Цветущий май

          «Цветущий май» - так называется мелодия, которая была довольно известной в нашей стране в пятидесятые-шестидесятые годы. Когда я включаю эту запись, память переносит меня в детство. Нередко - в один из майских дней, прожитых мною на Севере, в посёлке Ягельная, где тогда служил мой отец.
 
          Чуть ли не до двухтысячного года моряки-североморцы переходили на летний головной убор (с белым чехлом) уже в мае. В это время снег на дорогах и улицах обычно уже успевал растаять, хотя в сопках его было ещё достаточно.
 
          Но снегопады на Севере случаются и в мае, и даже в июне.
Один раз, помню, снег выпал как раз 1 мая. В то утро смотреть из окна на подводников, возвращавшихся в городок с праздничного построения, было даже немного жутко: белые фуражки сливались с белым фоном, и люди казались какими-то странными безголовыми существами.

          Да и вообще, слишком холодно ещё было для ношения летних фуражек...

          Зато как к майским праздникам преображались наши подводные лодки, стоявшие в базе у пирсов!

          Ещё в конце апреля они выглядели довольно скромно, буднично и слегка походили на детей, болеющих ветрянкой - только мазали их не зелёнкой, а суриком (железным или свинцовым). Борьба со ржавчиной, которая во многих местах проступала на исхлёстанных осенне-зимними штормами корпусах, была долгим и трудным делом.
   
          Но к 1 мая все лодки неизменно превращались в настоящих красавиц. У каждой из них сияла белизной безукоризненно ровная ватерлиния, придающая её стройному корпусу особое изящество. Ниже ватерлинии из тёмной воды выступала тонкая полоска - оранжевая или тёмно-красная (в зависимости от того, чем покрасили подводную часть), а всё выше ватерлинии было покрыто нарядной светло-серой (или, как говорят на флоте, «шаровой») краской.
 
          К Первомаю на лодках менялись и бортовые номера. Громадные белые цифры, красовавшиеся на ограждении рубки, были заметны издалека.
          До сих пор помню: подводной лодке «К-107», первым командиром которой был мой отец, сначала присвоили бортовой номер 130, потом 771, а затем - 207. Последующих её номеров не знаю: отца назначили на другую должность.
 
          Он стал тогда начальником штаба дивизии подводных лодок, и это было продвижением по службе - тем не менее, я, по малолетству, в восторге от этого не был. Совсем не потому, что отец после этого назначения стал плавать ещё больше, и я стал его видеть ещё реже - просто мне казалось, что слова «Командир Подводной Лодки» имеют какой-то особый магический смысл, и должности почётнее этой быть не может.
 
          Помню свой первый визит на отцовскую лодку - кроме меня, отец взял тогда с собой Аллу Бахтову, дочь наших знакомых.
          Увы, уже многие детали того дня стёрлись из моей памяти - я ведь тогда ещё и в школу не ходил, да и лет с тех пор очень много прошло...

          В центральном посту мне запомнилась колонка воздуха высокого давления. На ней было множество клапанов, маховики которых сверкали хромом и свежей краской - синей и красной. В первом, торпедном, отсеке на меня произвели впечатление задние крышки торпедных аппаратов: отец сказал, что за ними лежат боевые торпеды - оружие страшной разрушительной силы. Я почтительно прикоснулся к одному из аппаратов - и отцу пришлось вытирать мою ладонь своим носовым платком, потому что и это «железо» тоже, как выяснилось, покрасили совсем недавно.

          Но особое впечатление на меня произвёл подъём на мостик «К-107». Он, и в самом деле, был гораздо выше, чем на многих лодках других проектов, но мне тогда показалось, что я стою над водой просто на головокружительной высоте. И я вновь с удовольствием вспоминаю, как выглядели с мостика восхищавшие меня обводы корпуса отцовской лодки.

