Взгляд из прошлого, полный любви

Игорь нервничал, хотя и старался ничем этого не выдать. По крайней мере, отец вроде не замечал его волнений. Однако после очередного вопроса: «Папа, что тебе приготовить на ужин?», с улыбкой заметил:
- Ты спрашиваешь об этом в третий раз. Не суетись, присядь. Я ведь вижу, что ты очень взволнован. Из-за чего? С голоду умереть Анна Ивановна не даст, присмотрит за мной. Телефон под рукой. Если что, без помощи не останусь. Езжай спокойно в свою командировку. Я и так замучил тебя за пять лет лежания.
- Папа, о чем ты говоришь? Не можешь ты быть мне в тягость. Думаешь, я забыл, как ты меня, дохлого пацана, носил по лестнице во двор подышать, в поликлинику, как все деньги тратил мне на санатории? Мог ведь после смерти мамы сдать меня в детдом. И жил бы нормально, как все люди.
- Как все бессердечные люди, ты хочешь сказать? Как я мог тебя бросить?
- Зачем тогда этот разговор - что ты меня замучил. Папа, я не хочу оставлять тебя одного. Мало ли что может случиться – пожар, жулики…
- Все самое страшное в моей жизни, сынок, уже произошло. Так что за меня не переживай. Я ведь сейчас живу только воспоминаниями. И надеждой, что ты найдешь свое счастье. Ведь именно из-за меня ты не можешь жениться. Неужели так и останешься холостяком?
- Хотел бы – женился. Не нашлась такая женщина, которую мечтал бы иметь в женах. Ты ведь не женился после мамы, хотя был совсем не старый.
- Но у меня был ты, сынок. А у тебя никого, не считая меня. И потом, таких как твоя мама, на свете совсем не много.
- Вот именно.
Разговор прервал телефонный звонок. Женский голос, чуть хрипловатый, но с мягкой интонацией, спросил:
- Вы давали объявление в газету? Уход за пожилым человеком…
Игорь даже немного растерялся, но быстро опомнился:
- Да, да, нам срочно требуется сиделка, на полгода, с совместным проживанием. Вы к этому готовы? Дело в том, что завтра мне нужно улетать. Можете прийти прямо сейчас?
- Постараюсь, говорите адрес.
- Впрочем, лучше вы скажите, где вас найти. Я сейчас подъеду.
Выяснив, где незнакомка будет его ждать и как она выглядит (собеседницу явно затруднил этот вопрос), Игорь схватил ключи от машины.
- Папа, я быстро. Тебе что-нибудь нужно?
- Да нет, иди уж.
Когда за сыном захлопнулась дверь, Станислав Иванович подумал: «Ох, сынок, сынок… Не хочется тебя расстраивать, а то бы наотрез отказался жить под одной крышей с чужой теткой. Что ж, если тебе так спокойней, будь что будет. На все, Господи, твоя воля».
Он заметил, что опять вспомнил бога. В молодости, пришедшейся на сталинские годы, да и позже, он никогда об этом не думал. Разве что при виде входящих в храм людей задавался вопросом: «Зачем они туда идут? Вроде нормальные на вид, а верят в сказочки».
Однако, когда болезнь свалила и обездвижила его, частенько стал задумываться о душе, которая давно болит, и боль эту не спутаешь с сердечной. О том, что ждет после смерти: небытие, или, как говорят верующие, жизнь вечная. Про себя он не мог сказать, что обрел веру, но одна мысль неотступно вертелась в сознании: «Господи, помоги Игорьку, не наказывай его за мои грехи».
* * *
За раздумьями даже не расслышал поворота ключа в замке.
- А вот и мы, - раздался веселый голос сына. – Знакомьтесь. Это Анна Юрьевна, а это мой папа, Станислав Иванович.
- Можете звать меня Нюрой, я привыкла к этому имени.
Больной внимательно взглянул на вошедшую. На вид лет сорока – сорока пяти, она, видимо, была очень хороша в молодости. И сейчас выглядела бы неплохо, будь на ней нарядный костюм, немного косметики. Но – ни того, ни другого. Явно не новое, хотя и опрятное, платье, простая прическа, усталое лицо. От проницательного взгляда пожилого человека не ускользнуло, что вместе с грустью в ее глазах прячется доброта. «Похоже, мои опасения напрасны».
Игорь прервал его мысли.
- Извини, папа, нам с Анной Юрьевной нужно решить все вопросы. Подожди немного, сейчас будем ужинать.
Они ушли на кухню, а Станислав Иванович, оставшись в одиночестве, по привычке стал перебирать свои впечатления. Почему-то облик женщины показался ему знакомым. «Да, старик, тебе скоро что попало будет мерещиться. Удел у тебя остался один – вспоминать».
Думы о прошлом прервали сын с его будущей нянькой.
- Папа, посмотри, какой шикарный ужин приготовила Аня. Быстро, а как вкусно! Куда там моей стряпне.
- Не скромничай, ты готовишь отлично. Я-то, сам знаешь, так и не научился толком поварскому искусству.
Блюда, которыми заставили журнальный столик у кровати отца, и в самом деле выглядели заманчиво. Скромный вид Анны не предполагал таких кулинарных способностей. Видно сразу – готовит она прекрасно, значит, не всегда жила в нужде.
Все успели изрядно проголодаться, так что ели с аппетитом. Ужин получился поздним, и рассиживаться не стали: ехать в аэропорт очень рано.
Утром Игорь улетел, еще раз наказав сиделке быть внимательной, так как отец сам никогда не скажет, если что-то беспокоит.
Уже через два дня раздался звонок из Сеула. Трубку взял Станислав Иванович:
- Слушаю.
В голосе Игоря была растерянность:
- Папочка, здравствуй! Ты что, один? А где Анна?
- Что, успел малость испугаться? Не волнуйся – пошла в магазин. А ты, сынок, как там, в чужой стране?
- Все даже лучше, чем предполагал. Приняли хорошо, устраиваюсь. Нагрузка будет большая, но нам не привыкать. Я этому даже рад, некогда будет скучать по дому. Да и заработать должен неплохо, надеюсь, смогу тебе хорошее лечение оплатить.
-  Вот об этом и слышать не хочу, не хватало еще тратиться на старика. Лучше бы на свадьбу откладывал. Ну ладно, ладно, знаю, что ты можешь ответить. Да не звони часто, а то все деньги проговоришь. Питайся получше, ты ж у меня не маленький - под девяносто кэгэ. За нас не волнуйся, мы с Нюрочкой прекрасно ладим. Она мне читает газеты, я ей – моих любимых поэтов, как, помнишь, тебе наизусть читал. Оказывается, не все еще забыл старикан. Так что не переживай, работай спокойно.
Они с сиделкой и в самом деле жили спокойно, дружно. Станислав Иванович пришел даже к выводу: пожалуй, это и неплохо, когда ухаживают за тобой за деньги. Не каждая дочь так бы обихаживала больного отца.
Наступили осенние дни. Анна по-прежнему выходила из дома в каком-то легоньком плащике. Станислав Иванович заметил ей:
- Пора надевать пальто, холодно уже.
Та смущенно ответила:
- Оно очень старое, и я не хочу надевать его так рано.
- Нюра, не сердись на старика. Сколько сейчас стоит пальто? Возьми у меня в тумбочке деньги, если не хватит, добавишь из тех, что Игорь оставил на провизию. Тем более скоро пенсию принесут. И не маши руками, купи обязательно. Меня в свое время жизнь очень била, и если бы не добрые люди… Считай, что я просто отдаю долг. В крайнем случае, вернешь, когда Игорь с тобой рассчитается. А то простудишься, и придется мне за тобой ухаживать, - он рассмеялся собственной шутке. И тут же удивился: - Ты погляди-ка, думал, разучился уже, ан нет.
В один из вечеров, когда Нюра подсела к его кровати с газетами, Станислав Иванович сказал:
- Убери их, все равно пишут одно и то же. Расскажи-ка лучше о себе.
- О, моя история малоинтересна, разве что очень печальна. Зачем вам слушать о чужих бедах?
- Ну что ж, бесчувственным чурбаном я никогда не был и не хотел бы быть. Я ведь и сам получил от судьбы немало жестоких ударов, хотя, признаюсь, порой был их виновником. Может, когда-нибудь и я расскажу душещипательную историю своей жизни. Увы, не всегда я был таким прикованным к постели «праведником».

* * *
-Если честно, не люблю я откровенничать о личном. Так что не обессудьте, особых подробностей и смакования моей неудавшейся жизни не будет.
На Дальний Восток меня привез муж – он был военным. Помотались с ним по разным гарнизонам, но наконец из глуши перевели в большой город, К-к. Все вроде было хорошо, стабильно. Андрей дослужился до начальника штаба полка, я работала технологом на оборонном заводе. Жили обеспеченно, отдыхали каждый год на Черном море. И с квартирой повезло, сравнительно быстро дали от воинской части. Одно огорчало – детей не было. Когда-то, в первый год после свадьбы, муж убедил избавиться от «несвоевременной» беременности. Мол, как мы будем с малышом в этом медвежьем углу – ни врача детского, ни нормального жилья. Я долго возражала, плакала, но очень любила мужа, а потому, глупая, уступила. Никогда себе этого не прощу.
А потом пошла черная полоса. Оборонку перестали финансировать, госзаказа не стало, и начали заводы сокращаться, закрываться… Вот так в числе многих оказалась без работы. Любимая профессия (я специалист по особо прочным сплавам) оказалась никому не нужной. Пробовала устроиться в институт, но и там места не нашлось. И, как одно к одному: узнала, что муж встречается с молоденькой. Видела ее: конечно, счет не в мою пользу – длинноногая, модная. Сейчас я не очень строго мужа сужу. Я ведь была такая опустошенная, растерянная из-за отсутствия работы и надежды, что, думаю, выглядела малопривлекательно, особенно в сравнении с той накрашенной куколкой.
Короче, он так увлекся, что попросту сказал мне: «Уходи. На первое время денег дам, а там на работу устроишься». Как будто было куда…
Скандалов устраивать ни ему, ни ей не стала. Не в моем это характере, и просто не было сил на лишнюю нервотрепку. Любовь-то все равно не вернешь.
Взяла только свои вещи, фотографии, кое-какие книги. И пришлось все же взять от него немного денег. Сняла комнату у одной старушки. И, в общем-то, жили мы с ней неплохо. С работой было туго, но подрабатывала где придется, в основном на время отпуска заменяла. Спасибо хозяйке – брала с меня за жилье копейки, питались вскладчину. Кое-что из вещей пришлось продать, то, что осталось, как ни берегла, все равно ветшало. Одно время вроде повезло: устроилась поваром в кафе. Готовить я очень люблю. У нас по праздникам всегда были гости, и стол у меня ломился. Все хвалили, завидовали мужу. Так, видите, ушел к девчонке, которая и яичницу пожарить не умеет.
Но длилось это везение недолго. Кое-кто из новых русских считает, что зарплату платить не обязательно. Вроде как обязаны на них другие работать бесплатно. Сначала все обещал рассчитаться, потом, когда стала настаивать, просто выгнал за дверь. «В твоих услугах больше не нуждаемся. А зарплату свою ты уже проела». Впрочем, хозяину бывшему его наглость аукнулась. Хорошие повара стороной стали обходить, так и обанкротился…
Хорошо хоть хозяйка понятливая была. Но Лидия Петровна попала под машину, в больнице умерла. И сразу отыскалась родня. Оказывается, в одном городе с ней жила дочь, но никогда при мне к матери не заходила. А тут сразу проведали… Не успели похоронить, как начали покупателей на квартиру искать. Мне сказали просто: «Чтоб максимум через три дня тебя не было».
Что делать? За помощью пойти не к кому. Близких подруг в свое время не завела, к общим с бывшим мужем знакомым зайти не могла. Решилась поехать в Хабаровск. Город большой, возможно, и работы там больше. Вещей у меня осталось совсем немного, собрала их – и на вокзал. Последние деньги потратила на билет.
Вышла из поезда, села на скамейку. Думаю – немного отдохну, да пойду куда ноги понесут. А в голове пустота какая-то, полная отрешенность. И надо же: рядом кто-то оставил прочитанную газету. Машинально пробежала по строчкам объявлений: продам-куплю, меняю… И вдруг – «срочно требуется заботливая сиделка для ухода за пожилым человеком, с совместным проживанием. Телефон…» В кармане у меня медный грош, но на звонок из автомата хватило. Если честно, звонила без малейшей надежды – уже взяли, наверное… Но, как видите, забытая удача повернулась ко мне лицом, и вот я здесь. Конечно, скоро ваш сын вернется, и необходимость моего присутствия отпадет. Но я благодарна судьбе за такой подарок, за встречу с вами. В последние годы у меня таких добрых знакомств не было, и я привыкала к мысли, что к жизни с нормальной работой, уважением коллег возврата нет. Мало ли бывших интеллигентов, ставших бомжами…
Станислав Иванович слушал рассказ не перебивая, но глаза его подозрительно блестели.
Анна заметила это:
- Ну вот, расстроила я вас.
- Нет, нет, Нюрочка, все нормально. Значит, не совсем еще отрешился я от этой жизни. Слушая тебя, невольно вспоминал тяжелые моменты своей жизни. Вполне мог уйти на дно, спиться, пропасть. Опять же спасибо добрым людям. В первую очередь покойной моей супруге, именно она спасла меня. Царствие ей небесное, моей Зиночке!
Да, Нюра, а что ты не расскажешь про свою семью – родителей, братьев-сестер, если они есть, откуда ты родом?
- Знаете, рассказывать-то особо нечего. Мама о своей семье не рассказывала, она вообще была сдержанна со мной. Правда, на похоронах маминых ее сестра из Москвы кое-что рассказала. Но об этом как-нибудь потом, если только вам интересно. И так вас утомила. Больше ни слова, пойду чай принесу.

* * *
Игорь звонил каждую неделю, обычно в субботу. Станислав Иванович иногда ворчал для видимости: мол, чем тратиться на разговоры, питался бы лучше. На что сын отшучивался:
- Да ладно, пап, недостатка веса у меня нет. Чуть-чуть бы и сбросить не мешало.
В один из таких вечеров далекий голос в телефонной трубке показался Нюре особенно теплым и взволнованным. Он даже назвал ее по имени-отчеству, хотя они еще в первый вечер отказались от официального тона.
- Анна Юрьевна, посоветоваться надо. У меня через месяц контракт заканчивается, но мне предлагают его продлить. Условия лучше нынешних. Как быть? Сами знаете, на родине я никогда столько не заработаю, тренеров у нас не ценят. А деньги были бы не лишними. Вы не против поухаживать за папой еще?
- Поступайте, как считаете нужным. А мне за счастье общение со Станиславом Ивановичем. Вы счастливчик, что у вас такой отец. У меня, к сожалению, был отчим, в общем-то неплохой человек, но меня не любил. Я только сейчас поняла, что была лишена главного - родительской любви.
Станислав Иванович на вопрос сына ответил так же:
- Решай сам. А за нас не волнуйся. Спасибо тебе за Нюрочку, она меня просто к жизни вернула.
- Моей заслуги здесь нет. Благодари судьбу, что на то объявление откликнулась именно она.
Вот так приезд Игоря отодвинулся на полгода.
Благодаря солидным переводам они ни в чем не нуждались, хотя и не шиковали. Анна купила все необходимые вещи, и даже помаду. Сделать это пришлось по настоянию Станислава Ивановича, заявившему ей:
- Никогда больше не говори, что ты немолода и некрасива. Ты красавица, только люби себя хоть чуточку больше.
Но все же она, с ужасом думая, куда пойдет, когда вернется Игорь - лучшая «сиделка» для отца, старалась экономить. Кто знает, когда удастся найти работу. Тем более, что и имеющие ее не всегда получают зарплату вовремя.
И вот тот день пришел. Игорь заранее предупредил о времени прилета и его с нетерпением ждали. Вместе обдумали меню праздничного обеда, включив в него исключительно любимые блюда Игоря. Хлопоты на кухне помогли немного отвлечься от безрадостных мыслей о будущем. Наконец все готово к встрече «гостя» - застыл аппетитный холодец, нарезаны салаты, домашние пельмешки осталось только бросить в кипяток.
Анна надела новое платье и туфли. Глянула на себя в зеркало и тут же отвела глаза, смущенно подумав: «А вроде неплохо постригла девчонка».
Она не совсем успела привыкнуть к своему преображенному виду, слишком глубокий след оставили годы безденежья и безнадеги. И сейчас, видя себя в зеркале - нарядную и ухоженную, она осознала, каким болезненным будет повторное возвращение из нормальной жизни в нищету и безысходность.
Станислав Иванович, видимо, догадывался о ее настроении, но сказал лишь, нарочито строго взглянув, теплым голосом:
- Помаду для чего покупала? Подкрасься сейчас же.
Нюра вздохнула и через силу улыбнулась:
- Слушаюсь.
Грустные мысли, однако, не помешали Анне заметить, что она слишком взволнована. И дело, кажется, не только в том, что жаль расставаться с этим теплым домом, Станиславом Ивановичем, к которому успела привыкнуть. Перед глазами возник образ Игоря, каким она увидела его впервые, год назад. Он хотя и суетился тогда немного - времени до отлета было в обрез, но, по всему было видно, - сильный, надежный мужчина, о каком можно лишь мечтать. А глаза - не голубые, как у отца, а карие, светились теплотой и умом. Она еще подумала тогда: «Надо же, спортсмен, и такой умный взгляд». Вспомнив это, она невольно улыбнулась, а Станислав Иванович вопросительно вскинул брови. Пришлось рассказать ему о тех своих давних мыслях, и они теперь рассмеялись оба.

* * *
Нетерпеливый звонок прервал их смех. Анна открыла, и в широко распахнутую дверь стремительно вошел Игорь с возгласом:
- Ну вот я и прибыл, принимайте своего «корейца»!
Бросив у порога чемоданы и едва скинув ботинки, он помчался в отцовскую комнату. На пороге оглянулся на Анну, молча стоящую в прихожей.
- Анечка, идите к нам. Будем отмечать мой приезд.
Расцеловал отца, а тот погладил его по голове дрожащей рукой.
- Пап, ты прямо как в детстве. Помнишь, когда я валялся в больнице, ты, уходя, гладил меня по голове и говорил:
«Поправляйся. Скоро пойдем домой».
- Да-а, твои тогдашние врачи ни за что бы не поверили, что тот дохлячок вырос в этакого здоровяка.
- Если бы не ты, кто знает, что бы вообще стало с тем дохлячком. Ты ведь все, что зарабатывал, тратил на мое лечение, не думая о себе. Золотой ты мой папочка!
На глазах у обоих блестели слезы.
- Не суди нас, Нюрочка, за минутную слабость. Просто мы ведь никогда не расставались надолго. Служил он и то рядышком, в Уссурийске, и я частенько его навещал.
 Но Анна и сама была растрогана. Чтобы не мешать мужчинам наговориться, и скрыть собственное волнение, она отправилась на кухню. Зажгла газ под кастрюлей для пельменей, немного постояла в раздумье. Потом, как бы стряхнув оцепенение, начала доставать из холодильника тарелки со снедью. Когда она минут через десять зашла в комнату с полным подносом, у Игоря вырвалось восторженное:
- Елки-палки, холодец! Как я по нему, оказывается, соскучился!
Станислав Иванович улыбнулся:
- Только по холодцу?
И все дружно расхохотались.
Игорь достал из сумки заморские деликатесы, не преминув, однако, заметить:
- А вкуснее ваших блюд, Анечка, я все же ничего не ел, хотя корейцы по части еды тоже мастера.
Он налил в два бокала понемногу красного вина.
- Ну, за возвращение блудного сына!
- Игорек, а меня почему забыл?
- Что я слышу? Папа, ты хочешь выпить с нами вина? Ну, Анечка, да вы просто чудесница – вернули папу к жизни. Он же крепче чая лет двадцать ничего не хотел пробовать!
- Да ладно, сынок, ты уж не выставляй меня полным трезвенником-язвенником. Сам знаешь, когда-то был у меня грешок…
- Уж если ты грешник, папа, то я не знаю, кто святой.
Так что и Станислав Иванович пригубил за встречу глоток вина.
За разговорами вечер прошел быстро. Помогая Анюте убрать посуду, Игорь заметил:
- Боже, как же хорошо возвращаться домой! Ничего нет лучше! А вы, кстати, Анечка, не только мастерица, но и красавица. Я тогда в спешке как-то не заметил этого, простите меня.
«Ну уж и красавица», - хотела буркнуть она, но, вспомнив наставления Станислава Ивановича,  критиковать себя не стала и в ответ на комплимент сдержанно улыбнулась.
Игорь обратил внимание на чемодан и пакеты, стоящие в уголке прихожей. Сообразив, что это Анна приготовилась покинуть их жилище, он попросил:
- Пожалуйста, не вздумайте завтра уйти рано. Я утром подольше посплю – устал. Да и вы отдохните. А потом обо всем поговорим.
Завтракали поздно, все вместе. Правда, Анна, как ни старалась взбодриться, была грустна. Не могла отделаться от мысли: «Вот и закончилась белая полоса».
Вымыв посуду, она зашла в комнату, где разговаривали отец с сыном. Вопросительно взглянула на них:
- Ну, я, пожалуй, пойду?

