Тюремная история

         – Борис Александрович, к Вам на прием жена вашего пациента Кузьмина, пригласить? – заглянула в кабинет секретарь Ольга Павловна.
Жены пациентов обычно приходят к лечащему доктору своего мужа в случае какой-то неотложной ситуации с больным, реже – за справками или рецептом на лекарство.
         – Приглашайте, конечно, – на озабоченном лице моего бдительного секретаря как-то сразу вспыхнула добрая улыбка , и она, не закрывая дверь в кабинет, пригласила – Проходите, проходите, пожалуйста…
         Средних лет женщина (чуть за 50, загадал я сам себе ее возраст) осторожно прикрыла за собой дверь и представилась: «Я жена больного Кузьмина, Вы его оперировали восемь лет назад, еще в областном онкодиспансере. У него была опухоль толстого кишечника…»
         – Как Вас зовут?.. Хорошо… присаживайтесь, Валентина Ивановна. Что-то случилось с мужем?
         – Муж умер два года назад. Ему исполнилось только пятьдесят три года. А сейчас заболел сын Виталик, ему всего двадцать шесть лет. Он написал мне в письме, что у него кровь в кале и болит живот. Он считает, что у него такое же заболевание, как и у отца – рак кишечника.
         – Вы пришли вместе с сыном? Какие обследования ему уже сделаны?
         Ее ответ меня очень озадачил.
         – Виталику не делают никаких обследований. Он находится в исправительной колонии для заключенных. Ему дали восемь лет за нечаянное убийство какого-то бомжа. С ним вместе были трое его друзей, но посадили только Виталика…
– Расскажите поподробнее, что с ним такое случилось, – заинтересованно попросил я посетительницу.
                -   -   -
         Рассказ Валентины Ивановны Кузьминой:
         «Мой муж, Александр Федорович Кузьмин, проработал в милиции свыше тридцати лет, сначала в должности оперуполномоченного, а затем – заместителя начальника отдела уголовного розыска УВД Металлургического района. Единственный наш сын, Виталик, тоже окончил школу милиции, но работать в органах не захотел, несмотря на настойчивое желание отца. В тот самый год, когда Виталик получил диплом милиционера, заболел муж. У него обнаружили опухоль толстого кишечника и направили на лечение в Областной он-кологический диспансер.
         После операции подполковник милиции был комиссован со службы по инвалидности и вышел на пенсию. Наблюдался муж у онколога в поликлинике и прожил после операции шесть лет. За полгода до своей смерти у него были выявлены метастазы рака кишечника в печень.
         Наш сын Виталий устроился на работу в должности охранника в банке. В год смерти отца Виталик Кузьмин был осужден на восемь лет за убийство бездомного алкоголика, который пытался украсть у него спортивную сумку.
         Отбывать наказание Виталика отправили в исправительную колонию на Севере, в тайге под Архангельском. Сначала  в своих письмах он жаловался на недоедание, холод в бараке и частые простуды. Затем почти в каждом письме Виталик стал писать о том, что сильно болит живот и он постоянно замечает кровь в кале. Никакого лечения заключенный Кузьмин не получал.
         С большими трудностями мне удалось добиться перевода больного сына в исправительную колонию № 3 по месту жительства. Разумеется, помогло то обстоятельство, что осужденный Виталий Кузьмин является сыном бывшего зам-начальника уголовного розыска того самого района Челябинска, где и находится колония «тройка».
         В санчасти колонии сыну сделали рентген грудной клетки и выявили туберкулез легких. На этом обследование Виталика и закончилось. Сейчас он находится в противотуберкулезном отделении колонии на лечении. После перевода сына в челябинскую колонию мне стало полегче помогать ему с про-дуктами, теплым бельем».
                -   -   -
         Слушая этот горький монолог Валентины Ивановны, я припомнил, что наш однокурсник, хирург Саша Иванов, перебрался из областной больницы (отделение гнойной хирургии) на заведование хирургическим отделением тюремной больницы на ЧМЗ. Кроме того, перешел на работу в санчасть той же колонии («тройки») и бывший заведующий отделением торакальной хирургии нашего областного онкодиспансера Князев Евгений Семенович.
         К моему сожалению, о специфике их работы в тюремной больнице мне с ними побеседовать до настоящего времени не довелось.
