Привидение

Внимание!
Данная рукопись предназначена только для домашнего чтения! Цитаты из историй могут быть использованы лишь в определённых компаниях! Учтите: иначе люди могут вас просто не понять!
От автора.

Глава 1. Мои мысли.
-Говорят, что только после смерти человек понимает всю ценность жизни. Я понял это гораздо раньше. Но, к сожалению, это мне мало помогло. Рак груди не смогли остановить даже овощи вкупе с утренними пробежками. И вот, теперь, смотря за тем, как медленно остывает моё тело, мне вдруг подумалось, что это слишком – наказывать человека неизлечимой болезнью только за то, что он не ценит своё здоровье. Это глупо, потому как, даже поняв, где был неправ, он всё равно не сможет ничего изменить. Только покачать головой и со словами «да, всё равно», покинуть землю, оказавшись на небесах.
-А, если нет?
-Что? – тощий зомби поднял голову и посмотрел на Алексея старчески прищуренными пустыми глазами, - А, ты это про… - он неуверенно указал пальцем на землю.
-Да. Что будет, если человек попадёт туда?
-Не знаю. Там я пока не был.
-А в раю были?
-Нет. Но многие мои друзья, иногда от скуки приходящие полюбоваться на то, что происходит в институте, много рассказывали мне про него. Там хорошо, но пресно. Они утверждали, что только душа абсолютно чистого человека найдёт там рай для себя. Хотя, это очень относительно…
-Николай Иванович, вы опять? – оборвал его уже начавшийся монолог о телесном и бестелесном Алексей, - Вот именно из-за этого вас тут и оставили!
-Из-за чего?
-Да, из-за того, что, когда ангел пришёл, препираться начали и говорить, что у вас завтра экзамен. Вот он вас на экзамен и оставил!
-А вот и неправда!
-Конечно. Вот, если бы, когда он через несколько дней опять пришёл, вы с ним согласились, то оказались бы сейчас в раю, а не здесь, с нами.
-Так он пришёл прямо перед сдачей квартального отчёта!
-Не нужно противиться судьбе.
-Нет, буду, буду! Потому что её нет, а противлюсь я только несчастной машине бюрократии, которой выгодно, чтобы я сейчас ушёл на покой. А раньше, когда ей было выгодно моё преподавание, она продвигала меня вверх по служебной лестнице.
-Ах, Николай Иванович, ничему вы не учитесь!
-Конечно, я ведь учитель уже, а не ученик!
-Мы все ученики жизни, мои дорогие! – третий, всё это время сидящий тихо, наконец, подал голос и я понял, что он ещё жив, - И учителя, как вы себя назвали, Николай Иванович, должны первым делом вбить в головы нерадивых учеников именно это. А потом уже осознание собственной значимости, которое всё время тянет нас на дно жизни. Вы же всегда действовали наоборот. Показывая собственный уровень власти, вы почему-то забывали о том, почему вы ею обладаете.
 -И всё-таки я осмелюсь вам возразить, дорогой мой! – опять с видимым усилием повернул голову в сторону нового участника разговора, самый старший член данной компании, - Что это есть глубокая демагогия по поводу души и всего остального, бестелесного, потому как она лишь смущает молодые умы, ещё не занятые знаниями и сознательно подготавливает их к принятию ложных решений.
-Мне кажется, что автор должен сам рассказывать о своих произведениях.
-Тогда давайте позовём сюда Его и, если он откликнется, зададим ему парочку вопросов. Почему мы оказались за бортом жизни? Сколько может в идеале жить человеческая душа? Когда наступит конец света? Много ли нам осталось ждать нового рождения? И кто уйдёт первым?
-Ну, на эти вопросы я и сам могу тебе ответить.
-Потрудись.
-Мы оказались за бортом жизни лишь потому, что сознательно и духовно не были готовы умереть. Человеческая душа в идеале вечна. Конец света наступит нескоро. Вам, мой родной, осталось ждать немного, всего три столетия. А первым уйдёт тот, кто этого захочет сильнее всех.
-То есть кто?
-Не знаю. Этого даже Он не всегда знает, потому как это является делом сугубо индивидуальным и личным для каждого живого существа.
-Ой, вот только не надо опять про душу!
-Хорошо, хорошо, не буду, если это так вас раздражает.
-Не раздражает, а злит.
-Ну, раз Николай Иванович злится, нам, я думаю, уже пора расходиться.
-Да, - и безымянный собеседник чуть слышно растворился в воздухе.
-Я, пожалуй, пойду, - Алексей поднялся в воздух и медленно, будто растягивая удовольствие, поплыл к выходу с кладбища, закрытого на ночь на массивный замок…

-Ну, как тебе наша скромная компания? – спросил он меня, едва мы переступили границу территории кладбища.
-Вы все – очень интересные люди.
-Хочешь книжку о нас написать?
-Можно. Но я многого не понял.
-О ком?
-О своих друзьях. Да и тебе тоже, наверное.
-Николай Иванович – бывший профессор. Он был деканом отделения физики и до конца своей жизни отрицал возможность существования всего бестелесного и наукой не доказанного. Как и после неё отрицает. Даже тридцать лет на кладбище его не вразумили. Я к нему и так, и эдак уже подходил, чтобы он в рай отправился, согласившись, но он крепко стоит на своём. Ну, ничего, ещё тридцать лет постоит – остепенится. К тому моменту, когда тело совсем развалится и останется только бестелесная оболочка, он не только в душу, он в Высшие Сферы поверит и даже будет оттуда сигналы принимать время от времени.
-Ты думаешь?
-Я знаю
-А этот, третий?
-Это Андрей. Горемыка наш бедный. Он и не жив и не мёртв.
-Это как же так?
-Ну, если мы с тобой больше мёртвые, чем живые, поскольку душа, то есть одна оставляющая человека, а тело отсутствует, а Николай Иванович, например, наоборот, то Андрей и телом и душой обладает, а чувствует себя мёртвым. Ну, знаешь, бывают такие люди, что уверовали, что они умерли настолько, что рано или поздно это всё-таки стало правдой. А наш друг в аварию попал. И настолько испугался, что решил, что он умер. А, когда веришь, то делаешь. Вот он теперь у нас и не жив и не мёртв. Бывает и такое. Хоть редко, но бывает.
-А ты?
-А что я. Шёл студент по улице. Вдруг на него втроём кинулись. Стал он студентом-привидением. Ничего необычного.
-Как это? Ты же просто не умер.
-Естественно. Как же я мог умереть, когда ещё столько всего не сделал. Распугал всех своих старых врагов, это раз. Отомстил этим бандитам, это два. Поел на халяву чёрной икры из правительственной фуры, это три. А ради чего ещё жить?
-Что, только ради этого?
-Конечно, нет, там в списке были ещё пункты, но их я уже давно забыл.
-В списке?
-Да. Помню, я, когда маленьким был, записывал в список секретный, что хочу обязательно в жизни сделать. Сейчас я, вроде, ещё жив.
-Интересно, а у всех троих у вас список этот есть?
-Думаю, да. Иначе, ради чего бы они остались?
-То есть, для того, чтобы душа осталась на земле, нужно…
-…чтобы у неё ещё остались дела, - уверенно подхватил Алексей, - Ну, и одно сверху перечислено не помешает.
-Что?
-Желание жить. Если ты хотел умереть, то ничто тебе не поможет удержаться, даже миллионы дел, которые требуют внимания.
-Это хорошо?
-Да, это очень хорошо.
Начинался новый день. Два призрака встречали его на широком проспекте, пустом из-за столь раннего времени суток. Только Дядя Петя, извечный пьяница, ночевавший на лавочке, немного пошевелился и открыл один глаз. Спустя три часа его увезла скорая, вызванная соседкой Людочкой, возвращавшейся от любовника…

Я вернулся на кладбище, когда уже до конца расцвело и Николай Иванович, непривычный к солнечному свету, со свежей газетой забрался обратно в свою уютную прохладную могилку. Пожалуй, мне тоже нужно было так сделать, но я не смог. Сев на холодный с ночи камень, я расслабился, наблюдая за встающим солнцем сквозь полуопущенные веки. Я очень любил солнце, это была моя маленькая тайна…

Из милицейских хроник этого числа: «Гражданка Тихоренко, пребывая в состоянии паники, кинулась на шею своему супругу, Гражданину Тихоренко, неистово крича о том, что это он убил её мужа и тот вернулся, чтобы отомстить. Свои действия она аргументировала тем, что, якобы, по её словам, наблюдала его не далее, как сегодняшним утром, сидя на надгробии на кладбище, где ещё недавно его похоронила, и нежился на солнышке. Она утверждала, что он даже вполне миролюбиво пожелал ей доброго утра. Младший сержант Прикопуйко»

Да. Видимо, я зря это сделал. Но всё равно, сделанного уже не воротишь. Поэтому я зажмурился, чтобы не видеть ничего из соседних могил, и кинулся вниз, в собственную уютную квартирку на глубине двух метров под землёй…

Глава 2. Моя семья.

