Провинциальная злость

Ладно. Другой совсем вопрос: БЫЛА ЛИ РУССКАЯ КУЛЬТУРА РУССКОЙ?
А?
Знал ли русский народ, кто такие Пушкин и Блок? Читал ли русский народ Гоголя и Достоевского?
Нет-нет, я всё помню: толпы начитанных приказчиков у смертного одра гения, библиотека Смирдина и всеобщее внимание к никому дотоле неизвестной станции Астапово - как же!
А всеобщее - это чьё?
Русский народ, как общность неграмотная на 90 процентов, читал ли всё это, участвовал ли во всеобщем внимании? В создании знаковой системы участвовал? Нянюшкой Ариной Родионовной?.. Хе!.. Бьюсь об заклад с вероятностью 90 против 10, что понятия не имел обо всех этих господах и связанных с ними приключениях разума и воображения!
Хуже того. Когда грамоте обучили народ сей новые баре, попроще, - угрюмые большевички, когда «Муму» наряду с «Антидюрингом» обязан был хоть раз осилить каждый имеющий прописку, так ведь и тогда - не прочёл, так ведь и до сих пор не читает, шарахаясь от «Войны и мира», да «Идиота» с панической почтительностью, и, отскочивши подалее, переводит дух.
Хитроумная свобода, свалившаяся на нас по мечте нашей давней, в одном уж точно благодетельна - люди и вправду освободились от русских писателей, с облегчением, прошу прощения, и незамутнённою душой. А сколько времени и сил убито на это великолепие!
(...кощунства - прощальные слова гонимых...)

...весёлое воровство бессмертия, печальное воровство поэзии...

Повторяю, речь моя - о людях обитающих в моём сознании, то есть принадлежащих к российскому сумеречному миру, а не о французах, которым иногда по вкусу сокращённые переводы из Толстого, и не о доверчивых немцах, кои с наслаждением пугаются собственных пересказов Достоевского, и не об американцах, справедливо полагающих, что каждый эмигрант имеет право на своего национального гения...

И обернётся нечистый призрак в бесконечном коридоре, и прошепчет сырым и зловещим шёпотом: «... речь моя о людях, обитающих в зеркалах...».

Образ народа в романе «Война и мир»... крестьянские типы у Тургенева...

И всё это - понятно! Поговори-ка с барином всерьёз! Но, с другой стороны, что, скажите, нам до того, кем прикидывались и как гримасничали перед любознательными господами те, прошлые, давние, мужики?
Эка - наука, хозяину угодить!.. бином Ньютона!

А прикидываться потомками барскими - недосуг, да и противно.

Просто однажды провинциалу нашему бодро было объявлено одним прытким молодым человеком, что денег нет, плохо работаем, у Запада надо учиться. После чего прыткий молодой человек разглядел-таки того, к кому обращался, и удивлённо спросил: «А зачем, блин, они вообще тебе, деньги-то?»
Провинциал, сопя, поглядел вслед покатившему в Испанию Чичикову и подумал, что, в сущности, этот хлюст, хотя и разъелся не в меру, да и одет как чучело, тем не менее, прекрасно развит и при недостатке общего образования вполне творчески воспринимает мир. Во всяком случае, он уже встал выше нравственности.
«Он ли сам, внуки ли его, - думал провинциал, - рано или поздно, а сядут в усадьбе своей. А, севши, поглядят-поглядят в окошко, постреляют дробью скворцов, поскучают-поскучают, да и напишут вдруг «Дым» или «Кому на Руси жить хорошо?», а то, глядишь, и вовсе начнут скупать передвижников.»
И провинциал почувствовал отвращение к передвижникам.
«Во всяком случае, - подумал он, - те, которые хотят потом прочесть «Дым» должны ныне и батрачить на перспективных прохиндеев. А я-то почему должен? Я не хочу покупать культуру ТАКОЙ ценой!»

...как не уставал повторять, насупясь в окно и поигрывая пальцами, заметно растолстевший за времена прорыва к свободе Верный Антикоммунист и Работник Мэрии: «Реформы - это тебе не вшу словить! Всем трудно!..» ВСЕМ - относилось, разумеется, к народу, к мужикам - и прилично поголодавший провинциал злился, кусал губу и отворачивался. Он готов был в эту минуту передушить собственными неумелыми руками абсолютно всех Решительных Реформаторов в интеллигентных бородёнках и без оных на округлых, приятного оттенка щеках...

