День и Ночь

     Ночь. Поезд «Москва-Санкт-Петербург». Не спится. Кутается в куцее одеяло, смотрит на подрагивающие на потолке в такт колёсам блики. Не спится. Тревожно. И, вроде бы, нет причин для этой тревоги. Но – не отпускает. А ведь предстоит всего-навсего один концерт. Сколько их было в её жизни? Концерты, театры, вся пёстрая светская круговерть давно стала привычной. И только сегодня неожиданно защемило сердце. И сон никак не идёт.  Концерт группы, которая восемь лет назад была всем: началом и концом, днём и ночью…Была… Жизнью. И, казалось столько времени прошло, и всё стало совсем другим: она стала старше, и жизнь стала сытой, стабильной и правильной. Давным-давно деловой костюм сменил «звезду» и рваные джинсы. Наступила нормальная «взрослая» жизнь, а прошлое было легко и небрежно выкинуто прочь. Так ей казалось… Но – не спится сегодня. Поезд летит в темноте. И ей страшно. По-настоящему страшно, как бывает перед шагом в неизвестное будущее. Чего бояться? Ну, чего? Всего-навсего концерт. Так она уговаривает себя, ворочаясь с бока на бок, до тех пор, пока не зажигается яркий свет в вагоне. Наступает утро.
      Катя вышла на перрон. И – сразу всё стало хорошо, как бывает хорошо, когда приезжаешь в любимый город. В лицо ударил ветер с мелкими капельками дождя, радостно вцепился в полы её длинного плаща, хлестнул по лицу. Но это было ничего… потому что за дверями вокзала распахивался, выстреливал в перспективу её Город, город, в который она была влюблена, как в живого человека. С его прямыми улицами, пересечёнными венами каналов, вечным дождём, невозможным, бездонным небом. Катя резко вздохнула. Нахлынуло, сбивая дыхание, ощущение счастья. Как всегда здесь. Просто от того, что вернулась сюда… Как всё-таки замечательно, что эта полуслучайная встреча с прошлым будет именно на этих улицах…
     А дальше – горечь первого утреннего кофе на губах, и многолюдный проспект за окном. И даже такая банальность, как утренний кофе в этом городе – счастье. И просто каждый шаг по этим мостовым…
           На день было запланировано несколько деловых встреч. Последние несколько лет Катя вела мастер-классы по клинической психологии. Это приносило весьма неплохой для её тридцати лет доход, и  позволило осуществить давнюю мечту – путешествовать. Ездила и летала по городам нашей внушительной родина она очень много, специальность как раз вошла в моду, специализация у неё была широкая, говорила она легко и ярко, умела расшевелить даже самую пассивную аудиторию, и приглашали её часто и охотно. Но только возвращение в этот город было для неё праздником каждый раз. И при первой возможности она срывалась и летела, ехала сюда, независимо от того, предстояла здесь работа или нет. Последнее было даже лучше: забыв в гостиничном номере ежедневник с расписанной по минутам жизнью, можно было просто бродить по улицам подставляя лицо дождю или рассеянным солнечным лучам, заходить в случайные кофейни, подолгу стоять на набережных, прикасаясь ладонями к вековым литым перилам…
        Катя автоматически улыбалась организаторам, автоматически делала пометки в ежедневнике, автоматически осматривала зал, в котором предстояло вести семинар… Этот ритуал повторялся столько раз, был настолько знаком, что её включения и не требовалось – Катя отвечала на вопросы, что-то спрашивала сама, а мысли были заняты другим. Работа давно стала ритуалом. Как и каждый день жизни: утренний кофе, быстро одеться и накраситься в «бизнес-леди», утренние пробки в её родном городе… Работа… Вечер: в одиночестве за книгой или шумной компании коллег… День за днём, день за днём… И только в этом городе она словно заново начинала дышать. Улыбаться, не контролируя себя… Это было как вдох. А потом опять – всё сначала. И каждая минута жизни расписана и учтена в ежедневнике. До следующего свидания со своим Городом. Пару раз она порывалась переехать, а потом махала рукой и смеялась над собой: нельзя же всерьёз надеяться каждый день сделать праздником, и бросить всё то, что так славно устоялось и наладилось…  Сегодня все встречи удалось уместить в первую половину дня.   Её это обрадовало: на вторую половину дня были планы…
         Катя  быстро шла по дорожке кладбища. Стандартные цветы – ничего лучше не нашлось в цветочном магазине – бордовые розы с твёрдыми стеблями и длиннющими шипами, которые царапали ладонь. Не такие цветы нужно было относить ему. И не цветы… А что тогда? Чем измерить и выразить благодарность и надежды?..
         Присела на корточки возле серого камня. Сняла перчатки и провела кончиками пальцев, стирая мелкие дождинки с двух дат. Вздрогнула от резкого холода мрамора, который, казалось, моментально пробежал от кончиков пальцев к сердцу. Ну, здравствуй. Тебе навсегда тридцать шесть. И я всё ближе к этому возрасту, но вряд ли когда-нибудь буду взрослее, чем ты… Больно видеть твоё лицо на этом камне. Но я рада, что, наконец, пришла к  тебе и могу сказать спасибо за всё то, чем ты был для меня…
        Плакатами твоей группы были увешаны все стены моей комнаты. Твой низкий мягкий голос звучал повсюду: в динамиках, наушниках… Во всём, что было пригодно для воспроизведения музыки. Человек, который щедро дарил нам праздник и уводил прочь от серых будней за окном… Который дарил нам мир – настолько осязаемый, что иногда становилось непонятно: что же реальнее: мир за окном, или тот который возникал, стоило закрыть глаза, слушая твой голос…О том, что ты колешься, знали все. В рок-тусовке тяжело  скрыть такое. А ты и не стремился скрывать: следы от уколов были совершенно отчётливо видны при коротких рукавах твоих вечных футболок. Через это проходят многие, и для тебя этот путь тоже был естественным - твоя жизнь на всех скоростях не оставляла шансов на отсутствие допинга. Слишком много всего было: таланта, музыки, внезапной вашей славы. Да и нас вокруг было слишком много: любящих так яростно и отчаянно, и просто – нас было слишком… Одинаково готовых и обожать, и рвать на части. Гремучая смесь, приправленная твоим бешеным темпераментом… Неудивительно, что в какой-то момент ты потерял управление. Это время отчётливо помнится до сих пор: как таяло твоё лицо, оставались на нём только огромные тёмные глаза, которые всё чаще теперь были такими равнодушными ко всему. Кроме тех моментов, когда ты пел. Вот тогда это снова был ты, закручивающий вокруг себя пространство и время в