Многие считают, что, чтобы узнать, что о тебе думаю по-настоящему дорогие люди, нужно поставить по диктофону в каждом углу. «Нет!» - скажу вам я. Для это нужно всего-навсего умереть…

Этот день ознаменовался тем, что я решил, наконец, навестить свою не вовремя оставленную семью. Старшая дочка, в тот момент почти закончившая институт, должна была уже выйти замуж и порадовать нам с женой внуками. Младшей уже пора было поступать, так что время казалось мне самым подходящим. Но самом деле всё оказалось совсем не так…

Проник в квартиру я, считай, незаконно, просто просочившись сквозь дверь, всегда бывшую для меня чем-то священным, краем глаза заметив, что пора бы уже её сменить. В прихожей меня встретили целый ряд ботинок, большая часть из которых была мужской, и весёлый смех, смешанный с запахом дешёвого табака.
-Нет, Ната, это ты загнула! – раздалось из кухни, - Честное слово, когда тебя слушаю, кажется, будто и не мы это сделали, а кто-то со стороны.
-Для этого я так долго и мучилась, - ответил ему весёлый голос моей младшей дочери, - Чтобы дяди в форме поверили. А их обмануть сложнее, чем тебя!
Я, подозревая самое худшее, кинулся на кухню и застыл на пороге, недоумённо разглядывая собравшуюся там компанию. Десять молодых людей и только две девушки, держа сигареты в дрожащих непонятно от чего руках, радостно смеялись, что-то живо обсуждая. Литровая бутылка водки, гордо поставленная в центр стола, добила меня окончательно. Я, забыв о том, что я призрак, грозно кинулся к ближайшему мне молодому человеку и зло закричал.
-И что это здесь происходит? Только мы с матерью отлучились, ты своих дружков привела? Наташа, изволь объясниться!
Компания замерла, а потом, после нескольких секунд полного молчания, разразилась диким хохотом, дружно показывая в меня пальцами. Только одна Наташа сидела, испуганно глядя мне прямо в глаза и качая головой, будто что-то припоминая.
-Ха-ха, Ната, круто ты придумала, напугать нас своим отцом! Только вот все мы знаем, что он уже давно на том свете! А обычная дымовая голограмма нам ничего сделать не сможет! – он повернулся ко мне, - Давай, папаша, покажи, чего ты стоишь, ради того, чтобы защитить свою чистую дочурку от влияния её злых друзей!
Меня охватила непонятная ярость, которая переросла в жгучую ненависть. Я бросился на него, расслабленно восседающего на моём (МОЁМ!!!) стуле и ударил так, что сам по инерции пролетел ещё пару шагов, отбросив молодого человека прямо в стену.
-Ната, что происходит!? – заверещала вторая девушка, прячась за широкие плечи своего кавалера и смело зажмуриваясь, - За что он Макса ударил?
-За то, за что тебя ударю, если ты ещё раз появишься на пороге моего дома! А ну, живо все вон!
Через несколько секунд, хлопнув дверью внезапно опустевшей квартиры, исчез последний гость, и от недавнего «праздника жизни» остались лишь сиротливая бутылка, да дым, постепенно заполнявший всю квартиру через щели под дверями. Наташа сидела напротив меня за нашим семейным столом и молчала. Мне казалось, что она запоздало пыталась уверить себя, что меня не существует, а всё это – лишь бред её опьянённого одним глотком водки сознания.
-Как же получилось, Наташа, что ты вдруг так изменилась?
-Не я такая, папа, жизнь такая. К чему был весь этот маскарад со смертью?
-Никакого маскарада, я и вправду умер. Только душа ещё жива и готова защищать свою семью. Мне очень жаль, что ты такой стала. Какие у тебя оценки?
-У меня? Не знаю. Может, четвёрки три будет.
-Молодец, моя хорошая! А я-то, старый дурак, решил, что ты, попав в такую компания, перестала учиться совсем и никуда поступить не сможешь! Значит, серебряная медаль у тебя будет?
-Нет, папа, медали у нас не будет. Кстати, с чего ты взял, что я не забросила учёбу?
-Ну, три четвёрки…
-А остальные тройки.
-Как же мама так не уследила?
-У неё своя жизнь, у меня своя. Новый молодой муж жаждет денег и хорошей жизни, она вокруг него прыгает день и ночь. А он, между прочим, чуть старше меня. Даже страшно от его сладких взглядов иногда становится. А что?
-Света… Новый молодой муж… Эх, даже не верится как-то, что она смогла так быстро меня забыть.
-Она тебя и не забыла. Просто, пока ты лежал в больнице, она его и привела в дом. Думаю, она тебе ещё при жизни изменяла, а потом просто упрятала в клинику бесплатную, сама зажив в удовольствие на твои денежки.
-На какие денежки?
-А на те, которые вы с ней на Маринке на институт копили. Она их почти сразу же отдала этому своему Серёженьке! А мне как жить? Она же меня без хлеба иногда оставляет, его откармливая в ресторанах!
-Неужели… Не могу поверить…
-Ты не веришь, а я вот так живу! И Маринка живёт, потому что деться ей некуда отсюда! Деньги на съёмную квартиру мама своему мужу отдала!
-Марина? И она отдала?
-Нашей маме? Да даже сказать ничего не смогла!
-Ну, дела, - протянул я, - Ничего, я что-нибудь придумаю, малыш! Не волнуйся, папа найдёт выход, потому что он всегда знал, что делать в подобных ситуациях…
Я уже вышел, а мне казалось, что я всё ещё чувствую запах давно не мытой заплесневелой кухни и сырого хлеба, преследующий мою дочь день и ночь. Я был обязан что-то сделать, и я это сделал…

Инкассатор прежде никогда не видел, чтобы сумки с деньгами сами отправлялись в полёт, поэтому сейчас просто стоял и испуганно пускал слюни, наблюдая за тем, как призрак, забравший всю выручку центрального отделения большого банка, удалялся по длинной улице средь бела дня. Несмотря на время суток, она была пуста, ни один человек в этот день не вышел из дома и не направился на работу, потому что сегодня было воскресенье…

Мелодия звонка всегда действовала мне на нервы. И теперь, нажав кнопку звонка, я просто чем-то внутри ощутил подступающую ярость. Как она посмела так издеваться над нашими дочерьми?! Всё, пусть сама делает, что хочет, но девочек я ей не отдам!
-Кто там? – недовольно раздалось из-за двери мужское на редкость неприятное сопрано, - Говорите же!
-Это друг семьи, мне нужна Наташа!
-Наташи нет, она в школе!
-В воскресенье?
-А вот это уже наглость, молодой человек! С чего это вы взяли, что я вру?
-Потому что в воскресное утро она обычно вместе с Мариной пьёт чай за большим круглым столом в кухне. И сегодня, судя по силуэтам в окне, девочки не изменили своим привычкам. Так я могу войти?
-Нет. Я вас не знаю, а хозяйки дома сейчас здесь нет! Приходите вечером!
-Позовите, пожалуйста, Наташу, мне нужно кое-что ей передать!
-Передайте через меня.
-Хорошо. Наташа, я нашёл решение этой задачи, про которую ты мне вчера вечером рассказывала. Приходи ко мне сегодня под вечер, я тебе всё объясню.
-Куда?
-Что?
-Куда вы её приглашаете?
-Она знает…