         У Валентины Ивановны были заготовлены вопросы по диагностике заболевания сына. Она стала расспрашивать меня о том, какие исследования нужно провести Виталику, чтобы выяснить причину болей в животе и примеси крови в кале.
         Разумеется, я подробно изложил схему диагностики заболеваний толстого кишечника. «Обязательно требуется провести рентген кишечника – ирригоскопию – и, очень желательно, фиброколоноскопию», – диктовал я под запись несчастной матери больного сына.
         – Ири… ирриго… скопия, правильно я написала? – переспрашивала Валентина Ивановна, – А фиро… фиброско… фиброколоноскопия (правильно?) это что?... Так, хорошо, записала…
         – Валентина Ивановна, если удастся сделать хотя бы одно их этих исследований, попросите разрешения показать протокол обследования или его копию доктору-онкологу, то бишь мне, – инструктировал я свою необычную посетительницу. – Кроме того, нужно как-то получить разрешение на осмотр Виталия в палате санчасти.
         Я, почему-то, был уверен, что Валентина Ивановна добъется обследования и осмотра в тюремной больнице своего непутевого, но любимого и единственного сына…
                -   -   -
         Через неделю в кабинет вошла заплаканная Валентина Ивановна Кузьмина со свернутыми в трубочку рентгеновскими снимками сына. Еще на успев ознакомиться со снимками, я уже сообразил, что Виталик унаследовал-таки от отца страшное заболевание. Почему-то отказавшись присесть на стул, мать пациента протянула мне снимки и заключение рентгенолога, а сама осталась рядом и пыталась вчитываться в неразборчивый врачебный почерк.
         Протокол ирригоскопии гласил: «Контрастная масса заполнила прямую, сигмовидную и нисходящую ободочную кишку до селезеночного угла, дальнейшее продвижение контраста невозможно из-за резкого сужения просвета кишки… Заключение: Рентгенологические признаки опухоли толстой кишки в области селезеночного изгиба».
         – Ну что-ж, Виталик оказался прав, у него действительно рак толстой кишки, – изучая снимки, пробормотал я. Валентина Ивановна медленно осела на стул и молча смотрела на меня. – Нужна операция… Только вот как это организовать в хирургическом отделении санчасти колонии?
         – Я договорюсь с начальством, только Вы, Борис Александрович, обязательно сами его прооперируйте. Виталик очень Вас просит об этом. А то хирурги санчасти собираются его оперировать сами, – умоляюще глядя мне в глаза, прошептала мать пациента.
                -   -   -
         Пропуск для посещения больного Кузьмина в колонии ИК-3 я получил через два дня. Процесс прохождения на территорию исправительного учреждения был поэтапным. Сначала суровая женщина-прапорщик через зарешеченное окошко затребовала и внимательно изучила мой паспорт и пропуск. После чего решетчатая дверь в тамбур открылась для входа.
         Сразу после входа дверь позади меня защелкнулась. Ко мне подошел охранник и потребовал показать, что у меня в полиэтиленовом пакете. Мой медицинский халат был изъят («Вам там дадут другой…»), щелкнул замок второй двери и я, в сопровождении охранника, впервые оказался на территории настоящей тюрьмы…
         – Санчасть за вторым корпусом, – безучастно предупредил меня сопровождающий. Я с любопытством рассматривал мужчин в тюремной одежде, которые трудились на чахлом газоне возле асфальтовых дорожек. Перед входом во второй корпус нас ожидал санитар (судя по белому халату), который держал в руках медицинский халат для меня. По тому, как он вытянулся перед охранником, я сообразил, что санитар тоже из заключенных.
         – Проводи доктора в хирургию, – строгим голосом приказал охранник. Санитар с улыбкой закивал головой. Охранник побрел назад, а мы с санитаром двинулись внутрь.
         В коридорах с крашеными масляной краской деревянными полами на первом и втором этаже прогуливались больные. Я вглядывался в их лица, пытаясь рассмотреть в них следы жестокости, изуверства и других ужасных следов пороков. Выглядели эти «чудовища» (в прошлом) довольно обычными людьми. Это было как-то странно для меня. Ведь  это же были настоящие, а не киношные преступники…
         Услужливо открыв передо мной дверь в ординаторскую, санитар, улыбаясь, куда-то ушел. Первым, кто шагнул мне навстречу внутри ординаторской, оказался мой лихой однокурсник Саша Иванов. Мы не виделись лет пять, за это время он почти не изменился, только лицо его приобрело кирпично-загорелый оттенок.