* * *
Станислав Иванович вскинулся:
-Куда?
Игорь же после Аниных слов обратился сначала не к ней, а к отцу:
- Ты побудешь один? Мы немного прогуляемся.
Взяв Анну за руку, он вышел с ней в прихожую.
- Чемоданы никуда не денутся, пусть они пока постоят. Пойдемте на улицу, на свежем воздухе лучше думается.
И они ушли. Не было их довольно долго. Станислав Иванович уже начал беспокоиться, но тут раздался телефонный звонок:
- Папа, не волнуйся, мы через часик подойдем. Ты очень голоден?
- Да о чем ты? Чем меньше ем, тем лучше. Вы-то куда запропали?
- Вернемся, тогда и ответим на все твои вопросы.
Наконец дверь открылась.
- А вот и мы! Потерял нас?
В комнату они вошли какие-то изменившиеся: явно взволнованные и немного смущенные.               
- Что это с вами? Ушли из дома одни, а вернулись совсем другими.
- Дорогой отец, - торжественно начал Игорь, - позволь представить тебе Нору Юрьевну Буткевич.
- Буткевич? Вы решили пожениться?
- Не просто решили, а уже поженились, то есть расписались в загсе.
- Что-то я ничего не пойму. Или ты просто шутишь? Не могли же вы в самом деле пожениться за какие-то три часа. У вас ведь и речи об этом не было. Да и в загсе, наверное, надо ждать несколько месяцев.
- Допустим, не несколько, а один. И с какой стати мне так шутить? Папа, ты сколько лет мечтал о моей женитьбе, и вот, когда это сбылось, оказался к этому не готов?
- Напротив, втайне я очень хотел, чтобы Нюрочка стала твоей женой, а значит, моей дочерью. Но как-то все так быстро, просто не могу поверить. Может, все-таки разыгрываешь старика?
- Папа, когда я тебя обманывал? Просто я наконец-то нашел свою единственную. И что же, надо было спокойно отпустить ее неизвестно куда? Ты же знаешь, что я спортсмен, а спорт учит решения принимать быстро.   
Я признался Анечке, что жизни без нее не представляю. Выяснив, что наши чувства взаимны, мы не смогли пройти мимо загса. Да, заявления подают заранее. Но бывают же исключения. Пришлось убедить сотрудницу, отзывчивую женщину, что расписаться нам необходимо срочно, что завтра я улетаю.
- Ты в самом деле улетаешь?
- Нет, конечно, - засмеялся Игорь. - Пришлось пойти на маленькую хитрость. Но мы ведь не двадцатилетние юнцы, у которых каждую неделю может быть новая любовь.
- Ну, если это действительно так, я очень рад за вас. Лучшую невестку трудно представить. Хотя, если честно, так и не могу пока поверить этому. Нюрочка, а ты что молчишь?
 Взглянув на нее, он заметил слезы на глазах.
- Ты плачешь?
- Не обращайте внимания. Это от счастья. Я и сама пока не верю.
- Ну вот, - заворчал Игорь, - два Фомы неверующих. Поздно не верить, когда штамп в паспорте.
- Но, Игорь, подожди... Мне показалось, ты сказал - Нора Юрьевна? Или я ослышался?
- Да нет, все верно. Просто Анечка, простите, по привычке вылетело, Норочка не любит свое настоящее имя. А зря. Мне оно нравится.
- Мне тоже. Но у нас оно очень редкое. И я... знал одну Нору, очень давно. Тебе это имя дали просто так, или в память о ком-то?
- Норой звали мою бабушку. Она была немкой.
- Какое совпадение, - Станислав Иванович помолчал в растерянности.
- А что с ней сейчас, она жива?
- Ее нет в живых почти столько же, сколько мне лет. Так что я ее не знаю. Мама о ней никогда ничего не говорила, как и о других родных. Она вообще была закрытая, со мной, да, думаю, ни с кем, не откровенничала. Даже со своей старшей сестрой не общалась. Я со своей тетей познакомилась только на похоронах мамы. Она-то мне и рассказала все, что знала. Оказалось, у нашей семьи непростая история. Впрочем, у нас ли одних? К тому же есть какая-то тайна, раскрыть которую нам с тетей Мартой не удалось. Да и не удастся, наверное.

* * *
- И что же удалось узнать?
- Увы, не так много, но все же это лучше, чем ничего. Как сказала тетя Марта, она всю жизнь мечтала отыскать родных или хоть что-то узнать об их судьбе. Но даже открытие некогда секретных архивов мало что дало – найти нужные сведения очень сложно. Так что спасибо и за то, что удалось разыскать, другим и этого не дано. Многие не знают даже, кто их родители, не говоря о дедушках – бабушках. В общем, вот что рассказала мне тетя во время нашей единственной встречи в Ярославле.
Бабушка Нора совсем молоденькой приехала с родителями в Советский Союз из Германии в 1933 году. Была она их единственным, поздним ребенком. Старшие Беккеры нашли работу учителей в Поволжской республике. Одно время преподавали даже в летной школе под Саратовом, где наши обучали (на свою голову) будущих немецких летчиков – асов. Вы ведь, Станислав Иванович, помните, наверное, что тогда у СССР и Германии отношения были дружеские, даже военные учились друг у друга.
Последний раз все собрались вместе на 65-летие прадеда весной тридцать девятого. Вскоре Отто и Еву Беккеров куда-то выслали, и больше о них ничего не известно.
Нору, несмотря на юный возраст, сразу по приезде в Союз взяли переводчицей в Коминтерн. Там она вскоре познакомилась с будущим мужем, Стефаном Банецким. В 34-м у них родилась дочь Марта, через год – моя мама. Накануне встречи нового, 1941 года, когда в квартире уже стояла наряженная елка, ночью пришли за родителями.
Тетя Марта сказала, что с тех пор не переносила Новый год. Он каждый раз напоминал ужас той ночи, когда уводили отца с матерью. Больше им увидеться не пришлось. Однако в памяти их образы ничуть не померкли, хотя столько десятилетий прошло. Он – красивый брюнет атлетического сложения, она – невысокая, хрупкая, особенно в сравнении с мужем, с невероятно красивыми волосами, уложенными по тогдашней моде. Внешне совершенно разные, они удивительно подходили друг другу.
Только в 1991 году тете дали по ее просьбе дело отца. Из него видно, что с момента ареста он пожил только пять дней, умер от «сердечной недостаточности» в Лефортовской тюрьме НКВД.
  У дочерей, отправленных в детдом, судьба складывалась по-разному. По словам тети, она по праву старшей вначале опекала сестру, заступалась за нее. Но та, едва подросла, быстро научилась давать отпор обидчикам, хотя была небольшого росточка и худенькая. Постепенно они отдалились друг от друга. Мама всегда была активисткой, стремилась быть первой. Тетя не могла понять, как та, решив вступить в пионеры, публично (тогда это практиковалось) отреклась от родителей – «врагов». Да еще ругала сестру, что отказалась сделать то же. И еще за то, что та почти нигде не участвовала, хотя прекрасно пела. Говорила Марте: «Будь у меня такой голос, я бы стала первой певицей».
А голос у тети и впрямь был на редкость красивый. Я все-таки не утерпела и попросила ее спеть что-нибудь. Она спела запомнившуюся с детства любимую песню отца, и мы обе обливались слезами. «Но почему вы, имея такой талант, не стали певицей, работали на заводе?» Тетя призналась, что очень хотела петь, но не могла преодолеть страх перед сценой с ее яркими огнями.  Почему-то сразу вспоминался режущий глаза свет, включенный среди ночи во время обыска и ареста родителей. Воспитатели же считали, что она нарочно отказывается выступать, ругали ее, в то время как у младшей, напротив, все было хорошо – умела она ладить, с кем надо.
После седьмого класса тетю направили в училище, и пути сестер разошлись навсегда. Но закончить учебу не пришлось. Как-то на общей линейке, когда прославляли «отца народов», Марта буркнула: «Какой он отец, если нас всех родителей лишил». Кто-то передал. Дали девчонке за «контрреволюцию» восемь лет. Успела до XX съезда КПСС отсидеть пять лет. Когда политических стали выпускать, решила пока остаться в Совгавани – немного подзаработать, а там уже если не в Москву, то поближе к ней перебраться. Уехала с Дальнего Востока через семь лет. Тогда в столице было более-менее свободно, штамп в паспорте о пяти годах особо никого не пугал, рабочие руки были нужны. Устроилась на автозавод, получила койку в общежитии. В свободное время занималась поисками: пыталась узнать, что стало с родными. Свою семью так и не завела, хотя предложения были, и не раз. Но что-то сердце никто не зацепил. Может, подсознательно сравнивала их с отцом?
* * *
- А что стало с бабушкой?
- О ней известно совсем немного. В Москву она вернулась только в 56-м. Жила какое-то время у младшей дочери, возможно, нянчилась со мной. Но вскоре, примерно через год, почему-то выбросилась из окна в подъезде дома,  где мы жили. Забирать ее из морга мама отказалась. Обо всем этом тетя Марта узнала от бывшей нашей соседки по коммуналке.
Вот, собственно, и все, что смогла тетя узнать и рассказать мне.
Кстати, сестру свою она искала всю жизнь. Кое-как удалось  найти единственную, еще с детства, подругу мамы. Но она наотрез отказалась дать наш ярославский адрес: мол, Галка запретила. И сообщила его лишь в 1991 году, когда мама умерла, и то потому только, что сама не могла поехать из-за болезни. Ну, и с расстройства немного разоткровенничалась, на кое-какие вопросы тети ответила.
Мама замуж вышла в 20 лет, когда училась в институте и была комсомольским секретарем факультета. Муж  учился там же, но был старше, фронтовик. После замужества подруги общались реже, тем более что мама постоянно была занята. Причину внезапного разрыва с мужем Галка не сказала даже подруге. Неожиданно перевелась в Ярославль, уехала со мной, годовалой, на руках. Следом за ней из Москвы, бросив все, помчался ее давний воздыхатель, который любил и обожал ее безответно еще с детдома.  Она наконец согласилась выйти за него замуж.  Юрий Петрович удочерил меня, но я всегда остро ощущала, что родители меня не любят.
В общем, приезд тети стал для меня настоящим шоком, правда, очень радостным. Ведь я была уверена, что у нас вообще нет родных. Удивительно, но едва мы познакомились с тетей Мартой, сразу ощутили чувство родства и будто мы всю жизнь знакомы.
Пожили мы с ней в Ярославле несколько дней. Хотя Юрию Петровичу наша поддержка была не нужна, он всю жизнь любил одну маму и никого кроме нее вокруг не видел. Не зря и ушел почти следом за ней.
Мы с тетей, будто пытаясь наверстать упущенное, разговаривали целыми днями и не могли наговориться. То, что Юрию Петровичу я не родная дочь, меня не очень удивило. Но кто мой настоящий отец, как его зовут, что с ним случилось, так и осталось секретом. Когда мы разъезжались с тетей по домам, она обещала выведать это у маминой подруги. Но не успела. То ли в дороге простудилась, то ли воспоминания о прошлом расстроили, но она вскоре умерла. Хотя мы расставались в надежде, что будем переписываться и еще встретимся…
Тетю, естественно, интересовало, как сложилась судьба младшей сестры после их расставания в детдоме. Мама всю жизнь проработала на общественных должностях: в комсомоле, потом в горкоме партии. Перестройка  и запрет КПСС стали для нее ударом. Она до мозга костей была коммунисткой.
Но мы с ней не были близки, она всегда держала меня  на расстоянии. Отчим и вовсе был ко мне равнодушен. Так что семьи, как таковой, у меня не было. Куда ближе была мне пожилая соседка, Анеля Максимовна. Жила она одиноко, преподавала в институте. Я и уроки часто учила у нее. Благодаря ей полюбила физику, выбрала профессию. Кто же знал, что вскоре мои знания окажутся бесполезными.  В общем, вот так и грелись мы друг возле друга, две одинокие души. Духовное родство, как видите, бывает крепче родственных связей.
Нора улыбнулась.
- А знаете, как назвали мою маму при рождении ее родители? Гертой, вернее, Гертрудой. Ох и бесило ее это имя еще в детдоме, как вспоминала тетя. Она стала требовать, чтобы звали ее Галкой, а потом уже и официально в паспорте записала себя Галиной Степановной.
Игорь, внимательно слушавший рассказ жены, сдержанно произнес:
- Да-а, в любой семье, наверное, какую ни возьми, есть свои тайны и трагедии. Интересно, Нора, а ты похожа на свою бабушку?
- Не знаю… может быть. Да вы сами сейчас увидите.
Она очень быстро вернулась с маленьким пожелтевшим фото. Даже на нем было видно, что женщина очень красива: одухотворенное лицо с лучистыми глазами, обрамленное пышными светлыми волосами.
- Да это же ты! – едва взглянув, воскликнул Игорь. – Папа, посмотри – одно лицо!
- Дай-ка мне очки. – Станислав Иванович, лицо которого и до того было очень бледным и напряженным, увидев фото, просто посерел. Он даже закрыл глаза: - Не может быть… не может быть… - Рука с фотографией бессильно опустилась на одеяло.
- Папа, что с тобой? – наконец-то обратив внимание на необычное состояние отца, заволновался Игорь. – Тебе плохо?
Однако тот, прикрыв глаза, покачал головой, но не говорил ни слова в ответ на вопросы встревоженных сына и невестки.
- Сейчас, сейчас, - наконец произнес он слабым голосом, - погодите немного. Мне надо прийти в себя.

* * *
Всерьез встревоженные состоянием отца, Игорь и Нора решили вызвать «скорую», но Станислав Иванович запретил:
 - Не надо никого вызывать.
- Папа, но тебе же плохо!
- Плохо. Но медицина здесь не помощник. Душевные раны даже время не всегда лечит, а врачи – тем более.
- Но чем-то тебе можно помочь?
- Ничем. За свои грехи и ошибки каждый платит сам. Да вы успокойтесь,  чувствую я себя не хуже обычного. Идите покушайте, а то вы сегодня весь день на ногах. Голодные, поди.
- Это точно. И в самом деле есть очень хочется. Тем более за этот день столько волнений.  Давайте подкрепимся. Хотя что я говорю? Не каждый день, папа, твой сын женится. Так что без «брачного пира» не обойтись. Предлагаю по-быстрому выпить чайку, а потом мы с Норой займемся приготовлениями. Папа, ты будешь особо почетной персоной, да Виктору с Тамарой позвоню. Если они не в отъезде, думаю, примчатся. Норочка, ты не возражаешь? Это мой друг еще со студенчества.
- Нет, конечно. Буду очень рада  познакомиться.
- На сколько их приглашать? Часа за два мы с тобой управимся?
- Вполне. Давай только посоветуемся, что приготовить, да я начну.
Пока Игорь звонил другу, Нора успела и чай вскипятить, и мясо в жаровню уложить.
Игорь примчался на кухню веселый:
- Представь, Филипповы дома.  Они столько ездят за товаром, что поймать их – редкое везение. Я и перед отъездом не смог с ними попрощаться – в Китае были. А вообще они отличные ребята.  Мы уже лет двадцать дружим. Виктор, правда,  из спорта ушел, занялись с Тамарой коммерцией. Но бизнес их  ничуть не испортил, - пальцы веером не гнут, как некоторые. Да ты сама увидишь.
Все быстро выпили горячего чая, даже Станислав Иванович.
- Ну вот, папа, теперь совсем другой вид – щеки порозовели, глаза заблестели. А то был серый как стена. Это мы тебя просто заморили голодом сегодня.
- Голод здесь ни при чем.
- Тогда в чем дело? Тебя действительно что-то беспокоит, или я сегодня просто никого не вижу и не слышу, кроме Норы? Мне показалось, ты хочешь нам что-то рассказать.
- Ты не ошибся, сынок. Я думаю, серьезный разговор от нас не уйдет. Но сегодня я к нему не готов – устал что-то. Так что перенесем вечер вопросов и ответов на другое время. Иди лучше Норе помоги.
- Действительно, я болтаю, а она одна крутится на кухне. Ну, не скучай, папа, встретимся на «свадьбе»!
Оставшись один, Станислав Иванович попытался вздремнуть, чтобы отогнать тягостные воспоминания. Это не удалось. Он прикрыл веки, но по щекам все равно  текли слезы.
Между тем на кухне Нора и Игорь, споро готовя закуски и горячее, строили предположения: что так расстроило отца сегодня? Он вообще все близко к сердцу принимает. В конце концов решили не досаждать вопросами. Если сочтет нужным, сам все расскажет.
- Ну, моя дорогая женушка, тут осталось чуть-чуть работы. Иди пока приведи себя в порядок, чтобы перед гостями выглядела на все сто двадцать.
Нора взяла в прихожке чемодан с уложенными вещами и зашла в свою комнату. Достала недавно купленное серебристое платье и туфли. Мысленно поблагодарила Станислава Ивановича, ведь именно он настоял, чтобы она купила себе хорошие вещи. Быстро переоделась, подкрасилась, пробежала расческой по пышным волосам. Оценивающе глянула в зеркало: оттуда смотрела счастливыми глазами не молодая (все-таки 42 года), но вполне привлекательная женщина,  даже на ее строгий к себе взгляд.
Когда она зашла в кухню, Игорь ахнул.
- Норочка,  тогда и мне придется соответствовать. Джинсами тут не  обойдешься. Хозяйничай здесь, теперь моя очередь прифрантиться.
Он надел привезенный из Кореи черный костюм и вошел в комнату к отцу.
- Папа, оцени, как выглядит жених. А то у меня опыта нет в таких делах.
- Да-а, сынок, никогда я не видел тебя таким. Вечно то в спортивном, то в джинсах. Ты у меня, оказывается, настоящий красавец. Видела бы мама… Кстати, ты случайно так подгадал с костюмом?
- Папа, не расхваливай меня, я не красна девица. Но рад, если костюм выбрал удачно. Мне казалось, он идет мне как корове седло. А насчет случайно - не случайно промолчу. Ты прямо хочешь все мои тайные мысли вытащить на свет. Хотя что теперь скрывать, я частенько вспоминал там, вдалеке, твою сиделку.
Нора,  вошедшая в комнату с полным подносом, едва не уронила его, увидев нарядного Игоря. Глядя на него с восхищением и нежностью, она шутливо заметила:
- Ты выглядишь шикарнее любого миллионера.
- Ну что ж,  так и должно быть. Ведь другой свадьбы у меня не будет.
Тут  зазвонили в дверь, и Игорь метнулся открывать. Виктор и Тамара вошли с большой коробкой, букетом и бутылкой шампанского. Оба крупные и солидные, но с веселыми и жизнерадостными лицами.
- Ну, Филипповы, вы в своем репертуаре – на свадьбу к единственному другу и то опоздать умудрились,  бизнесмены закоренелые.
Виктор поставил коробку на пол и протянул к Игорю руки:
– Хватит, старик, ворчать. Это тебя вечно не застанешь дома. Наконец-то ты вспомнил родные края и нас, грешных.
Они крепко обнялись.
- Тамарочка, а ты все хорошеешь и молодеешь.
- Ты, Игорек, не Тамаре комплименты расточай, а знакомь нас с невестой.
- Ну что ж, знакомьтесь. Это Нора, моя дражайшая супруга. Это Тамара – неразлучная половинка Виктора. А вот и он собственной персоной.