Что я мог сделать?
Найти средства, чтобы сама Марина позаботилась о них с сестрой.
Куда обратиться, чтобы меня не отвергли?
Только к семье, потому что они не испугаются.
Возможно, стоило уже тогда, перед переселением в клинику, отдать деньги на институт самой Марине, не надеясь на честность Светы?
Наверняка, тогда бы этого не случилось, только вот теперь уже жалеть поздно.
Насколько всё запуталось теперь? Смогу ли я найти выход, или только усугублю ситуацию? Чем мне помочь страдающим от матери дочкам? Кто станет моим посланником в мире людей? Зачем я остался на земле?
Множество вопросов и никаких ответов…

Она пришла только, когда стало совсем темно, кутаясь в тонкую шаль, несмотря на тёплое время года. Испуганно пройдя по кладбищу, моя Наташа нерешительно застыла перед могилой своего отца. Мне было интересно наблюдать за ней сейчас, даже интересней, чем в детстве, потому что течение её мыслей было достаточно необычным для молодой девушки, почти ребёнка. Она боялась кладбища, но верила переданным ей словам, поэтому устроилась на тёплом камне, не замечая меня, устроившегося в ближайших кустах, чтобы посетители за день не обнаружили сумку с деньгами для моей семьи.
-Наташа, я нашёл решение, - от моего голоса она вздрогнула и резко обернулась, - Я достал вам с сестрой деньги на отдельное жильё. Объясни ей всё. Скажи, что я желаю вам счастья. Кстати, - я зарыл руку в землю рядом с могилой, доставая маленькую куколку в белом платье, - Передай это маме и посоветую бросить своего мужа.
Она ушла, а я ещё какое-то время сидел на тёплом после неё камне и наслаждался видом звёздного неба. Я всегда очень любил звёзды. Это был мой маленький секрет…

Из записки Наташи для матери: «Мама. Я ухожу от тебя, потому что больше не могу так жить! Не ищи меня, хотя, я и так уверена, что ты не станешь этим занимать. Твой муж загонит тебя в могилу! Папа тоже так думает. В доказательство моих слов он просил передать тебе это. Твоя бывшая дочь, Наташа»

Глава 3. Мои друзья.

Эти слова напоминают мне о жизни. О том весёлом времени, когда моими книгами зачитывались люди всех возрастов и социальных слоёв. Но сейчас всё не так. Долгие года в могиле помогли мне многое понять и оценить. Тем более, что мне попались такие замечательные соседи…

В полночь мы, как обычно, устроились на земле, совершенно не чувствуя исходящего от неё холода. Да и не сидели мы вовсе. Висели над землёй, которая отдыхала от миллионов топающих по ней за день ног. Николай Иванович снова начал свой монолог про теорию бестелесности, которую создал ещё в бытность свою профессором и теперь увлечённо пытался рассказать нам.
-Вот, вы – бестелесное тело, которое представляет собой сгусток материи, заряженный настолько сильно за свою жизнь, что не может просто разложиться из-за постоянного взаимодействия между частицами. Таким образом, мы видим, что существование призраков – доказанный наукой факт, между прочим, – никогда не был чем-то мистическим или философским. Мой же способ существования можно объяснить тем, что заряд был такой силы, что даже тридцать лет жизни не смогли разрядить тело и оно действует по инерции. То есть, мы наблюдаем рождение новой, полностью обоснованной теории о телесности и бестелесности, которая…
-…нам уже мозги поела, - отмахнулся от него Алексей, - Может, отпразднуем такое славное событие, как рождение теории со столь громким названием?
-А что, - неожиданно оживился Андрей, - Только… Разве на тебя действует спиртное?
-Стадное чувство, уж поверь знатоку, всегда работает лучше, чем все другие и может опьянить лучше вина. Так что сейчас берём ноги в руки к ближайшему магазину!

Когда мы, уже под утро, разбредались «по домам», меня неожиданно кольнула мысль, что Алексей оказался прав, и всю мою сущность охватило веселье и небывалая до этого лёгкость. Такая, будто меня накачали гелием, как воздушный шарик. И каждая частичка в «сгустке материи», которым некогда было моё тело, начинают появляться человеческие эмоции. Например, я был в этом почти уверен, завтра утром у меня будет немного побаливать голова. А память, как всегда точно и целенаправленно, воспроизведёт картину того, как мы вчетвером, расположившись прямо на полу рядом с разбитой витриной, разливаем по пластиковым стаканчикам какую-то гадость, подозрительно пахнущую одеколоном…

Эта ночь ничем не отличалась от всех остальных. Хотя нет, пожалуй, она всё-таки чем-то отличалась. Например, тем, что меня разбудил свет фонаря прямо в лицо, и голос жены прямо над самым ухом.
-Я же говорила, что врёт она! Не мог призрак ей денег дать, потому что призраки – это всё враки, а деньги ей кто-то из дружков дал. Они у неё все богатенькими вдруг стали, после того, как травку продавать научились!
-Тихо, женщина! Не мешай мужчине зарабатывать деньги!
-Что случилось? – неожиданно раздался голос Николая Ивановича, - Эй, гады! Вы мне тут будете могилу друга раскапывать? А ну пошли вон!
Затем топот ног «Серёженьки» подтвердил мои догадки: в отличие от моей благоверной, он всегда предпочитал трезво оценивать ситуацию и делать ноги, когда опасность чувствуется сильнее, чем деньги. По сценарию тут было намечено моё появление, но сверху раздалось визгливое «Умри!» и тело Николая Ивановича рухнула сверху прямо на мой гроб. И знакомая ярость заклокотала прямо в горле.
-Не смей трогать моих друзей!
Мне лично показалось, что от этого крика небо покачнулось и стало чуть светлее, как волосы пожарников, после того, как они узнали, как я устроил пожар. А было всё просто: газ погас, я решил посмотреть, в чём дело, оно там и рвануло у соседей. Но сейчас мне было не до воспоминаний: что-то страшное, судя по визгу Светы, творилось на поверхности. Выглянув, я испуганно спрятался обратно. Жены уже давно и след простыл, а злой Андрей всё ещё посылал ей вслед зелёные молнии.
«Чего это он так? – подумал я, - Так ведь, и убить можно!»
Тем временем друг пришёл в себя и даже был готов снова вести привычные философские разговоры, если бы не стон Николая Ивановича. Его тело качнулось, вздрогнуло, закашлялось, и… он призраком вылетел из тела. Я некоторое время судорожно моргал, надеясь, что мне всё это привиделось. Он тоже не понимал, что происходит. Потом понял. От его крика и весёлого смеха Андрея покачнулись деревья находящегося неподалёку сквера, а голуби, до этого момента спокойно спящие на своих местах, взлетели со своих мест, испуганно кружась над единственным фонарём, находящимся прямо над моей разрытой могилой…

-И всё равно я настаиваю, что моя теория имеет право на жизнь!
-Тогда почему после повторной смерти сгусток энергии не разрядился окончательно, а просто принял другую, более объёмную форму?
-Высвободившаяся энергия не смогла заполнить всё имеющееся пространство, но значительно увеличила свой объём за чёт выхода за границы своей твёрдой оболочки.
-Так как вы объясните то, что некоторые люди просто умирают, а другие становятся зомби, призраками или оставляют за собой все функции человеческого организма, приобретая новые сверх них, а не вместо?
-Это матрица, состоящая из чисел. Вот, смотрите. Андрей, вы когда родились?
-Тридцать первого марта 1989 года. А что?
-То есть, когда вы умерли, то вам было всего…
-Двадцать лет и три дня.
-То есть, 7308 дней. А мне, когда я умер, было шестьдесят лет и девять дней. То есть, 21924 дня. Алексей!
-Не помню я, когда родился. Давно это было.
-А ты на надгробии посмотри, там по любому должно быть написано, - посоветовал ему добрый Николай Иванович и недобро покосился на меня, - А вам сколько было?
-Сорок.
-Ура, товарищи, мы уже нашли исключение! – радостно обнял меня профессор, и начал торопить возвращающегося с подходящей датой Алексея…

