Император Каракалла во Фракии 214г

214г.

        Пока Каракалла мирно проводил зиму в Галлии, один за другим являлись к нему вестники с сообщениями о том, что языги и карпы, племена, соседние с задунайской Дакией, (1) делают набеги отдельными отрядами на эту провинцию.
       У кочевников-языгов (2) было больше сноровки для разбоя, чем для войны. Они вооружались длинными копьями, носили панцири из нарезанных и выглаженных кусочков рога, нашитых наподобие перьев на льняные рубахи. Языги могли проезжать огромные расстояния, когда преследовали неприятеля или когда бежали сами. Сидя на коне, каждый вел еще в поводу запасную лошадь, а иногда и две, чтобы, пересаживаясь с одной на другую, сохранить их силы.
             И вот, после весеннего равноденствия, император собрал значительные военные силы и с добрыми знамениями отправился в поход. Дойдя до удобного пункта, он приказал навести мост на судах на реке Данувий, (3) которая разлилась вследствие весеннего таяния снегов. Переправившись в Дакию, Каракалла начал теснить варваров. Быстрота его застала языгов. Не смея даже отдохнуть, не то чтобы выступить против римлян, кочевники рассыпались и бросились в бегство.
            Спустившись с дакийских гор на равнины на западе, Каракалла перешел границу и вторгся на варварскую территорию, из мести предавая все попадавшееся на пути расхищению и огню. Это разорение заставило языгов перестать скрываться. Вождь их сам отправился к императору для предъявления просьбы о мире. Увидев Каракаллу, он бросил оружие и пал на землю. Несколько раз он пытался заговорить, но рыдания мешали ему, и он не мог объяснить, чего он хочет. Наконец, вождь оправился, голос к нему вернулся, и, получив приказание встать, он на коленях взывал к милосердию и молил о прощении проступков. Сопровождавшая его толпа варваров стояла в немом страхе, пока судьба их начальника была неизвестна. Когда же ему приказано было подняться с земли, он подал своим людям давно ожидаемый знак просить о пощаде. Тогда все языги бросили на землю щиты и копья, протянули с мольбою руки вперед и старались смиренностью мольбы превзойти вождя. Тот привел вместе с прочими своих вассалов и многих знатных людей, чтобы изложить такие же просьбы с надеждой на успех. Радуясь тому, что им дарована жизнь, они обещали компенсировать допущенные ими враждебные действия принятием на себя тяжких условий мира и готовы были предоставить во власть Каракаллы себя самих со своим достоянием, детьми, женами и всеми своими землями. Им позволено было сохранить за собой их земли с обязательством возврата всех римских пленных. Они дали также и заложников, которых от них потребовали, и дали обещание на дальнейшее время неукоснительно повиноваться приказаниям от римлян.

             После благополучного окончания дела с языгами, Каракалла немедленно перебросил войско через всю Дакию к восточной границе провинции, чтобы наказать других разбойников - карпов. (4) Когда в Дакию вторглись языги, то те воспользовались удобным моментом и прорвались через римскую границу. И карпы тоже теперь, при виде императорской армии, стали просить даровать им жизнь, давая со своей стороны обещание платить ежегодную дань, поставлять контингенты в римское войско и оказывать полное повиновение. Но за этими обещаниями варваров скрывалось коварство.
             В этих землях протекает в извилистом русле река Пирет, (5) отделяя римские владения от варварских. Местности здесь по большей части болотистые, и вследствие разлива рек тут много топей, заросших ивой и тростником, так что пройти может только очень хорошо знакомый с местностью человек. Близ того места, где Каракалла устроил свой лагерь, река делает изгиб и образует остров.
            Приблизившись к намеченному месту, римляне остановились и разбили лагерь со рвом и валом. Император отдал приказ нескольким трибунам с тремя сотнями легковооруженных солдат провести разведку. Глубокой ночью они были собраны и все, кто как мог разместиться, посажены на два десятка легких легких судов – все, что нашлось поблизости. Им было приказано спускаться вниз по реке, соблюдая возможную тишину, придерживая даже весла, чтобы всплески воды не привлекли внимания варваров, и пробраться на противоположный берег реки ради разведки. Карпы понемногу продвигались вперед на противоположном берегу и, когда видели издали, что римляне разбивают палатки, останавливались сами и стерегли всю ночь самым бдительным образом, чтобы с римской стороны не было попытки устроить переправу.