* * *
Тамара с улыбкой протянула Норе букет:
- Боже, как я счастлива, что теперь буду не одна в этой мужицкой компании. У меня же, Норочка,  еще и дома два «мужика» - 17 и 10 лет. Игорь вообще грозился всю жизнь в холостяках проходить.
- Я тоже очень рада. Так и знала, что у Игоря и друзья  такие же замечательные.
Они отправились на кухню, а мужчины задержались на минутку в прихожей.
- Посмотри, Игорек, какой классный светильник выбрала для вас Томка – с голубками и сердечком. А ты не зря, похоже, так долго целился – такую птичку подстрелил! И  Тамара, видишь, довольна. Думаю, они уже спелись и моют наши косточки. Пойдем скорее им на помощь, поговорим потом. У меня от запахов уже слюнки текут.
Увидев почти накрытый, прекрасно сервированный стол, чета Филипповых дружно воскликнула:
- Какая красота!
- Вы погодите ахать. Сначала попробуйте, тогда вообще языки проглотите. Такого повара, как моя жена, любой гранд-отель мечтает заполучить. Но – повезло нам с папой. А если будете почаще заходить, то и вам.
Взяв Нору под руку, Игорь широким жестом пригласил всех к столу.
– Тебе, Виктор, как другу поручаю вести нашу свадебную вечеринку.  Тебе и тамадой быть, и распорядителем. Томочка,  если чего не хватит, хозяйничай на кухне.  Сама знаешь – мы покушать не любим. А я умываю руки – и от Норы сегодня больше ни на шаг.
- Сынок,  давайте-ка благословлю вас по-старинному. - Неумело  перекрестил сына с невесткой,  расцеловал обоих. – Долго я ждал этого момента, уже и не надеялся.  Теперь и  помирать можно – за Игоря я спокоен. И за тебя, Норочка, - ты в выборе не ошиблась.
- Папа, ты этот черный юмор оставь. Никаких траурных настроений.
К ним подошел Виктор:
- Станислав Иванович,  как я вас понимаю. Я сам, каюсь, думал, что свадьбы Игоря не дождусь. Он ведь, сами знаете, какой упертый был в этом вопросе, лучше и не задевать. Так что, Норочка, ты  совершила чудо  - растопила стальное сердце нашего спортсмена. Теперь, ребятки, смотрите, чтобы огонь вашей любви никогда не погас. Ну, вот как у нас с Тамарочкой.
- Ладно тебе. Наедине мне о любви расскажешь, а они и без твоих советов не пропадут. Открывай лучше шампанское, а то грех у такого стола умереть от голода.
Виктор эффектно открыл бутылку, разлил в бокалы.
– Ну, Станислав Иванович, по праву отца первый тост – ваш.
- Детки мои дорогие, - голос дрогнул, -  будьте счастливы и неразлучны. Пусть судьба будет к вам милосердна.
Игорь с Норой подошли к отцу и расцеловали, промокнули мокрые щеки платком.
- Вот теперь все, - сказал Игорь, - свадьба так свадьба, больше никаких слез. В виде  исключения они разрешаются только счастливой невесте.
Все разулыбались и звучно  чокнулись бокалами с шампанским. Совет вам да любовь!
Засиделись далеко за полночь. Хотели перейти на кухню, чтобы не мешать отцу, но тот возразил:
- Выспаться я всегда успею. Дайте старику порадоваться вместе с вами, это лучше всяких лекарств. Вы и так редко встречаетесь, а такого прекрасного повода больше не будет.
Собственно, за разговорами и спать никому не хотелось. При этом не забывали и поздравлять «молодых», и восторгаться кулинарными успехами хозяйки.
- Норочка, не за свадебным столом говорить о делах, но я думаю, у нас к тебе будет серьезное предложение. Потом на свежую голову поговорим.
Кстати, чей это неприкаянный мальчонка сидел на вашей площадке, когда мы к вам шли?
- Ой, наверное, опять Олежка не мог домой попасть.
- Это дочь нашего соседа, он недавно умер, приехала с сынишкой. Но вот Нора говорит - постоянно мальчишка беспризорный. Нора его несколько раз кормила у нас, так мамаша еще и ругалась: чего приваживаете ребенка.
- Давайте глянем на всякий случай.
Открыли дверь: на полу у соседней квартиры, плотно обхватив согнутые коленки, дремал мальчишка. Осторожно потрясли его за плечо:
- Олежа, просыпайся.
Тот открыл сонные глазенки:
- Тетя Аня, это ты?
- Пойдем к нам. Переночуешь, а там видно будет.
Малыш попробовал встать, но ножки подкосились - отсидел. Игорь подхватил его на руки:
- Какой же ты легонький! Что, мамка совсем не кормит?
- Не-а.
- Девчонки, найдите-ка  что-нибудь переодеть человека - я его сейчас выкупаю. Воды не боишься?
- Нет, я же большой.
- Ну  раз большой, полезай в ванну.
Чистого обернул полотенцем и отнес к столу, где женщины уже успели наполнить тарелку всякой вкуснятиной. Надели ему футболку Игоря.
- Кушай, чтобы вырос большой и эта футболка стала тебе впору.
Однако тот смотрел круглыми глазками на стол и не решался взяться за вилку.
- Давай-давай, не робей, - наперебой стали угощать его все. - Будешь тянуть кота за хвост, останешься голодным.
- Какого кота?
– Лохматого.
Мальчишка принялся за еду,  а взрослые только переглядывались и качали головами. Глазенки у сытого Олежки стали слипаться и его уложили на раскладном кресле. Постояли рядом.
– Посмотрите, мальчишка какой славненький, глазки ласковые, совсем не дичок, каким можно стать от такой жизни.
- Может, это подарок судьбы к вашей свадьбе, - полушутя – полусерьезно заметил Станислав Иванович. Нора с Игорем переглянулись, но ничего не сказали.

* * *
Уже под вечер следующего дня они проводили Филипповых до стоянки такси. Расставаясь, пообещали больше не теряться надолго.
На обратном пути позвонили в соседскую квартиру - тишина.
- Ну что ж, Олежка, завтра попробуем твою маму найти. А пока пойдем к нам.
Мальчишка этому предложению был явно рад.
- Только чем тебя занять? У нас ни игрушек, ни детских книжек…
Но ломать голову не пришлось. Станислав Иванович позвал: - Иди ко мне, дружок, научу тебя делать из бумаги разные чудеса. Пусть взрослые займутся своими делами.
Игорь с Норой уселись на кухонном диванчике, взявшись за руки. Они так устали от выпавших за два дня волнений и хлопот, что даже разговаривать не хотелось. Просто смотрели в глаза друг другу.
- Дети, - тихо позвал их отец. Они зашли в комнату и чуть не рассмеялись: Олежка спал, сидя на стуле, а голову положив на кровать к Станиславу Ивановичу. Тот гладил белобрысую макушку.
- Заговорил я мальчишку. Те сказки вспомнил, что еще тебе рассказывал.
Игорь улыбнулся: - Ты у меня мастер сказок на сон грядущий.
Взял на руки сонного Олежку, а Нора пошла стелить малышу.
- Норочка, зайдите ко мне, когда освободитесь. Я должен тебе что-то отдать.
Когда сын с невесткой вернулись в комнату, Станислав Иванович попросил:
- Игорек, будь добр, отыщи старую папку с моими бумагами и документами. Кажется, в дипломе должно быть письмо.
Игорь быстро отыскал на антресоли черную кожаную папку, бывшую когда-то предметом его мечтаний. Однако отец, добрый и заботливый, не разрешал ее брать. Среди разных бумаг попался шелковый платочек, обвязанный вручную красивым кружевом. Нашел синюю корочку диплома - внутри лежал сложенный листок из серой бумаги, склеенный по краю маркой.
- Папа, это то, о чем ты просил?
- Да-да, именно то, что нужно. Норочка, я не знаю, что в этом письме, но оно для тебя.
Та с недоумением взяла пожелтевший лист, оказавшийся двойным, развернула - оттуда упала на пол небольшая фотография, вероятно, сделанная для паспорта. Игорь поднял ее и протянул Норе.
- Посмотри, здесь твоя бабушка. Но впечатление, что это совсем другая женщина. И дело, кажется, не только в разнице в возрасте.
У женщины на снимке был короткий ежик едва отросших волос, делавший лицо беззащитным. Глаза были какими-то погасшими и скорбными.
У Станислава Ивановича, которому также дали посмотреть фото, из глаз потекли слезы.
- Папа, ты что, знал ее?
- Да. Но не спрашивай пока ничего.
- «Моя маленькая, моя дорогая девочка!» - прочитала Нора вслух и замолчала. Вопросительно взглянула на Станислава Ивановича: - Это мне?
- Да-да, тебе. Но если сочтешь возможным, дашь и нам прочесть.
Нора села на диван и стала, не отрываясь, читать мелкий убористый почерк.
«Норочка! Я надеюсь, что когда-нибудь ты прочтешь это письмо.
Ты еще совсем крошка, и все же я пишу тебе. Вряд ли я смогу увидеть, как ты будешь расти и взрослеть, хотя очень бы этого хотела. Но я уже знаю, что нам придется расстаться.
Когда тебя принесли домой из больницы - такую крошечную, бледненькую, с белыми волосиками, я не могла удержаться от слез, хотя за 16 лет, казалось, разучилась плакать.
Почему-то вспомнилось мое собственное детство. В Германии тогда было холодно и скудно, но со мной были любящие родители, и я чувствовала себя счастливой. Когда к власти пришел фюрер, жить стало страшнее. Начали исчезать знакомые люди, на площадях жгли костры из книг, по улицам маршировали отряды юнцов со свастиками. Отец был коммунистом и мы, пока это было возможно, уехали в Союз, в надежде, что там все иначе.
Как мы ошиблись! Страна жила в обстановке массового психоза и поклонения вождю. Для нас это стало ужасным открытием. Страх не оставлял меня здесь ни на минуту. Хотя поначалу все у нас складывалось прекрасно. Родителям (они преподавали дома в Дрезденском университете) предлагали работу на выбор в Москве. Они предпочли уехать школьными учителями в Немецкую поволжскую республику. Хотели и меня взять с собой, но мне предложили место переводчицы в Коминтерне. Жили мы там хорошо, как бы в отдельном государстве, ни в чем не испытывая нужды. И все же я чувствовала себя в Москве одинокой.
Норочка, ты напомнила и моих крошек - твою маму Герту и Марту, с которыми нас так внезапно и жестоко разлучили. Они были такие хорошенькие, такие забавные, хотя совершенно разные. Герта унаследовала мои светлые волосы, а про Марточку говорили: копия отца. Она действительно была очень на него похожа: жгуче-черные волосы, синие глазки, чудный голосок. Пел Стефан замечательно. Именно из-за голоса я и обратила на него внимание, хотя он к тому же был красив и женщины смотрели на него с восхищением. Тогда в Коминтерне, где мы оба работали, бывали совместные вечеринки. На одной из них, куда пришла с нашей сотрудницей, услышала невероятно красивый баритон. Он так меня поразил, что я спросила: - Кто это?
- Как, ты не знаешь? Это же Стефан из польской фракции. Он поет почти на каждом празднике, его постоянно просят.
Стефану многие говорили, что его место в оперном театре, что он не ценит свой талант. Но он только смеялся: - С такими кулачищами я больше гожусь в ковали, чем для сцены.
Он и в самом деле был очень силен, шутя подкидывал гири. В нем было удивительное сочетание мощи и доброты. Едва увидев Стефана, я влюбилась в него с первого взгляда. До последней минуты я буду благодарить судьбу за нашу встречу. Вместе с любовью ко мне вернулось забытое ощущение счастья и защищенности.
За 16 исковерканных лет, когда я была оторвана от семьи, только воспоминания о нашей любви со Стефаном давали мне силы выжить. И еще - желание увидеть наших девочек.

* * *
- Я не стану рассказывать, что досталось перенести. Каждый день мог стать последним, но что-то давало силы подняться. Хотя думаю иногда: может, счастливее те, кто ушел раньше - им не пришлось испытать новых мук и разочарований уже на свободе. Невозможно обрести утраченное.
Единственное утешение - что я смогла увидеть тебя. Так хочется верить, что тебе достанется лучшая доля. И все же вспоминай иногда твоих родных и других людей, у которых исковеркали или отняли жизнь, семью, счастье.
Как ни странно, в заключении нас, совершенно бесправных и униженных, иногда посещали слабые надежды. Многие мне говорили, что самыми страшными были арест и первые дни после него, но и тогда казалось, что этот кошмар не наяву и скоро закончится. Отчасти это верно, но у меня самый жуткий день был через десять лет. А тогда мы внутренне были готовы к ночному стуку, ведь уже исчезли где-то мои родители, многие наши коллеги и друзья.
Впервые надежда на освобождение появилась после войны: почему-то казалось, что в честь победы «отец» раздобрится и выпустит невиновных. Получилось наоборот. Сильно вымершие лагеря в послевоенные годы быстро стали заполняться. Пошли жители оккупированных территорий, бывшие военнопленные из фашистских концлагерей, прибалты, западные украинцы, русские эмигранты из Европы… Смешение языков и народов.
С новым людским потоком за колючую проволоку проник слабый-слабый ветерок свободы, подкрепивший силы лагерных старожилов.
Слухи о скором освобождении появились вновь после смерти Сталина. Но прошло еще три года, прежде чем многих политических стали выпускать. Говорили, что этим мы обязаны новому вождю - Хрущеву.
Норочка, я все же хочу рассказать тебе про самый тяжелый день, который сломил бы меня, но помогли люди.
Несмотря на лагерный опыт, я не могла допустить и мысли, что мой Стефан может погибнуть. Скорей уж суждено не дожить до нашей встречи мне, такой слабой и тщедушной. Но судьба распорядилась иначе.
Уже в 51-ом, когда мне продлили срок и наш этап прибыл в Дальлаг, офицер спецчасти, читая мои документы, спросил:
- Банецкая? Случайно не знала Стефана Банецкого?
- Это мой муж.
В его взгляде мелькнула искра жалости.
- Ты знаешь, что его нет?
Я, не говоря ни слова, едва мотнула головой. До сих пор не понимаю, что заставило его рассказать мне правду, ведь по головке его бы за это не погладили…
«Я в тот год, в сороковом, только-только начинал службу простым надзирателем в Лефортово. Зеков было много, но из своих камер все равно многих запомнил. Банецкого видел всего несколько раз, но почему-то он врезался в память. Другие, еще и в камеру не успеют зайти после ареста, а уже сломленные, как кающиеся грешники. Это после войны стало немало арестантов, особенно из бывших фронтовиков, которых ничем не запугать, а в те годы такие встречались нечасто. Твой муж был из их числа. Он и на допрос шел без страха, подняв голову. Мой дружок, которому приходилось дежурить на допросах у следователя, рассказывал, что Банецкого никакие угрозы пистолетом, лишением сна не заставили написать нужные показания. Когда у следователя лопнуло терпение и он хотел ударить уже едва сидевшего на краешке табуретки арестанта, тот неожиданно дал такой отпор верзиле с наганом, что на вопли сбежались из разных кабинетов офицеры и надзиратели. Только всем скопом, прикладом и ногами, кое-как усмирили бунтовщика. Я открывал дверь в камеру, когда его волокли с того допроса. Следующей ночью его, едва очнувшегося, в засохшей крови, отвели в кабинет к следователю. В камеру он больше не вернулся».
Очнулась я на полу, от противного запаха нашатыря. Увидела склонившееся лицо энкавэдэшника:
- Прости, сестра, не подумал. Может, тебе лучше было не знать.
В барак шла как слепая, ничего не видя и не соображая. Какая-то женщина крикнула бригадирше:
- Давай сюда новенькую, здесь есть место.
Уже потом Вера и Ганна рассказали, какой увидели меня тогда: с застывшим лицом и остекленевшим взглядом. Не знаю, чего стоило им вывести меня из оцепенения. Ведь я решила: пора умереть и мне. Женщины буквально заставляли меня съесть ломтик хлеба. Отчаявшись, Верочка спросила:
- У тебя есть дети?
От этих слов будто пелена с глаз упала, и я вспомнила наших девочек с круглыми от ужаса глазами - такими увидела их, оглянувшись на пороге. И я зарыдала. Вместе со мной, обняв меня, плакали мои спасительницы.
Вот так я рассталась с надеждой хоть когда-нибудь встретиться со Стефаном. Осталось только жгучее желание увидеть наших деток. Незадолго до освобождения у меня было еще две тяжелых потери: Ганночку застрелил охранник, а непримиримую Верочку перевели куда-то в особлаг.
Я вернулась в Москву, стала искать следы дочерей. С тяжелым сердцем узнала, что Марте досталось испить из той же горькой чаши. Жива ли она, не знаю. Боюсь, мне так и не увидеть мою девочку.
А вот Герту я нашла… Хотя, может, было бы лучше, если б мы не встретились, и она осталась в моей памяти веселой, жизнерадостной хохотушкой. Она совсем другая, чем я представляла ее материнским сердцем. Стала жестокосердной, и я для нее - позор семьи и преступница. За год она ни разу не назвала меня мамой. Пустила меня к себе по нужде, в качестве няньки для тебя. И за это ей спасибо. Конечно, я немало тайком переплакала. Ведь она не только не хочет признать меня матерью, но отказалась от имени, какое мы дали ей в честь моей бабушки, и от имени отца.
И все-таки мне жаль ее. Что же ей пришлось пережить, если ее сердце так ожесточилось?
Норочка, может быть, и ты вырастешь совсем не такой, какой хотелось бы тебя видеть. Все равно я очень тебя люблю. Это последнее, что согревает мою никому не нужную жизнь.
Надеюсь, ты не осудишь свою несчастную бабушку, когда прочтешь эти строки. Я попросила твоего отца передать тебе письмо, когда ты повзрослеешь».
Нора, глаза которой застилали слезы, в крайнем изумлении посмотрела на Станислава Ивановича:
- Отца?..

* * *
- Какого отца? - переспросил вошедший в комнату Игорь.
- Здесь написано, что бабушка попросила передать это письмо моего отца.
В недоумении Нора и Игорь посмотрели на Станислава Ивановича.
- Папа, что это значит? Как к тебе попало это письмо?
После некоторой паузы тот тихо произнес:
- Мне дала его сама Нора.
- Моя бабушка? Я тогда совершенно ничего не понимаю.
- Папа, может, ты объяснишь, наконец, в чем дело. Ты говорил, что когда-нибудь ответишь на все наши вопросы. Наверное, пора это сделать.
- Если бы ты знал, сынок, как тяжело ворошить прошлое, ты бы понял, почему я не спешу с откровениями.
- Но, может, тебе наоборот станет легче, если ты поделишься с нами воспоминаниями? Ведь ясно уже, что тебе есть о чем рассказать.
- Норочка, видимо, судьба привела тебя в наш дом и как добрую фею, и как строгого судию. Не случись наша с тобой встреча, все воспоминания об ошибках моей молодости ушли бы со мной. Тех, кому я когда-то причинил горе, уже нет. Есть только моя измученная совесть и память. Похоже, расплата не случайно настигла меня теперь, когда сил и так очень мало.
- Что ты мог совершить такого ужасного? Или ты, как всегда, чересчур сурово себя судишь?
- Я расскажу вам историю своей жизни, хотя рискую лишиться самого дорогого, что у меня осталось - вашей любви и уважения. Ну что ж, в интернате для престарелых станет на одного постояльца больше.
- Папа, не хочу этого даже слышать.
- Выводы, Игорек, сделаете потом. Может, только перенесем на завтра мою исповедь. Вы ведь еще толком не отдыхали.
- Нет, папа, откладывать ни к чему. Мы все равно вряд ли сможем уснуть, пока не узнаем разгадку этой истории.
В дверь настойчиво позвонили. Игорь открыл. Молодая, но с запитым, опухшим лицом женщина спросила:
- Мой пацан у вас?
- Это вы об Олежке?
- О нем самом. Где этот гаденыш? Сколько раз говорила, чтобы не шастал по соседям.
- А что же ребенку делать, если вы так «часто» о нем вспоминаете? Во-первых, мы сами его позвали.  Предпочитаете, чтобы замерз на улице?
- Ни черта ему не сделается. Где он?
Выглянула Нора:
- Мальчик спит. Давайте оставим его до завтра, ведь уже поздно.
Но «заботливая» мамаша требовала отдать малыша. Ее крики разбудили Олежку и он, шатаясь, вышел в прихожую.
- Подождите, одежду принесу! - Нора быстро вернулась с охапкой обновок, которые успели купить днем. Мамаша удивленно глянула на них, но взяла, и, схватив Олежку за руку, потащила к двери. На пороге тот затравленно оглянулся на Нору с Игорем, которые с жалостью смотрели на бедного мальчишку.
Расстроенные, вернулись в комнату к отцу, сели на диван.
- Знаете, что-то я в самом деле устал. Не знаю, готов ли услышать сегодня что-то неожиданное. Может, попьем чаю, да уляжемся спать, а завтра поговорим? Утро, как говорится, вечера мудреней.
Молча попили чай с остатками торта. Поцеловав отца, Нора с Игорем ушли в свою комнату.
Как ни странно, Станислав Иванович в эту ночь не мучился бессонницей. Видимо, потому, что решился на откровения и с души упал тяжелый груз. Нора с Игорем и вовсе так вымотались, что уснули, обнявшись, едва коснулись подушки.
Утром, убрав после завтрака, они вошли к отцу, который уже ждал их, - бледный, но решительный.
- Постараюсь быть краток, но все же исповедь моя займет не пять минут, так что садитесь поближе.
Родился я в Ленинграде. Отец мой был «красным спецом»: начинал с рабочего на Путиловском заводе (потом ему дали имя Кирова), после окончания рабфака стал инженером. Мама на том же заводе работала станочницей. Но я помню ее вечно сидящей за машинкой, что-то постоянно шила на заказ. Жили мы небогато, но по тем меркам вполне сносно. Брат был старше на десять лет:  в 34-ом я только пошел в школу, а он поступил в военное училище.
Мамина сестра жила рядом, в пригороде, я часто ночевал у нее. Она шила на фабрике красноармейскую форму, и дома никогда не сидела сложа руки. Отец, бывало, шутил над ними: «Вы хоть во сне от иголки с ниткой отдыхаете?»
Как сейчас помню, 1 декабря 1934 года по радио прогремела весть: убит Киров! Я в это время был у тети Поли - простудился, подхватил ангину. Подлечила она меня и повезла домой. Звоним в дверь - тишина, никто не открывает. Трезвонили-трезвонили, наконец открыла старушка (мы жили в коммуналке из восьми комнат). Всегда сердитая, а в этот раз лицо у нее было мягче обычного. Мне показалось, она хочет что-то сказать, но тетя решительно шагнула к нашей двери. Но что такое? На ней замок и какая-то веревочка с опечатанным сургучом. Хотели зайти к соседям узнать, там то же самое. Старушка тихо сказала тете:
- Уходите быстрее. Их всех забрали вчера ночью.
О чем-то они еще немного пошептались, и мы ушли.
По Ленинграду из-за убийства Кирова прошли сплошные аресты, в том числе среди рабочих. Больше о родителях я ничего не знаю.
У тети Поли подруга жила на границе, где-то на Амуре, и давно звала ее. И вот мы едем на поезде через всю страну. Так мы оказались в Хабаровске. Муж подруги был военным, устроил тетю Полину в часть в библиотеку, помог комнату получить. Меня тетка записала на себя, как сына. Она и любила меня, как иная мать родного не любит. И замуж, наверное, из-за меня не вышла. Как сейчас помню: меня уложит спать, а сама допоздна сидит - обшивала всех офицерш в городке. Все меня пестовала, кормила-одевала. Я ее «отблагодарил» потом: после войны ждала меня, звала домой, но мне все было недосуг, даже письмецо написать. Так и не дождалась…