воронки. Но песня заканчивалась, ты уходил со сцены, и больше не выходил на бис на наши вопли… И во всех интервью был этот ускользающий, потухший взгляд, уже с другой стороны. Я бессонными ночами курила, рисовала тебя и картинки к твоим песням, и слушала, слушала их без конца… Именно тогда и пришло это наивное решение: я научусь лечить. Я смогу помочь. Выход должен быть, он где-то совсем рядом. У нас паршивые специалисты, но когда я научусь… Всё будет по-другому. Тогда я всерьёз начала заниматься зависимостями. Заклинала: не уходи, дождись, ведь совсем скоро…Я тусовалась, листала книги в библиотеках, сидела на лекциях, и слушала, слушала, слушала твой голос… Не уходи: как я буду жить без тебя? Ведь солнце тогда станет просто светящимся шаром газа. Не уходи, ты не имеешь права уйти и бросить нас всех, чёрт тебя побери, ты слишком нужен здесь. Нужен всем тем, кто живёт в ритме твоих песен тем, кто ждёт тебя после концерта на морозе и под дождём, чтобы просто пожать руку. Мы ведь тоже зависимы: от твоих песен и концертов, от твоего голоса и слов… Я начала потихоньку практиковать, и у меня начало получаться,- почти сразу. «Уникальный случай» - говорили более опытные коллеги, пожимая плечами. А у меня просто не было времени учиться долго и делать обычные для начинающих ошибки…
      Ты ушёл весной. Быстро таял снег, сквозь ледяные корочки уже пробивался запах земли и первой травы. Я сидела на подоконнике, зажав плечом трубку и смотрела в окно, ничего, ничего не видя… Голос приятеля ещё что-то говорил в эфир, пояснял, а, может, он и замолчал давно: не знаю, не помню. Первая фраза: «Ночью умер Саша» обрубила слух и зрение, и все остальные чувства. И я просто пыталась научиться жить с этим фактом в одном  мире…
        Первый год давался тяжело: слишком много усилий я прикладывала, чтобы жить, как обычно, чтобы не тронуть случайно едва наросшую коросту. Чтобы убедить себя, что всё, как обычно: мы даже не были знакомы. И не стоит этой затаённой боли человек, которого я видела лишь по ту сторону сцены. Потом стало легче: закрутила жизнь и море работы. И даже песни твои постепенно заменили в плеере другие голоса. День за днём изменилось и всё вокруг: стабильность, взрослая жизнь, совсем другие люди вокруг: спокойные, предсказуемые, респектабельные… Жить стало не больно. Вместе с этим ушло и ощущение идущей через каждую нервную клетку минуты…
         Но сегодня я здесь. Я приехала к тебе. И вечером я иду на концерт группы, которую ты когда-то создал. И мне опять страшно почему-то… Но сейчас о другом. О том, как много ты дал мне: любимую работу и профессию, ведь до сих пор я практикую именно лечение зависимостей, и практикую успешно, потому что, - да, чёрт побери,- я помню о тебе, пусть и каким-то краешком памяти. Дал просто … жизнь. Потому что именно благодаря тебе моё знакомство с наркотиками в тусовке прошло по касательной, не зацепив всерьёз. Слишком хорошо знакомо это чувство постепенной потери, и твёрдая уверенность в том, что на этой трассе одностороннее движение. Да о чём это я? Самое главное, что ты научил меня мечтать. И рассказывать сказки. И я помню о тебе, как оказалось – всё-таки помню, наверное, даже лучше, чем этого хотелось бы мне…
      Всё это она не то проговорила, не то просто подумала, поглаживая пальцами камень. Потом быстро встала, отряхнув с коленей сухие травинки, и, положив цветы, быстро пошла, не оглядываясь…
      Перед зеркалом в гостиничном номере она задумчиво замерла. Вспомнилось, как красилась тогда… Большой компанией перед одним зеркалом. Ехали через весь город, пугая людей в метро «концертным» гримом и громкими песнями…А сейчас... Она чуть пожала плечами. Ничего принципиально нового зеркало не отражало: хрупкая, почти мальчишеская фигурка, на которой вся одежда из «взрослого» магазина казалось всегда немного нелепой, всегда чуть не по росту, вечно растрёпанные тёмные  коротко стриженые волосы, упрямые прядки из которых выбивались, несмотря на все гели и лаки. Голубые глаза… Зеркало чуть помутнело, пошло рябью. На неё по-прежнему смотрели…
     Карие глаза из мутного зеркала на коридорной стене. Я глубоко вздохнул, поправил сползший ремень гитары, чувствуя, как что-то обрывается в груди и чуть дрожат руки. Два года играю, а всё равно перед каждым концертом – одно и то же. Я шагнул вперёд, на сцену, к микрофону. Чуть тронул пальцами струны. Они привычно вздрогнули, отзываясь на прикосновение. Эта дрожь соединяла с гитарой, превращала струны в продолжение нервов… За спиной барабанщик тихо отсчитал: «Раз-два-три-четыре»… Вот теперь – вперёд на всех скоростях… Выступление длилось полтора часа. Полтора часа накрученных на кулак, взвинченных нервов. Голос на срыве и странная сила в руках, не дающая взять фальшивый аккорд. Нервы не могут долго быть в таком напряжении. Тёплое пиво из пластиковой бутылки казалось спасением. Я жадно пил и подолгу молчал после выступлений. Слегка захмелев, засыпал в метро. Мне казалось, что я уже никогда не смогу спеть ни одной песни. И слишком тяжёлой была гитара, заснувшая в чехле… Моя группа играла ИХ песни. А я… Я так старался быть похож на солиста. Ведь когда-нибудь, - я уверен, - я отыграю с ними один концерт на одной сцене. И тогда не будет человека счастливее… Вот и сейчас из тёмного стекла вагона метро на меня смотрело отражение в полном концертном гриме: белое лицо, чёрные круги под глазами, торчащие в стороны волосы… Нет, я всё-таки на него похож… И выражение глаз и манера двигаться, да и вообще… Я мужественно боролся со сном. Дёрнуло же тащиться через весь город! Остался бы, как всегда, у Гарика… Единственная радость – рядом никто не садится, боятся стоящих дыбом волос и концертного грима. Можно развалиться на сиденье, аккуратно положить рядом гитару. Двери распахнулись, заглотнули порцию пассажиров. Напротив устроилась какая-то компания. Мне-то что… Я прикрыл глаза, нащупал в кармане плотную бумагу билета – завтра ИХ концерт… Уже завтра…
      - Чё, говно что ли это слушаешь?
Я открыл глаза. Надо мной нависал парень. Какого-то он скиноватого вида… Вот блин… Ещё и бухой…
      - Какие проблемы?
Краем глаза отметил, что остальные трое представляют то же неприятное сочетание: бритые и нетрезвые.
      - Да уроды вы все, и эта говногруппа ваша…
Я лениво поднял к носу умника руку с оттопыренным средним пальцем. Тот засопел:
     - Не, ну ты чё, нарываешься?
