Языковая стихия в романе Н. Гайдука

                ЯЗЫКОВАЯ СТИХИЯ
                в романе Н.В. Гайдука «Сияние верхнего мира или Царь-Север»
                Исследовательская работа
                для Красноярского краевого форума «Молодежь и наука».

                ВВЕДЕНИЕ

             Мысль о главенствующей роли языка в  творческом процессе Иосифу Бродскому представлялась очень важной: «Диктат языка – это и есть то, что в просторечии именуется диктатом музы, на самом деле это не муза диктует вам, а язык, который существует у вас на определенном уровне помимо вашей воли». (Настигнуть утраченное время: Интервью Джона Глэда с И. Бродским // Время и мы. - М., Нью-Йорк, 1990, с. 287).  Именно язык, по его убеждению, первым отзывается на «новое звучание воздуха».
              Наш земляк Николай Гайдук остро почувствовал «звучание» своего  времени и в романе «Сияние верхнего мира или Царь-Север», вышедшем в 2005 году, откликнулся на него своей вдохновенной музой, показав  богатейшие эстетические возможности языка для отображения современной действительности.    Известный критик Валентин Курбатов в отзыве на его первую книгу «С любовью и нежностью» (1988 г.) отметил колоритный стиль молодого прозаика, мастерство  пейзажа,  когда «русское пространство дышит в словаре и в поступи фразы».3 По убеждению издателя и писателя Игоря Елисеева, Николай Гайдук на сегодняшний день является «одним из лучших писателей в России», а роман «Царь-Север» – «это настоящая русская классика».8 Высокого мнения о мастерстве писателя и Владимир Топоров (Москва): «…Что касается языка романа «Царь-Север», смело можно сказать: сегодня в отечественной литературе стало редкостью подобное буйство красок, роскошество запахов и словаря».8 В.П. Марин также отмечает «изобразительную мощь» писателя: «Николай Гайдук невиданно силён именно в этом, и на сегодня трудно найти ему равных в нашей литературе».4
           Тема данного исследования –  «языковая стихия» (выражение автора) романа «Царь-Север». Обращение к колоритному стилю красноярского писателя актуально в наше время, когда с тревогой отмечается повсеместное обеднение русского языка (особенно в выражении высоких чувств и мыслей), когда налицо угроза «языкового дальтонизма»,  утрата адекватного понимания всех тонкостей языка классических произведений.
            Итак, объектом нашего  исследования  является   язык  романа  Н.В. Гайдука  «Сияние верхнего мира или Царь-Север», а предметом исследования – стилистически окрашенная лексика и художественные средства выразительности. Выбор аспекта исследования обусловлен  тем, что ни в одном из имеющихся в нашем распоряжении отзывов нет собственно анализа словесной ткани романа (даже цитат), в чем мы видим новизну данной работы. Трудность исследования заключается в том, что, во-первых, для нас  это первое обращение к  прозе Н. Гайдука, во-вторых, его книги выходят малыми тиражами (это, как мы поняли,  участь всей современной литературы серьезного реалистического направления), в-третьих, произведение объемное (более 600 страниц).
Практическая значимость данной исследовательской работы – подготовка к читательской конференции по творчеству Н.В. Гайдука с участием писателя.            

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ

             Наш земляк Николай Викторович Гайдук – известный  в России и за рубежом поэт, прозаик, член Союза писателей России. «Золотой запас» стихов и прозы красноярского писателя составляют книги и сборники: «Калинушка-калина», «С любовью и нежностью», «Лирика», «Волхитка», «Святая грусть», «Царь-Север». В настоящее время идёт работа над собранием сочинений в семи томах. По оценкам критиков и почитателей, творчество красноярского писателя является ярким, самобытным, он «мастер высокого класса»4, что и стало решающим в выборе именно его произведения для углубленного анализа текста. Цель нашей исследовательской работы – выявление  художественных достоинств  языка романа Н.В.  Гайдука «Царь-Север».
После ознакомительного чтения произведения мы предположили (это наша гипотеза), что художественные средства выразительности в  данном произведении  в большей степени являются свидетельством  творческой индивидуальности автора. Для достижения цели исследования и подтверждения гипотезы были поставлены следующие задачи:
1) вычленить особенности художественного почерка писателя посредством знакомства с биографическими материалами и   критической литературой о его творчестве; 
2) выявить путем анализа текста произведения и оценить языковые особенности  художественной ткани романа «Царь-Север»;
3) сопоставить полученные результаты с оценками других исследователей языка этого романа  и сделать соответствующие выводы. 
            Методы исследования: теоретические - анализ критической литературы, классификация и систематизация языковых явлений, сравнительно-сопоставительный анализ; практические -  лингвостилистический анализ художественного текста. «Важнейшей целью лингвистического анализа, - считает Н.М. Шанский, -  является выявление и объяснение использованных в художественном тексте языковых фактов в их значении и употреблении, причем лишь постольку, поскольку они связаны с пониманием литературного произведения как такового». (Шанский Н.М. Художественный текст: форма и содержание. Лингвистический анализ художественного текста. – Л.: Просвещение, 1999, с. 6.)
Чтобы адекватно понять смысл произведения, оценить авторскую манеру письма, мы проследили жизненный и творческий путь Николая Гайдука. Об истоках его творчества узнали из нескольких интервью писателя, из его автобиографии, написанной для дома-музея В.П. Астафьева, что само по себе является  фактом признания его таланта.
            «Малая родина» писателя  - Алтай, тот самый родник с «хрусталь-водой», дающий ему вдохновение  всю жизнь. Родился Николай  Гайдук 26 января 1953 года в селе Яровом, недалеко от Славгорода. Детство и отрочество прошли в селе Волчиха Алтайского края. Троих детей мать воспитывала одна. В  четырнадцать лет «заклубилась пыль под башмаками; начались  бескрайние дороги по стране».2 Окончив медицинское училище, где начал писать стихи, работал сельским фельдшером в степном Алтае, «в местах весьма глухих, пропахших навозом, морозом, русской водкой и горячей кровью после драки с поножовщиной. А поверх всего… – пластался чудный дух весенней прелести, бродили под окошком туманы зацветающих полей, которые звенели перепёлками, манили за широкий синий окоём. В этой огромной тишине и скромной красоте полей с берёзовыми колками… начиналось вызревание лирической души».2 В сказочной поэме в прозе «Святая Грусть» есть такое размышление: «Казалось бы, откуда в душу деревенского ребёнка западает высокий небесный огонь, заставляющий не спать ночами, думку думать, и не простую думку – золотую. Звёзды, песни, ветра во Вселенной обжигают поэтическую душу. Это пламя великого Божьего дара!»5 
После армии поступил    в Алтайский государственный институт культуры, где осваивал  «высокое, звонкое русское слово».  Уроки мастерства «окрыляли душу и порождали дерзкую мечту – подняться до классического уровня». Работал режиссёром народного театра, директором Дома культуры. «Но литературные дела – стихи  и рассказы – всё крепче хватали меня за рукав… И чем дальше я двигался – по годам и дорогам – тем сильнее ощущал в груди горение божественных глаголов. Слишком силён был восторг от жизни вообще и от природы в частности», - пишет Н. Гайдук в своей автобиографии.2
«Восторг от жизни», «горение божественных глаголов», «высокий небесный огонь»,  обжигающее душу пламя творчества – всем этим щедро одарила Николая Гайдука родная алтайская земля. Еще одно, по признанию писателя, «спасение от всех  напастей»  – дороги по стране (Русский Север, Якутия, Таймыр, Красноярский край). В.П. Марин, наставник Гайдука по Алтайскому институту культуры, так объясняет это увлечение: «Дороги всегда звали его в путь, потому что у этого человека беспокойная душа и упрямый характер».4  Он хорошо знает Россию, так как проехал страну с запада на восток. Еще в молодости был очарован красотой и мощью природы Горного Алтая. Любовался суровой рекой Леной в Якутии и красотой озера Байкал, своим «горбом» осваивал Север. Так в судьбе у него появились легендарный Чуйский тракт, где он работал скотогоном,  Мурманский траловый флот, где «пахал» матросом, страна «Плотогония», когда от Ленска до арктической бухты Тикси «пришлось гонять огромные сосново-кедровые плоты».2 И в это же время эволюционным путем происходит обретение собственной творческой индивидуальности. Подобный путь в России прошел А.И. Куприн, на Западе – Джек Лондон.
«Энергичный, взрывной по характеру»4, Гайдук выдержал все испытания на прочность. Стало аксиомой, что пишущий человек, чтобы ему поверили, обязан многое пережить, испытать, перепробовать. Сам писатель из всех странствий извлек главное: «…Все эти дороги мне подарили море впечатлений, незабываемые встречи с людьми, с крепкими и яркими характерами. Именно там – на русских бесконечных дорогах – открылась мне великая душа народа, хранителя всех тех сокровищ, которые из века в век составляли и составляют основу самобытной, неповторимой нации».2
В 1988 году в Красноярске вышла первая книга прозы «С любовью и нежностью», предисловие к ней написал авторитетный критик В. Курбатов, поддержка которого сослужила  молодому писателю добрую службу: в 1989 году Н.В. Гайдук был принят в члены Союза писателей СССР, через два года  окончил Высшие литературные курсы в Москве. Много значили для начинающего автора встречи с Виктором Астафьевым, Валентином Распутиным, Юрием Кузнецовым, Владимиром Солоухиным, Глебом Горбовским, Анатолием Жигулиным и другими мастерами слова.
Красноярск пришелся по душе, привлек «лица не общим выраженьем».  Вообще «Сибирь – с её размахом, с её каменной твердью характера! – признается Н. Гайдук, – дала  мне силу и упорство для каторжной работы в жанре «многотонной» литературы».2  На всю жизнь он принял творческую установку Александра Вампилова: «Писать надо о том, от чего не спится по ночам».2 Новое литературное течение – неореализм, в русле которого работает Гайдук, – соединило в себе художественный опыт писателей-реалистов XIX века с постмодернистским мышлением человека конца XX века. Творчество писателей-неореалистов ориентировано на исследование социально-психологических и нравственных координат современной жизни. В поле их пристального внимания – душа конкретного «маленького человека», которая не менее сложна и загадочна, чем глобальные изменения эпохи.