* * * 
Благодаря заботам тети Поли ни в чем не знал нужды, и даже среди детей военных выглядел щеголем. Она же настояла, чтобы я закончил десять классов, хотя многие мои ровесники после седьмого класса шли в ФЗО. Школу закончил уже в войну, в сорок третьем, и едва мне исполнилось семнадцать, призвали в армию. Был я парень крепкий, ворошиловский стрелок. После спецподготовки попал в разведбат. Я со школьной скамьи любил литературу, стихи, в спектаклях играл, но и спортом занимался много. На войне, в разведке, это пригодилось, как и знание немецкого. Военное ремесло затягивает, и у нас, разведчиков, было особым шиком тихо «убрать» часовых, а одного-двух языков приволочь к нашим. Война есть война, но сейчас мне страшно представить, как я мог спокойно вгонять нож в чью-то живую плоть. Среди фрицев ведь тоже было много юнцов. К сожалению, для властолюбивых вождей подданные нужны в качестве «пушечного мяса». Насмотрелся смертей, и сам ходил по острию бритвы не раз. Но как-то везло, всего один раз ранило более-менее серьезно. Месяц провалялся в прифронтовом лазарете, и назад, в разведку. А там уже многие сменились: вместо погибших прислали новых. С одной из радисток, Лидочкой, мы как-то сразу прониклись друг к другу симпатией. Впрочем, к чему лукавить, Лидочка была моей первой любовью. Хотя кроме поцелуев в щеку да недолгих бесед ничего у нас не было. Она была любимица разведбата: тоже совсем молоденькая, но смелая! В тыл к немцам ходила много раз. Но комбат, заметив нашу любовь, стал отправлять нас в разных группах, так что мы почти перестали видеться.
В одну из ночей на нашем участке началась стрельба - сначала с нашей стороны, потом с немецкой. Позже выяснилось, что получилась какая-то неувязка: часовых не предупредили, что одна из разведгрупп будет возвращаться здесь, и те открыли огонь, решив, что немцы крадутся. Вот так, от рук своих, разведчики потеряли двоих. Лидочку принесли на плащ-палатке. Наш старшина, когда я с другими подошел узнать, что произошло, сказал, отводя глаза: - Ты бы лучше не смотрел.
Но я, услышав это, наоборот, рванулся к вернувшимся разведчикам. Они расступились, и я увидел Лидочку, вернее, то, что было еще недавно боевой, красивой девчонкой. Автоматными выстрелами ей изуродовало лицо, пробило грудь. До сих пор в глазах залитое кровью тело. Это был единственный раз на войне, когда я испытал чувство неизмеримого ужаса и бессилия. Похоронили мы Лиду, и у меня было чувство, что мое сердце тоже засыпали холодной землей. Я потом много лет вообще других девчат не замечал.
Победу встретил в Кенигсберге, и там же служил после войны несколько лет. Был старшиной, писал в дивизионную газету иногда, но уже хотелось снять военную шинель. Тетя в каждом письме звала домой, писала, что стала сильно болеть. Шить уже не может - в войну на заводе руки надорвала, иголку не держат теперь. А ведь была она совсем не старая. Я виноват перед ней очень. И мамой не звал ее, хотя ее это очень обижало.
После демобилизации в 52-м было засобирался в Хабаровск, и даже тете Поле об этом сообщил. Но однополчанин-москвич, такой же любитель поэзии, позвал в столицу. Мол, что ты будешь делать на своем востоке? Короче, вместо дома оказался в Москве. Поступил в литинститут, и началась моя студенческая жизнь. Было нелегко: тетя помогать уже не могла, приходилось подрабатывать. На занятиях порой страшно хотелось спать. Но армейская закалка пригодилась, так что учился легко. Из-за этого и познакомился с будущей женой. Она была моложе, только после школы, а я - двадцатишестилетний «старик» в гимнастерке со споротыми погонами. Ее на факультете выбрали комсомольским секретарем. Общественная жизнь - все эти собрания, мероприятия, митинги - была ее стихией. Времени на учебу оставалось мало, да и особой тяги к литературе у нее не было. Но - хорошенькая, беленькая, шустрая, и, как сейчас говорят, чересчур деловая. Как-то получилось, что мне пришлось помогать ей перед экзаменами. И не заметили, как из товарищеских отношения переросли в другие. Не могу сказать, что был безумно влюблен, но увлекся сильно. Когда поженились, началось какое-то охлаждение. Для нее семья, муж были на втором месте. Все силы и время по-прежнему уходили на нескончаемые общественные дела. Короче, я и сердился, и пытался по-хорошему объясняться - она меня не слышала и не понимала, хотя и любила вроде. И даже очень ревновала. После окончания института ее оставили там же, секретарем комитета комсомола, а я был направлен в школу. Получили большую комнату в коммуналке, но как-то счастья не было. Узнав, что у нас будет ребенок, Галка жутко расстроилась. Для нее сама мысль, что придется оставить комсомольскую работу, была непереносимой. Хотела избавиться от «бремени», хотя я возражал. Но что-то не получилось, и она с раздражением думала, что делать. А на дворе был конец 56-го.
Однажды возвращаюсь с работы - Галка уже дома, вдвоем с какой-то странной женщиной. Видно, что у них был не очень приятный разговор. Галка - красная, женщина тоже взволнована и расстроена. У двери стоит какой-то жалкий чемоданчик.
С первого взгляда было ясно, что она - «оттуда». Тогда в Москву возвращались из лагерей многие, так что вид этих людей уже не очень шокировал. Она поразила меня лишь своим взглядом: очень несчастным и беспомощным. Мне даже стало жаль ее. Знакомить нас жена не стала, только вечером сказала мне: «Она пока поживет у нас». Но не надо было и разведчиком быть, чтобы сразу понять: это Галкина мама. Слишком они были похожи, несмотря на ее изможденный вид и коротко стриженые волосы. Вот так появилась в моей жизни Нора.
* * *
И вот пришло время появиться на свет нашему малышу. Поздним вечером я отвел Галку в роддом неподалеку от дома. Всю ночь проворочался, а утром ни свет ни заря помчался узнать, кто родился. Оказалось, поспешил. Весь день переживал, был рассеян. Даже дети заметили мне несколько раз, что говорю не то. После работы помчался сразу в роддом. В ответ на мой вопрос услышал: «Поздравляем, папаша! У вас девочка, вес 2400, рост 48». Увидеть жену с ребенком мне не дали, сказали лишь, что можно принести и приготовить к выписке. Дома была Нора, взволнованная не меньше меня. С первого дня получилось, что она почти все время молчала. Но тут я впервые услышал ее голос - немного глуховатый, но очень мягкий:
- Ну что там?
- Дочь, - выдохнул я.
Она всплеснула руками:
- Господи, как я рада!
Мы начали обсуждать, что нужно купить и приготовить для малышки и Галки. Нора, оказывается, успела раздобыть ситчику, ваты, какие-то ленточки-тесемочки. Я пошел ужинать, а она тут же принялась за шитье. У нее ведь руки были золотые, хотя росла не в рабочей семье. Галку-то в детдоме не приучали к домашним делам: даже я варил лучше, хотя у тети отродясь этим не занимался. Нора же готовила прекрасно, даже из того скудного набора продуктов, что у нас был. И шила очень хорошо. За несколько дней успела нашить пеленок-распашонок, ватное одеяльце, да еще и нарядное платье для Галки.
В день выписки она собрала все, что нужно, и я отправился за своими девчонками, пошучивая над собой в душе, что на фронте меньше волновался, чем сейчас.
И вот они вышли - Галка в сопровождении медсестры с ребенком на руках. «Берите ребенка, папаша». Я неловко подставил руки, но медсестра поправила: «Вот так надо держать», - и улыбнулась. Наверное, слишком смешно выглядел растерянный фронтовик с легоньким свертком в руках. Галка выглядела счастливой, хотя до этого я давно не видел, чтобы она улыбалась. Оказалось, радовалась она не столько появлению дочери, сколько тому, что наконец опять свободна.
Дома нас ждал праздничный стол, приготовленный Норой. Она робко спросила:
- Можно, я разверну?
Галка насупилась, но молча кивнула. Наша девочка была худенькая, бледненькая, с белокурыми прядками. У Норы побежали слезы. Она смахивала их быстрым жестом, а сама ловко перепеленала малышку.
Галка посмотрела на нашу дочь с некоторым любопытством, и только. Все заботы о ней сразу же негласно свалила на бабушку. Ни разу не перепеленала, не выкупала. Практически сразу вернулась на работу в институт, а потом ее  и вовсе перевели в городской комитет комсомола. На меня свалилась задача покупать молоко, продукты, на Нору все остальное - уход за малышкой, вся домашняя работа. Она делала это с радостью, несмотря на равнодушно-презрительное отношение дочери. Впрочем, сшитые матерью обновки той нравились.
Единственный раз они обменялись парой фраз - когда нам нужно было регистрировать дочь в загсе. Нора попросила дать девочке ее имя, на что Галка негодующе скривила губы:
- С меня хватит ваших дурацких имен.
Та вспыхнула, но повторила тихо:
- Я очень вас прошу. Иначе я уйду.
Галка побесилась еще, но у загса сказала:
- Запиши, как она хочет. А то еще откажется сидеть.
Вот так у нас стало две Норы.
Галка, словно наверстывая упущенное, с головой ушла в комсомольскую работу. Это была ее стихия, и дома мы почти перестали ее видеть. Приходила поздно, ужинала, в пол-уха нехотя выслушивала мои рассказы об успехах маленькой Норочки. Когда я высказывал ей за равнодушие к дочери, она огрызалась:
- Хочешь превратить меня в домохозяйку, чтобы я стирала пеленки и варила кашу? Не выйдет, времена домостроя прошли.
Конечно, сердился на нее, но изменить ничего не мог. Тем более - стоило мне увидеть миленькую физиономию Норочки, и я забывал о плохом. Она тянула ко мне ручки и улыбалась беззубым ротиком, - и я таял.
В июле Галке дали путевку в санаторий ЦК комсомола на Черном море. Прихватив чемоданчик со сшитыми матерью нарядами, она спокойно уехала отдыхать одна.
Дочурка как раз неважно себя чувствовала, плохо спала. Нора чуть не всю ночь проносила ее на руках. Уже под утро решил ее сменить.
- Вы устали, наверное, давайте я покачаю девочку.
Наши руки на мгновение соприкоснулись, и мы оба вздрогнули, как от удара током, ошарашенно взглянули друг на друга. При неярком свете ночника я впервые заметил, какие красивые у нее глаза. Она все же не отдала мне дочь:
- Вам идти на работу. - И так и ходила с ней до утра по комнате.
После той ночи я взглянул на нее внимательнее. Оказалось, она совсем не старая, хотя и старше меня. Короткий ежик безобразно стриженых волос, с каким я увидел ее впервые, успел отрасти. Волосы у нее были белокурые и пышные, и она присобирала их гребенкой. И глаза ее чуть-чуть оттаяли, хотя печаль таилась в них по-прежнему. Даже продолговатый шрам на затылке, который она старалась скрыть, и на левой щеке ничуть ее не портили. Я вдруг понял, что она очень красива. При том, что красавицы часто капризны и высокомерны, Нора была очень доброй и нежной, но без всякого кокетства. Я не заметил, как начал внимательно за ней следить, находя все новые милые черточки.
И вот наконец случилось то, что перевернуло всю нашу жизнь. Я даже не могу вспомнить, как все произошло в первый раз, но мы стали близки. Я влюбился, как никогда в жизни.
Не знаю, любила ли меня Нора. Может, просто сказались годы одиночества, или женская жалость, но она не смогла оттолкнуть мои руки, когда я впервые ее обнял. Наверное, все-таки любила. В отличие от меня она очень переживала и тайком плакала. Говорила:
- Все, нам надо прекратить эти отношения.
Но я и мысли допустить об этом не хотел, даже мог пошутить:
- Мы ведь не виноваты, что Амур подстрелил нас одной стрелой.
Приближалось время возвращения жены. Как-то вечером, когда я вернулся с работы, Нора протянула мне свернутый и склеенный по краю лист бумаги:
- Пожалуйста, передай это Норочке, когда она подрастет.
- Почему я? Разве ты сама не сможешь его передать?
Нора отвела глаза:
- Возможно, я скоро уеду.
Я подскочил:
- Что ты говоришь? Этого не должно быть!
- Ты же понимаешь, что это не может продолжаться. За наше грехопадение придется отвечать, особенно перед собой.
- Но как же Норочка? Она так любит тебя!
- Ничего, у нее есть ты. А письмо ты все-таки спрячь. В крайнем случае порвешь его.
Вот так оказалось у меня это письмо».
В наступившей тишине раздался глухой голос Игоря:
- Папа, значит, Нора - твоя дочь?

* * *
- Да, это правда.
- И ты можешь так спокойно об этом говорить? - подскочил Игорь. - Папа, ты понимаешь, что натворил? Если ты знал, что Нора - твоя дочь, почему не помешал нам? И что же теперь делать?
Нора сидела в оцепенении, закрыв глаза руками.
- Ничего делать не надо, если ты имеешь в виду ваши отношения. Прошу вас об одном: успокойтесь и запаситесь терпением, ведь моя исповедь еще не закончена. Я просто обязан ее завершить, коли уж начал, хотя и для меня самого возвращаться в прошлое очень тяжело. Вы молоды, и вам этого пока не понять. Впрочем, надеюсь, что вы сумеете избежать поступков, которые будут всю оставшуюся жизнь жечь душу. Садись, сынок, я продолжу, пока есть силы.
- Вскоре вернулась с Черного моря Галка - загорелая, веселая и успевшая соскучиться. Я успел отвыкнуть от такого внимания, и раньше был бы этому безмерно рад. Но - что случилось, то случилось. И если раньше сердился на нее за вечную занятость, то сейчас каждая минута ее присутствия и нежности стала в тягость, хотя старался это не показывать. Все мысли были о моих дорогих Норочках. Я не представлял, как выйти из этой ситуации, чтобы не потерять ни одну из них. Уйти из семьи я не мог, так как понимал - Галка не отдаст дочь мне назло, а жизни без моей крошки не представлял. Даже мечтал, чтобы жена ушла к другому. Она ведь многим нравилась, и я знал, что наш сокурсник Юрка Васильев влюблен в нее без ума. Но сама Галка на ухаживания поклонников внимания не обращала. Меня она очень любила, но до конца откровенной, думаю, не была и со мной. Я всегда считал ее очень сильной, волевой и уверенной в правильности любого своего поступка. Единственный раз видел у нее слезы. Как-то, в редкую минуту откровения она призналась, что в детдоме ей пришлось отречься от родителей. Я понял, что она вовсе не такая бездушная, какой кажется, если совесть не дает забыть о том поступке. И еще она сказала: «Если бы меня вынуждали отказаться от тебя, я бы этого не сделала». Эти слова на многое раскрыли мне глаза. Так что мы могли бы стать счастливыми, если бы не ее чрезмерное горение на работе, отнимавшее все время и энергию.
Галка, думаю, поняла, что дома без нее что-то изменилось, и я по привычке разведчика замечал ее растущее подозрение. Перед Новым годом она предупредила, что встречать праздник будет на турбазе, в кругу таких же «комсомольцев». Возможно, она ждала, как бывало в таких случаях раньше, моего вопроса: а как же я? Но я промолчал, и разговор на том закончился.
31 декабря за Галкой зашли ее друзья-коллеги. Она взяла приготовленный Норой рюкзачок с едой, и ушла, не сказав ни слова, только бросив на нас с порога хмурый взгляд.
С Норой мы давно не были вместе, и я страшно мучился. Она запретила и думать о том, что было. Но эти слова были как масло для огня, только разжигали пламя. Странно, что даже сейчас, будучи старым и немощным, я помню те давние ощущения. Дорогие мои, вы, надеюсь, не станете жестоко судить нас за нашу грешную любовь? Впрочем, не знаю, может ли любовь быть грешной…
Мы с маленькой Норочкой возились на полу, топали у елочки, наряжали ее вместе с «большой» Норой. После ужина малышку сморил сон и я отнес ее в кроватку. Укрыл одеяльцем, посмотрел, как сладко она спит, смешно чмокая губками. Если бы знать, что увижу ее вновь только на краю жизни…
Нора что-то готовила к новогоднему столу, резала, помешивала в кастрюле. Я воткнул свечку в пирог, поставил на стол бутылку вина. Мы не проронили ни слова, я просто смотрел на ее нежные руки, разрумянившееся у плиты лицо. Она досадливо хмурила брови. И все же я не сдержался, подошел к ней и обнял. И как в первый раз, мы забыли обо всем на свете.
Очнулись от неожиданно прозвучавшего: «Негодяи!» Это Галка внезапно, незадолго до полуночи, вернулась домой. Все, что было дальше, вспоминаю как кошмарный сон.
Она ударила Нору по лицу и зловещим шепотом, наверное, чтобы не слышали соседи, стала оскорблять ее так, что у меня волосы встали дыбом. Я и представить не мог, что моя интеллигентная женушка, комсомольский работник, может так выражаться. Я схватил ее за руки, но остановить поток ее ругательств было невозможно. «Старая шлюха, тюремщица проклятая, чтоб ты сдохла!» - это не самое грязное, что успела она произнести за несколько минут. Нора закрыла уши ладонями, и стояла, закрыв глаза, белая как стена. Наконец дошла очередь до меня. Но возмущение ее было так велико, что она сказала мне всего несколько слов. «Чтобы через минуту, и больше никогда, ноги твоей здесь не было! Ты для меня больше не существуешь!» Ее презрение и злость были такие неистовые, что я понял: это все, она никогда не простит. Успел даже подумать: «От любви до ненависти…» Но вряд ли мне нужно было ее прощение, ведь в моем сердце была другая любовь. Мне было жаль ее, не больше, ведь моя измена была для нее страшным предательством.
Кинул в чемоданчик пару рубашек, документы, оделся. Хотел подойти к кроватке, но Галка взвизгнула: «Не смей подходить к ребенку!»
Что было делать? Позвать с собой Нору, она бы не пошла… На пороге оглянулся на мгновение на дорогих мне женщин. Больше увидеть их не довелось.
Среди ночи заявился к директору школы, где работал - мы были друзьями. Он был старше, давно жил один - жена ушла к какому-то военному чину. Выпили с ним не столько за Новый год, как с горя. Только ему, как другу, рассказал, что случилось. Галку он знал и говорил про нее: «Красавица. Ей бы еще чуточку души». Выслушав мою историю, в которой не могло быть счастливого конца, он сказал: «Сам знаешь, давать советы в любви бессмысленно. Наделал ты дел, конечно. Наверное, мог бы наступить на себя, не дать разгореться чувствам… Хотя что я говорю? Разве это зависит от нас? Ни зажечь, ни погасить любовь человек не в силах. Она приходит не спросясь, и уходит порой так же незаметно.
Галку твою я знаю, думаю, к дочери она тебя больше не подпустит. Может, тебе лучше вернуться в Хабаровск? Тетка, поди, заждалась».
К стыду своему, за учебой, работой и семейными хлопотами я давно перестал писать тете Поле. Собирался, да все недосуг было. Как приехал в Москву, послал ей одну - две весточки, и все.
А тут вдруг, после слов Владимира, вспомнил с щемящей нежностью дорогую свою тетю, посвятившую мне жизнь и получившую взамен неблагодарность и равнодушие. Покостерив себя за это, я решился: еду домой.


