Несостоявшийся монах

Невыразимая горечь овладела его сердцем. После кончины молодой жены Альберт решил посвятить себя исключительно служению богу. С каждой минутой он становился все молчаливее и мрачнее. Он осознавал, что равнодушен ко всему миру, в котором для него существовало только одно счастливое и вместе с тем горестное воспоминание. Какая грустная безутешная участь! Одно лишь разочарование преследовало Альберта с самого раннего детства. Рано потеряв родителей, он был передан на попечение своего дяди, который безучастно, поглощенный проматыванием свалившегося на него богатого состояния, предоставил воспитание мальчика самому себе и нянькам. Несмотря на это мальчик, предрасположенный к знаниям, обучался с легкостью, стопами поглощал научные книги, даже овладел тяжелой и неподвластной для многих латынью. Не утруждая себя заботами о подростке и не желая нести за него никакой ответственности и расточаться на глупые занятия учености, которые, по мнению дяди никакой пользы не принесут для сколачивания наследства, а лишь только траты, он решил его женить. Достигшего совершеннолетнего возраста Альберта обвенчали со знатной дуэньей. Наследница огромного состояния была лучшей партией для нерадивого племянника. Конечно, никакого согласия на столь решительный шаг у молодого человека никто не спрашивал.
Внезапно охваченный непреодолимой любовью к молодой супруге, юноша потерял голову. Это совершенно новое чувство охватило его целиком. «Она прекрасна, прекрасна, как Диана!» - трепетал Альберт, переполненный восторгом от ее красоты, снедаемый жгучей страстью. Но тут снова жалкое разочарование. Супруга не испытывала подобных чувств и не могла ответить взаимностью. Пораженный горестью разрушенных надежд, Альберт долгими часами проводил за чтением книг. Мучительное, невыразимое унижение его чувств. Он погрузился в молчаливое забытье, смотря куда-то вдаль ничего не видящими глазами, и не отзывался на свое имя, даже когда его звала супруга. Очнувшись от минутного оцепенения, он встрепенулся, его лицо отражало изумление, резко сменявшееся печалью. Этот человек переживал горе, но всячески пытался скрыть тоскливое ощущение безграничной пустоты. Такой молодой, полный бурных жизненных сил в стремлении ко всему доброму и прекрасному – он казался бедным и одиноким.
Очевидно, что судьба соединила двух благородных, но не соответствовавших в своих стремлениях и чувствах, совершенно разных, чуждых друг другу людей. Как мог Альберт с его увлекающейся страстной натурой, вечно терзаемый внутренней борьбой подойти благочестивой Марте, блаженно уверовавшей в унаследованную ей религию предков. Ей овладевала странная смесь самых противоположных ощущений: в ней закипал гнев, изумление, стыд и сильное упрямое недовольство шутливым свободно-веселящим нравом супруга. Она оказалась ужасающе холодной. Подавила все юные порывы трепетного сердца Альберта строгой религиозной воздержанностью. Деспотично повелевала, запрещая утехи молодых лет, превратив жизнь в скучный церемониал поста и молитв, а дом - в молельню. Через год Марта простудилась и вскоре скончалась. Многие вздохнули свободно, ждали, что жизнь вернется в старое русло, к старым порядкам, но ничего подобного не произошло. Альберт еще больше замкнулся в себе, ожесточился, переняв набожность своей супруги. Также ревностно и строго следил за проведением богослужения, соблюдением поста, причастия. Молился долгими часами, пытаясь утешить растерзанную, сломленную душу. Со стороны это походило на своего рода помешательство. Даже смех сделался нынче редкостью в его окружении. В нем можно было приметить духовное окостенение. А он пытался убедить всех, что небесное спокойствие и мир наполнили его сердце.
Анна застала его погруженного в глубокую меланхолию и полное безразличие. Кузина и друг детства, она, увидев его после долгой разлуки, была поражена явной переменой. Прежде живой и веселый, теперь он отличался необычайной серьезностью и сдержанностью, что никак не соответствовало его кротким и мягким чертам лица. На почти всегда опущенных ресницах тяжелым грузом лежало облако печали. Бледно-мраморное лицо отражало его собственные тайные мысли. Холодное спокойствие и видимая отчужденность невольно производили тягостное впечатление. Все это пугало.
Анна еще с детства полюбила этого неординарного юношу, казавшегося ей самым прекрасным творением Бога. Доброго, смелого, благородного, способного на высшие и чистые душевные порывы. Они проводили все время вместе, Альберт практиковал полученные знания, показывая свою ученость маленькой подруге. Они разбирали растения и цветы по классам, препарировали лягушку, охотились за бабочками, притаившись в густой траве с сачком, выжидая удобного момента. Радостный и беззаботный смех наполнял души детей.