Привычно напряглись мышцы. Сейчас начнётся…
       Меня били со всех сторон. Совершенно безнадёжно – четверо против одного, к тому же вымотанного до предела. Я с первой минуты знал, что меня положат. Сам не заметил, как оказался в углу. Как быстро опустел вагон… И, между вспышками боли, успевал думать: «На концерт с фонарём придется идти… И без зуба…» Остервенело лупя по всему, что попадётся под руку, чувствуя, как течёт по кулаку своя и чужая кровь, я понял, что не будет никакого снисхождения. Ничего человеческого. Да я в нём и не нуждался. А значит – не упасть. Не победить – выстоять. За свой мир… За свои песни… Острая боль вошла под рёбра. Я рванулся, срываясь с неё, отшатываясь…
        Всё кончилось. Они вылетели на очередной остановке. Я лежал на грязном полу. Он покачивался в такт движениям поезда, и боль уходила толчками. Сейчас я встану, сейчас… Левый бок был в чём-то липком. Кровь? Вот уроды, косуху разрезали… Сейчас, сейчас я встану… Завтра концерт. Надо домой – выспаться… Завтра концерт… Я улыбнулся, чувствуя, как опухают губы. Снова маман истерику устроит: «Опять дрался, одевался бы, как все нормальные люди, никто бы не лез…» Как будто действительно дело в одежде. Я вывел на покачивающейся стене пальцем, испачканным красным название группы…Криво… Это будет уже завтра… Сейчас я встану. Вот только полежу минутку. Глаза слипаются… Ничего, я ещё чуть-чуть полежу и встану. Я прикрыл глаза. Увидел себя со стороны: я стоял на сцене. Был там ещё кто-то – я похож на него, вот только имя вспомнить не могу. Услышал песню. Я знал её, чувствовал так, будто сам написал. Напрягся, пытаясь разобрать слова. Подступила и заполнила всё ПУСТОТА…
      Катя тряхнула головой, отгоняя морок. И ещё раз. Зашла в душ, плеснула себе в лицо холодной водой. Вроде бы отпустило… «Задремала», - подумала. Бессонная ночь в поезде, сразу на работу, потом на кладбище. Тяжёлый день. Просто задремала, вот и всё. Она быстро накрасилась. Ощущение присутствия в чужой жизни не отпускало. Так странно было видеть в зеркале лицо, которое почти не осознавалось сейчас своим. Всё ещё не отпускала, сковывала пустота, расползавшаяся по телу в странном видении. Как странно и страшно – чувствовать себя живой и мёртвой одновременно. Катя передёрнула плечами. Знобит. Натянула чёрную футболку и джинсы. Ничего, пара часов и концерт. Всё будет хорошо… Она рванула дверь: желтоватый коридорный свет…
      …узким медовым лучом лежит на полу моей комнаты. Здесь мало что есть. Но твой голос есть. И важнее этого нет ничего на свете. Твой голос и твои фотографии на стенах. И я. Ещё здесь есть я. Я, со своей болью, застывшей колючим комком где-то внутри. Я боюсь, что однажды, когда мне станет мало воспоминаний, она вырвется наружу. И тогда мой крик сметёт всё на этой земле… У меня всё, как у других фанатов – полное собрание альбомов, футболка и балахон с группой, фотографии на стенах. А та фотография, где  я рядом с тобой – на самой дальней странице альбома. Я так боюсь своей боли. Но что делать, если в сотый тысячный раз пересматривая записи клипов и концертов, всех интервью с тобой я ловлю себя на мысли, что знаю, видела тебя совсем другим. Тогда неизвестным мне соседом из гостиничного номера напротив. Просто симпатичным светловолосым широкоплечим парнем. О том, что ты – звезда, я узнала гораздо позже… И этот – придуманный кем-то, стоящий на сцене с бесстрастным лицом, никогда не заменит мне тебя настоящего. Тебя, выходящего заспанным из двери напротив. Тебя, пропускающего меня вперёд и рассеянно кидающего: «Привет!». Всего того, что у нас могло бы быть и не было. Просто – тебя. И всё, что у меня есть – твои песни. Только в них ты настоящий. Я слушаю их, погасив свет. И вспоминаю, вспоминаю до бесконечности. Ведь здесь мало что есть…
     Катя судорожно вцепилась в косяк. Футболка прилипла к мокрой спине. Ничего хорошего подобные провалы не предвещали. Если первый раз это можно было списать на усталость, то в этот раз стало ясно, что с ней что-то не так. «Соберись. Ты же специалист и хороший специалист…» Психические болячки не развиваются за час. Тем более такие – перед глазами стоял пустой гостиничный номер. Не её номер… Ощущения были не просто реальными, - она сама становилась другим человеком. И, судя по всему, всё это время оставалась на месте. Проживая дни, часы и месяцы  где-то в другом месте и времени. Соберись же… Она постояла несколько секунд. Ладно, посмотрим, что будет дальше.
     Солнечный свет и синее небо с чайками-запятыми были таким реальным и настоящим, что Катя почти успокоилась. И, шагая по мостовой в ритме знакомых песен, попыталась начать анализ. «Итак, имеем видения на тему горячо любимой несколько лет назад группы. Глазами разных людей и разного времени… Переволновалась, дорогая, и всё-таки бессонница. В следующий раз напьёшься успокоительных перед поездом, и будешь спокойно спать всю ночь…» А то слишком много на тебя свалилось: и любимый город, и воспоминания, и концерт, которого ты очень ждёшь, что бы ты там себе не доказывала… Вечер только начинался, до клуба можно было дойти пешком. И идти, не торопясь, останавливаясь, заглядывая в тёмное зеркало каналов… Она остановилась возле чугунных перил, сжала их ладонями, посмотрела в…
      ….темноту. Я смотрю в темноту за окном. Три часа ночи. А я сижу на тёмной кухне, курю одну за одной и сна, как ни бывало. За стеной спит сын, поэтому музыка приглушена до еле слышного шёпота в динамиках. Да и ни к чему звук – в ушах всё ещё стоит звон после стояния прямо под динамиком. Первый концерт… Как я ждала его! И счастья сейчас через край, оно пузырится внутри, взрываясь маленькими салютиками. Кажется, оттолкнись я сейчас от подоконника пяткой – не упаду вниз, а полечу. Столько лет ждала этого! И так долго не могла попасть: не было денег, не было компании, было страшно идти одной… Но сегодня сложились и склеились, наконец, все составляющие. И – вот – я была там! И видела их – целых два часа на сцене! Сейчас мало что помнится, - слишком много было в этом вечере, какой-то сплошной фейерверк: знакомые песни, «волны» по залу, сорванный голос, прожекторы в лицо… А самое главное – они рядом, рядом, рядом! Детали, я знаю всплывут в памяти позже. А сейчас – сполна насладиться тем, что это всё-таки случилось! Вот только незадача – попала я на концерт в тот день, когда группа распадалась на две части, и официальное заявление они сделали именно на этом концерте. Как же так? Как же так, блин? Ведь я так долго ждала этого концерта… Концерта группы которая так долго была для меня единым целым. И сейчас невозможно представить их друг без друга: как день без ночи, как ночь без дня… Как же это так развалилось всё, а ребята? Ведь именно под ваши общие песни, под ваше двухголосье я засыпала столько лет, и видела самые прекрасные сны именно под эти колыбельные… Да и вашего концерта я ждала так долго… Вот незадача. И совершенно невозможно теперь от этого отказаться: есть работа средней степени любимости, есть горячо любимый сын, есть – пасмурные утро и давка в метро. Это – будни. И есть праздник. Этот праздник – вы. И отказаться от него совершенно невозможно. Сейчас непонятно: смеяться или плакать? В два раза больше праздника? Или конец всему? Подумаю об этом позже… А сейчас – счастье, сплошное счастье внутри несмотря ни на что. Я курю, и красноватый огонёк сигареты горит в темноте. Я вспоминаю, вспоминаю, вспоминаю… А завтра – срач уже на двух сайтах: одного вокалиста и другого. И горечь всё сильнее подступает. Эх, расколотили моё детство на две части…
       Катя вцепилась в перила. Сделала несколько выдохов. Что же с ней сегодня происходит? Приехала на концерт, блин. Погрузилась в прошлое… Вынырнуть бы теперь в своём рассудке. Не безумие, - но что тогда? Воспоминания о событиях, которые она знала, но не её воспоминания. Глазами и чувствами других людей… Почему это, давно пережитое и забытое, сегодня всплыло и навалилось таким камнем, что впору задохнуться под ним?..
