Студенческий роман-10. Поповский кураж

Начало:
http://proza.ru/2011/12/16/682
http://proza.ru/2012/03/13/1208
http://proza.ru/2012/03/17/58
http://proza.ru/2012/03/23/714
http://proza.ru/2012/03/27/709
http://proza.ru/2012/04/02/496
http://proza.ru/2012/04/04/1467
http://proza.ru/2012/04/10/1128
http://proza.ru/2012/04/13/1001



Студенческий роман
(«Застойного времени»)

Меж строчек дневника



Глава 10 маскарадная. «Поповский кураж»

Мы вошли в ресторан. К моему удивлению, знакомых у Ирен здесь было более чем достаточно: с ней поздоровались швейцар, официанты и даже сто раз промелькнувший горбатый альбатрос, оказавшийся администратором. Черные крылья его фрака неуловимо реяли в дико-скоростном лёте.

- Слушай… раз так, я буду инкогнитом, который русиш не шпрехай. – Робко прошептал я. - Держи все нити связей в своих руках и действуй по личному усмотрению.
- Похоже, русиш, ты трусишь... опрофаниться? - усмехнулась она.
- Зачем трушу? Я самый настоящий профан, которого привели на масонские смотрины. Всё стОящее я пропускаю, как сквозь решето, а всё гадкое и ненужное оседает и заиливается, как в сточной канаве.

- Опять самобичевание с оттяжкой по задним и боковым. Перестань.
Я заблуждался насчет скудости закуски. Всё было отменно. Но без выпивона.
- Тебя здесь любят... В других кабаках трезвенников не жалуют.
- Игорь… официант – друг одного… Впрочем, ты все равно не поймёшь.
- Где нам, убогим...
- Тебе, правда, хочется выпить?

- Если бы угощал я, таких бы вопросов не задавали.
- Пиво устроит?
- В количестве не более двух ноль-пяток. Раньше мог убрать ящик. В одно горнило...
- Скромно. - Подивилась Ирина с нотками сочувствия и, подозвав официанта, шепнула ему пару слов. Высокий и, судя по осанке, знающий себе цену блондин кивнул учтиво, меня, при этом, полоснул не слишком доброжелательно. Мне так показалось.
 
- Тебе льстят знакомства с такими вот? - спросил не без иронии.
- Слушай, чистюля, - вспыхнула Ирина, - много ты знаешь? Все ему амёбы, личинки. Игорь не берёт чаевых. Отметь на будущее.
- Это подвиг. - Проворчал я, чувствуя себя оплёванным. Всё шло не так! И, кажется, без шанса на поправимость…
- Не дуйся. Но нельзя же быть до такой степени самодовольным. - Её голос мягчил. - Как ни парадоксально, другие могут быть тоже людьми и не всегда плохими. Если не веришь мне, поверь себе.
- Без пива я останусь разуверенным.      
 
Тут Игорь поднёс две бутылки «Ячменного колоса»*, пару кружечек 0,25, две рюмки и полграфинчика, как потом я раскушал, «андроповки»**.
- Суприсс. - Выждав, пока он удалится, возликовал я сдержанно. - Пигалица решила споить Малыша?
- Надо же хоть в чём-то угождать родителям.
- За Владимира Тихоныча, за вечно «Красную звезду». - Провозгласил я, развалясь чуть вальяжней, как это обычно и бывает, лишь только в руке героя окажется граната. Такова спиртная сила, дарующая нам иллюзию независимости!
Глаза её неуютно сузились, и я поспешил реабилитироваться:
- Не боись. Он мне, правда, понравился. Нестандартный человек.
Она не расслабилась. Значит, дело не словах, а в позах.
- Ну, что ж. Тогда капни и мне.
Прозвучало холодно. К счастью, я уловил и грусть.
- Что с тобой?
- Если поймешь: отец для меня последняя, считай, опора...
- Стоп. Давай молча.
Мы чокнулись. За её опору, которая НЕ Я.
 
