Правдивая история о Святополке. Эпизод 21. часть10

Лесь вернулся к своим мыслям и в очередной раз задумался как Ярослав учел ошибки своего предшественника Святослава в его «православной партии».

Немного истории:

Что же касается «Глеба», то с какой бы осторожностью ни относиться к сведениям, содержащимся в «Истории Российской» В.Н.Татищева, нельзя игнорировать его сообщение о брате (опять «брат»!) Святослава Игоревича «Улебе», фигурирующем в договоре Игоря с греками, о котором историк в примечании писал: «Улеб, у Иоакима (в Иоакимовой летописи ) Глеб, сын Игорев, от брата Святослава за веру Христову замучен». Внимание к этому неизвестному персонажу русской истории (Улебу) оправдывается тем обстоятельством, что смерть одного из князей-мучеников традицией связывается с р. Альтой, левым притоком Днепра, имеющем своим двойником Альт/Олт, левый приток Дуная, в верховьях которого еще в прошлом веке находились селения «русинов», а в низовьях происходили военные действия Святослава.  (Никитин А. Основания русской истории. Мифологемы и факты www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/nikit/10.php)

Улеб, князь русский  по букве договора русских с греками, заключенного в 944 г., именуется нетий — «рекше сестринычь» — или племянник великого князя Игоря, сын его сестры, по имени неизвестной. Тут же, в договоре, упоминается Передслава — жена Улебова. «Алфавитно-справочный перечень государей русских и замечательнейших особ их крови  Михаил Дмитриевич Хмыров 1870». Иных данных о князе Улебе- мученике за веру, жертве братоубийства и потом уже стороне в договоре, супруге Передславы и лице княжеского рода в летописных сведениях не приводилось. Однако его смерть имела эффект разорвавшейся бомбы-о чем не повествовали летописи. Именно с этой смертью поданные Святослава ощутили угрозу на себе и дамокловый меч грядущей расправы. В современной историографии сложилось недалекое мнение-раз сведения о каких –либо фактах отсутствовали, значит, их не имелось в наличии.  Абсурдности в виде людей с собачьими головами и полеты на Луну в Киевской Руси мы отбрасываем –однако убийство Улеба- несомненно, не столько политическое убийство, сколько резонансное, очевидно спровоцировавшее протестные настроения в обществе, которое и могло консолидироваться под лицом назревающей угрозы.

«Страшные сцены языческих жертвоприношений  происходили в Белобережье (остров Березань) после возвращения Святослава из Болгарии. Князь и его языческие вельможи приписали русским христианам, сражавшимся в том же войске, вину за поражение, нанесенное их единоверцам, объяснив его гневом богов на христиан. Святослав замучил насмерть своего брата Улеба (Глеба), а его воины так же поступили со своими боевыми товарищами, страдавшими от ран и нуждавшимися во враче, а не в палаче. Особенно плохо пришлось священникам, которые были в русском войске для напутствия православных русов.

До 971 г. Святослав был веротерпим и великодушен. После поражения благородный характер князя изменился полярно, может быть, вследствие психического шока, вызванного разочарованием и сожалением об ошибках, которые были непоправимы. Ему изменил даже интеллект: он послал в Киев приказ сжечь церкви и обещал по возвращении «изгубить» всех русских христиан. Этим заявлением Святослав подписал себе приговор. Уцелевшие христиане и воевода Свенельд бежали степью в Киев. Их печенеги пропустили. Но когда весной 972 г. Святослав с верными языческими воинами пошел речным путем, печенеги напали на него у порогов и истребили весь русский отряд.

Предлагаемая здесь версия предпочтительнее той, которая содержится в «Повести временных лет». Нестор не объясняет, почему войску Святослава, страдавшему в Белобережье от голода, не помогли киевляне, хотя степной путь по Бугу был открыт. Печенегов кто-то должен был известить о времени прохода Святослава через пороги, иначе они не смогли бы собраться туда в достаточном числе. И это не могли быть «переяславцы», т. е. болгары из Преславы, так как у них таких сведений не могло быть, ибо их страна была оккупирована греками. Зато киевляне были крайне заинтересованы, чтобы к ним не явился обезумевший князь с озверелой солдатней. И уж им-то было легко снестись с печенегами, тем более что воевода Претич обменялся оружием с печенежским вождем, может быть, с самим Курей или с кем-то из его подручных.

Тем более, как могли печенеги с осени 971 г. до весны 972 г. бросить пастьбу скота, кочевание, заготовку сена и прочие неотложные дела, только чтобы караулить русский отряд? Ну, а если бы русы прошли в Киев на конях по долине Буга, т.е. через земли тиверцев, тогда все ожидание было бы напрасным.

