1982 год. Евтушенко был очень мил

21 января. Валя уже не встречает радостной улыбкой, от которой в ответ довольно расплываешься. Да, нелегкое дело быть руководителем, каждого надо заметить и сказать доброе слово. Стоит не выполнить такой ритуал и человек начинает думать, почему к нему так переменились, охладели?

Валя начала рассказывать о Николае Рубцове 1936 года рождения: рос в детдоме, четыре года служил в Морфлоте, первая любовь несчастлива, не дождалась со службы, женился на женщине с ребенком, не любя её. Разошелся. В 26 лет поступил в Литинститут, много пропускал, трудно было учиться, так как за среднюю школу сдавал экстерно. Перевелся на заочное обучение, женился на поэтессе, которой обещал помочь выпустить книжку ее стихов, редактировал её рукопись, пока не сказал, раздосадованный: — Никакая ты не поэтесса.

Ночью она задушила поэта, который мог бы стать в одном ряду с Есениным, проживи ещё лет десять.

Стремяков рассказал, что Шостко видел его вконец опустившимся алкоголиком, нарисовал живописную картину, как он стоял на пороге, не в силах произнести ни одного внятного слова. Ему налили стакан водки, и он обеими, дрожащими руками, поднял и жадно выпил. Встретить его можно было среди пьющих. Свои стихи не ценил, часто произносил экспромтом. Если никто не записывал, они терялись безвозвратно, или подбирались другими.

Рассадин прочитал замудренное стихотворение, где он стоит на обочине судьбы. Аршинов сказал, что нельзя стоять на обочине судьбы, так как это уже твоя судьба. Костя стал спорить.

 Я вдруг вспомнил, что уже читал критику на начинающего поэта, который употребил такое красивое выражение. Вероятно, Рассадин был наверху блаженства, когда придумал, если не украл у кого-то. Костя как-то, не стесняясь, сказал, что когда ничего не может придумать, перечитывает стихи других поэтов и всегда находит, что можно содрать.

 Я поразился его словам, признанию своей поэтической ущербности, но тактично промолчал.

Все принялись доказывать, что нельзя так говорить,  но он ни с кем не согласился.

Бессонова спросила:

— Что такое судьба в твоем стихотворении?
— Дорога.
— А ты стоишь на обочине своей судьбы. Всё ясно.

Она иронически улыбнулась, мол, что и требовалось доказать.

4 февраля. Валя снова в новом наряде: красивая блузка с разноцветными геометрическими фигурами, синяя кофта. Умеет красиво одеваться, да и сама прелестна. Сказала, что к юбилею города будут готовить сборник, нужно через три недели принести материал. А у меня, как назло, ничего подходящего.

20 марта. Валя рассказала, что удалось договориться с Евтушенко, который согласился встретиться с ними после концерта. Евтушенко был очень мил, разговаривал наравне, не строя мэтра, мол, Аршинов больше о себе воображает. Было интересно разговаривать, и ему с ними. Бессонова заспорила о его протеже, Марине Кудимовой, что у нее книга уже вышла, а он говорил, что книги нет, она бы ему обязательно показала.

Был Иван Руднев, который не появлялся целый год. Увидев меня, как бы с укоризной произнёс:

— Седеешь.

Бессонова заговорила о Стремякове, который помолвился с какой-то девицей 24 лет, поэтессой с высшим образованием, уже бывшей замужем, имеет  ребенка трех лет. Прошла Крым и медные трубы, но — умная. Тоже достоинство. Мало кто из нас может этим похвастаться.

1 апреля, благодаря "летнему" времени, не выспался, устал после работы, был немного раздражен. Когда Валя стала рассказывать о книге Чуковского "Живой как жизнь", взяла досада, — всё это приурочено к юбилею. Ульянов уже пробовал читать эту книгу, проводил практические занятия, давал слова, чтобы мы правильно поставили ударение. Ещё я находился под впечатлением только что прочитанной статьи фантаста Дм. Биленкина "Почему молчит космос", и сказал:

— Зачем рассказывать об устаревшей книге, написанной в 50-е годы? Не лучше ли взять свежий номер Литературной газеты со статьей Владимира Соколова и прочитать. Для вас, поэтов это будет очень интересно и дискуссионно.

