Повесть Агроном

 



               










                Агроном.
               
                Повесть
             
               
               


               








                Глава первая.    
               
                Возвращение.


Ровно в двенадцать часов дня на железнодорожный вокзал небольшо-го городка прибыл  поезд дальнего следования, Медленно протащил тепловоз состав до тупика и  остановился.  Вместе с   ним стали: шумный перрон, об-шарпанные перронные ларьки, привокзальные дома из красного кирпича, грязные голые деревья.
На секунду замерли пассажиры: сидели тихо, словно  загипнотизиро-вали их. Еще  совсем не¬давно в тесном вагоне было шумно;   не привыкшие к тишине, неподвижности, находились все  в состоянии прострации. Потом, одновременно, молча, неторопясь, поднялись с нагретых мест, взяли в руки дорожные вещи, медленно потянулись к выходу.
 Настежь открыла  железную дверь тамбура рыжая проводница в тем-но-синей форме, тщательно вытерла гладкие поручни по бокам решетчатых ступенек, отошла  в сторону, чтобы не мешать выходить людям.
Уставшие за долгую дорогу,  медленно спускались пассажиры по же-лезным ступенькам на серый перрон; останавливались.  По привычке, по-правляли руками женщины  высокие прически, смотрелись в маленькие зер-кальца, сдержанно прощались с молодой кондукторшей, брали  ручную кладь и спешили в город. 
                На секунду-другую  задерживались мужчины возле привлекатель-ной девушки, произносили комплименты, что-нибудь дарили на память и  уходили веселые.
 Провожала всех добрым взглядом огненная девица, в ее уставших глазах светилась легкая грустинка.  Знала она, что уже   никогда не пересе-кутся их тропинки.
 Последним вышел из вагона Сергей Медведев, поблагодарил девуш-ку за отеческую заботу во время долгого пути, вручил ей  плитку черного шоколада «Аленка».  Благодарно улыбнулась проводница  парню,  положила шоколад  в карман фирменного пиджака, и тут же приступила к соим непо-средственным обязанностям.
  Стоял день теплый.  Приятно ласкал прохладный ветерок, привык-шее к вагонному теплу, лицо молодого человека. Даже не испортил ему хо-рошего настроения унылый вид обшарпанных привокзальных домов.
 Дождался Сергей, когда опустеет перрон; огляделся: нет ли какой - нибудь подводы до его деревни.    Топать пыльными  полями двадцать кило-метров -  не очень – то приятное удовольствие.
Пять долгих лет  отсутствоал он  в родных краях;  мог бы прогуляться по знакомым ландшавтам - ничего бы плохого  не случилось с ним.
Очутиться среди желанных полей, послушать  серенького жаворонка, ощутить на лице ласковое прикосновение прохладного ветерка, хапнуть пол-ными легкими  озона, втянуть носом  запах парной земли – это ли неистин-ное удовольствие.
               Постоял парень еще немного на перроне,  не встретил никого знако-мого, пошел  в  буфет. Может, там ожидал  какой-нибуь знакомый  возница  приезда родственника за кружкой пенистого пива.  Не оказалось в буфете ни одого известного мужчины. Просто - невезуха.
Вышел на улицу, еще раз осмотрелся, разочарованно махнул сильной рукой, небрежно забросил на плечо черную сумку, весело зашагал на другую сторону вокзала.
Не успел Медведев выйти на  привокзальную площадь, как его громко окликнул знакомый голос.  Быстро оглянулся. Навстречу ему, с распростер-тыми  руками, шел еще нестарый мужчина в новом сером костюме, в серой фетровой шляпе, в серых туфлях - Василий Васильевич Соловьев, главный агроном совхоза.
Василий Васильевич черноволосый, сероглазый, широкоплечий, при большой силе. Заглядывались бабы на него, жалели, что когда-то упустили Его любили в деревне. Толковый агроном. Пришел в совхоз в девяностые го-ды, заменил постаревшего Фролова Владимира Александровича.
 Была встреча Медведеаа с Соловьевым неожиданной, зато - прият-ной. Встретить его мог на вокзале кто угодно, только не он.    Человеку тако-го ранга хватало дел в совхозе.
Они медленно шли  друг к другу, как родные люди, как близкие дру-зья после долгой разлуки.
-C приездом, Сергей Петрович,- прижимая парня, басил Соловьев.
-Здравствуйте, Василий Васильевич, каким ветром?- шептал Сергей в крупное плечо.
-Специально приехал, чтобы встретить тебя,- Соловьёв крутил гостя в разные стороны.- Хорош, бродяга, ничего не скажешь;  ждут девчата - не до-ждутся; все прожужжали уши, когда  предстанешь ты перед их ясными оча-ми.
-Шутите?- улыбался гость.
-Какие шутки, Сережа,  давно ждем тебя;  Совсем развалился Фролов, не может работать. Нужен грамотный, самозабвенно любящий матушку- природу, агроном. Случайно не знаешь, где отыскать подходящую кандида-туру?
-Знаю одного специалиста, могу порекомендовать,- серьезно ответил Медведев.
Смеялись, крепко жали друг друга, аж кости трещали.  Бросали на них любопытные взгляды редкие прохожие, улыбались; шли дальше по своим делам.
- Приехал я в город по неотложным делам. Твоя матушка, Ирина Пав-ловна, попросила  меня, чтобы  завернул   к поезду.
Убедила меня, что со дня на день,   должен ты прибыть.   Заскочил. Как видишь - ненапрасно.
-Спасибо, Василий Васильевич, что послушали мою матушку, а то пришлось бы мне топать пешочком до родной Медведевой.  Пока  не вижу никакой «оказии» в мою сторону и  не ходят автобусы.
- Благодарить меня не за что,  был в городе по долгу службы,  приехал на вокзал тоже неспроста – дозарезу  нужен агроном. Сев на носу. Автобусы - наша головная боль. Весной - посевная, летом - сенокос, осенью - уборка хлеба, зимой не проехать из-за снежных заносов - какой автопарк согласится гонять пустые машины.
 Пора иметь свой автобус.
-  Заказали два «Пазика»,  перевели деньги, может уже и прибыли. Не видел.
 Извиваясь черной гадюкой, поезд прополз по рельсам и  скрылся за станционными постройками;  разошлись провожающие,  опустел перрон и затих.  Опустила круглый жезл женщина в синей форме железнодорожника с повязкой на рукаве «дежурный по вокзалу», ушла в помещение.
-Заговорились мы с вами, Василий Васильевич, может, тронем; пять лет не был дома – заскучал, - напомнил Сергей.
-Едем так едем,-  показал Соловьев  рукой на запряженную двуколку,- прошу, Сергей Петрович,  подана карета.
- Как всегда ывы на двух колесах?
- Нужна машина директору совхоза, а агроному конная тяга куда сподручнее, еще лучше велосипед, где хочешь, пройдешь- проедешь, не ну-жен бензин.
 Подошли к коновязи. Коновязь- это толстое бревно, прибитое желез-ными скобами к двум  столбикам.
 Не стоял на месте молодой жеребчик,   бил копытами влажную зем-лю, косо смотрел на хозяина.  Не доволен он, что его привязали, ему хочется нестись галопом, чтобы  свистел ветер в ушах.
-Все правильно. На малых площадях куда удобнее пешочком,- садясь в двуколку, заметил Сергей.- Выйдешь в поле до вохода солнца, а кругом  благодать. А тишина то тишина…не стукнет, не брякнет, еще веселый вете-рок спит, не играет молодым осинником. А из-за темного горизонта, про-стреливая гулкую тишину, пурпурят темно- синюю даль первые солнечные лучи.  Заполняет жадные легкие свежий ароматный воздух;  пьёшь и пьешь, захлебываясь, здоровый небесный напиток и не можешь напиться.  Стоишь ошарашенный просыпающимся днём, смотришь в его золотые глаза, и хочет-ся крикнуть на всю округу: «Здравствуй утро молодое!»
-Да ты - поэт!- улыбнулся Соловьев.- Пешком на малых площадях хо-рошо, это заметил ты верно; за день не обойдешь наши огромные поля, по-этому бригадирам и агрономам  полагаются велосипеды.
 Отвязал Василий Васильевич Гнедка; почуяв свободу, тот радостно, громко заржал.  Развернул агронм лошадь, сел в двуколку, легонько ударил ременной вожжой по сытому крупу. Вздрогнул мерин всем сильным телом, резво взял с места.  Затряслось двух колесное сооружение по булыжной мос-товой.
 Долго ехали молча.  С интересом разглядывал Сергей родной город, в котором отсутствовал  пять долгих  лет.  Сколько бы  не всматривался Мед-ведев в городскую панораму; ничего нового   не увидел. Та же самая серая булыжная мостовая, те же серые двухэтажные дома с маленькими кирпич-ными балкончиками, те же неприглядные магазины, те же почерневшие от времени рекламные щиты, те же  деревянные тротуары - во всем, малом и большом, жила обшарпанная старина, словно, летящее вперед время, обошло городишко стороной. И  не изменились люди: такие же спокойные, также просто одеты, да и ритм провинциальной жизни не сравнимый с московской жизнью.
              Вспомнил Сергей милое далекое детство. Еще, будучи ребенком, лет, так пяти - шести,  поехал он с отцом на базар.  Делал родитель по ночам кад-ки,  бочки, ведра; в воскресенье продавал их на базаре.
 Ехали они на телеге, груженной деревянными изделиями,  по главной улице города.  Не было предела его удивлению:   казались непостижимо вы-сокими двухэтажные кирпичные дома,  смотрелись красивыми и богатыми магазины с большими окнами. Особенно  поразил его и  испугал до смерти огромный базар. Громко выло, смеялось, ругалось, куда-то спешило, бежало, толкалось многоголосое чудовище с множеством рук, ног. От испуга, с рас-ширенными  глазами,  крепко ухватился он за сильную руку отца и не отпус-кал ее до тех пор, пока  не выбрались они на тихую улицу.
Понравились ему деревянные тротуары, вымытые весенним дождем, исцарапанные сапогами.  Только бы спать на них, сидеть, читать книги; а по ним  сотнями безжалостно ходили люди в грязной обуви. Ему стало жалко грязного настила,  пожаловался он отцу, но тот не понял сына или не поже-лал вникнуть в детскую психологию, только легонько погладил его по стри-женой голове и ничего не сказал.
С тех пор прошло пятнадцать лет.  Вырос парнишка, выучился, при-обрел  собственное мнение.  За это время  слетал человек в далекий космос, на смену булыжной мостовой пришел чуждый серый асфальт.  Покрыл длин-ные   улицы,  отливал сталью во время дождя, приятно было ходить  по нему без галош, без резиновых сапог в дождливую погоду, но  ничего не расло на его гладкой поверхности.  Мертвый он, какой – то.
 Ходили по  горячему асфальту жители аленького городка, тяжко вздыхали: им было  жаль деревянных тротуаров потому, что ушло вместе с ними  то, что они так незабвенно любили,  без чего им просто скучно стало жить.
 Смотрит Соловьев  вперед, нет-нет, да и понукает гнедка.
 Стоит день жаркий. Печет нещадно полуденное солнце. Потеют му-жики, вытират носовыми платками  мокрые лбы и шеи.
Миновали «навозный» мост через овраг и выбрались из тесного горо-да. Вброд преодолели,  недавно вошедшую в свои берега маленькую речуш-ку; легко осилили высокий берег, дальше пошли вспаханные поля.  Исходят они на солнце теплым паром, пахнут свежей землей и навозом.
По мягкой пахоте важно бродят белоклювые грачи, проворные галки, скачут воробушки, ища жирных червей.
 По одну сторону дороги черными пауками медленно ползали два гу-сеничных трактора. Перевернутая  сверкающими лемехами, сыро блестела земля. Черно-белыми пятнами смотрелись березовые лески, словно их в са-мых неожиданных местах посадил сам дьявол, чтобы навредить людям.
 Внимательно наблюдал Соловьев за тракторами, что-то записывал в маленький блокнот.
-Земля-то сыровата,- заметил Сергей, смотря за ползающими маши-нами,-  блестят водой отвалы. Нерано ли пашут?
- Места здесь низменные, богатые влагой, поэтому пашем мы их рано; после вспашки  быстрее сохнет земля, не поторопись, опаздаем с яровыми. Еще неизвестно: какое   будет лето. Если судить по прошедшей зиме, должно быть сухое и горячее лето. Это прогноз бабки Феклы,  ошибается она редко. Что будет на самом деле -  не знает никто.
-Сказала бабка надвое: или-или, - улыбнулся Сергей.
-Вот именно. Завтра начинаем посевную, только успевай поворачи-вайся.  Когда выходишь на работу? – спросил Соловьев.
-Мне еще  положен отпуск,- протянул парень, смотря в даль полей, покрытой нежной синькой.
- Совсем обезножил Фролов…
-  Выйду я,  негоже оставлять отделение совхоза в горячую пору  без агронома.   Отдохнем зимой.
-  Не ждал  другого ответа. Завтра, в пять утра, встретимся в правле-нии совхоза; прихвати документы об окончании института. Ждать и раскачи-ваться некогда, желательно закончить сев до дождей. Если что-то тебе будет неясно, не ломай гордыню, смело обращайся - помогу. Лучше заранее посо-ветоваться, чем совершить непоправимую ошибку. Исправлять свои и чужие промахи всегда труднее.
- Учту ваши пожелания, Василий Васильевич.
-В добрый путь, Сережа.
-Спасибо на добром слове.   Слышал одним ухом: строит совхоз шко-лу-десятилетку, - спросил Сергей.
-Думаем закончить ее к учебному году,- еще наблюдая за тракторами, ответил старший агроном.
-Школа-десятилетка - это хорошо. Где взять учителей?  Пойдет ли кто-нибудь работать в нашу тихую глушь?
-Какая глухомань? Что  говоришь ты такое? - смеется Соловьев.- До города  подать рукой.  Двадцать километров?  Разве это расстояние!?  Для молодых пешочком - раз плюнуть. Правда пока нет нового асфальта, отсут-ствует автобусное движение.  Но - это временные трудности.
Потом в нашей деревне есть прекрасный кинотеатр, не чета городско-му, современный дом культуры; в каждом доме: телевизор, радио, телефон - не берешь ты  все это в расчет. А зря! Нет, брат, шалишь; наша Медведева совсем не захолустье.
-Но и не районный центр. Как  не обустраивай нашу деревню- матуш-ку,  всегда она останется деревней. Город, даже самый завалящий, город.  Го-ворят: сколько  не украшай пень,   всегда он останется пнём.
-Что есть в нашем городе? Может драматический театр? Филармония? Университет? Наш городишко - большое  село.  Получают учителя гроши,  еле-еле тянут от получки до получки,   сидят по вечерам   у телевизора, по-тому что больше некуда податься бедному горожанину.
У нас тоже можно сходить в кино, в дом культуры, посмотреть теле-визор. То же самое что и в городе. За то  мы предлагаем учителям зарплату в четыре раза выше государственной; даем  каждому педагогу по большому особняку с огородом, с хозяйскими постройками: хочешь - занимайся землей, хочешь - выращивай скот, птицу, хочешь бражничать - пожалуйста.  Кто смо-жет предложить такие условия? «Районо»? Да никогда!  Потому что «Рай-оно» субстанция государственная,  не имеет она права сама  назначать ту или иную зарплату по своему усмотрению. А мы – можем.
-Нашлись желающие? – скептически улыбаясь, спросил Сергей.
-Пока не распологаем мы такими данными. Но, не  хотят глотать люди городскую пыль,  дышать вонючим бензином, не  желают тянуть жалкое су-ществование на мизерную получку. Есть ребята, которые любят  утренние зори, тихие вечерние закаты, рыбную ловлю.
Спрашивается: зачем ехать молодежи  к черту на кулички за деньга-ми, если  можно заработать их у нас в совхозе; к тому же иметь  собственный особняк, вести приличную жизнь.  С деньгами можно  позволить себе все: покупаться в теплом море, съездить по туристической путевке, отдохнуть на курорте.
 Предположим:  потянет совхоз  учителям зарплату. Где взять мифи-ческие особняки? Пообещать легче, чем построить. Влетит в копеечку одна школа.
-Ясное дело. А разве без труда вынешь рыбку из пруда. Нужно попо-теть.  Оснастим мы нашу школу  лучшим оборудованием. В школе Будут в школе: большой спортивный зал, лаборатории, светлые классы, прекрасные учителя, двухэтажное общежитие для учеников из других деревень, бесплат-ное питание, современный стадион.  Создадим мы спортивные команды, най-мём лучших тренеров, воспитаем своих  мастеров спорта, и будем побеждать не только на районных, но и на областных соревнованиях.
-А особняки? Дело хорошее, но   невыполнимое, - твердит свое Сер-гей.
- Наметили мы построить деревню нового типа:  без разбитых дорог, без грязных улиц.
-Деревня без улиц…что-то новенькое… ничего подобного  не встре-чал я.
-Все правильно. Не видел потому, что  нет в природе такой деревни.  Существует она только  на бумаге. Проект нашего архитектора. Все просто, как все великое. Вокруг деревни сделаем   кольцевую дорогу. Отдельно,   пойдут дороги до каждого дома, чтобы можно было подвести дрова, сено, уголь.   Построим детские площадки между домами,   Поставим «исполин», деревянные диваны,  посадим деревья.    Не будет ни пыли, ни грязи. Прихо-ди, садись, отдыхай, читай книгу, играй в шахматы.
-На сколько пятилеток рассчитано строительство?
- Пока существует новая деревня на бумаге,  не торопимся строить мы ее. Сейчас главное поставить дома для учителей. Не сделаем - не будет шко-лы. Так что, Сергей Петрович, являются особняки для совхозов стратегиче-ской задачей.  От ее выполнения напрямую зависит будущее нашей деревни, благополучие детей.
   Обогнули березовый лесок.  Росли  всегда в нем: «красноголовики», «бабки», костяника, голубика, малина, смородина.  Помышляли уничтожить миллиораторы райский уголок, но стали грудью жители деревни на его защи-ту. Кроме лесных даров в березняке   гнездились птицы.
От перелеска по полям выстелилась кочковатая дорога  до самой де-ревни. Впереди чернели темные крыши деревянных домов, огромные зеле-ные  шапки высоких тополей, густая сеть телевизионных антенн.
Молчат.
 Любовался Сергей вспаханными полями, лесными островками. Еще пацанами  зорили они здесь птичьи гнезда, ластились кисло- сладкой костя-никой, заслушивались очаровательной трелью крошечного жаворонка.
Боже мой! Как хорошо было на природе, как легко дышалось! И  он был лишен этой благодати пять долгих лет. Нет!  Никогда бы  не променял он  шумный город на спящие поля, березовые перелески с их веселыми оби-тателями, красавицу- реку и многое другое, что ему так дорого.
Показалась родная Медведева.  Уютное местечко, где  провел Сергей счастливые дни детства и юности.  Не прижился он в Москве.  Надоел ему, как горькая редька, большой город с огромной массой людей. Его всегда Тя-нуло его всегда в тихую деревню, на вольные просторы, на прохладные ут-ренние зори, в глухую тайгу, где всегда тихо, пахнет горькой смолой, умуд-ренной вечностью.
 Думает Василий Васильевич о посевной. Как  пойдет она? Не будет ли сбоев в работе техники? Как покажет себя новый агроном? Как  поведет себя с людьми? От этого и многого другого будет зависеть: станет  он рабо-тать по своей специальности или его придется перевести в бригадиры.
Гнедко бежал ходко. Возле высокого  «прясла»  остановился. Изго-родь  почернела от времени, но еще стояла крепко. Ворота, сколоченные из толстых  жердей, закрыты, завязаны мочальной веревкой.
Медведев ловко соскочил на землю.  Открыл одну створку ворот, про-пустил двуколку и тут же закрыл, но не сел на подводу, а пошел  пешечком до пересечения двух дорог.
Сергей стоял на перекрестке, думал о Лиде Комаровой. Они вместе ходили в городскую школу, Лида была его неизменной спутницей, товари-щем.  Он  не воспренимал ее, как женщину, считал  некрасивой девчонкой, гадким утенком.
Он долго дружил с Зоей Ермаковой. Все считали: их дружба перерас-тет в пылкую любовь, и все закончится свадьбой. А парень взял да и  влю-бился в Катю Полякову, чем сильно огорчил  свою бывшую избранницу, не-сказанно  удивил класс своим предательством.
Новый роман с Катей Поляковой длился до выпускного вечера, При всем честном народе Ермакова влепила Медведеву две горячие пощечины.
-Это тебе за предательство!  - громко крикнула она, на весь перепол-ненный выпускниками зал;  ушла  гордая, независимая, красивая.
Все замерли. Сергей  стоял на середине зала, как оплеванный.   Десят-ки любопытных глаз смотрели на него. Он молча проглотил пилюлю, молча ушел с выпускного вечера под злорадные взгляды некоторых особ женского пола, которых парень когда-то «отшил» или обманул. За ним такое водилось.
 Катя Полякова  при большом скоплении бывших учеников не броси-лась утешать любимого кавалера, она попросту побоялась замарать свою ре-путацию.
 Лида Комарова поймала парня на лестнице,  долго успокаивала его. На танцы они не вернулись, сразу пошли в деревню. За весь долгий путь не проронили ни слова. Сергею было не до разговоров, а девушка тактично молчала. На перекрестке двух дорог  остановились. Лида посмотрела в карие глаза парня, дрожащим голосом спросила:
-Сережа, чтобы ты сказал, если бы  я сейчас призналась тебе в люб-ви?»
Он удивленно посмотрел на свою спутницу, словно перед ним стояла не девушка, а что-то неодушевленное, неживое, гадкое. Ничего не значащим, пустым  взглядом медленно прошелся по ее еще несформировавшейся фигу-ре, улыбнулся,  сказал, как отрезал:
-Лида! Я не люблю тебя и никогда не заинтересуюсь тобой!
Комарова  смутилась, молча повернулась и пошла в Кобяшеву,  оста-новилась, обернулась, громко крикнула:
-Я пошутила, Сережа, ты ничего такого не подумай…ты слышишь…я пошутила.
Больше они не встречались. Все разъехались учиться по разным горо-дам.
 О девушке Сергей вспомнил, когда из деревни прислали письмо с групповым снимком  студентов. Письмо прочитал, а фотографию бросил на стол, даже не посмотрев ее. Лидой он не интересовался: где она? что делает? Зачем ему лишняя головная боль.
Однажды, случайно Медведев  наткнулся на снимок, присмотрелся к студентам, и не поверил собственным глазам, когда увидел гадкого утенка. В первом ряду сидела юная красавица с черной толстой косой, с большими ка-рими глазами. Она так мило улыбалась, так привлекательно  было ее круглое лицо, что у парня  больно защемило сердце.
Он сразу вспомнил знакомый перекресток дорог, вспомнил ее громкие слова: «Я пошутила, Сережа, ты ничего такого не подумай…ты слышишь…я пошутила».
  Оказывается, Лида  любила его всегда. Только девичья гордость не позволила признаться в любви первой. Любит ли она его сейчас или забыла? Знает только Бог. А ведь все могло быть по-другому. А вдруг еще любит?  У любви память крепкая, как и у ненависти.
-Как смотрится наша школа?- спросил Соловьев, возвращая парня на землю.
-Какая школа?- не понял Медведев.
-Нахлынули приятные воспоминания?- улыбнулся Василий Василье-вич.-  Отеческий край надо навещать чаще.
-Не получилось: зимой учились в институте, летом трудились в строй-отрядах.
-Оно-то так…только в любом случае нельзя забывать место, где ты родился. Неблагодарное это дело - забывать.
-Вы, как всегда правы, Василий Васильевич.
Только сейчас на поскотине Сергей увидел впереди большое двух-этажное здание с широким каменным крыльцом, по бокам с двумя толстыми колоннами. Рядом с крыльцом  в палисаднике   копошились ребята: одни ко-пали  лопатами  землю, другие тщательно боронили ее; третьи, низко накло-няясь, что-то сеяли на грядках.
-Красивая школа?- похвалил   Сергей.
-Наша школа прекрасная и снаружи, и внутри. Ладно, дорогой мой, садись поедем, а то мне некогда, да и тебе скорее хочется увидеться и с де-ревней, и с родителями, и с товарищами. Так или нет?
-Так, - согласился Сергей.
И снова тряслась двуколка; светило яркое солнце; пылила дорога, обожженная горячими солнечными лучами.
 Деревня встретила гостя чуткой тишиной, пустынной улицей, гряз-ной детворой. Они сидели под старым навесом и громко о чем-то спорили. Завидев нежданных гостей, замолчали, долго рассматривали приезжего, по-том курчавый пацан с беззубым ртом, заслоняясь маленькой ручкой от сле-пящего солнца, робко спросил:
-Дядя Василий, вы привезли агронома?
-Вот воробьи, все-то им надо знать. Привез. Довольные?
-Еще как…- разом прощебетали голопузики.
Утолив зуд любопытства, ребятишки снова занялись собою, приезжие их больше не интересовали, а Сергей подумал: «Если Василия Васильевича знает  бесштанная команда, значит, он в совхозе в большом почете».
У старенького дома, фасадом на три окна, Соловьев остановил ло-шадь. Возле покосившихся ворот стояла маленькая старушка  в длинном черном штапельном платье; на сухих, слабых плечах лежала  шерстенная шаль  тонкой вязки.
-Баба Фекла…- позвал Соловьев, держа вожжами рвущегося вперед гнедка.
-Тута я, чо надо-то?
-Скажи Владимиру Александровичу, чтобы он завтра не поднимался рано и не ходил в контору. Я привез ему замену.
-Чай,  знаю кто?
-Сын Петра Ивановича Медведева.
-Сережка штоли? Как же… как же… помню еще с пеленок, шибко по-стреленок был шустрый.
- Так скажешь Фролову?
-Так сейчас и побежу, обрадую старика. Наконец,  успокоится, поси-дит в избе, может, и отойдут ноженьки - то.
-Лида дома?
-Чему нет. Тута она. Сейчас будет.
 Высокая девушка с тонкой талией, с черной толстой косой, тяжело лежащей на прямой спине,  вышла из почерневших ворот. Она   глянула  на гостя, молодое девичье сердце тревожно застучало, большие глаза загрусти-ли, красивое тело предательски ослабло. Чтобы не выдать себя, она поверну-лась к бабе Фекле.
То, что  Медведев увидел, не шло ни в какое сравнение с полученной в институте фотографией. Оригинал смотрелся куда  привлекательнее: милое округлое лицо, большие карие глаза, маленький прямой нос, чувственные тонкие губы, длинная шея - красивый образ  гадкого утенка  просто поразил парня,   
 Взбудораженная неожиданной встречей, душа Сергея совсем затос-ковала. Он понял, что влюбился в девушку с первого взгляда,   и еще он осоз-нал, что это непредвиденное открытие принесет ему много огорчений. Сна-чала от безответной любви   страдала Лида,  теперь от женской мести, от де-вичьих капризов будет  мучиться он.
Соловьев посидел, потом сказал:
-Завтра утром совещание в конторе. Тебе, Лидуха, нужно присутство-вать обязательно. На повестке дня - строительство особняков.
-Я буду, Василий Васильевич, -  не оборачиваясь, заверила.
 -Может, познакомить с новым агрономом? Тебе по работе придется держать с ним тесную связь.
-Не стоит. Мы с ним  учились вместе с первого класса.  Чего молчишь, Сережа?  застесняется меня или  проглотил язык?  Что-то раньше я за тобой  не замечала трусости.
Вот  и началось, подумал Сергей, за место любви - ненависть, старые счеты. С чем тебя, Сергей Петрович, и поздравляю,  а вслух спокойно произ-нёс:
-Здравствуй, Лидия Васильевна, ты зря бочку катишь на меня.  Я рад видеть тебя.
Лида  одарила Сергея любопытным взглядом, от которого гостю стало жарко. Девушка ничего не сказала, повернулась, пошла по улице молодая, красивая, нежная и такая же недоступная, далекая.
- Это и есть наш архитектор.
Сергей поблагодарил главного агронома, повесил спортивную  сумку  через плечо и пошел домой.
-Не забудь, завтра в пять...- вдогонку напомнил Василий Васильевич.
-Постараюсь!- не оборачиваясь, крикнул Сергей.
Соловьев попрощался с бабой Феклой, развернул Гнедка и поехал по своим делам. Ему еще сегодня, кровь из носа,    нужно объехать все отделе-ния совхоза, проверить готовность к севу. Если обнаружатся какие-то упу-щения в подготовке к севу - обязательно  решить их на месте.