Симптомы Андрея и Алексея совпали день в день. То есть, молодой человек тоже прожил 7308 дней и ни на что не жаловался, пока не столкнулся в подворотне с теми злосчастными бандитами. Почуяв, что я не верю столь меткому совпадению, Николай Иванович снова затянул свою песню про теорию, которую мы на третью ночь ещё выучили наизусть. Но ему хотелось поговорить, а мы не мешали, чтобы не нарушать столь ценимую именно после смерти идиллию…

-Тридцать четыре, - не моргнув глазом, соврал Андрей, косясь на меня своими глубокими карими глазами, не закрытыми привычным капюшоном, - А у тебя?
-Тридцать пять, - спокойно ответил я, незаметно пальцем влезая под свой стаканчик и меняя числа, - А у вас, Николай Иванович.
-Мне жаль ребята, но я, кажется, выбыл, потому что у меня тридцать.
Мы с Андреем опять переглянулись и продолжили лишать Алексея честно наворованных продуктов…

Мы, наконец, нашли то, что могло отвлечь профессора от его монотонных монологов и наслаждались этим уже второй раз. Тем более, что у Алексея оказались огромные запасы в разных частях кладбища, содержащие самые необычные вещи. Так что мы на пару с ушлым получеловеком уже второй раз могли съесть много всякой еды бесплатно. Потому что Алексей играть не умел вообще, а профессору в кости никогда не везло, а жульничать он ещё не научился…

-Это всё, друзья, - наконец, выдал студент после того, как мы поживились батоном колбасы и банкой сгущёнки, - У меня больше ничего не осталось. Вы всё отыграли.
-Отлично! – спокойно продолжил его мысль Андрей, - Потому что ты сам только что выиграл урок мастеров по жульничеству в кости на районе…

Он дулся ровно неделю, а потом явился злой к нам и потребовал всё обратно. Сгущёнку, колбасу, и даже ликёр, который он в первый вечер выпил вместе с нами.
Мы улыбнулись и потребовали у него взамен запись с камеры, что мы всё это брали. Он обиделся и дулся на нас ещё неделю, а потом и пришёл не один…

Его звали Артём. Как я понял, это был давний знакомый Алексея по общежитию, который пропил не только возможность работать, но и диплом об окончании высшего учебного заведения на радостях от сдачи выпускных экзаменов. Невысокий, какой-то угловатый и худой, он сначала даже показался мне своим и я очень удивился, когда оказалось, что он – обычный человек. Но главное было не в этом. Артём обладал чудной способностью видеть призраков и умел, да и любил, рисовать. В первый же день он пришёл со старым альбомом и дрожащими от постоянного алкоголя руками, на измазанной чем-то жирным бумаге, нарисовал нашу компания. Картина была великолепна. Не знаю, как все остальные, но я, будь я человеком, обязательно купил бы её на последние деньги и голодал, смотря на счастливые лица игроков в кости, которые лишились всего, чтобы обрести гораздо больше…

Знаете, а так ли это плохо – умереть? Так ли это прекрасно – жить? И чего стоят чувства и человечность за непреодолимой в обратную сторону чертой? Ведь первый раз в жизни я был счастлив так, будто всегда, всю свою ничтожную жизнь, стремился именно к этим людям, чтобы под светом кладбищенского фонаря пить дорогой ликёр и жульничать в кости…

Глава 4. Мой портрет.
И снова ночь поглотила улицы моего любимого города. Кто помнит его название из призраков, навеки обречённых наблюдать угасание своей былой жизни и печальные лица оставшихся за порогом смерти? Пожалуй, только я. Мне дорог этот город за то, что он мне подарил в молодости, за чудесные рассветы и сказочные закаты, за ажиотаж первой любви и волнующие кровь поцелуи. За всё, что я когда-либо пережил...

Артём всегда был немногословен: он как будто чувствовал вину за нарушение нашего покоя и даже весёлые улыбки не могли его разубедить. Он каждый вечер рисовал то, что видел перед собой: нас, троих призраков и получеловека, ночь, наполненную фиолетовым обаянием, и тусклый от старости лампочки свет фонаря, наполняющий эту каждую ночь чем-то родным, домашним.
Но сегодня он, наконец, решился заговорить. И каково же было моё изумление, когда он чуть слышно, будто удивляясь собственной наглости, спросил:
-А можно, я напишу ваш портрет, друг?
Этот вопрос повис в воздухе. Никто не хотел видеть своё отражение. Для нас всех это стало чем-то вроде табу. Не видеть собственного лица, притворяться тем, кем всегда хотел быть, называть окружающим желанное имя, и никогда не говорить о любви. Вот четыре правила призрачного мира, которые въедаются в кожу, навязывая тебе то, чего ты не хочешь, и заполняют сознание игрой. И будто ты – не ты вовсе, а кто-то другой, чужой, непонятный, но такой интересный и непознанный, со своими привычками, желаниями и амбициями. Поэтому мы и молчали, не желая нарушать столь хрупкое равновесие между прошлым и настоящим.
-Так можно? – опять спросил Артём, с каждой секундой тишины всё больше пугаясь собственных желаний, - Можно?
-Конечно, можно, - все ахнули, когда я это сказал, - Когда ты хочешь это сделать?
-Можно сейчас, а можно, когда вам будет удобно.
-Сейчас. Пиши, я тебе разрешаю. Только я хочу, чтобы на портрете я был не призраком, а живым человеком. Настолько живым, насколько это вообще возможно.
Николай Иванович тихо охнул. По его мнению, это было вообще сущим святотатством – просить свой портрет в человеческом облике. Тем более, что рисовать призрака, по его мнению, вряд ли бы кто решился. Но мне было всё равно, что будет дальше, потому как самого этого «дальше» вполне могло и не быть…

Это был старый кусок обоев, с обратной стороны которых чья-то явно пьяная рука тщательно вывела «эт крывый». Что конкретно хотел сказать автор, я понять так и не смог, но всё равно против ничего не имел. В конце концов, искусство вышло из народа и в его возращении обратно, непосредственно в народ, ничего похабного нет.
Артём же счёл иначе. Он долго мялся, прежде чем решиться попросить у меня денег.
-На что? – спокойно спросил я, подозревая, что ему просто не хватает на бутылку.
-Мне это… На краски… А то нормальных нет… Это я эскизы по старинке, углём, а портреты так нельзя… В общем, тысяча точно нужна…
В принципе, я считал нормальным оплату труда, но только после окончания нужного действия, то есть портрета, поэтому поставил одно условие.
-Ты не будешь пить, пока не закончишь мой портрет, а я дам тебе тысячу сейчас и тысячу после окончания работы. Идёт?
Он кивнул. На том и решили…