- Кстати, пиво можешь оставить себе. Когда есть водка, я обхожусь без суррогатов. Впрочем, наперёд загадывать тоже не моё. Оставим всё, как есть.
- Много не будет?
- С такой-то закуской? - я насмешливо игранул глазами и тотчас втянул плечи. - Какие-то сто жалких грамм...
- Кабы то не триста.
- Всё это суета сует, не стоит что...
- И жалких свеч, - дерзко завершила она.
- Они-то при чем? Я про монеты думал. Хотя ты завоевала право властвовать над  ручными алкашами.

А ведь зря расхрабрился: как это случается, когда не ждешь, водка накрыла сразу. Вчера бы и натощак пошло играючи, с досадой констатировал сам себе, шлифанув ёршика пивом, и не преминул поучить:
- Кстати, деточка, все цивилизованные люди пьют пиво из горлА... из горлышка сосуда.
- Я рада. Но не люблю ржавчину. А от пробок горлышки жёлтые.
- Как, знаешь, деточка, как знаешь. – И «приандропил» разом граммов сто двадцать.
-  Тебя что-то повело. Смотри, не опозорь… меня.
- Меня! Меня от того, может быть, и ведёт, что ты боишься, как бы я тебя не опозорил, - вздохнул я с пьяной грустецой и в вольную прошёлся по пивку.

***
- Вот те крест, монахи, мы! - Раскатилось из-за лево-соседнего столика. В напористом сорванном баске улавливалось родимое. Глянув, обомлел: дальние полстола оккупировали давние мои знакомцы. Профессиональный летун (не в смысле, авиатор, а - сменщик мест работы), враль и куражист Вадька Кикин сидел против студента-бузотера Дрюни Фенюхина. Вадька везде перманентно лыбится. Феня не менее традиционно блюдет злобу: лицо набычено, супистая нижняя губа предельно готова плюнуть. Несмотря на фатальную худобу, Фенюхина отличает ненажёрность и всеядность. Просто не дано не жевать. Как-то идучи по центральной улице во всём белом и обрывая рябину, Феня дёрнул ветку, и на него рухнул повисший сверху гнилой арбуз.

Что до Вадьки Кикина, в узких кругах он был знаменит своими кулаками, которые, впрочем, никогда не пускались без надобности, а ещё игрой в знаменитости. Ему ничего не стоило назвать себя и собутыльника братьями Болотными из ВИА «Синяя птица»*** или же скромно представиться: «Я Владимир Кузьмин, тот самый». Самое удивительное, что внешнее несходство: Кикин был попросту пучеглазой гориллой, - ничуть его не смущало. И, что ещё интересней, не мешало его «узнавать». Главное – натиск, которым он и брал по преимуществу, конечно же, слабый пол.
Ближнюю половину стола делили грузин, хорошо в годах, с вдвое младшей спутницей. На фоне её каштановых джунглей кавказская лысина контрастно лунила.
 
В эту минуту Вадька истово божился, что они с Андреем - святые отцы из СолоНецкого монастыря. Грузин, не оспоряя, солидно покививал:
- Ми тожи православные, вот тэбэ крэст святой. – И сотворял озвученное.
- Се лепо, раб божий. Вот мы пиём, да? А почто? А по то, како поста нетуть, а мы в пути. А был бы пост, а мы в приходе: как бог свят, ни в жистъ до вина не дотронемся, святы отче, в небеси не донеси, - внушал Вадим, выпучив прожекторные органы зрения. – Вот я отец Евлампий, а се - послушник Адриан. И как в Писании речеся: «И во сие еси лепо пекло ознобяше». – Вадька гнал гольную пургу в «старославянской простокваше».
- Да-да, - понимающе покививал  грузин. - Святы луди!!!

«Святые люди» преспокойно ершили, вливая в свои пасти пиво с водкой, и в ус себе не дули, что дискредитируют служителей православного культа. Ретиво осеняясь, «отец Евлампий» систематически порывался обнажить грудь, дабы извлечь, гарантирую, несуществующий образок.
За столом наискосок хлопали ушами две заклюквенных девицы. Это не осталось незамеченным Евлампием, которому порядком прискучило грузить грузина. Пихнув под столом 46-размерной ноженькой «послушника Адриана», он усадил стопарь и подсел к молодкам.
И теперь уже оттуда загрохотало победительное: «и во сие еси... ознобяше»…
Лишь на миг представив выпуклые глазищи Евлампия, я понял: пред этакою мощью хрупким «пери» не устоять.
 
