тобой, дядя?
- Не смей называть меня так.
- Прости, август.
- Нет, не со мной. Ты поедешь в Рим один, а меня ждут великие дела.
- Что я там буду делать?
- Жить и ждать моих указаний. На сборы тебе пять дней. Пять, - Каракалла показал растопыренную пятерню, - Не больше. И попробуй только ослушаться меня. Тогда ты точно станешь «тем-чье-имя-нельзя-упоминать-вслух».
          Каракалла недобро усмехнулся, и вынул из-под полы плаща большую гемму из светло-серого агата. На ней были вырезаны трое – Септимий Север, сам Каракалла, только молодой, и третий юноша, чье лицо было заботливо сбито ударом резца. Александр испуганно закивал. Он хорошо помнил о судьбе второго своего дяди.
- Вот та-а-к! – удовлетворенно сказал Каракалла, - Теперь иди. Стража! Проводить!

         Самого же августа ждали новые дела. Вся Галлия вздохнула спокойно, когда ее
царственный уроженец, наконец, повернулся спиной к своей родине и отправился на восток. Его ждали там новые военные заботы.


1. алеманны (швабы) — союз германских племен, сформировавшийся в начале IIIв. на юго-западе современной Германии. В III-IVвв. совершали нападения на Римскую империю.
2. Нарбоннская Галлия — римская провинция, юг современной Франции.
3. принцепс («первый») — один из титулов императора, обозначавший его, как первого среди сенаторов.
4.  Нотарий — писарь.
5. Фиск — казна.
6.   Лугдунум — город Лион (Франция), родина императоров Каракаллы и Клавдия.
7.  Клодий Альбин — соперник Септимия Севера в гражданской войне 196-197гг., бывший наместник Британии; провозглашен императором в западных провинциях. В феврале 197г. разбит войсками Севера при Лугдунуме; убит.
8. Аргенторате — город Страсбур (Франция).
9. Катафракты — тяжелая конница.
10.  Новиомагус — город Неймеген (Нидерланды)
11. Бурдигала — город Бордо (Франция)
12. Толоза — город Тулуза (Франция)

Иллюстрация: алеманны, IIIв. (www.roman-glory.com)