         Мы обнялись. «Охота тебе, Боря, по тюрьмам ездить, больных оперировать, – хрипловатым голосом пошутил Саша. – Своих больных, что-ли, мало в Городском онкодиспансере? Это же наша работа. Мы бы тут сами прооперировали толстую кишку. Ты же помнишь, мы во второй хирургии област-ной больницы их много делали».
         Я хорошо помнил не столько вторую хирургию областной больницы, сколько ее легендарного заведующего, Евгения Михайловича Дольникова. Был он широко известен в медицинских кругах области как хирург, вылечивающий самых тяжелых больных с кишечными свищами. Даже своим обликом он напоминал мудрого и бескорыстного земского врача: худощавый доктор средних лет, в круглых старомодных очках и в халате с завязками на спине, с шапочкой на лысоватой голове, неизменно с папиросой в зубах.
         Сотрудники отделения говорят, что на долгих операциях Евгений Михайлович по несколько раз выходит покурить в предоперационную с папироской, зажатой в хирургическом стерильном зажиме. Дольников был автором множества методик лечения кишечных свищей, и не раз помогал нам в он-кодиспансере при лечении несостоятельности кишечного шва.
         – Не обижайся, Сан Саныч, этот больной – сын моего бывшего пациента, как такому отказать, – отбивался я. – А тебя, как заведующего (Начальника! – поправил меня Саша) отделением, буду просить ассистировать мне на операции. Согласен?
         Мы снова обнялись, после чего я облачился в белый халат и мы с Сашей Ивановым отправились в палату к хворому заключенному.
                -   -   -
         Худой, с землистым цветом лица, молодой, но уже лысоватый паренек с глазами непонятного цвета, Виталий Кузьмин выглядел как инкурабельный, неизлечимый больной, значительно старше своих двадцати шести лет. Оказалось, что его перевели в хирургию из противотуберкулезного отделения только три дня назад.
         Я представился (Вы Борис Александрович? – переспросил обрадованно Виталик), прощупал и простукал его слегка вздутый живот, проверил на шее и в паху наличие увеличенных лимфоузлов.
         – Стул у Вас не нарушен? Запоров нет? – привычно задавал я вопросы, а воспрявший духом больной быстро отвечал: «Раньше стул был один раз в неделю, а сейчас начали делать клизмы, стало значительно лучше…».
         – На операцию согласен?
         – Согласен, конечно… А кто будет меня оперировать?
         – Мы с начальником отделения, Александром Александровичем. Это очень опытный хирург, он долго работал в нашей областной больнице.
         Сан Саныч потянулся к выходу из палаты. «Готовься к операции, Виталий. Мама передает тебе привет, – попрощался я с пациентом. Тот смотрел на меня, не отрываясь, и улыбался неуловимым движением губ на изможденном лице.
         В ординаторской я поделился своими впечатлениями с хирургами отделения. «Выглядит плохо, да и опухоль скорее всего большая, куда-нибудь врастает. Может оказаться неоперабельной. Ну, все равно, сделаем обходной анастомоз. У молодых пациентов рак развивается стремительно».
         – Сан Саныч, покажи операционную и инструменты, пожалуйста. Вдруг чего не хватает, так я прихвачу из нашей больницы, – попросил я начальника-коллегу-однокурсника.
         – Инструменты стерильные, открывать нельзя. Ты так спроси, что для такой операции тебе понадобится, – извиняясь, предложил Саша Иванов.
         – Понадобятся сшивающие аппараты УО-40 и УО-60 (Имеются!..), электронож (Тоже есть, мы много оперируем, Боря…) и атравматические кишечные иглы с викриловой нитью, – поддел я напоследок обиженного хирурга.
         – А это на кой? Мы шьем обычными капроновыми нитками, – озадачился доктор Иванов.