-Как ты думаешь, у него получится? – спросил в один из вечеров меня Николай Иванович, - Или ты зря деньги отдал?
-Думаю, что этот портрет сможет очень помочь в жизни одному человеку.
-Кому же?
-Мне. И ему, если он всё понял правильно.
-А что он должен был понять?
-Он захотел работать, и я дал ему возможность творить, пообещав оплатить труды, но ничего не потребовав в залог. Если у человека остался рассудок, то он здраво решит все возникающие на пути к хорошей жизни проблемы.
-Ты думаешь, он ещё способен зажить нормально?
-Зажить нормально способен даже я, хотя я уже умер. Нужно просто дать ему толчок.
-Ты думаешь?
-Я знаю.
-Кстати, откуда ты взял деньги?
-У меня остались из той сумки, которую я хотел отдать жене.
-Так-так-так, а вот с этого момента поподробнее! Что это ты хотел отдать этой мегере? Деньги? Ты хотел просто так дать ей возможность жить, как ей вздумается?
-А почему бы и нет? Она столько лет обо мне заботилась. Я хотел просто отблагодарить её за всё, что она сделала.
-То есть, ты хотел, - он нетерпеливо взмахнул рукой, - Поправь меня, если я ошибаюсь! Ты хотел отдать женщине, которая потратила деньги, что вы копили столько лет своему любовнику, и разрушила семейный очаг, отдать ещё денег?
-Да. Я уверен, что она бы правильно ими распорядилась.
-Ты и вправду так считаешь?
-Да. А что в этом плохого? У каждого должен быть шанс.
-Я понимаю твоё желание помочь всем и каждому, но нельзя же просто идти по улице и раздавать деньги! Это привлекает к нам лишнее внимание, тем более, что в последнее время его и так достаточно. Каждый день сюда толпами ходят подростки во главе с твоей Наташей, которая ритуально кладёт цветы на твою могилу. Старушки стали любить присаживаться на эту лавочку из сквера, что вы с Алексеем на спор принесли сюда неделю назад, и разговаривать часами, расхваливая странных привидений, которые помогают им безгранично. Вот скажи, зачем ты помог вчерашней бабушке поднять кошелёк?
-Ну, она плакала, что у неё болит спина, и она не может наклониться.
-И ты поверил? Да она же проверяла, правда ли, что, если рядом с твоей могилой чего попросить, то оно обязательно сбудется. Скоро сюда буду паломники со всех стран приезжать. Где нам тогда жить и собираться?
-А мы переселимся.
-Но я не хочу переселяться! В конце концов, я старый больной человек, мне нельзя нервничать, а ты всё время подвергаешь меня этой пытке. А ещё друг называется! Да тебе же бабушки дороже меня! Как ты не понимаешь, что в нашем положении лишнее внимание очень опасно?!
-Но внимания и до этого было предостаточно. Твоя могила, например, всегда была чистой, несмотря на то, что ты уже тридцать лет лежишь, а к тебе до сих пор ни разу не приходил никто.
-И что? Может, это сторож ночью камень почистил, чтобы он не выделялся особо.
-Ага, из могилы собственной вылез и почистил.
-А он, что, умер?
-Да. А ты не слышал?
-Нет. Сверху что-то очень противно пели, но я не обратил внимания.
-Это его хоронили несколько дней назад. Если честно, я всегда думал, что этот милый старичок просто обязан был навечно остаться на кладбище, ставшим его домом на последние десять лет. Но он тихо и спокойно умер.
-Да, Егор всегда меня понимал.
-Вообще-то, насколько я помню, его звали Павел.
-А какая разница?
-Действительно, никакой.
-Да я уже и не помню, как звали того малого, который меня хоронил.
-Наверное, это от времени у тебя память очистилась.
-Знаешь, я в последнее время я ловлю себя на мысли, что не помню то, что помнил всегда. Например, как зовут мою жену.
-А у тебя была жена?
-Конечно, так же, как и у тебя. Ах, моя крошка. Своими чудными белыми кудрями она с самого начала меня просто очаровала. Смотри, как непонятна и непредсказуема человеческая память. Казалось бы, я совершенно не могу вспомнить её лица, а вот то, как её локоны щекотали мне нос, когда мы целовались на лавочке перед институтом, чувствую даже сейчас.
-И вправду, как странна и необъяснима человеческая природа. Все мы при жизни – кобели, смутьяны и пьяницы, а после жизни… остаёмся такими же!
Мы весело засмеялись, наблюдая за тем, как Артём, одетый в новую куртку, леденеющими пальцами что-то судорожно заштриховал в альбоме. Он всё ещё не расстался с мыслью нарисовать меня в образе человека, молодого, сильного и успешного, таким, каким он меня видел…

Утро, в которое Артём преподнёс мне своё творение, я даже сейчас помню. Он весь трясся от смущения и осознания собственной ничтожности по сравнению с всесильным привидением, с которым почему-то меня отожествлял. Она поддалась только с третьего раза, ткань, закрывающая краски, а всё это время я жутко нервничал, и уже решил было вернуть её художнику, когда ткань треснула, обнажая передо мной свою душу. И то, что я увидел, меня поразило.
Это было прекрасная, феерически неповторимая и невозможная картина. Несмотря на то, что с холста, старого и сального, на меня смотрел совершенно чужой человек, она была прекрасна, а мастерство художника поражало.
-Спасибо тебе, конечно, Артём. Мне очень жаль тебя разочаровывать, но это не я. Мало того, я незнаком с этим человеком. Но всё равно спасибо.
-Извините, я пытался нарисовать вас в образе человека, но смог сделать только это.
-Ничего, всё хорошо, иди. Вот деньги.
И он ушёл, потерянно сжимая в руках две мятые бумажки, первую плату за его искусство и возможность передать красками правду. А я всё не мог оторвать взгляда от этих смеющихся карих глаз и рта, в уголках которого застыла улыбка. И на ум даже пришла неожиданная фраза.
«Ты – улыбающиеся губы и бесконечная бездна глаз, что привлекает меня своей глубиной и тихой тайной», - кажется, так говорила мне жена, когда мы только познакомились. Господи, тогда мне было всего двадцать лет…

Глава 5. Мои потери.
Ты помнишь меня, дорогая,
Когда я в окошко стучусь?
Когда я, с ребёнком играя,
Внезапно тебе покажусь?

Ты помнишь, когда мы дороги,
Навечно связали с тобой?
Тогда почему одиноко,
Ты гладишь ту скрипку рукой,

Что я подарил тебе ночью,
При свете тоскливом свечи,
Сказав: «Ничего уж не значат,
Далёкие тайны мои»?

Так что же ты медлишь, родная?
Касаюсь ладони чужой,
Я умер, я призрак, я знаю,
Да, только, что сделать с душой?

***
Следить за ней,
Лишь лёгким ветром,
Среди полей,
Дорогой света,
Обнять её,
Поцеловать
Забыть навек,
И отыскать!
***
Как дороги мне её губы,
Как счастьем наполнят глаза!
Никто никого так не любит,
Как лишь люблю тебя я!

-Ты всегда пишешь, когда у тебя депрессия? – Николай Иванович перевалился через свой могильный камень и весело мне подмигнул, - А ничего, хорошо получается. Мы, я думаю, и дальше с радостью послушали бы. Я только не понял последнего. Как оно называется? Признание в любви?
-Откуда ты знаешь?
-Мне Алексей подсказал. Он у нас по этому делу просто специалист.
-А, ну, раз Алексей подсказал…

Я читал им стихи всю ночь,
Меня слушал весь грешный мир,
И смотрел на чудную дочь,
Что за гримом своим следит!

И смотрел на её игру,
И читал монологом речь,
Что я завтра ей произнесу,
Что смогу ей я предречь!

И с тоской смотрел на меня,
Золочёный месяца серп,
Потому что актриса моя,
Уж из жён, а не из невест!

И под утро, забыв свирель,
Я бежал за её платком,
И казалось мне, что день,
Отобрал у меня тайком,

Ту, что ночью была моей,
Моей музой, моей судьбой,
Ту, что в сердце навек теперь,
Ту, которой уж всё равно!