Видя нездоровую привязанность Альберта к Анне, дядя удаляет ее, отправив на воспитание теткам в другую страну. Импульсивный и порывистый юноша горько оплакал разлуку со своей подругой. Печальный и угрюмый, он еще с большим рвением окунулся в учебу. Но друзья разбавляли огорчения балагурными выходками, что сказать – «молодые повесы». А потом - свадьба.
Анна думала, что больше никогда не увидит своего друга, хотя всей душой и сердцем была рядом с ним. И вот теперь она снова со своей любовью. Её чувство со временем только окрепло и стало сильнее. Из маленькой застенчивой девочки Анна превратилась в обворожительную красавицу, смелую и порывистую натуру. Она решила во что бы то ни стало изменить и вернуть прежнего Альберта, излечить его силой своей любви.
- Отчего болит твое сердце? Отчего ты больше не смеешься? – задавала вопросы Анна с надеждой в сердце, пытаясь вызвать Альберта на откровенный разговор. – Ты окружен молодостью, веселостью и красотой! Наслаждайся всем этим с нами. Будь человеком среди людей, а не священником!
- Что дает тебе право на эти злые замечания?! Дерзкая! – вскричал Альберт, вытаращив на нее большие глаза, сверкавшие гневом. Анна задела за живое, покусилась на его святую веру, убеждение, поприще, в которое он никого не намерен был посвящать. Сменив гнев на милость, он продолжил, увещевая голосом праведника, напутствующего заблудшую душу. – Не завещал ли нам Христос отречься от всего мирского ради спасения? Не повелевал ли Он умерщвлять нашу плоть, обуздывать греховные побуждения, отвращающие нас от стези праведности и добродетели?
- Но я и стремлюсь к добродетели. – возразила Анна, продолжая спокойным ровным тоном. – Как же тяжело противостоять своим желаниям! Чувство не является по приказанию. Оно приходит без зова и часто как раз туда, откуда рассудок не может изгнать его! Тогда ни добродетели, ни чувство долга уже не имеют значения.
- Чувство долга – само слово звучит как божественный призыв, оно вливает силу воздержания и самоотречения. – вторил Альберт. На минуту он призадумался, погрузившись в глубокое раздумье, рассеянно продолжил. – Все мы, смертные, очень часто и легко поддаемся своей слабости. Наяву и во сне меня часто тревожит страстная неутомимая жажда счастья. - его лицо вдруг сделалось еще серьезней, в глазах блеснуло что-то странное, непостижимое. – Я понял, что счастье заключается в исполнении нравственных законов, я исполняю их, но счастье все-таки не рассевает мрака моей жизни.
Подобный разговор удручал Альберта, но Анна продолжила дальше:
- А любовь?
- Любовь! Мне кажется, она увлекает человека, как ураган. Ошеломляет, наполняет сердце смертельно-порочными желаниями, в то же время разливает в жилах огонь, который губит чистую душу…
- Но разве это не стоит того, чтобы погибнуть, отдать все, чтобы обладать любимым, тогда в разрывающейся груди нет места для других мыслей кроме любви! - Анна говорила с таким вдохновением, что перехватило дыхание. Альберт недоумевал: подобные слова не престало произносить юной девушке.
- Необходимо обуздать душевную бурю и не поддаваться пагубной страсти. – попытался остудить пламенный пыл девушки наставлением. – Это всего лишь легкомысленная забава, вздор и ничего больше.
- Что я слышу! Ты называешь вздором блаженнейшую и единственную усладу жизни?! – Анна подошла к нему, полная отчаяния, коснулась руки. От прикосновения Альберт неожиданно вздрогнул и отскочил от Анны, как от зачумленной. Повисла мучительно-тяжелая тишина. Слова Альберта оставили тяжелый осадок. Теперь было понятно, что от прежнего Альберта не осталось ничего. Анна, закусив губы от негодования, стиснула кулаки, вскинув гордо голову, вышла из залы. Альберт долго стоял у окна, перебирая влажными пальцами четки, так он пытался скрыть волнение, но его трясло как в лихорадке.

Альберт сидел в кресле, бледный как восковая статуя, с опущенными глазами, которые не поднял, даже когда вошла Анна. Глядя испытывающим взором, она остановилась посреди залы прямо напротив его.
- Вы так и будете сидеть как прикованный к своему креслу, вместо того чтобы поговорить? – сказала девушка с особой язвительностью. – Вы прячете глаза, боитесь посмотреть на меня, выслушать правду, которая разоблачает все ваше притворство, нелепость образа ваших действий. Несчастный, оглянись, посмотри, как ничтожна твоя жизнь и твоя будущность! – ее голос звонко звучал, словно колокол пробудил Альберта. Она продолжила сдержанно-холодным тоном. – Пусть вас оскорбит то, что я скажу. Я была безмерно счастлива, вновь увидев тебя. Между тем ты встретил меня неподобающе грубо и оскорбительно. Неподвижная статуя, холодная бесчувственность, бездушное существо, бездна пустоты! – она бросала ему укоры прямо в лицо, а он молчал. – Милый Альберт, – вдруг голос ее задрожал, – ты не такой, каким был создан. Я не смею тебя упрекать. Но позволь мне быть такой, какой я создана. Не уподобляться глупому подобию праведности. Позволь любить, в то время как ты сам умеешь только размышлять, исполнять обязанности и повиноваться твоему Богу!
