Август 1943. Атака

               

            За нейтральной полосой  житное   поле.  За ним  видны соломенные крыши  деревушки. Там  немцы. Научены  Гансы воевать.  Утром, один из них   одним выстрелом из миномета разбил ручной пулемет у Пашки Калиты. Пашка положил своего  «дегтяря»  позади окопа, без всякой маскировки, уверенный, что бруствер скрывает его оружие от глаз неприятеля, но с рассвета в небе  кружила  фашистская «Рама». Видно  засекла и успела  передать фотографии наших  позиций в свои штабы.
             
         За нашими спинами  по всему горизонту синеют леса и увалы. За ними  наше детство  и  Москва. Оттуда, увеличиваясь в размерах, и наполняя воздух слитным  грозным гулом, приближаются бомбардировщики.  Самолеты прошли над нами и стали перестраиваться для захода на бомбежку немецких укреплений.
         Из штабного блиндажа с озабоченными лицами вышли командиры рот.  Бряцая винтовками,  засуетились и солдаты.  Они останавливаются, нервно закуривают, а потом,   прижавшись грудью к     стенкам траншеи,  жадно  наблюдают за действиями наших самолетов.
                От фюзеляжей самолетов, отрываются бомбы и черными кляксами косо летят к земле. От тяжких взрывов земля вздрагивает, толкает меня в грудь. С бруствера, под ноги мне  сухой струйкой сыплется земля. Передний край противника накрыло пылью и дымом.
                Отбомбившись, краснозвездные машины ушли на свои  аэродромы, и будто ток прошел через каждого из нас.
 По цепи от одного солдата к другому шелестит команда.
-Приготовиться к атаке!
    Слева от меня стоит мой дружок  Сашка Толстых. Мне кажется что он хорошо чувствует мое состояние. Наверное, у него тоже  морозец в душе, но он вдруг повернулся  ко мне,  и покровительственно поправив на моей голове пилотку, сказал.
     -Ну, че, Саня, побледнел? -потом пристально посмотрел мне в глаза и добавил,- дадим сегодня немцу жару?
          -Мой отец говорил, когда меньше загадываешь, лучше получается. Ввяжемся в драку, а там посмотрим.
           Взвилась ракета и вытолкнутые командой из окопов, мы устремились  в атаку.
       -Саня дойдем? - крикнул я другу.
        -Надо дойти. У тебя же сегодня день рождения,  я помню!
    Но вот поднимая столбы пыли и дыма, среди нас рыкнули первые  немецкие мины, и  со стонами упали на землю первые раненые.
              -Вперед. Бегом! - зычно закричали  командиры взводов. Команды их  потонули в новых разрывах.
                Мы бежим навстречу огню и смерти. Мелькают колени,  стелился по земле  глухой топот сотен    солдатских сапог. И  сквозь рыканье мин, настигающий визг осколков, я слышу, как  хлещут по ногам   мокрые  стебли   ржи.
              Сбивается дыхание. Я  промаргиваюсь от пыли   и  чувствую,  как горячо становится   в груди от  торопливого бега.
     Рваная воронка. Она еще дымится тротиловой вонью. Я проскочил сквозь этот дым и, оступившись о  чью то продырявленную каску , чуть не упал.
            - Не отставай, Саня! - Оглянулся на меня побледневший дружок.
           Смятый  котелок на земле, чья то  винтовка с расщепленным прикладом, и  я стараюсь не глядеть на окровавленное лицо  молодой  женщины  в солдатской форме, брошенной взрывом на землю. Гимнастерка на ней   прострелена, иссечена осколками. Она  неподвижно  лежит  на истоптанном  раскромсанном взрывами земле среди желтых колосьев.  И    как много   здесь тех,  что бежали  перед нами в атаку  два дня назад. Смерть уже успела обезобразить их лица.
        Кто- то  за моей спиной     просит о помощи.
            -Вперед! - Хрипло  командует взводный.
         И мы опять бежим сквозь гарь и пыль  разрывов. 
              Все ближе темнеют  бревенчатые дома   деревушки, и все гуще оттуда звучит  вражеская стрельба. Бьют по нам снайпера,  минометы  и автоматчики.  Все   у гансов здесь давно  пристреляно. И вот уж справа от меня  уронил  винтовку и упал ничком на землю Коля  Стрункин из Мичуринска. Расчетливая  снайперская  пуля попала ему в голову.