           Разведка была произведена, и когда на следующий день, по приглашению  императора,  карпы явились на римский берег реки, всем своим видом показывая, что они отнюдь не испугались присутствия армии, Каракалла незаметно разделил свое войско на несколько отрядов и окружил варваров.
             Стоя на высоком валу с небольшой свитой под прикрытием отряда телохранителей, он дружески убеждал карпов смириться. На кольях по обе стороны от входа в лагерь сидели десять варваров из числа взятых в плен ранее. Трупы были тщательно просмолены, во избежание разложения и заразы. Карпы слушали Каракаллу, на месте обсуждая его предложения, но из-за обычного для варваров непостоянства настроения то склонялись к различным решениям, то, впадая в дикую ярость, готовы были начать битву.
              Стоя на лагерной стене, Каракалла с любопытством разглядывал столпившихся внизу варваров. Внимание его привлекал дюжий осанистый бородач в остроконечном шлеме, украшенном конским хвостом, с мечом в красных с золотым рисунком ножнах, одетый в красный плащ с золотой фибулой. Признав в этом карпе вождя, Каракалла криво ухмыльнулся — даже жалкий царек задунайских дикарей стремится щеголять в пурпуре, по-императорски, и, за неимением оного, закутывается в красную тряпку. Рядом с вождем усач в длинном чешуйчатом доспехе подобострастно кланялся римскому императору, не убирая, однако, в ножны обнаженный меч. Римский меч, кстати. Бородатый варвар в длинной зеленой рубахе и с топором в руках стоял, что-то голося, прямо под стеной. Он задирал вверх голову, словно адресуя свои крики самому вождю римлян. Длинноволосый карлик с редкой бороденкой и заплаткой на пробитом щите, протискивался зачем-то ближе к стене. Вся эта масса варваров беспрестанно шумела, галдела, спорила и переговаривалась.         
         Все произоло неожиданно. Долговязый длинноволосый карп в меховой безрукавке поверх рубахи выскочил из толпы и метнул копье в Каракаллу. Оно вонзилось в помост ниже императора. И тут же варвары, скучившись, с ужасным ревом бросились на вал. Этой безумной дерзости не мог стерпеть ни сам Каракалла, ни его солдаты, пришедшие в большую ярость. Построившись клином, они разнесли мощным натиском угрожавшего императору врага. С одного фланга пехотинцы рубили толпы пеших карпов, с другого всадники врезались в легкие отряды конных варваров. Карпы проявляли упорство. Многие, раненые или опрокинутые тяжестью упавших на них, были погребены под телами и были раздавлены. Иные варвары кричали, что происшедшее случилось по капризу судьбы, а не по их вине. Их не слушали. Всего в течение получаса разыгралась эта битва, и в этот короткий срок пало очень большое количество карпов.
             Как только было смято вражеское войско, тотчас погнали целым стадом пленных, которых Каракалла вознамерился тут же продать в рабство провинциалам. Исчезла теперь прежняя их спесь, и все они попали в низкое положение говорящих орудий. Так, по прошествии самого незначительного промежутка времени представились взгляду груды убитых и толпы пленных. Император торжествовал. Солдаты же спешили пожать плоды победы. Римские отряды самовольно, без приказа, переправлялись через реку на земли карпов и принялись за тех, кто бежал с поля битвы или скрывался в хижинах. Разъяренные легионеры стали раскидывать легкие сооружения и избивать всех; даже жилища, сооруженные из самых крепких бревен, никого не спасли от смерти. Наконец, стали все предавать огню, и никто из варваров не мог больше укрыться, так как уничтожено было все, что могло служить убежищем. Кто упорно скрывался, тот погибал в огне; кто, спасаясь от смерти в огне, выходил, то, избежав одной смерти, падал под ударом меча. Некоторые из карпов бросались в волны реки в надежде спастись вплавь. Но большинство из них утонуло; другие погибли, пронзенные стрелами. Спаслись немногие. 