* * *
 И вот, через 14 лет, возвращаюсь в Хабаровск. Город, конечно, изменился, но я легко нашел наш двухэтажный дом. С волнением поднимаюсь по старой лестнице, стучусь в знакомую дверь. Открыла высокая крупная женщина примерно моих лет.
- Полина Сергеевна дома? - Та качает головой: - В ее комнате теперь живем мы, она умерла полгода назад.
- Не может быть, она же совсем не старая...
- Ну и что, болела сильно.
Я некоторое время постоял, словно оглушенный этим известием, потом, опомнившись, сказал: «Простите», - и пошел по лестнице. Женщина не сразу закрыла дверь, смотрела вслед, но ничего не сказала.
Решил пока вернуться на вокзал, подумать, как быть и что делать. На сердце был такой ледяной ком - никак не укладывалось в голове, что моей неунывающей, добрейшей тети Поли больше нет, и я не успел попросить у нее прощения. Не будь вокруг стольких людей, я бы разрыдался.
Внезапно зазвонил телефон. В трубке раздался голос Виктора: - Привет молодоженам! Игорек, вы не против, если мы с Тамарой сейчас к вам нагрянем? Хотим малость ваш медовый месяц подперчить. Не помешаем?
- О чем ты говоришь? Знаешь же, здесь вам всегда рады.
-Хорошо, мы скоро.
Звонок в дверь раздался уже через несколько минут. Игорь пошел открывать. Нора зашла в ванную, умылась холодной водой, постаралась придать лицу спокойное выражение.
Однако в комнату с Игорем вошли не Филипповы, а незнакомый мужчина. В ответ на недоуменные взгляды хозяев он показал удостоверение, представился:
- Майор Варлыга, оперуполномоченный милиции.
- Чем обязаны вашему визиту?
- Я опрашиваю соседей гражданки Глебовой, как возможных свидетелей.
- А в чем, собственно, дело?
- Эта гражданка найдена рано утром убитой недалеко от круглосуточного киоска. Как показала продавщица, Глебова покупала водку около одиннадцати вечера. Была с какими-то мужчинами, но рассчитывалась сама. Видно было, что денег у нее немало. Как выяснилось, она получила аванс за квартиру, которую хотели купить молодые из соседнего дома. Они хотели разъехаться с родителями.
Нора, разволновавшись, спросила: - А где же мальчик, где Олежка?
- Вы о ее сыне? Он был дома всю ночь один, даже дверь не закрывал. Парень, похоже, ко всему привычный, говорит, что почти не боялся. Кто у них был в гостях, с кем мать ушла - не видел, был в другой комнате, хотя знает, что те пили водку, шумели. Не знаете, есть ли у мальчишки здесь родственники или мне увезти его в детприемник?
- Какой детприемник? Разрешите нам взять мальчика к себе, хотя бы на время. Он у нас ночевал, пока мать где-то пропадала, а вчера забрала его поздно вечером, пришлось будить. Как еще мальчишку не тронули!
- Хорошо, пусть останется у вас, пока комиссия решит, куда его определить.
Составив и подписав протокол, втроем отправились в соседскую квартиру, где ничего не понимающий Олежка сидел рядом с милиционером.
Увидев Нору с Игорем, обрадовался. Нора протянула ему руки, он подбежал и крепко прижался. Вытерев его мокрые глазки и нос, спросила: - Ты что-нибудь кушал сегодня?
- Нет, они все съели.
- Соберите вещи мальчика, а то мы квартиру опечатаем, - сказал майор.
Когда все вышли из квартиры, по лестнице поднимались Виктор с Тамарой: - Что тут у вас случилось?
- Хорошего мало.
Дверь опечатали, милиция ушла.
Филипповы поздоровались со Станиславом Ивановичем.
- Мы вам еще надоесть не успели? У «молодых» и не спрашиваем - наверное, костерят нас в душе, что не даем поворковать вдвоем.
Те в ответ сдержанно улыбнулись.
- Давайте-ка пообедаем вместе, а то мы что-то задержались, сами не едим, папу голодом морим.
Женщины отправились на кухню, захватив с собой Олежку. Налили ему молока, сделали бутерброд. - Перекуси немного до обеда.
В комнате в это время Игорь рассказал, что случилось.
- Может, и грешно так рассуждать, но, может, лучше никакой мамки, чем такая? Но неужели вы отдадите его в детдом?
- Надо посоветоваться с Норой, если она не против, и если сам Олежка захочет, постараемся оставить его у нас. А у вас, Виктор, что за срочное дело к нам?
- Не спеши. Предложение-то у нас и к твоей женушке.
Разложили стол, достали бокалы.
- Ну что, молодой супруг, как брачная ночь? - подмигнув, негромко спросил Игорь. - Все нормально? Что-то вид у вас сегодня не больно счастливый. Не сумели поладить?
- Да нет, тут совсем другое. Потом расскажу, - неохотно ответил Игорь, показывая, что не хочет говорить на эту тему. Виктор удивленно присвистнул, но расспрашивать не стал. 
Вскоре все уселись за стол. Олежка выбрал местечко между Норой и Игорем, и они с обеих сторон подкладывали ему на тарелку.
- Не закормите парня, - пошутил Виктор. - Хотите, чтобы он пошел в меня по комплекции?
Олег оторвался от еды: - Я хочу силачом, как дядя Игорь.
Все рассмеялись.
- Олежка, дядя Витя тоже силач, только он в последнее время «мускулы» на брюшном прессе чересчур отрастил. Тетя Тома «плохо» кормит.
Наконец Виктор с женой переглянулись:
- Пора и к делу перейти. Игорь, пока ты готовил спортсменов в Корее, мы здесь успели открыть кафе. Дела идут - тьфу, тьфу, тьфу! - неплохо, но хочется большего. Расти надо, а без отличной кухни это невозможно. Нам нужен человек, который бы готовил прекрасно и мог подучить поваров, и чтобы было на кого оставить, когда мы в разъездах. Норочка, это мы о тебе. Что ты скажешь?
Та улыбнулась: - Ну что же, с мыслью, что моя профессия металлурга по особо прочным сплавам больше не нужна, я свыклась. Готовить я обожаю, наверное, не меньше. Но хотела бы сначала взглянуть на месте, что вы предлагаете, а потом уже ответить.
- Так давайте, ребята, прямо сейчас рванем в наш «Тюльпан»! Мы и тебе, Игорек, хотели кое-что предложить - руководство охраной. Ты свой спорт,  ясно, не оставишь, но вечером вполне мог бы совмещать.
- Олежка, а ты побудешь со Станиславом Ивановичем, пока мы съездим по делам?
Тот кивнул головой.
- Езжайте спокойно, а мы уже сами разберемся.
Станислав Иванович, похоже, был рад, что разговор-исповедь на время прервется. Все-таки его страшило, как воспримет Игорь его новые откровения. «Господи, неужели я лишусь сына?»
Не по годам серьёзные глазки мальчика заставили его отвлечься от тревожных мыслей.
- Иди ко мне, Олежка. Полежим, поболтаем. Что-то я, лежебока, устал.

* * *
Вернувшись из филипповского кафе, дома они увидели умилительную картину: старый и малый спали голова к голове на одной подушке. Улыбнувшись, тихо прошли на кухню. Приготовили кофе, стали доверительным шепотом обмениваться впечатлениями последних дней. После возвращения Игоря и прошло-то совсем немного времени, но вместило оно столько событий, новостей и открытий, что хватило бы на целый год.
Игорь чувствовал, что тайны семьи Норы закончены, теперь пришла пора узнать все, что так или иначе касалось его персоны.
«Папа, папа, что же за секреты ты хранил столько лет? Надо ли мне знать их или лучше оставаться в неведении? Не очень-то я к ним готов».
Мать ушла из жизни рано, когда ему было всего двенадцать, но Игорь всегда ощущал, что они с отцом - настоящая семья. Приятели, среди которых было немало безотцовщины, крепко ему завидовали, и когда Игорь болел дома, к нему приходили целой ватагой. Как и когда отец все успевал? На рабочем столе постоянно лежали кипы тетрадей для проверки, дневники, планы уроков… При этом он умудрялся повозиться с мальчишками: учил настольным играм, удивлял умением делать всевозможные фигурки из бумаги, особенно забавного человечка, играющего на гармошке. Отец всегда был для него непререкаемым авторитетом, хотя не был жестким. Даже его беспомощность и болезнь ничего не изменили в их отношениях. Игорю не хотелось узнать хоть что-то, могущее поколебать его уважение к отцу.
Нора, как и Игорь, заметила, что затянувшаяся исповедь дается отцу нелегко. И о своих догадках, почему он благословил их брак, уже зная, что Нора - его дочь, вслух не говорили.
Решили эту тему не задевать, пока сам отец не захочет. Тем более что на первое место внезапно вышел Олежка. Мальчишка нравился обоим, поэтому ни малейшего сомнения, оставить его или отдать, не было. Договорились, что Игорь узнает, как можно усыновить мальчика. А самой Норе предстояло немало хлопот, чтобы оформить все документы, справки, необходимые для устройства на работу. Тем более Филипповы торопили: через неделю они собирались в очередной вояж и хотели, чтобы Нора уже полностью освоилась на новом месте.
Вечер провели вчетвером, в обновленном семейном кругу. Олежка вполне освоился и смешил всех своими «почему?». Утром, провожая Нору, Игорь все же не утерпел:
- А может, ну его в баню, этот бизнес? Уйдешь в него с головой, и дома тебя не увидишь.
- Да нет уж, решили так решили. Тем более занята буду больше по вечерам, хватит времени присмотреть за вами с Олежкой и папой.
 Произнеся это слово, она словно споткнулась, но, как известно, труднее всего именно первый шаг. Нора почувствовала только теперь, что у нее есть настоящий отец.
Вернувшись после беготни по кабинетам, несмотря на усталость, подумала перед тем, как позвонить: «Как приятно возвращаться домой». Однако улыбка быстро погасла, едва она увидела серьезное лицо мужа.
- Что случилось? Что-нибудь с папой?
- Нет. Заходи, дома все узнаешь.
У Станислава Ивановича тоже был удрученный вид.
- А где Олежка, гуляет?
- Нет, его забрали.
- Кто?
- Какая-то тетка, двоюродная сестра матери. Пришла с участковым. Мол, единственная родственница, оформит на него опекунство.
- Получилось, Норочка, как с твоей хозяйкой. Помнишь, ты рассказывала: едва та умерла, сразу наследники объявились. Вот и здесь - нашлись «добросердечные» родственники. А ведь он не рад был этой тетке, ушел со слезами. Никак не везет мальчишке. Такой смышленый, забавный.
Все страшно расстроились, без аппетита молча поужинали. Отсутствие Олежки, которого уже считали своим, действовало на всех гнетуще.
Тишину прервал Станислав Иванович: - Простите меня, дети. Хотите ли вы дослушать до конца семейную сагу? Ведь коли камень покатился с горы, его не удержать. Как и правду - она все равно пробьется.
«Отправился в гороно, узнать, есть ли место учителя в какой-нибудь из школ. Там пытливо стали выспрашивать, по каким причинам перебрался из самой столицы на восток. Мой не слишком откровенный рассказ приняли скептически. Устроился в вечерний техникум при заводе, дали место в общежитии.
Коллеги и студенты приняли хорошо. Но в душе произошел какой-то надлом - замучила тоска и угрызения совести. Даже работа перестала приносить радость, как было раньше. Соседи по общаге, заметив мое мрачное настроение, предлагали «расслабиться». В какой-то момент не устоял, и пошло-поехало. Случалось, и на занятия подшофе приходил. Директор уговаривал, ругал, пугал «тридцать третьей» - бесполезно.
В один из вечеров, когда был в изрядном подпитии, ноги по старой памяти завели в наш старый двор. Сел на скамейку, придремал. Очнулся в комнате. Какой-то карапуз теребил меня за нос и волосы. В недоумении смотрю по сторонам: что-то знакомое. Спрашиваю мальчишку: - А где большие?  Тот машет ручкой: - Мама там.
 Вскоре в комнату вошла со шкворчащей сковородкой женщина, та самая, что сообщила мне о смерти тети. Я понял, откуда ощущение, что  уже был здесь - в этой комнате мы жили. Даже мебель осталась та же.
Я смущенно извинился за вторжение.
- Да чего уж там, - улыбнулась женщина.- Холодно уже на дворе, вот и побоялась, что сынок тети Поли замерзнет. Она много о вас рассказывала. Спасибо ей, она нам с сыночком выделила уголок у себя, когда нам некуда было приткнуться. Брала с нас копейки, хотя у самой пенсия была крошечная. Поискать таких людей.
Добрые эти слова растрогали меня, чувствовавшего неисправимую вину перед тетей. Малыш, уцепившись за мою брючину, поднялся на нетвердые ножки и посмотрел на меня: - Ты че, плакаешь?
Я через силу улыбнулся, посадил его на колени, погладил по макушке. Он с любопытством смотрел на меня блестящими темными глазками, а его мама - на нас обоих. Когда хозяйка пригласила за стол, я так и пошел с малышом, обхватившим меня за шею руками. Короче, ушел я в этот день в общежитие только за вещами.
- Это были мы с мамой?
- Да, ты с Зиночкой.
* * *
- Значит, я тебе не родной?
- Что тебе сказать? Конечно, на свет ты появился благодаря другому мужчине, но для меня это никогда не имело значения. Сам знаешь, я всегда любил детей, иначе и в школе бы не работал. А тебя невозможно было не полюбить. Ты был такой маленький, слабенький, с любопытными круглыми глазками… Легонький, как пушинка, но так крепко обхватил меня за шею и никак не хотел слезать с моих рук.
Я до сих пор помню: как будто какая-то ниточка связала нас друг с другом. Тот малыш, каким ты тогда был, вылечил меня лучше всяких докторов. Я понял, что жизнь не кончена, рано ставить на ней крест. Наверное, не часто бывает в жизни: едва-едва человека увидел и узнал, и вдруг понимаешь - вы родные. Как будто и не расставались никогда. Вот так у нас и получилось. Может, судьба послала эту встречу, чтобы загладить следы от жестокого удара, сломавшего не только мою, но и жизни дорогих мне людей. Рассказывать о своих чувствах очень сложно, но, думаю, вы можете нас понять: мы с Зиной, она мне об этом позже говорила, почему-то сразу ощутили, что мы близкие люди. Больше я от вас не ушел. Вот так мы стали одной семьей, и у тебя появился папка. Получилось все неожиданно и быстро, но мне никогда не пришлось об этом жалеть.
Станислав Иванович замолчал. Внешне он выглядел спокойным, но в душе был готов к любой реакции Игоря. Нора также вопросительно смотрела на мужа. Наконец посреди напряженной тишины раздался его голос. Был он, вопреки ожиданиям, очень теплым.
- Папа-папа, - Игорь улыбнулся и взял отца за руки. - Если ты принял чужого, больного пацаненка как родного, что говорить обо мне. У меня дороже тебя и мамы, а теперь и Норы, никого не было и нет. Да и шут с ним, что к моему рождению причастен другой мужчина. Моим отцом был и останешься ты.
- Вот видишь, сынок, в жизни есть не только кровные узы, но и духовные. Они подчас куда крепче. Я так рад, что мы по-прежнему друг друга понимаем. Все-таки я боялся, что моя любовь тебе окажется в тягость.
Нора, молча сидя на диване, вытирала платком глаза.
- Иди сюда, Норочка. Видишь, зря я обижался на судьбу. Да, она порой очень больно бьет, зато начинаешь ценить и ее милости. Я готов благодарить судьбу за все-все, потому что она послала мне вас.
Нора встала на колени перед кроватью и поцеловала отца. Несколько слезинок скатились с ее ресниц ему на щеку. Игорь своими могучими руками нежно обнял жену и отца. Все с облегчением вздохнули и улыбнулись.
- Ну вот, похоже, хэппи-энд наступил наконец-то. Только, папа, я хочу тебя кое о чем спросить. Почему, кроме меня, вы с мамой никого не завели? Ведь твоей любви хватило бы и на моих братьев-сестренок. Почему я один, - потому что доставлял много хлопот своими болезнями?
- Нет, сынок, ты здесь ни при чем. Ты же знаешь, что мама тоже была на фронте, медсестрой. Мы с ней почти одногодки, с семнадцати лет на войне. Меня-то Бог миловал, раз только ранило, да по молодости лет быстро зажило. А Зине приходилось все время раненых из-под огня вытаскивать, уцелеть там было почти невозможно. У нее было несколько ранений, одно - очень тяжелое. Едва выходили в госпитале. Она потом в нем же и работала до конца войны. Ранение и операции лишили ее возможности когда-нибудь стать матерью. А ведь она была тогда совсем молоденькая, еще и влюбиться ни в кого не успела.
- Но, папа, о чем ты говоришь? А как же появился я? Ведь маме тогда было около тридцати?
- Сынок, достань-ка еще раз ту мою черную папку, мне нужно там кое-что найти.
Игорь вернулся почти сразу, с уже знакомой папкой в руках.
- Папа, у тебя тут что, хранится семейное досье?
- Пожалуй, что так.
Из небольшой стопки фотографий Станислав Иванович выбрал одну: на ней были сняты две улыбающиеся молодые женщины в форме военных врачей. Протянул ее сыну. Игорь взглянул и недоуменно спросил:
- Почему я раньше никогда не видел эту фотографию мамы? А, кстати, кто это с ней? Почему-то лицо мне знакомо.
Посмотрел внимательнее. - Она не приезжала к нам, еще когда мама была жива?
- Да, это она, мамина давняя подруга и коллега.
- Мне еще, как сейчас помню, показалось, что она смотрела на меня слишком пристально, и мне это не понравилось. Я даже сказал об этом маме, когда та уехала. И еще мне показалось, что мама не очень была рада ее приезду.
- Ты не ошибся. Та женщина - твоя родная мать.