Ещё выпил, ещё закусил. Теперь, крепко запьянев, я прочно застрял на этой черте, сулящей хмелю долгие и упрямые контры. К тому же, фарсовый флирт Евлампия захватывал настолько, что на время я забыл даже об Ирен. Оставшись без внимания, восприимчивый человечек нахохлился. Подняв бутылку с пивом, я отхлебнул ещё.
- Пиво - цемент души, но я предпочитаю фильтрацию желудка, а потому пью уодку.
- Да-да, прекрасно, - с поспешностью согласилась она.
Я ещё не настолько пьян, подумалось с обидой.
Начались танцы. Некие вертлявые и кучерявые субъекты сыпали деньгами и вскорости перекупили русский оркестр. Репертуар безнадёжно утоп в булькающем месиве горских и кочевых надрывов.
 
Но это всё шняга. По-крупному достала наглая нерусь мелкого «поЩиба, да?». Именно мелкая, и именно что НЕ-РУСЬ: и нелюдь, и не русская… Не про-русь же!
Тут я заметил, как некая брюква при шнобеле какаду сначала настырно и в упор сверлила Ирину, даже при нашем сидячем статус-кво не дотягиваясь до моих ушей, затем бесцеремонно бухнулась против:
- Дэвющка, я чюдовищно сэксуален… -  и аппетитнейше рыгнула.
Ирен не дала докончить:
- По-моему, вы просто чудовищны.

Привстав и оскорбленно связав морщинистый бантик, криминальная ботва … нет, не встала… - потянула нос к Кассиопее, коей тут не могло быть, ввиду наличия потолка. Уровень его спеси оказался значительно выше уровня головы.
«Джигиту» в такт я медленно поднялся, в неспешном прихвате отводя направо бутылку.

…Нерусь… Нерусь… Засело, билось в мозгах, током отдавая в кончик языка. А что, интересно, получится для финна? Нефинь…

Всё это озоровато плясало в голове, пока я «жёг дырку» в горбатой переносице чудовища. Не прожёг.
- Ну? – я вызывающе «ковырнул» дёгтевые пометки ниже его бровей.
- Ты щто? - сжав кулаки, этническая отпетость бесстрашно попятилась.
- Щас я тебя, пугало... - от гнева затрясло губы.
Обольститель давно поспешал за сильно обгоняющим носом.

…А если для египтянина? Неегипь… Для сирийца – несирь…Для Перу – неперь…  Для Дании – недать… Для Литвы – нелить… Для Бенина – небинь… Для Ганы – негань… Для Кубы – некубь… Для Брунея – небрунь… Для Венгрии (Hungar) – нехунь… Фу… Для Ирака - неИрь… Опа!

- Сейчас он созовёт орду, - предупредила Ирь.
- А, так вот это и есть хозяева ресторана и Игорька?
- Союза, - осклабилась язвительно и некрасиво. – А вот как раз при Игоре я бы не хотела скандала. Он, конечно, попытается...
- Понимаю. Лучше, если всё будет тихо, после, в тёмном закутке. Один против орды. Что ж, и мы как-нибудь сами, без слова о полку Игореве, обойдёмся.
- Герой...
- Рано хоронишь.  Вишь двух божьих людей вон?
- Ещё бы!
- Кореша мои.
- Кто б сомневался? - Впечатлилась Ирен. - Поздравя, не удивлюсь. У коего Евлампий, вид: ЙЕХ!!!
- Ежеля озлится, всей конторе хана!
- Это верю. Но лучше без...
…Ну, поехали: неперсь, нетурь, нечадь, нефрань, нешведь, небрить, негрузь, немордь…
Приехали…

***
…Приехали…
Не успела договорить, как за её спиной выросло пять разнокалиберных морд. «Беглый носарь» отважно ухмылялся.
…Уверен, любая нация такой бы сброд идентифицировала с приставкой «не-», нежели - «про-». Подонки не то, что вне национальности, они вне человечества...
Но и я успел подготовиться. Резко встав, прошествовал к столику «солоНецких монахов» и постучал по плечу, сильно напоминающему рельсу.