            После такой расправы принято было решение лишить всех еще уцелевших варваров всякой надежды и радости жизни. Каракалла был зол и мстил за вероломное нападение на себя. Когда жилища карпов были преданы огню и множество людей взяты в плен, приказано было вновь собрать лодки для розыска тех, кто еще скрывался на том берегу. Легковооруженные солдаты, пройдя по укрытым местам, шарили по потайным убежищам карпов. Те бросились искать спасения в болотистых местах. Но римские солдаты настойчиво преследовали их и, перебили очень многих.
              Бoльшая часть оставшихся карпов покинула приграничные земли и, рассыпавшись по широким степям, поспешила на восток, к Тирасу, (6) с семьями и жалким домашним скарбом, который они могли наспех захватить с собой. И те, о ком думали, что они скорее расстанутся с жизнью, чем будут вынуждены переселиться, вынуждены теперь были перейти на другие места обитания, спокойные и безопасные, где их не могла тревожить война и не грозила смерть или плен и рабство.
              Каракалла ликовал. Благоприятным исходом его действий была укреплена оборона Дакии и Мезии, (7) и, как ни трудна была задача, возложенная на себя императором, он справился с ней благополучно. Вдоль Данувия были обновлены старые оборонительные сооружения и построены новые. Этот ряд удачных дел освободил Каракаллу от всяких тревог, и при полном единодушии своих солдат он принял титулы «Карпийского величайшего» и «Гетского величайшего», по имени побежденных народов, не по имени убитого им брата, о чем вполголоса шептались насмешники и недоброжелатели. 
          Собираясь уже уходить из Дакии, он созвал все легионы, когорты, отдельные центурии и манипулы, взошел на трибунал и, окруженный знаменами и орлами, а также собравшимися высшими чинами, держал торжественную и напыщенную, как всегда у него, речь.
- Соратники! Воспоминания о славных делах, которые для храбрых выше всяких радостей, побуждают меня припомнить то, что мы, с помощью богов, победители! Что прекраснее и что более достойно памяти потомков, как не радостное сознание солдата проявленной им храбрости, а военачальника – того, что он сумел предусмотрительно распорядиться? Дерзкий враг хозяйничал в Дакии, нагло пользуясь нашим отсутствием, пока мы заняты были обороной Германии и Галлии. Он опустошал пограничные области, предпринимая набеги. Не дерзал он сразиться, не полагался на оружие и свои силы, но производил привычные ему тайные грабежи, наводя страх на наших подданных своей хитростью и изобретательностью в воровских уловках. Находясь далеко, мы сносили это, насколько это было возможно, питая надежду, что энергия наших военачальников сможет оградить нас от этих потерь. Когда же зло, возрастая вследствие безнаказанности, дошло до тяжких, постоянно повторяющихся бедствий, постигавших целые провинции, мы, укрепив проходы в Германию, упрочив предусмотрительными предприятиями безопасность Галлии и не оставив в тылу никакой опасности, пришли в Дакию, чтобы, согласно велению бессмертных богов, поддержать то, чему грозила гибель. Приняв все подготовительные меры, как вы знаете, мы выступили в поход в начале весны и принялись за тяжкие труды. Мы увидели перед собой вражескую территорию и вступили на нее. Пытавшихся оказать отчаянное сопротивление врагов мы разбили. Испытав силу нашей доблести, они бросили оружие и дали связать за спиной руки, признав, что единственная надежда для них – просьба о пощаде. Справившись с ними, мы с равной доблестью победили карпов, перебили бoльшую их часть, а других заставили искать спасения от опасности в болотах и заставили переселиться в отдаленные места, чтобы в дальнейшем они не могли уже пускаться в какие-либо предприятия во вред нам. Итак, в одном походе достигли мы и государство успеха: наказали преступных разбойников; затем, в избытке будут у вас пленники из числа врагов, так как храбрые воины имеют право на то, что добыто их усилиями. Наконец, и лично я имею свою долю добычи: титулы Карпийского величайшего и Гетского величайшего, которые вы, – я могу сказать это, не навлекая тем на себя упрека в высокомерии, – дали мне по заслугам.