Познакомившись с истоками таланта Н.В. Гайдука, с условиями формирования его личности, мировоззрения,  обратимся к особенностям  творческой палитры писателя. Валентин Курбатов признался, что знакомство с рукописью неизвестного молодого писателя начинал с предубеждением, но «читал книгу радостно и жадно, как отвыкший в теплых краях от хорошей зимы северянин дышит яблочно-крепким, весёлым свежим морозом – во всю грудь!» Отметил связь слова с пространством, когда «крепкое, здоровое русское пространство дышит в словаре и в поступи фразы», когда «тянет к ещё не истончённым рефлексией характерам, к уверенной стати и силе». «Пьянящая эта музыка простора и слова пронизывает и характеры повести – все очень живые, с убедительно и верно выдержанной интонацией, с той сразу определяющей человека «самостью»…» Критика поразило мастерство пейзажа, «вольного, широкого», по ритмическому рисунку близкого к поэзии.3
Стилевые особенности первой повести получили развитие в дальнейшем творчестве писателя. Между «Волхиткой» и романом «Царь-Север», вышедшим в 2005 году в  Ростове-на-Дону,  десять лет  упорного труда и поиска своей дороги, своей краски для слова, для фразы. 8 «Грандиозный роман», «выдающееся явление отечественной литературы»4 – такую высокую оценку  получил роман «Сияние верхнего мира или Царь-Север». На чем основаны эти утверждения? Одно из достоинств романа – «изобразительная мощь», богатство языка. Понимая, что между лингвостилистическим и литературоведческим  анализом текста существует  определенная разница, мы все-таки считаем необходимым предварить  свое исследование краткой общей характеристикой произведения, данной критиками и самим автором, что позволит устанавливать взаимосвязи и проводить  параллели  в поле всего романа.
             Главная тема романа «Царь-Север»,  ставшая традиционной для русской литературы последнего времени,  - человек  и природа. Мир естественный, мир живой беспощадно мстит людям за нарушение его законов. Вместе с природой неминуемо гибнет и сам человек. Если не физически, то духовно. Роману не случайно предшествует эпиграф из Екклесиаста о  вечных  основах жизни на Земле: «Род проходит и род приходит, а земля пребывает вовеки».
             Основную же идею, «внутреннюю суть, подводное течение авторской мысли»  один из рецензентов определил как  «поиски чистоты человеческой души, которая сегодня так необходима нам, задыхающимся в копоти и смраде современной одичавшей России».4 Читатель, сопереживая героям,  также проходит через очистительное горнило романа.
«Царь-Север», по определению самого автора, – роман в трёх книгах из рассказов и повестей (15 больших частей со своими заголовками, которые мы будем называть главами). Содержание романа многоплановое, но главные сюжетные линии близки друг другу: автор показывает, какими дорогами  герои романа – бывший тульский рабочий Антон Храбореев, летчик Абросим Мастаков, «порченный Афганом» Егор Зимогорин, питерский художник  Тиморей Дорогин - приходят на царственный Север за своей судьбой, как суровый край проверяет их на прочность, как через испытания неимоверно трудными и опасными условиями жизни они становятся  патриотами этой  земли.
Все три книги романа «Царь-Север» объединены одним главным действующим лицом, сквозным и конечным смыслом всего произведения. Антон Северьянович Храбореев – та Полярная звезда, тот небесный Кол, вокруг которого вращается все мироздание романа. Герой этот близок автору как по маршруту своих странствий, так и  по мировосприятию.    Читателю очень интересно следить за  поступками и судьбой «этого неугомонного и бесстрашного рыцаря и искателя  нашей полярной прародины Гипербореи».4
              В чем же заключается «изобразительная мощь» писателя в этом романе? Путем «медленного» (аналитического) чтения  с карандашом в руках пойдем вслед за автором и проведем самостоятельный анализ словесной ткани наиболее значимых, на наш взгляд, фрагментов первой книги романа,  оставляя «на полях» пометки о языковых явлениях, с помощью которых достигается образность и выразительность художественного текста. Логика нашего исследования: от того, «как» написано – к тому, «что» этим сказалось, от анализа к синтезу, к осмыслению целостной художественной системы произведения, в которой все элементы взаимосвязаны и взаимозависимы. Начнем с первой  главы под названием «Колдовское».
«Колдовское озеро околдовало парня с первого взгляда». («Околдовать» - в переносном значении – очаровать; «очаровать» - произвести неотразимое впечатление, пленить.)7 Под таким же впечатлением находится и читатель, словно умывшись «спозаранку» щедрыми «колдовскими росами», а вечером посидев у догорающего костерка, который «развалился грудой самородков». «И так хорошо на душе, так отрадно кругом – горло перехватывало редким нежным чувством». (Слово «отрада» имеет помету «высок.» – удовольствие, радость; «отрадный» – доставляющий отраду, приятный.)7 Природа показана глазами главного героя Антона Храбореева, что является важной составляющей характеристики персонажа художественного произведения. Что же радует душу парня? «В тишине было слышно, как бьется хрустальное сердечко родника…» (здесь «хрустальный» – в переносном значении – очень чистый, прозрачный), «Отраженные звезды на озерной воде распускались лилиями», «Ветер в липах изредка ворочался, поудобнее укладывался на ночь»,  «Солнце красный плавник горячо поднимало из глубины Колдовского». (Первозданная свежесть метафор, олицетворений обостряет читательское  внутреннее зрение, поэтому нельзя не согласиться с оценкой зачина произведения, данной В.П.  Мариным: «С первых слов, с первых предложений погружаешься в роман, как в целебный источник…» 4)
    Действие  романа начинается цветущим летом: «Редкие  дожди горстями сыпались – гасили золотистую жарынь». По отдельным приметам легко определяется время суток: утро («спозаранку»), вечер («Бодрящей прохладой потянуло от озера…»), ночь («вода сияла, убеленная месяцем»), снова утро («красный плавник» солнца).  Действительно, такое ощущение единения с миром не забывается, остается в душе навсегда: «Эти минуты позднее представлялись минутами счастья». (Нейтральное выражение «эти минуты» усиливается эмоциональным  – «минуты счастья», т.е. счастливые минуты.) Когда начнутся жизненные  испытания,  потери, он вспомнит о том времени, когда «мир казался краше и добрее». 
В отличие от красочных пейзажных зарисовок, автор скупо, стилизованным языком автобиографии или газетной информации,  с редкими вкраплениями образных средств,  знакомит читателя с Храбореем (так его для краткости звали окружающие), типичным представителем рабочего класса. (В дальнейшем мы еще не раз заметим такую  смену лирической интонации на обыденную, преимущественное использование нейтральной и сниженной  лексики при описании  «прозы жизни», что само по себе закономерно.) «Первую страницу трудовой своей биографии Антон Храборей накарябал в семнадцать лет», работая учеником токаря на машиностроительном заводе. «Крупный, дерзкий парень», в армии он служил в военно-воздушном десанте. «Заматеревший, веселый и отважный», Антон вернулся в Тулу. (Ироническое «накарябал» как бы «отменено» оценочными эпитетами,  положительно характеризующими  парня; диалектное слово «заматеревший» означает в данном случае «окрепший», а не «устаревший, закосневший», как  в «Толковом словаре живого великорусского языка» В.И. Даля. – М.: Русский язык, 1989, с. 601.) Женился. Кроме премудрости токаря, освоил мастерство строгальщика. Металлообработкой занимался. «Башковитый парень», он заочно поступил в политехнический, но вскоре бросил, т.к. увлекался охотой, рыбалкой, т.е. имел «слабину» (просторечное слово сниженной окраски).7 Это и станет определяющим в его дальнейшей жизни. «Наши пристрастия – это наша судьба», –  скажет в адрес Антона ректор института. («Пристрастие» - сильная склонность; «судьба» - здесь: будущее, то, что случится, произойдет (книжн.).)7
Отпив целебной родниковой воды, напитавшись бодрым духом озерной прохлады,  начал Антон строить дом на берегу Колдовского (с этого начинается роман) в полном соответствии с народными приметами.  Топор, к примеру, в самогонке замачивал, чтоб «звенел», весело «плескался в белой пене шумных щепок». (Развернутая метафора «плескался в белой пене щепок» отражает тему озера; слово «звенеть» и производные от него – одни из самых частотных в романе, что мы покажем дальше специальной подборкой слов.) «Молоденький месяц, накаляясь вдали, становился похожим на острое лезвие, вбитое в березовое облако, растущее на горизонте…» (Эта развернутая  метафора связана с темой того самого «веселого» топора – этот  прием Гайдук использует на протяжении всего романа, что можно считать индивидуально-авторским приемом.) Радостно, азартно работалось Антону этим «погожим  летом» на «пригожем местечке» у озера. Друзья говорили ему: «Ну и дурной же ты, Антоха, на работу!» (Энергетически насыщенные  эпитеты положительной окраски «веселый», «весело», «радостно», «азартно», передающие ритм  жизни Храборея,  не раз встретятся на первых страницах романа.)
«Дворец» получился «просторный, светлый», с «мировой» печкой,  резным крылечком, расписными наличниками, со ставнями с лебедями. (Все эти традиционные приметы хорошего русского дома символизируют достаток в избе, «совет да любовь».) Действительно, жили они с красавицей Марьей «как в сказке», сын  родился «синеглазый, кудрявый, на ангелочка похожий». (Все образные средства этого мини-сюжета – постоянные эпитеты народной словесности, сравнения,  обозначающие высшую степень счастья и красоты, - показывают  позитивное отношение автора-повествователя к миру  своего героя, который все делает правильно: построил дом, дал жизнь сыну…).
Зачин романа, по оценке В.П. Марина, звучит «потрясающе чудно, зримо   и звонко и  показывает  богатейший «развал» творческой палитры Н. Гайдука».4 В подтверждение этой оценки обратим внимание еще на два средства выразительности: на слова с уменьшительно-ласкательными  суффиксами: «костерок», «сердечко», «местечко», «пташки», «крылечко», создающих теплую атмосферу; на «простонародные» слова и выражения в авторском повествовании: «жарынь» (прост.), «спозаранку» (разг.), «погожее» (разг.), «рыба забубенная» (прост., в значении «отчаянная»), «увесистая роса» (разг.), «фырчала (прост.) машина», что можно рассматривать как близость автора к персонажу; на экспрессивную лексику, усиливающую эффект восприятия: «отгрохал (прост.) дом», «месяц весело скалился» (разг.), «соловей наяривал» (разг.), «дурной (прост.) на работу». Как видим, все средства хороши, если помогают читателю проникнуть в художественный мир произведения.