А Медведев неторопливо шагал родной улицей, присматриваясь к ка-ждому дому, к каждому дереву, стараясь обнаружить хоть что-нибудь новое, незнакомое, но к его радости, Сергея окружал до боли знакомый ландшафт: те же  черные поля, те же  дома, только чуть постаревшие, те же деревья, только  подросшие, те же прясла, те же палисадники с цветами, те же скво-речники со скворцами - ничего не изменилось, словно он и не уезжал никуда.
 И все же жизнь стала другой, более разнообразной, более богатой: есть прекрасный    кинотеатр,  школа - десятилетка,  новые особняки, кото-рых он еще не видел; они в корне изменили облик старой деревни. Сергей  понимал: что это «новое», вошедшее в жизнь его селян, ворвется  и в его бы-тие, и потечет оно совсем по другому руслу.
Правда, это «новое» завоевало себе место пока, что на окраине дерев-ни, а центр нисколько не изменился, остался прежним, родным и ценимым им, за его далекое детство, за беззаботную юность.
Он шел по улице, здоровался с редкими прохожими; те, пройдя мимо, оборачивались, узнавали его, улыбались ему, как родному человеку. Внима-ние чужых людей особенно радовало, поднимало его настроение.
А Сергей все шел медленной походкой усталого человека, он тянул время до встречи с любимым домом, рябиновым садом, с большим огородом, заросшим по окружности огромными плакучими ивами.
Чем ближе Сергей подходил к родимому гнезду, тем    сильнее билось сердце, тем трепетнее  ликовала его душа.
Дом постарел, но стоял крепко. Он радостно таращится на мир боль-шими оконными глазищами.
Береза вымахала до небес. Он  ходил за ней в тайгу. Принес малень-кую, худенькую, посадил перед домом: вырастет - не вырастет…что-то да будет. Вымахала. Получилось. 
Черноглазая светло улыбалась ему, так-как была рада - радешенька его приходу.  Недавно покрашенная скамейка примостилась рядом с березой. Работа отца. Он любил, чтобы в доме был надлежащий порядок. Лени и раз-гильдяйства не переносил.
Сергей бросил на скамейку спортивную сумку.  Сел. Долго смотрел на знакомое строение.
В столице дом часто снился ему: большой, коренастый, со светлыми окнами, с плотными воротами, со скворечником, с гнездами ласточек под де-ревянной крышей.
После такого сна нападала  жуткая тоска  по кровному гнезду;  хоте-лось  бросить все к чертовой матери и на курьерских мчаться домой, но он знал, что задуманное им  невозможно осуществить: во-первых, его не пой-мут; во-вторых, он сам себе не простит мимолетной слабости.
И вот он дома. Не во сне, а на яву. До боли знакомая Медведева, вспа-ханные поля, быстрая речка, вековая тайга. Из деревни она смотрится тёмной ровной стеной, словно ее кто-то подровнял острыми ножницами под высокие речные берега.
               Шаркающей походкой   подошел дед Макар.  Старик  перевалил ве-ковой рубеж.  Он еще неплохо слышал,  вдевал нитку в иголочное ушко.   Старик еще живой, как он сам всегда выражался. Дед небольшого роста. «За долгую жизнь  стоптал ноги», - смеялся он. Маленькая голова цвела пышной сединой, а голос сел, охрип, словно после простуды.
-С прибытием, сынок,- садясь рядом, пропел Макар,- совсем вернулся али как?
-Совсем,- ответил Сергей. Он любил старика за тихий характер, за острый ум,-  буду работать агрономом в совхозе.
-Это хорошо. Родители, поди, довольные?
-Еще … как!
-Не женился?
-Учился.  Было не до женидьбы.
-Ну и правильно. Сначала надобно самому крепко стать на ноги, а уж потом  заводить семью. Ты сильно-то не торопись свадьбой, но и не тяни. Сперва приглядись к девушке, чтобы внешность соответствовала внутренне-му содержанию.
-Трудно,- сознался Сергей.
-Знамо дело, кабы было легко…  ладно, я  потащусь домой,  утомил тебя своими наставлениями.
-Посиди еще со мной,- попросил парень.
-Не обманывай  меня, сынок; тебе сейчас не до старика.
Макар, кряхтя, поднялся, держась рукою за поясницу; он медленно потянулся к своему дому, ни разу не оглянувшись.
Медведев встал,   взял  черную сумку и пошел домой.
Во дворе тихо, пусто.  Нет Бобика. Возле  завозни валялась собачья цепь. Он взял  ее в руки, и сразу в нос ударил еще невыветрившийся запах пса.
 Когда он уезжал  учиться, собака еще была жива. Пес проводил его до ворот на поскотине, а потом  еще долго сидел, смотрел в его сторону. У березового леска Медведев оглянулся, поднял руку, Бобик радостно вскочил и громко залаял. Может, он знал, что больше не увидит молодого хозяина. Собаки задолго чуют свою смерть, а пес был старый.
Сергей положил ненужную цепь возле стены, поднялся на чистовымы-тое крыльцо, пошарил рукой над косяком,  нащупал ключ, открыл входную дверь; осторожно вошел в тихую избу, постоял, послушал устоявшуюся звон-кую тишину; бросил черную сумку на толстую лавку, сел, привалившись к стене между окнами.
Боже мой! Как он долго не был он дома! Целая вечность. Уехал нера-зумным пацаном, а вернулся квалифицированным специалистом.
Дом тоже возмужал; стал мудрее, добрее. Он бы ему много чего порас-сказал, если бы умел говорить. Сколько бы Сергей  выслушал  восторженных речей по поводу его возращения в родные пенаты, поведал о Лиде Комаровой, которая тут часто бывала. Может она еще любит его? Первая любовь или ос-тается на всю жизнь, или гаснет, как неухоженный костер.
Громко звякнула железная щеколда ворот, торопливые шаги во дворе, настежь распахнутая дверь - на пороге  избы стояла вспотевшая, взволнован-ная Ирина Павловна. Она едва   утихомирила, загнанное быстрым бегом ды-хание, как бы виновато улыбнулась; тихо - тихо произнесла, словно боялась, что ее подслушают.
-Сереженька! Дорогой мой! Наконец-то,  приехал. Как я долго ждала тебя!- Кошачьими шашками подошла к сыну, дрожащими руками  ощупала обветренное лицо.- Возмужал, пробилась борода, потемнели глаза…и вырос-то как…вырос…совсем стал мужчиной.
Крупные черные материнские глаза наполнились сверкающей влагой, слезы тоненькой струйкой текли по полным щекам, глаза блестели от  сча-стья; сочные, незнающие помады, губы неустанно целовали, торопливо шеп-тали:
       -Как долго не было тебя, сынок. Целая вечность. Как я заскучала за то-бой: приехал-то хоть насовсем?
-Прибыл на постоянное место жительства,- смеясь, заверил сын.
Ирина Павловна еще раз внимательно глянула в глаза сына, легко вздохнула, отпустила гостя, поправила высокую прическу, устало села на лавку.
-Вот и хорошо!- довольная, успокоенная, выдохнула радостно.- Не-дельку отдохнешь с дороги?  Поди, устал?
- Мама, я завтра выхожу на работу.  Посевная началась, а в отделении нет агронома.  Совсем постарел, Владимир  Александрович.
- Фролов избегался по полям - это точно.  Хороший был специалист. Всю свою жизнь потратил сначала на благо колхоза, затем - совхоза и ника-кой награды. Хотя бы для приличия дали  какую-нибудь завалящую медаль. Вот бы обрадовали старика.  Не ценят у нас людей.  Кушать хочешь?
-Не откажусь.
-Прости, сынок, заболталась. Я - сейчас. Я - мигом. Подожди чуточку.
Ирина Павловна высокая, красивая, молодая женщина с большими черными глазами. Старость еще не коснулась её гладкого лица.  Ликующая живинка живет  в ее глазах - вестник женской красоты и обаяния, без которо-го женщина просто вянет и рано стареет.
-Мама, ты у меня красивая,- наворачивая на две щеки, признался сын.
-Что ты, сынок, мне уже стукнуло  сорок пять.
-Все равно, ты у меня еще  самая, самая…
-Ешь, не заговаривай мне зубы. Не женился? – спросила мать.
-Как я мог без родительского благословения.
-  Все вы так говорите,  пока какая-нибудь смазливая девица не при-берет  к рукам. Чтобы с тобой подобного  не случилось, я подобрала тебе не-весту.
- Кто?  Я знаю ее?
-Лида Комарова. Недавно справлялась о тебе.
-Серьезно?
  -Вполне.
Эта новость понравилась парню. Если девушка интересовалась им, значит, он ей небезразличен; значит, у него есть один шанс из тысячи, но он не стал развивать щекотливую тему. Лида - его головная боль.  Сергей не знает, как с ней справиться.
Эту головоломку он может решить только совместно с девушкой.   За-хочет ли  пойти Лида ему навстречу? Вот вопрос.  Комарова, конечно, пом-нит перекресток двух дорог, на котором он, как последний идиот, брякнул, что не любит ее.  Надо же ему было так жидко «обложиться».  Мог бы отве-тить как-то деликатнее. Что сделано, то сделано.
-Чем  занимается отец? – спросил Сергей.
- Коровник перебирают в Комаровой, домой приходит раза три в не-делю.   Ферму торопятся поставить до холодов.
- Будет севодня?
-Непременно.
-Где Бобик?
-Сдох две недели назад. Новую собаку не хотим заводить. Нас нико-гда не бывает дома, а псы не любят одиночества. Тоже ведь живое существо. Отпустить на волю - испортится собака, перестанет сторожить хозяйство.
Входная дверь широко распахнулась. В избу, словно вихрь, ворвался высокий, широкоплечий мужчина с черной густой шевелюрой, с веселыми  глазами,  с широкими бровями вразлет.
Сергей поднялся навстречу. Петр Сергеевич подошел к сыну, не-сколько секунд его разглядывал; потом, так сжал в своих объятиях, что у того  кости затрещали.
-Ну, ты, медведь, задавишь дите!- всполошилась Ирина Павловна.- Умерь свои эмоции.
- Вернулся насовсем?
 Буду работать в совхозе.
-Вот и правильно. А то   взяли моду уезжать из родных мест к черту на кулички, будто без них нигде, ничего не построят. А кто будет обрабаты-вать поля? Дядя? Или стало непристижно   растить хлеб?  Сынок, хорошо за-помни, где ты родился, там ты  должен жить и умереть. Завтра встретимся, а теперь прости.  На секунду забежал. Приехали за пиломатерьялами, а тут - ты.
-Я тоже ухожу,- сказала Ирина Павловна. - Ты отдыхай с дороги. Ни-куда не ходи. Все твои друзья работают в поле.
Сергей видел через окно, как мать с отцом (молодые, высокие) уходи-ли по своим делам.  Тяжелые ворота глухо стукнули, снова в ограде стало тихо и пусто.




                Глава вторая.
               
                Совещание.

                Проснувшись, Сергей сразу посмотрел на ручные часы. Половина пятого.  Густым потоком утренняя прохлада текла в открытое окно.
     Стоит чуткая тишина. Нарушая ее, по обширному двору черепа-щим шагом ходит мать; кормит ненасытных кур. «Тю…тю…тю»,- звенит ее ласковый голос.
Медведев одним махом  вскочил с кровати. Быстро сделал легкую физзарядку, облился холодной водой, громко охнул на весь двор, растерся махровым полотенцем.
Ирина Павловна ласковым взглядом следила за сыном. Когда, одетым, он появился в ограде, тепло сказала:
-Завтрак на столе.
-Еще рано. Я сначала схожу в контору, отдам документы об оконча-нии института. Спит еще отец?
-Хватился Емеля, когда прошла неделя. Он ушел еще по темени.
Сергей поцеловал мать в прохладную щеку, извиняясь, произнёс:
-Извини. Мне, правда,  нужно бежать.
-С Богом, сынок.
Медведев вышел на раннюю улицу. Кругом мягкий утренний покой, звенящая тишина. Ее иногда нарушал ликующий рев коров, покидающих свой двор.
За деревней, над  спящей рекой, клубясь, белый туман стелется. Он неторопливо выползает из берегов, ползет дальше, надвигаясь на первые строения. Приземистые бани, развалюхи- сараюшки медленно тонут в мато-во- пухлой вате. А туман все движется и движется.  Он уже пленит рябино-вый сад. Тонкие босоногие деревья стоят по колено в рыхлом молочном об-лаке. Туман переползает через жердевую изгородь, заполняя собой безлюд-ную улицу. Туман пахнет  сыростью, молодой зеленью лугов, горьким запа-хом тайги, обжигающей ключевой водой, сладко- медовой зарей.
На далеком  Востоке вспыхивает утренняя заря.  Цвет небосвода каж-дую секунду меняется: сначала яркое золото начисто съедает бронзу, затем темный пурпур зажигает кроваво-холодный пожар, который мгновенно охва-тывает полнеба. Но солнца ещё нет. За то быстро худеет  ночь. Она всё  свет-леет и светлеет, давая дорогу первым солнечным лучам, новому ясному утру.
Медведев  жадно глотнул свежую прохладу, напоенную терпкими за-пахами тайги. Тревожно- ликующее чувство овладело Сергеем. Он впервые шагал родной деревней, как агроном совхоза. В душе радость великая. Ему, как пацану, хотелось бежать, сломя голову, кричать на всю округу.
Огромным усилием воли он сдерживает бешеный порыв нахлынув-ших чувств, идет спокойным широким мужским шагом. Заметив молодого человека, деревенские молодицы спешно одёргивают цветастые фартуки, не-торопливо поправляют причёски, почтительно здороваются:
-Доброе утро, Сергей Петрович.
-Здравия желаю,-  приподняв голову, почтительно отвечает он.
 А ноги так и несут его вперед. Торжествующее чувство момента рас-пирает грудь. Сегодня люди впервые обращаются к нему по имени и отчест-ву,  как к мужу, как к специалисту.  А это, брат, дорогого стоит.
Возле совхозной конторы пастушек вежливо приветствует Сергея. Он  с длинным плетеным хлыстом, не по возрасту в большом сером пиджаке, в мятой старой кепке. Видимо мальчик пришлый: Сергей не знает его. Медве-дев останавливается, удивленно смотрит на паренька, ласково спрашивает:
-Откуда знаешь меня?  Ты же нездешний?
-Правильно,- хитро улыбаясь, согласился пастушок. - Я нетуточный, Я пришел из другого района. О тебе гудела вся округа.  Вот я и подумал:  не-знакомый мужчина и есть тот самый агроном. В деревне я знал всех.
-Филосов!- улыбнулся Сергей.- На улице скоро  солнцепек начнется, а ты в теплом пиджаке.
-Я его стелю  на землю, когда ложусь отдыхать.
Пастушок больно огрел хлыстом пыльную дорогу; буренки насторо-жились, завертели рогатыми головами, молча, сбиваясь в стадо; большие «ботала» глухо  забряцали на длинных шеях коров.  Пастушок оглянулся, подражая взрослым, крикнул:
-Держись, агроном!
-Спасибо, дорогой!- от всего сердца поблагодарил Медведев, прово-жая взглядом паренька.- И тебе всех благ.
На чистовымытом крепком крыльце конторы совхоза «Медведевский» Сергей смятенно остановился,  перевел дух, осмотрел себя с ног до головы, только потом неторопливо открыл входную дверь; перешагнул через невысо-кий, обтертый множеством сапог, деревянный порог, робко спросил:
-Разрешите войти?
Несколько пар любопытных разноцветных глаз смотрели на него, бес-церемонно разглядывая, словно они никогда не видели вошедшего и не были знакомы с ним. 
-Проходи, Сережа, присаживайся на свободное место,- по-отечески пригласил Иван Анисимович.
-Здравствуйте, люди добрые! – поздоровался парень.
-Доброе утро, - ответил Соловьев.
Медведев сел на свободное место ближе к выходу. Ему было неловко перед сидящими людьми за свое опоздание. Особенно перед Лидой. Что она подумала, какое у нее сложилось  первое впечатление о нем – это, все вместе взятое,  может сильно повлиять на их будущие отношения.
 У нас  не опаздывают на совещание, - сказал директор. - На первый раз - извиним, на второй - предупредим, на третий - накажем. Запомни, как таблицу умножения.  Принес документы?
-Да!- резво встал, подошел к столу,  положил  диплом об окончании института. Сам остался стоять на месте. Боковым зрением он внимательно следил за Лидой, за ее ничего невырожаюшим лицом.
-Чего стоишь? Садись!- листая документ, тепло сказал директор.- Хо-рошие кадры идут в совхоз. Похвально, Сережа, похвально. Красный диплом.  Это что-то, да, значит!
Ивану Анисимовичу - за шестьдесят. Он немного полноват, часто бо-леет радикулитом.  Незбереженное сердце иногда пошаливает. Глаза чёрные в густой сетке мелких морщин, короткие  волосы вперемежку с редкой седи-ной, горяч, вспыльчив, но добр, справедлив, отходчив, за что его все  любят. Медведев не терпит, когда не выполняются его распоряжения. Он не ломает спину перед  большими чинами.  Не переваривает хвастунов и зазнаек.
 В конторе две комнаты. В большом помещении обычно   работает бухгалтер,   проводятся разные совещания. Вдоль беленых стен толстые де-ревянные лавки, возле дверей, в углу, маленький камин  с чугунной плитой.  Директор сидит на месте бухгалтера, который приходит на работу позднее, осматривает давно небеленые стены, не крашенные окна. «Пора сделать ре-монт в конторе, - думает он.
Сегодня на совещании присутствуют,  Василий Васильевич Соловьёв – главный агроном совхоза.   Борис Борисович Сенькин – завхоз, доставала, мастер на всее руки.   Александр Александрович Борисов – бригадир первого отделения.  Виктория Павловна Орешкина – бригадир полеводческой брига-ды.  Лидия Васильевна Комарова – архитектор совхоза.  Иван Анисимович Медведев – директор хозяйства. Медведев Сергей Петрович - новый агроном.
Сергей вновь тайком посмотрел  на Лиду. Их торопливые взгляды встретились, сначала они всполошились, потом оцепенели, тут же разбежа-лись испуганные, смущенные, словно они совершили что-то нехорошее, дос-тойное всеобщего порицания.
 Поднялся Иван Анисимович. Все совещания он вел только стоя.  Присутствующие, если к ним обращались или они сами задавали вопрос, то-же вставали, независимо от возраста и пола. Никто, никогда не роптал, на за-веденный директором, армейский порядок.
-Все собрались!- начал он.- Сегодня в наш замечательный коллектив   влился новый агроном, человек местный, из хорошей семьи, всем известный - это Сергей Петрович Медведев. Он заменил  Владимира Александровича Фролова. Прошу любить и жаловать.
От такого лесного представления молодой человек смутился, быстро поднялся, низко поклонился обществу и снова сел.
Директор помолчал и снова сказал:
- На повестке дня два вопроса: посевная и строительство домов. Пого-да  теплая, устойчивая.  Сев надо закончить до проливных дождей. Техника отремонтирована. Я поверил  механику. Максимальный срок сева - десять дней. Лучше - семь.
Особо прошу, чтобы все обратили  внимание не на количество выпол-ненных работ, а на их качество. Мелкая вспашка, торопливый сев с больши-ми прорехами плохо отразится на будущем урожае.
-Почему не пришел главный механик?  Его что не касается посевная?  Или ему нужно послать особое приглашение?
-Иван Сидорович Селезнев еще вчера уехал в район по своим делам. Он дал голову на отрез,  что сельхозтехника сто раз проверена. У нас нет ос-нований не доверять ему,- доложил Соловьев.
- Василий Васильевич!  Лично я всегда  сомневался в его кристальной честности.   Помните прошлую посевную? Механик тоже давал голову на от-сечение, заверяя нас, что сельхозтехника  в полном порядке, запасные детали заготовлены. А что было? Механизаторы не успели выйти в поле, как два гу-сеничных трактора вышли из строя. Запчастей  не оказалось в наличности. Если бы не Сенькин, мы бы запоздали с пахотой.. Наплевательское отноше-ние Селезнева  к своим обязанностям дорого бы обошлось совхозу.
 Василий Васильевич,  я боюсь, что Иван Сидорович останется без го-ловы. Я объявляю ему последний выговор. Если еще раз он проштрафится, будем подыскивать другого механика.
-Зачем искать,- заметил Борис Борисович,- у нас есть свой механик, Сашка Чекунов заканчивает политехнический.
- Буду иметь в виду. Агроном и бригадир днюйте и ночуйте в полях, простой техники сведите к минимуму.
  Сережа, получи велосипед. Борис Борисович, вы  лично  отвечаете за питание, за медицинскую помощь. У механизаторов должно быть все: пища, вода, курево, сладости. Помните: ларьков в поле нет. На полевом стане по-ставте палатки, чтобы  люди  выспались и отдохнули после смены. Подрост-ков посадите  на велосипеды, пусть они дежурят у механизаторов, на строи-тельстве домов - мало ли что  может случиться с техникой, с людьми. Всё внимание механизаторам. Как они сработают, так   пройдет сев. Сенькин, на вас вся надежда.
-Постараюсь, Иван Анисимович, вылезу из шкуры, разобьюсь в ле-пешку, но сделаю.
-Вот и хорошо. Переходим к другому вопросу: строительство особня-ков. Задача архиважная. От нее зависит: будет у нас школа- десятилетка или наши дети снова станут месить весеннюю грязь, зимой жить на квартирах, портить свои нервы. Любое неудобство для учеников плохо скажется на ус-певаемости.
Чтобы заинтересовать выпускников институтов, мы выделили боль-шие деньги на зарплату учителям. Совхозы готовы потратиться ради   детей. Если наши условия будут приняты, преподаватели подпишут договоры, зна-чит школа - десятилетка состоится, все трудности для детей останутся поза-ди.  За строительство особняков отвечает Лида Комарова. Заслушаем ее.
Девушка легко поднялась, обвела всех пристальным взглядом,  оста-новилась на Сергее.  Большие карие глаза впились в парня, спросили: «Серё-жа,  ты любишь меня?» - «Да!», - ответил его веселый взгляд.   Девичьи глаза вспыхнули радостью, но тут же потухли, спокойный взгляд ушел в сторону.
-Четыре года назад мы заложили двадцать пять домов,- начала гово-рить Лида.- Целую улицу. Пятнадцать особняков сданы под ключ, они ждут комиссию, в остальных коттеджах ведутся  внутренние работы: стелют полы, делают лавки, полати.  Дел еще много, а времени нет. Боюсь, не успеем.
-Что  предлагаешь?- спросил директор.
-Я прошу набрать плотников из соседнего района; они  займутся не-посредственно завознями, банями, конюшнями. За цену я договорилась.
-Сколько просят?
Лида протянула листок Медведеву. Иван Анисимович прочитал, по-думал:
-Завтра   пусть  выходят.
-Они уже работают,- выстрелила девушка.
-  Решила без меня?- Иван Анисимович  сердито посмотрел на девуш-ку.
-Время- золото,- смутилась Комарова.
-Скажи спасибо, что жмут сроки, в следующий раз - накажу.
-Я учту.
-У тебя все?
-Нет.  Сейчас главное - огороды. Если мы их не засадим,  зимой учи-теля останутся без овощей. Некому ложить картошку под плуг. Я договори-лась с зеленым хозяйством за  фруктовые, ягодные саженцы. Их  нужно са-жать сразу, пока земля сохраняет  весеннюю влагу. Объехала деревни, по-просила старушек помочь посеять мелочь. Они согласились.  У меня все.
Лида села. Она сдержанна; ждет, что скажут другие. Сергей смотрит на девушку и думает: «Кто мог подумать, что из гадкого утенка вырастет прекрасная лебедушка».
В конторе тихо.  Слышно, как бьется о стекло большая черная  муха.
-Какие будут предложения?- нарушая тишину, спросил Иван Аниси-мович.
Поднялась Виктория Орешкина. Высокая, тонкая, глаза тёмные узкие, словно прорезанные осокой. В далекую старину кровь ее предков смешалась с татарской кровью, гены прошагали по ней несколько веков. Глаза не порти-ли лицо, наоборот, придавали ему особую привлекательность. Орденоносец. От обращенных на нее  глаз, она застеснялась, даже слегка покраснела. Вик-тория всегда терялась,  когда становилась объектом всеобщего внимания, хо-тя уже перешагнула восемнадцатилетие и вышла  замуж.
-Говори,  Вика,- подбодрил директор.
           -Я выделяю   Лиде пятнадцать девчат.
Тонкие брови Комаровой медленно полезли вверх, карие глаза увели-чились, превращаясь в удивленные озера; сочные губы сначала плотно сомк-нулись, потом, как лилии после дождя, раскрылись, но ничего не сказали.
Директор тоже удивился, правой рукой пригладил волосы на голове (он всегда гладил волосы, когда волновался), озабоченно сказал:
-У тебя, дорогая моя, у самой дел выше головы. Тридцать пять чело-век справятся с поставленной задачей?
-Справимся. За три дня картошку посадим картофелесажалкой, потом все навалимся на овощи.
-Есть другие предложения? - спросила она.
- Играешь с огнем, Виктория.  Не справишься с посадкой в срок - за-губишь урожай.
-Черт не выдаст - свинья не съест. Волков бояться - в лес не ходить.
-Ладно, Вика, садись.   Спасибо за понимание.  Будем надеяться, что у тебя  все пройдет  гладко.
-Я могу помочь Лиде, - встав, предложил Сергей.
 Василий Васильевич, повернулся к парню.
-Серёжа, у тебя не будет времени выспаться, не то, что трудиться на земельных участках. Давайте, не станем распыляться.  Каждый занимайтесь своим делом. Если Лиде понадобится агроном, мы попросим Фролова по-мочь ей.
Агроном мне нужен. Если Сергей загорится желанием  помочь нам, я не откажусь,- сказала девушка.
-Побеседуете после сева,- улыбнулся Медведев.
-Я сказала не в этом смысле,- смутилась Лида.
-Не стесняйся. Дело молодое.  Василий Васильевич,  вы что- нибудь добавите?
-Я предлагаю снять с коровников бригаду плотников Петра Медведе-ва и передать ее Лиде Комаровой.
-А фермы?- удивился директор.
- На неделю переведем людей, убьем двух зайцев. Когда  кончим стройку,  одну из освободившихся бригад переведем на коровник. И дома сдадим в срок, и коровники переберем до холодов.
-Разрешаю. Я еще раз прошу: не своевольничайте. Я не боюсь за свое место.  Директор  существует для того, чтобы в совхозе не было анархии. Всем понятно?
-Ясно!-  ответили хором.
-Если вопросов нет,  всех  прошу  разойтись по рабочим местам.  Пока   идет сев,  отменяются собрания. Самостоятельно решайте  текущие пробле-мы. Василий Васильевич, мы едем в другие отделения; посмотрим: как там идут дела.
-Хорошо. Я жду вас на улице.


Из конторы Сергей вышел последним, он хотел переговорить с Лидой, но ее позвала Вика.
-Прости, Сережа, сейчас не могу.
-Избегаешь?
-Зачем? Сам знаешь: сейчас не до разговоров.
-Когда поговорим?
-При новом свидании!- крикнула Комарова, убегая.
Медведев проследил за удаляющейся девушкой, отчаянно махнул ру-кой, пошел за велосипедом.
В раскрытых дверях товарного помещения Сенькин ждал Сергея. Увидев приближающегося агронома, Борис Борисович вывел, сверкающий никелем, новый велосипед.
-Не машина, а Орловский рысак. Не стоит на месте, бьет копытами, грызет железные удила,- хвалит завхоз.- Садись, держи крепче узду, а то он унесет тебя в голубую даль. Управлять умеешь?
Сенькин пошутил, а Сергей обиделся.
-Смеешься надо мной?
-Прости, если что не так,- извинился Сенькин.
-Ладно, прощаю.
Медведев поднял  машину, сильно стукнул о сухую землю; легко пружиня новыми скатами, велосипед высоко подскочил, громко зазвенел ко-локольчик на никелированном руле. Сергей надавил телом на раму - хорошо накаченные колеса не поддались.
-Не доверяешь?- сейчас обиделся Борис Борисович.- А зря. Я привык все делать на ять. Машину перебрал сам. Можешь ездить, не бояться.
-Извини, я не хотел обидеть тебя, стукнул колесами по привычке.
-Прощаю. Сережа, давай перейдем на «ты». Как-то неудобно, когда тебя, как старика, величают по имени и отчеству; мне  всего-то двадцать шесть лет.
-Хорошо, Боря. Я непротив. Только ты не прав. Если тебя зовут по имени и отчеству, значит, заслужил. Цени.
-Этот крепыш - парень хороший,- подумал агроном.- Разбегаемся. Время не ждет.
-И у меня тоже забот полон рот,- признался Сенькин.
Они пожали руки и разошлись, если не друзьями, то хорошими  това-рищами.


Рассвет.  Огромный  багрово- малиновый шар показался над линией далекого горизонта. Он медленно поднимался по тёмно- синему небу, раз-брасывая стреловидные лучи. Они скользили по старым крышам домов, вет-хих сараев, зайчиками играли в стеклах оконных рам. Сонная река укрылась матовым одеялом сырого тумана.
Кругом тепло и тихо. Лик пришедшего дня прекрасен. Дышалось лег-ко, так и хотелось вольной птицей взмыть в далекую синь.
Оставшись один, Медведев подогнал положение руля; легко сел на мягкое сидение, поехал на семенную базу совхоза, расположенную на другом конце деревни.
В кирпичном складе настежь распахнуты тяжелые двери, рядом стоял работающий трактор, пахло горелой соляркой. Сергей подошел к машине, прислушался: мотор работал ритмично. Сразу видно, что за колесником  ухаживали.  Раскатистый  девичий смех звучал в помещении,   мужские голо-са   басили приглушенно.
Сергей прислонил велосипед к шершавой стене, вошел в середину здания. Его сразу заметили, смех захлебнулся, словно подавился. Все молча смотрели на вошедшего агронома.
-Здравствуйте!- весело поздоровался парень.- Бог в помощь.
-Сказали Боги, чтобы вы помогли,- почти хором ответили девчата.
Девчонки бросили мешки, большие железные совки, восхищенно ус-тавились на парня. «А  какой он хороший!- шептала одна. «А какой моло-денький!- думала другая. «А какой он смазливый!- тяжело вздыхала третья.
Катя Полякова, смеясь, подошла к Сергею; понибрадски обняла  агро-нома  за плечи, звонким голосом сказала:
-Радость моя пожаловала.
Медведев от поцелуя увернулся, но девушку прижал к себе, чуть при-давил. Катерина громко завизжала, больше притворяясь, чем, испытывая боль.
-Так и задавить можно!- незло сказала она.
Колька Медведев обернулся, задумчивое лицо засветилось, расплы-лось в широкой улыбке. Раскинув  могучие руки, он медленно пошел на гос-тя, как сохатый на пятившегося волка.
-Сережа, друг мой ситный! Ты - живой!- Он так сильно сдавил лучше-го друга детства, что у того кости хрустнули.
-Ничего себе эмоции, так и задавить недолго,- высвобождаясь из цеп-ких объятий друга, шутя, рассердился Сергей.
Колька среднего роста, широкоплечий, плотный на тело, словно его придавили сверху тяжелым грузом. На правой щеке чуть заметный красный шрам, полученный еще на школьных лыжных соревнованиях.
- Когда приехал? - спросил он.
-Вчера, дневным поездом.
-И сразу на работу?
-А что делать? Агронома нет. Почему  работает вхолостую твой трак-тор?
-Сразу видно – командир.  И до чего же власть заразительна.
-Зря солярку  палишь, она дорогая.
Колька вышел, выключил трактор, сразу стало меньше шума.
Девчата, смеясь, задавали Медведеву щекотливые вопросы, на кото-рые Сергею не хотелось отвечать.
-Все, девчата, давайте работать; сеялки простаивают в полях. Все во-просы, касающиеся моей скромной персоны, прошу задавать Кате Поляко-вой. Она знает обо мне все.
Катя стояла в стороне с пустым мешком в руках,  молча,  рассматри-вая парня. После выпускного вечера они больше не виделись. Сергей уехал в Тулу к родсвеникам, потом – в Москву.
 Катя подала документы в Свердловский университет, завалила мате-матику, вернулась в деревню, осталась работать в совхозе.  Написала Сергею в институт два письма, но  ответа не получила. Медведев не простил  ее тру-сость на выпускном вечере.
 Сколько бы сейчас она не всматривалась в его карие глаза, ничего  хорошего для себя  в них не увидела. Она поняла, что навсегда потеряла пар-ня, а ведь она могла стать его девушкой, любимой женой - одна минута сла-бости привела к такому ужасному  концу.
Медведев стоял рядом с Катей. Он пристально смотрел на нее, но  особых чувств не испытывал. А  когда-то броская красота жгучей блондинки сводила его с ума.
-  Работать, девчата, - напомнил агроном,- время горячее, семена ждут в поле.
Работа закипела с новой силой. Было слышно, как  зерно сыпалось в мешки, как большой железный совок, врезаясь вплотную массу пшеницы, издавал глуховато- металлический звук.
 Девчата трудились без отдыха, гладкие лбы покрылись потом, при-чески сбились, волосы вылезли из-под косынок.
Колька с Гришкой вязали мешки, бросали их на транспортер; те плав-но плыли, падая на деревянный пол прицепной тележки. Потом ставили меш-ки ровными рядами  вдоль высоких бортов.
Пока трактор грузили, Медведев проверил семена на засоренность. Кладовщик, Павел Юрьевич Панин, принес толстый журнал с белыми тесем-ками.
Панин выше среднего роста, длинное, худое лицо в глубоких морщи-нах.  Восьмой десяток добивал. Воевал. Два раза ранен под Курском: в легкое и коленный сустав - в результате изматывающий утробный кашель, сильная хромота. Ходил с палочкой. Давая журнал Медведеву, заметил: «Владимир Александрович проверили зерно на всхожесть. В журнале все отмечено. Дю-же аккуратный мужик, во всем   любил порядок,  ядрена его в лапу.
Медведев просмотрел записи,  журнал вернул кладовщику, попросил: « Положи у себя, потом возьму»
Панин кашлял с глухим надрывом, приложив широкую ладонь к ра-ненной груди; из старческих глаз текли обильные слезы.
- Обращались в больницу?
-С сорок третьего года под сердцем  пуля сидит, врачи оперировать боятся, говорят: «Живи, сколько сможешь». Вот и  мучаюсь, ядрена его в ла-пу.
-Сидели бы дома.
-Не…е…е…е, сидеть дома еще хуже, тоска гложет. Нет у меня нико-го. Один, как куст репейника у дороги.
-И все-таки вам  работать нельзя.
-Я все равно умру. Пока я живой, хоть чем-нибудь помогу людям.
Оглушительно заработал трактор, стреляя вонючим дымом; медленно взял с  места и пошел, покачиваясь на неровностях дороги.
Панин с Сергеем вышли на воздух, девчата остались одни.
-Ты знаешь агронома?- спросила у Кати Галя Романова. Она брюнет-ка, учится в техникуме, имеет хороший голос, участвует в художественной самодеятельности.
-Даже любовь крутила,- похвалилась девушка. Правда, ее глаза не сверкали и не играли обычным озорством: тоска и задумчивость навсегда по-селились в глубоких озерах.
-И что?- поинтересовалась Валя Дюкова. Она шатенка, с милым ма-леньким  лицом, с короткой прической.
-Ничего. Уехал в Москву, кончилась наша любовь.
-Значит, не любил,- отрезала Романова.
-Еще как любил, сходил с ума. Только, я свою любовь сама убила. Дуплетом  в сердце.
Что произошло на самом деле, она промолчала: сама стыдилась своего поступка.
-Ладно, девчата, давайте работать. Трактор придет, а у нас мешки пус-тые.
-Вчетвером не справимся, как бы мы не усердствовали, - сказала Дю-кова.
-Где взять рабочих?- заходя в помещение, спросил кладовщик, - Мо-жет, я помогу.
-А вам-то что?- бросила Тася Цветная. Светловолосая. Высокая.- Вы кладовщик, ваше дело выдавать и регистрировать в журнале.
-Нет…ядрена его в лапу, мы все, как один, в ответе за посевную. Здесь не может быть посторонних, равнодушных. Надо понимать:  работаем на се-бя.
-Мы поняли, дядя Паша, только это нашу проблему не решит. Мы не сможем работать по двадцать четыре часа в сутки. Сил не хватит.
-Не переживайте, девчата,- заверил Медведев,- будет вам замена.
-Где возьмешь?- спросил Панин.
-Есть одна задумка.

      
Настя, любимая жена Александра Александровича Борисова, давно ведет разговор, чтобы он бросил бригадирство, пересел на трактор.
-Походил в начальниках и достаточно. Дом забыл, хозяйство захире-ло, дети беспризорные, - шумела она.
Когда женщина сердилась (делала она это редко), ее красивое лицо покрывалось мертвецкой бледностью. Сашка пугался необычного цвета лица,  незамедлительно обещал поговорить с директором совхоза, но разговор от-кладывал по разным причинам. 
Сегодня Борисов решил объясниться с Иваном Анисимовичем и не поговорил.  Не хватило совести. Он подумал: на переправе лошадей не ме-няют. Посевная кончится –  откажется от бригады.
Не успел Александр Александрович спуститься с крыльца конторы, как увидел жену. Она стояла перед ним, вопросительно смотрела на него. Потом, улыбаясь, спросила:
-Говорил с директором?
-Нет.
-Тогда я сама потолкую.
- Нет медведева, он только что уехал в другие отделения.
-Опять отложил? Значит, снова будешь пропадать сутками в полях, целоваться с ранними зорями, но только не со мной.
-Настюха! Дорогая моя женщина! Клянусь:  посевную проведем – я  сяду на трактор. А на счет поцелуев - не обижайся. Мы еще молодые, нам жить да жить, еще нацелуемся вдоволь, лишь бы охота не пропала.
-Смотри, Санька, разлюблю тебя. Что будешь делать?
-Горько плакать.
-Идем домой. Там тебя ждет усатый мужик.
-Что ему надо от меня?
-Не знаю. Он мне не сказал.
Мужик оказался директором музыкальной школы. Он коротко изло-жил цель своей поездки, но, увидев искалеченные руки музыканта, извинился за беспокойство и ушел.