- О, ё…!!! - не растерялся «Евлампий», предупредительно мигнув. - Какими судьбами? Евона, раба божья Лида, отрок божий – на семинариях купно совместях бурсачили. Тоби ж до пострига Володимером кликали. Како ноне-то, и не упомню еся?
- Проктохламидий. - Отрекомендовался я и, не теряя времени, слил суть тревоги в правый локатор Евлампия/Кикина.
- Погодьте-ко, дщери божия, тута сеКСтанты к собрату правостольному прикопались. Из скопцов кастраты негодящие. Вона те, ети их!!!
Распрямляясь на все свои 185 при мускульной кондиции Александра Медведя****,  он пастырски указал Лиде на кучку племенной аномалии.
Скраснясь от возлияний, «отец Адриан», он же Феня, засучив поджарые локотки, не преминул внести свою лепту в церковную афористику:
- Ента што ль мешавань блохопятая?
Строенным тандемом мы двинулись к резко заробевшим забиякам. ДА! Такой про-русской спетости тут явно не ждали. Правда, некто в метр пятьдесят четыре запетушился:
- Лубова зарэжю!!!

Евлампий, не обинуясь, загОРбастал его лапищами, таранно чокнулся – лбом о лобик - и вытаращил лампы безразмерных глядунов:
- И чаво ж ты, чадо неразумное, диаволу потрёбствуешь?
Храбрец стушевался, как невынутый нож.
- Ступайте с богом, рабы хреновы. - Доброжелательно присоветовал Евлампий напоследок.
Отец Адриан размашисто перекрестился и принялся сосредоточенно – уже до ключиц - засучивать рукава, демонстрируя обществу редкостно напупыренные вены.
Я хрустляво разминал пальцы.
 
На кипучую фауну гор всё это подействовало отрезвляюще. Минуту спустя я жал руки защитникам русского носа и, четырежды дзенькнув по круговой, отчалил к Ирине.

- Ну, и как тебе православная треба? Надеюсь, ндра? - поинтересовался я у неё.
- Неизгладимо! Народная дипломатия, что тут ещё скажешь.
- О, Евлампий - личность та ещё!
- Не спорю: эффектно… - пауза. -  Вот только не с теми самобранку стелешь...  – и как бы спохватясь. - А ты отрезвел.
- Исчо не всё вино допито.
И слово делом подкрепил.
- Мне не придётся отбивать тебя у милиции?
- Исчо не первое июня.
1 июня 1985 года вводился сухой закон имени М.С. Горбачева.
- А! Для мая ты достаточно трезв?

- Но разве нет?
- Я тебя не так много знаю.
- Тогда не мели чушь. Я ещё вполне твёрд... ногами.
- По тебе видно: за фужер держишься.
- Вены рвёшь? Напрасно. У каждого своя точка опоры.
- Что ты, что ты? Я вовсе не смеюсь. Вы ещё, правда, не в стельку.
- Спасибо. Радостно слышать объектив…
И хватил ещё полста.

***
С полчаса поскучали. Пару раз станцевали. Но это так - шёпот? То ли дело отец Евлампий, что лихо кренделял с рабой божьей Лидией. Входя в экстаз, они воротили тылы и дико бились ими, всё чаще обгоняя ритмы музона.
Напарник его Адриан колготился со второю дщерью, оставшейся для нас навеки безымянной. Меня это, впрочем, мало занимало. Я был всего лишь рифмой к слову «Наташка», в связи с чем регулярно пованивал:
- Зачем ты меня сюда притащила? В тире было бы романтичней.
- Как забавно! – её смех – принуждённый, и сильно. – Мои старания коту под хвост…
- Я долго удерживался от банального, но терпеть не могу недосказанностей. Мне не нравятся такие постылые клоаки, где на вас кидаются волосатые кочевники, где повсюду кишат сексуальные чюдовища, которые на вашу закуску приземляются ж…й вместо рта!