             Желание обеспечить семью любой ценой, «зашибить копейку», потому что «нищета заколебала», «с деньгами напряженка», превратилось у Храборея в настоящее наваждение. «Антоха жадным не был, нет. Просто родители свой век прожили в бедности, вот и хотелось ему – из грязи в князи вылезти, что-то доказать себе и людям». (Попутно заметим, что тире в этом предложении – авторский знак, с которым писатель обходится очень вольно, и зачастую его наличие  следует воспринимать как смысловой акцент на следующем за ним слове или выражении.) Начал браконьерничать: «воровскими темными ночами где-то мотался, вертелся вьюном на озерах, реках». Вскоре «шальные деньги» потекли к нему  «зазвонистыми ручейками». («Шальные деньги» (неодобр.) -  добытые без особого труда.)7 «Руки алчно потирал.  («Алчный» - жадный,  корыстолюбивый; «потирать руки» (разг.) - в переносном значении «испытывать удовлетворение, недобрую радость по поводу чего-нибудь».)7 Думал, вот, вот, еще чуток озолотится – и шабаш». (Это предложение – пример   несобственно прямой речи; в порядке комментария к слову «озолотится» так и просится  цепочка слов «золото – злато – зло», выстроенная одним из персонажей второй книги романа.) В глубине души Храборей осознавал: «Пора завязывать». Но – «не мог остановиться». «Рвал и метал, как чумной».
            Как видим, лексика изменилась, потому что изменилась жизнь героя: панибратское  «Антоха» рядом с   ироническим «из грязи в  князи вылезти», просторечное  «шабаш» усилено жаргонным выражением «пора завязывать» (в значении – порвать связи с преступным миром7). Из  прошлой жизни только  «зазвонистые ручейки», да и те «звенят» в переносном  смысле. Экспрессивные глаголы «зашибить» (прост., в значении «добыть,  заработать в большом количестве»),  «заколебала» (новообразование последних лет, т.к.  отсутствует в словаре  С.И. Ожегова), «рвал и метал» («рвать и метать» (разг.) – находиться  в сильном гневе, озлоблении) рядом со словом «чумной» (в словаре есть просторечное «чумовой» - шальной, одурелый)7 не могут не настораживать.  Из жизни Антона Храбореева ушла поэзия, ушло очарование миром, остались «шальные деньги».
            И случилось непоправимое: утонул осенним утром в Колдовском их первенец-ангелочек – недосмотрели. Ребенок, «очарованный ослепительным миром», доверившись «первому стеклу сияющего льда»,  «в небеса ушел по перволедку» вместе со своей любимой игрушкой – «полярной звездой»  и  надежным другом – белоснежным   плюшевым медвежонком по имени Северок. Храбореев закаменел, поседел в одну ночь. «Угрюмые люди» сетями «процеживали озеро, кровавое от всполохов», по берегам «трещали косматые костры». (Прием  антитезы: «мотался», «вертелся вьюном», «рвал и метал» и – «закаменел», поседел.) «Черная та, кошмарная ночь возле костров на озере жутко опалила Храбореева…(Глубина страданий!) До трагедии «глаза цвели васильками. Теперь – потемнели». (Та же стилистическая фигура: жизнь разделилась на «до» и «теперь».)
 «Хваленая» русская печь – «веселая, горячая душа» -  вдруг перестала тепло держать. (Ироничная оценка «хваленая» как упрек «мировой печке», из которой ушла душа.) Холодно и неуютно в доме. (Скорее всего, это сами хозяева не чувствуют тепла.) Часы остановились. Даже костер на берегу -  «чахлый»,  «похожий на скомканный цветок». (В романе еще много будет разных костров, но «косматые костры» после трагедии  и  безнадежный «чахлый» костер, «похожий на скомканный цветок», так и останутся  в нашей памяти символами какого-то вселенского горя.) Н. Гайдук главным условием любого художественного произведения  считает прежде всего глубочайшее эмоциональное  потрясение чувств и мыслей читателя 2, чего и достигает  в первой главе романа «Царь-Север».
Когда-то «веселый, отважный», «дерзкий», «дурной на работу»,  Храборей не находит в ней забвения: «Изматывал себя работой – не мог измотать». Зреет решение: «Надо уезжать!», «Нужно дергать!», «Отсюда надо сматываться!» (Императив отчаяния, когда в душе  «раскаленного горем» человека все выжжено, отсюда грубая, сниженная лексика - «дергать» (жарг.), «сматываться» (прост.)7.) Куда? – На Север! Тема Севера уже была пунктиром намечена в этой главе: мурманский дядя Никон подарил его сыну того самого белоснежного медвежонка и светящуюся всеми цветами радуги «полярную звезду». (В романе с «говорящими» собственными именами и фамилиями почему-то нет  имени мальчика. В любви рожденный мальчик не был предназначен для земной юдоли?) Полярная звезда станет символом новой жизни, ведь именно вокруг нее, если верить древнему мифу, вращается все наше мироздание. Чудная огненная звезда, вырвавшаяся со дна озера, спасет Антона  от отчаянной попытки свести счеты с жизнью. (Элементы фантастики в романе как знаки надежды, свидетельства Божьего промысла во всем  происходящем. Для отца мальчик  впоследствии  станет ангелом-спасителем  с символическим именем Царек-Северок.)
Для Храбореевых начинается «какое-то новое время». И настанет утро, когда жизнь в Антоне  проснется. Золотые купола церкви, примиряющие с судьбой слова священника о погибшем сыне, невинная душа которого не без Божьего промысла покинула землю, - и    «благодать» на душе. (Высокая лексика как показатель важности, значительности происходящего, как знак возрождения героя.) Он снова увидел мир добрым и красивым: «В туманах за озером зацветало неяркое солнце», «В глазах его подрагивали слезы, когда смотрел на теплую краюху ржаного солнца», «Зажмуриваясь, подолгу слушал хлебные колосья…» (Выделенные курсивом тропы возвращают нас к началу главы, к трепетному восприятию героем мира природы. И не случайно это происходит на рассвете.)
               Отъезд на Север оправдан внешней необходимостью: нужны деньги на лечение жены, чтобы еще были дети, чтобы жизнь продолжалась. «И только много позже он осознал, что полетел не за деньгами – за судьбой. Никто из нас не знает своей судьбы, и слезы горя могут стать слезами радости». (С одной стороны, деньги и  «слезы горя»,   с другой стороны  -  новая судьба и «слезы радости», слезы очищения.)
              Подведем  черту под нашими первыми наблюдениями над лексико-семантической стороной первой главы романа и использованными в ней изобразительно-выразительными средствами языка. Отметим основные художественные средства:
1) уместное использование пассивной в употреблении лексики: устаревших слов – архаизмов (очи озер) и историзмов (вотчина), в т.ч. старославянизмов («мирозданье», «благодать»), диалектных слов («всполохи», «обутрело», «раным-рано», «заматерел», «опадь», «подпалина», «зазнобило», «забухавшее» сердце), не только отражающих местный колорит, но и создающих особую доверительную интонацию;
2)  наличие фразеологизмов («совет да любовь», «рвал и метал», «из грязи в князи»); 
3) активное употребление в авторском повествовании  стилистически окрашенной лексики, в т.ч.   разговорной («спозаранку», «погожее» лето, «увесистая» роса, соловей «наяривал», месяц «скалился», «краюха» хлеба) и  просторечной лексики («жарынь», «забубенная», «слабина», «отгрохал» дом, «чуток», «измотать»), что можно рассматривать как близость автора к объекту изображения; психологически оправданное использование  слов  с отрицательной экспрессией («сграбастал», «проклятый», «шарахнула», «рехнуться», «замордованный», «нахлобучил», «обломал»);
4) наличие слов с суффиксами эмоциональной оценки («костерок», «сердечко», «местечко», «пташки», «крылечко»),  создающих уютную,  теплую атмосферу;
5) свежесть метафор,  олицетворений, сравнений в пейзажных зарисовках («хрустальное сердечко родника», «теплая краюха ржаного солнца», «дожди горстями сыпались» и др.);
6) поэтичность  эпитетов в описании дома, окружающей природы («веселая, горячая душа» русской печки, «тихое и чистое раздолье», «ослепительный мир», «дымчатая, сизая трава», «пригожее местечко»);
7) эмоциональность оценочных эпитетов, характеризующих героя («дерзкий», «отважный», «веселый», позже появится «рисковый»), энергетически насыщенные  эпитеты, передающие ритм  жизни Храборея  («весело», «радостно», «азартно»);
8)    активное использование  такой  стилистической  фигуры, как  антитеза («слезы горя» - «слезы радости»);
9) несобственно прямая речь, сближающая авторское повествование с внутренней речью героя («Думал, вот, вот, еще чуток озолотится – и шабаш».)
              Таким образом, благодаря богатой языковой «палитре» автора,  читатель с первых страниц романа погружается сначала в  атмосферу покоя и счастья, полной гармонии человека с миром, затем с потрясающей эмоциональной силой переживает горе Храборея, которое, по большому счету, стало  расплатой за измену себе, за приоритет материального над духовным. Автор  представил нам беспокойного героя с трудной судьбой, который сначала все делал правильно:  построил дом, дал жизнь сыну, а вот «дерево» не проросло. В финале главы он отправляется на Север в поисках нового содержания (смысла?) жизни.