Есть ли на том берегу Бог? Есть, наверное... Но мы не различим его в звучаньи полуночных миров - эта музыка нам не слышна. Выброшенные на берег тот со вздутыми лёгкими и лопнувшими перепонками, мы услышим только писк атмосферного давления, да стальной, хорошо шлифованный звон великой карусели...
... разве что - дети, разве что - дети...
... полированный гром и электронное пенье бесконечной игрушки, возле которой замрём мы на всю нашу странную жизнь с разинутым ртом - выброшенные... прощайте!..

... чернильный человечек чирикнет, скукожившись, и вылетит боком, нетопырем, через огромный парадный зал Сумеречного Дворца, на Галерею Сенаторов, на четвёртый уровень... скорее, скорее, туда - за нами идут чудовища!

А фокус с Великой Русской Культурой эффектен, но прост до чрезвычайности: весь он заключён в ловкой подмене, в отвлечении мгновенном на картинку - за русский народ выдаётся публика на Невском (так же, как за Россию - тот же Невский с прилегающей Москвой и усадьбами в стиле русский ампир), причём лакеи, ямщики, фабричные и мастеровые, подавальщики и выгребальщики, солдатня и матросня, тамбовщина и разная прочая Пермь со своим неведомым понятием жизни и зрением своим ОТТУДА, как-то невообразимо ловко и совершенно неприметно выталкиваются за двери, оставшихся обряжают и строжат, кухарки и прачки решительно и опять-таки незаметно гонятся на чёрную половину...
... а простым народом переодевают господ поплоше...
... вы что - не читали?.. как прекрасно знали свой народ господа Тургенев и Бунин!
... вообще-то, судьба у них такая - грамоте не знать!..
... добавочный народ, вспомогательный, так сказать...
... народ, но - не совсем, не полностью... ПРОСТОЙ, так сказать, НАРОД...
... некая деталь, без которой пейзаж был бы не полон...
... правда, деталь размером в девять десятых от целого! Перекос...
... спаси нас, Господи, от производственных романов!..

В Америке рабов было процентов двадцать, и кожа у них была чёрная... Вот это, видно, и решило-то всё!

... да! Вот что ещё! Народ - как объект воспитания и облагодетельствования... «Нуууу... если бы я жил в том веке, то, по мере сил своих, способствовал бы просвещению крестьян, наверно...» - как говаривал по «Свободе» в нынешние уже времена Булат Шалвович.
И тогда культура, действительно не маленькая, становится русской. Ну, а чьей же ещё? Не польской же, в конце концов!

Российские барышни очень любили просвещать и воспитывать свой народ. Что-то такое очень благородное и жертвенное ощущалось в пространстве российской культуры всегда, если самый впечатлительный её элемент - барышни, стремились просветить свой народ. Но ведь этот народ действительно был ИХ НАРОДОМ!
В Америке, которую нас вынудила полюбить последняя империя, никто, по-моему, не был озабочен столь благородной задачей. Там народ был ничьим, там он был людьми и сам о себе позаботился.

А от российских барышень привычки эти полезные перешли к совсем другим людям.

Окончательное разделение этносов в России произошло не тогда, когда разделились привычки и одежда, не тогда, когда один этнос перестал выполнять свою работу, а тогда это произошло, когда один почувствовал интерес к другому. Когда один, взгромоздился на Росинанта. Это была граница необратимости. Это не прощается. После такого слияние было практически невозможно, без потери общего на всех достоинства - организующего фермента для совместной жизни людей.

Да, конечно, это были две нации, не всегда понимавшие язык друг друга, по-разному одетые, по-разному справляющие нужду, по-разному бритые и причёсанные, по-разному спящие и просыпающиеся.
«Усадьба хорошая, мужики нас любят...» - пишет умнейший и добрейший Антон Павлович.
Заметьте - не соседи, а - мужики!

А двум народам в одном имени не ужиться.