Где надо!

               

               
      Как-то приходит жена домой и рассказывает, что у них на работе форменные безобразия творятся, буквально не с кем работать: Иванов – разгильдяй, Петров – шалопай, Сидоров – бюрократ, Дмитриев – психопат.
      - У нас не лучше, - отвечаю, - Щепкина – недотепа, Юрченко – недотрога, слова ей поперёк не скажи, сразу в бутылку лезет, Яковлев – недоучка: дважды два на бумажке перемножает.
      Ну, обменялись мы с ней своими производственными заботами, поужинали и улеглись спать, а наутро – правильно учат врачи: на ночь нельзя наедаться и эмоционально перенапрягаться – наутро жену как будто подменили. Встала и сразу, непонятно за что, на меня напустилась. Я в порядке самозащиты возьми и брякни:
      - Ты прямо, как ваш Дмитриев.
      Это, который за неуравновешенного скандалиста у них проходит.
      - А ты,…а ты…, - побледнела жена, - копия ваш Перламутров.
      Это тот, кого я ей недоумком представил.
      - Не Перламутров, - поправляю, - а Перельмутер. А вот ты ничем от вашего Светлицкого не отличаешься. Такая же вздорная, как и он.
      - А ты – законченный Тимофеев. Бездельник номер один.
      - Смотри, какую осведомленность проявляешь. Ваша патентованная сплетница Шушпанова в подмётки тебе не годится.
      - Да-а? А ты со своим Михеевым близнецы-братья.
      В общем, смотрю, не семейная ссора получается, а производственное собрание. Причём, собрание острое, откровенное, с фамилиями, с правдой в глаза. Нашим всем от жены досталось, да и её сослуживцам не поздоровилось.
      Разошлись мы по своим местам работы – она к своим ненаглядным Ивановым-Петровым-Сидоровым, а я к своим сокровищам соответственно – Тимофееву, Щепкиной, Юрченко.
      В конце дня подходит ко мне наш профорг и говорит:
      - Не забыл, сегодня собрание. Надо выступить, вскрыть недостатки, заклеймить тех, кто нам костью в горле  стоит.
      - Разве у нас есть такие? – удивляюсь.
      - А как же. Яковлев, например, недоучка, дважды два на бумажке перемножает, Юрченко – барышня с приветом, чуть что сразу истерику закатывает, Щепкина – сам знаешь, кто такая…
      - Кто бы мог подумать, - всплеснул я руками, - Яковлев – недоучка…
      - Да что ты придуриваешься, - стал кипятиться профорг. – Сколько об этом говорено-переговорено. Только всё за спиной, всё не в глаза, а в спину.
      - Может быть, может быть, - отвечаю ему с расстановкой, - только знаешь, на роль правдолюбца ты кого-нибудь другого поищи.
      - А чем ты плох? – нахмурился профорг. – Всегда, как за проходную выйдем, так активно непорядки критикуешь.
      - Так то за проходной. Там простору больше.
      - Эх, пустомеля, - вздохнул профорг. – А мы на тебя большие надежды возлагали. Думали, ты человек принципиальный. Оказывается, ты этот, как его… слово забыл…
      - Кто? – спрашиваю.
      - Ну, этот, который гнётся.
      - Шланг, что ли?
      - Да, нет, не шланг, а этот, который скользкий.
      - Обмылок?
      - Да, нет. Который извивается.
      - Уж, - догадался я.
      - Во-во! – обрадовался профорг. – Только ты хуже. От ужа вреда никакого нет, а от таких, как ты, вред огромный.
      Задели меня эти слова за живое.
      - Знаешь что, - говорю, - если хочешь знать, я сегодня уже выступал и всю правду-матку в глаза высказывал, а сейчас выдохся, пускай другие теперь попробуют.
      - Где же это ты сегодня мог выступать, – удивился профорг, - и когда успел?
      - Где надо! – с нажимом ответил я и, увидев растерянность на его лице, повторил:
      - И ещё скажу, если понадобится. Только не здесь, а где надо.