               Итак, тема Севера со второй главы и до конца первой книги становится ведущей, что логично для романа с таким названием. Чтобы лучше ориентироваться во времени и пространстве последующих  глав, необходимо «расшифровать» некоторые мифологемы, дать мифологический комментарий.  Миф о прародине человечества Гиперборее относит нас на 15-30 тысяч лет до нашей эры. Гипербореи - по греческой мифологии - народ, любимый богами и  живший на Крайнем Севере, за «Бореем», в некоей блаженной стране. (Зурабова К.А., Сухачевский В.В. Мифы и предания. Античность и библейский мир. Популярный энциклопедический словарь. – М.: ТЕРРА, 1993, с. 80) «Гиберборейцы были солнцепоклонниками. Коло – одно из древних названий Солнца. Коло – Коляда – славянский языческий Бог. Кольский полуостров – вотчина этого древнего Солнечного божества. Здесь, на полуострове, сохранились иероглифы с изображением Солнца», - объясняет племяннику профессор Никанор Фотьянович Усольцев (кстати, популярная у нас в Приангарье фамилия), который еще в молодости «заболел» Гипербореей, ведет научные изыскания для подтверждения мифа, занимается загадками и тайнами Русского Севера. И весенний перелет птиц, направляющихся из теплых стран «к далекой своей прародине», он объясняет их  генетической памятью о том времени, когда на Севере было тепло и  «уютно», когда климат Арктики был мягким,  а Северный Ледовитый океан – теплым. Поистине, «Север – волшебник, Север – чародей, и в рукаве, и за душою у него – запасы великих чудес».1 (Чародей: 1) волшебник, колдун (устар.); 2) человек, который пленяет, производит неотразимое впечатление чем-нибудь (книжн.)7 «Очарованный ослепительным миром» мальчик, ушедший в небеса,  и  «Север-чародей» - не  случайная перекличка эпитетов из  однокоренных слов, такие переклички в романе -  тонкие связующие нити между временами и расстояниями.)
            Вторая глава первой книги имеет название «Ветер». «Ветер! Сильный ветер подхватил его! (Лексический повтор усиливает символичность слова «ветер», т.к. удвоение слова означает не механическое удвоение понятия, а другое, новое, усложненное содержание.) И понесло, помчало, покатило Антона Храборея по землям и водам Русского Севера». (Градация глаголов «понесло», «помчало», «покатило» создает почти физическое ощущение движения, а слово «покатило» вызывает зрительную ассоциацию с перекати-полем.)  Суровый этот край поначалу проявил к Храборееву  «свирепое гостеприимство». (Яркий авторский оксюморон подготавливает читателя к контрастам Севера.) «Проливные дожди нещадно полоскали Мурманск, хлестали тугими прутьями…» Но это не испугало Антона, Север, как ни странно, «приглянулся» ему. (Нельзя не оценить встречное, от героя, уютное словечко «приглянулся»: ничего общего с «нещадно полоскали», «хлестали тугими прутьями»). Не случайно (в романе ничего нет случайного, все взаимосвязано, как в жизни) на речном вокзале северного поселка Храборей слышит «дивный северный сказ» про какую-то могучую сказочную птицу-бурю, живущую на «море-океяне», которая  крыльями своими поднимает «сумасшедший ветер»,  он-то и зовется «бореем». (Легенда передается сказочно-былинным языком: «дивный сказ», «на море-океяне», «могучая птица-буря».) Ему пришелся по душе борей – северный бешеный ветер. (Вот и  расшифровка фамилии героя: по первому корню – «храбрый», по второму – «борей», т.е. северный ветер, да и отчество Северьянович – производное от слова «север».) Символична гибель голубка, расплющенного о бетонный столб бешеным ветром на глазах  у Антона. Он принимает вызов стихии:  «Давай! Давай! Посмотрим, кто -  кого!»
            В книге профессора Усольцева  Храборей позже найдет изображение родового древа, «растущего» из далекого прошлого. Оказалось, что его предки принимали участие в первых ледовых походах на Север. «Вот тебе и генетическая память! – удивился он.-  Душа моя, как птица, неспроста сюда летит». (Налицо признаки  поэтического стиля: инверсия («душа моя», «сюда летит»), сравнение («душа, как птица»), старославянизмы как приметы высокого стиля («древо», «древний», «божество»).)
География событий в главах «Ветер», «Божий промысел», «Царек-Северок» охватывает как  реальные территории (Русский Север, Якутия, Таймыр), так и фантастические («В гостях у Полярной звезды»). Маршрут странствий Антона Храбореева расписан во времени и пространстве, но на первых порах лишен ярких событий (несколько диалогов, два-три мимолетных происшествия, неизбежные для «самостийного» героя конфликты с начальством – и все). Происходят в основном изменения личностного и мировоззренческого характера, что не могло не отразиться на стиле письма.
 «Серые мокрые домики. Старая пристань. Якоря. Ржавые канаты – в локоть толщиной. Деревянное здание речного вокзала». (Лаконичная картина из назывных предложений; определения одного порядка –  «серые», «мокрые», «старое», «ржавые» – отражают мрачную действительность.) «Волны раззявили пасть…» (Метафора, создающая образ агрессивного дикого Севера.) Но именно здесь наш герой «с мальчишеским задором и отчаянием» бросит вызов северной стихии: «Храборей, кажется, давно уже подспудно искал для души нечто подобное, чтобы почувствовать себя крепким мужиком». («Подспудный» – находящийся под спудом, запрятанный, скрытый;7 в одном человеке живут отчаянный мальчишка и «крепкий мужик».) Сначала Русская Лапландия у берегов Ледовитого океана, рыбацкая артель, «затерявшаяся» у черта на куличках -  в  дремучей,  непролазной  северной тайге. (Фразеологизм «у черта на куличках» и какие-то стертые эпитеты как отражение психологического противостояния героя: кто – кого?) Через полгода в Архангельской области «вкалывал» на островах, реках, рыбу ловил, древесину сплавлял. (Экспрессивный глагол «вкалывал» («вкалывать» (прост.) – работать много и трудно)7 - характерная примета того времени, когда Север  привлекал не только романтиков, бродяг, поэтов, искателей приключений, но и любителей «длинного советского рубля».) Здесь уже происходят духовные приращения: «За три года странствий Храборей посетил много прекрасных и печальных уголков Русского Севера. И сердце Антохи  обжигалось диковинным чувством родства». (В  данном фрагменте используются традиционные поэтические эпитеты: прекрасные и печальные уголки,   загадочная даль, диковинное чувство, что свидетельствует не только о владении автором богатствами образной системы русского языка, но и о духовном «врастании» героя в это пространство.)  От противостояния – к  «чувству родства»:  «Как будто он здесь жил когда-то. Как будто здесь – его далекая прародина». (Параллелизм синтаксических конструкций: «как будто… здесь…», «как будто здесь…» - мысленное возвращение героя к этому важному для него открытию.)
            На какое-то время Храборей приезжал  на родину, но «опять душа зудела и звенела, звала в дорогу». («Зудеть» (перен., прост.) – о непреодолимом желании делать что-нибудь.)7 И Храбореев стал догадываться: дело не в деньгах. Можно было устроиться в Туле на «прекрасное местечко» (более популярным было выражение «теплое местечко») - предел мечтаний для большинства обывателей в период застоя. «При окладе, при власти. При теплом унитазе. Отказался. Поехал на Север…» (Парцелляция – одна из наиболее употребительных стилистических фигур в прозе Н. Гайдука – экспрессивный синтаксический прием, когда предложение интонационно делится на отрезки, графически оформленные как самостоятельные предложения. Такое деление усиливает смысл каждого из отрезков и в данном случае интонационно приближает конструкцию к устной разговорной речи.) 
Храбореев на втором витке своих северных скитаний «рванул» в Якутию, сначала к нефтяникам, потом к газовикам. («Рвануть» (разг.) означает «резко тронуться с места».)7 «Антоха полюбил якутский дикий Север. Буровые вышки, забурившиеся в недра вечной мерзлоты. (Лексические повторы однокоренных слов в одном предложении у Гайдука чаще не просто игра слов типа «газовики «газовали», а усиление образности, экспрессии: «Колдовское… околдовало», «остепенился – обрел ученую степень», «изматывал себя работой – не мог измотать», «буровые вышки,  забурившиеся…», «крещенские морозы «крещали».)  Его поразили фантастические факелы, бесконечно греющие стылое небо, чтобы оно, «не дай Бог, не лопнуло, не треснуло по швам», как объяснил один электросварщик. Здесь он по-настоящему «заматерел», его зауважали мужики за то,  что начальству «шнурки не завязывал», стали звать по имени-отчеству. Произошла переоценка ценностей: «И речь теперь уже – не о деньгах. О душе. О крепости духа». (Хотел почувствовать себя «крепким мужиком», самоутвердиться – теперь речь «о крепости духа»;  повторяется антитеза: деньги – душа, дух, материальное и духовное, только на этот раз ценностью становятся душа, сила духа.) Хорошо сказал племяннику о преходящей страсти к деньгам  бессребреник Усольцев: «Это пройдет. Как золотуха». (Афористичных выражений немало разбросано по роману.)
             Для наблюдений над языковыми особенностями  романа эти  краткие «путевые» заметки о северной Одиссее самые трудные (особенно про Якутию), так как перенасыщены разговорной и просторечной лексикой, бранными словами и оборотами, жаргонизмами, что характерно для стиля общения   в  мужских коллективах, занятых тяжелым физическим трудом. Да и авторская речь здесь вплотную сливается с речью персонажей (эту особенность языка романа мы уже отмечали): водчонкой душу баловал, голова чугунела,  дурик с зонтиком, легковушка свернула железное рыло, здоровяк языкастый, нефтяники заржали, дал «в пятак» (ударил в лицо), «дрова» (бутылки), засандалит (выпьет), «сквасился». В качестве примера экспрессивной речи  персонажей приведем, естественно, только некоторые «крутые» слова и выражения из главы «Ветер»: чердак (голова), бугор (бригадир), «до фени и до фонаря» (нипочем, все равно), замшелый фраер, дурило, убери пушку и др. Вся эта стилистически сниженная лексика воспринимается как досадная неизбежность, без чего, видимо, невозможно воспроизвести «необработанную реальность». Разговорная и просторечная лексика в речи самого Антона («башка», «брюхо», «смотаться», «брешут», «фраер», «к чертовой матери»)  и в авторском повествовании о нем встречается с самого начала романа («накарябал» (нет в словарях) первую страницу биографии», «башковитый  (прост.) парень», «закадычные (разг.) друзья», «куролесил» (прост.), «кантовался» в балках, вагончиках, письма «царапал», «рваный» рубль, «балагурил», казался «тертым», строил из себя «прожженного пижона». Подобная «первобытная языковая стихия», к сожалению, окружает нас каждый день, и уже хотелось бы обработанной мастером «изящной словесности».