         Возле клуба уже ждали знакомые, которые пригласили на концерт. Тёплое шампанское в пластиковых стаканчиках на набережной тоже было чем-то из прошлого. Из той простой, весёлой и отчаянной жизни. Катя смотрела на рябь, бегущую по воде. Тёплый ветер ерошил волосы. И было всё-таки здорово, что она приехала, несмотря ни на что…
       Фейс-контроль, проверка сумок, лёгкий трёп перед началом концерта. Всё, как тогда. Зал дружно взвыл в приветствии – на сцене появился вокалист. И она уже стала частью толпы, заразилась этим ощущение праздника. Вскинула голову и руки вверх…
        …выше, над всеми над залом, надо поднятыми лицами… А правый ботинок натёр ногу так, что я едва сдерживался, чтобы не захромать. Ничего – сейчас накатит и унесёт волной их эмоций так, что забуду обо всём. Зал сегодня набит, стоят, плотно прижавшись плечами, сияют трезвыми и не очень лицами… Что не помешает мне ехидно крикнуть в толпу:
      - Эй, а где же пого?
И не менее ехидно наблюдать, как попытаются изобразить…
      Великая мистерия сцены – на которой забываешь о болезнях и усталости. Я смотрел на поднятые ко мне лица. Вот он – самый страшный наркотик: сцена. Успех. Эти поднятые в едином порыве вверх лица. А деньги – ерунда. Побочный продукт. Лишь бы снова и снова ловить эту энергию. Чувствовать себя кукловодом, держащим на пальцах все эти жизни. Ты вскинешь руки – и они вскинут. Сделают то, что ты сейчас скажешь. Будут рушить и создавать. Ты лепишь из них, что хочешь, пока идёт концерт. Первые аккорды накрыли толпу…
       Это был хороший концерт. Я, прислонившись к стене жадно пил минералку, вытирал с мокрого лица остатки грима сдёрнутой майкой. Я был выжат. И в то же время – родился заново. Так всегда после хорошего концерта – раз за разом, год за годом… Пробился сквозь толпу на входе – пожимал чьи-то руки, расписывался на билетах, блокнотах и просто руках, пачкая пальцы разноцветными маркерами… В машину – и на пресс-конференцию. Ребята галдели, обсуждали концерт и результаты последнего футбольного матча, а я… спал. Я просто тупо спал. Последние несколько лет сон стал такой непозволительной роскошью…
      Перед телецентром уже собралась толпа. Я, стоял возле машины раздавал автографы, пока остальные пробирались ко входу в студию. Им это почти удалось, когда на улицу выскочил кто-то из телецентровских халдеев.
        - Давайте быстрее, там вас все ждут уже.
Я посмотрел на людей, окруживших меня плотным кольцом. Надежда и восторг на лицах. Минус двадцать на улице…
      - Они ждали, понимаешь, да? Что, бля, зря здесь стояли?
И продолжал раздавать автографы, пожимать руки, отвечать на вопросы… Халдей буркнул что-то себе под нос. Я услышал только «Звезда экрана…ля». Но это было и неважно, совсем неважно. Хуже было другое. Я чувствовал, как приближается ломка и прятался, бежал от неё за судорожную активность, расписываясь по третьему и четвёртому разу в одном и том же блокноте. Из кармана выпала зажигалка. Кто-то из фанатов поднял, протянул мне.
      - Что, что это, бля? – заорал я. Резкое движение сработало не хуже пистолетного выстрела над ухом. Мне было страшно. Боль уже не бежала по пятам, она был здесь, ухмылялась, заглядывала в лицо.
       - Это… Это у тебя упало…
        -  Положь, на ***, где лежало!
Они отшатнулись. Кто-то погладил меня по рукаву косухи, запинаясь, прошелестел:
      - Ты не волнуйся, Сашенька…
Мне стало смешно. Я аккуратно раздвинул толпу, пошёл к телецентру. Нужно пережить эфир. А дальше – дальше будет легче.
     Духота в студии. Софиты бьют в лицо, от жары стекает свежий грим. И вопросы, дурацкие одинаковые вопросы. Ребята отвечают. Второй вокалист отвечает: длинно и подробно. А я машу рукой. Следующий вопрос. Следующий…Секунды растягиваются на часы, а софиты бьют в лицо. Душно. Очень душно. На очередном вопросе я не выдерживаю и начинаю орать. Они ухмыляются. Репутация, точнее её отсутствие, позволяет делать всё, что угодно: я – скандалист, хам и алкоголик. И глядя на эти ухмылки я распаляюсь ещё больше, и ору, чтобы заменили ведущую. А потом мне становится всё равно, просто всё равно – будто лампочка перегорела. Мышцы гудят. Серо и больно. И я не слышу, что там происходит, о чём говорят ведущий и ребята. Позволяю взять себя за плечо и вывести из студии. Колюсь прямо в машине, словно не замечая осуждающих взглядов. А, впрочем, мне и правда, давно уже всё равно… Приход.