                Глава третья.
                Утро.

          Четыре сеялки, попарно скрепленные между собою, одиноко стоят на краю большого поля;  отремонтированные, покрашенные, они сверкают на утреннем солнце свежей краской, приторно пахнут. Поднятые  рожки сеялок  отливают холодной сталью. В сторонке дремлет  гусеничный трактор.  Он выглядит нарядно, словно собрался на свидание. Его широкие гусеницы  при-порошены легкой серой пылью.
На подножной доске сеялки сидят: кудрявый парень и две девушки. Парень - Сашка Чекунов, механизатор широкого профиля, высокого роста, учится в политехническом институте, холост, крутит любовный роман с Га-лей Романовой. Девушки: Нина Фролова и Надя Медведева. Нина - высокая, фигурная, смолянисто- черная, учится на ветеринара. Надя - выше среднего роста, шатенка, волосы длинные, заплетены в толстую косу, особой красотой не обладает, дочь директора совхоза, любит Ваську Галкина. На девушках яркие, желтовато- красные нейлоновые куртки, головы повязаны тонкими косынками.
Раннее утро. Синие-синие облака. Свежий воздух. Мертвая тишина.
-Сколько можно сидеть и бить баклуши?- ворчит Сашка. -  Теряем зо-лотое время. Уйдет, потом лови его за хвост.
Когда парень сердится, он весь меняется: волосы топорщатся в разные стороны, маленькие глаза темнеют, мягкий голос крепнет - в это время он похож на взъерошенного воробья.
-Может, трактор сломался?- заступилась за Кольку Медведева  Нина Фролова.- Может, кладовщик не вышел на работу, заболел. Какое у него здо-ровье - кот наплакал. Мало ли что может произойти. Успеешь, еще натрешь холку. Пойдет зерно - не продохнешь.
-У Кольки сломался трактор?!- вспыхнул Сашка. Он не терпел, когда незаслуженно обижали его «корифана» и очень сердился.- Ты скорее сой-дешь с ума, чем у Медведева машина выйдет из строя. Выдумала то-же…трактор…сломался.
-Я просто предположила, - оправдывалась Нина Фролова.
- «Ведро» стоит, надо понимать, а мы мух ловим. А пойдут дожди?
-Не будет осадков!- твердо заявила Нина.
 -Откуда знаешь?  Принесла сорока на хвосте? – не унимался Сашка.
-Хватит, Саша, возмущаться,- влезла в разговор Надя.- Никто не хочет обидеть твоего друга. Зачем лесть в бутылку, подумаешь, красная девица. Колька хороший парень…что теперь на него молиться?
Разговор потух.  Тишина сидела рядом с ребятами, слушала, о чем они говорили. Вдруг, словно  птица, она  насторожилась, заволновалась, подня-лась, улетела в безоблачную даль и там растаяла, как снег в мае.
  Тихий рокот работающего двигателя надвигался со стороны деревни; шум нарастал и нарастал, катился вместе с машиной, пугая робкую тишину.   Все  повернули головы в сторону деревни, сосредоточились на невидимой точке. Из-за березового леска показался «колесник», груженный мешками; он быстро бежал по неровностям  полевой дороги, подскакивая, мотаясь из сто-роны в сторону.
Шумя и воняя перегоревшей соляркой, «колесник» подошел к лома-ной кромке поля,  сердито выбросил  сноп выхлопных газов и затих. Тишина вернулась в поле, примостилась возле молодежи. Колька Медведев бодро со-скочил на землю, подошел к девчатам, низко поклонился.
-Слабому полу огромный привет!- весело крикнул  он.
-Привет, привет! - сказала Надя. -  Что-то вы, друзья - товарищи, позд-ненько пожаловали, солнышко-то уже уперлось…
-Долгонько, ребята, телитесь, техника простаивает, а вам ладушки по селу. Кто будет отвечать за простой двух агрегатов?- сердито спросил Сашка.
-Друг сердечный, таракан запечный, маненько угомонись.  Я тебе, как лучшему другу, без китайских церемоний скажу: ты, что с цепи сорвался, да разве ж мы виноваты?  Я еще в пять утра  трактор поставил у склада. Кла-довщик, ядрена его в лапу, хромает  туда-сюда, матерится: некому  зерно за-таривать в мешки. Неувязочка получилась у начальства. Вон, видите, агро-ном едет на велосипеде, у него и спрашивайте, - рассердился парень, молча сел рядом с Ниной Фроловой.
-Прости, Кольша, зря облаял тебя; в сердцах подумал, что ты еще не-жился с Галинкой.
-Моя жена еще в четыре утра убежала к своим телятам.
-Галя у тебя - золото. И красивая, и трудолюбивая, и отличная хозяй-ка. Если бы не жена друга, отбил бы…я … такой,- похвастался Сашка.
-Галка и правда хороша,- подтвердила Нина Фролова.- Городская, а без форса, словно она родилась в деревне. И талантливая. Сколько она рабо-тала телятницей, не потеряла  ни одного малыша. Директор обещал премиро-вать ее двумя месячными заработками.
Кольке приятно слышать лесные слова о своей жене, он гордился ею, любил ее. Он хотел  вставить словечко  о Галке, но не решился - еще поду-мают…не весть что. Лучше промолчать.
Прибыл агроном, положил велосипед на межу, подошел к ребятам, пожал всем руки и спросил:
-Сидим?
-Мы давно загораем,- сказал Сашка.
-Вышла небольшая заминка. На совещании решили: работать в две смены, в восемь вечера пересменка.    Дали на посевную семь дней. Срок ма-лый и так ясно, но нужно потрудиться. Надо управиться до дождей. Я по-прошу: не гонитесь за лишними гектарами, отсеемся на день позже - ничего не случится, за то будем с хлебом.
-А если дождик?- поддела агронома Дюкова.
-Синоптики обещают десять сухих дней,- заверил Сергей.
-На бога надейся, а сам не плошай,- заметила Надя.
-Вот именно. Поговорили и хватит. Саша запряги своего вороного, прицепи сеялки и поставь на поле. Коля сбрось  пятнадцать мешков  здесь, столько же оставь на противоположной меже, остальные семена вези Ваське Галкину. И торопись.   Пойдут тракторы - не успеешь возить.
-Я успею.  Главное, чтобы девчата в складе не подвели.
-Не подведут. Я добавлю людей затаривать мешки.
Колька развез семена по межам и уехал за новой партией зерна. Саш-ка поставил сеялки на пахоту, девчата заняли свои места, Сергей махнул ру-кой, машина легко дернулась, медленно поползла по полю. Острые рожки сеялок зарылись в мягкую землю, оставляя после себя ровные канавки, в ко-торые тонкими ниточками ложились пузатые зерна. Прикрепленные к сеял-кам  тяжелые бороны тащились по пахоте, ровняя землю, засыпая семена.
Машина медленно идет вдоль межи. За волочившимися боронами важно шагают черные галки, белоклювые грачи, величавые скворцы, серые вороны - они, подхватывая  клювами жирных червей, как вертолеты, легко поднимаются и улетают с добычей.
Сергей стоит на подножной доске  рядом с Ниной Фроловой, наблю-дая за работой сеялки. Пока все идет хорошо.
Он засек время движения трактора в одну сторону от межи до межи, ширину четырех сеялок  умножил на двадцать четыре часа, разделил на сто соток – получилась внушительная цифра  в гектарах без остановок на засып-ку семян, на еду, на повороты и на другие непредвиденные случаи.  Чистое время. Если они укладутся в восемьдесят процентов, всеравно получится от-лично.
-Будешь с нами?- спросила Нина, тайком посматривая на парня. За пять лет он изменился в лучшую сторону.
-Нет. Я посмотрю работу сеялок и поеду к Галкину. Семена ему завез-ли, а трактор стоит. Может, случилось что?
- Глаз да глаз нужен за Васькой,- сказала девушка.- Поломка не в ма-шине, а в его голове. Совсем   разболтался парень.
-Что так? Он чем-то провинился? Может простые наговоры? Бывает такое. Со зла люди готовы наплести на человека что угодно.
- Отличный парень был до определенного момента.
-Именно?
-После дембеля Васька заслал сватов к Наде Медведевой.  Иван Ани-симович не пустил их даже на порог дома, не объяснив своего странного по-ведения.
 По обычаю сватов просят войти  в дом, приглашают к столу, а уж по-том  ажурной вязью плетут беседу.
 Директор унизил сватов, обидел парня.
-Действительно странно. Иван Анисимович любил Галкина, как сына; сам дал согласие на свадьбу, и вдруг  разворот на сто восемьдесят градусов. Что-то же произошло?
-  Ходили разные слухи по деревне.  Что-то связано с Огняной. Я не знаю что именно, только после неудачного сватовства Ваську словно подме-нили: он начал заглядывать в  бутылку, выходить на работу под «мухой». Та-кие дела, Сережа. Сказала все, что знала.   Много непонятного в Васькином деле.
-Спасибо, что просветила. Ты бы пошла замуж за парня? Вот за такого нехорошего?..
-Почему - нет. Пошла бы свыскаком, только он сохнет по Наде.
-Значит, не все потеряно для Васьки, - решил Сергей.
Плохие отзывы селян о его друге расстроили Медведева. Появились разные вопросы.  Почему  не пошла Надя замуж за Ваську?  Раньше она в нем души не чаяла. Почему не дал согласия на свадьбу Иван Анисимович?   Может, девушка разлюбила парня? Бесконечное «может».
Трактор идет плавно, сеялки работают отлично. Сергей смотрит на Надю. Спокойная. Только безотрадная грусть трепещется в больших глазах небесного цвета.
Агроном спрыгнул с подножной доски, помахал всем рукой, вернулся к велосипеду.
-Что, вороной, тронули! Труба зовет!- весело крикнул парень, подни-мая машину с земли. Легко запрыгнув на сидение, он поехал вдоль большого поля.
Лучи солнца грели широкую спину агронома. Еле уловимый невоо-руженным глазом белый  парок неподвижно висел  над черным полем. И стояла мягкая тишина. Широко - широко распластался чуткий, нежный по-кой.
  Впереди чернеет небольшой березовый лесок. Деревья еще только- только примеряют на себя  зеленый наряд.  Гусеничный трактор грустит воз-ле маленьких березок. Свежевыкрашенные сеялки, как сестры, жмутся друг к дружке, о чем-то шепчутся. Пузатые мешки с зерном лежат на земле боль-шой кучей, на них сидят две девушки- близнецы. Они небольшого роста, пухленькие, как сдобные булочки. Обе рыжие, на полных, круглых лицах жарко цветут веснянки. Одну девушку  зовут - Ольгушкой, другую - Маняш-кой. Когда Сергей уезжал учиться в Москву, они еще были подростками, а сейчас… девчата на выданье.
-Доброе утро, девчата!- поздоровался агроном.- Почему сидим?
-Тракторист ушел в кусты, чтобы выпить. Он всегда пьяный,- сказала Маняша.
Медведев не стал ждать тракториста, проверил сеялки, засыпал в ящи-ки семена. В это время из кустов   вышел Галкин. На покрасневшем лице ши-роко и радостно светилось мягкое удовольствие от выпитого вина. Он шел вольным, беззаботным шагом, дожевывая закусь.   Увидев друга, он остано-вился, незаметно качнулся, расплылся в широкой улыбке и бросился обни-маться.  От него несло водочно-табачным перегаром.
-Когда прибыл?-  сияя, спросил Васька.
-Вчера, дневным поездом. Почему стоишь?
-Подумаешь, начну позже на полчаса, ничего не произойдет.
-Сейчас  каждая минута дорога. Неужели непонятно.
За пять лет, что они не виделись, Васька сильно вытянулся, возмужал.  Багрово- красный рубец пробежал почти через всю шею.
- Полоснуло тебя. Чем?
- Поцеловал осколок мины.
              -Отойдем,  поговорим.
-Я непротив.
Остановились возле леска, сели на поваленную березу. Васька заку-рил. Сидел, дымил, думал.
-Решил воспитывать?- хмуро бросил парень.- Ну, что ж, давай, я по-слушаю. Мне не привыкать. Уже доложили. Что за народ! Лезут не в свое де-ло, как будто им больше всех надо.
- Поздно воспитывать. Что донесли - сделали правильно. Переживают за тебя.
-Верится с трудом. Небось, смеются за углом.
-Кто-то злорадствует, а кто-то и переживает. Люди разные. Ты герой Чечни, дважды орденоносец, трижды ранен. Парень - что надо, а ведешь себя совсем неподобающе герою. Брось пить, женись, заведи детей и живи как че-ловек.
- Не идут девки замуж,  мои ордена не помогают.
-Ты награды  не трогай!- рассердился Сергей. – Они политы твоей кровью. Нина Фролова сказала, что   пошла бы за тебя свыскаком. Только ты не берешь ее.
-А Надя?- нахмурился парень. - Куда деть ее? Хотя, она тоже отказа-лась от меня.
- Надя не идет замуж за тебя потому, что ты честь свою мужскую за-марал основательно.
-Может, хватит, надоело слушать твои нравоучения, - Парень доку-рил, бросил окурок, растоптал ногой. Сидел туча тучей.
-Перебьешься! Помнишь наш уговор: говорить друг другу только правду в глаза, какая бы она не была горькая. Или я потерял это право, или ты уже не считаешь меня своим другом?
-Сережа, если бы ты знал, как мне сейчас тяжело. Даже на фронте бы-ло намного легче. Никто не лез в душу.
-Верю,- согласился Медведев.
Чего ты хочешь от меня?- бросил в друга тяжелую россыпь своего не-доверия и горя.
-Я хочу, чтобы ты перестал пить. Я хочу, чтобы ты вернул свою муж-скую честь. Я  хочу, чтобы ты не ныл и не скулил, как последняя сучка. Вот тебе мой весь сказ. И не думай, и не жди, что я, как малолетку, поглажу тебя по голове, утру твои сопли. Я сначала тебя  выпорю хорошенько, чтобы ты  осознал, что ты солдат, мужик, а никакая там размазня.
-Понимаешь, Надя  не хочет меня.
- Что  свет клином сошелся на ней?
-Еще как…  Я не человек без нее, сухой репей у дороги…ты это по-нимаешь?  Я - никто.
У Васьки в глазах блеснули слезинки, предательски покатились по щекам. Смущаясь, парень отвернулся, сказал:
-Прости меня за слабость. Не плакал под пулями, а тут…
 -Ладно, Вася, поговорили и достаточно. Сделаем так: бери мой вело-сипед, гони на Приозерные поля к Осипу Брезгину, садись на его трактор и паши, а Осип пусть едет сюда сеять. И никогда не пугайся пересудов.
-Спасибо тебе! Я еду! Я бросаю пить. Слово солдата. Скажи На-де…ладно…ничего не говори…сама поймет.
Васька уехал. Девчата неподвижно сидели на мешках, лузгали кедро-вые семечки.
 Медведев сел в кабину трактора, потрогал рычаги. Кажется, не забыл. Школу механизатора широкого профиля он закончил в институте на первом курсе, практику прошел летом в колхозе.
Погонял дизель на холостых оборотах. Когда девчата стали на под-ножную доски, он легонько тронул машину. Трактор  без натуги потянул че-тыре сеялки. Сергей крепко держал руками рычаги управления, неустанно, до боли в глазах, смотрел вперед, чтобы не сделать больших прорех. Так, не-заметно, прошел три круга. Устал с непривычки. Осип приехал через минут сорок.
-Как Василий?- спросил Сергей.
-Он даже был чересчур спокойный.  Мурлыкая знакомую песню, сел за рычаги Я его давно таким не видел.
-Прекрасно!
-Зачем снял парня с трактора? - просил Осип.
-Он же пьяный. Пусть пашет.
-Нехорошо получилось. Василь и так обиженный.
-Своей жалостью вы только портите парня. Не барышня - переживет.  Если увидишь бригадира, скажи ему, что я его ищу.
-Я передам,- уходя, крикнул Осип.
Медведев следил за удаляющимися   сеялками, пока трактор не скрыл-ся за далеким горизонтом.
Уже хорошо пригревало солнце. Утренняя прохлада таяла, как снег в мае. Легкий ветерок гнал легкую пыль по полю.
По дороге в деревню Сергей  нагнал Борисова.
-На ловца и зверь бежит,- крикнул агроном.
-Я тоже тебя ищу. Ирина Павловна беспокоится, что ты ездишь го-лодный.
-Ладно,- отмахнулся Сергей,- скажи мне: как получилось, что  некому затаривать мешки?  Почему выделили только   четыре человека  на такой важный участок?
 Кто  ж   знал, что будем работать в две смены. Ночью никогда не сея-ли, очень рискованно. Где теперь взять людей, если все рабочие распределе-ны? Ума не приложу. Иван Анисимович узнает- будет мне на орехи.
-Не переживай! Есть выход.
-Какой?- обрадовался Борисов, что не придется краснеть перед дирек-тором за свою промашку.
- Сейчас, мы с тобой поедем в семенной склад, поработаем часа два с девчатами, сделаем задел, чтобы трактор не простаивал. Потом я поеду к Ли-де Комаровой. Я попробую взять у нее восемь человек.
-Не получится. Иван Анисимович сказал: особняки архиважная зада-ча. Потом у Лиды зимой снега не выпросишь.
-Зачем обижаешь человека, она старается не для себя.
-Влюбился? Да!
-Это к делу не относится, поехали на базу.
-Цыган к лошади тоже никакого дела не имеет, - улыбнулся Борисов.
-Вот и начальство нагрянуло,- обрадовалась Полякова, увидев брига-дира с агрономом.- Может, поможете нам, не успеваем насыпать мешки. Я бы с удовольствием потрудилась с Сергеем Петровичем на пару.
-Запросто!- снимая рубашку, согласился Медведев.
 Работа закипела с удвоенной  энергией. Колька загрузил мешками те-лежку и уехал. Работая, Александр Александрович рассказывал смешные анекдоты, все смеялись до слез.
-Ты меня еще любишь?- смотря в глаза парню, тихо  спросила Катя.
-Много воды утекло.
-Забыл наши вечера, горячие поцелуи.
-Если кто и любил, то это только я,- сказал Сергей.- Здорово я втре-скался в смазливую девчонку, из-за тебя  бросил Зою Ермакову, а ты предала меня. А вот Лида не испугалась; подошла, хотя, как женщину, я ее не любил.  Она знала об этом. Улавливаешь разницу?
-Подумаешь, не подошла. Ну, струсила? Ну и что? Есть маленький грешок. Что из этого? Я же не разлюбила тебя. Все пять лет я имела на тебя большие  виды. Писала тебе письма, а ты не соизволил ответить.
-Поздно, Катя!
-Спасибо за прямоту. Нет тумана в глазах - дальше видишь. Полюбил другую?
Сергей не ответил.
Приехал довольный Сенькин. Рассказал: где, когда и кого будут кор-мить.
Борис Борисович в новых  джинсах, в ярко салатовой рубашке. Он быстро сходился с людьми, а вот с женским полом - плохо. Пока не очаровал ни одну деревенскую красавицу, хотя девчата непрочь были завести с ним любовный роман, даже пойти  под венец.
Ходили слухи по деревне, что парень однажды крепко обжегся. Какая-то беспутная дамочка подло изменила ему, уйдя к   другому мужику. С тех пор Сенькин сторонился баб.
-Борис Борисович, почему вы боитесь девчат?- не подумав, спросила Катя Полякова.- Ни с кем не ходите, никого не зовете замуж?  Я приглашаю вас на свидание возле двух кудрявых берез на берегу реки. Придете?
Сенькин смутился, даже щеки покраснели.
-Катя, я чем-то  провинился перед вами? – спросил он.
-Что вы, Борис Борисович!
-Почему тогда вы позволяете ко мне некрасивые вольности.
Теперь смутилась Катя.
-Досвидания, товарищи!- сказал Сенькин, быстро сел в машину и уе-хал. Только легкая серая пыль долго крутилась на дороге.
 Пакостное чувство зрело в каждой душе,  словно они оплевали хоро-шего человека.
-Ты чего бесишься,- рассердился Сергей.- Он-то чем провинился пе-ред тобой?
-Некрасиво получилось, ядрена его в лапу. Сенькин стоящий мужик,- пожалел Панин.
Катя совсем смутилась. Она смотрела по сторонам, ища защиты, но все недобро молчали.
-Я извинюсь при случае, я не хотела обидеть его…ну, правда…не же-лала…я попрошу прощения.
-Чем зубоскалить, взяла бы да   позвала его  на свидание. Лучше му-жика не найдешь: и красивый, и добрый, и работящий,- предложил кладов-щик.
- И приглашу…- подумала Полякова, потом добавила,- какой-то мол-чаливый он.
Ей никто не ответил.
-Задел сделали,- сказал Медведев,- я поеду искать людей. А вы тут не мерзните.


             Медведев еще не был на стройке. Не нашлось времени. Увидав целую улицу новых домов, он долго смотрел на них.  Стоял,  глазел и улыбался. Особняки понравились.   Они были какие-то особенные, светлые, непохожие друг на друга, словно у каждого дома были свои родители, точь в точь, как у людей.
Сергей постоял, огляделся, подошел к носатому мужику с острым то-пором в руках, спросил: где ему найти Лиду. Плотник махнул сильной рукой в сторону готового дома, сказал: «Ищи там!» 
Возле нового штакетника, пахнувшего терпкой сосновой смолой, Сер-гей поставил велосипед. Долго рассматривал строение. Особняк приглянулся. Невысокий, нетяжелый, красивый. В строении чувствовалась легкость, изя-щество. Здание не жалось к земле, не горбилось.  Оно, как птица, рвалось вверх всем своим кирпичным существом. Дом был живой, он светился, ды-шал и, наверное, думал, как люди. Он не мог не думать, потому что он жил. Главное очарование заключалось в том, что каждый особняк имел свое лицо, свой неповторимый рисунок
Сергей ходил по широким светлым комнатам и удивлялся: современ-ность легко уживалась со стариной.  Кажется, деревянные полати давно от-жили свой век, так - как ушла необходимость в них. Оказывается – нет. Боль-шая русская печь с полатями, толстые широкие лавки за место стульев мирно уживались и сочетались с современной мебелью, с электричеством, с газом, с телевизором.
-Молодец, Лидуха,- похвалил девушку,- на славу потрудилась, не по-ленилась, нашла для каждого дома свое единственное решение. Настоящий художник. Кто бы мог подумать?
 Лида вошла в кухню в тонком цветастом платье, в светло-голубой ко-сынке. Заметив молодого человека, она остановилась удивленная, смущен-ная;  не ожидала увидеть Сергея на стройке.
-У нас нежданные гости? - еще смущаясь (от неожиданности, она  не могла взять себя в руки), произнесла девушка.
-Доброе утро!- поздоровался Медведев.- Извини, что пришел без при-глашения. Говорят: незваный гость - хуже татарина.
-Мы гостям всегда рады,-  улыбнулась девушка.
-А лично мне?
-И тебе тоже.
  -Это хорошо!- сказал парень.
Лида не ответила, села на крашенную лавку рядом с Сергеем.
-Сколько мы не виделись?- поинтересовался гость.
-Пять лет, два месяца, три дня,- ничего не подозревая, отчеканила Ли-да.
-Здорово!- изумился Медведев.- Так считают дни, когда кого-то очень  любят и ждут.
Комарова снова стушевалась. Она поняла, что бездарно продала себя, но не подала вида. А вот пухлые щеки с маленькими ямочками предательски   порозовели. Отблеск  смущенного пожара ярко блестел в больших карих гла-зах.
Сергей никак не ожидал такой сильной реакции на свой вопрос. У не-го сразу возникли десятки вопросов, но он побоялся задать хоть один из них. Он не знал, как девушка отреагирует. За то появилась микроскопическая на-дежда  на взаимное чувство.
Сергей снова вспомнил перекресток двух дорог. Теперь он хорошо з-нал, задавая ему щекотливый вопрос, Лида напрямую призналась ему в люб-ви.  Не подумав, он полоснул острым ножом по ее чуткой, еще детской душе, по ее больному самолюбию.
- Ждала тебя домой Катя Полякова,-  спокойно ответила девушка. Ли-да уже оправилась от  смущения, говорила ровно, спокойно.- Она мне  все уши прожужжала, словно я с тобой переписывалась.  Интересовалась тобой еще Зоя Ермакова. Может просто так, а может - нет. Не знаю. Девчата ждали, они  надеялись, а на что я могла рассчитывать? Ты сказал мне прямо и ясно, что не любил меня. Разве не так?
-Так. Только школьные годы – это все несерьезно. Детская влюблен-ность. В Москве я ни с кем не ходил. Хочешь - верь, хочешь - нет. Ни одна девушка не легла на душу. А   тебя увидел - дух захватило.  Слова не смог вымолвить.  Такого со мной ниразу не случалось. Тебе это что-нибудь гово-рит?
Лида промолчала. Потом,  прищурив красивые глаза с карим отливом, вежливо сказала:
-Не верю я тебе, Сережа. Понимаешь - не верю. Тебе будет сложно переубедить меня.
Комарова заметила: карие глаза парня затянуло хмурое ненастье.  Это ее обрадовало. Но она решила: пусть Сергей пострадает, как мучилась она, когда он встречался с Зоей Ермаковой, потом с Катей Поляковой. Он меня никогда не любил, и сейчас не любит. Новое увлечение. Захотелось развлечь-ся. Молча поднялась с лавки,  пошла на выход, не взглянув на Сергея.
          -Не покидай меня, я пришел к тебе по делу, - остановил девушку.
-Говори!- обернулась,  вернулась, села рядом.
-Выдели мне восемь человек, очень надо,- попросил Медведев.
-Ты сошел с ума!- Лида посмотрела на Сергея, как на сумасшедшего.- Я собирала людей по крохам. Вику ободрала, как липку, остановила  ремонт коровников, ходила по деревням, кланялась, просила, унижалась. А ты - дай восемь человек. Ты сам то понимаешь, что говоришь?
-Даю отчет своим словам, поэтому пришел к тебе. Мне больше никто не поможет.
-А я помогу?
- Я надеюсь.
-Я думала, ты пришел лично ко мне. А ты - по делам.
- Я не мог дождаться, когда увижу тебя, но ты не веришь моим сло-вам.
- Никогда не дождешься. Я хорошо помню перекресток двух дорог. Тогда ты, по крайней мере, не лицемерил.
-Лида, пойми  правильно. Случилось непредвиденное: некому насы-пать зерно в мешки. Четыре девушки не справляются.  Сеялки простаивают.
-Куда раньше смотрели? – спросила Лида.
             -Никто не думал, что будем сеять в ночную смену. Иван Анисимович объявил только сегодня. Сама слышала.  Если ты не поможешь, забуксует посевная. Пойми, дорогая, мы делаем одно дело. Мы не можем допустить, чтобы сев остановился. Дорог каждый час. Нас с тобой  не поймут. Тебе по-могли всем миром, и ты не жадничай.
Девушка долго молчала.
-Ладно, Сережа, идем,- сказала она,- если бригадиры выделят людей, я не стану возражать, если откажут - не взыщи. Ищи в другом месте.
Комарова собрала людей. Они стояли большим полукруом, ждали, что скажет бригадирша.
-Что-то произошло, Лидуха?- подходя, спросил Петр Сергеевич.
-Случилось! К нам приехал агроном, Сергей Петрович, он чуть ли не на коленях просит вас выделить ему восемь человек. У них полный завал на семенном складе, некому затаривать мешки. Срываются полевые работы.
-Раньше, о чем думали?- спросил  плотник с рыжей шевелюрой.
Сергей вышел на середину круга. Приветливым взглядом обвел  мол-чаливых строителей, сказал:
-Сначала думали сеять в одну смену. Потом решили работать и  но-чью.
-Почему?- спросил тот же рыжий. По его сомнительному лицу было видно, что он не верит Сергею.
-Через десять дней обещают проливные дожди. Кровь из носа, а по-севную нужно кончить до ненастья. Иначе потеряем урожай.
-Дела как сажа бела,- протянула одна из девушек.
-У нас с вами, товарищи, одна проблема: выделить людей или отка-зать агроному,- сказала Лида.- Если мы отдадим восемь человек,  сами по-страдаем,  не дадим людей -  посевную сорвем.  Вот и решайте.  Приказать вам я не могу, хотя имею такое право. Я к чему все это говорю: кто останется со мной, тому придется работать и за себя, и за тех товарищей, кого мы отда-дим  Сергею. Другого решения нет.
-А ты сама-то как думаешь?- спросил пожилой, седой мужчина с то-пором в руках.
-Лично я за то, чтобы выделить людей, но окончательное решение за вами. Как скажите, так и будет.
-А чего тут думать. Мы, плотники, даем четыре человека. Не посеем – будем без хлеба.
-Мы тоже выделяем четыре человека,- хором крикнули девчата.
-Когда приступать?- спросила Лида у Сергея.
-Немедля,- ответил Медведев,- два мужика прямо сейчас идут на се-менной склад, остальные шесть человек выходят в ночь.
-Когда именно?
-В восемь вечера. Нужно, чтобы в каждой смене были мужчины. Мешки тяжелые - девчатам не под силу. За понимание создавшегося положе-ния большое спасибо от правления совхоза и лично от меня. У меня все.
Когда все разошлись, Сергей спросил у Лиды:
-Может, встретимся вечером?
-А Полякова?
-Наши дорожки   разошлись с ней  навсегда.
-Кого любишь?
-Только тебя.
-Это признание в любви?
-Да!
-А перекресток дорог…помнишь?..
-Как не помнить? Помню.
-Ладно, Сережа,  я тебе сейчас ничего не скажу. Подожду. Посмотрю.
-Спасибо за то, что не дала от ворот поворот, - поблагодарил Сергей.
               
               
                Глава четвертая.