            Автор, делаем вывод, верен правде жизни, т.к. с самого начала было ясно, что Храбореев из простых людей, которые, как говорится, «институтов не кончали». Антон сам  как-то признался, что не всегда понимает «заумный» язык «остепенившегося» дяди Никанора, и в то же время, к нашему удивлению, приводит на память строки близкого ему по духу стихотворения Н. Рубцова («Я сильный был, но ветер был сильней, И я нигде не мог остановиться!»), что как-то противоречит одно другому. (Но именно с Храбореем связаны многие явные и скрытые цитаты.)               
И вот отдушина – «озорная» весна под Тулой, дорога  в деревню к родителям, «одетая цветастыми шелками». Ветер «весело тревожит, баламутит»,   «соловьи горстями рассыпают серебро в садах и рощах». Это вам не северная весенняя погодка, которая «крутит, вертит, сама не знает, чего ей надо, как беременная баба». Антон «слушал землю и небо. Смотрел. Даже не смотрел, а – созерцал». (Еще одно качественное приращение: в нем проснулся философ.) «После морозной, метельной жизни «на северах» он совершенно иначе стал воспринимать природу.  Радовался каждой букашке. Умиляла каждая былинка и росинка. Север как будто содрал с него старую шкуру – дубленую, и теперь он жизнь воспринимал оголенными нервами». (Традиционно считалось, что человек в суровых условиях грубеет, а здесь случилось обратное: «старая шкура» обид и упреков судьбе сползла, обнажив  чуткую человеческую  душу.)
Марья удивлялась переменам в его характере: «Какой-то он…как ветер. Вольный. Шумный. Как ребенок, радуется первому цветку. Наверно, так и надо. А мы привыкли, мало ценим то, что рядом». Все было в радость ему: лопата, картошка, скворцы, в развалку шагающие по огороду в поисках  червей. «После огорода – баня. Святое дело. Азартно рубил дрова, неторопливо, вдумчиво таскал речную воду. Долго вслушивался в то, что своим красным языком рассказывала ему печка. Блаженно нюхал банный веник, наслаждаясь ароматом березы». Север научил его любить простые житейские вещи, по которым «истосковалась душенька», поэтому «азартно рубил дрова», «вдумчиво таскал речную воду», «блаженно нюхал банный веник».
Размяк на родине душой: «Надоело на вечной мерзлоте зубами клацать!» Но когда опять подступила тоска, Храбореев  понял, что ему «Север душу отравил – свободой, волей и чем-то еще, что до конца не разгадано». (Градация в привязанности к Северу: сначала было «приглянулся», «пришелся по душе», теперь – «душу отравил».) «И вслед за вольными птицами, чья перелетная душа – да и не только птичья! – помнит о сказочном Севере, грустит о нем, тоскует и постоянно стремится к далекой своей прародине, навсегда затерявшейся в чистых снегах…», он снова  расправляет свои крылья.  («Перелетная душа» – метафорическая характеристика ставшего вольной птицей Северьяновича.)
          Современный заполярный город Норильск со  своим «царским норовом». Глазами Храбореева мы видим не только великолепие северного сияния, но и то, как от дыма и копоти норильского завода-Молоха, сгубившего все вокруг, «яркие звезды зажмурились». (Молох – согласно Библии – божество, которому приносились человеческие жертвы; в переносном смысле – страшная, ненасытная сила, требующая человеческих жертв. (Советский энциклопедический словарь. - М.: Советская энциклопедия, 1987, с. 834)  Великолепный мастер пейзажа, в чем мы уже успели убедиться, Н. Гайдук создает какую-то апокалиптическую картину искаженного мира: «И посинел мертвецки, почернел огрызок ущербной луны, еще недавно криворото скалившейся над вершиной Медвежьей горы, горбато взгромоздившейся над городом».  («Мертвецки посинел», «огрызок ущербной луны», «криворото скалившийся», «горбато взгромоздившейся» – нанизывание отрицательно заряженных тропов психологически уже подготовило читателя  к последующему: «замкнутый круг», «заунывное однообразие», «скрипя зубами».)
             В ограниченном  пространстве небольшого города Храборею тесно: «этот замкнутый круг – дом, завод, и снова дом, завод – выматывал заунывным однообразием. Приходилось жить, скрипя зубами. Каждый день давался на преодолении, на характере». И, как следствие, русская хандра  – русский запой – поиски спасения из этого состояния. «Что надо, черт возьми? Отличная квартирка. Светлая, теплая. И обстановка – не  хуже, чем у людей. И деньги лежат на книжке… Что надо-то? – спрашивал себя Храборей. И отвечал: - Воли! Воли надо!» (На одной чаше весов «квартирка», обстановка, деньги на книжке, на другой – воля. По Бальмонту, воля – самое русское слово, здесь оно употреблено в значении «свобода в проявлении чего-нибудь».) Жене, той самой красавице Марье, с которой когда-то жили, «как в сказке», он скажет грубо: «Ты что буровишь?» По отношению к ней же (несобственно прямая речь): чуть со стула «не хряпнулась». (Диалектные слова «буровишь», «хряпнулась», встречающиеся, кстати, и в речи коренных ангарцев,  в этом контексте звучат крайне грубо.) Как в богатстве, так и в бедности речи отражается внутреннее содержание  человека: любовь к Марье Север постепенно  «остудил»,  пустоту в душе Северьянович стал заполнять книгами. Читал запоем, как и все, что он делал в своей жизни. («Запоем» – (перен., разг.)  –  сразу в  большом количестве.)7
  Все-таки вырвался на свободу: с  артелью  рыбаков  два года «куролесил» по Крайнему Северу.  И «душа наконец-то обрела желанную жгучую волю – среди безбрежного полярного пространства, диковато дивного хоть летом, хоть зимой». (Высокая лексика: «созерцал», «божья благодать», «странствия», «обрел желанную волю», «дивный», «небеса», «безбрежное пространство» –  свидетельство значимости происходящего, знак восхождения героя к себе настоящему.)  Он находит главную идею своей жизни – Гиперборею. «Что это? Ребячество? Взрослый мужчина, закаленный Севером, согревает душу мечтой, мифом, заражается ею от своего дяди-профессора. «Как много прекрасного и любопытного рядом, - думал Северьянович. – А мужики уткнулись в водку, точно свиньи в корыто, эх, люди, люди, жалко вас». (Сравнение «точно  свиньи» – уже полное отречение от хандры, от себя потерянного. Да и внутренние монологи – новое, что появилось в Антоне Храборееве.)
  Остановим свое внимание еще на двух важных, на наш взгляд, эпизодах первой книги, наиболее полно отражающих стиль Н. Гайдука. Глава с дикой «охотой» на оленей, которая не случайно называется «Путешествие к сердцу»,  вызывает потрясение. Храбореев, впервые участвуя в этой бойне, «душу в дальний угол загонял, чтоб она, зараза, не мешала работе». Стрелял до тех пор, пока в мозгах не помутилось.  В романе много «кровавого» (этот тревожный эпитет, как мы помним,  создает впечатляющий художественный образ «кровавых всполохов» в той  «черной кошмарной» ночи), но в этой главе «крови» через край: «кровавая капля встающего солнца», «темная кровь ударила фонтаном по моторке и конопушками покрасила хищную харю стрелка» (рядом «конопушки» и «хищная харя»), «побуревшая от крови река», «вода под бортом оказалась красная – все равно что кровью умываться»,  «окровавленная заря»и т.п.. («Потрясение такое, что невольно приходится закрыть книгу и отодвинуть, уйти куда-нибудь и передохнуть, успокоиться…» – пишет об эмоциональном воздействии этой главы В.П Марин.)4 Раздавленный пережитым, наш герой уйдет из бригады заготовителей. Долго снилась потом ему «смертоубийственная река», стадо оленей и осиротевший олененок, кружащий по кровавой реке, с мокрыми слезами-звездами в  глазах.  (Здесь уместно процитировать высказывание Эрнеста Хемингуэя, приведенное в романе по другому поводу: «Как там, у дяди Хэма? Человек – не бог весть что рядом с замечательными зверями и птицами…») Северьянович, став охотником-промысловиком, никогда больше не будет стрелять в оленей. 
                Второй эпизод скорее символический. «Ничего не боялся в жизни Храборей, кроме тонкого прозрачного льда». (И читатель знает почему.)  Однажды, спустившись в аквамариновую майну  во льду, он замер перед трехметровой толщей его, не только увидев голубые хрусталики, но и  почувствовав «могильный морок» мерзлого озера. (Майна - в данном случае спуск вниз, «морок» // мрак.)  От нахлынувших воспоминаний не смог дальше колоть лед. Артельщики не поняли его смятения, один грубо пошутил, все «зареготали»  – в ответ тупая ярость: взорвался, кинулся  на «шутника» с кулаками наперевес, метнул вслед пешню. (Пешня – род лома для пробивания льда.)7 Бригадир-бугай «заломил салазки» (жаргонизм) Северьяновичу, на него навалились. Тот  раскидал пятерых мужиков, точно котят. Взял в руки пешню – и никто уже не решился приблизиться. Струсили. (Экспрессивный словесный ряд мини-эпизода: могильный морок – зареготали – взорвался, кинулся – заломил салазки – раскидал, точно котят – струсили – свидетельствует не только о готовности Храборея постоять за себя, но и о том, что он никому не  позволит лезть в душу грязными языками.) Ушел куда глаза глядят, пока не уперся в скалу. Что спасло от разрушительного отчаяния? «На черной голой скале (это сейчас и о нем!) заметил торчащий из трещины стебель незнакомого засохшего цветка, обряженного мохнатой изморозью. Остывая от сокрушительной ярости, он рассматривал мерзлый цветок». (Голая черная скала и пробившийся сквозь камень цветок. Даже засохший и мерзлый,  он своим мужеством помогает человеку выжить, выстоять, не озлобиться на весь белый свет.)       