       Сейчас ночь. Сигарета, чёрный кофе, накурено так, что дым висит слоями. Гитара. Состояние между сном и явью. Строю свой мир по кирпичику. Рассказываю сказки – как умею, звук за звуком, нота за нотой…Я счастлив, счастлив именно здесь и сейчас, в сигаретном дыму, маленькой комнате родительской квартиры, ночью, в одиночестве. Мелодия, которая звучит  пока в голове едва слышным шёпотом, намёком… Становится всё громче и отчётливей… Завтра она взлетит на вершины хит-парадов, радиостанции захлебнутся слюнями от восторга. Песня будет сотни раз спета на   концертах, зал будет петь её вместо нас. Она надоест, навязнет на зубах… Но сейчас она – любимый и жданный ребёнок. И вот этот миг – замирания, зависания на грани между сном и явью – прекрасен…
          Гастрольный чёс не оставляет времени на отдых. Иногда я забываю, в каком я городе. Точнее все города, дороги, фанаты, сливаются в один город, одну дорогу, одну и ту же толпу… Странное чувство – два часа жизни на сцене, а потом – снова жизнь несётся мимо за окнами автобуса…
       Я люблю возвращаться домой. В этот хмурый северный город, с его вечными дождями и серым небом. С прямыми улицами, перевитыми венами каналов… В город - театральную декорацию, где время не идёт сквозь тебя, а ты растворён в нём. В этом городе хорошо жить и хорошо умирать. Здесь кажется, что не умрёшь совсем, а просто станешь его частью, бликами на воде, пушистыми облаками…
     Он ушёл из группы сам. Второй вокалист…Но я-то, я-то знал, а он знал ещё лучше, что оба мы были не против. И долго это длится не могло: наш молчаливый антагонизм. Песни, которые становились всё хуже. Его тексты, написанные за полчаса  на коленке во время обеденного перерыва. Моя музыка, которую я подбирал просто потому, что было надо. Глухое недовольство с обеих сторон. Так бывает, что старые отношения выдыхаются, как старый одеколон… Однажды он пришёл на репетицию.
       - Всё. Ухожу. Не могу больше. Ну ты и сам понимаешь всё…
У меня другие планы…
       Я даже не поднял головы от провода, который никак не хотел вставать на положенное место в комбик. Сплюнул сквозь зубы.
        - Вали. Только прямо сейчас вали. Не надо репу ждать.
И он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, не оглядываясь. Я бы так не ушёл. Ну и вообще не ушёл бы. Не бросил нас всех. Но – мы оба понимали, что наше время прошло. У каждого дальше своя дорога. И он устал. Просто устал от меня: от моих запоев, от необходимости организовывать и решать всё самому,  просто – от меня, которого было слишком много в его жизни… Я это знал. И он знал, что я знаю…
       А дальше было предсказуемо: моя и его группы. Фанаты, разделившиеся на два лагеря. Пара флешмобов, устроенных на моих концертах его фанатами. Пара попыток, впрочем, безуспешных, набить  мне морду в подъезде. Ничего, абсолютно ничего из ряда вон… Но я не привык к движению, течению «против». Это неожиданно оказалось больно. А ещё необходимость держать всё за двоих… Ведь всё было, как раньше – полные залы, толпы фанатов, съёмки, работа… Очень много работы. Слишком много всего… Я уставал и психовал. И при первой же возможности успокаивался, как мог, возвращаясь снова и снова к этому средству,  надёжному, как весенний лёд…
        Сегодня мне грустно. Актёрская психика колеблется, как маятник: от эйфории до краткой глубокой депрессии…А сегодня мне просто грустно. Я сижу в скверике возле родительского дома, пью пиво, и смотрю на небо сквозь тёмные очки. Я умираю. И это так очевидно, что даже страха не вызывает. Сгореть – это мой выбор. Ведь я взрослый дядька, в конце концов. И притворюсь, даже перед самим собой, что знал, что дорога эта ведёт только в один конец. И что не верил, – пусть самым краешком души, что всегда смогу повернуть назад. Не будет уже возврата. По этим сгоревшим, спалённым, ушедшим глубоко, насквозь зарубцевавшимся венам возврата назад не будет. И сейчас мне жаль… Нет, не третью жену. И не родителей. Жаль песен, с которыми никогда больше не встретимся. И никогда больше не будет этого замирания между настоящим и сказкой. Глупое слово «никогда» - что-то из дамских романов, не имеющее никакого отношения ко мне… Жаль, что больше не увижу взметнувшихся мне навстречу рук в набитом зале. Жаль, что так много осталось несделанного… А облака всё бегут и бегут по небу. И сквозь тёмные очки небо похоже на немое кино. На титры в конце фильма…
           Я умер весной. Такой весной, когда трава ещё едва пробивается сквозь оттаявшую землю. И сводят с ума запахи этой первой травы и земли… Передоз. Полёт сквозь тоннель, тёмный, манящий, вверх, к солнцу… Выше… Ослепительная вспышка – и всё…
          Катя замерла, не замечая, как носит её по залу вместе с толпой. В этот раз переход был болезненно-резким. И возвращение таким же. Её просто вышвырнули в реальность. Сохраняя остатки рассудка, она пыталась сосредоточиться на знакомых аккордах. Профессиональный инстинкт приказал отстроиться. Забыть – до ночи.
    Катя стояла возле клуба, смотрела в быстро темнеющее небо. А потом упала – вообще-то она редко падала в обмороки. А сейчас просто отключилась. Очнулась от довольно неласкового похлопывания по щекам. Увидела склонившегося над ней мужчину, который, видимо, уже пытался её привести в чувство другими способами: одежда была насквозь мокрая.
      - Эй, красавица, ты после нашего концерта помереть собралась?
Ох. Она села. Как глупо: упасть в обморок возле дверей клуба и быть найденной вокалистом. Малолетняя фанатка, ей-богу.
        - Давай, вставай. Как ты?
        - Голова кружится…
       - Вот, блин. Ладно, пойдём. У меня коньяк где-то был…
     - Да не…
         - Да ладно пошли. Я тебя видел в зале. Считай, знакомы почти.
И вот она сидит на красном вытертом диване, сжимает чашку с коньяком.
         - Кофе будешь?
Она отрицательно покачало головой. Не хватало ещё остаться в объятьях бессонницы наедине с сегодняшними кошмарами. Вот коньяк – это то, что сейчас надо. А Дима сидит напротив. И внимательно смотрит в лицо. Синие глаза окружены тёмными кругами. Устал после концерта, бедняга. А здесь ещё и ты со своим нелепым обмороком. И понятно, что нужно поблагодарить и идти. И не хочется уходить, потому что здесь не страшно. И спокойно. А вдруг…

       - Я хочу тебе рассказать странную историю. Ты не думай, Дим, я не сумасшедшая. По крайней мере, до сегодняшнего дня в этом замечена не была.
    Лицо его приняло вежливо-скучающее выражение. Да ты, никак, милый, решил, что я тебе в любви признаюсь. Не дождёшься. Хватит с тебя и сегодняшних маленьких девочек на концерте… Пока Катя говорила, между бровей Димы всё глубже залегала складка. Когда он заговорил, голос звучал глухо и неуверенно.