- Даже так уже? - Ирина всерьёз раздражена.
- И не иначе.
- Мне остаётся сказать тебе спасибо за чудесный вечерок.
- Буду растроган.
- Хамишь?
- Видишь ли, милочка, в этом притоне нет отдельно существующего понятия типа «хамло». Тут всё пропитано хамством. И завсегдатаи, и халдеи...
- Прощай, - и моргнуть не успел, как она покинула столик, бросив на скатерть червонец.

- И чёрт с тобой, Мальвина. Подумаешь, неженка, - шипел я сердито, тоскливо и бессвязно. Потом, наконец, достал из кармана капиталы и не без конфузов разыскал Игоря – не Клибанова, - официанта.
- А где Ирина? - подивился тот.
- Вышла позвонить. Но не в том дело. У меня тут горит, понимаешь? Полста ещё, а?
И сунул ему деньги: сперва её, затем – свои, на второе он как-то непочтительно покривился. «Дурак, на что ты будешь завтра жить?».
- …Но не это главное. Обслужи, короче, будь… это… того самогО...
Уже три минуты спустя он доставил сто. Ни меньше, ни больше. Я благодарно кивнул. Она была права: Игорь держался пристойно. Во всяком случае, взгляд его не рассыпал искры презрения, не говоря про барственный попустяж.
Я залпом опорожнил добавку. После чего ощутил прямо-таки распирающую потребность разыскать Евлампия.
 
Увы и ах, бравых «монахов» и след простыл. Я тупо продавил чугунным взглядом длинную мамзель, что косенько канала к туалету.
- Дрянь! Всё дрянь! - звучно изрыгнул рот, принимаясь за иринину бутылку. Она была почти полной.
Казалось, что мастерски растягиваю удовольствие. На деле, осушил минуты за полторы.
В туалете столкнулся с «чюдовищно сэксуальным мурлом». Погрозил ему для острастки пальцем.
…Ресторан ещё «фунциклировал», когда, разобиженная на человечество рифма «Наташки» выкатилась вон.

- Ей ты, – оклик относился ко мне.
- Чего? - со злобством вопросил я и охотно шагнул в неизвестность.
Там меня ждали. Если без точности: несостоявшийся кавалер Ирины и три/четыре его кунака. Встреча была тёплой и обещала растрогать.
- Пагаварым? - прохихикал шедевр секса.
- Щас-с! - пообещал я и, чтоб без разочарований, втёр кулак в низко шелестнувшее ухо.
«Шедевр» расстелился без признаков жизни. Чуть погодя пинок в живот ссадил уже меня. Перед падением я душевно вмазал второму и, умостившись в углу, нащупал кирпичный обломок.
 
Не-русские супротивники вовремя засекли его и, про-русски матерясь, поволокли угревшегося обормота. Один из них всячески приставлял рукою собственный рот, и, стало быть, мы лепим точно!
Я, чисто шатун, пугал ночь и воинственно потрясал булыжником, но чтоб догонять – слуга покорный.
Домой плёлся в пелене и полудрёме. Очень долго – шесть или семь остановок.
Дойдя, увалился, как был: не раздеваясь и не разбирая постель…

***
Утром открыл глаза и ужаснулся. На рубашечном переде серела вмять размашистой ступни. Чертыхаясь, бросил на пол. В башке трещало, как в титане*****. Рот наполняло невыразимо гадостное. Лекциям отбой, он же бойкот.

Лишь к 11-ти, кряхтя, вынудил ноги взвалить остальное. Знобило. Непрошеная лихорадка злила больше, чем дважды званая тошнота. От злости и ада в висках хотелось реветь. Холодный душ целительно нежил голову, беснуя кровь. Зубная паста, пенилась от дёсен к нёбу, обратно «будя Ихтиандра». Хотелось не только реветь, но и остервенело лупцевать себя по задубевшей лбине. Тошно, мерзко, пакостно. Череп будто бы прострелен, и сквозь мозговое решето по выдолбленным каналам воспалённо скачут свинцовые воланы.