        «Никто и никогда до Николая Гайдука не поднимал северную природу до такой поистине космической высоты – её поэтическое осмысление и выражение нигде ещё так ярко и полно не находило себя. Другого такого примера в сегодняшнем российском литературном процессе просто не существует. И Рокуэл Кент в живописи, и Джек Лондон, и Виктор Астафьев («Сон о белых горах») в литературе – все они выглядят гораздо прозрачнее по сравнению с необыкновенной и могучей словесной  живописью Николая Гайдука. В романе есть такие страницы, которые можно перечитывать без конца.  Для создания такого полотна мало одного художественного дара, знания жизни и творческого опыта. Это мог сделать только человек, прошедший через горнило Севера, испытавший всё происходящее на собственной шкуре, не раз – лицом к лицу – встречавшийся с великой, обледенелой Гипербореей. И кажется, что для автора нет ничего дороже и прекрасней этих – почти сказочных – северных видений и пейзажей с пургою, лютыми морозами, радужным сиянием, вековой тайгой; всем живым миром», - убедительно пишет В.П.. Марин.4
              В Норильске от полярного летчика Абросима Мастакова (станет героем второй книги)  Храборей услышит историю про чудесное спасение во время страшной грозы:  путеводная шаровая молния привела самолет на Полярную звезду, во владения Царь-Севера. (Разгадка названия романа?) Здесь  летчик встретил  голубоглазого мальчика по имени Царек-Северок и ручного медвежонка с надорванным левым ухом. По реакции Храборея («озверел») летчик понял, что этой сказкой зацепил «какую-то больную струнку в душе соседа». А Северьянович поверил в сказку и  понял, где искать погибшего сына: «У меня ведь кровиночка родная живет на Полярной звезде». («Кровиночка родная» – что-то из женского плача, причитания.) Мечтательно смотрел за окно, где еще  минуту назад бушевала пурга, а теперь, как привет с Полярной звезды,  «небеса над    тундрой полыхали радужным сиянием».  «При этом глаза у него золотились какими-то сумасбродными звездами…» («Звездная» тема, «звездный» мальчик – явная параллель с «Маленьким принцем» Антуана  де Сент-Экзюпери, и благодаря этой ассоциации происходит расширение культурного пространства романа.) «Водоворот авторской фантазии завораживает тебя, неудержимо влечёт  за собой, и ты не просто плывешь – ты летишь через пороги, отмели и  перекаты. А то вдруг поднимаешься в небесную синь над изумрудным снежным простором – навстречу фантасмагорически алому сиянию Севера. Такова неодолимая сила колдовской авторской стихии» (В.П. Марин). 4
К концу первой книги Дед-Борей, так его теперь зовут, становится настоящим северным человеком, наконец-то обретает покой в душе. «Покой. Первозданный, глубокий покой. Красота». (Односоставные назывные предложения останавливают наше  внимание, лаконично фиксируя еще один этап в  эволюционном развитии героя. Было: «ветер», «как ветер», «вольный», «шумный», «жгучая воля» – теперь: «покой», «первозданный, глубокий покой».)  «К такому большому покою – к таежному или тундровому одиночеству – каждый охотник приходит своей дорогой. Кто-то откликается на вечный зов Природы. Кто-то ищет философского уединения. Кому-то независимость нужна». (По смыслу предполагается  выбор чего-то одного из трех вариантов, но мы понимаем, что Дед-Борей обрел все сразу: и единение с природой, и возможность философствовать наедине с самим собой, и желанную волю.) «Характер его, мировоззрение поразительно изменились за годы затворничества. Изменились в лучшую сторону. Храбореев много передумал в  тишине,  много  перечитал, многое в себе пересмотрел». (Параллелизм синтаксических конструкций как усиление утверждения.)  Теперь уже о нем ходят легенды, что он очень везучий, потому что кто-то ему помогает в трудных ситуациях, невидимую руку ему протягивает. Про таких людей в Сибири говорят – «слово» знает». «Только все же здесь – в  случае с Дедом-Бореем – было что-то другое, гораздо глубже и потаеннее суеверного «слова». Что? Э, дорогой товарищ, кабы знать! Народ говорил про какого-то Царька-Северка, да мало ли сказок гуляет в устах озорного русского народа…» (Несобственно прямая речь.)
          Но Дед-Борей и сам еще в силе:  «Мужчина, если настоящий, сам должен приходить на помощь, а не звать и уж тем более не уповать на чудо; оно сегодня есть, а завтра… Надо надеяться лишь на себя». (Уповать (устар.) – иметь упование, надеяться.)7 Таковы его правила выживания, его максимы, которые он   передает своему сыну, еще не знающему об их родстве. А свяжут их  судьбы два валдайских колокольчика.   
          Символичны в романе ветер-борей, розовая чайка, перелетные птицы,   валдайский колокольчик, который Храборей носит за пазухой в память о «задушевной» Любушке Дорогиной («говорящие» имя и фамилия: любовь, дорогая, дорога, которая их разлучила).  Не раз ему снился удивительный сон про «золотистый колокольчик», который «не звенит, а смеется – беззаботным зазвонистым смехом синеглазого мальчика». И предчувствие о синеглазом мальчике не обмануло его: в лице Тиморея (Тимофея) Дорогина судьба вернет ему сына, о чем мы узнаем из главы «Царек-Северок» первой книги романа.
«Звонкий» мир произведения проиллюстрируем нашей подборкой слов с корнем «звон»: зазвонистый смех, душа звенела, звонкий смех, цветок позванивает, звенела погодка, зазвеневшая леска, ясно до звона, позванивали колокольчики, птица позванивала, топор звенел, звенящая струна в душе, звенящее затишье, звенела даль, зазвенело в голове и др. Такая же подборка сделана из слов корня «золото»: много «золотого» и «золотистого» в тексте романа.
Погрузившись в художественный мир «северных» глав первой книги, которую по форме и содержанию можно считать законченным произведением,  мы по ходу продолжали делать заметки «на полях»: 1) обратили внимание на выразительность лексических повторов, роль фразеологизмов, функцию разговорной и просторечной лексики в тексте, постоянные эпитеты, высокую лексику, яркий оксюморон; 2) отметили художественные возможности таких стилистических фигур, как инверсия, парцелляция, параллелизм синтаксических конструкций, градация, стилистический эффект номинативных и неполных предложений; 3)  оценили такие художественные приемы, как несобственно прямая речь в повествовании, внутренние монологи как средство психологической характеристики героя, афористичность высказываний; 4) художественное пространство романа расширяют ассоциации с другими, тематически близкими произведениями, прямое и косвенное цитирование,  элементы фантастики, символические образы, мифологемы; 5)  в «норильских» главах много публицистики, разностилевой лексики, что осталось за пределами данной работы.
           Следуя  той же методике лингвостилистического анализа, мы рассмотрели тексты второй и третьей книг романа, оформив выписки в виде таблиц (объемом более 50 страниц печатного текста),  иллюстрирующих наиболее употребительные для автора изобразительно-выразительные и лексические языковые средства. Достаточно подробно изложив ход исследования «языковой стихии» первой книги романа «Царь-Север», дальнейшую работу из-за ограничения в объеме представляем в свернутом виде. На этапе систематизации  отобранного материала  в рамках наметившейся классификации трудность состояла не только в обилии материала, но и в необходимости разграничения  традиционных для классической русской прозы художественных средств  и индивидуально-авторских, что важно было сделать для проверки нашей гипотезы. Тезисно изложим  результаты исследования.
I. Лексические средства. Известно, что в системе образных средств языка лексика занимает центральное место. В романе широко используется стилистически окрашенная (эмоционально-экспрессивная) лексика.
1.1. Устаревшие слова в тексте выполняют стилистическую функцию, используются автором для создания колорита древности при изображении старины:  вотчина (историзм),  очи озер, в устах народа, уповать (архаизмы). Писатель активно использует фонетические архаизмы: норов, злато, древо (полногласные/неполногласные сочетания звуков); словообразовательные архаизмы: рыбарь, небеса, чудеса; лексические архаизмы: божество, создание, благодать, промысел, созерцал. Старославянизмы – источник возвышенного звучания речи, высокая лексика необходима автору, когда с героем происходит что-то важное, значительное: Вселенная, священник, Божество, родовое древо, созерцал, божий промысел, божья благодать, небесное создание и др. В предложении «Помнит охотник свою первую подстреленную птицу казарку…» одновременное использование высокой и сниженной лексики выступает как средство выражения авторской позиции: «рухнуло небесное создание», «бултыхаясь скомканной тряпкой».
1.2. Писатель искусно использует выразительные диалектизмы, чтобы показать особенности речи героев, отразить местный колорит при описании быта, даёт живые краски в создании образа человека из народа, в некоторых случаях диалектизмы помогают проникнуть в психологию героя. Например, став Дедом-Бореем, бывший туляк употребляет в речи диалектные слова как довесок к своим мудрым мыслям (нельзя собаку забижать, чего спужался и др.). Писатель в их употреблении соблюдает чувство меры, причем смысл диалектизмов в большинстве своем ясен из контекста: мурава, заветерье, свечерело,  туман пластался, не позарился, стеклина, привада для рыбы, засмурел, рассупониться, листвяжина, зачертомелило. Для подтверждения  диалектного происхождения этих слов мы обращались к  словарю В.И. Даля, использовали словарь местного ангарского говора, в котором обнаружили  такие слова из романа: колобродить, погуторить, брезг, морок, саданул, свербеть, пешня, всполох (зарница), потрафить, обрыбился, прочухались, подпалина и др.
1.3. Стилистическая роль неологизмов – создание яркого образа, индивидуально-авторская лексика отличается от обычных наименований первозданной свежестью, необычным соединением корней, суффиксов, приставок: первоснежье, предзимье, снеговье, крутояр, ветровал,  тонколедица, раноутренний, шишкоягода, морозы крещали, перволедок. выструнивали и др. Такие слова нередко более емки по смыслу и даже могут вызвать улыбку (натюрморды в значении портреты).