* * *
Игорь ошарашенно смотрел на Станислава Ивановича, не находя слов. Наконец выдохнул: - Ну и ну, ничего себе новость. Все вверх ногами… Я уже ничего не понимаю. Но ведь… мама любила меня по-настоящему, как родного сына. Я же чувствовал это!
- Дорогой мой, но ведь так и было в самом деле. Зиночка души в тебе не чаяла. Представь, даже мне, хотя мы были очень близки и откровенны, открыла эту тайну только перед смертью, в больнице. И умолила поклясться, что я не отдам тебя той женщине и ничего не скажу тебе. Она не могла представить, что будет, если ты все узнаешь. В конце жизни мне пришлось-таки нарушить данное слово. Но ты давно взрослый мужчина, и вправе знать все.
- Это просто детектив какой-то! Норочка, а я еще думал о тебе: «Бедная, сразу столько неожиданных подробностей свалилось». И вот впору самому схватиться за голову.
- Ничего, сынок, ты у меня сильный, справишься. Что ж поделаешь, если жизнь выбрасывает такие фортели, что только держись.
- Да уж, круче любого романа. Ну, теперь рассказывай все, что знаешь, не томи.
-Зиночка после войны не демобилизовалась, а  из расформированного госпиталя перевелась в санчасть танкового полка. Семью не заводила, помня о своих ранениях. Работа для нее была всем, и за это ее очень ценили. Очень ответственная была и добрая. Ты знаешь, когда я впервые увидел ее награды, поразился. Но вот такая она была: решительная и бесстрашная под огнем, и необыкновенно мягкая и жалостливая.
В разгар событий пятьдесят шестого года в Венгрии она попала туда со своей частью. Вместе с ней работала Ольга - симпатичная, пухленькая, с румянцем во всю щеку. Да ты сам видишь на фотографии.
Она, кстати, приезжала  и после смерти Зины. Ты был тогда в санатории, и я не сказал, в каком, хотя она очень хотела тебя увидеть. Но я был связан клятвой. В тот приезд она мне и поведала историю твоего появления на свет.
Часть их стояла в пригороде Будапешта. Восстание уже, можно сказать, подавили, бунтовщиков разогнали, многих арестовали. Ходить за пределами части в одиночку не разрешали, но все равно выходили недалеко на рынок, в магазин. Как-то подходит к ней пожилая мадьярка. Видимо, поняла по форме, что Ольга врач. Смотрит умоляюще, что-то по-венгерски лопочет, вроде зовет куда-то. Вначале мелькнула мысль: может, куда хочет заманить? Но уж больно расстроенный вид, бесхитростный. Спросила ее: - Что случилось? Та еще быстрей заговорила, потянула за руку. Пришли к дому на одной из улочек. Зашли - там никого. Хозяйка испытующе взглянула, как бы сомневаясь, но решилась, отодвинула половик с крышки подвала, открыла.  Страха совсем не было. Даже любопытно стало: что там такое? Подвал оказался большой, теплый. В углу за перегородкой кровать, на ней мечется в бреду черноволосый молодой мадьяр. Рука и живот перемотаны окровавленными тряпками. Осторожно развернула: раны хоть и не смертельные, но помощь нужна  срочная. Спросила мать: - Чего тянули, не позвали врача сразу? И тут же спохватилась: какого врача? Парня сразу бы схватили, и поминай как звали. Сама ведь видела, как раненых на улицах Будапешта увозили куда-то эмгэбэшники, которых было, пожалуй, больше, чем простых военных.
Обработала раны тем, что нашлось в доме. Провожая, женщина с надеждой и мольбой посмотрела  в глаза: не выдашь? Поняв ее взгляд, сказала: - Не бойтесь.
«Стала прибегать ненадолго каждый день, потом реже, чтобы не вызвать подозрений. Парень был молодой, крепкий, раны быстро затягивались. Стойко терпел перевязки и при этом неотрывно смотрел на меня черными глазами, очень этим  смущая. Я уже решила: схожу в последний раз, покажу матери, что делать. Но ее в этот раз дома не оказалось. Волнуясь, спускаюсь в подвал одна. Едва заменила повязку, как Дьордь, не говоря ни слова, обхватил меня за талию и притянул к себе. Все случилось неожиданно, как вспышка молнии. Для нас обоих эта любовь была первой. Впрочем, почему была? Я и сейчас его люблю.
В общем, разлука на время отодвинулась, хотя выходить из части было все рискованней. Соглядатаев хватало. Мы  понимали, что вместе быть нам не суждено, но так страшно было расстаться навсегда.
Последнюю точку поставили за нас. Прямо ко мне в санчасть зашел особист полка. Его визит меня удивил: почему не вызвал к себе.
- Ну что, опять собираешься к своему раненому бунтовщику? Поедем вместе?
У меня внутри все похолодело.
- У тебя есть две возможности: получить срок за измену Родине и связь с контрреволюционером, или…
Особист замолчал, но пристально смотрел на меня каким-то странным, неказенным взглядом. Уже одно это меня поразило, так как он был известен своей жесткостью.
- Выйдешь за меня замуж?
- Что-о?
- Я не привык повторять несколько раз. Найти твоего мадьяра мне ничего не стоит. Если хочешь, чтобы он уцелел, думай.
- Зачем я вам? За вас любая пойдет.
- Любая мне не нужна.
Я сидела, оглушенная и ошеломленная, и  думала не столько о том, что не представляю своим мужем этого чужого мне человека: ужас от мысли, что Дьордя могут арестовать, затмил все. И я сказала: - Разрешите подумать?
- Сколько? - Не знаю. - Тебе что-то мешает? - У меня будет ребенок.
- Вот гад, уже успел наследить. Ничего, мы все уладим.
Для посторонних почти не было заметно, что  жду ребенка. Я всегда была пухленькая, но, конечно, приходилось утягиваться, хотя и знала, что это может навредить малышу.

* * *
Совсем скоро он появился на свет: недоношенный, слабенький. Но мне даже толком не дали на него посмотреть, сразу забрали. Врач, которая его принимала, в ответ на мои вопросы молчала как рыба, получив строгие указания от майора. А мне он сказал: - Забудь вообще, что у тебя был ребенок, если не хочешь получить срок на всю катушку.
Выйти за него все же пришлось, он крепко подцепил меня на крючок. Конечно, дома он был совсем не такой железный, как на службе, меня очень любил. Но я-то его нет. Детей у нас не было, хотя это его очень задевало и расстраивало. Я как-то в сердцах высказала: - Это тебе наказание за то, что отнял у матери ребенка. Только через десять лет, уже когда ушла от мужа, кое-как выведала у бывших сослуживцев, кому отдали новорожденного».
Зина как раз увольнялась в запас и собралась уезжать на родину. Буквально перед посадкой в поезд ее вызвал тот майор: - К вам есть поручение. Необходимо доставить в Союз одного малыша. В первом же городе после пересечения границы постарайтесь сдать его в детдом.
Никаких вопросов особист не хотел и слушать. - Ваше дело - сделать, что приказано, и все.
Принесли малыша прямо перед отправкой. Дали денег на питание, вещички детские, даже бутылочки с молоком.
«В вагоне малыш завозился - мокрый был. Развернула осторожно: крохотный, худенький, с темными волосиками. Потрогала его за теплую щечку. Не знаю, что случилось, но у меня слезы полились из глаз. И я решила: - Не отдам никому. Это мой сынок».
Эту историю Зиночка рассказала мне только перед смертью.
«Приехали в Хабаровск. Идти, собственно, было некуда. Мать давно умерла, других родных не было. Пошла все-таки в свой бывший барак. В нашей комнате жила семья. Хозяйка оказалась разговорчивой, посочувствовала, но пустить нас некуда - самим тесно. И все-таки помогла. Говорит: - В общежитие тебя с ребенком никто не пустит. Может, у кого уголок снимешь. У тебя ведь, поди, деньги имеются. Есть у меня одна знакомая, когда-то вместе работали. Она одинокая, болеет сильно. Может, и пригодитесь друг другу - она вас приютит, ты о ней позаботишься.
Вот так и заявились к тете Поле с Игорьком - такое имя я выбрала сыночку. Он успел проголодаться, завозился, тихонько жалобно заплакал. Короче, уговаривать хозяйку мне не пришлось. Только успела ей сказать, что нам некуда идти, она сразу: «Да куда ж вам еще идти, чего искать. Места и здесь хватит». Удивилась только, почему такую кроху кормлю из бутылочки. Пришлось что-то сочинить.
Сидеть без работы долго не стала. Устроилась в медпункт на заводе, Игорька помогли в санаторные ясли устроить.
С тетей Полей вместе жили недолго - она почти не двигалась, ноги болели. Умерла скоропостижно - тромб оторвался. Но все же успела подумать о своих квартирантах - прописала к себе как племянницу».
А дальше ты, Игорь, все знаешь. Когда тебе было два годика, появился я, и мы стали одной семьей. По счастью, мы с Зиной сразу почувствовали взаимную симпатию, а потом как-то незаметно она переросла в любовь. У нее кроме меня никого никогда не было, а я хоть и имел печальный любовный опыт, рядом с Зиночкой наконец-то обрел покой. Мы с ней были родные души. Жаль только, что так рано она ушла. На заводе произошла авария, взрыв, и она по фронтовой привычке сразу кинулась в пекло - вытаскивать пострадавших. Сама надышалась газами, обожглась. Мне позвонили прямо на работу из заводоуправления: Зинаида Андреевна в больнице. Я ничего не понял, ведь об аварии не сообщали.
Примчался туда. Медики даже пускать в палату не хотели, кое-как прорвался, предупредили, чтобы недолго. Ее вид ужаснул: в ожогах, дышит тяжело, под капельницей. Взял забинтованные пальчики, она открыла глаза:
- Стасик, дорогой, я ухожу.
- Ты что, Зиночка, и не думай об этом. Ты поправишься, вот увидишь.
- Нет, я врач, знаю, что говорю. Прости, дорогой, что скрыла от тебя…
И она рассказала, кто была та женщина, что приезжала к нам два года назад. Уже задыхаясь, попросила:
- Поклянись, что не отдашь нашего сына никому, даже ей.
Мне было не до клятв, сердце разрывалось от горя, но она просила - и я поклялся. Лицо ее сразу стало спокойным. Она прошептала:
- Мои дорогие, как я вас люблю, - и закрыла глаза.
Набежали медики, меня выгнали из палаты. Но уже вскоре позвали - она умерла. Дальше толком ничего не помню. Вроде здоровый мужик, но горе оказалось сильнее любого врага. Словно огромная черная туча затмила белый свет. Даже похороны помню плохо. Опять же спас меня ты. На кладбище не отпускал мою руку, словно поддержать хотел. Хотя сам был такой слабенький. Это потом санатории свое дело сделали, лечебная гимнастика, обливание - ты поправился, а потом и вовсе стал вот таким «амбальчиком». А тогда в чем душа держалась. Вечером, когда я сидел, бессильно опустив голову, ты подошел и обнял меня: «Папа, я с тобой».
В общем, когда Ольга Федоровна приехала в надежде забрать тебя, уже когда Зины не было, я твердо отказал ей. И не только потому, что дал клятву. Я не мог представить жизни без тебя, ведь ты давно стал для меня родным.
Одно я пообещал ей: иногда писать о тебе. Она тогда вышла замуж и собиралась уезжать с мужем в Израиль. Потом они перебрались в Канаду. Она писала мне до востребования, нечасто. Ведь тогда иметь знакомых за границей было чревато. Последнее письмо от нее было в 1983 году. Потом меня вызвали в КГБ, долго мурыжили, пытались что-нибудь раскрутить из нашей переписки. Кое-как отстали, строго предупредив о последствиях связи с гражданами империалистических государств. Короче, переписка прервалась.
Станислав Иванович снова открыл свою папку и вынул оттуда стопку писем. Из одного вытащил фотографию. На ней была семья: не очень молодые родители, мальчишка лет десяти и девочка помладше.
- Это твои сводные брат и сестра. Ольга решилась завести их только после того, когда потеряла надежду вернуть тебя. Если хочешь, прочти ее письма. А я, простите меня, заканчиваю свой рассказ. И вас утомил, и сам устал.

* * *
Захватив тонкую стопку заграничных конвертов, они ушли на кухню. Чуть помешкав, будто решаясь, Игорь взял первое письмо. Нора просто сидела рядом, взяв его под руку. Для чтения этих весточек издалека хватило бы нескольких минут, но Игорь перечитывал каждое письмо снова и снова. Странные чувства переполняли его: он ощущал себя сыном тех, кто его вырастил, и все же был очень взволнован.  «Мамочка, жива ли ты, или все, что осталось мне от тебя - эти строчки?» Нора, догадываясь о переживаниях мужа, тихонько гладила его руку.
Наконец письма прочитаны. Игорь отложил их в сторону,  взял в руки фотографию, на которой были сняты его мать с мужем,  брат и сестра.
-Это сколько же им сейчас?  Дэн моложе меня на тринадцать лет, Алиса - на пятнадцать. Они уже должны быть взрослыми. Как ты думаешь, что сделать - принять все как есть, или попробовать найти их?
- Если мама искала тебя столько лет, вряд ли сейчас, если, конечно, жива, она о тебе забыла. Почему бы не попытаться? Конечно, времени прошло много, все могло измениться, в том числе и адрес. Напиши на старый, а там будет видно.
Игорь снова достал из конверта одно из писем.
- Норочка, возможно, и Дьордь (вот такое имечко у моего родителя) жив. По крайней мере, был жив в 1978 году, когда… Ольга Федоровна ездила в Венгрию. Уже была замужем второй раз, появились дети. Муж не возражал, отпустил ее. Это было, когда они еще жили в Израиле. Послушай, что она написала об этом папе.
«Приехала без особой надежды его найти, ведь столько времени пролетело. Хотелось хотя бы побывать вновь в тех краях, где осталось сердце. Ездила  по путевке, но на поиски отправилась одна, пока все были на экскурсии. Обошлась без помощи гида. Будапешт, конечно, сильно разросся, но многое  осталось почти неизменным с той поры. Легко нашла ту улочку и знакомый дом. На мой звонок открыла пожилая женщина. Я хотела спросить: «Милоши здесь живут?» Но мы едва глянули друг на друга и ахнули: узнали. Это была мать Дьордя, конечно, постаревшая, седая. Мы обнялись. Милица была очень рада мне, хотя в те давние годы относилась ко мне сдержанно, может быть, не очень довольная нашими отношениями с ее сыном.
Как тогда, в первый раз, она взяла меня за руку и повела в дом. В комнате была молодая женщина - было заметно, что она ждет ребенка, и небольшой мальчуган. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять: это сынок Дьордя.
Милица что-то тихо сказала невестке, и мы с ней прошли в столовую. Она быстренько приготовила на стол, хотя я отказывалась. При этом мы с ней не умолкали ни на минуту. Спрашивала о моей жизни,  семье, детях. Рассказала, что было после моего внезапного исчезновения, как страдал и мучился Дьордь, как порывался меня отыскать. Но тогда везде были ищейки, спрятавшихся мятежников искали, и ему пришлось на время укрыться у родных в глухом местечке. Когда все утряслось и успокоилось, вернулся домой. Работал на заводе «Икарусов», о женитьбе и не думал. Милица призналась, что уговаривала его жениться, пеняла, что так и умрет, не дождавшись внуков. Он только хмурился. И все-таки «допекла» - женился, хоть и поздно, в 38 лет. Да и то - не влюбись в него соседская девчонка, вряд ли он сам сделал первый шаг.
Глаза раскрыла ее мать. Пришла  по-соседски: - Милица, помоги моей Эве. - А что случилось? - Сама знаешь, не дурнушка, парни за ней увиваются. А она грустная, глаза мокрые. Кое-как добилась, в чем причина: влюбилась в твоего Дьордя.
«Эва мне нравилась, хорошая девчонка. Что молодая, так и я была намного моложе мужа. Короче, сговорились их оженить. Девчонка хоть сейчас была  готова, а с сыном  пришлось повозиться. Но все же закончилось свадьбой. Я рада за них. Хотя, Олечка, чувствую, что он по-прежнему любит тебя».
В общем, мы очень тепло, откровенно  поговорили. Мне было очень приятно, что она не сердится за мой неожиданный визит. Видимо,  поняла женским сердцем, что я просто люблю ее сына и не собираюсь разрушать семью. Я рассказала про своего мужа, детей, про нашего с Дьордем сына, что живет он в хорошей семье. Разговаривали мы по-венгерски. Я к тому времени знала его сносно, хотя язык очень трудный. Но нашими соседями были эмигранты из Венгрии, и я воспользовалась случаем. 
Милица еще раз обняла меня и расцеловала: «Дорогая моя, спасибо, что ты спасла моего сына. Прости Дьордя, если он причинил тебе неприятности. Я знаю, он тебя до сих пор любит. Но, сама понимаешь, изменить уже ничего нельзя, у вас дети».
Вскоре пришел Дьордь. Признаюсь, у меня жутко забилось сердце, когда хлопнула дверь. Было слышно, как малыш затопал к отцу, что-то лопоча. Милица сказала: «Подожди здесь», - и вышла. В соседней комнате настала тишина. Через минуту вошел Дьордь. Он был такой же красивый, время только сделало его мужественней,  густая шевелюра поседела, а глаза были по-прежнему пронзительно  жгучие и ласковые. Меня вновь, как когда-то давно, словно пронзила молния. Я поднялась ему навстречу. Но хотя нас тянула друг к другу неодолимая сила, мы не сделали последний шаг, только взяли друг друга за руки. Поверите, мы так и не сказали ни единого слова, просто стояли и смотрели глаза в глаза. Было понятно все: мы любили не меньше, чем в молодые годы, как будто и не было десятилетий разлуки.
Голос Милицы вернул нас к действительности: «Олечка, детка, ты не опоздаешь?»
Мы очнулись, сжали друг другу до боли пальцы и постояли так еще немного. Я сказала тихо: «Мне пора». Он молча кивнул головой.
У калитки мы обнялись с Милицей, Дьордь поцеловал мне руку. И я пошла. Знаете, Станислав Иванович, в моей жизни много было и плохого, и хорошего. Надо признать: со вторым мужем мне повезло - он меня любит и понимает, мне он тоже дорог. Но те несколько шагов, которые прошла я под взглядом Дьордя, мне не забыть до смерти. Я  остро ощущала, что ухожу навсегда и больше его не увижу. Так и хотелось забыть обо всем, развернуться и броситься назад, к нему в объятья. Увы, мы оба  были связаны обязательствами перед дорогими людьми. Но его черные глаза, полные любви, навсегда в моем сердце».
Игорь дочитал и взял жену за руки.
- Норочка, все-таки бедные наши родители, сколько им всего досталось. Насколько мы с тобой счастливее их - нашему счастью никто не мешает.
И они нежно посмотрели друг другу в глаза.