О завтраке… ой, не поминайте лешего! Съесть, да еще добровольно, крошку хлеба?! Легче проглотить подсохший рис. О, вот банка. Открыл. Ковырнул. Бя-а, чёрт, не компот, - аджика! Тьфу, теперь в довесок к перегару - отвратное чесночное амбре. Ещё долго рот будет гореть и злоухать. Ходячий разносчик букетов смерти. Горыныч панельной пятиэтажки…

…Вот будто бы осилил спуск. А на улице дышится легче.
Шёл не торопясь, руки воткнуты в карманы белой ветровки «Сафари» с красной девушкой на тигре, и всё это на ухайдаканной хребтине.
 
Всё-таки на улице тоже хреново. Перегретый небесный мячик распинывает, с нервозностью дырявя, курные облака. Видно, как и я, с перепою. Солнце, похмелись! Обиделось, и живо поставило на место. Кха-кха… Умышленно обожжённый воздух наждачно перетирается жерновами в груди, и их чахоточное поскрипывание срывается в аллергический кашель.

Надо бросить курить! Срочно! Раз! И навсегда!

Кстати, где сигареты? Кончились. Естественно. И ещё вчера. О, мерзкий мир! Солнце с перепою! Ой, прости за…нца, больше не буду. Тьфу, тьфу, тьфу на всё.

…Хмурые убогие развалины серыми чудищами хищно огибая засасывают в анфиладную пасть впрочем это всё-таки не руины а дома почва колеблется нога нетвёрда о-ё всё плывёт поплыли дома наши милые красавцы гордость городской архитектуры сутулые монстры с тускляком  испылённых глоток по 5 в высоту от 8 до 20 в длину хрущобы и чешские «кубы» на улице Новой…

Сколько сейчас времени? Где-то в районе 12-ти. Откуда на дворе столько братьев по «фирмЕ»? Вон впереди – братец «Райфлз», чуть сзади опять ползёт «Райфлз», а не чуть, но тоже сзади - сестричка «Монтана» и, кажется, сейчас, материя в монтаниной промежности лопнет… Так-так, поднатужились, ещё шажок, ещё... Кррык? А? Хрррен! Гляди ж ты, «фирма марку» держит, и даже две кадки пониже лобка для неё нипочём.

Поток вдруг резко загустевает. Ещё бы! Пивная имени Машки. Нет, с Машкой ничего страшного, жива-здорова и даже роже-багрова. Просто на этом пятачке, чуть ниже скрестия Мичурина с Масленниковым (первый – улица, второй – проезд) Мария Батьковна пиво-промышляет лет этак …дцать. Посему точку зовут коротко «Машка», что понятно, если не всему городу Куйбышеву, то Октябрьскому району – на все сто. В облепку «Машки» - именной пивнушки - сверкалово тряпичных обтёртостей. Ясен пень: гужбан в разгаре. Народ на работе, «бичи» - тоже, их работа тут, продают «очередные места» у амбразуры. Почти также прибыльно, как сдача пустых бутылок.
 
Куда тебя несет? Чем дальше, тем больше и чаще - самодовлеющие кумиры и гегемоны, взгляд у всех угрюм, бесстрастен, непрогляден. Куда, куда упёрты эти сосредоточенные очи, может быть, в точку схождения всех линий фатальной неизбежности, именуемой жизнью? Если бы! Глаза заднего всего лишь буравят затылок переднего. В тусклых глазницах ни искринки рассудка. Да нет же, вон-вон у той чего-то там заискрилось. Никак пламень дерзанья? А то как же! Из-за угла быстро вытягиваются буквы: ГАЛАНТЕРЕЯ.

Кстати, а где блуждает ваш пытливый взгляд, товарищ Панцырь? А на что ему где-то блуждать, когда можно упокоиться на талии, точнее тазике ангелочка, шагов на десять опережающего нас. Кстати, ангелочек ничего так! Узкие джинсы, крохотные сапожки на готическом шпиле, модная сумочка ловко переброшена через плечо. Ах, до чего ж мы грациозны, независимы, самодостаточны… Наряд, и вправду, неотразим, но хромать всё-таки не стоит, а уж так сучить ножонками... моветон. И плечико вот-вот крякнет под тяжестью торбы. Фу, дерьмо... «Наташкина рифма»! Это я про себя. В смысле, о себе. Про себя о себе. Весь мир ненавистен и противен, как будто виноват - непростимо и навсегда. Это одно и то же.