Затем Нестор сообщает, что русы в Белобережье покупали конину по «полугривне за конскую голову». Кто мог продавать им конину, кроме печенегов? А если так, то конфликт Святослава с Курей возник не сразу, а после чего-то, о чем Нестор умалчивает. Короче говоря, версия «Повести временных лет» полна неразрешимых противоречий, которых лишена версия Иоакима, объяснявшая к тому же дальнейшие коллизии. С гибелью Святослава и его дружины связан и конец надежд древнеславянского язычества. Это кажется странным: языческой осталась вся страна и большая часть киевлян; так почему же можно сделать такой вывод? Потому, что вокруг Святослава сплотилась наиболее пассионарная часть ревнителей древней веры. Гибель их означала потерю инициативы, перехваченной киевскими христианами — окружением князя Ярополка. Славянское язычество еще несколько раз пыталось вернуть утраченные позиции, но тщетно. В рудиментарной форме оно дожило до XX в. — блины на Масленицу, гадания, страх перед темными помещениями и т. д., но для этногенеза это уже не имело значения.

А теперь подумаем, что могло бы случиться, если бы Святослав победил киевлян. Видимо, Киев из богатого и культурного города превратился бы в замок рыцаря-разбойника вроде Бранного Бора (ныне — Бранденбург) или базу пиратов с культом Святовита, как было на острове Руге. Но тогда бы русов постигла судьба лютичей, бодричей и поморян, истративших свой пассионарный фонд в постоянных войнах с соседями. Для этих храбрых славян не только немцы и датчане, но и все соседи были врагами, а без друзей жить нельзя. Конечно, друзей надо уметь выбирать, но и тут для Святослава был выбор только между православием и исламом, ибо католичество киевляне отвергали прочно, а надежда на Перуна привела к поражению. Однако страны ислама в 970—972 гг. переживали жестокий кризис. В 969 г. багдадский халиф потерял Египет, захваченный Фатимидами, а вслед за тем Сирию и Северную Месопотамию, возвращенные Византией. Халиф сам нуждался в помощи и в союзники не годился. Вместе с тем Русь нуждалась в объединении. Фаза надлома пассионарного напряжения оказалась сопряжена с иноземным вторжением, что унесло больше жизней, чем могло бы быть при иных обстоятельствах. Но Русь имела достаточно жизненных сил для восстановления. Надо было только решить, каким способом это следует осуществить. Здесь, как часто бывало на Руси, единого мнения не было». (Л. Гумилев «Древняя Русь и Великая степь»).

Святослав, все же, представляется отнюдь не викингом-головорезом, а трезвым и предусмотрительным политиком, решившим перенести столицу из Киева в удобное для себя место-Переяславль на Дунае, что  повлияло бы на амбиции Киева как политические, так на экономические и культурные. Экономические возможности района были тщательно взвешены: из Фракии легко было привезти материи, золотые украшения, фрукты и вино, из Чехии - серебро, из Венгрии -коней, из Руси - меха, мед и рабов. Короче, было чем кормить дружину. (Л. Гумилев «Древняя Русь и Великая степь»).

Отношение киевлян к Святославу было двойственным. С одной стороны, он князь, герой, а с другой... Вот несколько цитат из летописей: "Чюжих желая, своя погуби" (Уваровская летопись); "Чюжих ища, своя погуби" (Ермолинская); "Чюжим паче силы жалая, и своя си погуби за премногую его несытость" (Львовская); и наконец, упрек, брошенный Святославу киевлянами: "Ты, княже, чужея земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабив". Вот где были истинные враги Святослава, а не в Константинополе, как хочется думать поздним поклонникам этого импозантного князя (232,с.108)(Л. Гумилев «Древняя Русь и Великая степь»).

Как не таким "инстинктом самосохранения" можно было объяснить «хамелеонство» Ярослава, что пришел под одними флагами и остался под другими, православными, что сразу народу бросилось в глаза – а тут активно стал креститься, ходить на службы. Ярослав теперь вынужден был осторожничать. Теперь не он так решил, не он командир, а все остальные- быдло. А теперь наступил у него коренной перелом во взглядах-переоценка- все должно было совпадать, все должно было быть в унисон. Он не заигрвыаал, он не заискивал, он не искал дешевой популярности, не прикидывался шлангом, что ему безразлично мнение толпы и ее настроение. Он не мог себе позволить гибрис-синдром. Ему нужна была поддержка, придя к валсти с помощью наменых варягов, нужно было быть полноправным хозяином положения и теперь не зависеть ни от кого- тем более чужого и пришлого.

Макиавелли был категоричен и неумолим: «князь должен лично принять на себя обязанности военноначальника. Республика же должна поручить это совим гражданам; и если тот, кому она поручит,  окажется малоспособным,  то она додна сменить его, если же он окажется на месте, то она должна законами удержать его в известных пределах».. как в мультфильме «Вовка в тридесятом царстве»: «Эх, мне бы это суметь, она бы весь рот раскрыла!»