1.4. В романе представлены все стили речи, если этого требует объект изображения:  а) книжные: научный – изыскания о Гиперборее, история символа «свастика», этнографические сведения; официально-деловой – судебные разбирательства из-за костра из денежных купюр («вшивые бумажки»);  публицистический (шире) – митинговая стихия в перестроечное время, статьи Зимогора о браконьерах; б) разговорный стиль (очень широко).
              Употребление разговорной и просторечной лексики активно иллюстрировалось выше, можно добавлять еще и еще: раздухарился,  шибко дорогой, натарахтела (про жену),  нехитрый скарб, причандалы, малевать, наседал на каких-то людей, шебутная вертушка (вертолет), свежачок, брезентуха, дьявол их забодай, шабаркнулся о камень, кабы знать. Немало в романе сниженной лексики, в том числе и бранных выражений, что является настоящей «языковой болезнью» нашего времени. Обилие таких слов и выражений можно объяснить объективными причинами: на север вербовали людей для грубой работы (например, убой оленей) и соответственным был контингент.  Многие прошли «зону», отсюда речь, насыщенная и перенасыщенная жаргонизмами (покемарим,   наделали шороху,  темнишь, помаракуем, зашибись, кранты, стебанул (выпил), потрафило (польстило), не борзей, упекли, хана, проколбасил по берегу, замшелый фраер, козел и др.). Такова реальность: «В рабочей среде да на Севере матерками крепкими зачастую греются, как крепким чаем».  И если язык – душа народа, то что-то с этой душой не так.
1.5. Народные поэтические выражения при передаче мифов, сказов, легенд. Фольклорные выражения не просто украшают текст, а согревают его, что следует считать высшим достижением выразительности:  кровиночка родная, малахитовая мурава, истосковалась душенька, на море-океяне и др.
1.6. Фразеологизмы – устойчивые сочетания слов, значения которых истолковываются подобно значению одного слова (выписано более двухсот фразеологизмов всех стилей и источников  происхождения): война план покажет, ничто не вечно под луной,  глухо как в танке,  мать родная не узнает,  зуб на него точил, был на взводе; старо, как мир, быстрее молнии. Избыток фразеологизмов делает речь какой-то заданной, а хочется живого слова.
II. Тропы  – слова, используемые писателем в переносном значении. Тропы нужны художнику слова для наглядности изображения тех или иных предметов, явлений, особенно активно используются они  писателем в пейзажных зарисовках, помогают изобразить портрет человека, усиливают выразительность речи: «Туман пластался, серой паклей конопатил перевалы и ущелья…», «лебеди выструнивали шеи»; «солнечные зайцы вприпрыжку побежали по тундре...»; «город еще спал и сладко нежился в предутренней прохладе…», «река вылизывает камни», «скоро закроются огромные очи озер».
2.1. Сравнения – образные выражения, основанные на сопоставлении двух предметов, – являются одними из самых сильных средств изобразительности: «В тундре весна смотрелась – как невеста в белом…»;  «Душа летела птицей, веселой вольной птицей»; птица казаруха - «доверчивая, как дитя»; «Тихий ясный вечер наклонился над озером – словно отлитый из голубоватого хрусталя»; «Утром – после ночного снегопада – в избушке так посветлело, будто свечки в изголовье засветили»; «Дождь налетел петухом, застучал по стеклине…»; «В избушке «труба волчицей взвыла на мгновение и захлебнулась»;  «Медведь-река на порогах и перекатах ревела раненым зверем, с боку на бок валяющим пудовые камни»; «Смелое, крепкое сердце, как медвежьей лапой, защемило горячим предчувствием»;  «Снег хрупок и нежен, как жизнь человеческая»; «румянец помидором созревал», «глаза искрили звездочками»; «Солнце, точно огромный тульский самовар…», «Лентами распускались ручьи».  «Спелое солнце арбузной мякотью выкатывалось из-за горы», «Озера, похожие на голубые, широко раскрытые глаза»; «Сумрак выползал косматым зверем», «Лежат калачи – большие чистые грузди» и т.д.
2.2. Метафоры  (перенос названия с одного предмета на другой на основании их сходства) – одно из самых употребительных образных средств Н. Гайдука (выписано более пятисот самых ярких метафор, встреченных нами впервые): «Алмазом чистейшей воды заповедное озеро покоилось в горной расселине – в гигантских каменных ладонях»; «Стеклянный» вечер вдребезги рассыпался»; «В полосатую штанину, висящую на длинном шесте аэропорта, ветер ногу просунул»; «Полярные маки, цыплятами желтевшие среди лохмотьев снега…»; «Посиневшая пухлая беременная река…», туманный пух, шершавые языки ветров.
2.3. Эпитеты – художественные определения. Изобразительные эпитеты в романе живо и наглядно рисуют предметы и действия, дают нам возможность увидеть их такими, какими их видел писатель, создавая произведение. Активно используются эмоциональные эпитеты, передающие чувства, настроения автора. И, конечно, метафорические эпитеты, выраженные словами, выступающими в переносных значениях,  и выполняющие в речи особенно яркую, изобразительную функцию:  грандиозный Тайгаыр (озеро), матерые мудрые кедры, бородатые пихты, кудрявоголовый кедрач, сияющая тундра, стылое небо,  алмазная погодка,  неуютная ночь, северные скудные цветы,  хрусталь-вода, попал в лапы когтистой полярной пурги,   лупоглазый литой валун, веселое, солнечное сверкание сосулек, прохладное солнце, косматые сумерки и даже железобетонное одиночество. В особую группу мы выделили эпитеты, связанные с драгоценными камнями:  груда самородков (костер), малахитовая мурава, алмазная погода, огромная алмазная слеза, хрустальные горы, изумрудные деревья.
            Развернутые метафоры – особенно яркое средство изобразительности речи. Они возникают в том случае, когда одна метафора влечет за собой новые, связанные с ней по смыслу. Примеры развернутых метафор встречались и выше, поэтому проиллюстрируем этот художественный прием только некоторыми их них: «И сегодня есть еще люди, способные работать атлантами – небо держать на хребте»; «Есть такие раскаленные сердца, без которых Север остекленеет, замерзнет»;  «…широко и радостно пылало солнце великого Севера».
2.4. Олицетворения – наделение неживых предметов разнообразными чувствами, мыслями, поступками, речью. Именно олицетворения создают  особую прелесть многих образов в романе, т.к. через общение с живой природой очищается человеческая душа. Герой приходит к мудрой мысли: «…Все тут живое – в этом подлунном мире». В качестве примеров  мы выписывали целые абзацы, а то и страницы (не менее семисот предложений):  «Робкая весна капелью постучалась…»; «Тихий ясный вечер наклонился над озером – словно отлитый из голубоватого хрусталя»;  «Над перевалом набычилась темная туча с белорогим широким месяцем»;  «Медведь-река на порогах и перекатах ревела раненым зверем, с боку на бок валяющим пудовые камни»; «Река укладывается в темную берлогу берегов»; «Природа затихает перед сном,  будто молится на золотые купола закатных облаков»; «Прорубь задымилась, зашлепала мокрыми губами, глухо булькнула и облизнулась, проглатывая тестообразные намокшие комья упавшего снега»; «Пурга запечатала ночь до самой маковки»; «Только ветер всхлипывал на пепелище»; «Весна озорничала»; «Полярное солнце, за зиму насидевшееся в подземной темнице, на волю выкатилось, горело яростно, ошеломительно – круглые сутки»; «Ветер пел и похохатывал за окном избушки»; «Ветер соскоблил туманы с Енисея»; «Мир спал с открытыми глазами» и т.д. и т.п.         
2.5. Метонимия – вид тропа, в основе которого лежит перенос наименования по смежности: «Афганистан изломал его – и внешне, и внутренне»;  «Север нашел его сам. Север поднял его и воскресил из мертвых»; «Крайний Север любит крайности, и чихать он хотел на любой календарь. Он живет своим умом, своим капризом или барской прихотью».
2.6. Символ – многозначный иносказательный образ, основанный на подобии, сходстве или общности предметов и явлений жизни (о них шла речь выше). Символом бездомности станет багровый осенний листок, похожий на лапу раненого зверя, потом Антону он напомнит детскую ладошку, Тиморей тоже увидит его: «Сиротливый краснощекий лист на мгновение припал к дрожащей стеклине. Вздыхая, Дорогин подумал: и сам он сейчас похож на такого краснощекого странника, выгнанного из дому и затерявшегося на просторах Вселенной. И стало ему жалко бездомный листок. И захотелось дверь открыть – пускай войдет, погреется».
2.7. В романе много добрых шуток, розыгрышей, комических ситуаций, где не обойтись без юмора. Юмор – особый вид комического, который сочетает насмешку и сочувствие, предполагает мягкую улыбку и незлобивую шутку, в основе которых лежит позитивное отношение к изображаемому («И рыба там бродила забубенная – крючками питалась; молодцевато рвала тетиву и улетала стрелой, на прощанье помахавши хвостиком»; «Я тебе про камусные лыжи песню спеть могу. Был бы рояль»; «Отвези меня, сынок, в Гиперборею!» - «Нет проблем!», «Рыба выходной брала…») В диалогах имеют место ирония  (один из способов авторской оценки изображаемого, иносказание, выражающее насмешку), сарказм  (гневная, язвительная, открытая насмешка над изображаемым, высшая степень иронии). Пример сарказма: «Московским чиновникам хотелось слетать на вертолете, чтобы «проверить» северные реки и озера. Как они там, не высохли? Текут туда, куда сказала партия?»; «Мероприятие» хотели отложить (из-за тумана), но в последний момент погода снизошла к высоким московским властям»; «…Такие сволочи в короткий срок способны процедить озерные притоки и само заповедное озеро…и улетят восвояси, потирая поганые лапки в предвкушении хорошего «навара» от продажи».
III. Стилистические фигуры – особые синтаксические  построения.
3.1. Параллелизм – одинаковое синтаксическое построение соседних предложений или отрезков речи: «И сегодня есть еще люди, способные работать атлантами – небо держать на хребте. Есть люди, на которых стояла и стоит русская земля. Есть такие раскаленные сердца, без которых Север остекленеет, замерзнет. Есть мужики, живущие прямо, гордо, дерзко. И душа и совесть была для них и есть – дороже золота земли и славы поднебесья»; «Егор Зимогорин не искал путей-дорог сюда. Север нашел его сам. Север поднял его и воскресил из мертвых»; «К такому большому покою – к таежному или тундровому одиночеству – каждый охотник приходит своей дорогой. Кто-то откликается на вечный зов Природы. Кто-то ищет философского уединения. Кому-то независимость нужна».