* * *
Прошло два месяца, принесших в семью Буткевичей много изменений. Исповедь главы семьи все прояснила, но Игорь относился к нему с прежней теплотой. Как ни странно, Станислав Иванович стал себя лучше чувствовать: то ли от пережитого стресса, то ли от радости, что обрел потерянную дочь.
Игорь успел открыть небольшой спортклуб, хотя оказалось это очень непросто, и теперь дела у него шли все лучше. Начальником охраны, как предлагал Виктор, он так и не стал, но после последней тренировки заходил домой проведать отца и шел в кафе к Норе, которая во время частых отъездов Филипповых была не просто шеф-поваром, но и администратором. В общем, работы хватало, но ей это даже нравилось. Ей только трудно было привыкнуть,что за возможность спокойно работать приходилось «отстегивать» попечителям из органов. Но Виктор убедил, что лучше такая опека, чем залезть под «крышу» к братве.
Вот и в этот вечер Игорь зашел домой. Покормил отца, сам собрался выпить кофе - ужинал он вместе с женой в «Тюльпане».
Раздалась трель телефонного звонка. «Слушаю вас». В голосе ответившего чувствовался легкий иностранный акцент: «Могу я услышать Гарри?»
«Простите, какого Гарри? Меня зовут Игорем».
«О, да-да, Игорь! Это я по американской привычке. А я Дэн Палевски».
Игорь от неожиданности опешил, и паузу пришлось прервать звонившему. «Ты не ожидал? Мама получила недавно твое письмо, позвонила мне. Я был занят, вернулся только сегодня. Хорошо, что ты догадался написать номер телефона - письма ходят очень долго».
«Мама? Она жива - здорова?» - разволновался Игорь. Дэн даже рассмеялся: «Насчет здорова я бы не утверждал: прибаливает сейчас. Да она сама тебе все расскажет».
Из едва не выпавшей из рук трубки раздался неожиданно моложавый голос: «Сыночек, это ты?» После секундного замешательства Игорь ответил: «Да, мама, это я». Эти слова он произнес неожиданно легко, словно разговаривал с матерью после недельной разлуки.
«Здравствуй, мой мальчик». По голосу было понятно, что она плачет. И хотя у самого ком подступал к горлу, Игорь постарался сказать спокойно: «Ваш сынок, увы, давно не мальчик. Можно бы уже и дедом стать по возрасту».
За несколько минут они успели рассказать друг другу, как жили все эти годы. Оказалось, что Ольга Федоровна давно овдовела, живет с сыном в их большом доме, только Дэн постоянно в разъездах. Алиса живет самостоятельно, работает на телеканале в Торонто.
Немного поговорили они и со Станиславом Ивановичем - как старые знакомые, забыв о прежних проблемах и обидах. Он рассказал ей историю с появлением Норочки, и Ольга Федоровна заметила: «А еще говорят, что чудес не бывает». Она очень жалела, что Нора на работе и с ней нельзя поговорить. Дэн даже рассмеялся: «Мамочка, ты хочешь получить и узнать все сразу. Давай-ка трубку, а то обанкротишься от одного разговора».
Игорь спросил его: «А Алиса обо мне знает?» - «Знает». По интонации понял: «Она не рада?» «Видишь ли, она у нас девушка с характером, своим особым мнением. Заявила, что ей хватает одного брата и какой-то сибирский самозванец ей не нужен. Она считает, что ты просто хочешь попользоваться американскими родственниками, урвать часть наследства от мамы».
Игорь возмутился: «Но мне ничего не нужно!» «Я так и не думал. Алиса вправе поступать как угодно, а я страшно рад, что перестал быть старшим. А ты готов к появлению младшего брата, или я для тебя чужой?» «Я счастлив не меньше тебя».
Они договорились, что будут перезваниваться, а тем временем подумают, насколько вероятна встреча: «Мама мечтает о ней днем и ночью».
Наконец они простились. Станислав Иванович пошутил: Влетит им в копеечку этот разговор. Зато теперь вы знаете почти все друг о друге. Ты хочешь съездить к ним?
- Я очень хочу увидеться с ними, а где это произойдет, неважно. Но вряд ли это скоро получится. В общем, не будем загадывать. Ну, папа, я побежал. Нора уже волнуется, наверное.
В кафе Игорь понял по испуганным лицам бармена и официантки: что-то не так, и быстро прошел к Норе в кабинет. Кроме нее там были три крепких парня в кожанках, вид которых говорил сам за себя: это гости незваные. Внушительный вид вошедшего их малость озадачил, но ненадолго: он был один.
- Нора, что здесь происходит?
- Похоже, это рэкет.
- Молодец, тетка, соображаешь. Только мы называем это по-другому. Мы хотим заботиться о вашей безопасности, не бескорыстно, конечно. Ваша ментовская «крыша» спеклась, и мы предлагаем вам новую. В качестве аванса давай-ка сегодняшнюю выручку. Заодно посмотрим, как идут ваши дела. Есть человек, который не прочь стать хозяином этой столовки.
- У этого кафе есть хозяева, и пока они не собирались от него отказываться.
- Ничего, мы поможем. Но пока готовьте бабки. Работать будем по правилам: расчет еженедельно. Зато вам обеспечено спокойствие. Ну, давай, показывай, где деньги лежат. Мы и так задержались.
Они шагнули к столу и сейфу, который Нора не успела закрыть.
- Парни, говорю ясно и без повторов: вышли отсюда. Кто прикоснется к моей жене, оторву руки вместе с головой.
- Вали отсюда, мужик, пока не нарыл приключений себе и своей телке.
Грохот от падающих тел и вопли услышали даже в зале. Все притихли. Но только один из посетителей, для которого не осталось незамеченным шествие качков с толстыми золотыми цепями на бычьих шеях, поднялся с места. Неизвестно, чем закончилось бы для Игоря «общение» с тремя тренированными и вдобавок вооруженными визитерами, если бы не помощь парня. Он с ходу, моментально оценив обстановку, ногой выбил пистолет из руки одного, дал в челюсть другому. Вдвоем они быстро уложили верзил на пол, связав руки поданными Норой полотенцами. Те не унимались, перемежая угрозы с матами. Игорь только отмахнулся и пригласил парня за стол.
- Норочка, будь добра, дай нам перекусить. А мы подумаем, что делать с этими потрошителями чужих кошельков.
* * *
Пока Нора ходила на кухню, они успели познакомиться. Оказалось, Влад недавно пришел из армии, жил у тетки.
- А по виду и не подумаешь, что ты так здорово дерешься. Ты что, тоже из спортсменов?
-Да нет. Просто дед у меня был фронтовик, и всю жизнь занимался гирями. Горы бицепсов он не отращивал, как эти качки, но зато мышцы были как железные, хватка медвежья. И меня к ним приучил. В спортшколу я не ходил, но пацаны со мной связываться боялись. Ну, а кое-чему научился в армии.
-Если ты не против, я устроил бы тебя сюда охранником.
-Почему бы и нет? Работу сейчас найти трудно, не в рэкетиры же идти.
Вошла Нора с подносом, расставила тарелки, присела сама. Игорь представил ей Влада, пошутив: -Может, возьмем его не только в охранники, но и в сыновья? Если б не он, неизвестно, чем бы все закончилось.
 Они чокнулись бокалами: -Ну, «сынок», за знакомство!
В эту минуту дверь распахнулась и в кабинет вошел вальяжный, с иголочки одетый высокий мужчина. С недоуменным видом глянул на распластанные на полу тела: «Опаньки, а я думаю, что так долго нет. Вот и посылай вас». Переведя взгляд на сидящих за столом, при виде Норы, смотревшей на него с ошеломленным видом, он воскликнул: «Ты?» «Как видишь». «Кого-кого, но тебя встретить не ожидал. Что ты здесь делаешь, Анюта?» «Я-то как раз на своем месте - работаю. А вот ты здесь как оказался? Похоже, это твои ребятки?»
Тот улыбнулся: - Скажем так - мои сотрудники.
- Хороши сотрудники. А ты, стало быть, тот человек, который хочет завладеть «Тюльпаном».
-Ты уже в курсе? - Мужчина покосился на лежащих: - Успели растрепать?
-Про тебя они не сказали ни слова. Но догадаться несложно. Ты меня отучил когда-то удивляться твоим метаморфозам, и все-таки я не пойму: как ты из офицера мог превратиться в мафиози?
-Анечка, не надо делать из меня «крестного отца». Ты несколько преувеличиваешь. Я просто бизнесмен, и далеко не первый в этом городе. Не я придумывал правила, по которым приходится жить, и не мне их отменять.       -Удобное оправдание. По-твоему, бизнес без криминала невозможен?
-У нас в стране - нет. Я пытался после сокращения из армии заниматься «чистым» бизнесом, и теперь знаю: нет вымогателей наглей и бессовестней, чем чиновники всех мастей. Твои хозяева наверняка тоже это проходили. Ты вряд ли представляешь, сколько приходится «отстегивать», чтобы открыть свое дело и за возможность работать.
-Да, наверное, это сложнее, чем вымогать у других при помощи таких мордоворотов, у которых ни грамма совести.
-Причем здесь эти парни, если другого способа заработать им не дают? Прикажешь умирать с голоду? Властям нашим на молодежь наплевать, а им-то хочется жить, и жить хорошо. Они просто помогают предпринимателям нормально работать.
-Помогают? Ты называешь это помощью? Мне все равно, кто будет грабить моих хозяев - чиновники, милиция или криминал, все одинаково мерзко.
-Увы, мы живем в не очень цивилизованном государстве, так что давай будем реалистами. Другого нам не дано. Дай-ка лучше своим охранникам команду отпустить моих ребят. Обещаю: никаких эксцессов не будет, они просто подождут меня в машине.
Игорь кивнул Владу и тот быстро развязал всех троих. Негромко матерясь и передергивая плечами, те вышли из кабинета.
-А теперь, Анечка, я хотел бы поговорить с тобой о деле, наедине.
-Я не знаю, о чем мы можем разговаривать втайне от моего мужа.
-Ты успела выйти замуж? Не ожидал от тебя… Ведь ты была такая скромница и домоседка. Впрочем, ты очень изменилась за два года.  И кто же тот счастливчик?
-Тот счастливчик перед тобой, - Игорь, которому успел надоесть разговор непрошенного посетителя с женой, смотрел не очень дружелюбно.
-Ну что ж, коли так, придется разговаривать с вами обоими.
Игорь попросил: -Влад, посиди в зале, потом зайдешь - договорим.
-Ну что ж, пора, думаю, и познакомиться. А то как-то несерьезно разговаривать инкогнито. Андрей, бывший муж, - мужчина протянул Игорю руку.
-Я это понял. Что тебе нужно от нас? Говори прямо.
-Анечка, я хочу быть уверен, что ты останешься работать здесь. Да и мужу твоему место бы нашлось. У меня, в общем-то, хватает молодых волкодавов, чтобы обеспечить порядок, но руководить охраной я бы ему доверил.
-Ты говоришь так, будто кафе уже в твоих руках. Не уверена, что у тебя это получится.
-Это вопрос почти решенный. Получится, и сделать это легче, чем вам представляется. Да, у Филиппова была крепкая крыша, но не очень надежная. Сами знаете, в МВД периодически идут чистки кадров, кампании по борьбе с «оборотнями» - приходится кое-кого сдавать. В этот раз стрелочником сделали его «друга». Виктору это тоже аукнется, и сильно. Так что я хочу услышать ответ на мое предложение. Скажу сразу, получать будете куда больше, чем у своего приятеля.
-Похоже, дорогой гость, ты не успел хорошо узнать характер бывшей жены. Мы в вашем «бизнесе» не участники, и сумма не имеет значения. Может, в твоих глазах мы выглядим идиотами, но предавать друзей не научились, и вряд ли научимся.
-Ну, что ж, признаться, иного и не ждал. Сожалею, что не нашел с вами общего языка. И все же даю вам время подумать еще. Хотите вы или нет, а живете вы не в тайге, где можно быть чистенькими и нищими. Жизнь диктует свои законы, пусть даже сейчас они волчьи. Анюта, если не трудно, проводи меня немного.
-Не дальше двери.
У входа Андрей, наклонившись к Норе, негромко и с недвусмысленной улыбкой произнес: -А ты очень изменилась, стала настоящей красавицей. Может, нам начать все сначала? Да, я поступил тогда глупо и жестоко, но еще не поздно все вернуть. Я сейчас свободен. А тебе зачем этот нищий спортсмен?

* * *
-К чему этот бессмысленный разговор? Вернуть назад ничего нельзя. Ты сам когда-то сделал выбор, не оставив его мне. Выбросил на улицу, как ненужную вещь, хотя знал, что идти мне некуда. Сказать, что мне тогда было плохо, значит не сказать ничего. Но теперь я благодарю судьбу за тот крутой поворот. Иначе бы я не встретила людей, которым нужна так же, как они мне. Больше нам говорить не о чем. Единственное, что мне хочется понять: ты в самом деле стал таким негодяем, или стараешься им казаться? А насчет нищего спортсмена, считай, я не слышала. Ты же не думаешь, что твои награбленные деньги для меня дороже его любви? Мне проще умереть, чем отказаться от него.
-Ну, зачем так мрачно. Никто от тебя этого не требует. Просто жизнь сама может переставить фигуры как надо, не спрашивая разрешения. Спортсмен тоже всего лишь человек.
-Ты что, угрожаешь Игорю?
-Анечка, ты из меня какого-то злого Бармалея делаешь. Успокойся. Но предложения мои остаются в силе. До встречи.
И он ушел, оставив Нору в тревоге и неопределенности.
Собравшись в кабинете втроем, Буткевичи и Влад договорились, что постараются спокойно работать, пока не вернутся из поездки Филипповы. А там уже вместе думать, как быть, чтобы не попасть в цепкие «объятия» новых вымогателей.
Неделя прошла спокойно, без всяких визитеров. Вечером, когда Игорь собирался закрывать спортклуб, какой-то парень передал ему неподписанный конверт. В нем оказалось письмо со знакомым почерком – от Виктора. «Игорь, Норочка, простите, что вынужден оставить вас одних на неопределенное время. Вероятно, на вас уже наезжают из-за кафе. Меня они нашли во Владивостоке. Требовали «малого» - переоформить кафе на одного типа, с условием, что торговые ларьки останутся мне (разумеется, за дань). Я отказался, и мне без обиняков сказали, что обойдутся и без моих подписей – проблем с бумагами не будет. Я не сомневаюсь на этот счет, деньги делают все. Игорь, я вынужден на время исчезнуть, чтобы спасти мальчишек. Должен тебе сказать ужасное: мы остались без Тамары. В нашу «Тойоту» врезался джип с ее стороны. Томочка погибла, мы отделались царапинами. Видишь, слов они на ветер не бросают. Поэтому мы в Хабаровск не вернемся, когда зацеплюсь где-то, тебе сообщу. Пока же, если что, говорите одно: где Филиппов, что с ним, понятия не имеем. Кафе это, если будут нажимать, бросайте к черту, лишь бы они отвязались. Вы мне очень дороги. Простите, что оставляю вас одних».
Игорь прочел письмо и положил его в стол. «Значит, все это не простые угрозы. Бедный Виктор, как он без Тамары? Они же ни на день не разлучались. Стоило ли соваться в этот бизнес, если в нем никаких человеческих правил. Ради чего горбатились, мотались туда-сюда, не знали ни дня отдыха?» Он постоял в раздумье и пошел закрывать двери.
В «Тюльпане» его ждали, как обычно, в начале десятого. Но время шло, а Игоря все не было. Нора решилась позвонить домой. Мало ли что могло задержать, может, с отцом что? Однако трубку взял именно он, тоже взволнованный. Оказалось, Игорь домой не заходил.
Влад, не теряя времени, помчался в спортклуб. Двери были не заперты. Включил свет, и глазам предстала картина полного разгрома – все, что можно, перевернуто вверх дном. Игоря он нашел у входа в его кабинет, в луже крови. Приложил ухо к груди: сердце чуть слышно билось. Телефон обрезан. Влад выскочил на улицу, стал останавливать встречные машины. Наконец повезло: водитель уазика тормознул, и Влад подскочил к нему: «Друг, помоги!» Тот понял, что дело серьезное, но уезжать не стал. Вдвоем с трудом занесли Игоря в машину, отвезли в больницу.
Нора в это время металась по кабинету. Недобрые предчувствия томили ее после разговора с Андреем. После того визита недельной давности он впервые зашел к ней сегодня, едва она появилась на работе. Ни Игоря, ни Влада еще не было, так что оградить от непрошеного гостя было некому.
-Анечка, ставлю тебя в известность, что с сегодняшнего дня ты работаешь у меня. Если захочешь, конечно. - Он показал ей документы на кафе, оформленные на его имя. – Видишь, я же говорил, что все получится проще, чем вы думаете.
-Да-а, у тебя, похоже, все схвачено. Быстро гребешь под себя. Хорошо ты вписался в эту грязь, видно, это твоя настоящая стихия и натура. Поздравляю… Но я у других хозяев, кроме Филипповых, работать не собираюсь.
-Их ты, увы, не дождешься: несчастный случай на дороге. Так что оставь свою принципиальность. Чем уж они тебе так дороги? Ладно, со спортсменом твоим они старые друзья, знаю, но ты-то здесь причем? Работай, как прежде, только и всего, внакладе не останешься. А захочешь, сама станешь здесь хозяйкой. Надеюсь, ты не забыла о моем предложении? Такая женщина, как ты, достойна жить в роскоши, а не в хрущевке.
-А как же твоя юная красотка?
-Та стерва, представь, так меня «отблагодарила», что я долго расхлебывал. Ну, ничего, с трудом, но, как видишь, выбрался. В общем, ничто не мешает нам начать все сначала.
-Ничего? А Игорь что, уже не в счет?
-Ему мы устроим интеллигентную отставку.
Нора с таким омерзением посмотрела на человека, которого когда-то любила больше всех на свете, что он невольно поежился.
-Пошел вон отсюда, - еле слышно произнесла она.
-Что?
-Пошел вон.
Дверь, захлопнутая отвергнутым Андреем, едва не слетела с петель.
* * *
Вечером, оставив дежурить в палате Влада, Нора побежала домой проведать отца, хотя позаботиться о нем было кому. Она пропадала сейчас в больнице днем и ночью, поэтому пришлось, как когда-то, попросить о помощи пожилую соседку Анну Ивановну. Та с радостью согласилась поухаживать за Станиславом Ивановичем. Вот и теперь они о чем-то оживленно беседовали.
-Ну что там, Норочка?
-Пока похвастать нечем. Врачи говорят: надо ждать и надеяться... А что еще нам остается? Анна Ивановна, извините, что отрываем вас от дома. Пожалуйста, присмотрите за папой еще какое-то время, я вам все возмещу за хлопоты.
-Норочка, о чем ты говоришь? Я очень рада, что вы обо мне вспомнили. Мы же с вашим отцом старые соседи, привыкли друг другу помогать.
Станислав Иванович улыбнулся: - Ну, из меня-то как раз хороший помощник. 
-А как же? С вами поговорить как интересно. Когда Норочка у вас появилась, неудобно было к вам соваться, надоедать. Но мне было так скучно без наших разговоров. Так что, детка, не волнуйся – дома все будет в порядке, можешь быть в больнице сколько нужно. Только и о себе не забывай. А то Игоря поднимешь, а сама свалишься.
В дверь кто-то негромко постучал. Нора спросила: «Кто там?» Тишина в ответ. Стук повторился. Приоткрыла дверь и ахнула: на площадке стоял замурзанный, грязный мальчишка. «Олежка, это ты?» Тот не ответил, только всхлипнул, глядя на нее. «Ну, здравствуй, малыш», - она обняла его и поцеловала в грязную щечку. Так, обнявшись, они и зашли в комнату.
- Ба, кого мы видим? Никак Олежка пожаловал? Что-то, брат, вид у тебя не ахти. Тетка за тобой не смотрит?
- Она мне не тетя, - хмуро произнес мальчишка. – Она дерется. Я к ней больше не пойду.
- А где ты ночуешь?
 И без ответа было ясно, что не дома. Нора нашла что-то из одежды:
 - Пойдем, выкупаешься, да поужинаем вместе. А то мне пора бежать. 
 - А где дядя Игорь?
 - В больнице.
 - Можно мне к нему?
 - Пока, Олежа, нельзя.
Из ванны мальчишка вышел неузнаваемый – розовый, чистенький. Анна Ивановна всплеснула руками: - Ну вот, совсем другой коленкор. А то на трубочиста был похож.
- Вы с нами вместе поужинаете?
- Нет, Норочка, мы уже трапезничали, так что кушайте одни. Мы лучше поболтаем немного, а то мне скоро идти – сын должен позвонить.
Едва уселись за стол, раздалась трель телефона. Голос в трубке был незнаком, но она догадалась, кто это.
- Здравствуйте, это американский брат вашего мужа, - пошутил Дэн. – Рад, что наконец познакомлюсь и с вами.
- Я тоже рада этому. А ваша мама – она рядом?
- Нет, она дома, а я сейчас в Нью-Джерси, приходится много ездить по делам. Позвоню ей после нашего разговора. Нора, а с Игорем я могу поговорить?
- Нет, это невозможно. Он в больнице.
- Что с ним? Надеюсь, ничего страшного?
- Да нет, все очень серьезно. Он еще не приходил в сознание после операции.
 Нора замолчала, сдерживая слезы. Поняв это, заволновался и Дэн: - Что же случилось?
 - В него стреляли.
 - Боже! Что это – ограбление на улице или ваша знаменитая русская мафия?
 - Скорее всего именно так.
 - О-о, так наши газеты не всегда врут? А я думал, что это пустые страшилки о ваших гангстерах.
Нора грустно улыбнулась: - У нас их зовут не гангстерами. Просто сейчас везде командует криминал. Беспредел полнейший. Вам этого слова не понять, а мы вынуждены с этим жить.
-Так Игорь занимался бизнесом?
-Нет, бизнес его не интересует. Он спортсмен, тренер. Недавно открыл небольшой спортклуб, но доходов там нет. Скорее всего, дело в бизнесе моих хозяев. Вернее, бывших хозяев: они вынуждены скрываться, кафе уже в других руках.
-Что значит – в других? Они его продали?
-Нет. Дэн, я не знаю, как вам объяснить это: у нас, бывает, у человека просто отбирают его собственность, заставляют переписать на других. Сделать это криминальным профи, у которых все куплено, совсем несложно.
- Но куда смотрит полиция?
- Дэн, спроси что-нибудь полегче.
- Ладно, Нора, прости. Я понимаю, тебе сейчас не до таких разговоров. Может, когда-то объясните, как это все возможно. Мне трудно понять ваши русские порядки, ведь я никогда не жил там. Да и родители жили еще в Союзе – совсем другой стране. Скажи: как Игорь себя чувствует?
-Пока все очень плохо и неопределенно.
-Как жаль, что нас разделяют границы, океан. Я бы примчался хоть сейчас, но нет визы. Тебе, наверное, нужны деньги на лекарства?
-Деньги пока есть, ведь Игорь недавно вернулся из Кореи, где работал целый год. А лекарства все равно быстро не дойдут, так что и говорить об этом не стоит. Спасибо уже за то, что вы переживаете за него. Вы, наверное, ничего не скажете маме?
-Что ты, Нора, как я могу от нее это скрыть? Она бы мне не простила. Скажу обязательно, мама у нас сильная. Вместе будем молиться за Игоря, подумаем, что можно сделать. Главное, Норочка, ты держись.
Вроде ничего особенного Дэн не сказал, но после разговора с ним Нора немного воспрянула духом. Анна Ивановна уже ушла, но отец в эту ночь не одинок: с ним останется Олежка. Тот немного расстроился, что ему нельзя пойти в больницу, но в общем был доволен: успел соскучиться по «деду». Нора поцеловала их обоих, показала Олежке, где что, и убежала.
Влад встретил ее в палате с необычно радостным видом: -Представляете, Игорь приходил в себя, ненадолго. Я понял, что он меня узнал, хотя не сказал ни слова!
 Нора села на стул у кровати и взяла руку мужа. Ей показалось, что пальцы еле заметно пошевелились.