      - Знаешь… Такая странная штука… Ну, нашу историю ты наверняка знаешь: я вернулся когда его… Ну… Саши не стало. И тошно это было: ребята, хоть и просили вернуться, нет-нет да и смотрели косо: я его столько раз вытаскивал… А когда ушёл, он сторчался быстро. Но я был прав, и сейчас сделал бы то же самое. Просто есть моменты, когда двое  уже не могут быть вместе. По жизни или на сцене – не важно. Вот и мы так… Мы ж под конец не могли в одной гримёрке сидеть – давило… Ну и раздолбайство его надоело, мягко говоря. Когда идёт концерт, а вокалист мечется за кулисами в поисках дозы… И мы вместе с ним. Потому что если он эту дозу не получит, то концерта просто не будет, он не сможет петь. А в зале вас полно, и всё уже оплачено… И длилось это всё не один год. Я устал. Да и просто плюнул на всё и ушёл… Ну и закончилось всё… Чем закончилось…
      Так вот, когда я вернулся, он начал мне сниться. И так, бля, снился, что я думал, крышей поеду. Я прихожу в гримёрку перед концертом, а он там сидит перед зеркалом. Рядом пиво открытое… Я бросаюсь к нему:
       - Сашок, ты откуда? Ты же умер…
Ну идиотизм, да? А он ухмыляется. И молодой такой, отдохнувший. Только седины чуть больше стало. Я бросаюсь к нему, хлопаю по плечу. А потом поднимаю глаза, а в зеркале его нет. Он мне руку жмёт – рука живого человека: тёплая, твёрдая… И говорит:
        - Я вернуться хочу. Бля, если б ты знал, как там скучно…
И глаза такие умоляющие. Мол, сделай, что-нибудь… А я мечусь между страхом и жалостью. А он встаёт, усмехается, головой качает: мол, что же ты так? И выходит… А я смотрю в зеркало и вижу, что меня там тоже уже нет… А потом -  просыпаюсь. Это, оказывается, всего лишь сон был… И несколько раз на сцене казалось, что он поёт вторым голосом. И не только мне. Я же видел, как ребята оглядываться начинают, как сбиваются. Блин, я не верю в мистику. Так не бывает. Но… Знаешь, он с нами. Не как это обычно с пафосом о покойниках, а в самом примитивном смысле… Ну…Физически что ли…
        - Ну а я-то, я-то здесь при чём?! Я вас слушать много лет назад перестала. А сегодня просто знакомые пригласили…
 Андрей поднял глаза. Мучительно долго молчал. Потом спросил:
      - А ты… Ну, не знаю, может, влюблена в него была?
      - Нет… Он для меня много значил, как и вы все. Как вообще вся музыка ваша… Но так… Идейно, что ли…
      - А занимаешься чем?
     - Клиническая психология.
      - Это как?
     - Зависимости… Алкоголизм, наркомания… Психические болячки разные…
     - С психами, значит…
    - И это тоже…
Дима отошёл к окну и долго молчал, прижавшись лбом к стеклу.
    - Ну… Знаешь, у меня пока только одна версия. Он прикалывается…
     - Чего?!
     - Ну, просто прикалывается. Он вообще приколист был по жизни. И сейчас развлекается, как может. Чтоб там не скучно было… - Дима неопределённо ткнул рукой вверх.
    - Да ну… Ерунда какая-то…
    - Ага. Особенно ерундой тебе это покажется если не поспишь, как я, с месяц… Это ж вполне в его стиле – выбрать тебя. Ты ж с психами работаешь. Наверное, решил, что прикольно будет именно с тобой поиграть. Мол, разберись, если сможешь…
    Катя задумчиво отхлебнула из чашки. Коньяк прожёг привычную горячую дорожку в пищеводе.
     - Ну… Даже если взять за рабочую теорию. Он же… Не совсем такой был… Он и сам говорил…
    Дима, опершись спиной на подоконник, тихо и медленно сказал, глядя на неё почти с сочувствием:
        - Ты что, веришь во всю ту хрень, которую он для вас гнал? У него же бзик был, что вас нужно воспитывать… Ты ж умная баба, должна понимать что сцена и жизнь – они даже близко иногда не стояли…
     - И что мне теперь делать?
     - Коньяк пить пока…
      - А когда допью?
      - Шагать в гостиницу, спать, и надеяться, что всё, о чём мы сейчас говорили – простой пьяный трёп…
    - А если нет?
Дима пожал плечами.
     - Слушай, хорош уже. И так тошно. Допивай и иди.
Он нетерпеливо переступил большими ногами в высоких ботинках.
   Катя аккуратно пристроила чашку на журнальный столик.
      - Ну всё, пойду. Спасибо за коньяк.
Он не ответил, только кивнул, рассеянно глядя перед собой. Катя вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.
      А Дима, оставшись в одиночестве, долго сидел на том же самом диване, курил, тушил окурки об подлокотник и задумчиво допивал коньяк прямо из горлышка, щедро запивая его растворимой кофейной бурдой. Он очень надеялся не заснуть подольше…
          Катя пришла в гостиницу, и, - спасибо коньяку, - отключилась почти сразу, свернувшись клубочком на покрывале. Проснулась она от яркого света, бьющего прямо в глаза.
«Свет… - подумала она, - свет я выключила…» Перевела опухшие  от  короткого сна глаза вбок… На краешке кровати кто-то сидел и явно терпеливо ждал, пока она проснётся. Спина, обтянутая чёрной  кожаной курткой, седые пряди в тёмных волосах до плеч… Даже со спины не узнать его было невозможно. «К психиатру, блин, завтра же, - подумала она в отчаянье, - говорили же, что шизофрения тоже заразная…» Она рывком вскочила. Подтянула колени к груди.
    - Ты это… Ты же умер…
Саша обернулся. Тёмные огромные глаза были совершенно живыми, смеющимися и лукавыми.
    - Умер.
    - А что тогда здесь делаешь? У меня…
    - Ну ты что, дура, что ли? Психолог, твою мать… Про подсознанку что ли не слышала?..
     - Но ты же… - Катя почувствовала, что ещё секунда, - и она скатится в банальную женскую истерику. От страха, и ещё в большей степени от того что никакого логического объяснения происходящему не находилось.
    Он встал.
    - Ну, умер, умер… И что? Скучно мне… Это шутка, прикол такой…
    - Прикол?
Он походил по комнате, оттянув карманы засунутыми туда кулаками.
   - Ладно, блин, не шутка…
 Он помолчал, словно не решаясь заговорить.
     - Я это… Того… Вернуться хочу.
      - Что? – Катя нервно захихикала.
     - Ну… Вернуться. – пробормотал Саша себе под нос.
      - Как вернуться? Ты мне предлагаешь  провести обряд, оживить твой труп, или как ты себе это видишь? – она продолжала хихикать.- Так это не ко мне. Я в чёрную магию не верю. Может не сработать…
     - Дура! – рявкнул Саша. – Ты можешь до конца слушать, до того, как чушь начнёшь пороть?  Вернуться… Это не в тело… Толку от него… Я на сцену хочу…
Глаза расширились ещё больше и стали почти чёрными. На минуту ей показалось, что он – потерявшийся в лесу ребёнок. Испуганный. Одинокий… Но иллюзия длилась только секунду. А потом – те же резкие черты, плотно и надменно сжатые губы.
    - Хоть на один концерт… Но чтобы все знали, что это я там… Возле микрофона… Просто запомнить это всё… Навсегда…
 Катя тихо покачивалась, обняв коленки. Предохранители у психики, видимо полетели окончательно, и она больше ничему не удивлялась.
   - Как это сделать?
     - Ну придумай что-нибудь… Ты ж психолог.. Гипноз там, внушение… Мне надо, чтобы они знали, те кто в зале…
    - Нафиг тебе?
