Это - не он

   Этот сон приснился давно и только один раз. Но, помню его лучше, чем многие реальные события своей жизни.
   
   Мне снилось,  что я мужчина.  Я стою, опустив вниз глаза, вижу на своих впалых щеках рыжеватую щетину. На мне расстегнутая шинель, под ней гимнастёрка без ремня,  брюки, сапоги.
Я почти всё время стою с опущеными глазами.   Я солдат.  Голова непокрыта.  Вся одежда поношена, запылена.    Я обвожу взглядом вокруг себя. Больше, для того чтобы чем-то себя занять.  В который раз,  вижу таких же, как я бойцов. Мы внутри амбара из тёсаных мощных брёвен. Окна, заколочены  толстыми  досками.  В щели между досками виден серый свет раннего утра.  Всё серое вокруг.  Под ногами утоптанная земля, немного соломы. 
    Все молчат. Все безоружны.  Большинство стоит, потому что земля очень холодная, промёрзшая.  Как камень.  Хотя, воздух не морозный. Просто свежий.
   Я знаю, что сейчас  весна и что мне около тридцати лет,  я русский, у меня светлые глаза.  Амбар, в котором нас держат,  – в небольшой деревне. 
     Думаю   о том,  что стены не проломить,  землю под стенами  не подкопать незаметно. Так, чтоб не убили.   Знаю, - за стенами амбара вооружённая охрана – немцы. 
     Среди нас нет раненых. Нет измождённых. Мы все молчаливо - спокойны.  Мы подавлены.  Мы ждём.  Мы ничего не можем изменить.  От нас ничего не зависит.  Но, мы – мужчины.  Слёзы, крики, даже шёпот – пустая трата сил. 
    Вот, если бы, можно было вырваться.  Я не пожалел бы жизни, чтобы использовать шанс выбраться из амбара.  Могут убить. А могут промахнуться. Всегда есть надежда. Я прикидываю,  если начать  выбивать доски с окон, успеет ли охрана сдёрнуть винтовки с плеч, навести их на шум, нажать на курок, до того, как упадут доски и вылетят наружу,  хотя бы,  четверо из нас, – больше не пройдут сквозь оконные проёмы одновременно. Секунды. Секунды. Их не хватает. 
    Они будут стрелять вслепую, но в центр окон, - достаточно, чтобы ранить так, чтобы человек упал и помешал быстро занять его место.  Мало четверых, чтобы голыми руками помешать охране стрелять в нас.  Мало секунд, Мало людей, Мало сил.   Руки и ноги проходят  через  доски намного медленнее,  чем пули.   Я был крестьянином. Едва мелькнувший, лёгкий образ залитого солнцем двора с почерневшей от тёплых дождей лавкой у плетня, за которым подсолнухи. Исчез быстро. Мне доводилось отбивать доски, прибитые гвоздями.  Я знаю, сколько примерно времени на это уходит. 
    У охраны есть пулемёт. Он направлен, как раз, на доски окон.  И, который раз, понимаю - убьют.  Первых убьют до того, как оторвётся хотя бы один край доски.  Затем зайдут и убьют всех,  даже тех,  кто не будет участвовать,  тех, кто в ужасе будет вжиматься в противоположную  от прорыва  стену амбара.  Смерть будет бессмысленна. Продолжаю стоять с понурой головой.  Глаза сухие.   Надежда есть всегда.
   Вдруг, раздаётся треск. Мы поворачиваем к окнам головы. Одну доску отламывают снаружи. В отверстие просовываются сразу три автоматных дула, которые начинают стрелять очередями, двигаясь, чтобы захватить всё пространство амбара.  На другом окне падает доска  и из белой полосы света чёрные дула сеют  смерть.  Первыми падают те, кто был ближе к окнам. Оседают серыми холмиками.  Я понимаю, что их не спасти. Ни в каком медсанбате. Шинель взрывается на груди.
Темнота.
...
   Я резко открываю глаза и смотрю в темноту. Отчаянье. Ничего не исправить. Лёгкими мазками начинает проступает интерьер спальни, звуки. Понимание, что это сон.
   Я женщина. Родившаяся намного позже войны. Дед погиб весной сорок пятого. В Венгрии. Примерно в 1975 году в ответ на неоднократные запросы,  отцу прислали из военкомата фото трёх братских могил, в которых может быть похоронен дед. Мы не знаем, ни где конкретно похоронен, ни как погиб. Дед был черноволосый. Да, и в плен наши в 45-м уже не попадали. Нет, это не он.

Или он?