             Виктория.
        Соколовы слыли потомственными педагогами. С давних времен они  работали земскими учителями. Они привыкли к тихой деревне, к сельской школе с печным отоплением,  вели свое большое  хозяйство, ничем не отли-чались от деревенских жителей; они, как бы слились с общей массой людей, если и разнились чем-то, то лишь одним высшим образованием, которым ни-когда не кичились.
Они всегда были счастливы, если их серую жизнь можно было назвать счастливой. Так и жили Соколовы  в деревне из века в век, и никто, никогда не решался уехать в город, расстаться с алой  утренней зарей, с бронзовым вечерним  закатом, с цветущими лугами, с черными полями, пахнувшими прелым навозом.
Соколовы гордились своей профессией, дорожили ею, старались про-должать семейную традицию педагогов.
С годами геральдическое дерево Соколовых начало хиреть. Все меньше и меньше рождалось детей, много мужчин  не пришли с фронта в  Великую Отечественную войну, уйма людей умерла от болезней в голодные годы.  К концу двадцатого века из всего большого семейства Соколовых  выжили одни родители Вики. Дочь в семье была единственным ребенком. Ее берегли от всяких напастей и болезней, на нее  надеялись, что она кончит пе-дагогический институт, станет учить детей, тем самым продолжит семейную традицию.
Когда Вике исполнилось десять лет, ее родители переехали жить в го-род по причине назначения отца заведующим   «Районо»
  Соколовы получили трехкомнатную квартиру со всеми удобствами, их быт изменился к лучшему. Они завели новых друзей, долгие вечера про-водили за телевизором, за шахматами, и все реже и реже выходили гулять по вечерам на «Свежий воздух». Они не могли привыкнуть к шумным пыльным улицам, к большому количеству людей, машин, но о возврате в деревню не могло быть и речи. Оставить новую должность, о которой  отец всю жизнь мечтал, он не мог.
  Вику город тоже не устраивал. Она задыхалась в пыльных тесных улицах, ее манили: простор бескрайных заливных лугов, прелый запах земли, зеленое царство непроходимой тайги. Она любила деревню, ей нравился сельский труд, она мечтала стать полноценным хлеборобом. Ее восхищали спелые хлеба, пряный запах цветущих садов.  И еще она не желала препода-вать, не хотела и все тут, но сообщить родителям  боялась. Решила поставить их перед фактом.
Когда Вика поступила в сельскохозяйственный техникум, дома разра-зился грандиозный  скандал. Подумать только.  Родная дочь предала родите-лей, убила их мечту, растоптала  надежду.
Отец с матерью долго не могли прийти в себя от вероломства дочери. У них расстроилась нервная система, разболелся желудок, они даже лежали в больнице. Они не старались поправить свое здоровье, больше стремились на смерть напугать Вику, чтобы она отказалась от учебы  в техникуме.
 Они не понимали, что Виктория   человек взрослый, что она сама вольна выбирать профессию по своему желанию, что она хочет жить своей жизнью, не оглядываясь на родителей.  С Миром тоже ничего не произойдет, если учительская традиция Соколовых прекратит свое существование.
Отец долго объяснял дочери, что профессия педагога самая благород-ная, ибо учителя несут знания в народ, они сеют прекрасное, учат любить и понимать искусство.
Девушка не здавалась.
-Я буду растить хлеб, без которого никто не проживет, - доказывала Вика.
             -Одумайся, доченька, Богом прошу. Ты на ложном пути. Из века в век Соколовы учили детей.
-А теперь Соколовы  станут растить хлеб. Я буду родоначальником семейной традиции хлеборобов. Я люблю деревню, хочу жить в ней, дышать свежим воздухом, ухаживать за скотом. Мои дети тоже будут жить в деревне, а, если не пожелают, не стану перечить их выбору.
Отношения в семье окончательно испортились. Чтобы совсем не стать врагами, после окончания техникума Вика переехала жить в Медведеву.
Она  трудилась на сенокосе в дуброве, спала с девчатами в балагане, по утрам ела горячую грибницу, пила лобазниковый чай, косила литовкой траву, купалась в холодных утренних туманах, пела песни у костра. В августе   работала на соломокопнителе.  Черная от пыли, смертельно уставшая, пла-стом падала в первую попавшую копну соломы, спала без задних ног. Поху-дела, загорела, ее восхищению не было предела.
После уборочной попросила Ивана Анисимовича направить ее на уче-бу в школу механизаторов широкого профиля.
-Зачем тебе, дочка?- не понимая ее просьбы, спросил директор.- У те-бя техникум за плечами, можешь работать агрономом, бригадиром. Или  не хватает мужиков в нашем совхозе?
Хочу  стать настоящим механизатором, никому не уступать в мастер-стве. Я приехала в деревню навсегда. Здесь будут жить мои дети и внуки.
-Я не буду перечить твоему рвению, знания не давят на плечи, бери направление, учись, коли есть охота. Поживи зиму в родном доме, помирись с родителями. Они для тебя самые близкие люди.
-Чтобы пойти на мировую с отцом, нужно поступить в педагогиче-ский институт и работать в школе, - грустно сказала девушка.- Другой ин-тернативы нет.
-Ну и  дела…- только и протянул Медведев.
-Как Вика не старалась навести мосты дружбы с отцом, у нее ничего не вышло. Она поняла - прощения не будет.
После окончания училища два года Соколова работала на тракторе: пахала, боронила, культивировала, убирала хлеб комбайном.
По инициативе Медведева ее назначили бригадиром полеводческой бригады.
-Дело трудное, но нужное. Девушка крепкая, трудолюбивая, справит-ся, - решили в правлении совхоза.
Вика согласилась, сколотила  молодежную бригаду, с азартом взялась за дело. Из года в год бригада собирала большие урожаи овощей.   В городе открыли овощной магазин, палатки - в кассу совхоза потекли свежие деньги.
 Два раза Виктория возила свою продукцию  в Москву на сельскохо-зяйственную  выставку. Ее наградили двумя орденами.
Популярность ее не испортила, она с еще большим рвением взялась за работу. С утра до вечера пропадала в поле.
 Ордена, полученные в Москве, считала собственностью бригады. На самой большой стене в конторе она сделала стенд, на котором поместила фо-тографии девчат, образцы выращенной продукции, по углам стенда  прикре-пила ордена. Некоторые осторожные люди советовали Вике награды снять, чтобы не стащили плохие руки. Вика не послушалась: ордена оставила и ни-чего - никто не позарился; не взял на свою душу позора, может, побоялся не-нависти и презрения товарищей.
За то, когда приезжала пресса (а наведывалась она частенько), Вика самоустранялась; говорила, что в бригаде все равны, все бригадиры, все мо-гут давать интервью и давали. Вика утверждала: «Кто работает, тот и должен пожинать плоды своего труда. Мне не нужна чужая слава». За это девчата боготворили ее.
 Родители умерли, так и не простив дочь. Виктория так и не поняла: почему самые близкие люди мешали ей наладить собственную жизнь, найти тот единственный путь, который ей нравился.
Она не поняла, но простила их. Тяжело жить с ненавистью в душе. Еще хуже жить не прощенной.  Чтобы не сойти с ума, она ходила в церкву, просила у Бога прощения за непослушание отцу.
Вика  высокая, тонкая, как лоза. Глаза темные узкие. Они сводили мужчин с ума. В колючем монгольском взгляде кипел бунтарский дух.  Гру-ди крепкие, высокие.  Ноги длинные точеные. Они привлекательны даже в резиновых сапожках. Лицо круглое, на него хочется постоянно  смотреть  и не только его видеть, но и обжеться озорством, горячей страстью ее натуры.
 Когда Вику хвалили, она стеснялась. Полные щеки горели ярким ру-мянцем.
Девушку в деревне  любили, женихи ходили за ней табуном, ее звали замуж, она вежливо всем отказывала. Она ждала рыцаря своего сердца. Вика хотела любви, от которой тревожно билось бы сердце, больно щемила душа.
 Вика терпеливо ждала и дождалась своего суженого.
А было так.
Как-то Вика колесила по полям, искала Сенькина.
  День стоял жаркий. Девушка  утомилась, возле трех берез решила отдохнуть, посидеть в тенечке, перевести дух. Бросила на траву велосипед, прислонилась к толстому стволу березы и незаметно задремала. Проснулась от легкого прикосновения горячей руки. Она открыла сонные глаза:   перед ней стоял  и улыбался высокий парень.  Она удивленно посмотрела на него, потом спросила:
-Кто такой, если не секрет?
-Валентин Орешкин - моряк Черноморского флота.
-Почему я не знаю тебя?  Я тебя не видела в деревне.
- Четыре года служил срочную службу, потом пять лет – сверхсрочно. Вчера вернулся, заскучал по трем березам, пришел, а тут - спящая красавица.
-Как  величать тебя? - спросил моряк.
-Виктория, - представилась девушка.
-Чья будешь?
-Соколова.
-Учительница?
-Бригадир полеводческой бригады.
-Та самая? Знаменитая? Слышал…слышал…
Валентин сел рядом с девушкой
-Красивая ты! – признался парень.
Вика не ответила. Она даже глазом не моргнула. Девушка погладила рукой шершавый ствол березы, потом сказала:
-Словно три сестры - близнецы.
-Точнее: три брата.
-Не поняла? Объясни?
-Было это давно, но люди  помнят эту историю.
 Жили в Кобяшевой три брата-погодки.   Были сильно хулиганистые ребята,  не было от них никакого житья. Еще ничего, когда они трезвые,  как напьются, совсем голову теряли.
  Люди жаловались на них милицию. Приезжал участковый, уговари-вал молодцов бросить пить водку, просил не хулиганить; уезжал в город до-вольный, что честно выполнил свою миссию. А братья по-прежнему пили самогон, воровали по ночам, избивали всех, кто попадет под пьяную руку. Безнаказанность порождала новые преступления.
Однажды в хмельном угаре братья изнасиловали двенадцатилетнюю девочку. От позора та утопилась, больная мать повесилась, остался старший сын семнадцати лет. Братьев забрали, осудили, но сидели они недолго, года два-три,  вышли на волю,  снова взялись за старое.
Однажды утром возле дороги на Кобяшеву братьев нашли мертвыми; они лежали рядком, тело к телу, с выпущенными от удивления глазами, с простреленными заросшими головами. Снова походил участковый, порас-прашивал селян, нехорошо выматерился и укатил в город.
Зарыли братьев тут же у дороги, землю укатали трактором, чтобы ни-когда больше не взошло «поганое» семя. Ночью кто-то из родственников  во-ткнул три березовые веточки, из которых со временем вымахали огромные деревья.
-Это же надо,- удивлялись мужики,- землю укатали, а они вылезли и стоят, надсмехаются над нами и говорят:
-Ходите, смотрите на нас, помните: мы живые, смотрим на вас.
-Кто их убил?- спросила Вика.
-Кто его  знает. Одни думают: застрелил брат девочки. Другие утвер-ждают, что убил кто-то из деревенских мужиков. Милиция уголовное дело не завела - здорово братья надоели всем.
-Что заслужили, то и получили, - сказала Вика.
После встречи возле трех берез молодята сдружились, они часто гуля-ли по вечерам, их видели на берегу реки, сидевших в обнимку. Они, словно были созданы друг для друга, как Иван с Марьей, как мельница с ветром. И больше не расставались. Осенью сыграли шикарную свадьбу; гуляли по- си-бирски: широко, громко, целую неделю. Хорошо подпив, холостяки пускали горючую слезу: упустили  красавицу, не настояли, проморгали.
          Виктория часто думала о замужестве, о новой семье, о том, как ее при-мут чужие люди, станет ли она новой родне своей, сможет ли она свободно дышать в незнакомом доме, не обернется ли он для нее отвратительной тюрьмой, местом, из которого,  может быть, придется бежать на свободу, сломя голову. Страхи оказались напрасными. Девушку приняли самым луч-шим образом.  Свекровь, Мария Терентьевна, полюбила невестку, как род-ную дочь. А свекор, вообще, души не чаял в девушке.
-Молодец, Валентин! Надо же! Привел в дом такую красавицу! - ра-довался он.


После совещания в конторе, выйдя на улицу, Вика позвала  Лиду.
-Во-первых, спасибо тебе за девчат. Не забуду, - поблагодарила Лида. -  Во-вторых, когда у тебя найдется свободное время, забегай на стройку. Ты же агроном. Подскажешь нам, как лучше посадить огороды, разместить са-женцы деревьев. Это я на тот случай, если рядом никого не будет.
-Забегу. У тебя Фролов имеется в запасе.
-Сама знаешь, какие ноги у старика.
-Это верно. Совсем дед обезножил. Ладно, бывай.  Я побежала. Если будет совсем край, приходи; найду время, приду, помогу.
-Спасибо на добром слове, - поблагодарила Комарова.
-Одно дело делаем.
После разговора с Лидой, Вика на минутку забежала домой, позавтра-кала на скорую руку, со свекрухой перебросилась парой слов и пошла в поле, где  ее ждала бригада.
  Стояло прохладное утро. Огромный огненный шар оторвался от не-видимой линии горизонта; медленно карабкался вверх, туда, где еще густи-лась темно-синяя мгла, жила голубая даль. Его косые лучи, сотканные из го-рячей бронзы, ласкали, остывшую за ночь землю, скользили по черным кры-шам  проснувшихся домов, старых сараев. Плавили густые туманы, скопив-шиеся в низине реки, они большими светлыми пятнами светились на почер-невших бревенчатых стенах маленьких изб. Густо пухла утренняя заря. Она ширилась, расползалась по темному небу, пламя пожара все увеличивалось, горело не только темное небо, но и стоячая вода в озере, косматые края  сто-летней тайги.
Вика шла узенькой тропкой через вспаханное поле. Теплые солнечные лучи  грели мягкую пахоту, она пахла парным молоком, прелым навозом, близким леском и еще чем-то родным и близким. Легкая дымка, уходящей ночи, висела над пахотой. Кругом тихо, вольготно.
 Где, как не здесь, среди тихих полей, ты надышишься свежим аро-матным воздухом! Где, как не здесь, среди необъятного простора вековой тайги, звонкого пенья птиц, ты почувствуешь себя родной и близкой огром-ным полям, заливным лугам, мокрым тяжелым туманам, выползающих из низин и оврагов. Каждое утро она наслаждалась   природным даром, и всегда радовалась ему.
Бригада собралась на опушке молодого черемушника. Девчата сидят кружком, поют любые песни. Звонкое эхо поднимается вверх, несется над полем, и там, в бездонной синеве, распадается, рассыпается музыкальным бисером.
Подошла Вика. Песня тут же смолкла, сложила  крылья, уступила ме-сто любопытной тишине.
-Здравствуйте, девчата!- Она села рядом на шершавый пенек.
-Доброе утро! – весело ответили они.
 -Если я не права, судите меня, -  сказала Вика.
-Что случилось, - спросила девушка с каштановыми волосами
 Не посоветовавшись с вами, я отдала Лиде Комаровой пятнадцать че-ловек. Вы знаете, как важна для деревни новая школа, а Лида задыхается без рабочих рук. Если мы не построим дома, учителя не приедут работать в де-ревню. У меня все, -  сказала и замолчала, ждала приговора членов бригады.
-Себя не вини. Ты поступила правильно,- успокоила Вику Ира Смоля-кова с добрыми голубыми глазами. Небольшого роста. Ладная. - Как-нибудь справимся.
 Тридцать пять человек остается в бригаде, посевные гектары нам ни-кто  не сократит, так что всем  придется   потрудиться.
-Кто идет на стройку?
- Только желающие.
Девчата быстро разобрались: одни остались на месте, другие ушли к Лиде Комаровой.
-Никто не приходил из начальства?- спросила Вика.
-Борисов покрутил рукоятки картофелесажалки и уехал.
-Где трактор?  Что-то  не вижу я его?
-Вон бежит наш трактор,- сказала девушка в желтой целлофановой курточке, показывая рукой в сторону деревни.
Орешкина обернулась. Безжалостно разрывая на куски утреннюю ти-шину, подпрыгивая на сухой полевой дороге, спешил «Беларусь».
-Два человека  идут на «сажалку», остальные расходятся по своим местам. Займемся делом. Нас мало и время в обрез, - распорядилась брига-дирша.
Трактор притащил тележку, груженную картофелем, остановился воз-ле куста черемухи. Захаркин засыпал в ящики клубни картофеля, агрегат вы-вел на поле.
-Почему опоздал?  - спросила Вика у тракториста.
             -Ждал, когда погрузят семена.
-Завтра быть на месте до восхода солнца. Тебе, Василек, особо…
-Опять Василек…- обиделся парень. Он еще молод, высок, тощ, с большим белым вихрем на круглой голове. Школу механизаторов закончил сразу после десятилетки.
-Не обижайся, Васек. Сейчас вся надежда на твой агрегат,- успокоила парня.
-Понял.
Он старательно погладил  белый вихрь, выпрямился и пошел мужской походкой.
-Василь, колышки видишь?
-Вижу.
-Колесник веди рядом с ними, чтобы рядки были ровные. Давай, Вася, с Богом. На тебя смотрит вся бригада.
Девчата стали на подножные доски возле каждого ящика,  легким щелчком кабина закрылась, трактор набрал обороты, медленно пополз по мягкому полю. Острые ножи с отвальными лемехами легко врезались в пух-лую пашню, оставляя глубокий рядок, куда через определенное расстояние по крашенному рожку падали клубни; их засыпали, играющие на утреннем солнце, лемеха; землю заравнивали, волочившиеся сзади тяжелые бороны.
С трепетным сердцем, быстрым шагом Вика шла рядом с трактором. 
-Давай, Василек, давай! Сейчас от тебя зависит все. Если так пойдет дальше, за два- три дня мы посадим картошку,- кричала бригадирша.
Высокие колеса трактора мерили длинные гоны пухкой земли. Васи-лек сидел в кабине довольный, что лично ему доверили садить картошку. Он внимательно смотрел в длинную череду  колышек. Он боялся хоть на санти-метр отойти от них. Косым взглядом ведал: как, что-то крича, рядом с «са-жалкой» бежала Вика. Он ее видел, а, что она кричала,   не слышал,  быстро оборачивался к девчатам, те только пожимали плечами.
А трактор медленно шел по полю, оставляя после себя четыре рядка посаженной картошки. Орешкина устала бежать, остановилась, издали, на-блюдая за работой посевного агрегата. Она руками рылась в мягкой земле, замеряла расстояние между клубнями, снова заравнивала землю, стояла до-вольная, успокоенная хорошей работой и отличным началом полевых работ.
 Василь прошел первый круг, на меже остановился, засыпал в ящики семена, развернулся; подошла Вика, отрыла ящики, потрогала клубни и ска-зала:
-Не торопись, Васек, иди точно по колесному следу, чтобы не было ни одной прорехи. На себя работаем - не на дядю. Помни: тише едешь - дальше будешь. Девчата наблюдайте за равномерным распределением клубней. Все поняли?
-Уяснили!- за всех крикнул парень, садясь в кабину.
-С Богом!- перекрестилась Вика и осветила всех крестом.
Вика верила с Бога.  И что верила, никого не стеснялась. Она твердо была убеждена: вера дает человеку силу, правильный взгляд на жизнь, лю-бовь к людям.
Трактор рыгнул угарным газом,  несколько секунд постоял на краю поля и пошел на второй круг. Он удалялся все дальше и дальше. Вдруг лихим матом закричала  Уля Пантелеева. Трактор остановился, тракторист выгля-нул из кабины, сердито спросил:
-Ты чего кричишь?
-Картошка не сыплется,- как бы извиняясь, ответила девушка.
У Вики сразу защемило под ложечкой, хорошее настроение улетучи-лось, она поняла:  случилось что-то непоправимое, плохое. А ведь все нача-лось так хорошо. И было теплое утро, и ярко  светило солнце, и  хорошо ра-ботала «сажалка, а сейчас стоит  неподвижно, словно умерла от сердечного приступа.
Вика подбежала к агрегату, разгребла картофель, вытащила сломан-ный распределительный вал, долго  рассматривала.
Подошли остальные девушки.
- Отдала людей, сломалась картофелесажалка, когда ее отремонтиру-ют еще не известно, а время идет. Какие будут предложения?- спросила Орешкина.
Садить  под плуг,- предложил Васька.
- Кто будет класть  картошку за плугами? Гоны длинные. Пятьдесят метров попадает на человека с одной стороны. Туда-сюда бегать с полным ведром по мягкой земле - надолго  хватит вас?
-Не стоять же? Надо работать, что-нибудь да и сделаем, - настаивал Василий.
-Может вы и правы. Разгрузите тележку, цепляйте до трактора и в -  деревню: Вася - за плугами, девчата - за ведрами. Даю на все один час. Вита-лик, садись на велосипед, быстро гони в кантору, найди агронома, Сенькина, директора, кого угодно, но обязательно найди, сообщи о поломке распреде-лительного вала. Одна нога – здесь, другая – там, - приказала Вика.




Со стройки Сергей шел пешком, думая о Лиде. Это она, а не Катя По-лякова,  считала  годы, месяцы, дни до встречи с ним. Она проговорилась случайно, застеснялась, как девочка, которую уличили в неблаговидном по-ступке. Она по-прежнему любит его. Это точно.
И Вика молодчина, выделила девчат на стройку. Себя оголила, а Ко-маровой помогла. Действовала по принципу: сам погибай – друга выручай.
Возле семенного склада стоит  «Колесник». Ленточный транспортер подает пузатые мешки с зерном на тракторную тележку. Как откормленные поросята, они грузно падают на чистый пол тележки. Потный, с прилипшими ко лбу короткими волосами,  в серой кепке Гришка поднимает их, ставит вдоль высокого борта.
В помещении весело разговаривают,  колокольчиками звенят  девичьи голоса. Борисов работает  со всеми. Он раздетый до пояса, железным совком насыпает мешки, мокрые мышцы крепких рук горбато бугрятся.
Заметив в дверях агронома, все бросили работу. Вытирая мокрые лбы, девчата выжидающе смотрели на него
-Нашел людей?- спросил Александр Александрович. Он ждал Медве-дева, как в засуху крестьянин ждет дождя. В противном случае ему пришлось бы объясняться с директором совхоза.
Сергей специально выдержал паузу.
-Ну, давай же, говори, не молчи, - торопил бригадир.
-Лида Комарова расщедрилась, дала нам восемь человек,- улыбаясь, радостно пальнул сразу из двух стволов агроном. - Не ожидали?
-Сколько?- хором переспросили все.- Такого не может быть!
-Она отнеслась к нашей просьбе по-государственному, а вы…
-  Так рьяно защищаешь ее? – задела агронома.
-Люблю! И она меня любит. Поняли? Это для любопытных, жажду-щих знать все и вся.
-Вот это новость! - протянула Катя. - Ай да, Лида! Ай да, тихоня!  Охмурила агронома.
-Я пошутил. А вы и вправду подумали.  Коля,  возить семена  успева-ешь? Как работают сеялки?
-Да, все нормально! Ты сейчас куда путь держишь?
-До Вики. Хочу посмотреть, как бригада трудится. Может,  нуждается  в помощи.
-Бросай велосипед на мешки, садись в кабину, поговорим, давно не виделись, - предложил Колька.
Сергей сел в душную кабину. «Колесник» вырулил на дорогу, побе-жал по пыльной улице. Купаясь в легкой горячей пыли, босоногие пацаны бежали за трактором.  Гришка в серой кепке погрозил им кулаком; дразнясь, голопузики отстали.
-Коля! Я слышал:  в твоей семье намечается прибыль?
-Ночью жену отвез в родильный дом, с минуты на минуту жду вестей.
-Где ты  ее сдыбал?  Она же городская.
-На курсах механизаторов. Она стучала на машинке в приемной у ди-ректора. Как мы увидали друг друга, так сразу между нами  электрическая дуга вспыхнула.  Роман развивался бурно. Всю снежную зиму мы ходили по городу, часто бывали в городском парке. Его посадили  еще в Гражданскую войну санитары полевого госпиталя. Однажды  глубокой ночью «белые» во-рвались в госпиталь, порубили всех: и солдат, и врачей, и санитаров. Спустя десятки лет жиденькие всходы вытянулись, потолстели, возмужали. Теперь огромные деревья весело шумели на ветру. Зимой парк тихий, задумчивый, какой-то свой, родной. Его не хотелось покидать.
Гуляя по нему, я все время  думал о Гале, о себе, о наших отношениях, которые так далеко зашли. Весна на носу, и чем бвстрее она  приближалась, тем сильнее  моя душа тревожилась. А как же не волноваться? Галя город-ская, я деревенский. Она ни за что не поедет со мной в Медведеву, а без нее моя жизнь станет никудышней, можно сказать пропащей.
Наконец пришла весна. Мы целыми днями смотрели на половодье, а в моей душе кошки скребли. Пора расставаться. Последний день мы долго гу-ляли по саду, прощаясь, я поцеловал ее в горячие губы, с тоской сказал:
-Жалко мне с тобой расставаться. Я полюбил  тебя всей душой.   По-едешь  со мной в деревню?
-Возьмешь?
-С великой радостью.
 -В каком качестве?
-Жены.
-Значит, едем, я уже вещи собрала.
Если бы ты знал, как я был рад услышанному известию. Я схватил ее в охапку, целовал до одурения от счастья, потом от парка до общежития нес ее на руках. Она не вырывалась, сидела смирно и ласково смотрела в мои глаза. Потом мы бежали на вечерний поезд. Я тащил ее вещи, и мне не было тяжело. Потому, что любил. Всю дорогу мы ехали в обнимку. Когда прибыли домой, я подвел ее к матери и сказал:
-Мама! Это Галя, моя жена, твоя невестка. Пожалуйста, полюби ее и прими, как родную дочь. Они поцеловались. Сразу  сыграли свадьбу. На тре-тий день Галя  пошла к директору совхоза, попросилась на работу.
-Будешь ухаживать за молодняком?- спросил Иван Анисимович.
-Это трудно? Я справлюсь? – поинтересовалась женщина.
-Это очень важно. Тебе придется приложить много усилий, терпения, любви, чтобы   вырастить телят без потерь.
-Я согласна!
Бабы смеялись втихомолку, шептались:
-Как же она со своим маникюром будет чистить стойло, мыть телят?  Это ей не город, а деревня.
 Назло бабам Галя одевалась модно,  ногти красила. Она  работала с азартом, с любовью. Прошел год. Галка оказалась на своем месте:  ни одного теленка не потеряла. Иван Анисимович не мог нахвалится работницей, пре-мии выписывал,  ставил  в пример другим скотницам, как надо работать. Ба-бы  языки прикусили, больше  не перемалывали ее косточки. Так-то вот, Се-режа, нежданно-негаданно,  счастье привалило. И меня любит, и хозяйство ведет справно. Мать не нарадуется. У тебя как на любовном фронте?
-Только между нами. Я люблю Лиду. Огромной занозой  она сидит в моем  сердце.
- Отвечает на взаимность?
-Не знаю. Держит меня на расстоянии.
Что так? Вы же с ней десять лет вместе ходили в школу. Не слюби-лись?
-Выходит так.  Я ее сильно обидел. Однажды, она мне призналась в любви, а я, дурак, не понял;  ляпнул, мол, не люблю тебя и никогда не заин-тересуюсь тобой. Я не разглядел в гадком утенке белую лебедь. Я тогда ув-лекся Катей Поляковой, молился на нее, а она игралась со мной, как кошка с мышкой. Только на выпускном вечере я понял, что Катя не любила меня.
  Лида мне не верит, а может, сводит счеты со мной, хочет, чтобы и я помучился. В общем, я ничего не могу тебе определенно сказать. Все, как в тумане, ничего не видно. Впереди пустота и одна неясность.
- Сережа, сделай все возможное и невозможное, но Лиду не потеряй.   Девушка хорошая, умная, красивая. И помни: на нее многие ребята положили глаз. Так что действуй!
-Постараюсь.
- Зачем снял с трактора Ваську Галкина?
-Не снял, а перевел с сеялок на трактор. Пьяный вышел на работу. Ты вот не напился с утра.
-Еще бы этого не хватало. А с парнем  как-то легче  надо: трагедия у него.
-Какая? Расскажи? Я послушаю.
- Василь вернулся домой  весь израненный, в орденах, а дома никого: отец с матерью на кладбище лежали.  Огняна, мать Васьки,  умом двинулась, в бешенстве зарубала спящего мужа, и сама  дуба дала. Как  думаешь? Мож-но такое пережить? Вот и запил парень.  Васька заслал к Наде сватов. Иван Анисимович  сватов не пустил на порог, никому, ничего не объяснив.
 На другой день Галкин сам пошел к Медведеву просить руки и серд-ца у девушки. Надя отказала Ваське, тоже ничего не объяснив. Удар  ниже пояса. Когда Васька уходил в армию, девушка принародно поклялась ждать парня, а что вышло?  Оказывается, разлюбила. А ты его  снял с сева,  насыпал соли на незажившую рану.
-Я поговорил с ним откровенно, как друг с другом. Иначе, Коля, нель-зя, если мы будем сюсюкать, жалеть, прощать его пьянку; он совсем  съедет с катушек. Жалость только губит его. Я думаю: он понял. Спасибо  за откро-венный разговор и до свидания.  Я еду до Вики.
Трактор остановился. Гришка в серой кепке подал велосипед. Колька из кабины махнул рукой. Сергей  поехал  по узкой, изрытой плугами, тро-пинке. Колькин «колесник» затарахтел, тронулся с места и запылил по уби-той дороге.
Еще издали Сергей заметил одиноко стоящую картофелесажалку;  Орешкину, стоявшую рядом  с агрегатом.
Что случилось, Вика? Почему   не работает «сажалка»? Где все люди? - подъезжая, спросил Сергей.
-Лопнул распредвал,- Вика подала Сергею две половинки.-  Придется садить картошку  под плуг. Не вижу другого выхода.
-Гоны длинные: кто будет  ложить клубни в борозду? – спросил агро-ном.
Красивое лицо женщины сделалось серым, сочные губы скривились в жалкой улыбке, она не сказала, выдавила:
Сниму  девчат с овощей. А что делать?
Долгая история садить под плуг. Не посадим вовремя овощи, загубим урожай, потеряем деньги, которые сейчас так нужны совхозу, -  заметил аг-роном.
-Что прикажешь делать?
 -Кажется, у меня есть выход из создавшегося положения.  Я  тебе дам старшеклассников, они  будут класть картошку в борозду.
-Иван Анисимович запретил использовать труд школьников.
-  Повкалывают пару дней. Ничего с ними не случится. Работают на  огродах, и у нас с тобой потрудятся.
- Играешь с огнем, Сережа. Иван Анисимович не прощает самоволь-ства.
-Кто не рискует, тот не пьет шампанского, - уезжая, крикнул агроном.


Школу поставили на большой голой поскотине, сразу за деревней, по-дальше от домов, чтобы можно было, где разместить не только школу, но и школьный сад, общежитие, стадион.
Двухэтажное кирпичное здание с большими окнами, с высоким ка-менным крыльцом, с двумя толстыми колоннами смотрелось хорошо. К ос-новному корпусу школы, как ребенок к матери, прижалось общежитие для учащихся из дальних деревень.  Чуть в стороне   строился стадион.
Сегодня ребята работали на трибунах:   прибивали деревянные бруски   к бетонным столбикам.  Валентин Орешкин заведовал всем хозяйством.
-Здравствуй, Валентин! Не скучаешь по флоту? – спросил Сергей.
-Я бросил якорь в тихой бухте, теперь капитан нашего корабля - Вика. И знаешь: я не пожалел; наоборот, рад такому обстоятельству. Чем могу слу-жить?
-Понимаешь, у Вики вышла из строя картофелесажалка. Чтобы выйти из затруднительного положения, она решила садить картошку под плуг. Не получается. Гоны длинные, а людей мало. Я хочу взять у тебя старшекласс-ников, чтобы они помогли садить картошку. Не откажешь?
-Иван Анисимович запретил использовать детский труд на земляных работах.
-Я знаю. Во-первых, я прошу старшеклассников. Во-вторых, все ребя-та дома садят картошку и ничего. Вике надо помочь, а директора я беру на себя. Как ни как, я - агроном. Какая - никакая, а  власть.
-В принципе, я непротив,- улыбнулся Валентин и позвал ребят.
-Нужна ваша помощь,- сказал Сергей, когда все школьники собра-лись.
-Какая помощь? – почти хором спросили дети.  Стояли, молчали, жад-но смотрели в глаза Сергея, надеясь, что он возьмет их всех без исключения.
- Картошку некому побрасывать под плуг. Пойдете? Поможете Вике? День, два поработаете, пока Сенькин ищет распредвал.
-Конечно, потрудимся. Даже с радостью поможем. Дело не сложное, нам знакомое, - за всех ответил Пашка Ильин, заводила, атаман. Он пользо-вался у ребят большим авторитетом. Что он скажет, то и будет.
-Я требую, чтобы вы  соблюдали дисциплину на поле, чтобы все слу-шались  бригадира, чтобы  картошку набирали и носили только   по полвед-ра, чтобы не подходили близко к борозде, когда рядом проходит трактор. Все поняли?
-Поняли, - ответили хором школьники.
- Поймите меня правильно. Вопрос очень серьезный. Если кто-то из вас надсадится или, не дай Бог, покалечится, меня снимут с работы и отдадут под суд.
-Мы постараемся, не подведем, - снова за всех заверил Пашка.
-Вот и отлично! А сейчас бежите по домам, берите небольшие кор-зинки, маленькие ведерки,  через полчаса собираемся  на стадионе. Если вас спросят дома: зачем вам ведра? Соврите что угодно, только не рассказывай-те, что идете работать к Вике. Врать, конечно, самое последнее дело, но ради него один раз можно.
Через двадцать минут длинной цепочкой  веселые ребята шагали  по тропке, по которой совсем недавно прошла Вика.
 Орешкина приветливо встретила старшеклассников,  расставила ре-бят по местам, еще раз проинструктировала.
Когда все разошлись по своим местам, «Беларусь» медленно тронулся по полю.
-Вася, будь особенно внимательным. Смотри, чтобы  никто из них не стоял, не сидел в борозде, - настаивал Сергей.
- Ты помни, что рядом  - дети. Если заметишь, что ребятишки устали, немного передохните. Тише едешь - дальше будешь.
-Хорошо, Сергей Петрович. Я не подведу и присмотрю за ребятами,- веселый и довольный, что его просит ни кто-нибуть, а сам агроном, громко рапортовал Василек.
-Давай трогай, милый! Помни, что я тебе сказал.
Трактор медленно тронулся. Агроном стоял на меже, смотрел, как школьники, нагибаясь, руками ложили  клубни в рыхлую землю. Он видел, как отвальные лемеха, вытертые землей до блеска, легко переворачивали пухкую землю, ровно укладывали один пласт на другой. На солнце пахота светилась, блестела мокротой, пахла прелым навозом.  Разные птицы веселой ватагой важно шагали за плугами, клювами хватали жирных червей и улета-ли.
Сергей подошел к черемухе, под которой сидел веснушчатый паренек.   
-Виталик, садись на велосипед и гони на стан до поварихи. Скажи ей, что у Вики  тридцать пять учеников работает, их всех нужно накормить. Если она не успеет сварить, пусть каждому привезет по банке мясной тушенки, молока и сладостей.
-Я понял!- садясь на велосипед, крикнул Виталик.
Вика подошла уставшая, мокрая. Она прошла рядом с трактором два круга. Зато была веселая,  глаза монгольского разреза светились неподдель-ной радостью.
-Спасибо, Сережа, за помощь,- поблагодарила она.- Посмотри, как красиво   работают ребята. Глядеть любо. Только я боюсь  за тебя. Иван Ани-симович не терпит, когда кто-то не выполняет его приказы.
-Давай не будем умирать раньше времени, Бог не выдаст - свинья не съест. Береги ребят. Я поехал. Мне некогда.
-Я присмотрю за школьниками!- вдогонку крикнула Вика. Она стояла, смотрела до тех пор, пока агроном не скрылся из вида.