-Тебе говорили, что ты чудно пишешь?
-Спасибо, Андрей, но это не чудо, а обычные стихи. Они просты, как пара старых сапог и так же уже изношены со временем. Я носил их в сердце сорок долгих лет, прежде чем они появились на свет.
-Ты сейчас говоришь так, будто про твою жизнь снимают фильм.
-Не думаю, что кому-то придёт в голову снимать фильм про то, что обычно остаётся нам после смерти. Разбитые мечты – разве этого хотят люди? Нет, им нужны сказки с хорошим концом, где принцессы обязательно встречают своих принцев на конях, где зло позорно бежит от смелых рыцарей, и даже сама смерть отступает перед светом настоящей любви.
-А разве это не так?
-Я такого не говорил. Просто это очень редкое явление, когда судьба уступает человеку. Чаще самому приходится убраться с её пути, чтобы не погибнуть. Как ни крутись, итог всегда один – перед осколками былой жизни ты решаешь. Что всё, это конец, а оказывается, что все эти приключения – только начало чего-то нового и просто потрясающе невозможного. Невозможно… Как мне сейчас понятно это слово, что раньше лишь терзало слух… Я – невозможно… Ты – невозможно… Жизнь – просто невидаль в наше жестокое время…
-Этот монолог, пожалуй, тоже надо записать.
-Почему? Разве я сказал что-то необычное?
-Ты бы себя слышал.
-Да. Ты даже не представляешь, как я хочу себя услышать.
-Так что мешает нам взять диктофон и записать то, что происходит здесь, на кладбище, в эту холодную осеннюю ночь, когда даже звёзды замерзают на своих гвоздях? Что?
-А зачем?
-Затем, чтобы потом, когда тебе захочется услышать собственный голос, ты мог исполнить хоть одно собственное желание…

-Скажите мне, Николай Иванович, а о чём вы мечтали в детстве?
-Не знаю, дорогой, иногда мне хотелось оторвать руки тому, кто сделал такие хлипкие игрушки, иногда не хватало зла на лысого дядю, которого показываю по телевизору в новогоднюю ночь пьяным, а иногда… - он глубоко вздохнул, - Это было просто чудесное ощущения полного счастья, когда больше ничего не нужно!
-Значит, вы были счастливы?
-Нет, я постоянного чего-то хотел, ведь это же смерть от тоски, когда тебе совсем ничего не хочется. Но всю свою жизнь я хотел подарить дочке красную машину.
-Какую?
-Феррари. Чтобы у всех её кавалеров глаза на лоб повылезли, когда она, в высоких кожаных сапогах и короткой блестящей юбке, лениво из него выскользнёт.
-Но, почему? Мне казалось, что все отцы должны оберегать своих девочек от многочисленных друзей. Разве не так?
-Я тоже всегда оберегал, только по-своему. Например, когда я купил ей короткую юбку, то уберёг от первого парня, что был помешан на науке и не видел ничего вокруг, а за ней ухаживал только потому, что куратором его проекта был я. А, когда подарил электрошокер, то уберёг от маньяков, что гуляли по тёмным подворотням.
-Знаете, это столь необычное для вас объяснение. Первое человеческое высказывание, что я от вас слышал, честное слово.
-Да, воспоминания о моей малышке всегда оживляют моё старческое чёрствое сердце. Она всегда улыбалась, даже тогда, когда мы положили её в гроб, молодую и прекрасную, погибшую во цвете лет.
-Что с ней случилось?
-Какой-то гад подкараулил её ночью в тёмном переулке и запихнул в машину. Мы вместе с милицией искали её несколько недель. А, когда нашли, - он спрятал лицо в прозрачные ладони, и мне на миг даже показалось, что призрак плачет, - Её запихнули в пакет. Кровь, которой она истекала, застыла коркой за это время, но, едва нам удалось смыть кровь с её лица, то мы увидели, что она улыбается. Так счастливо и одухотворённо, открыто и весело, как она улыбалась мне в детстве по утрам. Даже, когда мы положили её в гроб, она улыбалась. Господи, вот этого мне за тридцать лет так и не удалось забыть! Многочисленные синяки на уже мёртвом теле, разбитые в кровь губы и глаза, всё ещё открытые и заполненные паникой. И улыбку…
Я сидел рядом с ним и не знал, что сказать. Загорался рассвет, Андрей с Алексеем куда-то ушли. Розовое сияние медленно расползалось по самым кончикам обрезанных на зиму ветвей. А, сидя на надгробии, первый раз за всю свою жизнь, плакал знаменитый профессор, потерявший свою дочь и только сейчас осознавший всю горечь потери…

-Алексей, а почему ты остался на земле после смерти?
-Не знаю. Мне захотелось?
-Но, мне не хотелось остаться, однако.
-Значит, ты умер раньше времени.
-Так просто?
-Ты что, совсем ума лишился, дружище? Это жизнь, здесь нет ничего простого или однозначного. В подлунном мире монетка может иметь до десяти миллионов сторон.
-Что-то не верится.
-Почему же? Сколько людей – столько и мнений, сколько мнений – столько и вкусов, сколько вкусов – столько и нравов, сколько нравов – столько и точек зрения, сколько точек зрения – столько и сторон у злополучной монетки судьбы.
-Какая странная цепочка. То есть, получается, что любой человек – это грань монетки?
-Да. И даже сама судьба может только догадываться, кого смерть и жизнь выберут в следующий миг, кто умрёт, а кто родится.
-Это очень необычная точка зрения.
-Да, но, к сожалению, она уже выбыла из игры вместе со мной. Привидение, потерянная душа, не имеет права голоса на столе розыгрыша жизни. А жаль, потому что все мы, я думаю, с удовольствием бы рискнули отправиться в мир ещё раз, тем более, что теперь наша жизнь для нас – лишь короткая игра, которая закончится опять этим же серым камнем на кладбище.
-Почему ты так говоришь?
-Сколько бы я не жил, всё равно умру.
-Но, несмотря на это, ты всё равно хочешь рискнуть?
-Да, очень хочу. Ты даже не представляешь, насколько.
-И чем ты собираешься рисковать?
-Не знаю. Целостностью этого мира, наверно. Лишь один толь твой шаг может разрушить весь привычный уклад жизни, порвать атмосферу на мелкие кусочки, убить всё население планеты ядерными боеголовками.
-Тогда почему все ещё живы?
-Потому что такие люди, которым уже нечего терять, обычно тихо умирают.
-Почему?
-Не задавай так много вопросов – бойся услышать ответы…

-Андрей, я поговорил уже со всеми. Теперь ты скажи мне, почему остался на земле.
-Я хотел жить, но знал, что умер.
-И что дальше?
-Ничего. Думаю, это ты и так знаешь.
-Как я успел заметить, у остальных тоже глубокие душевные раны. А что, счастливые люди сюда не попадают?
-Счастливые люди попадают в рай или лечебницу для психически неполноценных.
-Но, как ты остался?
-Открыл глаза утром – в груди дырка от пули, на полу рядом мёртвое тело, а сам я живой. Первое время чувствовал себя так, будто с того света вышел. Хотя, я не помню, может, это и вправду так было.
-Спасибо…

-Вот скажи мне, дорогой, - неожиданно спросил меня профессор, когда мы в очередной раз собрались все вместе, - Зачем ты у меня всё это выспрашивал?
-Говорят, что общие потери связывают людей навечно. Мы, конечно, не люди, но ваши потери на то время, пока мы вместе, стали и моими тоже.
-Так что, за проблемы? – поднял стакан Алексей.
-Откуда вы постоянно берёте спиртное?
-Не знаю, - студент весело покосился на жёлтую жидкость в своём стакане и расхохотался, - Я тут грешным делом подумал, что никак в раю мне не было бы лучше, потому что там – сухой закон, а здесь бесплатно наливают…

Глава 6. Моя вера.
-Вот скажи мне, дорогой, - опять начал Николай Иванович, когда мы выпили три раза и начали разговаривать, - Есть ли бог? И что он из себя представляет?
-Не знаю. Но думаю, что бог в душе у каждого.
-А вот у язычников их много. Так что – все в душе?
-Не знаю. Если честно, то я никогда и задумывался над этим.
-Вот все мы с детства воспринимаем, что бог – это что-то такое постоянное, неизменное и состоящее только из блага. А ведь никто не знает, что он и кто он.
-Так в чём проблема?
-В вере. Я вот, католик, а мой сосед, например, мусульманин. И что дальше?
-А, разве это меняет его, как человека?
-Нет. Но вера мне говорит, что он – враг, а сам он – что соль завтра отдаст.
-А кому ты веришь больше?
-Человеку.
-Вот и верь ему. И, знаете, Николай Иванович, такие разговоры – вообще грех. Нельзя сомневаться в правоте своей веры, это плохое действие, которое ведёт к развалу общества. Я вам этого делать не советую.
-А с чего вдруг такая уверенность?
-Я никогда не был фанатиком церкви, но всегда называл себя верующим. И считаю, что верить нужно всей душой. А, если ты не веришь, то это не вера, а просто мысли.
-Да? Но, ведь вся страна не соблюдает поголовно пост?
-Не знаю. К сожалению, я во многих местах нашей страны ещё не был.
-Так езжай. Что тебе мешает?
-Не знаю, но почему-то остаться здесь.
-Эх ты, домосед!
Такие разговоры были мне не по душе. Да, конечно, в словах Николая Ивановича была своя истина, но затрагивать такие вопросы мне почему-то не хотелось. Наверное, потому, что для меня, кроме бога, уже и осталось ничего однозначного. Вот, казалось бы, смерть – это безвозвратный конец, но на деле выходит совсем не так, потому что я умер, а, смотри-ка, на самом-то деле до сих пор жив. И пусть уж вера будет внутри негасимым огоньком, который хоть немного поддержит моё ощущение полноценной жизни…