          Спустились на верхнюю палубу. Над ней лёгкий ветерок чуть заметно трогал флаги расцвечивания. Я с удивлением узнал, что эти флаги - не просто пёстрые полотнища, а каждый из них ещё и что-то обозначает.  Улыбнулся, когда отец показал мне флаг, соответствующий букве «Я», потому что вспомнил известный детский рассказ про «букву Ты». Отец тогда тоже улыбнулся и сказал, что металлическая деталь на палубе, за которую был закреплён линь флагов расцвечивания, называется смешно - «утка».

          Да, корабли, окрашенные шаровой краской, действительно выглядят очень нарядно и даже элегантно. Однако, в семидесятые годы красить ею подводные лодки перестали - ночью в свете Луны шаровая краска начинала серебриться. Зрелище это было потрясающе красивым!
         
          Представьте себе, как во тьме по чёрному бархату воды горделиво скользит серебряная подводная лодка... Увы, это был демаскирующий фактор - лодка в надводном положении (а днём также и на некоторой глубине) оказывалась слишком заметной. Поэтому, начиная где-то с 1969-1970 года, все лодки стали чёрными (даже, кажется, и на Тихоокеанском флоте, где до этого их красили не шаровой, а зеленоватой краской)...

          Кстати, у подводников отношение к Луне было двойственным - с одной стороны, хорошо, когда видно ночное светило - можно его использовать для определения своего места, а с другой - в лунном сиянии можно обнаружить не только саму лодку, но и её поднятые выдвижные устройства (на перископной глубине).
 
          Я уже написал, что отец в должности начальника штаба плавал очень много. Он не раз ходил в автономки с молодыми командирами, и очень многие подводники считали его своим учителем. В одной из автономок произошёл забавный случай, связанный с Луной.

          Лодка ночью всплыла на перископную глубину, и отец сразу же тщательно осмотрел горизонт и воздух. Никаких признаков присутствия чужих противолодочных сил не было, зато на небе сияла полная луна. Лунная дорожка на поверхности спокойного ночного океана просто завораживала своей красотой!
 
          Отец уступил место у перископа стоявшему рядом молодому командиру лодки - мол, погляди, полюбуйся: когда ещё такое доведётся увидеть! Тот глянул - и решительно скомандовал:
          - Лево на борт!
          Поймав вопросительный взгляд начальника, он незамедлительно подал следующую команду:
          - Записать в вахтенный журнал: «Изменили курс на 90 градусов влево для уклонения от лунной дорожки!»

          Люди, хорошо знавшие моего отца, могут понять, какой тирадой он разразился после таких команд...
          Возможно, это был тот самый командир, о котором отец, спустя много лет после этих событий, сказал:
          - Удивительно, как  такое дурачьё иногда становится адмиралами!

          Отец адмиралом так и не стал, однако, мореходом он был удачливым. Может быть, поэтому счастливой лодкой была и его «К-107» - корабль с удивительной судьбой.
Северным морским путём «К-107» перешла с Севера на Тихий океан, на Дальнем Востоке её отремонтировали, переоборудовали и переименовали в «БС-107».
 
          Как правило, корабли, перешедшие с других флотов на Тихоокеанский, там потом и заканчивали свою службу. Вопреки этой традиции, «сто седьмая» чуть ли не через десять лет вновь пришла на Север - на этот раз, уже южным путём, через Индийский океан, зайдя, по пути, в Анголу!

          Счастливая лодка отслужила весь положенный срок, а потом её исключили из состава флота, расформировали экипаж и поставили у последнего в жизни причала, от которого была только одна дорога - на разделку.
 
          Но, кажется, «сто седьмую» такой финал не устраивал. Когда с неё  потихоньку начали снимать кое-какое оборудование (нарушив, при этом, герметичность прочного корпуса), лодка в штормовую погоду затонула прямо у причала и теперь лежит на глубине в несколько десятков метров.

          Похоже, подъём и разделка «сто седьмой» обойдутся гораздо дороже, чем стоимость полученного при этом металлолома - и я рад этому. Пусть родное отцу и мне Баренцево море хранит эту лодку!