В двенадцать часов дня Иван Анисимович вернулся из других отделе-ний совхоза, быстро прошел в свой кабинет, сел за стол, спросил у бухгалте-ра.
-Есть новости с полей?
-Имеются,- откликнулся тот.
-Говори, не томи!
-У Вики картофелесажалка вышла из строя, полетел распредвал. Что-бы драгоценное время не терять, бригада  решила садить картошку под плуг. Сергей забрал старшеклассников у Орешкина, передал Вике.
-Зачем? – помрачнел директор.
-Пятнадцать человек Вика отдала Лиде Комаровой, поле большое, го-ны длинные, картошку класть в землю за плугом не хватает людей.   Такое дело. Когда еще найдем и найдем ли запчасть в разгар посевной - вот в чем дело. У меня все!
Медведев с силой грохнул кулаком по столу, громко матюгнулся.
-Борис Сергеевич, прошу вас, посадите кого-нибудь на велосипед, пусть отыщут бригадира и Сенькина. Немедленно обоих ко мне!
Бухгалтер вышел и тут же вернулся с Борисовым.
-Звали Иван Анисимович?- спросил бригадир.
Звал.  Был сегодня у Вики?  Проверял  агрегат?
-Был и проверял. Утром все было в порядке. 
-По твоей вине сорвалась  посадка картофеля. Вышла из строя карто-фелесажалка, лопнул  распределительный вал. Остановилась работа. Я снял тебя с должности,    сдай бригаду Ваське Галкину, а сам садись на трактор. У меня все! Иди работай.
- Спасибо вам, Иван Анисимович.
              У директора совхоза  полезли глаза на лоб от удивления.
-За что благодаришь? – спросил он.
-За то, что перевели на трактор. Я сам давно хотел отказаться от бри-гадирства. Жена требует, чтобы я каждый день был дома.  Она говорит: «Все мотаешься по полям, а дом валится, словно я  не имею мужика». И еще одно, Иван Анисимович, в поломке распредвала я не виноват. Механик проворо-нил, не проверил на микротрещины.
Александр Александрович повернулся и вышел из конторы.
 Вошел в контору  Сенькин, спросил:
- Что случилось, Иван Анисимович?
- Остановилась картофелесажалка, сломался распредвал. Борис Бори-сович, выручай.   Бери, что нужно в складе, на ферме, только  привези про-клятый вал. Сейчас на тебя вся надежда.
-Разобьюсь в лепешку, вылезу из шкуры, а запчасть достану, - пообе-щал он.
-С Богом, Борис Борисович. Удачи тебе!


                Глава пятая.
               Сенькин.

             Сенькины слыли людьми набожными и тихими. Они  никогда, ни на кого   не повышали голос, ни кого не оскорбляли, не таили зла на своих обид-чиков. Со всеми поддерживали теплые отношения, но к себе  никого не при-глашали, и сами  не ходили в гости.
Дом у них был большой, старинный, с мансардой, с глухими поко-сившимися воротами,  давно несмоленой, проросшей густым мхом, крышей. Огромный огород, когда - то загороженный тыном, сейчас   оброс громадны-ми ивами. На земле хозяева выращивали всякую снедь: картофель, капусту, морковь, свеклу и т. д.
И сами они были старинными, не смотря на то, что  жили в конце два-дцатого века. И одевались Сенькины своеобразно: предпочитали больше черный цвет, длинные одежды, зимой ходили в катанках, в шапках- ушанках, в вязаных рукавицах, хотя все давно носили кожаные перчатки, короткие юбки,  летом  болоньевые плащи.
Родились Сенькины на Урале, в двадцатых годах, кончили  педагоги-ческий институт, поженились. Как молодоженов их распределили  в город, пусть небольшой, но все-таки не убогая деревня.
Борис Иванович и Акулина Ивановна не уважали Советскую власть,    никому не доверяли свои мысли, помнили Сталинские времена. Они не были откровенными врагами, но и  не ходили в друзьях.
Они не могли простить новой власти разгром церквей, запрет религии, физическое уничтожение попов. Их с детства воспитали в почитании Бога: они вставали и ложились с молитвой. Чтобы регулярно молиться, к тому же не попасть в поле зрения коммунистов, Сенькины организовали в подполье собственного дома молитвенную комнату.  О ней никто не знал, кроме чле-нов семьи.  Кто-нибудь узнай из партийцев о тайной комнате, крупно бы не повезло хозяявам дома.
-Каждый человек должен верить в Бога,- говорили Сенькины.- Чело-век без религии, что волк без зубов. Вера дает человеку силу, правильное ос-мысление событий, внутреннюю красоту, щедрость души.
 Не признавали, рожденных революцией, писателей; считали их без-дарностями, читали в основном авторов девятнадцатого столетия. Не верили красной пропаганде, кричавшей о Советской власти, как о самой прогрессив-ной системе в мире, где каждый человек живет богато и свободно. Они вери-ли: Россия вполне могла бы обойтись без революции, без кровопролития.
Сенькины жили двойной жизнью: в обществе хвалили Советскую власть;  вели себя, как преданные граждане. Дома сбрасывали  с себя ненави-стную Советскую личину, оставались верными идеалам Николаевской Рос-сии. Так и жили особняком от новой власти, словно на лесном хуторе.
 Они знали хорошо свой предмет. Вели уроки в форме беседы; стара-ясь приучить учеников думать, анализировать прочитанное, иметь собствен-ное мнение на происходящие события. Класс зачарованно слушал, когда Акулина Ивановна рассказывала о Наташе Ростовой, об Андрее Болконском, об их чистой любви.
Своих детей Сенькины не имели. За двадцать лет совместной жизни Акулина Ивановна ни разу не забеременела. Они рылись в прошлом, как в сундуке с тряпками; стараясь понять: чем они, простые учителя, провинились перед Богом, который оставил их без наследников. Шли годы. Постепенно супруги свыклись с мыслью, что умрут бездетными.
Но Бог не обошел Сенькиных своей заботой и любовью,  к сорока го-дам  подарил ребенка. Когда Акулина Ивановна понесла, Борис Иванович не поверил жене; обвинил ее в измене, даже потребовал развод, но после прове-денных анализов извинился перед женой и возликовал. Чтобы инициалы сы-на были звучными, малыша назвали Борисом.
С пеленок мальчику прививали  любовь к Богу, уважение к старшим, к литературе, истории, философии. Для более углубленного знания предмета    нанимали репетиторов.
Ребенок был поздним, как подарок за веру в Бога. Родители души не чаяли в сыне, ласково звали Борисиком. Они старались   привить ему любовь к родителям, чтобы он пошел по их стопам. Они делали все, чтобы его душа не загрубела без Бога, не отравилась пошлостью улицы и дикого общества, чтобы он был хорошо образован, чтобы их сын видел в женщине не только биологическую особу, но и идеал красоты, женственности, благородства.
Шло время. Ребенок рос  вместе с обществом. Он восхищался Совет-ской властью. Сначала с великой радостью  повязал  красный галстук, потом с гордостью приколол к юношеской груди значок комсомольца.  Читал книги Гайдара, Шолохова, Панферова, Симонова; участвовал в художественной са-модеятельности, ходил в походы, возле ночного костра пел комсомольские песни, обжигаясь, ел печеную картошку - чем глубже Борисик вникал в со-временную жизнь, тем дальше он отдалялся от замкнутого мирка родителей.
Сначала  Борисик перестал молиться, потом вполне серьезно заявил родителям:  нет Бога;  религия - это дурман, изощренная церковная пропа-ганда. Акулина Ивановна так сильно расстроилась, что получила сердечный приступ, долго лежала в больнице. Борис Иванович сразу постарел на десять лет.
Борисик постепенно   удалялся и удалялся  от родных людей, потому что не разделял их увлечение религией. Он не понимал:
-Как можно жить в стране, не любя ее.
Но это обстоятельство  не мешало ему самозабвенно любить отца с матерью. И Сенькины тоже были на высоте, они не старались переделывать сознание ребенка. Скрипя сердцем,  смирились с коварной судьбой, не меша-ли жить сыну, как он хотел.
В девятом классе Борисик влюбился в самую красивую девчонку из соседнего класса.  Встречались они после уроков; ходили в кино, на каток, расставаясь, долго целовались в ее обшарпанном подъезде. Тут же, на лест-ничной площадке,   дали клятву в вечной любви.
 Уезжала Дарья на лето  к тетке на Юг.  Целуясь, обещала писать письма каждый день.  Поезд ушел, увез самого дорогого человека, опустел перрон, осиротел город, стало пусто в душе Борисика, как в железной бочке.
 Каждый день Борисик заглядывал в почтовый ящик, но заветного письма не находил.  Сам ежедневно писал длинные письма, клялся в любви, сетовал на ужасную тоску.
           Шли дни, а писем не было. Парень не знал, что ему думать. Может, разлюбила? Не может быть такого? Она поклялась.  По-молодости Борисик еще не был знаком с предательством близкого человека; его сердце еще не жгла боль измены, поэтому он верил и ждал свою Дарью.
Наконец наступило первое сентября. Летел Борисик в школу на крыль-ях надежды на скорую встречу.
Она стояла у входа в школьный двор.  Загорелая, с облезлым малень-ким носом, неимоверно красивая и родная. Запыхавшийся парень подбежал к Дарьюшке, ожидая горячих объятий, но натолкнулся на чужой, злой взгляд и отшатнулся, словно ошпарился кипятком. В ее равнодушных глазах стоял январский  холод. Ничего, не понимая, Борис подошел к девушке, собираясь обнять дорогое существо, но она его зло оттолкнула. Смотря в сторону, больно огрела по голове обухом топора.
-С сегодняшнего дня мы не знакомы, ты больше никогда не подходи ко мне.
-Мы клялись любить до смерти, Дарьюшка, разве ты забыла?- дрожа, как от лихорадки, спросил он.
-Я люблю другого парня, тебе понятно или надо разъяснить?
-Не нужно!- не сказав ни слова, Борис повернулся и ушел в класс.
Вероломство любимого человека больно звездануло парня по самолю-бию. Он замкнулся в себе,  спрятался от  всех  в своем доме, словно черепаха в панцире.  Перестали  существовать для него девушки, кроме нее.  Он пре-зирал себя за слабость, но продолжал  любить ее. Она снилась ему во сне, ее звонкий голос преследовал его, не давая нормально жить.
 Потихоньку  вздыхали по нему девчонки. На выпускном вечере сосед-ка по парте пригласила его на танец; томно заглядывая в его голубые глаза, тихо спросила:
-Так и любишь ее?
-Люблю! -  наблюдая за  Дарьюшкой, ответил он.- Ты прости меня, я не хотел  обидеть тебя.
-Жаль!- только и произнесла она и ушла, тяжело вздыхая.
Родители видели муки сына, но ничего не предпринимали. Они знали: только время вылечит парня.
-Куда поступаешь?- спросила однажды мать.
-В металлургический.
-Это твое последнее слово?
-Да, мама!
Надо отдать должное его родителям, они никогда не вмешивались в личную жизнь сына. Свои проблемы Борис всегда решал сам, а  с безответ-ной любовью справиться не мог.
Надо же было такому случиться, чтобы Дарья тоже поступила в тот же самый институт. Они случайно встретились в  коридоре. Удивленно, расши-ренными глазами они долго смотрели друг на друга. У Бориса  ноги подло-мились, закружилась голова.  Ноющая боль сжала сердце, незабытое чувство вспыхнуло ярким  светом, лишив его последнего разума.
Сейчас он находился в полной власти юной красавицы. Решив, что почва подготовлена, Дарьюшка пошла в штыковую атаку. Она взяла парня за податливую руку, как бычка, отвела в дальний коридор, притянула к себе, обожгла долгим горячим поцелуем. Потом еще, еще, еще.  Целовала до тех пор, пока не довела человека до белого каления.
Сенькин был побежден лихой атакой и завоеван навсегда
Они не пошли на лекции, целый день бродили по городу, целовались, целовались, целовались.
Сенькин был на седьмом небе.
- Не бросишь меня?- неожиданно спросил Борис.
-Никогда!- ответила девушка.
-Один раз уже разлюбила,- напомнил он.
- Была глупая.
Сенькин снова стал самым счастливым человеком на свете. Божест-венный свет девичьих глаз сводил его с ума.
На третьем курсе неожиданно умерла  бабушка Дарьи. Молодые люди зарегистрировались, переехали  в двухкомнатную квартиру, надеясь прожить в ней до старости. Не тут-то было. В народе говорят: человек предполагает, а Бог располагает.
Летом со стройбригадой они поехали на заработки.
Дни стояли жаркие.  Как-то в обед все пошли на озеро искупаться. Да-рья с подружкой заплыли далеко от берега, подружка устала, начала тонуть. Дарья попыталась спасти подругу, но та мертвой хваткой схватилась за де-вушку и утащила ее на дно. При вскрытии обнаружилось: Дарья была в по-ложении.
После похорон Сенькин закрыл квартиру, переехал жить в общагу. Умная, красивая, непредсказуемая девушка постоянно стояла в его глазах; она сидела с ним на лекциях, ходила  по городу, спала в кровати. Он слышал ее звонкий голос, ее тихое дыхание, веселый смех. Чтобы не сойти с ума, он с головой окунулся в учебу.
Наконец долгожданное распределение и работа. Борис с огромной ра-достью уехал в другой город. В прокатном цехе, куда его направили, свобод-ного  места не оказалось. Его временно послали в отдел снабжения. Пообе-щали, что при первой возможности переведут сменным мастером в прокат-ный цех.
-Это не мой профиль,- сопротивлялся Борис.
-Вы не беспокойтесь,- вежливо сказал здоровенный мужчина с черны-ми усами, он же начальник отдела снабжения завода,- ничего сложного в но-вой профессии нет. Поедете в один завод, привезете нужную нам деталь. И вся премудрость.
-Когда ехать?
-Требование подписано, получите командировочные и завтра выезжай-те.
Отправляя Сенькина в командировку, все  наверняка знали, что он съездит даром. Знали, но послали. Когда - то же надо   обкатать новичка.
  Приехав в завод, Сенькин показал требование нужному человеку. Снабженец требование  внимательно прочитал, вернул бумагу назад проси-телю.
-Тут какая-то ошибка. Нужной детали у меня нет, и никогда не было,- глухо сказал он.
-Как так нет?- изумился парень.- Раз меня послали, значит должна быть, а как же иначе-то?
Начальник снабжения был еще тот хитрец, какого трудно сыскать. Вы-сокий, худой, с пышными бровями, из-под которых  большие карие глаза хитро поблескивали.
-Послали необстрелянного воробья в командировку, а простых истин не объяснили,- улыбнулся он.
-И каких же таких истин, если не секрет?- поинтересовался приезжий.
-Хочешь знать?- Большие карие глаза по-отечески смотрели из-под за-навески лохматых бровей. Мужчина был в добром настроении. Это было видно по лукавым очам.
-Есть желание, - сказал парень.
-Вот и хорошо. Ты мне понравился.  Какой-нибудь сопляк приедет, еще мамкино молоко не обсохло на губах, ты ему даешь дельные советы, а он нос от тебя воротит. Все  сам знает и умеет, хотя в нашей азбуке ничего не волокет. И уезжает ни с чем горе - специалист. Он сильно-то не расстраива-ется, что даром съездит, а производство простаивает. Хочешь познать про-писные истины?
-Я же сказал: хочу!
-Тогда слушай и мотай на ус. Ты снабженец. Тебе поручили привести до зарезу нужную деталь. Что будешь делать?
-Выпишу требование и приеду.
-А я тебе откажу, уверю тебя, что нужной тебе детали у меня нет. Что скажешь на это?  Молчишь? Правильно делаешь. Ты молодой, наивный. Я помогу. Не по тому, что ты красивый, а по тому, что ты хочешь понять суть профессии. Незаносчивый. Все, что я сейчас поведаю, запоминай, как прави-ло, к действию. Первое: прежде чем ехать в командировку, сначала созвонись с тем к кому едешь. Ты будешь знать: есть ли у него то, что ты хочешь, и что он  с тебя запросит взамен.
Снабженцы, правдами и неправдами, приобретают лишние дефицит-ные товары, чтобы потом за них  ободрать тебя, как липку. И такие товарищи тоже есть, чего греха таить.
-Но это же вымогательство?- возмутился Сенькин.
-Ты меня не понял. Не у тебя будут вымогать, а лично ты сам станешь просить человека, чтобы он смилостивился, взял, предложенное тобою под-ношение; не он, а ты будешь стоять на коленях и молить его, ибо не у него, а у тебя в заводе простаивает линия, и без нужной детали тебе возвращаться никак нельзя.
Он будет несговорчивый до тех пор, пока ты ему не дашь то, сто он просит. Такая арифметика, молодой человек. Почему все так сложно? Пото-му, что государство не обеспечивает страну запасными частями, сама держа-ва создает дефицит, а вместе с ним подпольную торговлю и наживу не чест-ных на руку людей.
Второе: когда ты поедешь в командировку, у тебя на заднем сидении всегда должна валяться бутылка отличного коньяка, черная икра, копченая колбаса и разные другие снеди, чтобы ты мог накрыть приличный стол для нужных тебе людей или сводить их в ресторан. Третье:  ты обязан быть хо-рошим психологом. Тебе хорошо надо знать человека, к которому ты едешь. Его характер. Его наклонности. Сколько он может выпить, съесть; сколько он захочет  содрать с тебя. Все это очень важно. Иначе тебе, друг мой, удачи не видать.
-Черт знает что! Словно мы живем в разных государствах.
 Такие, мы, снабженцы. В народе нас зовут доставалами, менялами. Какие точные определения. Если бы ты один-другой-третий раз ничего не привез, тебя бы просто уволили за несоответствие по должности. Наша про-фессия требует ума, изворотливости,  честности. Все это, конечно, не от хо-рошей жизни. Тебе нужны соединительные муфты для прокатного стана.
-Позарез!
-Вот-вот. Тебе нужны муфты, а мне - роликовые подшипники. У вас они есть.  Я тебе даю муфты, ты мне - подшипники. Договорились?
-У меня нет того, что ты просишь.
-Возьми на складе. Если нужной детали у вас нет, постарайся выменять ее на другом предприятии.
-Соединительные муфты выпишите,  я привезу подшипники.  Честное слово.
-На первый раз я тебе поверю, но помни: честность - твое лицо. Мой совет: не жадничай, не подличай, не старайся набить карман. Это придет позднее. Твое слово должно быть крепче стали.
-Спасибо за науку, Евграф  Евграфович, - поблагодарил Сенькин. Муф-ты погрузил в машину и уехал
 Когда Сенькин привез нужные детали, начальник отдела очень уди-вился.
-Ну и ну! Как же ты объехал Евграфа, у него, знатного скряги, зимой  снегу не выпросишь.
Сенькин только улыбался. Через год его уже все знали, как умного, че-стного снабженца. И все его звали не иначе, как Борис Борисович.
 Каким образом Иван Анисимович переманил снабженца в совхоз, ни-кто не знает.


Все это вспомнил Сенькин, сидя на перилах крыльца конторы.
Подошел «Газик». Сенькин достал потрепанный блокнот, чиркнул не-сколько слов, передал шоферу.
- Бочонок меда возьми на складе, подсвинка – на ферме,  полный бак заправь бензином, мы поедем в город.   Жди меня у конторы.
- Борис Борисович,  будет сделано. Я – мигом, одна нога – здесь, дру-гая - там.
Подьехал директор совхоза на «Волге». Злой, как совака.
-Что-то случилось, Иван Анисимович?- спросил Сенькин.
-Агроном снял со стадиона детей, заставил садить картошку. Он у меня получит по самое первое число.
-Может, ничего не случится?
-Может, не случится, а если несчастный случай? Тогда что? Как я  ста-ну смотреть в глаза родителей. Борис Борисович,  прошу Богом, достань, этот чертов, распределительный вал. Если завтра  картофелесажалка не заработа-ет, Вика запоздает с ранней посадкой, а это сотни тысяч рублей, потерянных для совхоза, это не построенные ясли, это не купленные новые трактора и т. д.
-Иван Анисимович, разобьюсь в лепешку, вылезу из шкуры, а вал дос-тану.
-Вот и ладненько!- заключил директор, садясь в машину.
«Волга» ушла. Сенькин прошел в кабинет директора, закрыл за собой дверь, полистал потрепанный блокнот, потом  сделал несколько звонков. Все безрезультатно. Еще порылся в блокноте, улыбнулся, набрал номер.
-Здравствуйте, Павел Иванович, Это Сенькин из Медведевского совхо-за звонит. Может, помните меня?
-Сенькин, друг мой ситный! Что-то  давненько не звонил, не забегал?  Разбогател?  Нехорошо, Борис Борисович, ой, нехорошо. Когда звонишь, зна-чит, я тебе нужен. Говори, что надо. Я сегодня добрый.
-Павел Иванович, на вас одна надежда.
-Конкретнее, - спросил густой бас.
-Стала картофелесажалка: полетел распредвал.  Сломался невовремя, - старался жалостливее говорить Сенькин.
Трубка зарокотала жирным басом. Машины ломаются всегда невовре-мя. Сам знаешь. Если бы они не портились, мы бы с вами умерли с голоду.
-Вам смешно, а мне хочется плакать. Как на счет вала?
- Сенькин, плохие твои дела, можно сказать гибельные. С прошлого года распредвалы не поступали. На днях Прохоров обшарил все базы, мага-зины, ничего не нашел.
Павел Иванович, прошу тебя, помети по сусекам, очень нужно, посев-ная горит.
-Я понимаю, только ничем  не могу помочь.
-Павел Иванович, вы Сенькина знаете, за мной не заржавеет, я с голы-ми руками не езжу.  Бочонок меда есть, рыбки могу подвести …не обижу.
-  Подбросил ты мне  задачку, не знаю, как и быть.
-Павел Иванович, вы меня не поняли, у меня  в багажнике хороший подсвинок валяется.
Трубка долго молчала, потом пробасила:
-А бочонок с медом?
-И бочонок…
-Ах, Сенькин, Сенькин, друг мой сердечный,  я тебя знаю с лучшей стороны. Ладно, приезжай. Я найду тебе вал, где-то один завалялся. Когда будешь?
-Как вам удобнее, Павел Иванович.
-В девять вечера я жду тебя возле моего шалаша.  Где я живу, знаешь?
-Найду.
-Вот и хорошо. Жду.


Смеркалось.  «Газ- 59» неслышно подрулил к зеленым железным воро-там огромного двухэтажного особняка. Легкий сумрак клубился по углам. Первые звездочки загорелись в далеком небе.
Тишина. Словно все вымерли. Борис Борисович вышел из машины, по-дошел к глухим воротам, нажал белую кнопку.  Кто-то тихо подошел к воро-там; небольшая створка приоткрылась: сначала черный глаз показался, потом створка также тихо закрылась,  ворота снова открылись. Здоровенный амбал, с крепкой шеей быка, показался в небольшом проеме ворот. Он лениво по-смотрел на приезжих, неохотно выдавил:
-Кто и  куда?
-Сенькин Борис Борисович. Павел Иванович знает.
-Проезжайте,- прогремел  он,- прошу не шуметь. Говорить вполголоса.
Ворота распахнулись настежь, молчаливый страж отошел     в сторону, машина вошла во двор,  возле широкого каменного крыльца остановилась. Хозяин дома, в толстом персидском халате, спустился вниз.
Павел Иванович – тучный, холеный барин. Большие глаза заплыли жи-ром,  они сузились до щелочки. Ходит тяжело, с одышкой.
-Сережа возьми в багажнике поросенка, отнеси в ледник, мед - в кла-довую,  вал прихвати, что на верхней полке лежит, а мы с Борисом Борисо-вичем пропустим по рюмочке, потолкуем о жизни.
- Павел Иванович, вы меня извините, но я очень тороплюсь. Время- зо-лото.  Когда  посевная кончится,   прошу вас рыбку половить на наших пру-дах.
- Понимаю, время горячее, не держу. Если что надо будет, не стесняй-ся, звони, я завсегда к твоим услугам.
Сенькин глазами прошелся по особняку. Мартынов перехватил его взгляд.
-Я думаю, у тебя нехуже…
-Ну, что вы! Я живу на съемной квартире.
-Жаль! Такой способный человек, а не пользуется своим положением.  Время течет, как вода, оглянешься -   будет поздно.
-Нас с вами родили  разные матери, - улыбнулся Сенькин.
- Правильно сказал. Нужен особый талант, чтобы уметь пользоваться  моментом.
-Спасибо, Павел Иванович, я не забуду вашу услугу, отплачу тем же,- садясь в машину, сказал Борис Борисович и тут же добавил.- А карпов я вам все-таки подкину, вы не сомневайтесь.
Когда отъехали, шофер спросил:
- Повезете ему рыбу?
-Обязательно. Один раз обманешь - больше не поверит.


Ночь. На полевом стане, потрескивая,   весело горят дрова в печи. Ека-терина Макаровна чистит картошку, бросает ее в большую алюминиевую ка-стрюлю с водой.  Спят  механизаторы в палатках.  Стоит над полями тишина.
 Сергей Медведев сидит за длинным столом, кушает хлеб с молоком.  Висит в воздухе ночная прохлада. Полыхает белым пламенем высокое небо.
- Идет машина,- послушав, сказала повариха.
Вскоре тишину полей нарушил далекий, еле слышный шум мотора. Он быстро приближался, накатывался на спящий стан, как ворчливая волна на каменный берег.
Подкатил «Газик».  Вышел из машины улыбающийся, Борис Борисо-вич.
-Доброй ночи!- тихо сказал он.- Екатерина Макаровна покормите меня,   не ел сто лет.
-Есть суп обедошный, горячий. Наливать?
-Спрашиваете, я сейчас кошку с шерстью сьем.
  Ел завхоз жадно, молча, хитро, поглядывая на всех. Смеялись добрые голубые глаза. Он порывался что-то сказать, но все время сдерживался.
Сергей  внимательно смотрел на Сенькина. «Что-то скрывает Борис Борисович?» - думал он.
-Светишься, как солнышко. Влюбился штоли?- спросила Макаровна
-Берите выше,- лукаво улыбнулся  Борис Борисович,-  привез распред-вал.
-Неразумный, ты, Сенькин, - возмутилась повариха,- разве есть что выше любви. Пора тебя женить, а то засохнешь без бабы, как трава без дож-дя. Жалко ведь.
-Есть, Екатерина Макаровна, есть! Например, честное отношение к своим обязанностям, - также веселясь, сказал он.
-Все зубоскалишь. Я ему про Ерему, а он мне про Фому.
-Екатерина Макаровна,   не приглашают меня девушки замуж. Как же я женюсь-то.
-Дурья твоя башка! Ты сам должен звать. Ты только свистни - любая побежит за тебя, еще свыскоком, с приплясом.
-Скажете тоже, - загрустил он.
-Борис Борисович, вы просто молодец! Спасибо вам за труд. Кончайте трапезничать, поехали в поле.   Жмет время, - поторопил  агроном гостя.
-И чего ты пристал к нему, - ругается Макаровна. – Дай поесть чело-веку,  никуда не убежит ваше поле.
-Спасибо, Макаровна, за пищу;  было все очень вкусно, - вставая, по-благодарил старуху Сенькин. – Трогаем, Сережа. Может,  возьмем слесаря?
-Зачем? Я сам  поставлю вал.
           -Тогда едем,- скомандовал Сенькин.
 Взревел мотор, пугая тихую ночь. Как ножом, распарывая горящими фарами  плотную темень; будоража ночных  жителей  маленьких лесков, ма-шина быстро пошла по еле заметной полевой дороге.    Екатерина Макаровна стояла, смотрела, как яркие лучи света еще долго шарили в темноте, ища путь. Потом они все уменьшались и уменьшались, пока совсем не пропали. Громкое эхо еще долго говорило в горящей вышине.


Приехали до дремавшего осинника. Осмотрелись.
 Спит чутким сном, нагретое за день поле. Кругом звенящая тишина и покой.
Подъехали к картофелесажалке, осветили ее фарами. Сенькин достал распредвал, развернул, протянул Сергею, серьезно спросил:
-Сможешь поставить?
-Борис Борисович, довожу до вашего сведения: я кончил курсы меха-низаторов широкого профиля.
-Прости! Я не знал. Тебе помочь?
-Не нужно. Я все сделаю сам.
-Хорошо. Не буду мешать.
Сергей поставил распредвал на место, потом они  сидели на поднож-ной доске, слушали немую тишину, любовались горящими звездами.
-Тихо, как в храме,- заметил Борис Борисович,- так и хочется слиться с природой, лечь на прохладную землю и слушать ее мерное дыхание.
-Да ты мечтатель!
-Нравится мне в деревне, не то, что в городе.
-Мне сказали, что ты закрутил  роман с Катей Поляковой? – спросил Медведев.
Борис Борисович вытаращил глаза.
-Смеешься?- спросил он.
-Зачем? Сегодня Катя интересовалась тобой. Что ты смотришь на меня, как баран на новые  ворота.  Я серьезно. Сказала, что любит тебя. Смотри не упусти девушку, не век тебе  куковать вдовцом. Мертвым - мертвое, живым - живое.
Я подумаю, Сережа.
Подъехала  «Волга» директора совхоза. Из машины вышел Иван Ани-симович, обратился к Сенькину.
- Привез вал?
- Уже поставили, - отрапортовал Сенькин.
-Спасибо. Борис Борисович! Выручил.  Премию выпишу. Заслужил.
-Какая премия! – удивился  Борис Борисович. -  Это моя работа.
-Хватит прибедняться!- легонько хлопнул мужика по спине и тут же повернулся к Сергею.- А тебе, мил человек, я объявляю выговор, чтобы не садился не в свои сани. Ты агроном - вот и занимайся своим делом. Кто тебе позволил ставить детей на земляные работы?  Читал мое распоряжение?
-Знаком.   Иван Анисимович, я не шестерка, я не буду заглядывать вам в рот. Я стану поступать так, как позволит моя совесть, как будет требовать обстановка. Если я неугодный, ищите себе более сговорчивого человека. А меня извините. Я приучен жить своим умом.
Иван Анисимович махнул рукой, молча сел в машину и уехал.
-Сережа, не надо обижаться. Ты знал, на что шел. Скажи мне: ты серь-езно на счет Кати Поляковой или пошутил?
-Истинная, правда. Можешь идти сватать.
-Катя мне нравится. Как только я приехал жить в деревню, я ее сразу приметил. Хорошая девушка.
Сергей не ответил. Он  не слушал собеседника. Он смотрел на трактор, стоящий возле черемощника.
 В тишине ночи послышались торопливые шаги. Кто-то  шел широким шагом прямо к ним. Сергей сел на мешок и стал ждать. Сенькин тоже наво-стрил уши.
-Кто-то спешит к нам, - сказал он.
Шум шагов приближался, они становились все громче и громче. И, словно проломив стену, из темноты вышла Вика.
-Вика! – увидев ее, удивился  завхоз. – Как узнала? 
-Иван Анисимович разбудил меня. Он сказал, что картофелесажалка исправная. Можно работать.  Больше не привлекать школьников к земляным работам. Сказал, сел в машину и уехал. А я к вам. Может, попробуем? Трак-торист есть. Семена в мешках. Свет у трактора хороший. Механизаторы сеют ночью, а мы… рыжие или хуже их.
Мужики переглянулись, засмеялись, говоря:
-Ну и Вика! Ну и молодец! А что? Почему не попробовать? - обрадо-вался  Сенькин. – Сережа, ты согласен? Вика дело глаголит.
-Я давно думал, просто Вика опередила меня.
-Тогда почему сидим, чего ждем? – не унимался Сенькин. – Поехали!
Сергей с Борисом Борисовичем  засыпали  картошку в ящики, Медве-дев завел трактор, подъехал до «сажалки», прицепил ее.
-Начнем? – спросил он.
-Вперед! – скомандовал Сенькин.
-Борис Борисович. Будьте внимательны. Следите, как будут сыпаться клубни. И самое главное,  пожалуйста, не усните. Ночь есть ночь, - напутст-вовала бригадирша. -  Давай, Сережа, трогай,  иди точно по колесному следу.
Медведев посмотрел вверх. Там в далекой вышине маленькие звездоч-ки подмигивали ему, как бы подбодряли его.
-Спасибо вам, звездочки, за участие, за поддержку, - поблагодарил он и сел в кабину.
 Колесник прибавил обороты, выплюнул горсть ядовитых газов, потом два ярких луча света раздвинули темноту, осветили пахоту. Сергей выжал сцепление, трактор слегка дернулся и пополз по полю
-Ура! – громко закричали Вика с Сенькиным.
Трактор остановился, кабина распахнулась, выглянул обеспокоенный тракторист, спросил:
-Что случилось?
-Извини, Сережа, это мы от радости закричали. У нас все в порядке. Поехали дальше.
Трактор снова медленно пошел по мягкой земле. А кругом ночь тем-ная, глухая, таинственная. Укрытая темным покрывалом, земля отдыхает, на-бирается сил.
Сергей сидит в кабине; внимательно всматривается в полосу трактор-ного следа, чтобы, не дай Бог, отойти от него хоть на сантиметр. Он думает: и о Лиде, и о Вике, и о Кольке, и о Сенькине, и о Кате, и о директоре; думает  обо всем и  обо всех, с кем его свела судьба  на жизненном пути.
Когда сон начинал одолевать его; он, как курица, встряхивался, мотал головой и снова смотрел вперед. И так круг за кругом, пока на Востоке не высветилась  белая полоса – первый вестник наступающего утра. Она все ширилась и ширилась, темный небосвод  светлел, темнота  редела;  ночь, как побитая собака,  уползала в низины и там, спрятавшись ото всех, потихоньку  умирала.
Задумавшись, Сергей не сразу заметил Вику, которая бежала рядом с машиной и махала руками.
-Чего тебе? – спросил, выглянув из кабины.
-Все, Сережа, наработались, выключай трактор.
-Почему?
- Кончились семена.
Медведев заглушил трактор, спрыгнул на пахоту.
-Что будем делать?
-Ничего. Борис Борисович поехал в деревню за картошкой; мы с тобой посидим на меже, отдохнем,  подумаем. Посмотри, как здорово вышло. Сде-лали половину дневной нормы. Если бы  поработать по две смены, мы бы за два дня  посадили всю картошку.
-Правильно мыслишь.  Будем работать.
-Где возьмешь тракториста?
-А перед тобой  сидит кто? Не тракторист? – улыбаясь, спросил Сер-гей.
-У тебя своих дел невпроворот. Сев в полном разгаре. А мы уж  сами, как-то справимся.
-Нет, Виктория!  Будем рботать  в две смены. Решено. Ты только выде-ли двух девчат в ночную смену на картофелесажалку. Сама иди домой, отды-хай. Без тебя обойдемся. Я в восемь вечера сменю Василька. Сейчас объеду поля, поговорю с Василем Галкиным, чтобы он двое суток без меня повер-телся. Я отвечаю  за все отделение, значит и за твою бригаду. А спать…там посмотрим…как-то будет.
-А Иван Анисимович?..
-А что Иван Анисимович?  Найдет другое решение? Может, сядет сам за трактор? Мы решили с картошкой, ты вплотную займись овощами.
-Бригада идет на смену, - сказала Вика, наблюдая за идущими девчата-ми.
Подъехал Сенькин, привез семена.
-Ребята, извините меня. Я уезжаю. Мне некогда. Край.
-Борис Борисович,  садим картошку в две смены, так что позаботься, чтобы бригада ни в чем не нуждалась, - сказал агроном.
-Из шкуры вылезу…
 
               


                Глава шестая.         

