В. Данилов. Трагедия ущелья Караюрт

Из книги: Валерий Любивый. Отец : восстановление биографии / В. Д. Любивый; под. ред. И. И. Кочевых.– К.: ФАДА, ЛТД, 2011.– 448 с. – ил., портр. –  Библиогр.: с. 441–443.

Расследование гибели Дмитрия Любивого, публикации и интернет-поиск (часть третья)

Эта часть содержит исследовательский материал, связанный с вопросами гибели Дмитрия Любивого и его братьев.
К поисковой деятельности нами отнесён рассказ В. Данилова «Трагедия ущелья Караюрт», в котором описывается трагическая развязка. Автор в литературном произведении обобщил и по-своему высветил материал, который был собран на основе опроса участников событий и ознакомления с теми легендами, которые сформировались за 30 лет. События были зафиксированы, что немаловажно.
Значение инициативного расследования Алексея Огнёва трудно переоценить. Он провёл обширные информационные работы, побывал в местах событий, опросил аксакалов и родственников некогда противоборствующих сторон, побывал на месте трагедии, сделал фотографии и отметки на топографических картах. Его материал приведён во втором подразделе.
Раздел также содержит материалы осуществлённого А. Огнёвым и В. Любивым многолетнего интернет-поиска, который увенчался успехом. Удалось связаться и позитивно объясниться с внуком Сакена; были найдены сведения и документы о гибели во время Великой Отечественной войны Николая и Григория Любивых, братьев Дмитрия Любивого.
Имеются карты и фотографии, комментирующие события и встречи через много лет.

Комментарий
Рассказ написан к 40-летию ВЛКСМ (Всесоюзный Ленинский коммунистический союз молодёжи). В этой связи в нём имеется некоторое количество пафоса с акцентом на участие партии и комсомола в описываемых событиях. Кроме того, имеется целый ряд вымышленных имён, на что обращает внимание А. Огнёв в следующем подразделе. Так Сакен становится Сокиным, Аукан – Абухоном, Кудояр (Худаяр) – Худояром (причём не муллой, а баем), Торобай – Джоробаем, а Суеркулов – Сатымкулом. Но рассказ остаётся документальным, основан на фактах и опросе участников событий 1931 года, и представляет собой несомненный интерес при критическом отношении к нему.