* * *
С этого дня Игорь медленно пошел на поправку, хотя еще был слаб и не мог говорить. Да и врачи не разрешали волновать его разговорами. Нора и Влад, которые дежурили у его кровати, сменяя друг друга, наконец-то смогли вздохнуть с облегчением – кризис миновал. Влад со вторым тренером и ребятами из спортклуба начали приводить его в порядок после того разгрома.
Игорь лежал с закрытыми глазами, один в палате: Нора убежала проведать отца. Скрип открывающейся двери заставил его повернуть голову. В проем просунулась светлая мальчишечья головенка. Увидев Игоря, Олежка разулыбался, но в нерешительности остановился на пороге. Тихим, будто не своим, голосом Игорь произнес: -Ну что стоишь, сынок? Заходи, иди здороваться.
Тот подбежал к нему и ткнулся в заросшую щеку. Вошедшая следом Нора воскликнула: «Олежка, осторожней!», но Игорь успокоил ее улыбкой.
-Где ты его нашла?
-Я сам пришел.
Нора кивнула головой.
-А вы меня никому больше не отдадите?
-Не отдадим.
Вскоре Норе разрешили забрать мужа из больницы, так как опасности здоровью уже не было, Игорю просто предстояло восстановить силы. Он шутил по этому поводу: -Все возвращается на круги своя – приходится учиться ходить заново, как малышу.
Станислав Иванович, радуясь тому, что Игорь наконец-то дома и поправляется, с улыбкой заметил: -Радуйся этому, «малыш». Меня-то, пня старого, уже хоть как учи, не научишь.
Следователю, который зашел к ним, узнав, что к Игорю вернулась речь, он не стал рассказывать все. Тем более что нападавших разглядеть толком не успел. Было их вроде трое, выстрелили почти сразу, когда он вышел из своего кабинета и собирался закрывать спортклуб. О визите крутых ребят в кафе к Норе, о возможной роли в покушении на него нового хозяина филипповского кафе говорить не стал. Тем более тот, как узнала Нора, куда-то уехал, оставив за себя нового администратора и наказав ему принять Нору на работу, если та вернется. Но она об этом и слышать не хотела.
В воскресенье привычной компанией - трое Буткевичей, Олежка, Влад собрались в комнате. Станислав Иванович учил мальчишку играть в шашки, Игорь с Владом вспомнили о шахматах. Нора, носившая из кухни тарелки, заметила: -Вот вам и новый спортклуб.
В дверь позвонили и Влад пошел открывать. Незнакомый мужчина удивленно спросил: -А где Буткевичи? Они что, не живут здесь?
-Живут.
На голоса вышла Нора. Ахнула, узнав в вошедшем Виктора, правда, сильно изменившегося, похудевшего. Игорь не поверил своим глазам, когда увидел друга, за которого очень переживал. Виктор рассказал обо всем, чего они еще не могли знать, а также о том ДТП под Владивостоком, в котором погибла Тамара, а он с сыновьями чудом остались живы.
Узнав, что в Игоря стреляли, подумал: чего это я как заяц буду бегать от каких-то подонков? От судьбы все равно не уйдешь, куда ни прячься. А от своей совести тем более. Мальчишек устроил в хороший колледж в Австралии и рванул на родину, навестить друга, кое-какие дела завершить. Насчет своих перспектив он пока не решил.
-Скорее всего, займусь бизнесом – там открыть свое дело проще простого. Главное, угадать с выбором, чтобы не прогореть. Скорее всего, опять открою кафе, обязательно с русской кухней. На их бигмаги смотреть уже не могу, хочу борща, картошки с селедкой. Норочка, может, рванем туда все вместе?
 Она с улыбкой покачала головой, а Игорь сказал: - Ну, ты точно стал бизнесменом по духу, в любом конце света готов им заниматься. А нас-то калачом не выманишь из родных стен.
-Да-а, это только кажется, что мне все равно. Тоскую я там ужасно, тянет домой. Хотя, кажется, ничего здесь не держит, одни вы остались из дорогих мне людей. Короче, я пока не решил, смогу ли жить там, или ностальгия замучает. Игорек, ты, главное, прости, что пострадал из-за меня.
Нора прервала их: -Давайте-ка обедать. Виктор с дороги, да вдобавок, если не шутит, истосковался по борщам и пельменям. Давай отводи душу. Игорь смачно поцеловал Норе руку и шагнул к накрытому столу.
После обеда разговоры продолжились. Нора, ничего не скрывая, рассказала о визите Андрея в тот злополучный день, его предложениях и ее категорическом «пошел вон!»
 Игорь стиснул кулаки, а реакция Виктора была неожиданно спокойной.
-Говоришь, просил вернуться от нищего спортсмена к нему богатенькому? Похоже, не научила его жизнь, что любовь деньгами не купишь, хотя урок у него был хороший. Вы думаете, он случайно прицепился к моему кафе, хотя есть и покруче? Думаю, это один из ходов его мести. Понимаете, та юная пассия, ради которой он оставил Нору, наказала его много раз – крутила с кем попало, шиковала на его деньги с кучей приятелей. Он, пока был слеп от любви, успел многое на нее переписать. Та, даром, что молодая, обчистила его до нуля, пока был в отъезде. Но ворованное счастья не приносит: быстренько все спустила, но, видно, возвращения «любимого» побаивалась – и тут попался ей мой недавний приятель-попечитель из органов. Он как раз с женой развелся, и эта фифочка быстренько его утешила. Короче, нашла защиту и думала, что надолго. А потом, сами знаете, что произошло. Уверен, над тем, что на Владимира завели дело, немало потрудился Андрей. Заодно досталось и мне.
Я бы как мужик мужика мог понять Андрея: допекла его та стерва. Но все же есть грань, которую нормальный человек не должен переходить. Черт с ним, с кафе, но зачем было то ДТП устраивать, чем Тамара ему виновата была? И чего добился он, если бы покушение на тебя удалось? Ничего. Видимо, ступив на дорогу зла, трудно с нее сойти.
Потом Виктор ушел, пообещав вернуться к вечеру.

* * *
 Немного уставший Игорь собрался отдохнуть, но раздался телефонный звонок. Незнакомый женский голос спросил: «Это дом Буткевичей?»  «Да, слушаю вас». «Если не ошибаюсь, вы Нора? А я Алиса, Алиса Палевски – сестра Дэна, - она немного замешкалась, - и Игоря. Он еще в больнице?»  «Нет, дома». «О, тогда передаю ему привет. Надеюсь, скоро встретимся». «Разве это возможно?» «Дело в том, что мы в аэропорту Хабаровска». «Что-о?» «Да-да, это не шутка. Видишь ли, я еду на работу в консульство в качестве пресс-аташе, и попросила оформить остановку в вашем городе. У меня в запасе один день – побуду с вами, устрою маму в гостиницу». «Неужели Ольга Федоровна тоже здесь?» «Да. Она заявила, что вполне здорова для перелета и обязана съездить к сыну. А если мама что-то решила, переубеждать бесполезно. Потом за ней прилетит Дэн – он сейчас по делам в Европе». «Похоже, ваша мама на редкость сильная женщина». «Да нет, просто очень хотела встретиться с Игорем». «Думаю, он мечтает об этом не меньше. Кстати, Алиса, пока вы в России, забудьте американские привычки. Гостиница не нужна – у нас принято принимать родных дома. Как говорится – в тесноте, да не в обиде». Трубку взял Игорь: «Алиса, детка, это ты? Ты в самом деле приехала проведать сибирского самозванца?» «Так, понятно – Дэн успел наболтать… Просто я подумала: если у меня есть отличный брат, вряд ли помешает еще один».  «Что ж, надеюсь не дать тебе повода для разочарования».
Договорились, что Нора с Владом сейчас за ними приедут. Олежке наказали смотреть за отцом и дедом, и тот серьезно кивнул.
Игорь не мог скрыть волнения перед предстоящей долгожданной встречей: «Если честно, не верится, что это наяву».  «Немного терпения, сынок, и станет ясно – сон это или явь».
И вот дверь распахнулась. Впереди Влад с кучей сумок и чемоданов, за ним три женщины. Нора и высокая эффектная брюнетка поддерживали пожилую женщину. Быстро оглядев комнату, она приветливо поздоровалась со Станиславом Ивановичем и шагнула к сыну, который полусидел на диване. Слезы ручьем полились из глаз. Обняв Игоря, целовала его голову с едва отросшим ежиком волос. «Ты совсем седой, сынок…» «Зато тебе, мама, возраст нипочем». «Спасибо за комплимент, но у меня вон какая конкурентка выросла», - она с улыбкой обернулась к Алисе. «Наконец-то вспомнили обо мне. Надеюсь, теперь и я могу поцеловать брата?»
«Алиса, а мы думали, что тебе до нас дела нет. Извини».  «Ничего. Насчет моего строптивого характера, думаю, вам уже нажаловался братец. Это и в самом деле так. Но я же дочь своих родителей, а с ними трудно было вырасти бессердечной».
Вскоре пришел Виктор. Удивленно оглядев шумную комнату, негромко пошутил: «Буткевичи, вас хоть не оставляй – постоянно все меняется». Любезно поздоровался с Ольгой Федоровной, которую с нежностью представил ему Игорь, с Алисой знакомился с необычным для него смущением. Да и та явно не оставила без внимания появление друга семьи. Нора с Игорем незаметно переглянулись.
Затем Алиса вызвалась помогать Норе на кухне, а Виктор помчался в магазин. Вернулся с охапкой цветов, шампанским и фруктами. Его появление встретили веселым возгласом: «Дед Мороз пришел!» Он галантно, целуя ручки, вручил каждой даме по красивому букету, а за столом как бы случайно сел рядом с молодой гостьей. «Не знаю, как в Америке, а у нас принято ухаживать за женщинами, особенно такими красивыми. Вы не будете возражать?» И он стал накладывать ей на тарелку Норины разносолы. Алиса даже замахала руками: «О-о, бедная моя фигура!»
Виктор произнес первый тост – за воссоединение семьи и обретение родственных связей. Веселое оживление и разговоры прервал звонок в дверь. «Кто бы это мог быть? Вроде некому?»
Нора и поднявшийся за ней Влад вышли в прихожую. Вскоре они вернулись с двумя незнакомыми мужчинами. Американские гостьи дружно воскликнули: «Дэн, ты откуда здесь? Ты же в Европе!» Высокий, но в отличие от сестры светловолосый молодой мужчина широко улыбнулся: «Только что оттуда». Ольга Федоровна, переведя взгляд на второго вошедшего мужчину, ахнула и прикрыла рот рукой. Тот, в свою очередь, оглянувшись на нее, шагнул навстречу. Дэн быстро подошел к матери и помог подняться. Два седых человека с молодо блестевшими глазами взялись за руки. Они с такой нежностью смотрели друг на друга, что никто не стал задавать вопросов.
Потом уже, когда Дьордь познакомился с сыном, вырастившим его Станиславом Ивановичем, Дэн раскрыл свою интригу. Зная, что мама переписывалась с Милицей, пока та была жива, нашел адрес. Написал письмо наобум, но неожиданно получил ответ от самого Дьордя. Остальное было, по его словам, делом техники: сказав родным, что у него дела в Европе, полетел в Венгрию. Купил Милошу-старшему путевку в Россию, и вот они здесь.
Игорь, с любовью глядя на дорогих людей, заметил: «Кажется, сага семейства Буткевичей-Палевских-Милошей наконец-то закончилось хэппи-эндом. Конечно, впереди еще новое расставание, но ради одной этой встречи, думаю, стоило перелетать через страны и океаны».
И, глядя на воркующих Алису и Виктора, с улыбкой добавил: «Или все только начинается?» 

* * *
Прошло пять лет. Со времени той встречи, собравшей в доме Буткевичей столько разных, но связанных некими узами людей, многое изменилось. Время неумолимо - не стало за эти годы Станислава Ивановича и Ольги Федоровны. Со своим новообретенным отцом Игорь общается в основном по телефону, съездить к нему и сводным братьям в Венгрию пока не получилось. Дэн остался в Канаде, где считается успешным адвокатом, но частенько наведывается в Россию, чтобы навестить семью сестры. Бывшая феминистка Алиса оказалась отличной мамой и у них с Виктором растут две очаровательные крошки. Влад у Буткевичей и за друга, и за старшего сына. Когда он свободен от командировок в «горячие точки» с ОМОНом, то плотно опекает Олежку. Впрочем, прежний заморыш и так стал крепким и самостоятельным (сказались тренировки в папином спортклубе), но каждому приезду Влада ужасно рад.
 Жизнь, хотя и принесла немало горьких потерь, вошла в накатанную колею. Нора преподавала в нескольких вузах и без студентов не представляла жизни. События прошлых лет, хоть и не забылись, но как-то отошли на задний план за сегодняшними делами, любимой работой, поглощавшей массу времени. Она и думать забыла, что как-то, еще по совету отца, написала одно письмецо. Отклика на него не было, и в круговороте дел она и думать о нем забыла.
Когда Олежка принес из почтового ящика конверт, Нора не сразу сообразила, откуда он и от кого. «Посмотри, Игорь. Я ничего не понимаю: письмо из Германии, отправитель - Отто Беккер». Коротенькое письмецо было на русском. «Дорогая Нора! Представляю твое недоумение, когда ты увидела на конверте имя твоего прадеда - немца. Как я понял из письма, которое передали мне бывшие коллеги из Дрезденского университета, ты хотела узнать что-нибудь о жизни Беккеров до отъезда в Союз. Можно было, конечно, ограничиться письмом, но по стечению обстоятельств я скоро буду в России. Мы со съемочной группой государственного телеканала едем снимать передачу о Транссибе. Будем и в Хабаровске. Надеюсь, у нас найдется для встречи хотя бы час-другой. С любовью, твой дядя Отто». Нора подняла на Игоря недоуменные глаза:  «Нет, я совершенно ничего не понимаю. Какой дядя? Не может у меня быть никакого дяди…» «Да-а, задачка, - перечитав скупые строчки, пожал плечами Игорь. - Ну если и в самом деле этот «дядя» будет в нашем городе, наверное, даст знать о себе. Так что не забивай голову лишними вопросами».
Ломать голову пришлось совсем недолго. Как известно, почта из-за границы идет с черепашьей скоростью, так что не прошло и двух недель после получения письма, как ей позвонили по телефону. «Нора Станиславовна? Я сопровождающий немецкой съемочной группы. В ее составе Отто Беккер. Он говорит, что является Вашим родственником и хотел бы с Вами встретиться. Что Вы можете сказать по этому поводу?» «Я не знаю, - растерялась Нора. - Я никогда его не видела…»  «Времени у нас мало. Если Вы намерены встретиться с Беккером, приходите к 18.30 в гостиницу «Амур».
В назначенное время Буткевичи вошли в фойе гостиницы. Навстречу им шагнул высокий рыжеватый мужчина. Второй, в строгом костюме и с таким же строгим лицом, наблюдал за ними со стороны. Заметив, что вошедшие явно не местные постояльцы, первый из мужчин заговорил: «Простите, Вы – Нора?»
В ответ она, неожиданно для себя разволновавшись, только кивнула.
«К сожалению, время наше ограничено, поэтому буду краток, дорогая племянница. Наверное, я заставил тебя поломать голову над вопросом, что за дядя свалился вдруг на твою голову? Письмо передали мне бывшие коллеги, ведь до недавнего времени, как когда-то мои дед и бабушка, я преподавал в том же университете. По образованию я славист. Сейчас работаю на телевидении, бываю по делам в России. Конечно, я знал, что здесь пропали родители и сестра моего отца, которых мне не довелось видеть. По твоему письму я понял, что ты считаешь свою бабушку единственным ребенком Отто и Евы. Ты ошибаешься – у них был старший сын.
История их семьи для первой половины прошлого века  показательна. Дед, хотя к пролетариату отношения не имел, увлекся марксизмом и вступил в компартию. Вальтер, напротив, был очарован фюрером, идеями национал-социализма. Вопреки категорическому запрету отца  вступил вначале в штурмовой отряд, а потом попал в одну из отборных частей вермахта. Отец счел это предательством и заявил, что у него больше нет сына. Категорически запретил Еве и Норе видеться с Вальтером, а вскоре, когда к власти в Германии пришли нацисты, уехал с женой и дочерью в Советский Союз. Какую судьбу они нашли там, я не знаю. У отца же, вопреки многообещающему началу, жизнь делала резкие зигзаги. Прекрасно закончив университет на радость родителям, Вальтер вдруг всерьез увлекся военной карьерой. Участие в нескольких операциях в Европе было отмечено Железным Крестом и именным пистолетом.
Уже после отъезда родных женился на Розалинде, которую очень любил. Когда родился сын Рудольф, он находился в только что оккупированной Польше, и счастливому отцу дали краткосрочный отпуск. Эта неделя была последней по-настоящему счастливой. Больше он не увидел ни сына, ни жену. Когда от нее перестали приходить письма, Вальтер вначале думал, что малыш отнимает много сил и времени. Но писем все не было, и у него появились смутные предчувствия. Выпросив у командования несколько дней, примчался в Дрезден. Дом оказался пуст. Страшно обеспокоенный исчезновением семьи, кое-как Вальтер узнал правду. Оказалось, кто-то донес, что у Розалинды по материнской линии были евреи, и ее вместе с крошечным сыном отправили в гетто. Узнав имя доносчика, Вальтер едва не убил того прямо в его лавке. Вероятно, бывшие заслуги спасли его от расстрела, но избежать трибунала не удалось. На свободу вышел только в сорок пятом году, после освобождения их лагеря американцами. Вышел совершенно другим человеком, седым и умудренным, несмотря на свои тридцать пять лет, убежденным пацифистом. Дом оказался разрушен бомбежками, жена и сын погибли в лагере. Совершенно одинокого, его приютила одна из знакомых семей, чей дом чудом уцелел. Вначале, как все, работал на разборке завалов и руин, потом устроился учителем в школу. Через несколько лет женился на одной из дочерей  приютивших его Штольцев, и в 1955-ом появился наконец на свет я, твой дядя. Давние споры теперь казались недоразумением, поэтому и дали мне в память деда его имя. О том, что случилось с родителями и сестрой, отец так и не узнал. Их с мамой уже нет, погибли в автокатастрофе.
Если тебя, дорогая племянница, интересует собственно моя персона, ты почти все уже знаешь. Старый одинокий холостяк, тележурналист.
 Отто рассмеялся, и Нора, до этого слушавшая его с серьезным лицом, тоже улыбнулась: «Ну какой же ты старик? Тем более мы почти ровесники. Значит, ты меня считаешь старой?» «Ладно, оставим эту щекотливую тему, тем более что выглядишь ты прекрасно. Мне нужно тебе еще кое-что показать». И он достал из своего кейса стопочку старых фотографий. «Вот вся семья еще до ссоры». Нора с волнением взглянула на снимок - Отто и Ева сидят, за ними стоят очень красивые, молоденькие, похожие друг на друга Нора и Вальтер. Никого из этих людей она в жизни не видела, почему же ей кажется, что она хорошо знает их всех? Просмотрев снимки, с мокрыми глазами, Нора сказала: «Я очень рада, что у меня наконец появился дядя. У меня ведь нет никого из родственников... Кстати, забыла вас представить - это мой муж Игорь». «Я это сразу понял. Думаю, Игорь за такую забывчивость не обидится» «Конечно, нет. Я же понимаю, что не так часто у человека находятся родственники». Они обменялись крепким рукопожатием.
«Господин Беккер, нам пора», - неожиданно вступил в разговор прежде молчавший спутник.
Это сообщение всех огорчило. «Нам и в самом деле пора в дорогу, - сказал Отто. - У нас строгий график. Будем надеяться, что встреча эта не последняя. Фотографии позволь оставить тебе. Надеюсь, вам с Игорем будет не трудно иногда послать весточку вашему одинокому дяде». Он дал свою визитку, а Нору попросил написать их телефон. При этом пошутил: «Все же неплохо, что я рос в ГДР - иначе не знал бы русский язык». Под колючим взглядом поторапливавшего их сопровождающего они обнялись и по русской традиции расцеловались. Потом Игорь взял заплаканную Нору под руку и они пошли к двери, не оглядываясь. Все же на пороге Нора вопреки своим правилам обернулась и махнула не менее расстроенному Отто. На улице она не смогла сдержать слез, и они текли без остановки. «Почему в жизни все так запутано?» Игорь понимал чувства жены, но все же сказал с улыбкой: «Что бы сказали студенты, увидев своего строгого декана зареванным?» Нора улыбнулась сквозь слезы.