Как плохо! Хорошо, что мы всего лишь скромный советский студент-преддипломник, а не Батый, не Тамерлан или там Нерон. Не в такие ли минуты припадочной злости, совокуплённой с властью, зачинались величайшие преступления, гонения и расправы?
Ой, ах… Снова задурнело: взмутила чья-то кочерга притихшие уголья в черепке. И снова затуманило глаза, и сквозь непробиваемый тупёж скоблится мысль. Но снова и снова из тисков дури выскальзывает что-то осмысленное. Что? Это же киоск. Ну и с какого бодуна он мне спёрся? Вот, уже торчу, как баран, в очереди. Передний дядя берёт «Известия» и «Правду». Значит, остался «Труд». Специально проверяю: так и есть: ровно один экземпляр, кто бы сомневался…

Задний прохвост во «Вранглере» без очереди выцыганивает пачку сигарет. Щурюсь: «Ро…», «Родо…», «Родопи».
Вот! Я просто хочу курить! Во всяком случае, захотел давно, но понял лишь сейчас, после того, как встрял в очередь и потыкался понять: чего ради? Звеньк-бреньк. Карман полон меди, а на «Рододи» не хватает? Года три б назад хватило, а теперь – ту-ту. Тогда…
- «Дымок» ******. Благодарствуем…

***
…Вот он кайф хрустящую чуть сыроватую палочку зажал в слегка трясущихся губах секунд десять помедлил упиваясь трепетным извивом ничтожного костерка с наслаждением вдохнул вот где прелесть вот оно блаженство ого в глазах туман как говорится поехали-заскользили без всяких роликов держите меня мужики…

Подошвы всасывают бесконечный эскалатор заплёванного асфальта.
Воскрешение из мертвых…

- Закурить? Найдётся. - Ответил машинально, и только тогда дошло, чего просит тот вон тип в замызганной футболке.
 
Шакал! Это ненависть. Но про себя. А от себя: с напускной небрежностью гранда тяну бесценную пачку.
Попыхивая «дымком», продолжаю путь.

Ветерки и матерки обрывочных мыслей, мешаясь с табачными клубами, микшируют коктейль из безразличия и хандры. Ползу как робот.

В башке что-то всколыхнулось лишь, когда впереди, в очереди у продмага, возник конфликт. Не стесняясь децибелов при выборе выражений, двое выясняли отношения. Всего двое. Ловлю себя на мысли, что, как и все окружающие, слегка иронически повожу головой, принимая участие во всеобщем житейском безмолвно-осуждающем диалоге на тему: «И не стыдно, у-у-у»…

У…У…У…
Уже далеко позади одиночным клёкотом взорвался реликтовый апологет культуры. Мне оставалось скептически улыбнуться на предмет «суеты сует» и философски брякнуть: «То ли ещё будет» - уже по поводу предстоящих магазинных баталий в честь введения «сухого закона».

Зеваю и умолкаю. Поспешающий с папкой под мышкой бородатик в замшевой, полной испарений куртке вежливо и солидарно хмыкает, демонстрируя свой полный «одобрям-с». Напрягаюсь в ожидании последующей артикуляции попутчика, а нехорошая догадка провинчивает бур: ой же и неспроста решил ты, братец, подольститься. Через секунду удовлетворённым вздохом помечаю свою правоту. Солидарный бородач не прочь угоститься сигаретой. Кто бы сомневался! Протягиваю мутно-синюю коробочку. Внешне всё это выглядит, как  непринуждённый жест знающей себе цену гармонически развитой личности. В ту же секунду обросший единомышленник медлит шаг и недогоняемо отстаёт. Вот и вся любовь. У каждого свои помидоры...