         – Рассасывающийся шовный материал способствует лучшему заживлению анастомоза. Саша, я привезу с собой упаковку викрила, не волнуйся. И еще я хочу захватить свой ранорасширитель, ты не против? – закончил я список необходимых инструментов.
         – Борис Александрович, охрана не пропустит с железками, лучше передай их мне накануне, – принял решение сотрудник режимной больницы, – Я их сам занесу в операционную…
         Мы вернулись в ординаторскую. Начальник хирургического отделения подвел итог: «Операцию назначим на послезавтра, сможете, Борис Александрович? Я закажу пропуск на девять часов утра».
         – Сан Саныч, закажи еще литр крови на операцию. Как у Вас тут с кровью?
         – Нормально, берем там же, где и вы – на областной станции переливания крови. Закажем кровь и плазму, – включил для подчиненных докторов командирский голос начальник отделения. И добавил другим, приветливым тоном: «Пойдем, Боря, провожу тебя до выхода, а то вдруг не выпустят…»
                -   -   -
         Выходя за ворота тюрьмы, я ощутил некоторое облегчение от того, что покидаю это негостеприимное заведение. Вспомнилось некстати, как мы подшучивали над Петей Ильиным, проработавшим в больницах системы УВД большую часть своей жизни: «Петя, ты уже отбыл в тюряге почти пожизненный срок!..» Находчивый Петруха язвил в ответ: «А вы все, зато, проторчали всю свою жизнь в больницах, как пациенты домов престарелых!..».
         За воротами меня ожидала взволнованная мать заключенного Кузьмина. Мы уселись в мой медицинских Форд, и по дороге до дома, где жила Валентина Ивановна, я рассказал ей о нашем решении оперировать Виталика через день. «Я буду молиться на Вас, Борис Александрович, Вы так много сделали для нашей семьи!..», – бормотала в слезах Валентина Ивановна. «Помолитесь за Виталика, может, это ему как-то поможет», – предложил безутешной матери доктор–атеист Жевлаков.
                -   -   -
« … За восемь бед – один ответ,
         В тюрьме есть тоже лазарет,
         Я там валялся, я там валялся…
         Врач резал вдоль и поперек,
         Он мне сказал: «Держись, браток!»
         Он мне сказал: «Держись, браток!»
         И я держался …»
Из песни Владимира Высоцкого
«Тот, кто раньше с нею был»
                -   -   -
         Через день, ровно в девять часов утра, я был у ворот ИК № 3, где меня уже поджидали Валентина Ивановна Кузьмина (Удачи Вам, Борис Александрович!) и доктор Иванов. Поздоровавшись с ним за руку, я кивнул головой Валентине Ивановне, и мы, не мешкая, направились внутрь проходной.
         Невзирая на сопровождающего меня начальника хирургического отделения, процедура идентификации моей личности проходила дотошно, без скидок на своего сотрудника. С очевидной неохотой, как мне показалось, я был-таки пропущен на территорию колонии. «Они что, всегда так?..» – спросил я у Сан Саныча. «Иногда еще запрашивают руководство колонии минут по тридцать», – скрипнул зубами злой доктор Иванов. «Инструменты занес, Саша?», – тихонько спросил я его. Он в ответ кивнул головой. Знакомый санитар ждал нас у входа. Я взял свой халат подмышку, и мы проследовали в ординаторскую. «Пусть подают больного в операционную», – распорядился начальник отделения. Я не стал настаивать на дооперационном осмотре пациента. Тюремная атмосфера из экзотической при первом визите плавно превращалась в гнетущую…
                -   -   -
         После обработки живота настойкой йода больной был накрыт стерильными простынями с отгороженным посредине участком, предназначенным для срединной лапаротомии. «А почему не параректальным разрезом слева? – спросил Сан Саныч, – Трудно будет работать в области селезенки». Я уже приготовился к разрезу от нижней трети мечевидного отростка с обходом пупка справа. «Ну ты размахнулся, Борис Александрович», – снова не утерпел мой ассистент. «Потерпи, Саныч, вот установим расширитель, сам посмотришь, как удобно будет…»
         Сразу после лапаротомии я ввел руку в брюшную полость и провел первичную ревизию опухоли. Она располагалась в селезеночном углу, прорастала все слои и была ограниченно смещаемая. «Возможно врастание в ворота селезенки, – комментировал вслух оперирующий хирург, – Но печень без ме-тастазов, карциноматоза брюшины нет, асцитической жидкости тоже не видно».