-Что из себя представляет вера, Алексей? – спросил я в тот же вечер у немного принявшего на грудь студента, - Это только теория о создании жизни, или – великая сила, что движет всеми силами мира уже не одно столетие?
-Не знаю, дружище. Если честно, я вообще не люблю поднимать эту тему. Почему-то кажется, что такие разговоры – это еретические бредни.
-Так что, меня теперь на костре сжечь, как в средние века?
-Да, в нашей истории были случаи, когда вера играла против нас, но всё-таки в трудные и опасные времена именно она являлась тем, что на уровне сознания приказывало нам бороться до конца. Так что, если смотреть с этой стороны, то вера – это не так уж и плохо. Она сформировалась задолго до моего рождения. А, согласись, наши предки умели создавать шедевры…

-Андрей.
-Что?
-Мне нужна твоя помощь. Как я понял,  ты – атеист?
-А что, это – преступление?
-Нет, просто мне больше интересно, как ты таким стал.
-Что есть вера? Вера – лишь пережиток прошлого вроде тех же моральных установок, которые только тормозят развитие общества. Это – совокупность установок, которые на время создания были актуальнее всего. Поэтому они и являлись негласными законами, за нарушение которых полагалось наказание. Но в наше время эферемерное наказание, которое должен воздать тебе тот, в существовании кого ты вообще не уверен, такие указания кажутся пустыми. В любом случае, вера – это твоё личное дело.
-То есть, ты считаешь. Что вера у каждого своя?
-Да. «Вера» – это то, во что ты «веришь», то, с чем ты готов согласиться и что готов выполнять, а не то, что насаждается тебе людьми, желающими получить власть через гипноз отдельных групп людей.
-Так ты считаешь веру…
-Личным для каждого. Как ни странно звучит, у меня своя вера, у тебя – своя. Таких людей, как я называю неверующими, хотя это не так. Мой бог отличается от вашего только тем, что он слышит меня и готов пойти на уступки, потому что я сам создал его и поселил в своей душе.
-Очень странная точка зрения. Как ни странно, мне кажется, что ты прав. Но, только общая вера объединяет людей. Когда у всех в душе один бог, то жить легче.
-Когда у всех в душе один бог, бога нет ни у кого. Уж поверь мне, человек – животное эгоистичное, которое думает сугубо о своих жалких потребностях и проблемах. И оно ни за что не откажется от чего-то приятного только потому, что что-то неизвестное и непонятное сказало «это плохо!». Ничего подобного. Наоборот, мы продолжим заниматься этим с ещё большим рвением. Возьмём пример: наука. Что церковь говорила о науке, когда она только зарождалась? Правильно – она говорила, что это – грех, однако сейчас наукой занимается каждый, а церковь пристыжено молчит и благословляет деятелей науки без лишних слов. А что изменилось? Ничего!
-Тебе никто не говорил, что ты умеешь убеждать?
-Говорили, и не раз.
-А кто?
-Сектанты, что звали меня к себе.
-Ты был в секте? Не могу поверить, ты совершенно не похож на тех фанатиков, которых нам показывают по телевизору уже десятки лет. Ты абсолютно адекватен и говоришь тоже нормально. А какая это была секта?
-Не помню, это было давно и неправда. Мне было шестнадцать лет, когда меня впервые заметили на улице. Но в сильно верующей семье мы воспитали традиционно и я сначала не согласился. А потом, ради интереса, пошёл к ним в компанию. Они не такие, как все нас пугают, они – люди, которые поняли основу религии. Никто не отвергает бога, просто в этих компаниях слову «бог» придают совершенно другое значение. И я не говорю, что секты – это хорошо и здорово, что они лучше нас, но всё равно они своим мышлением очень отличаются от тех, что тупо верит священникам и каждую неделю исповедуется.
-Знаешь, ты заставляешь меня задумываться. Каждый раз, когда я с тобой говорю, мне кажется, что ты знаешь в несколько раз больше.
-Может, это и правда так, вот только в жизни мне это не всегда помогало…

-Эй, Артём! – он вздрогнул, когда я положил свою призрачную руку ему на плечо, - Ты чего сегодня пришёл? Опять деньги нужны?
-Нет, я послушать хотел. Знаешь, многое из того, что вы здесь обсуждаете, приходится мне по душе. Я никогда никому не признаюсь, но вы правы. И про веру и про бога. Каждый день я просыпаюсь теперь с ощущением чего-то нового, чистого, как будто скинул десять лет и отмылся от вечной грязи, которая преследовала меня всю жизнь. Это невероятно.
-Я знаю, потому что с так просыпался всю свою жизнь.
-Наверное, ты всегда был счастлив.
-Нет, неправда. Мне всегда чего-то не хватало. Но теперь, когда мне хочется только общения и духовного развития, я чувствую себя по-настоящему счастливым.
-А ты не боишься?
-Чего?
-Что ОН всё-таки есть.
-А чего мне боятся? Я ношу его в сердце, только его копию, которая так же заботится обо мне и страдает вместе со мной. Ему не за что меня корить, ведь я верю. Верю всем сердцем, всей душой. В него, в бога.
-Ты так об этом говоришь…
-Странно и необъяснимо?
-Нет, чутко и светло, даже немного радостно.
-Я знаю. Вот ты, живой человек, скажи мне, что есть вера?
-Не знаю. Она есть в каждом и всегда, сразу с рождения.
-А кто выбирает веру за человека? Кто крестит его?
-Родители.
-А их?
-Их родители.
-То есть, они крестят меня потому, что крестили их, их родителей и дедов?
-Да.
-Получается, что выбор за меня уже сделал кто-то другой, много лет назад?
-Да.
-Значит, религия – это не мой выбор?
-Да.
-Выходит, что религия – это выбор, который сделал кто-то когда-то очень давно, и который даже теперь управляет моей жизнью. Значит – это вирус?
-Нет. Вера – это не вирус.
-С чего ты взял? Она проникает в общество и заражает его изнутри, начиная с правителя, то есть мозга, и заканчивая кожей. Становится с ним одним целым и медленно убивает его.
-Нет, такого не может быть.
-И ты прав, потому что вера – это вопрос личности. И я не могу уже сделать выбор, так как за меня его сделали ещё до моего рождения. Получается, что вера только решает нас свободы выбора, что также ведёт к уничтожению общества.
-Получается, что вера – это паразит, которого нужно уничтожить?
-А вот этого я не говорил…

-Думаю, дружище, ты был неправ, - Николай Иванович посмотрел на меня сквозь толстое стекло стакана, - Вера всё же нужна. Она – основа любого государства.
-Возможно. Но, вы ведь понимаете, что все наши разговоры только от скуки?
-Ну, что, товарищи, за скуку?
Мы пили какую-то гадость, подозрительно пахнущую коньяком, но по вкусу от неё отличающуюся.  А кончики деревьев опять стали слегка розоватыми. Артём торопливо зарисовывал эту композицию. Андрей молча глядел на свой стакан, видимо, придумывая тему для завтрашнего разговора. Алексей опять наливал нам, а профессор что-то чуть слышно бормотал про свою теорию…