3.2. Антитеза – оборот, в котором для усиления выразительности речи резко противопоставляются понятия, явления, предметы. Благодаря антитезе речь приобретает особую остроту, что уже было показано во время «аналитического» чтения первой главы. (Московские чиновники: «Два строгих товарища. Хмурые, сытые, разъевшиеся на казенных харчах». После расправы с ними Зимогора на Гробовом перекате лодку разбило, теперь они «измученные, злые, промокшие до нитки». «Из Москвы приехали они – лощеные, отлакированные. Теперь – исхудали, как волки, серою щетиной обросли».)
3.3. Лексические повторы – повторение одного и того же слова, словосочетания. Путем повторения слова выделяется ключевое понятие: «Ветер! Ветер подхватил его!», «Воли,  воли хочу»; «Эх, люди, люди…».
3.4. Риторические вопросы, обращения, восклицания используются в монологах героев и несобственно прямой речи,  что было проиллюстрировано выше.
           В отдельную группу мы выделили индивидуально-авторские  и творчески использованные традиционные приемы.
1. Эпитеты и метафоры на северную тему (образы взяты из мира природы и животных): «волны раззявили пасть», «в морду рычащей пурги», «пасть вертолета»,  «вертолет «мордой»  чуть не сунулся в верхушки прибрежных лиственниц»; «река укладывается в темную берлогу берегов» и др.
2. Психологически тонкое использование образных средств, передающих состояние человека: «Летчик хотел улыбнуться, но улыбка получилась помятая», «рукавом стер улыбку с лица».
3. Редкие «цветные» эпитеты: жабры цвета спелого разбитого арбуза.
4. Сравнения, метафоры, эпитеты, связанные с родом занятий людей: «Рассудительные глаза плавильщика – стального цвета – искрили звездочками, как миниатюрные ковши»; Силычев пожал руку, «будто горячим металлом ожег»; «В глазах летчика синело небо»; «покрылся крупнокалиберным потом» (бывший «афганец»).
5.  Парцелляция, присоединительные конструкции: «И речь теперь уже – не о деньгах. О душе. О крепости духа»; «Слушал землю и небо. Смотрел. Даже не смотрел, а – созерцал»; «Храбореев долго молчал. Лицо было скорбным. Усталым»; «Он научил Егора думать масштабно. Глобально»; «Сволочи эти – грабили, но при этом рожи у них были не воровские. Деловые. Будто в доме у себя хозяйничали. В погребе своем»; «В голове было ясно до звона. Как перед боем»; «И один патрон – про запас. Так, на всякий случай. Чтобы не сдаваться в плен»; «Никого. Ни Духа зимовья. Ни избушат. Только ветер всхлипывает на пепелище»; «Оставался еще один вариант. Запасной», «Пример был убедительный. Доходчивый».
6. Неполные, односоставные предложения: «Светлотай -  это не просто озеро. Это светлая тайна. Душа Земли»; «Зимогор возвращался к своему зимовью. Остановился на берегу Светлотая. Прислушался»;  «На обратном пути, будет время, подсядем. Посмотрите поближе. Сфотографируетесь»;  «Бабах! Из двух стволов»; «Покой. Первозданный, глубокий покой. Красота».
7. Тире для интонационного акцента: «И – все»; «Прошлая жизнь -  напрочь откололась от него… И только в жутких снах порою оживало прошлое. Догоняло – душило»; «А тут – сам свидетель»; «Далекое – вдруг становилось близким. Малое – вырастало горой», «Жутковато! И – весело».
8. Явные и скрытые цитаты: «Эх, Расея, моя, ах, Расея! Азиатская, блин, сторона!»; «Так думаешь «в минуту жизни трудную, когда на сердце грусть»; «Поздняя осень, грачи улетели, как сказано классиком»; «Несколько секунд задаром прокатился на хребтине, а дальше – эх, раззудись, плечо, размахнись, рука! – дальше надо опять между камнями лавировать…»; «Не дай мне, Бог, сойти с ума!  Уж лучше посох и сума…»; «Да здравствует разум, да скроется тьма!»
9. «Говорящие» собственные имена и фамилии (при образовании используются семантические возможности русского словообразования): Храборей – храбрый, северный ветер борей, Гиперборея – прародина человечества; Егор Зимогорин – Георгий-победоносец, зима, горы; Духозим – дух зимовья, Люба Дорогина – любовь, дорога, дорогая; металлург Силычев – сильный, силач; полярный летчик Мастаков – мастак, мастер; летчик Архангельский – архангел и др.
10. Символичные топонимы: заповедное озеро Светлотай - светлая тайна («Светлотай -  это не просто озеро. Это светлая тайна. Душа Земли»), речка Разгуляиха, поселок Тундровый; речка Быстротечная (изгибалась «шипящей змеюкой»); опасный перекат Гробовой («зубастая пасть» Гробового); озера Большое, Дремное, Дикое;  «Три головы» (яйцеобразные огромные валуны).
11. Афористичность высказываний, нравственные максимы, формулы жизни:
«Наши пристрастия – наша судьба»; «Надо надеяться только на себя»; «…Все тут живое – в нашем подлунном мире»; «Странные сюжеты иногда закручивает жизнь…  Но жизнь – она  тем и прекрасна, что непредсказуема»; «Все, что дается бесплатно, должно настораживать; в жизни всегда за все приходится платить…».
12. Несобственно прямая речь. Вот как описывает автор напряженный водный путь Зимогора по перекату Гробовой: «И важно было в этот миг не сдрейфить, не схватиться за весло. Не надо спорить с перекатом. Не доказывай ему, что ты – сильнее. Ни черта подобного! Он переспорит любого. Нужно ему довериться. Жутковато! И – весело. В общем, красота, кто понимает, кто не трусит». Другой пример: «Высокие гости из Москвы прилетели – комиссия. Ох, уж эти высокие гости, дьявол их забодай. Всегда они свалятся – как снег на голову! Бегай перед ними, угождай и рассыпайся мелким бисером, и пой соловушкой».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Каждый художник слова рассчитывает на понимание со стороны читателя и ищет наиболее эффективные способы выражения своих мыслей, чувств, ощущений. Слово – первоэлемент художественной литературы, а художественный текст – творение словесного искусства. Наше исследование литературного контекста произведения и языкового материла романа позволяет сделать следующие выводы:
-  критические и автобиографические материалы не только дали сведения о жизненном и творческом пути писателя, но и в его лице представили интересную личность нашего современника, любящего Россию, ее народ, владеющего всеми богатствами великого русского языка;
- анализ критических отзывов о творчестве писателя, и о романе «Царь-Север» в частности, позволил выделить основные черты его художественного стиля: мастерство пейзажа,  занимательность сюжета, интерес к сильным характерам героев, ярко выраженная авторская позиция, особая энергетика его произведений, лирические отступления, яркость, самобытность языка;
- в романе «Царь-Север» Н. Гайдук творчески использовал стилистически окрашенную лексику, все  уровни русского языка, весь спектр изобразительно-выразительных средств художественного стиля, наиболее яркими  из которых следует признать:
; метафоры, олицетворения  и эпитеты  в описании природы, в лирических отступлениях, в обращении к легендам и мифам Севера;
; «говорящие» имена и фамилии,  символические топонимы;
; предметные символы и  символические природные явления;
; диалектные слова, неологизмы (авторские слова и выражения);
; стилистические фигуры: инверсия (поэтическое средство), парцелляция (акцент на отдельных словах и интонационное приближение к устной разговорной речи), неполные предложения с тире (интонация), антитеза, параллелизм;
; высокая  и  устаревшая лексика, уместное использование просторечных слов и жаргонизмов (в речи персонажей);
; скрытое и явное цитирование (создание интертекста).
Цель исследования  в основном достигнута, более глубоко проанализированы первая книга и главы  из других частей романа,  связанные с главным героем Антоном Храбореевым. По остальным двум книгам сделаны подборки материала и систематизированы (объем работы не позволяет представить их).  В перспективе материалы и результаты исследования   планируется представить автору для получения рецензии и размещения статьи в Интернете с целью привлечения внимания к идейно-художественному богатству романа «Царь-Север».
Наша гипотеза подтвердилась частично, в большей степени Н.В. Гайдук – талантливый представитель  традиции в русской литературе. Хотя содержание романа «Царь-Север» базируется на нашей «необработанной реальности», благодаря творческой индивидуальности автора произведение получилось ярким, впечатляющим, и от углубления в него не только не теряет красок, но и сияет новыми гранями. Мы уверены, что сегодня наша отечественная литература прирастает такими талантливыми писателями, как Николай Гайдук.
Для самих себя, будущих выпускников, мы получили  ценный опыт лингвистического  анализа крупного произведения современной русской литературы.


Ника Перепелкина Диана Попандопуло,
ученицы 10 «б» класса Кодинской средней общеобразовательной школы № 3,
под руководством Диденко Надежды Алексеевны, учителя русского языка и литературы.

 


ЛИТЕРАТУРА

1. Гайдук Н. Царь-Север. – Ростов-на-Дону: «Булат»,  2005, 608 с.
2. Гайдук Н. О светлом, прекрасном и вечном… Автобиография, 2011.
3. Курбатов В. Судьба, судьбы, судьбе… Предисловие к книге Н. Гайдука  «С    любовью и нежностью» / Н. Гайдук. «С любовью и нежностью». Повести, рассказы.  –
 Красноярское книжное издательство, 1988.
4. Марин В.П. В поисках Гипербореи. Размышления о творчестве Н. Гайдука. – Барнаул, 2006.
5. Тырышкина Л. А. Однажды заплутав среди созвездий. – Белокуриха, 2001 (статья газеты).
6. Овидович Андрей. Север помогает крылья ощущать. – Норильск, «Заполярный вестник», 2003.
7. Ожегов С.И. Словарь русского языка. -  М.: Русский язык, 1986.               
8. Топоров  В. Современная русская классика. - Москва, 2005.