В. Данилов. Трагедия ущелья Караюрт: документальный рассказ

І.
Молчит лес, окутанный мраком. Недвижной, настороженной стеной застыли заросли шиповника, жимолости, таволги. Сквозь чащобу не пробиться матовому свету Луны. Пахнет сыростью и прелым листом. Тишину нарушает лишь рокот вод Чичкана.
В глубине зарослей вдруг возникает и нарастает какой-то шум. Уже можно различить стук копыт, натужный храп коня, треск раздвигаемых ветвей. И вскоре на фоне небольшого пригорка угадывается силуэт всадника. По тому, как он уверенно определяет дорогу, понятно, что он не новичок в этих глухих местах. Возле одинокой скалы всадник останавливается, осматривается. Тишину леса оглашает полный тоски и скрытой тревоги крик филина.
– Кугу, кугу! – доносится звук. Там, где над зарослями нависает камень, ждут запоздалого путника. Кто-то спешит ему навстречу, берет под уздцы испуганного коня и ведет за собой. Но вот сумрачное ущелье уперлось в нагромождение обломков скал. С большим трудом можно заметить узкий, скрытый за большим валуном вход в пещеру. Оттуда пробивается слабый свет костра. У расщелины провожатый останавливается.
В ущелье тихо, и речь людей, сидящих в пещере, доносится до ушей часового.
– Мы – опора, крепость и надежда всех высокогорных, высокочтимых, – слышит часовой. Он знает, кому принадлежат эти слова. Так уверенно может говорить только манап Абухон. А вот голос, полный яда и желчи. Это бай Худояр:
– Никогда моя юрта не стояла рядом с их очагами, а теперь эта черная кость распоряжается на моей земле, поганит мои пастбища. Да будут прокляты имена тех, кто насаждает колхозы, кто рад этой дьявольской затее.
– Да поможет мне аллах, если я слаб; научит, если я глуп, – этот незнакомый голос принадлежит тому, кого часовой встретил у скалы. Но кто он, почему так старательно скрывает свое лицо? Размышления часового прерывает властная речь манапа Абухона:
– Ты наши глаза и уши, а скоро станешь карающей рукой. Возьми же свои уши в руки и слушай. Начнём с этого шайтана Митьки. Он всему голова...
Как ни напрягал свой слух часовой, дальше разобрать ничего не мог. Люди в пещере перешли на шепот. Немало времени провел часовой в одиночестве, храня покой своих хозяев. Но вот гость появляется, вскакивает на коня, принимает уздечку, и тогда сразу бросается в глаза, что на его правой руке не хватает одного пальца. Только тут понял, наконец, часовой, кого он провожал в пещеру...
II.
– Все поёшь, Митя? – из зарослей выходит коренастый, низкорослый джигит с охапкой сучьев для костра. – А я вот опять с пустыми руками. Сколько ни бродил – ни одного фазана не встретил. Наткнулся было на стаю кекликов, да, видать, запоздал с выстрелом.
– Ничего, Сокин, еще научишься, сделаю из тебя охотника, вот увидишь, – улыбается Дмитрий. – А пою я потому, что на душе хорошо. Ты посмотри, какой становится наша долина. Позавчера был в колхозе «Кызыл-Озгоруш», беседовал с дехканами. Не узнать людей, словно npoзрели после долгого сна. Когда подсчитал им, сколько добра имел Байгозы Шараков и сколько его чабан Джоробай, даже старый Кубаныч не смог сдержать свой гнев. У Бaйгозы 300 гектаров земли, 700 баранов, 80 голов лошадей, а у Джоробая одна захудалая кобыла, да драная кошма.
– А тебе-то что от этого? – заметил Сокин. – Был ты объездчиком в лесхозе, вольной птицей носился по лесам, слава меткого охотника летела впереди тебя. А теперь сидишь на складе водхоза. Разве ж это мужское дело?
Улыбка исчезла с лица Дмитрия.
– Слепой ты человек, Сокин. Раз комсомол поставил меня на эту работу, значит, это необходимо. Надо вперёд смотреть. Что здесь раньше было? Поля да леса. А теперь строятся два завода, школы, больницы. А когда вода пойдёт на колхозные поля, спасибо нам скажут люди. Потому я тебя и попросил быть моим помощником. Большое дело нам поручили, друг.
– Оно-то так, – задумчиво произнес Сокин. – Но не все верят в свой завтрашний день. Слыхал я, что вновь в горах появились басмачи.
– Не первый раз нам ходить на этих волков, – нахмурился Дмитрий, – главное, что каждый раз бандитов становится все меньше, а тех, кто на нашей стороне – всё больше. Помню, когда на Алексеевку налетела банда Мадмара, в нашем отряде было только десять человек, а когда вместе с Хусаином Кабаевым громили у Нарына шайку Кушалык, за нас уже стояла вся беднота, не было отбоя от желающих записаться в наш отряд.