         После установки расширителя Сигала и смещения окна раны к левому подреберью недоверчивость Сан Саныча сменилась сдержанной похвалой: «Да, такой доступ позволит вытащить из-под диафрагмы всё. Молоток, Боря!». Не мешкая, я приступил к выделению опухоли. Немного мешала умеренно раздутая поперечная ободочная кишка. После отсечения большого сальника выявлено врастание опухоли толстой кишки в хвост пожелудочной железы. Отступив от края опухоли четыре сантиметра, я выделил селезеночные сосуды, проходящие по верхнему краю поджелудочной железы, взял их на зажимы и раздельно пересек и лигировал селезеночную артерию и вену. На этом же уровне была прошита с помощью аппарата УО-60 ткань поджелудочной железы, после чего хвост железы отсечен скальпелем от бранш ушивателя. Выделив и лигировав короткие сосуды, идущие от желудка к се-лезенке, я полностью вывел в рану препарат, состоящий из селезеночного угла толстой кишки с опухолью и врастающими в нее селезенкой и хвостом поджелудочной железы. Поочередно, с помощью новой зарядки сшивающего аппарата, прошиты и пересечены проксимальный (приводящий) и дистальный (отводящий) участок толстой кишки.
         Внушительных размеров препарат (весом до килограмма и около 15 сантиметров диаметром) был торжественно извлечен из брюшной полости и помещен в эмалированный тазик, покрытый простыней.
         В опустевшем поддиафрагмальной пространстве в брюшной полости сиротливо болтались две культи ободочной кишки, прошитые двумя рядам титановых скобок. «Время операции – пятьдесят минут», – со скрытым злорадством (враги хирургов!) сообщил доктор-анестезиолог начальнику отделе-ния. Я вмешался: «Еще толстую кишку сшивать нужно, работы еще хватает. Я попрошу Вас перелить больному поллитра эритромассы». Мы с Сан Санычем сполоснули резиновые перчатки спиртом и приступили ко второму этапу – формированию толстокишечного анастомоза.
         Из-за явлений хронической толстокишечной непроходимости диаметр раздутой приводящей кишки был в полтора раза больше, чем отводящей кишки. «Может, сначала сделаем двухствольную колостому? – уже неуверенно спросил Саныч, – такую сошьем – все развалится». «Нет, зачем лишние операции, сделаем инвагинационный анастомоз по Бондарю, – сказал я, не уверенный, что доктор Иванов понял, о чем речь.
         Уже с откровенным любопытством Александр Александрович Иванов  наблюдал за тщательной очисткой от сосудов и жировых подвесок культей толстой кишки на участке до четырех сантиметров. После формирования узловыми викриловыми швами бок к боку столбика из двух кишечных культей и последующим вворачивании приводящей кишки в отводящую, Сан Саныч прокомментировал методику: «Опупеть, до чего народ додумался!..»
         А после того, как я из подручных трубок от капельницы и круглой медицинской резины соорудил двухпросветный дренаж и установил его в левом поддиафрагмальном пространстве, Саша язвительно спросил: «Зашивать рану тоже будем как-нибудь хитро?». «Нет, зашивать рану будем ОБЫКВОЕННО», – успокоил я разбушевавшего однокурсника, процитировав любимое выражение моей жены про КАК ЖИЗНЬ …
                -   -   -
         Ос;жденный Виталик Кузьмин не подвел маму, начальника хирургического отделения ИК № 3 и хирурга-онколога Жевлакова. Никаких осложнений после операции у него не возникло, и уже через две недели больного перевели на щадящий режим в свой тюремный блок. Счастью его матери Валентины Ивановны не было предела.
         Неожиданно выяснилось, что заключенные, у которых выявлено (и даже излечено) злокачественное новообразование, в соответствии с законом подлежат досрочному освобождению по состоянию здоровья. Через три месяца после операции вышел на волю и Виталий Кузьмин. Долго еще (свыше пяти лет!) он присылал мне на адрес больницы поздравительные открытки к праздникам – Дню Советской Армии и Новому Году…
                -   -   -


05.05.2012