                Лида Комарова


Вторую ночь Лида Комарова плохо спала. Приезд Сергея Медведева нарушил ее душевный покой.  За пять долгих лет разлуки, что они не виде-лись, перестала болеть душа.  Притупились чувства. Как говорят: глаз не ви-дит - сердце  не болит. Сказать, что она его совсем забыла, тоже  неправиль-но, так как  всегда помнила о нем, но думала  безболезненно, отвлеченно, словно это был не  Сергей, с которым она десять лет выходила в школу, ко-торого любила безответной любовью, а совсем другой человек, однажды встретившийся ей  на  пути. Она его запомнила, но не приняла близко к серд-цу.
Жила,  работала спокойно. Если и  вспоминала когда о парне, то не де-лала из этого трагедии, ибо  знала, что Сергей ее  никогда не любил. Он сам признался. Его никто не тянул за язык.
Если не страдает сердце юноши по ней, если к ней, как к девушке, нет теплых чувств, то зачем рвать даром душу, страдать, плакать, как она раньше делала.
 Была молодая, чувства руководили разумом.  Не прошла разлука да-ром, она  поняла кое-что,  научилась управлять эмоциями, которые всегда мешали ей трезво увидеть, оценить человека.
Лида бесповоротно приняла решение разорвать с Сергеем, чего бы это ей не стоило. Насильно мил не будешь. Приняв героическое решение, она надеялась, что навсегда избавилась от изнуряющей безответной любви, как от страшной чумы. Хватит унижать себя.  Она молода, красива. Еще встретит  на своем пути  молодого человека, который полюбит ее по-настоящему.
     Лида думала, надеялась, что так и будет. Девушка  успокоилась, спала без сновидений. Сергей для нее больше не существовал.
Приехал Сергей под вечер. На улице было тепло и солнечно. В душе мир и покой. Девушке хотелось петь. Лида вышла на улицу …и замерла. Медведев сидел на двуколке рядом с Соловьевым. Мгновенно потемнело в глазах. Тревожно забилось сердце, словно сорвалось с цепи; снова больно защемило в груди,  спряталось за тучи солнце, вот-вот пойдет мелкий, нуд-ный дождик.
Куда делась клятва? Куда подевалась ее    воля, девичья гордость и все прочее? Лида снова любила, может,  еще сильнее  и трепетнее, чем в школь-ные годы. Разве сейчас разберешь.
Она поняла, что снова попала в кабалу. Тяжелую. Изнурительную. Ос-вободиться от любовного рабства небыло сил. И самое интересное: она не жалела об этом; наоборот, была рада тому, что случилось с ней. Она жадно смотрела на повзрослевшего, возмужавшего парня, от которого давно отрек-лась, но, как видно, поторопилась. Лида хотела подойти к Сергею, спросить, но не подошла, не спросила, стояла в замешательстве, не зная, как вести себя.
Сергей повернулся к ней. Она даже не ожидала. Но было поздно. Их взгляды встретились. Лида поразилась выражению его глаз. Это были совсем другие глаза: не пустые, не равнодушные, как в школьные годы, а живые,  удивленные увиденным; они жгли ее душу любовным огнем, просто пожира-ли всю. Это было что-то новое, непривычное, неожиданное, но приятное.
-Неужели?- думала она.- Что-то не верится. Не похоже на него. Он все-гда отличался влюбчивостью. Сегодня - одна, завтра - другая. Нуда ладно. Поживем - увидим.
Утром, на совещании, все повторилось. Его взгляд неустанно следовал    за ней, как луч прожектора за самолетом. Она не могла избавиться от него. Снова тот же влюбленный взор, наполненный конкретным смыслом, вполне осознанным намерением.
И опять ее сердце беспокойно стучало, радость переполняла ее созна-ние, ей хотелось верить ему, она из последних сил переборола себя,  быстро отвернулась. 
Лида боялась глядеть  в его сторону, чтобы не выдать себя. Не хоте-лось заранее… После совещания она ушла с Викой, а как все ее существо не-удержимо тянулось к нему, как ей хотелось увидеть его влюбленные глаза.
А эта встреча на стройке. Она вошла в один из готовых домов и увиде-ла Сергея, сидящего на крашеной лавке. Услышав громкие шаги, он резко повернулся, быстро встал, и она ощутила, как больно пересекла высокую де-вичью грудь короткая очередь его влюбленного пристального взгляда.
Они долго  рассматривали друг друга, словно давно не виделись. Мол-ча стояли, не в силах повернуть тяжелыми языками.
Медведев обрадовался встрече, в его взгляде не было лжи. Она бы сра-зу заметила. Его взор был искренним, кристально чистым, совсем без  при-творства, когда он, краснея, признался в любви. Он вообще не умел врать. Он всегда говорил правду в лицо, нравилось это кому-то или нет. Эта сильная черта его характера. Уж кто-кто, а она  за десять лет хорошо изучила его нрав.
 Сколько лет Лида ждала признания в любви. Целую вечность. И дож-далась. Судьба отблагодарила ее за долгие муки. Жаждущая любви, ее мно-гострадальная душа пела и плясала; ей хотелось крикнуть на весь огромный мир: я счастливая!  Вовремя остановилась, не сказав ни - да, ни – нет, вышла из дома, оставив парня с десятками вопросов.
Комарова лежала в кровати и думала. Признание Сергея радовало и на-стораживало. Не любил, не любил и вдруг увлекся. С чего бы это? А может, он не изменился, остался прежним донжуаном, но тогда бы  карие глаза не горели, не ели ее все пожирающим взглядом; он бы не мучился, выдавливая из себя каждое слово, а заливался соловьем. Нет! Все честно! Не смотря на это, она должна повременить с ответом, проверить его чувство. Ей торопить-ся некуда. Пусть помучается, как страдала она. Это не месть. Простая про-верка на вшивость. Если чувства настоящие, он перетерпит, переболеет, но останется с ней. Если нет, то - скатертью дорога.
Окна еще темные, а утро где-то рядом. Не те потемки, не то небо. Бе-лый пожар все бледнее и бледнее, яркие звезды уже не мигают, плача, посте-пенно гаснут. Во всем небесном умирании чувствуется горькая утрата быв-шего величия, правда не на долго, всего на один день, и все же очень грустно расставаться  со всей этой красотой.
 Баба Фекла  шевелится на печи; она всегда просыпается до рассвета, охая, медленно сползает на «гопчик», потом на холодный пол, заводит ква-шонку. Не покупает хлеб государственной выпечки; она утверждает, что ма-газинный хлеб рыхлый, не пропеченный, сыплется, потому что зерно обод-ранное, без клейковины, без запаха полей.
Лида родилась  в Комаровой, в маленькой деревушке, в пяти верстах от Медведевой, в большой семье. Родители умерли, когда ей исполнилось ше-стнадцать лет. Старшие братья и сестры завели свои семьи, ушли из родного дома. Девушка осталась одна.
 Лида училась хорошо.  У нее обнаружились способности к рисованию. Она писала маслом и акварелью пейзажи родного края. Ее заметили, ее кар-тины участвовали в городских выставках художников. Ей советовали посту-пить в художественное училище, но девушка мечтала стать архитектором, построить деревню нового типа без грязных улиц.
Однажды она пришла к Ивану Анисимовичу, рассказала о своей мечте. Медведев внимательно выслушал девушку.
-Твоя мечта прекрасная, достойная всяческого внимания. У меня тоже есть мечта: построить школу-десятилетку, чтобы наши дети не мерзли зимой,   не месили  весеннюю грязь.
-Что  мешает осуществить вам свою мечту?- спросила Лида.
-Здание - это еще не школа;  нужны учителя. Чтобы они пошли рабо-тать в деревню, им надо создать соответствующие условия:   дать зарплату выше государственной в два-три раза, подарить особняк с землей, чтобы они могли вести свое хозяйство. А где я возьму такие дома?  Не поменяют учите-ля городскую квартиру со всеми удобствами на деревенскую хатенку с хо-лодным туалетом. Нужно, Лидуха, создать дом, в котором бы сочеталась   древняя старина с новым временем, где жилось бы людям радостно. Давай объединим наши желания. Ты поступила в архитектурный институт, тебе и карты в руки. Спроектируй  новый дом, чтобы он был светлым, веселым, что-бы он радовал людей. Сделай чертежи, масленый рисунок каждого особняка и неси в контору.   Люди посмотрят, оценят, если дома понравятся, будем строить.   Даю тебе два года. Справишься?
-Постараюсь.
-Я верю в тебя,  Лидуха! Только не спеши. Думай. Пробуй разные ва-рианты. Будешь искать - найдешь.   Не занимать тебе таланта.
Хорошо, Иван Анисимович, я попробую.
С Богом, дочка!
Два года Лида работала, искала, импровизировала, на третье лето при-везла в деревню более пятидесяти  эскизов, рисунков, чертежей.
Сначала смотрели  директора совхозов, чьи дети ходили в городскую школу; потом листы ватмана с рисунками и чертежами раздали по деревням.  Долго считали бюджет.  Но сколько не думали, получялась  цыфра большая. В конце концов постановили: школе-десятилетке быть.
Директора совхозов долго спорили, как поступить с    Кобяшевским колхозом. Брать или не брать детей в новую школу. Если взять, значит, нуж-но будет каждому хозяйству  увеличить расходы.  Денег в колхозе кот напла-кал, люди перебиваются с хлеба на квас. Как быть с их детьми?  Не взять в школу, значит, придется детям снова топать по полям в город. Жалко. Свои. Советские.   Иван Анисимович посмотрел на всех, встал, твердо заявил:
- Расходы за Кобяшевский колхоз я  беру на себя.
-Может, присоединишь колхоз к себе?- съехидничал кто-то из задов.
-Я подумаю.
На этой ноте собрание закрыли. Создали общую кассу, и стройка нача-лась.
 Лида лежит в темноте, вспоминает. Кажется, ее мечта сбывается. А го-ворили: профессия архитектора чисто городская. Ошиблись. Везде есть место подвигу.
 Баба Фекла тихо ходит по кухне босыми ногами. Лиде тоже пора вста-вать, всеравно больше не уснет, время собираться на работу. Девушка встала с кровати, оделась, пошла на кухню, включила газ, поставила чайник, сдела-ла глазунью, села за стол. Зевая,  старушка  примостилась напротив.
-Чего не спишь?- спросила она.- Что-то случилось?
-Как-то мутно на душе,- призналась Лида.- Когда в глазах туман, то ничего не видно.  Одно молоко.
-Рассказывай!- приказала Фекла.
-Сергей признался в любви.
-И чего? Надо радоваться,   сыграем свадьбу осенью.
-Какая свадьба!?- изумилась девушка.- А если  не переменился он?
-Какого палера он должен меняться? Парень что надо. Любая девчонка  пойдет свыскаком. Ты-то чо ерничаешь?
-Понимаешь. В школе он слыл бабником. Сегодня - одна, завтра - дру-гая. Как он вел себя в институте, я не знаю.  Вдруг я его новое увлечение?
-Ты его любишь? Только честно? Как на духу? Я - то тебе не чужая.
-Люблю! - призналась Лида. - Я жить без него не могу. А что делать? Ума не приложу.
-Он признался тебе в любви?
-Признался.
-А ты чо?
-Ничего. Послушала и ушла.
Фекла вытаращила на нее подслеповатые глаза.
-Так, дочка, нельзя. Можно оттолкнуть парня от себя. Глянь: сколько девок на него пялится.  Средь белого дня уведут, не постесняются. Дружба и коварство ходят рядом. В любви подругам не верь; продадут, не мигнут.
-А если   у него не серьезно?
-   Смотри сама, дочка.  Не вешайся на шею, но и держи парня возле себя, как бычка на веревочке.
Пока Лида завтракала, подперев дряблой рукой худой подбородок; Фекла умиленно смотрела на девушку.
После окончания института Лида переехала жить  в Медведеву, стала на постой к Фекле Ивановне. Своим присутствием она скрасила кудрявое одиночество старухи, действовала на нее нехуже сердечных таблеток.
-Фекла Ивановна, это, конечно, не мое дело, скажите, пожалуйста, по-чему вы живете врось с Владимиром Александровичем? Вы же любите друг друга?
Старуха долго сидела молча, смотрела на Лиду.
-Долгая история, колысь поведаю, а сейчас иди на работу.
-У меня к вам еще есть дело,- Лида подсела до бабушки.
- Какое дело? Говори.
-Баба Фекла, в десять часов утра возле школы соберутся старушки.
-И чо?
-Я тебя назначаю бригадиром. Всех бабуль посели в школьном обще-житии, накорми. Сенькин договорился.  Еще не вспахана земля на огородах, поэтому жду вас после обеда. Завтра прошу собраться на стройке до солнца - после двенадцати дня жар невыносимый. Присмотри, чтобы все бабули были в платках.  Отвечаешь головой. Все может случиться: и солнечный удар, и сердечный приступ -  в общем, смотри в оба. Я  надеюсь на тебя.
-Поняла!  Все сделаю. А ты поговори с Сергеем, моя душа не на месте.
-Его, бабуля, днем с огнем не найдешь. Днюет и ночует в полях.
-Иди, милая,  с Богом, а я еще маненько подремлю, пока тесто подни-мется,- залезая на печь, сказала Фекла.



На улице светает. Раннее утро разводит густую ночь, словно молоко водой. Один пугливый полумрак прячется по углам. Он тесно жмется к сон-ным домам, глухим заборам. Он скрывается от света в высоких кустах, всеми силами старается продлить свое существование.
 Белый туман клубится над просыпающейся рекой, стелется по сырым низинам, надвигается на молчаливую деревню.  Холодная роса сверкает яр-кими алмазами на молодой траве. В полях еще темно и тихо. Незлобно, ругая  скотину, нарушая утреннюю тишину, хозяйки выгоняют коров со двора. Воз-ле конторы на старой скамейке  в сером  пиджаке   сидит пастушок.
-Сидишь, Егорша?- спросила Лида.
-Жду, когда хозяйки подоят коров и выгонят на улицу.
И действительно то с одного конца деревни, то с другого слышится ве-селое мычание обрадованных  буренок.
Хорошо шагается по прохладной рани. Воздух чистый и свежий. Лег-кие запоем пьют целебный озон. На душе светло.
Над далеким горизонтом  край темного неба чуть бронзовеет. Это пер-вый, еще слабый отблеск будущего пожара. В сонных глазах домов печаль и радость, тоска и нега от пробуждения.
Придя на стройку, Лида встретилась с плотниками. С бригадиром, Пе-тей Лыковым, обошли строящиеся дома, девушка придиралась к каждой ме-лочи.
-Мы все делаем на совесть,- оправдывался бригадир.
-Петенька, пойми! Дом, как человек, он родится и умирает. Лично от вас зависит, сколько лет  ваш дом проживет, как хорошо будет жить в нем людям.
-Лидуха, честное слово, мы стараемся.
-Хорошо.  Дай заявку на пиломатериалы.  Завезем раньше, чтобы вы не простаивали. Все особняки, кровь из носа, нужно сдать под ключ до первого июля.
-Не беспокойся,  сдадим дома в срок, - заверил бригадир.
- Счастливо, Петя! Если что будет нужно, тут же сигнализируй. Я по-шла. Скоро Фролов придет.

 


                Глава седьмая.

                Владимир и Фекла.      



По пыльной деревенской улице, еле передвигая распухшие ноги, мед-ленно брел Владимир Александрович Фролов. Он стар и немощь. Когда-то полное, красивое лицо похудело, время перепахало его вдоль и поперек глу-бокими, извилистыми оврагами. Огромная плешь широким столбовым боль-шаком пролегла от высокого лба до худой морщинистой шеи. Выцветшие  черные глаза утонули  в глубоких глазницах, от чего тонкий нос сильно вы-пятился, стал длинным и острым. От беззубья  сухая верхняя губа запала в рот, с каждой стороны долгого носа прорезались две глубокие складки.
Подойдя к старому маленькому дому, он постучал суковатой палкой  в открытый ставень. Постоял. Подождал. В доме тихо, никто не отзывался, словно все вымерли.  Снова ударил в ставень.
Створки деревянной рамы быстро распахнулись, в узком оконном проеме показалась сердитая заспанная Фекла. Нерасчесанные  седые воло-сенки торчали в разные стороны.
-Сичас возьму ополомник, как протяну по костлявой спине, вдруго-рядь не будешь полошить добрых людей,- прошипела старуха.
-Феклуша, хватит, лаяться,  Подними Лидуху, а меня прости за нару-шенный сон. Я больше не буду. Честное слово. Спешу на стройку.
-И ты туда же трухлявый пень, лежал бы на печи да ел  калачи, чем таскаться по рани. Совсем ведь ты обезножел,- в словах Феклы  послышалось сострадание к старику.
- Разбуди Лиду? – снова попросил Фролов.
-Хватился дурак, когда потерял кушак. Она еще при звездах убегла.
-Извини, дорогая, досматривай сладкие сны.
-Уснешь тут с вами ненормальными,- уже не так сердито бурчала ста-руха,- мне вставать пора, тесто поднялось.
Она захлопнула створки окна. Фролов не успел отойти пару метров, створки снова открылись,  маленькая голова Феклы выглянула из окна. Ста-руха примирительно попросила:
- Погодь, Володя, сядь на скамейку. Я сичас выйду, надо  перетереть кое-что.
-Давай в другой раз. Честное слово некогда,   Обещал Лидухе  прийти на стройку пораньше.
-Подождет. Не горит. Жди! Сичас буду.
 Владимир Александрович послушался, сел на лавочку. Смотря на по-старевший Медведевский дом, Фролов вспомнил счастливую жизнь с Фек-лушей, хотя почти всю сознательную жизнь они прожили порознь. Кто-то скажет, мол, не верю, так не бывает. А я говорю: еще не такое случается в нашей жизни.
Во всей ихней житейской карусели  виноваты его родители. Что б им ни дна, ни покрышки. Большой грех хаять мать с отцом, но они заслужили.
Володя решил жениться. Из девичьего стада он выбрал самую краси-вую девицу с большими зелеными глазами. Встречались недолго. Как-то ве-чером под березами, заглядывая в бутылочные глаза, он тихо, нерешительно спросил:
- Пойдешь за меня, Феклуша?
Девушка лукаво посмотрела на парня.
-Не знаю, что и делать.  Сам-то как думаешь?
-Пойдешь.
- Почему такой уверенный?
-Сильно я баской.
Девушка засмеялась, прижалась к парню, прошептала:
-Согласная. Я тоже  люблю тебя, непутевого.
-Сегодня скажу родителям, что я женюсь.
-Говори.
Вечером сын сказал, что решил завести семью.
 -Давно пора,- сказала мать,- кого берешь в жены?
-Феклу Медведеву.
У родителей глаза полезли на лоб, они долго смотрели друг на друга. У отца,  уставшие от работы, руки задергались, глаза  налились кровью, он грязно выматерился и крикнул:
-Ты кого берешь? Голодранку? Дочь врага народа? Пока мы с мате-рью живы, не будет этого.
Владимир сначала не понял: серьезно отец возмущался или шутил, когда до него дошло, что родитель не подтрунивал, он громко рассмеялся.
-Чо ржешь, как жеребец? -     еще хуже рассвирепел отец.
-Какое у нас богатство? - еще смеясь, заметил сын,- Пуховые подуш-ки, одно ватное одеяло.
-А одежда?- вмешалась мать.- А пасека? А новый дом? А корова? А нетель? А инвентарь всякий?  Не то, что у твоей нищенки. Вши,  разжирев-шие в драном нательном белье. И все!
-Не добром, а умом хвалятся. Я люблю девушку и женюсь на ней.
-Если ты такой умный, иди к ней и живи, но помни: никогда поганая нога Феклы не переступит порог нашего дома.
-Я - человек взрослый, мне и решать с кем жить. Никого не буду спрашивать. Это мое последнее слово.
-Как это не станешь?- вскочила с лавки разъяренная мать и наброси-лась на сына с кулаками. Марфа Тимофеевна- женщина дородная, злая и ка-призная.- Еще как спросишь. Женишься на Фекле - прокляну, свечку на обо-их поставлю за упокой. Бери Нюрку Соколову и живи.
-Я люблю Феклу.
-Поберегись, сынок…
Война разразилась в семье не на шутку. Неизвестно, сколько бы она длилась и чем кончилась, если бы однажды Фекла не ворвалась к Фроловым.
Хозяева дома обедали. Девушка подошла к столу, долго рассматрива-ла, от неожиданности ошалевших Фроловых. Никто не проронил ни слова, так и сидели с открытыми ртами.
 -Марфа Тимофеевна, не нужно проклинать меня,  ставить свечку на мою смерть. Клянусь Богом, честью девушки, что я не пойду замуж за ваше-го сына, пока вы будете живы. Слышите, паршивцы! Я сама отказалась от Владимира…сама.  Я  видела вас с  высокой колокольни с вашим богатством. Пока мой отец  проливал кровь на полях Гражданской войны, завоевывая вам свободу, ты, Александр Петрович, не побежал защищать Советскую власть, ты сидел тихо, как упырь,  богатство наживал. Это ты враг народа, это ты го-лодранец, за твоей поганой душонкой никогда ничего небыло, как в пустом курятнике.
Она резко повернулась, пошла на выход, у порога остановилась, огля-нулась, спокойно сказала:
-Это я, Фекла, говорю вам; я никогда не войду в ваш дом, никогда, до скончания века. Смердит у вас нехорошо. Еще раз слушайте: до тех пор Во-лодя не будет моим законным мужем, пока вы не сдохните. Помните об этом, вурдалаки.
Смачно плюнула на немытый пол, громко хлопнула дверью и вышла.
В доме стало тихо, как в могиле. Фроловы сидели за столом, молча смотрели друг на друга, немые, прибитые напором девушки.
-Ну и мерзавка!- зло ругнулась Марфа Тимофеевна.- Смотри-ка, смер-дит у нас.
Две недели деревня перемывала кости Фроловым. Все были на сторо-не Феклы, ибо все любили ее отца, и никто не верил, что он враг народа.
Когда разговоры утихли, Владимир пошел к девушке, встал на коле-ни, просил:
Феклуша, я больше жизни люблю тебя. Прошу: выходи за меня за-муж. Ты же любишь меня.
-Больше жизни люблю, но  не пойду за тебя замуж. Это мое последнее слово.
-Рассердившись на уросливую девушку, парень заслал сватов к Нюрке Соколовой, а Фекла пошла за Ивана Морковина.
Два года все жили тихо, прилично, пока не вспыхнул новый скандал. Оказалось, Владимир тайно встречался с Феклой: то их видели целующимися   в густой спелой пшенице, то их застукали в доме у Феклы, а потом они со-всем перестали таиться.
 Нюрка ушла жить к своей матери. Иван Морковин побил Феклу, за что Фролов так отделал Ивана, что тот два месяца провалялся в больнице, вернулся в деревню слабый на голову. Семьи развалились.
Бабы у колодцев шептались: донос на Медведева   написал старый Фролов. Шепотки дошли до сына.
-За чем зря чешите языками? - спросил молодой Фролов.- Чем дока-жите?
-А ты спроси у старого Ерофея, он в ту пору  ходил в комитетчиках, служил в милиции, состоял в комиссии по раскулачиванию  Фролова.
На другой день Владимир пошел к Ерофею. Поляков Ерофей - старый коммунист, воевал в Гражданскую войну, потом работал в горкоме. В три-дцать восьмом году по доносу его сослали на Север, где он познакомился с энкаведистом. Тот сказал, что донос на Медведева написал Фролов.
Полякову за восемьдесят, он стар, еле передвигался по избе. Влади-мира принял доброжелательно, на вопрос ответил твердо.
- Твой отец упрятал Медведева на Север, где он умер от голода и бо-лезней.
Чем докажите? Уж очень страшное обвинение,- спросил Фролов.
-Когда реабилитировали Медведева, я видел его дело, в нем нашел донос твоего отца. Александр Петрович был так уверен, что боролся за пра-вое дело, что поставил на доносе свою подпись.
-Почему молчали?
-  Боялся.  не хотел марать твою.  Уж очень грязное пятно.  Кто-то вы-крал дело Медведева.  Александр, как-то узнал, что я знал о  доносе; пришел ко мне поздно вечером тихо так, на ушко, шепнул:
-Если тявкнешь кому, зарою в землю.
-Вот и молчал.   Ты уж прости, сынок, за тебя боялся.
Взбешенный, Владимир пришел домой, стал перед отцом и зло спро-сил:
-Это правда?
-Что?- не понял отец, но по виду сына понял: что-то стряслось серьез-ное.
-Ты написал донос на Медведева? Только правду…
Затаенная ненависть к Медведевым вскипела, как похлебка в котле. Черная кровь ударила в голову; задыхаясь, он крикнул в сердитое лицо сына:
-Да! Я написал донос на Медведева и никогда  не жалел об этом.
Владимир замер. Признание родного человека в подлости, как обухом полоснуло по голове. Долго, с презрением смотрел на ненавистную морду, потом  резко развернулся, сильно врезал в правую скулу. Отец стукнулся о стену и сполз на лавку, выпучив глаза.
Мать заблажила на всю избу, бросилась на сына с кулаками, но Вла-димир так вызверился на нее, что она сразу осеклась, упала на толстую лавку рядом с мужем. Оба сидели, молчали, озираясь на озверевшего сына.
- Тебя мало убить за твою подлость.  Гад ползучий! Чем тебе помешал Медведев?
-Он, вражина, раскулачил нас, разорил, хотел сослать к черту на ку-лички.
-Но не сослал. Сколько лет он был председателем сельского совета, он хоть чем-нибудь навредил тебе? Нет! Не он лично сделал революцию, не он организовал колхозы, не он записал тебя в кулаки. Списки составили в горо-де.   Нарушая партийную дисциплину, он предупредил тебя о высылке,   спас нас от неминуемой смерти. А чем  отплатил ему ты? Как теперь жить в де-ревне, как смотреть людям в глаза? С этого часа у меня нет родителей. Луч-ше бы вы сдохли, паразиты!
Как Фекла, Владимир плюнул в родителей крупным плевком и выбе-жал на улицу.
На утро вся  деревня гудела, как разоренный улей.  В своей избе люди   нашли убитого Ерофея.  Приехала милиция,  копала неделю, но ни каких следов не нашла.  Селяне знали, кто убил старика,  только   не смогли дока-зать чьих рук дело.
Владимир собрал свои вещи и отнес их до Феклы.
-Не поняла?- удивленно спросила женщина.- Я, кажется, не пригла-шала тебя к себе?
-Я ушел из дома. По какой причине - не скажу
-Я сама знаю, но тебя не осуждаю. Где будешь жить?
-Феклуша, дорогая, мы же любим друг друга.
- Умер Татаринцев, наследников нет, занимай и живи, прибраться по-могу.
-Я не могу  жить без тебя.
-Мне тоже плохо одной. Пока твои родители живы, будем ходить в гости. Ты – ко мне, я - к тебе. Буду варить, стирать, а жить под одной крышей - извини.  Дала клятву. Нарушать не собираюсь.
-Может, передумаешь? Люди засмеют.
-Я сказала. Точка.
Так  они прожили долгую жизнь любовниками, приобрели троих де-тей. Неделю  - у Феклы, неделю - у Владимира.
  Стариков Фроловых соседи не пускали на порог, никто о них  не вспоминал, словно их не было в деревне.  Жили  отшельниками. Когда умер-ли,  похоронили чужие люди, никто  не проронил слезинки. Со временем мо-гилы заросли травой, сровнялись с землей - ни славы тебе, ни помину.
После смерти стариков Фекла с Владимиром узаконили свои отноше-ния, но по привычке жили  порознь. Дети выросли, разъехались, работали в разных совхозах.
- Владимир Александрович сидел и думал.
-Всю сознательную жизнь они прожили на два дома и были счастли-вы. Счастье любовью кормится. Влюбленным везде хорошо, а без любви и в богатстве плохо. Жизнь - такая, брат, холера.
Набросив на себя шерстяную кофту, Фекла Ивановна вышла, села ря-дом, тесно прижалась  к старику.
-Володя, ты еще любишь меня?- спросила, заглядывая в морщинистые глаза мужа.
-Люблю!- прижимая старуху к себе, прошептал он, словно их кто-то мог услышать.- Ты что-то хотела сказать. Говори. Я слушаю.
-Может, переедешь ко мне? Хоть на старости поживем по-людски.
-Ты сама так хотела.
-Сам знаешь почему. Тебе плохо было?
 Ну, что ты! Я  доволен нашей цыганской жизнью.
-Значит, переезжаешь?- переспросила Фекла.
-С великой радостью, дорогая моя старушенция.
-Вот и хорошо. Со стройки иди прямо ко мне. Вареники  слеплю с творогом.
 -Павел весточку послал. Обещал приехать  после посевной. Надя дала слово наведаться на этой неделе,- сообщил старик.
- Володя, покинь работу, совсем обезножел. К Лиде больше ни ногой.
-Это еще почему?- удивился Фролов.
-Пусть Медведев к ней чаще заглядывает, любятся они, не мешай им. Может чо и сдеется.
-Я понял. Еще раз схожу и  на этом все. Я пошел.
-Иди уж, горе мое,- Фекла легонько  толкнула  локтем в бок, подня-лась и ушла домой.
 Фролов тащится тихой улицей, жадно дыша свежим воздухом.
Егорка собрал коров в стадо, погнал на пастбище.
-С добрым утром, Владимир Александрович!- кричал паренек.
-Доброе, Егорка, очень доброе, даже самое лучшее.
Пастушок подозрительно посмотрел на старика, но промолчал. Он сильно ударил плетеным хлыстом по сухой дороге;  серая туча поднялась мелкой пылью, коровы зашевелились, замычали и пошли быстрее, мотая ро-гатыми головами.
А небосвод на Востоке уже охватывает кровавое пламя восхода. Солн-ца еще нет, а огненные стрелы пронзают высокое небо.
Всю жизнь  пробегал Фролов по колхозным полям, истоптал  множе-ство сапог, не досмотрел  тысячи приятных снов – разве может он, выйдя на пенсию, увалиться на диван, нежить  уставшее тело. Да, не в жизнь! Двигать-ся, двигаться, двигаться, пока  ходят ноги.
 Нашел Фролов Лиду возле первого готового дома,  сидела она на но-вом крашеном крыльце.
-Здравствуй, дочка!- садясь рядом, поздоровался старик. - Посижу не-много, совсем ноги отказывают носить бренное тело. Что  хотела ты?
-Сегодня привезут саженцы  из зеленого хозяйства. Я бы хотела, что-бы вы помогли сделать разметку.
-Поможем. Посадим ягодные кусты вдоль изгороди огорода, они не высокие, не большие по объему, не будут тенить огород.  Разместим возле дома фруктовые кусты, здесь много места, солнечно и за северным ветерком.
-У меня есть заготовленные колышки,- похвасталась девушка.
-Прекрасно. Неси.
Сначала наметил Фролов колышками  места под ягодные кусты вдоль изгороди, потом сплантровал фруктовый сад. После небольшого отдыха   вбили колышки в землю вокруг дома под хвойные и лиственные  деревья.
-Я хочу предостеречь тебя на счет помидор. Их нужно правильно вы-саживать.
-Как это?- заинтересованно спросила Лида.- Подумаешь! Принц-помидор.
-Не скажи. Сажают помидоры на таком расстоянии, чтобы ветки од-ного   куста легонько касались веток другого куста. Сидят рядом, листочками чувствуют друг друга, но никому не мешают жить. Это очень важно.  Поса-дишь густо, не будет урожая. Все поняла?
-Поняла. Спасибо вам за помощь.
-Таким макаром разобьешь  другие участки. Еще что-нибудь есть?
-Как быть с палисадниками?
-Что волнует тебя?
- Какие цветы сажать: зимние? сезонные?
-Первый год сей однолетние цветы, на следующее лето пусть сами хо-зяева садят по своему вкусу. Кому что нравится.
-Еще раз спасибо. Чтобы я делала без вас.
- Приглашай Сергея, он  поможет тебе.
- Его днем с огнем не найдешь. Живет в полях. Вы подождите, скоро  подводы приедут с картошкой, на обратном пути  вас подвезут.
-Спасибо за доброту, Лидуха, я как-то своими ногами…
  Не успел уйти агроном, подъехал  Петя  Березин  на велосипеде.
-Лидия Васильевна, я  нужен   вам?
-Садись на велосипед, гони в деревню, найди Сенькина, обязательно найди, передай ему заявку на пиломатериалы. На словах скажи, что завести нужно все до вечера.
 Подводы прибыли с   картошкой, стали возле межи.
-Сколько ведер в мешках?- спросила Комарова.
-Мешки стандартные, по двенадцать пудов,- ответил дед Сергей.
-Мешки развезите по огороду, чтобы девчата не таскали полные ведра через весь огрод.
-Нам, хозяюшка, едино, куда сбрасывать картошку.
Прибыли пахари, стали у кромки участка, выпрягли лошадей, дали сена лошадям, сняли плуги с боронами.
-Лида, показывай фронт работ. Не будем терять время.
-Пашите сразу три участка. Все огороды разделены на две половины. Каждую половину пашем вскладок, чтобы по середине огорода образовалась борозда. Вы извините меня, я вас покину. Пришли плотники.
-Ничего, дочка, иди, мы тут как-то сами справимся. Невпервой.
Лида ушла к пришедшей бригаде.
-Здравствуйте,  товарищи! Спасибо, что пришли, - поздоровалась Ли-да.
- Отпустили нас на одну неделю,- сказал бригадир, Петр Иванович Медведев, -  загружай   на полную завязку.
-Машины с саженцами уже в пути. Владимир Александрович сделал разметку, на колышках написал название куста. Пока  не подошли машины,   копайте ямы, лежит инвентарь  на меже. Петр Иванович, выделите одного человека, пусть он сделает разметку других участков. Вам все ясно?
-Вполне,- заверил бригадир.
-Желаю удачи, если будет что-то не ясно, обращайтесь, не стесняй-тесь.
  Прибежал Петя Березин. Он в коротких штанишках, в сандалиях на босу ногу, бронзовый от загара. Петя  сказал тихо, словно боялся, что его подслушивали.
-Тетя Лида, просил Иван Анисимович, чтобы вы зашли в контору. Там, возле нового дома,  ждет вас городская женщина.
-Почему женщина городская?- заинтересовалась Лида.
-Одета не по- нашему. Да вон …она…стоит…- показал мальчик ма-ленькой ручонкой в сторону дома.
-Лида пошла к ней. Возле дома стояла женщина лет так под пятьдесят, в светлом штапельном платье- костюме, с высокой прической на маленькой голове.
-Здравствуйте!- протягивая   маленькую руку,  поздоровалась гостья.- Вы - Лида Комарова?
-Я. Что-то хотели? Говорите. У меня нет  времени.
-Галина Васильевна Петрова. Будущий директор вашей школы.
- Рада познакомиться. Я давно пыталась  увидеться с вами, да все не могла вырваться в город. Вы желаите   увидеть особняки  собственными гла-зами.   Правильно поняла?
-Именно так.  Я  познакомилась со школой.  Сейчас  хочу увидеть особняки, сфотогафировать их. Мне нужно показать людям товар лицом.
- Вот вам ключи. Выбирайте любой готовый  дом, смотрите, снимай-те. Я с вами не пойду. Так будет честнее.
-Разведчик и инспектор,- решила Лида,- от ее личного впечатления сейчас зависит все:   пойдут работать учителя в деревню или – откажутся.
Галины Петровой не было больше часа.  Вернулась женщина задум-чивая, тихая, села рядом с девушкой, долго молчала.
-Не понравились  наши дома?- поинтересовалась Лида, заглядывая в голубые глаза гостьи.
Ну, что вы! Я  потрясена особняками. Разве можно сравнить  город-скую квартиру  с великолепным домом. Стоя на берегу реки, я вспомнила  далекое детство, ароматный запах свежеиспеченного хлеба. Признаюсь: я всю жизнь мечтала жить в деревне, иметь хороший дом на берегу реки, хо-рошее хозяйство. Скажите? Сколько понадобилось вам лет, чтобы  создать подобную красоту. -  Она короткой, полной рукой показала на готовые дома.
-Больше четырех лет,- ответила Лида. - Финансируют стройку семь совхозов, чьи дети будут учиться в школе.
- Садят картошку?- спросила Петрова, наблюдая за работой пахарей.
- У каждого дома шестьдесят соток земли. Огороды засаживаем, что-бы зимой педагоги не покупали картошку и овощи.
Лида открыла желтую папку, взяла два напечатанных листа,  вручила Галине Васильевне.
-Это перечень наших условий учителям, которые пожелают приехать в деревню на работу. Размножьте их, вручите всем, пусть познакомятся.
-Когда будут готовые особняки?- спросила Петрова.
- К первому июля. Вы лично согласны переехать в деревню?
-Хоть завтра, - задумчиво ответила Петрова.
-В чем же дело? Подписывайте договор, берите ключи и заселяйтесь.
-Нет. Я лучше со всеми, так будет честнее. А то подумают, черт знает что. Люди разные, незнакомые.
-Понятно. Скажите:  пойдут работать учителя к нам.
-  Сейчас  желающих много, можете не волноваться.
-Досвидания, Галина Васильевна, желаю вам успеха,- пожимая пух-лую руку гостьи, сказала Лида.
-И вам тоже…не хворать…
 Смотрела Лида, как пятидесятилетняя женщина уходила тихой по-ходкой.  Еще берегло ее время от безжалостной старости.