- Ты, безрассудное создание, обуздай свой язык, бесстыжая, как посмела ты говорить такое?! – Альберт закричал в запале, вскочив, чаша терпения переполнилась, он сносил все оскорбления, но насмехаться над святым он не позволит никому. Лицо его побагровело, кровь ударила в виски. – Вы привыкли, что вам многое прощают, но нельзя прощать все! Всему есть пределы. Теперь я увидел разницу между чистотой и испорченностью! Бог уважает, в отличие от вас, он чувствует, он понимает. Он бог там, где вы все только бренные, рожденные из праха люди! – он говорил уже спокойно, но с надменностью, укоряя каждым словом. – Ты не достойна его милости. Прикрываясь оболочкой кротости и добродетели, поддаешься пагубной страсти и греховным желаниям.
- Да! Я не могу противостоять моим желаниям, вот поэтому я пришла. – Анна почти умоляла, выпрашивая право на счастье. - Я хочу быть с тобой, в твоих объятиях, на твоей груди, полной таких возвышенных, прекрасных и благородных чувств – вот к чему влечет меня моя греховная, порицающая всякие обязанности воля. Последовав своему влечению, я погружаюсь в бездну позора и унижения. Мое решение непоколебимо. Никакая земная сила не заставит меня отказаться от тебя, пусть даже это грозит мне погибелью…
Волнение Альберта было так велико, когда он услышал эти слова, что чуть не грохнулся на пол, но устоял, и, оставшись неподвижным, что-то лепетал себе под нос. После ухода Анны он беспомощно плюхнулся в кресло, весь разбитый, его болезненный мозг воспалился. Силы оставили его.
Альберт еще долго оставался неподвижным в кресле, устремив взор в потолок. Просидев с четверть часа, он вдруг вскочил и с расстроенным лицом вскричал:
- Ах! Боже мой! Прости! Что я сделал?! Я должен прогнать из моих мыслей имя этой женщины! Прости, Господи! – быстро вскочив на ноги, он подбежал к аналою и долго стоял на коленях, ударяя себя в грудь кулаком, и беспрестанно повторял:
- Прости меня, Господи! Прости! Удали греховные мысли! Прости!
Наутро Альберта охватил сильный озноб, зубы стучали, словно на морозе. Озноб сменился внутренним жаром. Весь мокрый, он метался на подушке, поворачиваясь то одной щекой, то другой. Лихорадка трясла его несколько дней. Он то бредил, то вдруг вскакивал в постели с обезумевшими стеклянными глазами, распростирал руки перед собой, звал Анну. Через секунду безжизненно падал на подушки и замирал. Наступал оздоровительный сон. Потом повторялось все сначала. Альберт вел тяжелую борьбу с самим собой. Наконец-то наступило долгожданное облегчение.
- Я очень редко вижу вас и очень редко имею возможность говорить с вами. – начала Анна издалека спокойным и тихим голосом. – Позволь мне сказать все, что я чувствую. Я люблю тебя, сегодня даже больше, чем прежде. Мое сердце замирало от твоих страданий, я страдала с тобой. Клянусь всем святым, ты самое дорогое, что у меня есть, и пусть накажет меня Господь, я не могу оставить тебя!
Альберт раскрыл рот, после какого-то замешательства произнес замирающим голосом:
- Анна, когда я вновь встретил тебя, ты сразу же завладела моим сердцем и душой, как ни пытался я сопротивляться, но все тщетно, это сильнее меня…
Преодолев первое волнение, он приблизился на несколько шагов, но резко остановился, выставив руки вперед, как бы защищаясь от нее. Анна устремила на него свой пронзительный, полный сочувствия и нежности взор. Ее нисколько не смутил проделанный жест отстранения, не говоря ни слова, она подалась навстречу ему. Одного взгляда ее чарующих глаз было достаточно, чтобы заглушить в себе последнюю искру самообвинения. Повинуясь, он опустил руки - безнадежно сопротивляться охватившему чувству. Как незначительно было это движение, но оно вселило надежду. Анна ликовала, радуясь своей победе над религиозной набожностью Альберта.
- Милостивый Боже! – шептал Альберт.- Прости мое счастье! А если не сможешь, то осуди меня в будущей жизни искупить каждый день теперешнего блаженства целым веком страшных мук, пока я снова не соединюсь с ней! Даже ты не сможешь заставить меня разлюбить Анну! Она стала моей женой! Пусть люди порицают мой поступок, их мнение мне чуждо. Я же совершенно уверен и спокоен, моя совесть чиста, как чисты мои чувства.