             По окончании этой речи войска пришли в необычайное вобуждение. Приведенные в восторг надеждами на лучшее будущее и выгоды, солдаты подняли радостные крики во славу императора; клялись, как обычно, призывая в свидетели богов, что Каракалла непобедим, и с ликованием разошлись по палаткам. Император торжественного проследовал в свой шатер и, после двухдневного отдыха, с триумфом двинулся на юг, во Фракию. (8)
- Чем я не Александр? – гордо думал он, - Что не по силам мне из того, что совершил он?
           Все варвары на границах были разбиты и усмирены. Наставало время для главного меропирятия – император уже готовил великий восточный поход.

              Разумеется, за всеми этими великими делами, Каракалла не забывал проявлять и свой дикий, необузданный характер, внушая всем страх и ужас. Во Фракии он однажды решил поохотиться. Одному рабу было приказано держать пса и наблюдать за  выгоняемой на охотников дичью. Раб спустил пса раньше времени, и за это был бит палками до смерти.      
         Начальника оружейной мастерской в Адрианополе, (9) который принес императору  великолепно отполированный панцирь и ожидал за это награды, он приказал бить палками за то, что панцирь весил больше, чем предписывалось.
          Одного жреца храма Диоскуров из Мезии император приказал казнить, так как донесли о похвалах, которые жрец в частных разговорах высказывал о Гете, покойном брате августа.
      Императорский конюший позволил себе обменять несколько предназначенных для претории лошадей на купленных здесь, во Фракии, и по приказу Каракаллы был за это обезглавлен.
    Какой-то центурион обвинял двух трибунов своего легиона в том, будто они высказывались в пользу Геты, когда тот выступил претендентом на императорскую власть. Хотя самое тщательное следствие ничего не выяснило, император приказал одного из трибунов отправить в ссылку в Мавританию, на другой конец империи, а другого приговорил к смерти.
             Один за другим следовали дознания, допросы. Некоторые подозреваемые умерли, замученные чрезмерными пытками, но даже следа преступлений, о которых был донос, не было обнаружено.
            Каракалла хотел даже, было, лично отправлять правосудие, но вскоре нашел это дело скучным, нудным, да и сам он был глуповат и косноязычен, в речах и доводах путался, потому отдал суд и расправу на откуп своим подчиненным, а сам отдался зрелищам, верховой езде, гонкам колесниц и избиению диких зверей. 

           Покинув, после недолгого пребывания, Фракию, Каракалла начал переправу в Азию. На быстроходной галере с носом, окованным медью, он отплыл к Абидосу через пролив Геллеспонт. (10) Погода была свежей, волны подбрасывали корабль и обдавали людей дождем холодных соленых брызг. Многие  из свиты императора страдали от качки. В трюмах, куда не проникал свежий ветер с палубы, пахло блевотиной и кислым вином. Каракалла, завернувшись в плащ, стоял на носу и глядел вперед, в сторону азиатского берега. Хорошо различимая, на прибрежном холме зловеще чернела древняя башня — такая же, как и на оставшемся позади европейском берегу. Желтое небо хмурилось, наползали синие тучи. В это время года погоду на Геллеспонте трудно было предсказать далее, чем на час. 
- Август, вернемся в гавань! Идет шторм, - боязливо предложил помощник наварха.
           Каракалла, не оборачиваясь к нему, сделал рукой знак, выражавший пренебрежение. Помощник исчез.
           Скрипело дерево мачты и переборок, галера подпрыгивала на волнах, которые становились все круче. Небо темнело.
- Поворачивай! – велел император, передумав.
           Сильно качнуло, волна ударила в правый борт, галера накренилась. Гребцы и кормчий не могли совладать с управлением. Ветер крутил судно, ставя его лагом к волне. С трудом удерживаясь на ногах, Каракалла добрался до кормы, на которой стоял, ухватившись за поручни, наварх. (11)
- Сигналь на корабль начальника флота немедленно! – велел император.
