Конфуз

Живется мне, по большому счету, вполне себе комфортабельно, да только есть одна нестыковка: сказать могу многое, а с людьми понимания нет.
Помнится, на заре нежной юности проживал я в съемной комнате с одной студенткой. Ничего такая студентка была, жалостливая, симпатичная, любила меня, да и я ее тоже. Правда, по родственникам своим из Североморска скучала очень. Бывало, сидим мы с ней вечером и фотографии в альбоме рассматриваем. Она мне показывает, комментирует, интересно, в общем.
Забыл признаться, что я с детства терпеть не могу всяких разных военных, а уважаю исключительно богачей. Я ведь, собственно, и девушку эту выбрал, потому что посылки ей приходили объемные. Так вот, рассматриваем мы фотографии, и периодически в интерьерах всплывает строгого вида мужик в форме, вроде и ничего особенного, а неприятный. Я как его видел, сразу начинал ругаться. Раздражал он меня ужасно, не могу даже объяснить почему.
И однажды, черт его знает, что на меня нашло, изорвал я фотокарточку с его изображением в клочья. Ну и несколько других повредил, где он тоже присутствовал. Девушка домой пришла, увидела, что я натворил, слезами заливается. Это папа мой, говорит, на фотографиях, самый близкий мне человек. Расстались мы с ней, в общем. Выгнала она меня.
После того курьезного случая пришлось мне искать работу. Образование у меня, признаться, никакое. Впрочем, так ли уж необходимо образование, если сейчас все в газетах пишут? А читать я с малых лет умею. Словарный запас у меня довольно глубокий, хотя на выходе из всех бесед одно и тоже получается. Так, я вполне себе понимаю, что легитимность - это брат таланта, а лаконичность - законное основание. Знаю, что конфессия означает ход мыслей, а концепция - что-то религиозное. Да много чего еще знаю, что хотя бы для собственного восприятия делает мне большой плюс.
Пристроился я в итоге помощником сторожа придомовой территории. Сложная оказалась работа, ответственная. Сторожа они посменно работают, сутки через трое, а я, получается, круглосуточно. Сторож он что? Выпил с вечера и целую ночь спит. А я, как непьющий, получается, порядок блюду, охраняю. Район у нас, признаться, элитный. Кого попало не пустишь, да к тому же инструкция. Жильцов я быстро распознавать научился, так что если кто чужой на территорию попасть захочет, то пусть и не мечтает. Одни вон мебель пытались в фургоне провезти, хорошо, я помешал. А вдруг там не мебель, а какая-нибудь бомба? Знаем, в газетах читали.
В новогоднюю ночь, само собой, моя смена выпала. Сторож на кушетке кемарит, а я у ворот, на посту. Холод неимоверный, снежинки летают, на спину мне падают. Время к полуночи близится, а я с утра, между прочим, не ел. Подъезжает машина, я по шороху шин определяю уже, что незнакомая. Сигналит нахально, подними, мол, шлагбаум. А вот и хрен вам, думаю про себя, стою себе равнодушно. Выходит из машины высокий такой господин, а запах от него чужой, нехороший. Понимаю, что не из наших будет, подхожу к нему, смотрю настороженно.
- Предъявите, - говорю, - пропуск. А он ноль внимания, под шлагбаум пролезть пытается. В руках у него пакеты, свертки нарядные, бутылки всякие, в которых жидкости бултыхаются, возможно даже взрывательная смесь.
Парень я крупный, жилистый, одним своим видом страху могу нагнать, когда есть необходимость. Конечно, умею вести себя и вполне деликатно, но тут явно не тот случай.
- Ваш пропуск! - Говорю я, грозно топорща усы, - или свидетельство о праве собственности!
Он при этих словах струхнул, стал обратно пятиться. Но не тут-то было! Хвать я его за штанину с лампасиной, и не отпускаю. Здесь он, конечно, забеспокоился: свой я, говорит, свой. А какой ты свой, если я своих всех за сто метров чую.
- Ведете вы себя, - строго рычу я, поведя в сторону ухом, - из рук вон, - всякое исключение своим поведением нарушаете.
Он тем временем молчит, пятится только. Я этот маневр замечаю, держу его еще крепче и блещу по случаю газетными знаниями:
- Ваша конфессия мне вполне понятна, а потому будьте добры удалиться, откуда взялись.
Тут он начинает почти что плакать:
- Я моряк, - говорит, - вот только вернулся из рейса.
Я, само собой, в эти сказки не верю, показываю зубы и делаю страшный взгляд:
- Люди у нас тут живут хорошие, хотя и богатые. Мой прямой долг, между прочим, их охранять от таких вот лицедеев, как вы.
Веселая, в общем, картина: стоит он, значит, весь в якоря разодетый, изогнулся под шлагбаумом, как английская буква r, в руках свертки праздничные, я его за штанину крепко держу, а на часах башенных куранты бьют.
Потом он пытался извлечь из пакета бутылку, но я не позволил. Вы ведь и сами понимаете, что лаконичность это запрещает, да и инструкция тоже.
Дальше много чего было: он хотел позвонить, звал какую-то Машу, нарушая общественную тишину, я делал ему выговор с повышением тона, а потом, наконец, проснулся старший сторож и по-своему рассудил ситуацию.
После этого случая сторожа, между прочим, уволили. А мне дали кость и зачем-то посадили на цепь.