     - Нафг – не нафиг… Да что ты об этом знаешь? Что ты понимаешь? – как всегда, когда он нервничал, начинал заметно шепелявить.
    - Не ори на меня! Врывается в номер, гость из могилы, я чуть с ума не сошла, а теперь тебя ещё и воскрешать должна какого-то… Не ори…
     - Ну, права, права… - он неловко потоптался рядом, погладил её по плечу. – Сделай это для меня, а?
     - Для тебя? А что ты для меня сделал? Для всех нас… Сдох по собственной дурости?! Ты знаешь, сколько за тобой ушло? Потому что ты для них был – всем…Жизнью. Ты ушёл – и жизнь закончилась вместе с тобой…
    - Идиоты, – пробормотал Саша, - это уже по твоей части…
     - Нет, это ты должен был это знать и понимать, раз на сцену вышел…
     - Ну какая сейчас разница? Ты-то жива. И сейчас реально можешь помочь чем-то… Кроме веника на могилу и размазывания слёз и соплей по ней же… Ну помоги, а? Мне больше не у кого просить. Остальные сразу  к доктору побегут сдаваться.
    - А я не побегу, да?
     - Ты ж сама это… доктор.
   - Ладно. – она резко и окончательно успокоилась. – я тебе помогу. Правда, пока не знаю, как…      
    - Спасибо. Правда, спасибо. Ну, я пойду…
Вышел он, вопреки ожиданиям, - банально – через дверь… Хотя Кате казалось, что пройди он сейчас через стену, - она бы и этому уже не удивилась…
       Проснулась Катя на скомканном одеяле. Морщась от головной боли, и мечтая о том, чтобы всё вчерашнее было всего-навсего сном. Ей хотелось этого так сильно, что к сну она готова была приписать и вчерашний концерт…Ну, или – пора сдаваться коллегам.
       Вечером, после работы, она долго и уныло ковыряла салат в ближайшем кафе. В гостиницу не хотелось совершенно. Засыпать было просто страшно…
        После литра кофе и длительного хождения кругами по номеру она, как и всегда бывает, когда стараешься не заснуть, заснула, едва опустив голову на подушку.
         Саша открыл дверь с ноги.
    - Ну? – весело спросил он вместо приветствия, - придумала?
Катя мрачно помотала головой.
   - Слушай, а зачем были нужны эти все… Видения…
    - Зачем? – Саша задумчиво смотрел куда-то мимо и поверх неё.- А затем, чтобы напомнить тебе, что  ты оттуда, откуда и все мы…
     -Типа одной крови, да?..
    - Перестань ржать… Ну да, что-то типа того… Слишком забыла много. Психолог, бля, бизнес-леди… А твоё прошлое, из тусовки, из рок-музыки, оно бесследно не проходит. Не должно… А ты так старательно пыталась об этом забыть, что почти смогла… Но разве это жизнь? Так, в контейнере пластиковом… Как бутерброд с сыром… Ты разве не чувствуешь, что там дышать нечем?..
      - Но почему ты ко мне прицепился? Многие забыли…
Он удивлённо посмотрел на неё, словно недоумевал: как можно таких простых вещей не понимать?.. Тихо сказал:
      - А просто ты могла меня услышать… Пока ешё могла…
В этот раз он ушёл совсем тихо, аккуратно прикрыв за собой дверь…О, Господи… Бутерброд с сыром… Да уж, истинно панковская ассоциация… Катя смотрела на дверь. Вот уж непонятно, что лучше: слышать такое или быть глухим?..
         Найти Диму в социальных сетях было очень просто. Пробиться к нему оказалось гораздо сложнее. На ковровую бомбардировку сообщениями он долго не реагировал. Потом бросил сухо: «Через два часа там же. В обморок больше не падай». Возле входа в клуб он быстро схватил Катю за руку и потащил за собой внутрь, внимательно оглядевшись по сторонам.
    - Быстрее проходи. Иначе ещё полчаса будем расписываться и фотаться…
Катя, спеша за Димой по длинному коридору вспоминала: как ждали под дождём несколько часов. Как увидели внезапно увидели их вылезающими из машины, ещё вдвоём с Сашей, когда казалось, что так будет всегда: они вместе, молодые и вечно куда-то опаздывающие. Обожание и благоговение в душе, и готовность за эти несколько минут рядом и ждать несколько часов, и не уходить, даже если с неба вместо мерзкого мелкого дождя посыпятся камни… Они долго тогда раздавали автографы и терпеливо отвечали на вопросы, несмотря на дождь, который всё лил и лил, превращаясь в ливень, стекал с волос на чёрные кожаные куртки, оставлял на них блестящие дорожки… А потом, когда им всё-таки удалось вырваться, и они уже почти бегом спешили на какое-то очередное мероприятие, Саша обернулся и неловко улыбнулся. И столько тепла было в этой улыбке… Не любви. Любовь к фанатам – нонсенс. Это сейчас Катя знает… Просто тепла…И жизни. Которой в нём было столько, что она хлестала через край, щедро выплёскивалась на окружающих, давая им иллюзию сопричастности к этой жизни… Это невозможно было не чувствовать. Поэтому и обожали. Жить полной жизнью, - это тоже редкий талант. Ещё более редкий, чем к музыке… «А ты и не думал, как мы все зависим от тебя. Как солнце, которое просто светит, не думая, кого обогреет, а кого обожжёт…» А сейчас – «Пойдём быстрее». Тьфу.
   - Ну что? – в глазах у Димы Катя явственно прочитала ту же смесь, что и у неё  самой: недосып- кофеин-алкоголь. Отчаянное желание не спать совсем…
      - В целом, то же самое, что и у тебя. Сны- не сны… Он хочет концерт. Свой концерт.
     Дима ходил кругами по комнате. Курил, не с первого раза поджигая сигарету дрожащими пальцами. Кричал:
      - Как ты себе видишь это? Как ты себе вообще это представляешь? «Сегодня у нашего микрофона призрак Сани. Вы его не видите, но можете слышать?» Они оценят… Поржут… Спросят, где я такую дурь купил, что так вставляет…
    Он сел на диван,   обхватив растрёпанную светловолосую голову руками. Длинно, художественно проматерился.
    - Я. Не. Знаю. – чётко произнёс Дима и уставился в одну точку.-Я. Не. Хочу. Всё так хорошо складывалось, когда я ушёл… А сейчас… Призраки, сны наяву… А я хочу нормальной жизни. Тупой бытовухи. Просто хочу играть музыку, без всей этой чернухи и мистики.
