В степи Байконура

                В степи Байконура

В СТЕПИ БАЙКОНУРА

Весь мир, казалось, был разделен, как ножом, на две части — половина справа и половина слева от бесконечно бегущей серой полосы бетонки. Несмотря на почти предельную скорость, с которой мы мчались, вся даль воспринималась неподвижной, даже сам “газик” и люди, молча в нем сидевшие, замерли, и только ровный гул мотора напоминал о движении.
На переднем стекле четким трафаретом было написано: “Приказ. Скорость не более восьмидесяти километров в час”. Это приказание повсеместно нарушалось, ибо психологически невозможно в необъятной степи, по идеально ровной дороге, свободной от перекрестков, поворотов, светофоров, двигаться с малой скоростью. К тому же мы спешили к работе, назначенной высоким начальством.
За рулем сидел солдат. Мальчишески длинная, нежная загорелая шея, удлиненная узкими плечами и высоко стриженным затылком с окончательно выгоревшими на солнце светлыми волосами. Рядом с водителем сидел полковник: горизонтальные полки плеч, полное отсутствие шеи, кубической формы голова, надежно скрепленная с туловищем.
— Должны успеть, — сказал он, не обращаясь ни к кому, но голосом повелительным и твердым. Водитель воспринял эти слова как приказание, и в гуле мотора послышались другие ноты, соответствующие более высоким оборотам мотора. Я почувствовал легкий рывок машины вперед и вместе с этим мягкое прижатие спинки сидения к мокрой спине, отодвинулся и занял прежнюю позу. Воздух, врывающийся через открытое окно, хотя и горячий, приятно обтекал тело и неистово пытался сорвать с меня легкую тенниску, застегнутую лишь на две нижние пуговицы. Мы переглянулись понимающе с майором, сидевшим слева от меня.
Не поворачивая головы, я смотрел то вперед, то поочередно влево и вправо. Степной ландшафт притягивал взгляд. Хотелось найти хоть незначительную мелочь среди однообразия выжженной солнцем степи, где мы лишь четверо одержимо мчались, как бы пытаясь вырваться из ее окружения. Зной приближающегося полудня представлялся тяжелой массой, сковывающей движение. Воздух, нагретый землей, колеблющимися потоками подымался вверх. Телеграфные столбы, как ноги невидимого великана, отмеривали ритмично наш путь. Лениво парили и садились на вершины столбов вороны с широко открытыми от жары клювами.
Солнце к началу лета успело почти все спалить — еще недавно зеленый покров приобрел бурые, безжизненно–серые и даже лиловые оттенки. В отдельных местах зелень не успела выгореть — или это прихоть природы, или признаки еще не законченной борьбы с безжалостными лучами. Солнце ранней весной влило жизнь в стебли, а сейчас допивало остатки влаги из беспомощных трав. Короткая жизнь их вот-вот кончится.
Изменился ветер, и внутрь машины ворвался запах полыни. Он был свеж     и приятен, хоть и исходил из неказистых, серого цвета растений, справа от дороги. Не только я, но и мои спутники как по таинственной команде порывисто вдохнули. “Какое единодушное понимание природы”, — подумал я.
Внимание мое привлекла занятная картина. Метрах в двадцати от дороги     я заметил небольшое, пепельного цвета существо, сидящее на задних лапках. Оно деловито перебирало что–то как четки, а, возможно, умывало мордочку своими тонкими передними лапками. Суслик не обращал никакого внимания на двигающуюся машину и вызывал умиление, даже восхищение, подобно тому, которое мы испытываем, когда видим деловую занятость других. Я хотел было обратить внимание моих спутников на этот мирный комочек, имеющий, как и мы, тело, конечности, голову, глаза и уши, но в эту минуту, внезапно появившийся орлан с почти сложенными крыльями стремительно приблизился к моему серому комочку, который уже почувствовал смертельную опасность. Суслик странно качнулся и опрометью бросился к норке, которая, видимо, была поблизости. Толстенькая, но проворная часть его тела судорожно колыхалась, подбрасываемая коротенькими ножками.
Однако поединок был неравный. Возможно, из-за шума нашей машины зверек услышал своего врага слишком поздно. Возможно, расчет хищника оказался более точным — так или иначе торжествовала сила над слабостью, умение над неумением.
Никто в машине, кроме меня, не заметил этого незначительного события.    Я же так разволновался, что готов был себя считать виновным в гибели беззащитного существа. Всего-навсего — ничтожный факт, подобный миллионам других, происходящих вокруг нас. И почему я должен быть на стороне слабого, убеждал я себя, а не на стороне сильного? Кто же справедлив здесь? А почему бы не восхищаться стремительностью, красотой полета птицы, так искусно владеющей своими возможностями, столь совершенной по сравнению с неуклюжим, наивным и доверчивым сусликом?
Мы никогда не поймем природу, хотя сами являемся ее частью, ибо смотрим на нее по–своему, по–человечески. Но нет в ней человеческих понятий, она безразлична к ним.
В подобные минуты, когда ответа не находится, во мне спорят два, три и более существ. Об этих спорах мы никогда и никому не говорим, но именно они определяют наше поведение, движение наших чувств и мыслей. Я пытался отвлечься... Увидел точку впереди на дороге, стремительно приближающуюся. Через минуту стало ясно, что это такой же “газик”, как и наш.  Не доехав до нас метров двести, встречная машина остановилась, и из нее вышел водитель, тоже солдат. Он энергично делал нам знаки, чтобы мы остановились. Помедлив, вероятно, взвешивая возможную потерю времени, полковник низким голосом бросил:
— Притормози.
Сказал он это не сразу, поэтому, когда мы остановились, встречная машина была позади нас, так что нашему водителю пришлось возвращаться метров на сто. Мы молча сидели, ожидая возвращения солдата, думая каждый о своем. Минуты через три водитель вернулся, молча открыл дверцу машины, сел и на мгновенье замер, как бы о чем-то размышляя. Капли пота то быстро катились по его шее, то останавливались, набирая силы, затем исчезали за воротом гимнастерки. Он включил стартер, машина ответила послушным рокотом и тронулась, быстро набирая прежнюю скорость.
— Что там стряслось? — не выдержав, спросил полковник.
Закурить просил, — ответил солдат, помедлив немного.
Мы скорее догадались, чем услышали крепкие слова полковника. Наше движение продолжалось. Минут через пятнадцать впереди показался шлагбаум, а затем и место нашего назначения.
                Байконур, 1979 г.