       Флагманская трирема (12) Понтийского флота из Никомедии вышла встречать императорскую галеру и сопровождать Каракаллу в плавании через Геллеспонт. Сейчас ее трепало ветром в трех стадиях отсюда.
           Бедствие, которое терпело императорское судно, было хорошо видно с борта флагмана. Начальник флота видел в сгущающейся тьме прыгающий огонек сигнального факела. Каракалла призывал на помощь.
- Туда, быстрее! – приказал начальнику флота преторианский трибун, стоявший рядом.
- Тони, проклятый, отправляйся же к рыбам скорее, - думал флотоводец, страясь маневрировать помедленнее.
           Каракаллу боялись и ненавидели, ибо знали его злобный, непредсказуемый характер.
- Живо, чего копаешься! – рыкнул трибун, и, убедительности ради, положил руку на эфес меча.
           На корабле Каракаллы с треском рухнула мачта, изорванный ветром пурпурный парус тряпкой понесся по темным волнам. Неуправляемая галера волчком закрутилась на месте.
- Давай, давай! – мысленно поторапливал начальник флота стихию, - Утопи же его, пса!
- Подходи к нему! – командовал преторианец, - Становись бортом!
          Ругая в голове бестолкового военного, требующего в шторм подходить вплотную к неуправляемому судну, что грозило крушением обоим кораблям, начальник флота подчинялся. Тончайшая, опасная работа. Над рядами весел был переброшен мостик. Низкорослый, кривоногий человек в длинном плаще, ничуть не похожий на императора Рима, враскоряку побежал по нему. Последней надеждой начальника флота было то, что вот сейчас волна поднимет оба корабля и расцепит их, обрушив мост и утопив Каракаллу в темных водах Геллеспонта. Но морским богам не было угодно в тот день забрать августа к себе. Перебежал. И тут же, едва очутившись на борту, грозно глянул на всех. Каракалле не нравилось то, что он предстал в столь жалком, неприглядном виде.
           Шторм кончился. Тучи унеслись за горизонт, на небе появилось солнце. На мокром от дождя песчаном берегу близ Абидоса высаживался повелитель вселенной. Натерпевшись страха, Каракалла не захотел плыть до города морем, хотя оставалось совсем ничего, и сошел с корабля здесь. Азия! Вот она, первый шаг по ее земле. Император видел унылый берег; крачки с криками носились над головой. Паруса рыбачьих челнов, вышедших после шторма, виднелись в море. Вымокшего, в мокрой одежде, Каракаллу подхватили и бережно опустили на берег на длинном поясе. Пахло сыростью, смолой сетей и рыбой. Краб бежал по песку к морю, не обращая внимания на наследника Александра Великого. Каракалла досадовал на себя и свое бегство с галеры – лишившийся мачты императорский корабль благополучно пережил шторм и был отбуксирован в Абидос. Можно было не давать поводов для сплетен и насмешек своим излишне поспешным спасением. Спасением, не бегством – император не любил этого слова. Негоже ему, великому, бежать даже от гнева богов, воплощенного в буйстве стихии. Однако, Азия. Вот она!            

           Следующим по списку у Каракаллы было посещение древнего Илиона близ развалин Трои. Он спешил туда, опережая даже свою свиту, и к одинокой развалине на берегу Боспора подъехал один. В незапамятные времена, когда здесь жили троянцы, это укрепление служило сторожевой башней. Теперь от нее остались только груды камней, поросших бурьяном, и полуразрушенные стены. Внизу была маленькая хижина, убежище от ненастья для заблудившихся пастухов и бродяг. Мимо, как и в гомеровские времена, неспешно текла река Скамандр, а на горизонте поднималась невысокая гора Ида.
          Каракалла остался недоволен и решил обратить здесь время вспять. Сонное захолустье, в которое за прошедшие пятнадцать веков превратилось место действия гомеровских событий, наполнилось вдруг шумом и суматохой. Вслед за императором прибыл и весь двор, приближенные и большой эскорт. На заросшей кустарником и дикими сливами пустоши, где находился некогда лагерь ахейцев, раскинулись шатры самого августа, его свиты и преторианцев охраны. Каракалла решил приобщиться к легендарному прошлому, и сделал это, как всегда, на свой манер.   