Валя сходила за «Литературной газетой» и прочитала всем. Аршинов и Рассадин демонстративно разговаривали друг с другом, играли в "перекладывание спичек". Прочитав, она холодно спросила:

— Ну, и что здесь ты нашел интересного?

Подумал: неужели для меня, простака, эта статья показалась интересной, а для них — это примитив? Не надо было вылезать. Нужно сидеть молча, как все. Скорей всего, им это, действительно, неинтересно.

Кто-то предложил пойти на вечер юмора, устраиваемым лит. театром. Валя пошла, спрашивать разрешения. Вероятно, ей надо было выйти со всеми, а она задержалась. Мы вышли, постояли неловко. Вали не было, и все разошлись по домам.

21 мая. Температура +15.

 Вчера пошел в лито, чтобы показать Вале новый вариант "Невесты", но ее не было. Вышел из ДК и услышал грубоватый окрик мужчины:

— Куда идешь?

Подумал, что это адресуется какому-нибудь мальчишке, и продолжал идти, потом оглянулся и увидел Рассадина.

 Оказывается, Валя, как он сказал, “делегатировала” его сюда из конференции, которую проводят под руководством Николая Доризо, Антонины Коптяевой 83-х лет, Феликса Чуева, Анатолия Поперечного. Костя, раздраженно сказал:

— Доризо высокомерно разговаривает, по-барски, “через губу”, не соглашается встретиться с «ладовцами», мол, программа очень уплотненная.

— Их понять можно, дальняя дорога, столько выступлений, — заступился я.

Но он твердо стоял на своем, что они зажрались.

— А зачем они вам нужны? Все равно от них не будет никакого толка, — наивно спросил я.
— Под лежачий камень вода не течет, может быть, кому-нибудь понравятся чьи-то стихи, и он возьмет с собой.

"Иллюзии. Вечные иллюзии, — подумал я, — надежды юношей питают".

 А он уже далеко не юноша, 31 год, вид несвежий, темно-синий мятый костюм, голубая мятая рубашка и нелепый желтый галстук.

 В конце вечера Валя сказала ему, чтобы завтра, когда будет читать сочиненное приветствие, надел другой костюм и галстук, этот ему не подходит.

— У меня другого нет. Надену свой свитер, — сказал он.

Я вспомнил, как год назад он, с пьяной настойчивостью спрашивал меня:

— Знаешь, сколько я зарабатываю? Четыреста восемьдесят рублей.

Сейчас он заявил:

- От злости на столичных писателей зашел в буфет и выпил 200 граммов.

Значит, он каждый день на кого-то злится и пьёт.

Валя пришла в восемь часов и сказала, что встретиться с нами согласился только Антошкин. Кто хочет, пусть придет завтра в 17-30.

 В 19 часов будет встреча с писателями в ДК, пригласительные — у нее.

Народу набился полный зал. Доризо великолепно рассказывал, без малейшей запинки. Чувствовалось, что этот текст говорит не в первый раз, если не в тысячный, но все слушали с удовольствием и щедро хлопали.

Толстая и старая Антонина Коптяева нудно вещала о своей поездке на Урал, о новой книге. Её вежливо слушали – мало кто за последние года брал ее книги в руки, популярность давно прошла.

Понравились стихи Феликса Чуева, который поведал, что он бывший детдомовец, был летчиком.

В конце вечера Рассадин, Богачев и другие наши поэты пригласили его к себе на квартиру, где заготовили угощение, водку. Костя рассказал ему, что он тоже детдомовец, прочитал свой цикл стихов посвященных детдому. Растрогал Чуева, и тот взял его стихи в Москву, куда-то пристроил, а позже, даже оформил персональное приглашение на съезд в Москву, на встречу молодых поэтов. И сделал каким-то лауреатом, что дало мощную поддержку и уверенность.

Я же никого не мог пригласить, или хотя бы пойти с кем-то выпить, поговорить по душам, потому что не нравится пить. Может засосать в трясину.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/02/389