Глава 7. Мои мемуары.
Этот вечер отличался от остальных тем, что нас было шестеро, и мы пили все вместе. Виновница вечера застенчиво хлопала речницами и отводила взгляд каждый раз, когда я пытался с ней заговорить. Ей было всего восемнадцать лет, и она ещё не до конца привыкла к вниманию мужского пола к своей утончённой профессии. Лиза была «мастером пера», как разгорячёно провозгласил Артём, который и привёл её сюда. Лиза была журналисткой, с самого рождения мечтающей о карьере писательницы, но до сих пор так и не нашедшей подходящей темы для книги. Естественно, привидения, не видевшие женщины уже больше двух месяцев (с того времени, когда ко мне на могилу в последний раз приходила Наташа), заметно оживились. Алексей начал любезничать, Андрей его перебивать, а Николай Иванович рассказывать про свою теорию.
-Извините, что помешала, - медленно и нерешительно прошептала она, - Но, я бы хотела взять у вас интервью. Если можно.
-А что нам мешает? – всплеснул руками студент, - У вас же вся аппаратура с собой?
-Да. Но, откуда вы знаете?
-О, я многое знаю…
-Алексей, не зазнавайтесь, - строго прервал его уже начавшийся монолог профессор, всегда приветствовавший в разговорах по делу краткость, - То, что ты привидение и владеешь кое-какими банальными приёмами, не даёт тебе на это никакого права.
-Я не зазнаюсь, просто констатирую факт.
-Тогда почему таким важным тоном?
-Давайте не будем сориться, господа, - девушка примиряющее подняла в воздух свои чудесные ухоженные руки, - Я пришла просто спросить. Но, если у вас есть желание рассказать мне что-нибудь прямо сейчас, я, конечно же, не буду против. И всё равно, конечный монтаж проведу дома в одиночестве. Хотелось бы ещё записать всё от руки, но, боюсь, я не успею за вами.
-А мы повторим, - улыбнулся ей Андрей, - Нам не сложно, потому что у нас очень хорошая память на монологи.
-Так мы начнём?
-Конечно…

-Алексей, я права?
-Да.
-Расскажите мне о своём существовании.
-Моя жизнь – очень интересная штука. Она крутит по спирали, где все мои прошлые ошибки смотрят на моё сегодня и ждут. Чего? Кого? Не знаю. Возможно, я уже сошёл с ума. Вот только настолько реальным кажется всё вокруг.
-Что вы подразумеваете под словом «реально»?
-Я, профессор, друг и Андрей – мы, как частички одного целого всегда находим точки соприкосновения. И порой мне кажется, что мы провели вместе всю жизнь.
-Вот вы говорите «жизнь». Что вы подразумеваете под этим словом?
-Вот вы говорите «существование», а что вы подразумеваете под этим словом?
-То, что вы существуете, хотя вес процессы вашего организма уже остановились.
-Неправда. Я, разве, не могу чувствовать?
-Можете.
-Значит, я живой…

-Николай Иванович, мне кажется, что всех без исключения читателей заинтересует то, как вы вылезали из могилы первое время.
-Зомби проходят через землю, словно нож. Хотя… Честно говоря, привидением быть немножко приятней. Легче, да и естественней для организма.
-Вы что-нибудь ели с тех пор, как умерли?
-Нет, только пил и закусывал.
-Николай Иванович, скажите мне, как вы стали привидением?
-Это долгая история. Сначала я был зомби…

-Андрей, расскажите мне что-нибудь.
-Я могу поспорить, что вы не поверили ни единому слову моих друзей.
-Вы правы.
-Со стороны мы кажемся просто группой ненормальных.
-Да, есть немного.
-Так вот, послушайте: все эти люди – это то лучшее, что не сможет умереть никогда. Они живы потому, что в них есть то, что у вас сейчас не может появиться. Они – живые, даже более, чем вы. А что есть жизнь? Не знаю. Быть может, это слишком для меня. Я рассказал вам всё, что знал…

-Скажите, как вас зовут?
-Я не хотел бы называть своего имени, тем более, для прессы.
-Хорошо, тогда я назову вас Михаил.
-Очень красивое имя.
-Спасибо.
-Как вас зовут?
-Лиза. Разве вы не помните?
-Нет, просто, мне нравится, как вы это говорите.
-Я могу продолжать?
-Конечно.
-Сколько вам сейчас лет?
-Не знаю. Я не помню.
-Хорошо. Тогда я, пожалуй, предпочту предоставить слово вам. Вы же, наверняка, сможете мне многое рассказать самостоятельно. О мире, в котором вы сейчас живёте.
-Вы, люди, странные создания. Вы читаете, что наш мир и ваш различаются. Но нет, отнюдь, мы живём в едином мире, только в разных его половинах. Вы в реальной, а мы в потенциальной. То, что случается с вами, вам предрекает судьба. То, что происходит в нашей жизни – только наше решение. Вы надеетесь на случай и гоняетесь за богатством, мы – смотрим на вас и смеёмся.
Ты жив! А я? Я тоже жив,
В ответ тебе волна из песен,
Нас в чудном танце закружит,
Закружит, и мне очень лестно,

Что ты пока ещё со мной,
В своём притворстве лаконичном,
Мне кажется, что я живой,
А это, право, неприлично!

Я вижу глубину зари,
И правду под слоями грима,
Я умер, да, но всё же жив,
Как жив мой голос, и архивы,

Минувших дней тебе дарю,
За то, что был со мною рядом,
Я, опоздав, благодарю,
Туманным угасая взглядом!
Что вам говорить о том, что я жив? Моя душа жива, а, значит, жив и сам я. Ведь человек состоит из души и тела. И не беда, что у меня нет одного. Да, какая разница? Главное ведь быть живым, чувствовать себя таковым, а не говорить это. Что с того, что вы мне скажете «я жив»? Ничего не изменится. Только мне останется посмеяться над вами и про себя подумать, что вы слишком самоуверенны для живого человека, ведь люди подчиняются судьбе и не знают, куда она их приведёт. Вы верите мне?
-Верю.
-Тогда слушайте. Мир наш устроен спонтанно и запутанно. Здесь живые могут в любой момент стать одними из нас, но мы вернуться не сможем уже никогда. Здесь люди, которым вы доверяете, хотят вас уничтожить, а те, кого вы любите, мечтают отобрать у вас то, что вы имеете и наслаждаться этим в одиночестве. О, я вдоволь насмотрелся уже на подобные случаи. Когда ты задаёшь вопрос, ты должен подготовиться к тому, что услышишь не самый приятный ответ. И что потом? Смерть? Ну, нет, вы продолжаете жить, потому что знаете, что в той тьме, которая вокруг вас постепенно собирается, которая подавляет вас, когда-нибудь появится звезда, что спасёт вас от уничтожения и свет, способный не только рассеять тьму, но и озарить своим сиянием всю оставшуюся жизнь. Так вы, люди, называете любовь. И так понимаете её. А принимаете ли так, люди? Люди, да кто же вы такие, кто же? За что вы так боитесь нас и презираете за то, что мы другие, если каждый человек – иной, отличающийся от вас, хоть чем-то, но отличающийся. Что вы вкладываете в слово «нормальный»? Зачем вам эти бесконечный ряд эталонов красоты, каждый из которых сменяет другого уже через несколько лет? Что вы сами есть на самом деле?
-Не знаю.
-Тогда почему вы спрашиваете меня обо мне? Что хотите услышать от привидения, которое целый год провело в этом мире и ни за какие деньги никогда бы не променяло этот год на целую жизнь в том, вашем, мире? Какое абстрактное понятие  - эта ваша «жизнь». Здесь я нашёл ту самую звезду, которую искал столько лет. Значит ли это, что я живу? Да, я жив…

Рассветало. Мои друзья давно разошлись, чтобы не мешать моей дорогой журналистке взять у меня интервью. Кончики деревьев стало слегка розоватыми от приближающегося утра. Портрет, по такому случаю повешенный на ближайшее дерево, слабо колыхался от лёгкого ветерка. Тишину нарушил только лёгкий щелчок диктофона. У него закончилась память. И моя история закончилась…