                Глава восьмая.
                Ночь.         

        Ночь!  Как ты прекрасна! Как ты очаровательна! Как ты нежна! Сколько в тебе кроется всевозможных тайн. Тебя воспевают поэты, о тебе слагают песни, влюбленные встречаются под твоим нежным покровом. Что-то родное, трепетное, доброе чувствуется в тебе. 
Под темным покрывалом спит зеленая тайга, спят вспаханные поля, спят звери и птицы, спит природа, отдыхая от дневных трудов.  Крикнешь: нервно вздрогнет всполошившаяся тишина. Многоголосое эхо в клочья рвет и затаившийся покой, и мягкую смолянистую темень, и крепкий сон полей-повторяясь, переливаясь, мчится оно к недосягаемым небесам. Высоко-высоко  пылают звезды, их так много, что нельзя счесть. Звезды хитро пере-мигиваются, кажется, знают они какую-то тайну, неведомую нам, людям.
  Спят на полевом стане сменившиеся механизаторы. Только   бодрст-вуют агроном с поварихой.
Под высоким тополем на старой фуфайке  лежит Сергей, смотрит в пылающее небо. Екатерина Макаровна возится возле печи, наливает навари-стые щи  в зеленый термос,  другой термос заполняет гречневой кашей со свининой. Рядом с пылающей печью, прямо на земле,  похрапывает дед Про-коп.
Повариха - полная старая женщина, она каждое лето варила обеды для механизаторов. Муж и два сына не вернулись с войны.  Одна мыкала вдовье «счастье».
Деду Прокопу семьдесят пять, живет с дочкой, зимой нянчит внуков, летом трудится в поле.
Тихо. Кругом ночь темная, необъятная.
- Поднимайся, Прокопушка, - легонько трогает старика Макаровна,- едем кормить.
-Сичас, Макаровна, сичас,- шуршит худыми губами дед,- дай спину почешу. Куда едем-то?
-На Степашкину гриву к сеялкам, потом на Приозерные поля к трак-тористам.
-Встаю. Ты погодь маненько, вся спина горит огнем, видать муравьи оправляются на нее. Ох, и горит! Спасу нет. Что б им пусто…- отряхиваясь,  ругается дед.
Крестя и охая, держась за спину морщинистыми руками, старик под-нимается, чешет палкой зудящую спину, запрягает лошадь, тихо разговари-вает с ней на своем языке. Потом с поварихой грузят на телегу термоса, за-крывают их старыми «лопатинами», чтобы каша не остыла.
-У тебя все? - спрашивает Макаровна у старика.
-Готово,- отвечает дед.
-Тогда трогай с Богом.
Сергей лежит, смотрит в горящее небо, слушает тихую возню стари-ков. Им бы на печи  греть кости, а не ездить по ночам, кормить людей.
 Медленно трогается телега.  Слышит агроном, как постукивают дере-вянные ступицы колес, как лошадь мотает большой головой, потряхивая же-лезными удилами. Скоро встревоженная ночь проглатывает подводу вместе со стариками, смолкает шум колес, снова  полевой стан погружается в слад-кий сон.
   Убаюкивает парня дурманящая дремота. Он засыпает.  Снится ему Лида. Сидит она рядом, нежно гладит по голове, как малое дите, только что не поет колыбельную песню. Захватывает дух у парня,  молчит он, только моргает сонными глазами.
-Молчишь?- спрашивает девушка. - Нечего сказать? Если бы любил,   нашел бы нужные слова.
- Говорит любовь  сердцем,- отвечает Сергей.- Зря не тратит она лиш-них слов.
-Я бы поверила…
-А ты попробуй…
Вдалеке послышался ровный шум двигателя.  Испуганно вздрогнула дремавшая тишина, всполохнулась, ровно спящая птица, махнула невидимы-ми крылами и улетела подальше, где можно спокойно отдохнуть.
 Проснулся Сергей, оглянулся,  пропала Лида.
 Подкатила белая «Волга» к полевому стану, бесшумно открылась дверка,  тяжело вылез из машины Иван Анисимович. Заметив Сергея, тихо сказал:
-Принимай, агроном, гостя и корми. Голодный, как волк. Я к тебе не надолго.
-Потом куда  понесет вас?
-В третье отделение, там  буксует посевная.
- Спит смена?
-Отдыхает.
-Как с питанием?
-Нормально.
 Налил Сергей горячие щи, поставил гречневую кашу и компот. Сел рядом.
-А сам… - спросил директор.
-Я уже поел.
-Как  идет сев?
-С опережением графика. Думаю, к утру закончат сеять поля на Сте-пашкиной гриве.
Езжай в поля, круглосуточно будь с механизаторами. На тебя вся на-дежда, некстати заболели трактористы, некому пахать. Галкин работает на тракторе. Самое главное: чтобы  отдыхали люди после смены и  хорошо пи-тались.
-Немного поспите, отдохните, - предложил Сергей.
-Рад бы в рай, да грехи не пускают. Некогда, Сережа. Поеду я. Спаси-бо за вкусный ужин. Не забывай о дуброве. Время упустим - потеряем уро-жай.
-  Помню я. Готовит механник трактор,  возят старики семена в тайгу.
- Извини меня, Сережа, за грубость. Не сдержался. Характер дурной.   Хорошо придумал со школьниками. Помог Вике избежать простоя.
-Я не в обиде. Это моя работа.   Зря обидели Борисова. Нет его вины. Простой заводской брак. Если кто и виноват, то это только один механик.  Не проверил вал на микротрещины.
- Обследовали новый вал?
-Да.  Работает картофелесажалка, как часы. Думаю, завтра закончит Виктория  посадку картофеля.
- Решил ты, что  снял я Борисова за плохую работу? Ничего подобно-го. Много в нем мягкотелости.  Доверял всем,  не проверял никого. В про-шлом году чуть сев не сорвала его доверчивость. В самый разгар посевной  вышли из строя два трактора.  Дал Борисов задание слесарям тщательно про-вести осмотр техники, поленились ремонтники, не сделали, а он не проверил. Хорошо  выручил Сенькин, быстро нашел запчасти, а это при нашем дефи-ците, во время сева, не так-то просто.
Задумался Иван Анисимович, - Пытливая ночь заглянула ему в уста-лые глаза. Может, хотела понять: о чем  думал он, может, смотрела просто так, из любопытства. Этого никто никогда не узнает.
- Заканчивает институт Павел Чекунов  Поставлю его механиком, - сказал директор.
-А  куда деть старого механника? – спросил Сергей.
- Пусть катится ко всем чертям.
- Сватался Галкин к Наде, а вы отказали. Почему?
 Долго молчал Медведев.
-Как  поступил бы ты, если бы твоя дочь решила  выйти замуж за че-ловека, родители которого болели шизофренией?
-Не знаю,- честно признался Сергей.
-И я не знал. Не хотел поганить свой род. Сумасшествие Огняны по генам передастся моим внукам.   Проклянут меня потомки. Как пить дать, проклянут.Я  ничего не имел к Ваське.  И я не виноват. Никто не виноват, что его мать лишилась ума. Все решил Бог.
-Жалко молодых, они любят друг друга.
-Хватит, Сережа,  рвать  мою душу, в ней и так темно, как в склепе. Досвидания. Не тяни с дубровой.
Белая «Волга» резко развернулась, выдохнула угарный газ и врезалась в плотную темноту.
И снова неровная полевая дорога при зарождающейся луне. Поля, по-ля, редкие перелески, словно чудовища при дороге, да чуткая тишина. Крик-ни: услышат на краю света.
Катит агроном по еле видимой дороге, а тревожные думы впереди ле-тят. Думает Сергей о Ваське с Надей. Плохо им.  Пьет парень, а девушку, словно прихватывает морозом.. Ходит понурая, ничем не интересуется, как бы, ненароком, руки не наложила на себя. Ночь в природе, ночь в человече-ских душах. Нет ничего страшнее, чем ночь в душе человека.


Два гусеничных трактора стоят носами друг к другу, словно любуют-ся, а рядом  горит костерок, возле него  сидят механизаторы, тихо беседуют. Не говоря ни слова, Медведев подсаживается к огоньку. Сидит, слушает.
 Ночью хорошо в поле. Тишина, покой. Земля отдыхала от жаркого дня. В близком лесочке зайчиха проснулась, шумнула со сна  и снова успо-коилась. Может, ей приснился страшный сон. Много звуков в ночи, и все они разные.
Поле закончили?- прерывая беседу, спросил агроном.
-Переезжаем на Приозерные поля,- ответил Борисов,- думаем начать сеять с западного склона. Там быстее сохнет земля.
-Александр Александрович, отойдем в сторонку, нужно поговорить, - попросил агроном.
Борисов легко поднялся, пошел за агрономом. Вдали от костра их удаляющиеся  фигуры темнели  неясно.
-Александр Александрович, не держите зла на директора, поторопил-ся он,- попросил Сергей.- Нет твоей вины в поломке распредвала.
-Что вы, Сережа, как можно.  Раньше моя Настена поедом  меня ела, требовала, чтобы я  бросил бригадирить, сел на трактор. Она говорила: «На-стругал детей и в сторону. Никогда тебя не было дома». Сейчас тишина в до-ме, не нарадуюсь. Не получилось с музыкой, стану растить детей.
-Хорошо, что не лютуешь в душе. Злость почище зверя рвет душу. Завтра  не выходи в ночь, погонишь трактор в дуброву.  Заменит тебя Лыса-ков Анатолий.
-Хорошо. В дуброву так в дуброву. Не первый раз.
-Договорились.  Готовят трактор,  возят деды семена.  Договорился с поварихой, чтобы не давились вы сухим куском.
 Вернулись мужики к потухшему костру. Привязали велосипед к се-ялке. Громко взревели мощные моторы, испуганно дрогнула дремавшая ночь, пугливой птицей кинулась вверх нежная тишина; всполошно вскочила пере-пуганная зайчиха, сидела, вертела головой, ничего не понимая.
Надя Медведева стояла на подножной доске сеялки, пристально смот-рела вперед.
-Не прогонишь?- став рядом с девушкой, спросил Сергей.
-Всеравно не уйдешь,- отрешенно сказала Надя.
-Правильно понимаешь.
Ходко идет гусеничный трактор, ярким светом щупая полевую доро-гу. Искромсанную в куски, молчаливую ночь давят широкие гусеницы.   Ее нежное тело больно рвет невыносимая боль,  тихо стонет темень, брызгая не-видимой кровью.  Ночная кровь темного цвета, поэтому ее не видно.
- Любишь Василия? – спросил Сергей.
-Сам знаешь.
-Почему не идешь замуж?
 -Не будет счастья без родительского благословения.
-Иван Анисимович…
- Перешла Огняна дорогу нам с Васькой.
-Она болела шизофренией?
-Не знаю. Ее поступок  ужасен. Все отвернулись от Галкина. Вокруг него образовалась выжженная земля. Плачет моя душа горькими слезами. Поговори с Васькой, отогрей его многострадальную душу, когда-то были друзьями.
-Мы и сейчас невраги.
-Тяжелая твоя дружба, не разобрался, снял с сеялок, как ножом по-лоснул по больному сердцу.
-С утра напился твой Василий.
-Ладно, Сережа, прекратим наш разговор,  всеравно не поймешь.  Не болит чужая боль. Попрошу: будь  мягче с Василием. Он все-таки человек.
-Не беспокойся. Только скажу я тебе, если не выйдешь за него замуж - пропадет он. Не жить ему без тебя.
-И мне тоже плохо без него, - сквозь слезы выдавила Надя.
 Встали машины,  взял велосипед агроном, помахал рукой уходящему каравану.
 Обернулась Надя, громко крикнула:
-Не забудь сказать Ваське, чтобы  не торопился он с отъездом. Пусть подождет неделю, что-нибудь придумаю.
И снова стелется под колеса велосипеда полевая дорога,  подпрыгива-ет машина на невидимых ямках.
А на Востоке рано поднявшийся художник мазнул белой краской вдоль темного горизонта. Полоса ширится, тьма редеет, гаснут первые звез-дочки.  Победно шагает новое утро.
А в полях еще темно, пахота отливает вороненой сталью. У межи сто-ит одинокий трактор, рядом сидит Галкин.
-Привет  Василек! Что случилось?- ставя велосипед возле трактора, спросил Медведев.
- Полетела «тяга».
- Знает механик?
- Умчал за тягой Сенькин.
-Собрался уезжать? Куда? – спросил Сергей
-Россия большая.   Всем хватит места.
-  Проживешь  на новом месте без Нади?
 Молчит парень.
-То-то же, Вася.
-А что  остается мне?    В деревне все против меня. Считал часы в гос-питале, когда вернусь в родной край, женюсь, заживу по-человечески. Прие-хал, а меня за место встречного марша окатили кипятком. Сначала родителей оплакивал, потом выставил, как бомжа, Иван Анисимович. Лучше бы  погиб я в Чечне.
- Просила Надя подождать с отъездом.  Сказала: придумает что-нибудь. Если  не дадут согласия на брак родители, уйдет с тобой, куда глаза глядят.
-Так и сказала?- птицей вскинулся парень. Голубые глаза блеснули счастьем,  расправились широкие плечи.
-Не упусти девушку,  будешь каяться всю жизнь.
-Я прикую ее цепью к себе,- засмеялся рыжий.


Оставляя длинный шлейф серой пыли, подъехал Сенькин. Борис Бо-рисович вышел из машины, передал Галкину новую тягу. Оба залезли под трактор, поставили деталь, вылезли, вытерли руки чистой ветошью.
-Давай, Вася, с Богом,- сказал Сергей,- тебе придется еще поработать на тракторе, потом тебя сменит  Виктория.
-Дожились…- грустно улыбнулся Вася.
-А что делать?- спросил Сенькин.- Агроном уговорил Вику потру-диться на тракторе   пару дней. Как-то же надо выходить из положения, ина-че  сорвем посевную.
-Знает директор? – спросил Василий.
-Нет! – ответил агроном.
-Узнает, будет тебе на орехи.
- Не вижу другого выхода.
-Борис Борисович, почему вы, а не механик занимаетесь техникой? У вас мало своих забот?
-Мне нетрудно. Пока Селезнев раскачается, ночь пройдет. Ты со мной? – спросил Борис Борисович.
-Нет. Я еду на стройку.


Опять Сергей мерял километры. Ночь совсем выцвела. Безветрие. Тишина. Прохлада. Крикни: громким эхом взорвется тишина. Рассвет где-то рядом. Рыхлая тьма, как черная гадюка, уползала за деревню, спряталась в тайге. Солнца еще не взошло. Первые золотые  стрелы прошили темное небо. Скоро кровяным пожаром воспламенится полнеба.
Сергей поставил велосипед возле некрашеного палисадника, к нему тут же подошел отец.
-Совсем отбился от дома,  скучает мать, а он…
-Много дел, отец.
-Я твой интерес знаю, он с большими глазами.
Сергей смутился.
-Не стесняйся, дело молодое, девушка хорошая, мы с матерью непро-тив такой невестки. Можешь брать в жены.
-Прости, отец, но мне некогда,- сказал и отошел.
Для вида проверил пахоту, зашел до старушек.
-Ты чаво, голубь ясный, не заходишь?- сердито высказала баба Фек-ла.- Девушка извелась, все глазенки высмотрела, а ты…
-Фекла Ивановна, она же сама…
- Может, бросится тебе на шею сама дивчина? Не спрашивай, прижми покрепче где-нибудь в уголке да поцелуй пожарче. Вот ране были кавалеры так кавалеры! Прижмут, аж  трещат кости. Ладно, иди уж, она вон в том до-ме.
Сергей ушел, в след ему лукаво улыбнулась старуха.
Увидев Медведева, Лида вспыхнула радостью, на полных щеках за-жегся  золотой румянец.
-Какие гости!- весело сказала она.
-Не ждала?
-Честно? Не ждала. Столько забот, присесть некогда.
-Фекла Ивановна сказала, что ты сохнешь по мне? Это правда?
-А ты и поверил.
-Я люблю тебя, Лидуха! Не могу без тебя.
Не успела девушка сообразить, как Сергей прижал ее  к себе и смачно поцеловал в горячие губы.
Громкая оплеуха обожгла левую щеку молодого человека.
-Чего ты? – удивился Сергей.
-Вспомнил старое. Еще раз повторится подобное… - не договорила, ушла, оставив парня одного

           Глава девятая.
               Огняна.

                Не успел  заступить сентябрь на вахту, как тут же разверзлись хля-би небесные. Сплошной стеной лил неугомонный дождь. Трое суток шел  без остановки. Потом свалились за горизонт тяжелые тучи, прекратился ливень, но солнце не показалось.   Небо висело  бусое, низкое;  из него, словно из решета, моросил мелкий сеянец. Сеял и сеял, мочил и мочил,  никакого спаса от него не было. Сыро. Пасмурно. Неуютно.
В пятидесятые годы в один из мокрых сентябрьских дней Давыдовы пришли  в Медведеву.    Никого не было в конторе, на покосившихся дверях  висел  огромный амбарный замок. Молча сели на крытое крыльцо конторы колхоза «Красный пахарь»,  ждали до вечера председателя колхоза.
 Приехал руководитель колхоза уставший, промокший до нитки; мор-щась от головной боли, долго рассматривал незнакомых людей,  спросил ти-хо.
-Вы ко мне?
- Ждем с утра,- слабым голосом сказала женщина.
-Извините. Задержался в райкоме. Холку намылили за то, что  зерно не вывозил на элеватор. А как его вывезешь, если   бесконечно шли дожди,- не зная, почему он, председатель, оправдывался не известно перед кем. Мо-жет, просто хотел выплеснуть из себя все, что накопилось за день.- Проходи-те в контору.
Давыдовы примостились  на толстой, вытертой задницами,  лавке. Женщина развязала  мокрую тяжелую с кистями шаль, спустила с головы на худые плечи, пригладила неприглядными руками спутавшиеся черные воло-сы. 
Мужчина как  опустился на лавку, так больше не пошевелился. Сидел неподвижно, тупо смотрел в передний угол и молчал. Выглядел он жалко: изжелта-серое лицо, потухшие, глубоко запавшие мертвые глаза, слабое ху-дое тело.
  Смотрелась женщина лучше.   Она была более подвижна, чем муж-чина; в заморенных поблекших глазах теплилась слабая жизнь. Портили ее внешний вид: чудовищная худоба и смертельная усталость от «прекрасной» жизни, которую они вели до прихода в Медведеву.
- Слушаю,- напомнил о себе председатель. Он  неотрывно смотрел  на мужчину, который сидел  перед ним, но не проявлял нималейшего внимания к нему, словно его, председателя, вообще не было в конторе. Женщина пере-хватила его вопросительный взгляд, быстро затараторила,  словно испуга-лась, что «хозяин»  не выслушает   ее   до конца.
-Он больной. Инвалид войны. На его костлявом теле больше двадцати дырочек.  Заслужил два ордена «Славы», два ордена «Красной звезды», шесть медалей разного достоинства. Прошегал от Москвы до Берлина. В сто-лице Германии (что б ей пусто было) во время салюта в честь Победы, в ог-ромной толпе разорвался немецкий снаряд, выпущенный из фауз-патрона. Погибли десятки людей, а из моего мужика  получилось решето. Не знаю,  как и выжил.
Она торопилась, говорила рваными фразами; с надеждой смотрела на начальника, заикалась, частила, жестикултровала жилистыми руками с длин-ными пальцами, как бы повторяя ее слова.
  Председатель морщился, держась рукой за больную голову.
Молчание руководителя колхоза еще больше подхлестнуло ее,  зато-ропилась она.  Просто боялась, что не услышал ее  председатель  из-за силь-ной головной боли.  Всячески старалась привлечь внимание мужчины к ней; говорила, говорила, говорила без конца, надеясь, что  он ее услышал.
-Три года валялся в госпиталях,- спешила, заглядывая ему в глаза,- ничуть не помогло, выперли на гражданку с первой группой, сказали: если есть желание (а у кого его нет, может только у мертвого) еще прожить не-сколько лет, пусть едет в деревню пить парное молоко, дышать свежим воз-духом. Возьмите нас в колхоз, я буду работать. Пожалуйста. Я просто молю вас.
-Какое звание? –  еще морщась, наконец, выдавил из себя председа-тель, словно  количество звезд на погонах решало все.
- Командовал полком. Когда был здоров,  был нужен всем, а как  про-ехала война по нему всеми своими колесами, раздавила, как червяка; отказа-лись все. Бросили.
 Уставшими глазами прошелся председатель по тощей фигуре жен-щины, та встретила его взгляд спокойно,   твердо заявила:
- Не глядите, что я такая  сухая, кожа да кости.  Сильная я, могу тру-диться в поле, на  ферме. Куда пошлете - туда и пойду.  Деревенская я. Не страшитесь мужа,  справный он умом, только не может гнуть спину на тяже-лых работах. Умеет плести корзины, рыболовные сети, сапожничать, сторо-жить.
Выдохлась; тяжело дышала, хватая воздух маленьким некрасивым  ртом.  Молчал руководитель, заинтересованно наблюдал за молчаливым му-жиком.
-Он не разговорчивый,- бросилась защищать мужа,- отроду такой, слова не дождесся.
-У нас в хозяйстве тоже голодно,- сказал председатель,- но я уважу раны солдата, возьму вас в колхоз.
-  Спасибо вам,- вскочила она, –  жилистая я, не подведу.  Вот увиди-те.
-Пойдешь телятницей?- неуверенно спросил директор. –  Тяжелая, грязная работа, а душа нет.
-С превеликой охотой,- снова вскочила с места,- хоть сию минуту.  Сейчас женщина была готова на все, лишь бы  не передумал «хозяин».
Как звать? – спросил председатель.
-Давыдовы мы. Он - Иван, я - Марья.
-Иван да Марья,- впервые улыбнулся начальник слабой улыбкой,- мне нужен человек, ночью  сторожить хлеб. Сами знаете -   время голодное
-Он пойдет, справится,- опять вскочила Марья.-  Сделает Иван, може-те не сомневаться.
Она дрожала  всем телом,  подергивались костлявые плечи, катились невольные слезы по запавшим щекам.  Смутилась Марья своей слабости, от-вернулась к окну, закрывшись морщинистой рукой.
За все время беседы  не проронил Иван ни слова, смотрел в одну точ-ку, словно говорили не о нем.
-Идемте, посмотрим ваш дом,-  выдвинул мужчина ящик стола, взял ключ и пошел к двери.- Завтра придет машина, привезете свой скарб и може-те выходить на работу. На первое время обеспечим продуктами, а там – по-смотрим. В крайнем случае,  не дадим умереть.
-Ой, спасибоньки,- пела Мария, шлепая сзади,- дай вам крепкого здо-ровьица, множества силы…ой,  спасибоньки…
Так поселились Давыдовы в Медведевой.  Ходила Мария за телятами,  охранял Иван склады, сапожничал; летом  подолгу лежал на берегу реки, смотрел в бездонное голубое небо.
За год приезжие  поправили  здоровье: прошла страшная худоба тела, в глазах заиграла живинка, исчезла смертельная бледность лица.
На пятом году жизни в деревне  забеременела Мария, чем несказанно удивила себя, Ивана и всю деревню.
А за месяц до родов скоропостижно скончался Иван.  Похоронили его на городском кладбище, на аллее героев войны, на мраморном памятнике на-писали: «Спи солдат вечным сном. Мы никогда забудем  твой подвиг».
 Июль  стоял жаркий. Немилосердно пекло солнце. Гремели многоча-совые жуткие грозы. Однажды  возвращалась Мария из Чапышевой в Медве-деву. В дороге ее застала гроза.   Начались схватки. Под жуткие удары грома, при ослепительном белом свете сверкающих молний родилась девочка. На-рекли Огняной. Может, назвали просто так, без умысла, а может, наименова-ли девочку Огняной потому, что  родилась она во время грозы.
Не по дням, а по часам росла малышка. Высокая, тонкая, красивая, не - ленивая. Все горело в ее ладных руках.
А по деревне черной гадюкой поползла грязная молва:  «Родилась Ог-няна от молнии или от нечистой силы.  Теперь кто подтвердит.  Гроза отшу-мела и ушла. Поминай, как звали».
Когда  подросла девушка, не было отбоя от женихов. Повезло Борису Галкину. Сыграли богатую свадьбу. Неделю кутила деревня, сутками не про-сыхали мужики. Отроду не видели в Медведевой такой веселой гулянки. Да-же присутствовал сам, Потап Потапович, председатель городского совета.
Жили молодые красиво, душа в душу. Через год, как и положено, ро-дился Васька. Красный, как огонь. Дотронешься - обожжешься. Не мальчик, а солнце небесное.
- Родить такое чадо, не каждому дано. Тут не обошлось без молнии, - шептались бабы.
 Не смутились родители, не упали в ревность, ибо знали, что в роду мужа рыжим был дед Матвей.
 Не унимались бабы. Их, словно бес  попутал.  Объелись белены. Ба-лабонили меж собою, каркали, как воронье, над трупом. Не было от них жи-тья. Стыдоба одна, да и только.  Конечно, Огняна слышала разные байки о молнии, о нечистой силе, но не придавала значения всяким пересудам. «По-чешут языками и перестанут»,- незлобиво думала она.
Не угомонились бабы, чесали языками по за углам, как воры.
-Как  не говори, кума, - утверждала Дашка, толстая жена кузнеца,- а   Огняна «грязная».  Сидит в ней рогатый черт или какая-нибудь другая нечис-тая сила. Вспомнишь меня. Посмотри на Ваську: не ребенок, а раскаленное светило. Оберегаться ее надобно, кабы чего не вышло. Может не стоит род-ниться с ней? Чем черт не шутит, когда бог спит. А парень пригожий в своей рыжей красоте, глазища, как озера незамутненные; взяла бы за зятя, да боюсь Огняны. Помяни мое слово - не кончится все это добром.
Подлила масла в огонь пришлая цыганка. Подержала нежную руку женщины, внимательно присмотрелась к мозолистым ладошкам, что-то нев-нятное прошептала и молча ушла.
Загадочное поведение цыганки еще больше насторожило деревенских баб. Тайно пошли до местной знахарки. Гадалка не верила  ни в черта, ни в молнию, ни в другую нечистую силу. Она  знала, что Огняна такая же жен-щина, как все бабы. Но,  увидев богатые приношения, забегала с ухватом по давно немытой избе;  била сырые яйца над горящей свечкой, туда добавляла   тягучую смолянистую жидкость, взбалтывала;  тонкой струйкой поливала  углы избы, жирными губами плела всякую ересь, махала пухлыми нетружен-ными руками, ойкала, пищала, наводя дикий ужас на перепуганных баб. По-том упала на колени и, закатив остановившиеся зрачки выпученных глаз, грозно изрекла:
-Огняна не чистая, ее родил дьявол в образе молнии, сторонитесь ее бабы, она еще натворит дел.
Когда   бабы ушли,   провидица долго била лоб об немытый пол, моля Бога о прощении.
 - Есть надо всем,- оправдывала себя ворожея.
Обратной дорогой  женщины вели себя испуганно, матерно ругались, охали и клали кресты на все четыре стороны.
- Говорила вам…- напомнила кума.
-Как  в воду смотрела,- соглашались те.
            