– И все же идут еще джигиты к басмачам, – бросил Сокин.
– А кто эти джигиты? Или сами были богатеями, хотят вернуть своё добро, или это люди тёмные, забитые, которые еще не поняли нашей правды. Наша сила в правом деле.
Дмитрий торопливо укладывает рюкзак, а Сокин в это время ловко посылает под язык щепотку насвая и наблюдает за хлопотами Дмитрия. Пока Дмитрии подтягивает патронташ, Сокин достаёт еще одну щепоть насвая, мнет её в руке. И тогда видно, что на правой руке у него не хватает одного пальца.
III.
Далеко за полночь вернулся домой Дмитрий. Покрытый пылью, уставший, он переступил порог, еле переводя ноги. Старательно вытрусил гимнастёрку, умылся, а кушать не мог – от усталости пропал аппетит. Зашел за перегородку, расправил постель, положил на табуретку небольшой узелок. От него по комнате разлился острый запах жареного мяса. Это подарок от друга ­Сатымкула.
Хороший парень Сатымкул, настоящий комсомолец. Здорово он помог сегодня Дмитрию.
«Захворал чабан Раимкул. Хотели было везти его в новую больницу, да на беду узнал об этом мулла Карабай. Такой крик поднял, что родня чабана и думать о враче перестала. Сколько Дмитрий ни уговаривал – всё попусту, а Раимкулу всё хуже и хуже. К счастью, Сатымкул оказался рядом.
– Правильно учит мулла, масло ему на язык, – говорит Сатымкул,;– зачем больница? Везите прямо к брату Карабая, да не забудьте прихватить с собой барана пожирнее. Положит «лекарь» Раимкула под кошму и так отдубасит палками, что болезнь его вмиг улетучится, а заодно и дух Раимкула выйдет вон. Зато какой бешбармак будет сегодня в доме достопочтенного муллы!
Послушала родня чабана и повезла больного в новую больницу. Теперь за него можно быть спокойным».
Так, вспоминая события прошедшего дня, и заснул Дмитрий. Снится ему лес, окутанный снежной порошей, вдалеке воют волки. Вдруг шквальный порыв ветра обрушился на чащу. С треском валятся гигантские орешины, жалобно скрипит древняя арча. Кто-то зовёт к себе Дмитрия... Он просыпается, вскакивает с постели и подбегает к окну.
– Дмитрий Игнатьевич, товарищ Любивый, беда, басмачи! – Сквозь этот тревожный голос за окном слышен частый треск винтовок, полнеба охватило кровавое зарево. Дмитрий, что есть духу, бежит к складу водхоза. Вот и он – тяжёлая дверь сбита, и рядом лежит на земле связанный сторож.
– А где Сокин? – кричит Дмитрий, освобождая сторожа.
– Сокин ушел с басмачами.
IV.
Трудное то было время. Люди жили в постоянной тревоге, всегда начеку. Потому сборы были не долги. Секретарь волостного комитета партии Сараситдин Бурханов понимал, что сейчас дорога'  каждая минута. Как только выяснилась обстановка, тронулись в путь. Сообщение разведки было неутешительным. Враг – в долине Большого Чичкана. У него отряд в 500 сабель, а против этой силы можно выставить лишь 80 винтовок.
Ехали молча. Рядом с Дмитрием – Сатымкул. Едет и все оглядывается в конец колонны, кому-то грозит рукой.
– Кому это ты?
– Брату, упросил Бурханова взять в отряд, а какой от него толк, из его мултука только ишаков пугать, – отвечает Сатымкул. – А, может, и хорошо, что он рядом со мной: если убьют, будет кому взять в руки мою винтовку.
Вот и долина. Изумрудный ковер травы, весенние первоцветы с каплями росы. Вдали – группа всадников. Она неподвижна. Манап Абухон сидит, надменно подбоченясь. Рядом с ним Сокин, он силится походить на манапа.
«Вступать в схватку торопиться не надо. Такой маленький отряд большевиков может прийти только для переговоров».
Но что это? Маленький отряд, не останавливаясь, разворачивает строй и с криком «ура!» устремляется вперёд. Дмитрий торопит коня, ищет Сокина. Не уйти предателю от меткой пули бывалого охотника и закалённого бойца.
Сшиблись кони, засверкала сталь, затарахтели винтовки, эхо пошло гулять по долине. Дрогнули ряды басмачей. Один – на белом коне – повернул к ущелью. Это манап Абухон. За ним устремился Сокин. И вот уже вся масса басмачей рассеивается, пытаясь уйти от карающего клинка. То здесь, то там видны поднятые руки.
– Стой, Дмитрий, остановись, – слышит Любивый. Его догоняет Сатымкул. – Остуди кровь, не зарывайся! Видишь, сколько в плен сдалось. Мы здесь сейчас нужны, а предатели от нас не уйдут, повремени немного.