Впереди темнеет симбиозный сгусток. Кажется, двое. Оба в зыбкой качке и шибкой воньке. Теперь точно вижу: двое. Страшущие мужики в бывше-синих заношенных фуфайках. Кроме фуфаек, нет в них ничего цветного и запоминающегося, окромя синих же татуировок и раскидистых бланшей*******. Теперь я вижу, как ближний с отсутствующим взглядом бессистемно клюёт раздатым пахом мокреющую стену, руки сосредоточены в точке контакта органики с неорганикой. Который дальше, дылдистый и худющий, отрешённо пялит водянистые прорези в какую-то, лишь им опознанную точку и философски гундосит: «Ну, и взял я два пузыря Агдама. На кармане ещё 15 копеек»… Развязки не узнал… Слонятельство по городскому муравейнику осточертело: резко вертанувшись по оси, я потопал обратно. Потопать-то потопал, а полопать не привелось, хотя аппетиту наел досыта. Чё молотишь, нерусь? Нерусь ты и есть!

Дома швырнул в ванну пропечатанную рубашку и заново увалился на бок.
Всё, к черту такой образ жизни. Руки невралгически ломит, и ты был мне всегда неприятен. Записной зубрила и подхалим. У тебя даже шутки преподавателей вызывают смертную бледность, высекая потоки пота. Ты ни разу не пропустил даже самой пустячной из лекций. Сидеть с тобою рядом за столом мне всегда казалось «западло». И вот нате: справа от меня греет зад тот самый замухрышка, и заискивающий его взгляд привычно вылизывает дрянного старикашку-лектора.
С близи в патологическом своём сервилизме ты ещё отвратнее.  Я же, напротив, абсолютно раскован и резок – способен, кому угодно высказать всё, что думаю!

- «Зубрилкин», – громко рычу я. Твое похожее на замесок кислого теста лицо делается кефирным и рыхло расползается по воротнику. Но даже сейчас ты, зубрила и угодник, не смеешь отвести влюбленных глаз с оратора. Кажется, эти глаза так и молят доцента: «Властелин мой, не верь тому, что у меня, «Зубрилкина» Стёпы, в столь ответственный момент может быть что-то общее с этим бунтовщиком, мятежником, смутьяном, да и с кем бы то ни было ещё! Во всём мире есть единственный небожитель – это вы… лысенький, в прыщиках, с флюсом, но за трибуной. К вам устремлены все сочления и межеумия мои.
 
- «Зубрилкина», - хриплю я, низко склоняясь и резко впиваясь ногтями в его хиленькую клешку. Он стоически терпит и это. - «Зубрилкина», ты позорная мразь!
Преподаватель слышит непривычный шум и ошалело растягивает нос. Пенсне спрыгивает на пол…


* «Ячменный колос» - популярный в 1970-80-е сорт пива «Жигулёвского пивоваренного завода» (г. Куйбышев), ныне не выпускается.

** «Андроповка» - так благодарный советский народ прозвал сорт водки с жёлто-зелёной этикеткой, появившейся в пору недолгого правления Генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Владимировича Андропова (1982-84), которая была на 60 копеек дешевле других сортов водки и обходилась в 4 рубля 70 копеек (со стоимостью посуды – 20 коп.). Её «портрет» воспроизведен в заставке к 6 главе:
 
http://proza.ru/2012/04/02/496

*** ВИА «Синяя птица» - популярная эстрадная группа, приписанная к Куйбышевской филармонии (шлягер всех времён «Там, где клён шумит», «Ах, белый теплоход» и мн. др.); Роберт и Михаил Болотные - тогдашние художественные руководители ВИА.

**** Александр Медведь (родился в 1937) – выдающийся советский борец из Белоруссии, трехкратный олимпийский чемпион, семикратный чемпион мира, трехкратный победитель первенств Европы, обладатель девяти золотых медалей чемпионатов и спартакиад Советского Союза, заслуженный мастер спорта.

***** Титан – отопительный прибор сбоку от ванны в виде толстой металлической «башни» до потолка, который растапливался при помощи дров, благодаря крохотной печурке снизу. Процесс растопки титана весьма занимал детвору любого пола.

****** «Родопи» - марка популярных болгарских сигарет с фильтром (до 1982 года стоила 35 копеек, после – полтинник); «Дымок» - непопулярные сигареты без фильтра, но по 20 копеек.

******* «Бич» - бывший интеллигентный человек (синоним нынешнего бомжа, ханыги); бланш – подглазный синяк, фингал, фонарь, подсвет.

Фотография из книги 1973 года издания: столовая-ресторан курорта Талая (Магаданская область).

Продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/29/896