 Почувствовал, что следующая пуля  будет моей.    Чтоб, хоть на мгновение   сбить хладнокровного стрелка с толку,  инстинктивно бросил свое тело в сторону.
              Заработал,  немецкий пулемет. Огонь его   так плотен, что солдаты без всякой команды легли на землю. Головы не поднять.  Я  еще не вижу ни одного  лица из стреляющих  по нам. Разве это  бой? Какого  там черта бой, это  - бойня! Нас расстреливают, как в тире. Среди бела дня.  Я плохо соображаю, что происходит.  Запыхавшийся  от бега,  я осторожно поднял винтовку. Не в кого  прицелиться,  и я  послал свою первую пулю наугад, туда, где жарко  и дымно горит  подожженное   бомбой   какое-то  строение.  Лихорадочно дослал в патронник вторую..
          - Немцы! - Раздался  вдруг чей- то испуганный  высокий крик справа от меня. 
           Вот они!  Навстречу нам   без крика поднялись из  окопов,  и пошли в полный  рост серой цепью рослые  немецкие солдаты в касках. Их офицер во время заметил заминку в нашей атаке.
         Густо стреляя от живота из своих автоматов, они шли к нам.   
  Визг пуль.  Шорох сбитых  колосьев. Хочется  отползти назад, спрятать голову за первым попавшим укрытием или опять бежать назад, чтоб укрыться за спасительной толщей земли своих траншей.
  Я оглянулся назад, но в это  время   громко и властно прозвучал приказ командира роты:
          -Лейтенант  Буровцев, приказываю,  автоматчиков в первые ряды!
            -Третий взвод. Вашу….Перебежками. За мной!
 И взвод автоматчиков, пригнувшись,  перебежками   рассредоточился  впереди нас.  Лежа на земле, они ударили по  немцам. Бог ты мой!  Как это  вовремя!
               - Нихт шиссен. Нихт шиссен. Гитлер капут! - Закричали где то впереди.  Я не верю своим ушам. Я не верю своим глазам. Немцы подняли, какую - то белую тряпку. Что они там лопочут?
              Через несколько  минут  потные  пыльные и злые, мы с винтовками  и автоматами наперевес,  окружили  сдавшихся германских вояк. Они уже побросали на землю свое оружие, и я  встретился  взглядом с одним из них, молодым, с загорелой толстой  шеей, солдатом. В водянистых глазах  его на мгновение мелькнула  ненависть. Я не отвел своего взгляда. Крикнул ему:
         -  Что, мразь фашистская, жалеешь, что не убил меня?-Я стиснул в руках свою винтовку.
             Он, отвернулся. Стал вполголоса разговаривать с  высоким  очкариком. Тот протер платочком очки. Что-то отвечал.
            Мне хотелось пить. Нос был забит пылью. В горле стояла сухость.   В  ушах еще  звенело  от стрельбы и наших криков.
              - Е  мое, ну и морды они себе нажрали, - подошел  ко мне    сибиряк  Кондратьев с ефрейторскими лычками на погонах. Он нервно кривил губы.  А у нас в колхозе люди  уже мышиные норы в полях  разрывают, чтоб хотя бы горсть  пшеницы раздобыть.            
      -Да, понаваляли они здесь нашего брата. Легко б....отделались,- заметил я и оглянулся назад.
           В поле,  помогая, друг другу, брели к дороге  раненые бойцы.
              Наша авиация  хорошо поработала..  Из развороченного прямым попаданием бомбы немецкого блиндажа  торчали  сосновые  бревна, доски, солома, тряпье. За огородами, в кустах,  в беспорядке валялись  несколько покореженных труб разбитой минометной батареи. Под ногами путались  обрывки проводов полевой телефонной связи. .
            Сашка принес  котелок  с медом.
  - Там в брошенном немецком блиндаже несколько фляг с медом, заговорщески сообщил он мне.
                -Вольно, скомандовал взводный. Тридцать  минут на перекур. 
            Гуськом, с котелками, наполненными медом, мы целой группой  ушли  в  березовую рощу. Но уже  через несколько завыла    мина,  и раздался близкий разрыв.
            Мы, как по команде,  перебежали в лощинку.   Я вновь  достал из за голенища сапога свою ложку.
         Но опять вой мины и новый разрыв. И опять неподалеку..
        -Да он сучка  где- то рядом сидит.  Видит нас – полушепотом прошептал мне  Сашка. Он осторожно приподнялся, -  ну-ка  подождите, ребята,  я, кажется, догадался, где он засел. 