           Любимый соглядатай и доносчик, вольноотпущенник Фест был здесь по приказу императора заколот мечом. Нет, он ничем не провинился и не вызвал на себя гнев. Просто Каракалла решил побывать в роли Ахилла, предающего огню своего почившего друга Патрокла, участь которого и повторил ради этого Фест. Был разложен костер, на который поместили умершего. Каракалла, согласно избранной роли, изображал скорбь, пускал слезу и декламировал что-то из Гомера своим сиплым голосом. Когда полагалось, в подражание Ахиллу, срезать пучок волос и бросить в огонь, август долго не мог с этим справиться. Волосы у него были короткие, курчавые и, к тому же, редкие, поэтому исполнить ритуал было не так легко. В конце концов, все было улажено. По Фесту-Патроклу была справлена тризна. Каракалла сам заклал в его память жертвенных животных, совершил возлияние, лично проследил за тем, чтобы урна с пеплом была надежно захоронена — суеверный император боялся, что ею может завладеть какой-нибудь колдун и заставить дух покойного служить себе. Лишь когда все было улажено, Каракалла смог двинуться дальше. 
 
         Зиму 214-215гг. Каракалла решил провести в Никомедии — богатом городе на азиатском берегу Пропонтиды, (13) в провинции Вифиния. (14) Помня недавний конфуз, он отправился туда по суше. Августа встречали со всеми подобающими почестями и с откровенным раболепием. Азиарх (15) рассыпался в любезностях, спешно издавал распоряжения о постановке статуй, об устройстве празднеств, об освящении храмов в честь императора, о посылке к нему делегаций от всех городов. Города боролись за честь иметь у себя храм в честь императора, что давало почетный титул неокора. Эфес, кичившийся своим двойным неокорством (со времен Траяна и Марка Аврелия), при Каракалле взял это звание в третий раз. Император смотрел на эту возню с высокомерием и едва уделял ей внимание. Его занимало дело гораздо важнейшее - заключительный этап подготовки к будущему парфянскому походу.

               На ночную Никомедию лил холодный зимний дождь. Низкие тучи, ползущие с моря, несли промозглую сырость. Жители прятались по домам. В последние годы в городе по ночам часто нападали на прохожих грабители, избивали и бросали, отняв одежду и кошельки, пока ограбленных не подбирали городские стражи, не очень-то спешившие на крики о помощи. Иногда до слуха припозднившегося прохожего доносились вопли рабов, запертых на ночь в эргастулах, (16) напоминающие порой звериный рев. С приездом в город Каракаллы разбойникам стало невесело, пришлось жить тише и оставить на время свое ремесло, либо искать себе другие угодья. Город наводнили императорские преторианцы, вставшие лагерем в окрестностях. Они ездили по улицам, злые, как черти, расталкивали народ и наводили порядок ради удобства и безопасности августа. В толпе, в харчевнях, в порту, появилась уйма соглядатаев и шпионов, следивших за каждым словом подданных.
              У ворот дворца, где расположился Каракалла, два вымокших до нитки преторианца наружной стражи стояли на посту, закутавшись поглубже в мокрые плащи.
               Вынырнув из пелены дождя, приблизились несколько человек в запахнутых плащах с накинутыми капюшонами. Лиц не было видно. Преторианцы напряглись. Поравнявшись с ними, подошедшие разом вынули руки из-под плащей и показали небольшие квадратные кусочки кожи с проставленной императорской печатью и массивные сенаторские перстни на пальцах. Стражники без слов распахнули двери.
- Важные лица, - вполголоса произнес один из них, - Что-то решается.
- Молчи, - оборвал его товарищ, - Меньше знаешь — оно спокойнее.    

            Военный совет у Каракаллы, который состоялся этой ночью, действительно имел решающее значение. К императору прибыли военачальники с Востока, чтобы доложить о приготовлениях и получить новые указания.
