Тихая моя родина. 3

                КРЕЩЕНИЕ.

   Как-то однажды у Коли Тимачёва гостила его тётя, сестра его матери. Когда мы играли, она подозвала меня и начала говорить мне строго, что я не крещённый, что это плохо, что мне надо сказать об этом папе и маме. Похоже, что её суровый вид и внушительное наставление так на меня так подействовали, что я, придя домой, тут же изложил дедушке и бабушке всё, что мне говорили.
    Меня крестили в другой станице. У себя побоялись. Тётя повезла меня в станицу к нашим родственникам. Впервые я услышал имя «Ной». Таким именем меня окрестили, посчитав, что для моего имени «Ноэль» будет соответствовать «Ной» - имя последнего допотопного патриарха.
 Какое-то время крестик лежал на дне графина в серванте и я мог только разглядывать его сквозь стекло. Насколько помню, на голубом фоне распятие было в виде белого барельефа. Я помню запах ладана. Возможно побоялись давать мне на руки, думая, что я потеряю.
Это всё, что я помню.
   Крестик уже давно незаметно исчез, а тот графин у мня и поныне.

 
                ПЕРВЫЙ РАЗ В ПЕРВЫЙ КЛАСС.

   Я - рассеянный с улицы посеянный -  трижды терял букварь в первый месяц учёбы. Ещё шла война. Запомнился, очень запомнился первый урок. В классе гробовая тишина. Вероятно остальные были так же напуганы, как и я с Колей Тимачёвым. Надо же так – вместо Татьяны Филлиповны, которая должна была радушно, ласково встретить нас, впервые переступивших  порог школы, - нас встретил её муж. Его лицо, обезображенное лишаем /кажется волчанкой/ с красными пятнами внезапно внушило нам страх. Он заговорил медленно каким-то приглушённым, загробным голосом. Он сильно гундосил, а его маленькие чёрные глазки едва выглядывали из прорезей на бугристой, будто покрытой вулканами, коже лица.
   Все были парализованы от страха.. Мы с Колей сидели за первой партой, поэтому он вызвал меня первым к доске написать цифру 1. Для меня это проще пареной репы, - ведь я уже к этому времени прочитал целую книгу «Маугли». За мной последовал Коля и аккуратно срисовал мою единицу. Я до сих пор вижу, как он осторожно ведёт мелом не сверху вниз, как принято, а снизу вверх, и, дойдя до верху, делает закорючку.
   Выйдя во двор после звонка мы, я и Коля, не обмолвившись ни единым словом, пустились со всех ног домой. Ноги несли сами собой. Останавливаясь и переходя на шаг, чтобы отдышаться, мы снова пускались бежать, будто за спиной погоня. И только у самого дома, наконец, почувствовали себя в безопасности. Вот таким мне запомнился самый первый день учёбы.



ВОЖДЬ ВСЕХ НАРОДОВ.

В комнате у окна у нас стоял огромный фикус в деревянном ящике с землёй, которую мы время от времени поливали. Почти половину комнаты занимал стол, на одном конце которого стоял бюст Сталина почти в натуральную величину. Так случилось, что он свалился на пол и отбил нос. Отец прилепил из гипса недостающий нос, но не смог добиться прежнего глянцевого блеска. Пришлось покрыть весь бюст белилом.
   Восьмой класс. «Сталин умер» - объявила утром Александра Васильевна, наш классный руководитель, войдя в класс, когда мы готовились к первому уроку. Молчание. Казалось, что земля перестала вращаться. Один только Славик, этот бледненький, болезненный мальчик, -  прослезился. Нас распустили, и я, придя домой, тут же за коньки и на речку.
   Бюст Сталина еще много лет валялся в пыли на чердаке, пока его не выпросил у нас и пропил сантехник Николай. Уже давно почил пьяница Николай, и на чердаке теперь уже другая отжившая свой век утварь покоится в пыли. Но демонический дух диктатора всё ещё витает в воздухе, прицеливаясь, на кого бы сесть. И находит, находит благодатную почву для всё нового и нового посева.