        Бывалый охотник, он взял  винтовку, подбежал к    островку кустов густо затянутого со всех сторон крапивой, и навскидку дважды выстрелил там. Потом   исчез внутри куста и вскоре с  торжествующим блеском в глазах вернулся оттуда к нам. Забросив ремень  винтовки   на  плечо,  он одной  рукой  на ходу засовывал себе в карман губную гармошку, а в другой нес черную   кобуру с трофейным пистолетом.  Все мы  раскрыли рты от удивления.
              - Ну, мужики, можете теперь спокойно доедать свой мед, - уверенно доложил  он нам. Сашка вновь сел рядом со мной и пододвинулся к своему котелку.
Минометный обстрел прекратился.    У солдат из рук в руки переходил тяжелый вороненый пистолет,  раздобытый моим другом.
              - Сашка, однако, тебя  представлять к награде  надо,- приподнял  от котелка голову  сибиряк Виктор Кондратьев.
            - Да и не говори, кум. Это тебе не чирков  стрелять, да карасей душить  на  твоих калмацких болотах.          
    - Эдак ты со своей прытью, пока до Берлина дойдешь,  до пупа медалей навешаешь, - продолжали шутить солдаты,- ты там, кстати, с немцами по телефону не успел переговорить?
     -А как же,  что-то там,  в трубке трещало и клекотало. Я поднес ее к уху. Слышу, кто-то там кричит:  вас ист лос, Курт, вас ист  лос?  Я ему и отвечаю: «Гитлер капут», мол, приходите сдаваться.
    - Ну, а они что, согласились?
    - Да, с черта два. Сказали: «русише  швайн» и послали меня в одно место.
           - Врать то.
           - Не верите. Сами сходите, поговорите. Тут рядом,- браво отшучивался Сашка.
                -Я бы тех стрелков, что по нам две мины бросили  и ни разу не попали, до конца жизни сливочным маслом  кормил, - вмешался  в  разговор Иван Екимов.  Это на немцев не похоже.
           -Третьей могли бы и не промазать.
           -Если б,  да кабы...
              - Да, ребята,  дружнехонько, мы здесь беседуем, а ведь немец крепко держится за нашу землю, и отдавать ее назад и в мыслях не держит, философски обронил сибиряк, доставая из кармана кисет с махоркой.
             - Странно,- включился  я в общий разговор. Армия наша практически ударная, а ни танков, ни катюш что-то не видно. Еще  одна такая доблестная атака  в лоб, и что же останется от нашего полка?
             Наш полк, непрерывно пополняясь на ходу, шел вместе с  другими частями по земле смоленщины на запад. Все было, как неправдоподобном тяжелом сне, а в настоящих снах мы стонали, скрипели  зубами и возвращались домой к своим матерям, братьям, сосновым и березовым лесам, речкам, озерам, к их песчаным берегам.
                На восьмой день нашего наступления меня  все- таки достал немецкий  снайпер.  Пуля прошла навылет сквозь   мякоть правой ноги,  но, пока   морщась от боли,   дрожащими руками  я доставал из своего вещмешка индивидуальный пакет с бинтами, пока снимал набухающий кровью  сапог и самостоятельно перевязывал простреленную ногу, немцы перешли в очередную контратаку. Мимо меня  разбродно откатывались  остатки нашей роты.   Среди них  торопливой походкой шел с перепачканным грязью и кровью лицом, потемневший и расстроенный мой друг Сашка. Он заметил меня. Подошел. Склонился надо  мной. Опять увидел мою страшную бледность. Дрогнувшим голосом спросил.
           -Сашка, ты че ли умирать собрался?
           -Да ногу вот перебило. Крови много потерял. Не бросай меня.
           - О чем речь! - Обиделся он.
            Сашка остановил двух отступающих мимо нас двух солдат. Двое подняли меня с земли, еще двое приподняли мою винтовку, посадили меня на нее, а  обнял двух бойцов за плечи и меня вынесли в тыл. Положили они  на обочине  лесной дороги, где уже лежало  человек сорок  раненых. Все мы  наспех перевязанные  и истекающие кровью стали  ждать   подводы.
           В глазах  Сашки  я  тогда впервые  увидел слезы. Я тоже еле сдерживал себя, чтоб не расплакаться. Он попрощался со мной так,  будто предчувствовал, что война  не даст нам больше встретиться   никогда.
А до Смоленска было  еще далеко.
               

 http://podvignaroda.mil.ru.





 
.