- Величайший, твои приказания исполнены нами. Укрепленные лагеря в Сирии и Каппадокии, (17) стоянки и источники воды оборудуются, согласно твоему повелению. Создаются склады для оружия, снаряжения, продовольствия, рассчитанные на пребывание претории, семи легионов и соответствующего количества вспомогательных войск (18) в течение полугода, согласно твоей воле!
- Хорошо,  - сказал Каракалла, - Что слышно в наших провинциях на востоке?
На провинциалов возложена обязанность содействовать в создании системы пунктов снабжения и лагерей, возмещать часть расходов на них из собственных средств.
- Справятся?
- По правде сказать, величайший, аннона (19) — сущее разорение для провинциалов. Они просто стонут под ее тяжестью.
- Потерпят. Ради величия и блага республики стоит претерпеть некоторые лишения.
- Совершенно верно. Но очевидно, что держать в тайне наши приготовления слишком долго не получится.
- Не страшно. Ваши дальнейшие действия будут такими. Я повелеваю сделать главной базой будущей кампании Эдессу. Этот город подходит идеально. Он хорошо укреплен и находится на главных путях из Сирии в Парфию. Эдесса станет центром нашей позиции, для чего я присваиваю ей статус военной колонии. Пусть об этом будет объявлено завтра же.
Август, позволь заметить. Эдесса не находится на римской территории, она принадлежит царю Осроены. Конечно, он наш верный союзник, связан с нами клиентелльными обязательствами, но...
- Пусть это не беспокоит вас, - резко оборвал Каракалла, - Я решу вопрос с царем. Я вызову его к себе в Александрию, Антиохию или любое другое место, где он сможет меня застать. Вам же я повелеваю задержать царя, как только он ступит на римскую землю, и держать его под стражей в надежном месте до тех пор, пока война с Парфией не будет завершена нашей победой. Вам понятен мой приказ?
- Понятен! Будет исполнено, величайший!          
- Я также высылаю экспедицию в Армению под руководством Феокрита. Он принудит царя Армении к миру и дружбе, а заодно обеспечит наш северный фланг. Успех ждет нас, соратники, вне сомнения!

           Наконец, приближалось время, когда Каракалла смог бы приступить к главному делу своей жизни – завоеванию Востока, как то подобало истинному преемнику Александра Македонского, коим объявил себя император. Однако, перед этим Каракалла задумал кое-что еще.


1. Дакия — римская провинция на территории современной Румынии; единственная, расположенная к северу от Дуная.
2. Языги — кочевой народ сарматского происхождения, на территории современной Венгрии, к северу и востоку от Дуная.
3. Данувий — река Дунай.
4. Карпы — народ фракийского происхождения, живший в Прикарпатье. В IIIв. совершали мощные набеги на Римскую империю. В начале IVв. переселились на южный берег Дуная, перейдя в римское подданство, после чего в хрониках более не упоминаются.
5. Пирет — река Прут.      
6. Тирас — река Днестр.
7. Мезия — римская провинция в низовьях Дуная, на территории современных Болгарии и Румынии.
8. Фракия — римская провинция на территории современной Болгарии.
9. Адрианополь — город Эдирне (Турция); в римское время — один из крупнейших городов в балканских провинциях.
10. Геллеспонт — пролив Дарданеллы.
11. Наварх — капитан.
12. Трирема (триера) — парусно-гребное судно с тремя рядами весел.
13. Пропонтида — Мраморное море.
14. Вифиния — римская провинция на черноморском побережье современной Турции.
15. Азиарх — глава города в некоторых азиатских провинциях.
16. Эргастулы — помещения для содержания рабов.
17. Каппадокия — римская провинция на востоке современной Турции.
18. Римская армия делилась на легионы и вспомогательные формирования (ауксилии). Первоначально в легионах служили римские граждане, в ауксилиях — провинциалы. После эдикта Каракаллы 212г., давшего всем свободным жителям империи права римского гражданства, такое разделение армии стало чисто формальным.
19. Аннона — комплекс натуральных повинностей, возлагавшихся на население для обеспечения армии. 


Иллюстрация: римский легионер, начало IIIв. (реконструкция). В костюме (длинные рукава, штаны, сапоги) прослеживается начало постепенной варваризации римской армии, происходившей в этот период.