...Прошел месяц. Тихо было в окрестностях Музтора. Но это спокойствие было обманчивым. Ночью в волостной комитет партии пришёл джигит. Это был перебежчик из банды Сокина. Вот что он рассказал:
– С остатками банды Сокин залег в Караюртском ущелье, а манап Абухон бежал в Чаткальские горы. Что ни день, редеет отряд Сокина. Одни потеряли в него веру, другие поняли, что с этим волком им не по пути, возвращаются в родные селения. И почуял Сокин, что приходят его последние дни. Волком смотрит, грозит, что каждый, кто только подумает уйти из отряда, получит пулю. Пугает джигитов, что в долине большевики им не простят. Не спит, не ест, следит за каждым. А на днях повеселел, дошёл до него слух, что Абухон спешит к нему на выручку. Не сегодня-завтра соединятся эти две своры, и тогда вновь быть беде.

Узнал об этом Дмитрий Любивый, задумался. Не слышно стало его звонких песен, улыбка словно никогда и не играла на лице. Пришёл в волостной комитет и говорит:
– Чувствую я за собой большую вину. Хорошо я изучил повадки зверей, а вот змею такую, как Сокин, не смог разглядеть. Много ещё от него будет горя людям, если сидеть сложа руки. Пока не пришёл ему на выручку Абухон, надо действовать. Пойду я в горы. Места мне хорошо знакомы. Один, без отряда, проберусь незаметно, поговорю с людьми, они мне поверят. С их помощью и покончу с Сокином.
– Пристрелят тебя, как пить дать. Не выйдет из этой затеи ­ничего!;– зашумели товарищи.
– А если выйдет? – настаивал Дмитрий. – Ведь иначе быть новым жертвам. Сколько в стычке поляжет джигитов, которые уже думают о том, как уйти от курбаши, винтовку сменить на омач. Пусть я рискую, но этот риск оправданный.
В комнате воцарилось тягостное молчание. Потом Сараситдин Бурханов – уже без Дмитрия – о чём-то совещался с комсомольским отрядом.
V.
Солнце покидает небосклон медленно, как бы раздумывая, не зацепиться ли еще на минуту за хребты Чаткала, не посветить ли еще хоть немного одинокому путнику, пробирающемуся по ущелью. Лес постепенно синеет, воздух, такой пьянящий днём, становится влажным. Идёт Дмитрий по знакомой тропе.
Эх, Митька, Митька, горячая голова, большое сердце! Тебе и неведомо, что на заре уже пробрался к Сокину манап Абухон со своими людьми. Не знаешь ты, что вышел на разведку коварный Сокин, и каждый твой шаг приближает тебя к встрече с ним на этой узкой тропе. Вот он, твой враг, притаился за скалой, берёт тебя на мушку, целится прямо в грудь.
Словно снежный обвал грянул в узкой теснине выстрел. Зашатался Дмитрий, закружилось все перед его глазами. Еще и еще выстрел, а комсомолец все еще держится на ногах, смотрит прямо в глаза Сокину.
– Так и не научил я тебя как следует стрелять, – вырывается у Дмитрия.;– Эх ты, шакал!..
А сверху по ущелью спешат на выстрелы люди манапа Абухона. Им навстречу из долины устремляется отряд комсомольцев. Впереди Казыбек Кадыралиев, за ним друг Сатымкул. Такой жаркой схватки еще не видели отроги седого Таласского хребта. Три дня на смерть бились красные бойцы, пока не отбили тело своего товарища, пока не разгромили бандитскую шайку.

...Идут и идут люди проститься с Дмитрием. Кто-то ведёт под уздцы коня. В седле пожилой джигит со скупой седой бородкой. Он сходит с коня, не спеша направляется к гробу. И молодые, и почтенные аксакалы уступают ему дорогу. В руках его комуз. Он закатывает левый рукав чапана, но не касается струн комуза, пристально вглядывается в лицо Дмитрия.
«Вот так и моего брата Накия на пути в Чолпон-Ата убили басмачи», – думает Токтогул Сатылганов, и сразу оживает в его руках звонкий послушный комуз. Прославленный акын поёт о храбром Митьке, которого убил потерявший разум бандит. Он поет о юном богатыре, чья душа бессмертна, чье имя еще долго будут хранить в памяти люди Кетмень-Тюбинской долины [2.2, 2.3].

В. Данилов. Трагедия ущелья Караюрт : документальный рассказ. – Фрунзе: Газета «Комсомолец Киргизии», 19.10.1958., № 126 (4132).

Выводы:
Дмитрий идёт в горы один. Он хочет избежать жертв, поговорить с людьми Сокина, чтобы они вернулись домой и занялись обычным трудом. Да и разобраться с самим Сокиным, который подвёл его. В это время Абухон уже подошёл на выручку Сокина.   
О происшествии лучше, видимо, сказано в следующем подразделе. Вооружённых людей у Абухона и Сокина (Аукана и Сакена) было немного. В перестрелке погиб Дмитрий, а когда подоспел отряд – ещё и Абухон (Аукан). Сокин (Сакен) скрылся. Остальные участники банды прекратили сопротивление.
Говорится о басмаческой банде Мадмара, которая в некоторые года налетела на Алексеевку, а также о шайке Кушалык, которую позже громили у Нарына. В этих стычках участвовал Дмитрий.
Цитата: «Начнём с этого шайтана Митьки». Шайтан в мусульманской мифологии – злой дух, в русском восприятии ближе к слову «неудержимый», которого трудно остановить, удержать. В посёлке, судя по воспоминаниям, Дмитрия действительно величали «Митька-Шайтан».
«Всё поёшь, Митя?», «Не слышно стало его звонких песен» – слова из рассказа говорят о том, что Дмитрий отличался музыкальным слухом и голосом, пел и знал много песен.
«Враг – в долине Большого Чичкана. У него отряд в 500 сабель, а против этой силы можно выставить лишь 80 винтовок». Скорее всего, это выдумка автора рассказа.
«Упросил Бурханова взять в отряд...» (ответ Сатымкула). Значит, Бурханов мог принять такое решение.