    - Ладно – Катя неловко тронула его за рукав. – Придумаем что-нибудь. Дима только отмахнулся и зубами вытянул очередную сигарету из уже почти пустой пачки…
    Решение пришло неожиданно и одновременно двоим: экраны. Просто большие экраны с записями Сашиных выступлений. И ещё один – якобы незанятый микрофон. И только они двое, да ещё, пожалуй, звукорежиссёр, знали, что видеозапись идёт без звука. И синхронизация на сцене – вовсе не результат длительных репетиций. В общем, знали и все остальные. Но – делали вид, что не догадываются. По крайней мере, молчали. Да и о присутствии Кати вопросов не возникало. Фанатка и фанатка… Хоть и постарше остальных…
        Тяжёлый был концерт. Дима изо всех сил старался держаться, но выглядел, бедняга, всё равно довольно паршиво и бледно. Но – в какой-то момент, - всех подхватило и понесло. Потому что ту энергию, которая шла со сцены в зал, невозможно было не почувствовать. И Катя, стоя в зале, и глядя на людей вокруг, видела – у многих в глазах слёзы. Под медленную мелодию, когда мерцали по всему залу огоньки зажигалок, она и сама почувствовала, как плачет…И не нужно ни прятать эти слёзы, ни сдерживать себя... В этот момент не было ни возраста, ни опыта: только здесь и сейчас. Только музыка и Сашин голос, плывущий над залом… 
      На выходе, приглушая вздохи, несколько человек, вполголоса обронили, что это был лучший концерт за последние несколько лет.
      Дима догнал Катю на входе.
      - Пойдём и… нажрёмся. И сегодня, надеюсь, будем спать без всяких снов.
Она помотала головой. Завтра уезжать. А она ещё не была наедине с Городом. И – мистика или не мистика – должна была это сделать…И – пора возвращаться к своей обычной, нормальной жизни… Да и просто – хотела остаться одна. Устала от разговоров и эмоций.
      Поэтому просто шла и шла. Долго не темнело. Приближались знаменитые белые ночи… И Катя шла сквозь сумерки, сквозь запах зацветающей черёмухи. Прохладная тень любимого города ложилась на лицо… Она вспоминала… Вспоминала сегодняшний концерт. И – себя. Словно, после долгой болезни, заглянула в зеркало. Узнавая и не узнавая…Пугаясь тому, как изменилась, и радуясь этому узнаванию…
      Он ждал в номере. Сидя на подоконнике открытого настежь окна.
    - О, Господи! – сказала Катя, медленно сползая по двери и прижимая к груди рюкзак.
    - Привет! – улыбнулся Саша
    - Ты что здесь делаешь?
    - Ты ещё «кыш» скажи, как голубю, - ухмыльнулся Саша, - поблагодарить пришёл…
    - А сниться больше не будешь? – спросила Катя слабым голосом
    - Ну… Не хочешь – не буду. Я запомнил… Теперь можно уходить…
     - А Дима?
    - А что Дима? Пусть играет… И живёт спокойно…
   - А почему сам ему об этом не скажешь?
Саша ухмыльнулся:
  - А зачем портить светлые воспоминания?
Он отвернулся. Посмотрел вниз, на Город, медленно тонущий в сумерках. Тихо сказал:
  - Ну, теперь точно – навсегда…Больше… Никогда…- он обернулся, посмотрел Кате в лицо тем самыми огромными, стремительно чернеющими глазами, - И ты меня… Запомни…
     Она смотрела в лицо. Теперь уже точно – только фотки и видеозаписи, которые так мало могут сказать о живом человеке… Память… Которую нужно сделать светлой, а не той саднящей раной, которой она была, когда…
     Саша перекинул длинные ноги наружу, обернулся.
   - Лечишь-то хоть хорошо?
   - Ничего так…
   - Ну и ладно… Тебе-то не надо объяснять, зачем нужно успеть… Я рад…
Улыбнулся. Накатили, нахлынули снова воспоминания: дождь, автограф в размокшем блокноте, мир, состоящий из эмоций и ощущений… И даже запахи вспомнились: сырого асфальта, бензина и осенней листвы…И улыбка. Та самая улыбка… Тогда так мало нужно было для счастья. И все они были другими: не боящимися любить и ненавидеть. Смеяться, когда смешно, и плакать, когда больно… А потом всё это ушло куда-то. Словно крышка захлопнулась над пластиковым контейнером…Там было тепло, сухо и совсем, почти никогда не больно. «Хорошо это или нет? Не знаю. Но ты прав: забывать обо всём этом, о том времени, когда мы жили: так неумело и иногда отчаянно, нельзя…Забыть об этом – всё равно, что продать себя. А на вырученные деньги купить айфон… Стоит ли одно другого?»..
     А Саша, тяжело оттолкнувшись от подоконника, распахнул за спиной чёрные кожистые крылья и взлетел. Выше и выше. Вспышка холодного света. И больше – ничего…
      …Этот пациент был похож на него. Та же резкость и безудержность в словах и поступках. Тот же панк-рок. Только без хвоста популярности. Та же безнадёжность и равнодушие в глазах.   Катя взялась за  него. Несмотря на то, что никто не верил в успех. Даже родные, похоже, начинали откладывать деньги на похороны. А она – тащила, с тупым упорством работала, работала, работала, продираясь сквозь собственное отчаяние и неверие, вспышки грубости и эмоций клиента…Однажды ночью Катя заснула, уткнувшись лицом в открытое руководство по психотерапии, потому что ни на что уже не было сил, и даже лошадиная доза кофе не помогла. Саша тихо вышел откуда-то из-за спины. Сказал:
     - Да бросай. Не вытащишь. Живёт быстро и умрёт молодым… Пусть…Рокер всё-таки…
    - Как ты? – заорала Катя. Сон и усталость слетели моментально.
    - А что?
    - А ничего, - Катя кинула в неожиданного гостя учебником, - Увидишь…
Она смогла. Последний раз Саша пришёл после последней сессии с этим пациентом. Молча сжал её пальцы. И ушёл. Просто – через дверь…
        У Димы всё хорошо. У него своя группа, из Сашиной он всё-таки ушёл после того последнего концерта. И ему абсолютно наплевать на то, что «живи быстро умри молодым». Он просто делает то, что хотел: занимается своей музыкой…
   В  следующий раз Катя приехала в Город поздним летом. С Димой они случайно столкнулись на улице. Он сам выхватил её за локоть из толпы.
   - Эй, красавица… Помнишь меня?
Она не стала говорить, что в наушниках, которые она, старательно смотав, запихала в карман джинсов, только что звучала его песня.
   - Ну, что? Кошмары не мучают больше?
Она помотала головой.
   - Вот, к вам перебираюсь… Буду здесь теперь жить…
Дима улыбался. И она вдруг с изумлением подумала, что он не меняется. Совсем. Те годы, что он был в её жизни. Несмотря на первые седые волоски, и морщинки, едва наметившиеся вокруг глаз…Он улыбался. И Катя улыбнулась в ответ…
     … И он, и я – мы оба знаем, что бы ни случилось: пока у нас есть наша музыка, пока мы стоим по обе стороны сцены: на сцене и в зале, - мы всегда будем молодыми. Пока мы вместе, и они держат микрофоны, а мы вскидываем руки в полутьме клубов и стадионов – мы не умрём. Никогда. Что бы ни случилось. Что бы с нами ни происходило, и в каком бы из миров не оказался любой из нас…