            А молодые жили дружно, душа в душу. Ничего не страшились.
Быстрой рекой текло время, бежали годы,  старели люди, а Огняне хоть бы что. Цвела, как сирень в саду. Первая в поле, непоследняя на гулян-ке, пока не заболела.

Каждую осень до больших морозов  ходили пешком деревенские ре-бята в городскую школу.
Однажды заспал Васька Галкин, пришлось топать одному. У березо-вого леска догнал девчонку в коричневой школьной форме, с красным гал-стуком на груди. Вежливо поздоровался, спросил:
-Чья будешь?
 -Дочь директора совхоза,- просто ответила девушка.
Вон оно как! Непростая.
-Ничего особенного. Как все девчата.
- Нет таких красавиц в нашей деревне.
-Три дня как переехали. Надя Медведева.
-Вася Галкин. Будем дружить?
-Можно, только со мной одной.
-Слово мужчины.
С этого знаменательного дня они  не разлучались. Зимой учились в школе, летом работали в совхозе. Однажды, смущаясь,  признался  Васька девушке в любви.   Пристально посмотрела Надя в голубые глаза парня, не сказав ни слова, убежала домой. Всю ночь проплакала в подушку; утром, при встрече, сказала:  «Не шутят  такими вещами, Вася». И ушла, не оглянув-шись.
 Решил паренек, что ему отказали, тут же уехал к деду в тайгу.  Недо-умевал: «Вроде не обидел, признался в любви от чистого сердца».
Два дня  ждала девушка Василька, но  не пришел парнишка. Никто  не видел его. Тогда  пошла Надя к Огняне, и  рассказала ей все. Обняла женщи-на девушку, улыбаясь, сказала: «Это любовь, Надя. Васька в тайге у деда на Черной речке. Завтра туда едет Ефим, он возьмет тебя с собой».
Увидев Надю, Васька несказанно удивился ее появлению, взял за ма-ленькую руку, увел за кусты молодого осинника.
-За чем приехала?- сердито спросил он.
-Хочу  услышать еще раз, что ты  сказал мне два дня назад.
-Зачем? Ты же не любишь меня.
-Кто  сказал тебе такое? Я тоже…
  Васька возликовал. Быстро, неумело поцеловал Надю в сочные  де-вичьи губы. Стоял, ждал оплеухи, а нарвался на такой же неумелый поцелуй.
-Любишь?- спросил Галкин.
-Еще как!- ответила девушка.
 Обнялись они, долго стояли в тесном объятии.
После школы Надя осталась работать  в совхозе.  Василек загремел в армию. На проводах, при всем  честном народе, девушка  поцеловала  Ваську в теплые губы и  сказала громко: «Буду ждать!»
 Иван Анисимович страстно обнял Огняну, поцеловал в щеку, улыба-ясь, заверил всех. «По возвращении парня из вооруженных сил сыграем свадьбу. Обещаю при всем чесном народе. Мое слово крепкое».
             Говорят: не ищи беду, она сама тебя найдет. На сенокосе  Огняна «вершила» сток сена, оступилась, свалилась на землю, ударившись головой о валявшееся бревно.
 Не обратилась к врачу. Мол,  пройдет. Не обошлось.  Сначала  жутко заболела голова, потом   женщина начала заговариваться, слабеть умом.  По-ложили  в больницу.
-Вот и пришлепала бедушка-беда,- шептались бабы. - Хорошо, что не повязались родством. Испоганили бы свой  род на веки.
Прошло три дня. Совсем  стало плохо Огняне. Однажды вечером, тай-но прошмыгнув мимо дежурной,  сбежала больная  из больницы, пришла до-мой, нашла топор, зарубала спящего мужа, потом до утра бегала по деревне с топором.
Умерла Огняна под утро, в ограде своего дома. Ее похоронили вместе с мужем на городском кладбище.

За неделю до дембеля окружила рота капитана Иванова большой от-ряд боевиков.  Был бой жестокий и длился до темноты. В этом сражении  дважды тяжело ранило Ваську Галкина. Три месяца  провалялся он в госпи-тале,  наградили его вторым  орденом «мужества» и демибилизовали.
 К Васькиному изумлению особливо никто не обрадовался его приез-ду.  Здоровались при встрече, общались для приличия, но  не приглашали к себе.
Взял Васька пол-литру горькой, кусок колбасы и пошел на кладбище. Сидел, пил, закусывал, плакал горькими слезами. Вечером вернулся домой: уставший, разбитый, разочарованный; закрылся в доме, три дня не выходил и   никого не пускал к себе. На четвертый день  заслал Васька сватов к Медведе-вым, им показали от ворот поворот. Потом  пошел свататься Васька;  встре-тили его приветливо, выслушали и деликатно отказали, ничего толком не объяснив.
-А как же клятва, Иван Анисимович?- спросил солдат.
- Прости меня, Василий, ты хороший  парень, но  не отдам за тебя свою дочь. И   объяснять ничего не стану.
Ушел Галкин не солоно хлебавши.
Разозлившись на всех и вся,  уехал парень, куда глаза гледят. Где  провел холодную зиму, чем занимался - не знает никто.  Появился в деревне весной, сел на трактор, поработал лето, на осень опять пришел к Медведевым просить руки и сердца у дочери. Ему снова корректно отказали.
Уезжаю!- сказал Васька   при встрече с девушкой.
-Зачем? Может, еще   уладится все, -  старалась как-то успокоить пар-ня и задержать.
-Надюша! Если ты не захотела стать моей женой, то никакая  девушка не пойдет за меня. И ты знаешь почему.
-Ты обвиняешь мать в своих несчастьях?- осторожно спросила Надя.
-Нет, хорошая моя!  Не виноватая Огняна. Она умерла от несчастного случая.  Никогда моя мать не болела   шизофренией.  Едем со мной. Мир ог-ромный и для нас найдется место.
-Откуда узнал? Это очень важно, -  обрадовалась Надя.
-Ездил в больницу, разговаривал с лечащим врачом.
-Поклянись!- приказала девушка.
-Клянусь своей жизнью, нашей любовью.
Надя поцеловала Ваську и убежала довольная.



Прошло три дня.
После ночной смены ныла затекшая спина, слипались глаза. Разговор с Сергеем поднял настроение. Забрезжила кое-какая надежда.
Сдав смену, не заходя на полевой стан,  побрел Васька  домой полями. Голодный, не раздеваясь, упал  в незаправленную кровать и уснул мертвым сном.
Снилось ему большое поле, без  конца и края.  Шел он по мягкой па-хоте, словно по перине, а навстречу - мать. Высокая. Красивая. Молодая. Ру-ки тонкие, белые- белые, как крылья   лебедушки.  Бежали они  на встречу, друг другу, кричали, звали, а  не слышали голосов, словно оглохли. Долго ходили кругами, но так и не встретились. Где-то далеко - далеко крикнул гром голосом матери,  звала она его к себе,  да так и не дозвалась.
От оглушительного стука  проснулся Василь, протер заспанные глаза и удивился: возле его кровати с грязной тряпкой в руках стояла его Надя.
-Разбудила, извини, не хотела,- извинилась девушка.
Что  делаешь ты здесь? - спросил парень.
- Мыла пол, развел грязищу. Не стыдно?
-А почему моешь ты?
-Пришла  жить к тебе. Сам  звал меня?
-А как род Медведевых? Как гены? – съехидничал парень.
-  Ничего не угрожает нашим детям, я тоже ходила  в больницу.
-Не поверила мне.
-Не в этом дело.  Хотела убедиться сама.
-Довольная?
-Да!
-Что дальше?- спросил Васька.
-Ничего.  Пришла жить к тебе. Не выгонишь?
 Промолчал солдат.
-Чего играешь в молчанку? Хватит валяться. Вставай. Умывайся. Са-дись за стол.  Приготовила я тут кое-что  на скорую руку.
Надя в белом фартуке, сейчас  удивительно похожа  на свою мать, как две капли воды.
 Внимательно наблюдал парень за молодой хозяйкой. От увиденного зрелища кружилась голова,  отказывался верить мозг. А может, это сон? Гал-люцинация? Васька  подошел   к девушке, легонько ущипнул за руку. Надя удивленно посмотрела  на Галкина, но промолчала.
Сидели, хлебали горячие щи, смотрели друг на друга, не верили тому, что видели.
-Надо сходить на кладбище, в церкви поставить свечку за упокой ду-ши,- сказал Васька.-  Приснился нехороший сон,   звала меня мать,  долго бежали мы на встречу друг другу, стараясь встретиться, но так и не сошлись.
 -Хорошо,- сказала Надя,- кончим посевную, поставим свечку.
Когда завершили  трапезу,  спросил Васька.
-А теперь рассказывай?..
Закрывай ворота, пошли в кровать.  Весь тебе сказ.
-Не могу,- засопел парень.
- Не хочешь ложиться со мной? – удивилась девушка.
-Люблю, но не ляжу с тобой в одну постель.
-Значит, не питаешь ко мне нежных чувсв, - нахмурилась девушка.
-Обожаю,  но не хочу. Не желаю, чтобы на тебя показывали пальцем. Хочу, чтобы все было у нас с тобой по-человечески, как у людей. Чтобы  бы-ла законная жена,  были законные дети, чтобы  уважали нас все, ходили к нам в гости. Только после загса придешь жить ко мне  полноправной супру-гой. Создадим свое  хозяйство, наплодим детей. Пусть   шлепают по избе всем на радость. Спасибо за обед, очень было вкусно. А теперь иди  спать в свою кровать.
-Хорошо. Сейчас  приду  домой, предъявлю  ультиматум родителям. Если  не пересмотрят они свое решение,  регистрируемся,  перехожу жить к тебе.  Свадьбу сыграем сами.
          Девушка  поцеловала  Ваську и ушла.


 Лепила Нина Ульяновна  вареники с творогом. Увидев дочь, внима-тельно посмотрела на нее, спросила:
- Была у Васьки?
-Угадала.
- Условились мы?
- Не договаривалась я. Нельзя, мама, быть счастливой, отказавшись от себя.  Стараются вбить клин между нами вся деревня, и вы помогаете им. За-чем вам  все это нужно?
- Хочешь плодить дуриков?
-Я, кажется,  рассказывала  вам, что сказал врач.
- Не верит отец тебе.    Утверждает он:   любовь слепа, как новорож-денный котенок.
-Даю вам срок три дня. Пусть отец едет  в больницу. Это мой ульти-матум. Через три дня ухожу жить к Ваське.
-Покушай горячих варенников.
-Мы уже  позавтракали,  иду спать.

Пришел Иван Анисимович, увидел заплаканную жену, спросил:
-Что случилось?
 Пересказала Нина Ульяновна разговор с дочерью.
-Дела, - только и произнес Медведев. Подошел к окну, кому-то мах-нул рукой. Вошел шофер.
-Вечером заправь полный бак, утром  поедем в город. Если увидишь Сенькина, передай ему, что его ищет Сергей.


  Машина летит стремительно. На встречу бегут километры дальней дороги, редкие березовые перелески, стоялый воздух прохладного утра.
  Иван Анисимович что-то подсчитывает в черном блокноте; Нина Ульяновна дремлет на заднем сидении, покачиваясь в такт движения маши-ны.
- Видел Сенькина?- спросил директор у шофера.
- Сам ищет агронома.
-Значит, встретятся.   Все дороги ведут к Борису Борисовичу.
 Прибыли в больницу в восемь утра.  Отвели  их  на второй этаж,  по-просили подождать.
 Пригласил их в свой кабинет молодой врач в белом халате, посадил на мягкий диван, спросил: что лично интересует директора совхоза?
 Подробно рассказал Иван Анисимович о своей беде.
-Я лечащий врач Огняны Галкиной. Было у нее сильное сотрясение мозга несовместимое с жизнью.  Просто удивляюсь, как она  прожила  три дня, да еще пешком дошла до деревни. Это непостижимо. Как врач, ответст-венно заявляю:  никогда Огняна  не болела шизофренией. Будьте спокойны за своих внуков.
Домой ехали в хорошем настроении. Не поворачиваясь к жене, Иван Пнисимович, приказал:
- После посевной сыграем свадьбу. Скажи бабам, чтобы прикусили поганые  языки, не плели  всякую околесицу, не позорили Огняну, а то раз-берусь я  с ними сам.  Сладко не покажется.

               
                Глава десятая.
                День.


День выдался  жаркий. Высокое небо синее-синее, ни одного зава-лявшегося облачка.
Выпив кружку молока,  поехал Сергей в мастерские. Механик сидел в своем большом кабинете. Иван Сидорович, читал «Постоялый двор» И. С. Тургенева.
Услышав тяжелый скрип входной двери, отложил повесть в сторону, уставился на агронома бесцветными глазами.
-Доброе утро, Иван Сергеевич,- поздоровался Сергей.
-Ранний гость,- не ответив на приветствие, заметил мужчина,- не спится тебе.
-Некогда. Много всяких дел.
  - Зачем пришел?
  -Хочу напомнить вам, товарищ механик, что в два часа  дня Борисов погонит трактор в дуброву.
-Ну и что? – демонстративно отвернувшись от агронома, спросил Се-лезнев.
Я хочу знать: в каком состоянии колесник? Машина старая, требует основательного ремонта. Дорога длинная, не асфальт; нужен хороший даль-ний свет. Еще хочу заметить: в лесу мастерских нет. Имейте это в виду.
-Зря беспокоитесь, Сергей Петрович, трактор в полном порядке.
-Надеюсь на вашу совесть.
-Совесть тут не причем. Я дал указание - слесаря делают.
-Я еще раз напоминаю: в два часа дня трактор должен стоять на улице вместе с санями. Отремонтированный. Опробованный. Иначе…
-Вы  грозите мне?  Еще  молоко матери не обсохло на губах, а вы уже учите, как жить. Не красиво, молодой человек.
-Я не учу. Я требую, чтобы вы лично занялись трактором, или я доло-жу Ивану Анисимовичу, чем вы тут занимаетесь.
-Можешь не беспокоиться. Трактор будет в полном порядке.
До скорого свидания, Иван Сидорович. Хорошо устроились. На окнах висит красивый тюль, телевизор, мягкий диван, холодильник. Только не хва-тает бабы. Не служите, а живете. Как барин.
Механик зло посмотрел на агронома, не сказал, а прорычал:
-Не суй свой нос, куда не надо. Иди отсюда…
-Правда глаза колет, - улыбнулся Сергей. – Сидишь не на своем месте. Холишь свой мягкий зад, а о работе не думаешь. Будь здоров, Иван Сидоро-вич. Не кашляй.
Медведев сел на велосипед, покрутил педали к деду Сергею. В воро-тах его встретила бабка Апрасинья. Высокая, худая, старая женщина, а глаза острые, так и сверлят тебя, так и говорят: «Мы все знаем про тебя, можешь не хорохориться».
-Сергей Иванович дома?- спросил Сергей.
-Опоздал, милок, старик уже давно  унес лапти.
На конном дворе старики мазали тележной мазью деревянные оси те-лег.
-Где бригадир?- осведомился агроном.
-Шут его знает. Токмо тут был. Сранья сорвал нас, а сам убег, ничего не объяснив.
-Повезете зерно в тайгу. Следом пойдет трактор.  Как  завезете семе-на, другим рейсом захватите Марфу, она будет готовить горящую пищу. По-том поправите прясла на пустошах, отремонтируете крышу у избушки, сде-лаете новые   нары, «помажите» печку, застеклите окошко, перевесите вход-ную дверь. Скоро сенокос. Потом  заготовьте бересту для балаганов, подва-лите больше  лип, кору бросьте в озеро.
-Когда выезжать?- спросил Афанасий.
-Сейчас. Запрягайте и ставьте телеги под загрузку

Павел Юрьевич шустро хромал вдоль склада, ругался, на чем свет сто-ит.
-Подводы поставили, а насыпать и грузить мешки некому, ядрена его в лапу.
-Успокойтесь, Павел Юрьевич,  будут люди, а сейчас придется пора-ботать самим. Вы таруйте мешки, а я погружу их на телеги, - объяснил Сер-гей.
Работали споро.  В мешки насыпали зерно, грузили на телеги. Подо-шли Агафья с Апрасиньей. Принесли продукты на сутки, по  лопатине, чтобы было чем укрыться  ночью. Июнь июнем, а утренняя прохлада с мокрыми туманами.
 Кряхтя, старики вскарабкались на возы, помахали всем руками, дер-нули  за вожжи, прикрикнули: «Ну, поехали, милые!» Лошади легонько  тро-нули и пошли тихим шагом, вскоре возы скрылись за деревней.
Пришел Галкин, поздоровался.
- Я нашел грузчиков, скоро будут,- сказал он.
-Насыпать в мешки семена придут школьники,- сказал Сергей.- Павел Юрьевич, прошу вас: присмотрите за ребятишками, чтобы они не таскали мешки. Еще надорвутся.
-Не беспокойся, Сережа, я присмотрю.
Медведев с Галкиным вышли на улицу, Сергей спросил:
-Я слышал: Иван Анисимович дал согласие на свадьбу?
Правильно слышал.
-И когда свадьба?
-Свадьба состоится после посевной,- сказал Вася.- Ты извини меня, Сережа, у меня нет времени. Я еду на Приозерные поля. А то все ты да ты. Посмотрю, что  делается в полях.
-Не твоя вина, бригадир, люди поболели, пришлось тебе сесть за ры-чаги. Даже два дня Вика пахала на тракторе. Всем хватило. Ладно, езжай, а я   заверну к девчатам на склад.

-Здравствуйте, девоньки. Сегодня еще не виделись. Как идут дела?  Не простаивает трактор?
Уставшие, но веселые глаза всех цветов и оттенков впились в агроно-ма.
-Заскучал, Сережа? Просим к нашему шалашу,- улыбаясь, швырнула крупной россыпью звонких слов яркая блондинка Галя Романова.- Посмотри: какие все красивые да веселые, а ты нас обходишь стороной. Нехорошо!
-Рад в рай, да грехи не пускают. Покорнейше прошу простить меня. Катюша, выйдем на минутку.
Полякова полоснула любопытным взглядом зеленых  глаз  по моло-дому человеку, подтянула покрепче газовую косынку, вышла на улицу. Мяг-кий прохладный ветерок освежил вспотевшее лицо девушки.
-Что случилось, агроном?- улыбнулась озорными очами.- Или снова втемяшился в меня?
-В тебя нельзя не влюбиться, Катерина.
-Ты же выбрал другую девушку.
-Откуда знаешь?
-Сорока на хвосте принесла.
-Тебе  нравится Сенькин? – без придисловия спросил Сергей.
-Мужик что надо. Кому-то достанется…
-Чего  теряешься? Может,  будет твоим законным…
-Ты за кого меня принимаешь? Я, девушка, скромная.
-Борис Борисович   сохнет по тебе.
-Почему узнаю от тебя?
-Стесняется. Он утверждает, что давно  любит тебя.  Как, говорит, по-смотрю на нее, так сердце заходится от счастья.
-Почему не подойдет, не признается?
 - Боится - высмеешь.
-Вот чудак.  Спасибо за информацию. Я подумаю,- сказала и пошла вся из себя. Красивая, статная, зеленоглазая.
И снова велосипед, снова дорога, теперь до Валентина Орешкина.
- Каким ветром, Сережа? Мои пацаны понадобились? – спросил Ва-лентин.
-Угадал. Не надолго,  на три дня. Деды возят семена в тайгу, некому насыпать зерно в мешки. Поможешь?
-А куда денешься от тебя. Сейчас кликну.
Подошли ребята. Вопросительные взгляды уперлись в агронома. Сто-ят, молчат, ждут.
-Желающие поработать в семенном складе, поднимите руки,- попро-сил Валентин.
Лес маленьких рук  вскинулся вверх.
-Я беру шесть человек,- сказал Сергей.- Ваше дело только насыпать зерно в мешки. Ни в коем случае не поднимать, не таскать, не волочить по полу и не грузить, чтобы не надорвались. Поняли меня?
-Уяснили.
Тогда вперед! Знаете дорогу?
-Найдем, - весело заверили ребята.

Дорога. Дорога, Дорога. Кочковатая. Сухая.  Горячее солнце. Мокрая спина. Лоб в испарине. Снова путь до Виктории. Велосипед поставил  в те-нечке нескольких берез.
Подошла веселая Вика.
-Давно не был. Понимаю. Много дел. Много просишь? – улыбаясь, спросила она.
-Шесть человек, если можешь.
Можно шесть, - согласилась женщина
Острой бритвой шальной взгляд резанул по парню. Он даже съежился.  Посмотрела, словно приколотила до стены.
-Любишь Лиду?- спросила Вика. Любишь! -  тут же ответила сама.- Можешь не стесняться, гордись, что в  тебе души не чает такая чудная де-вушка.
-Откуда знаешь?
-Как-то утром забежала по делам на стройку, случайно наткнулась на вас. Красиво говорил, с душой.  Молодец! Своими глазами видела, как ты ее поцеловал.
-И тут же получил по заслугам.
-Не сердись. Это она любя. Если бы не любила, не ударила бы, а ушла бы молча. Девчат даю, только потому, что видела собственными глазами, как тяжело Лиде.
-Как же ты? У тебя  самой дел невпроворот. Справишься?
-Картошку посадили, всей бригадой налегли на овощи. Ты сейчас ку-да, путешественник?  Тебя все ищут.
Кто именно? – поинтересовался Сергей.
И Сенькин, и директор, и бригадир.
Я еду до Марфы Прониной. Повариха нужна в дуброве. Спасибо за девчат.
-Долг платежом красен, Сережа.
-Да, ладно! Свои люди. Нам делить нечего.
И снова дорога. Теперь в деревню.
Марфу нашел дома. Она гремела ухватами возле печи. Женщина еще не старая, в силе. Один брачок у нее есть, маленький такой, а жестокий, ко-варный. Говорит она плохо, ничего не понятно. Поэтому и не замужняя.
-В тайгу поедете поварихой?- спросил агроном.
Она мотнула небольшой головой в белом платке.
-Хорошо.
Когда ехать? – Женщина показала рукой на часы.
-Послезавтра. Старики повезут зерно в дуброву,  захватят вас. Мака-ровна настряпала лапши, остальные продукты получите на складе.
-Марфа снова кивнула головой, махнула рукой. Мол, поняла. Иди по своим делам.
По дороге в мастерские Сергея нагнала белая «Волга»
Иван Анисимович высунул голову, попросил:
-Сережа, съезди на сутки в тайгу, посмотри своими глазами, где что лучше сеять. Езжай на велосипеде через Гусеву, мужики перевезут на лодке. Вернешься, отправишь  Борисова в дуброву.
-Борисов выезжает  в два часа дня. Я его отправлю и поеду сам.
-Хорошо. Делай, как хочешь.
- Сергей просил:
-Кобяшева вливается в наш совхоз?
-Да!- ответил Медведев, дверца захлопнулась, машина набрала ско-рость и скрылась из вида.
 Сергей немного постоял и пошел домой к Борисову.
Настя с Александром сидели на кухне, тихо беседовали.
-Здравствуйте! Не помешал?- входя, спросил Медведев.
-Легок на помине, мы как раз   говорили о тебе.
-Проходи, будь гостем, - пригласил хозяин дома.- Сказывай, с чем пришел?
 -Не буду вам мешать,- поднялась Настя и ушла в другую комнату.
-Собрался?- спросил агроном.
-Нищему собраться - только подпоясаться. Так и мне. «Тормозок» в руки и пошел.
-Тогда тронем. Трактор ждет, - поторопил Сергей.
-Идем так идем, - вставая, сказал Александр Александрович.
Настя проводила мужиков до ворот, пожелала удачи и вернулась в из-бу. Не знала она, что видит мужа живым в последний раз. Если бы знатье, где упадешь, там соломку бы подстелил.
Минут пять шли молча.
-Я тоже еду в дуброву, только через Гусеву. Посмотрю: что к чему и вернусь домой.  Начинай сеять с Маленькой дубровки, там четыре больших пустоши. Потом сей у Степановых вил. Ячмень брось на  еланях возле из-бушки. Если понадобится какая-нибудъ помощь, позови стариков, они под-собят. Заночуй в Панаевой, в тайгу ночью не суйся. Лес он и есть лес. Зале-тишь в какую - нибудь яму, потеряешь время или убьешься. Не дай Бог слу-читься такому горю.   Понял?
-Сережа, синоптики обещают дожди, а работы на пять дней. Дорогу я знаю, как своих пять пальцев. У трактора отличный свет, так что не беспо-койся. Все будет на ять.
У ремонтных мастерских их уже ждали: Сенькин, Селезнев и слесарь. Колесник с санями стоял на дороге, готовый тронуться в дальний путь.
Селезнев показал длинной рукой на трактор, сказал:
-Александр Александрович, можете отправляться. Машина в полном порядке.
-С Богом, Александр Александрович,- обнял Борисова Сенькин,- ни пуха тебе, ни пера.
-Еще раз прошу: заночуй в Панаевой. Не рискуй, - напомнил Сергей.
-Посмотрю по обстановке. Бывайте.
Александр Александрович пожал всем руки, сел в кабину, проверил свет, погонял двигатель на холостых оборотах, махнул рукой, нажал на газ, и машина пошла по пыльной улице.








                Глава одиннадцатая.
                Борисов.


Жил мальчик в Москве. Звали его Сашенькой. Круглолицый. Кудря-вый. С утра до вечера играл в песочнице, строил сказочные замки. Чумазый. Неразговорчивый. Задумчивый. Он любил думать. Ему было интересно все: почему небо синее? Почему идет дождь? Почему везде разные звуки? Беско-нечное «почему».
Сначала ему отвечали, терпеливо объясняли, потом мальчик надоел всем, от него стали отмахиваться, как от назойливой мухи. Ребенок обиделся и ушел в себя.
В свободное от занятий время  мальчик убегал в парк, лежал на зеле-ной траве, смотрел в голубое небо и слушал. У него был феноменальный слух. Он слышал, как между собой шепчутся цветы, переговариваются дере-вья.
Сашка любил звуки, упивался ими. Каждый новый звук приводил его  в восторг.
Жил мальчик на Арбате. Отец работал  в музыкальной мастерской, имел хороший слух, к отцу приходили музыканты, исполняли Чайковского, Агинского, Моцарта. Музыкальные вечера не забывались. Услышанная нота навсегда оставалась в памяти мальчика. Когда никого  не было дома, Са-шенька брал баян, проигрывал запомнившиеся мелодии.
Однажды старший Борисов пришел домой, на лестничной площадке его встретил ошарашенный сосед.
-А кто у вас дома?- спросил он, еще не веря, что перед ним Александр, хозяин квартиры, в которой кто-то играл на баяне.
-Объясни?- не понял Борисов.
Сосед взял Борисова за руку, подвел к обитой черным дерматином двери. В квартире неизвестный исполнял полонез Агинского. Отец не пове-рил собственным ушам. Идеальное исполнение.
-Дома только Сашка,- сказал изумленный отец.
-А кто музицирует? Мыши?- улыбнулся сосед.
Мужики разулись, тихо открыли входную дверь, на цыпочках вошли в квартиру и удивились. Лицом к окну сидел Сашка и исполнял полонез Агин-ского. Из-за черных мехов только виднелась макушка головы с вихром  ру-сых волос.
-Мать, завтра веду сына в музыкальную школу,- сказал  муж, когда родители остались дома одни.- У сына тончайший слух, из него получится великий музыкант.
-Тебе, отец, виднее. Делай, как знаешь.
С этого знаменательного дня жизнь Сашки в корне изменилась. Сна-чала он окончил музыкальную школу, потом училище, консерваторию по классу рояля. Ему светило прекрасное будущее.
С концертной бригадой он объехал полстраны, победил на междуна-родном конкурсе молодых исполнителей. В народе говорят: никогда человек не знает, что его ждет за поворотом.
В субботу всей семьей Борисовы поехали на дачу. Ночью прошел про-ливной дождь, смочил асфальт. На большой скорости, на крутом повороте машину занесло, выбросило в кювет, «Жигули» дважды перевернулись, уда-рились о придорожное дерево, родители погибли, а Сашка отделался двой-ным переломом правой кисти. Как врачи не старались,  спасти руку не уда-лось. Музыку пришлось оставить.
Парень упал в депрессию, сутками сидел в квартире, никого не при-нимал.
Из Сибири приехал дед. Он, как мог, успокаивал внука.
-Я верю, - говорил он,- тебе сейчас тяжело. Ты потерял любимых ро-дителей, профессию, но жизнь не остановилась: по улицам ходили люди, троллейбусы, летали самолеты, пели птицы,  женилась молодежь. Поедем со мной в Сибирь, в Медведевой тебе будет хорошо. Отдохнешь, окончишь школу механизаторов широкого профиля, станешь растить хлеб для страны. Хлебороб- звание почетное, правда, слава не та, что у музыканта, но ты не переживай. Слава- девица капризная. Сегодня она целует тебя - завтра забы-вает. Такие пироги, молодой человек.  Я учитель словесности, всю жизнь жи-ву в деревне, и не жалуюсь на судьбу. Меня совсем не интересует: знают ме-ня в стране или нет. Главное: человек хорошо обязан исполнять свое дело.
Борисов окончил школу механизаторов, два года работал на тракторе, потом поставили бригадиром, познакомился с Настей и женился.


День жарится в горячих солнечных лучах. Над молчаливыми полями висит дрожащее марево.
Колесник весело катит по сухой, накатанной дороге. До Панаевой ру-кой подать - восемь часов спокойного хода. А вот тайгою, по переплетенной  черными толстыми корнями дороге, на скорости не пойдешь. Придется та-щиться черепащим шагом.
На половине дороги поравнялся с бодро шагающей старушкой.  Пра-вой рукой она  опиралась  на самодельный костыль, левой держала плетеную корзинку, небольшая голова повязана белым платком. На ней  платье - кос-тюм салатового цвета.
-Модная бабуля,- подумал Борисов, останавливая трактор.
-Если до деревни, садитесь, подвезу, - открыв дверцу трактора, сказал Александр Александрович.
- Не откажусь,- обрадовано согласилась старушка,-  далековато топать ногами. Совсем плохо, если они больные.
Сашка помог женщине сесть в кабину, трактор тронулся, побежала под колеса убитая дорога.
-Почему пешком? До деревни далеко,- спросил тракторист у старухи сосредоточенно копавшейся в корзине.
-Автобус идет вечером, а мне нужно сейчас. Внук заболел. Вот и ре-шила добраться автостопом. Так это сейчас зовется. Раньше бы сказали: приехали на попутной машине. Испоганили русский язык, изверги. Стесня-ются разговаривать на родном языке. Ладно, там какой- нибудь забитый му-жичок говорит, а то ведь грамотные люди. Ни стыда ни совести. Раньше гор-дились хорошими делами, грамотной речью, а сейчас хвалятся подлостью.
Бабка высказалась, сидела тихо, нервно шаря морщинистой рукой в плетеной корзинке. Наконец нашла тряпичный узелок, развязала, достала пя-тидесяти рублевую ассигнацию, небрежно подержала в руках, не подала, а зло сунула водителю. Все проделала молча, с каменным лицом, с равнодуш-ным взглядом.
-Что это такое?- спросил Борисов, рассматривая на коленях мятую бумажку.
-Плата за проезд,- прошипела старуха.
Из ее странного поведения было видно, что она шоферов в грош не ставит, а садится только потому, что нужда гонит, а так бы ни за что…
-Я не беру за проезд, возьмите деньги назад, - спокойно сказал трак-торист.
Старуха нисказанно удивилась. У нее даже замутненные глаза расши-рились до возможного предела, голос треснул до хриплоты. Она спросила:
-Почему не берешь?
Потому, что везет трактор, а не я.
-Бензин купишь, - не отставала она.
-Пенсия большая?- спросил водитель.
-Ты что с луны упал? Не пенсия, а смех один. Мизирь, чтобы не  сдохла с голода. Не думала не гадала, что на старости лет буду нищенкой. Позор.
-А вы последние крохи отдаете.
-Что, милый, делать, шофера  последнюю шкуру сдирают.
Александр Александрович слушал - сердце кровью обливалось. Жен-щина еще что-то сердито выговаривала, потом махнула маленькой рукой, за-билась в угол кабины и надолго замолчала.
Панаева встретила Борисова устоявшейся тишиной, пустыми улица-ми. Шум трактора вдребезги разбил молчаливую тишину, спугнул одинокую собаку - та испугалась и быстро юркнула под старые бревна.
-Прибыли, бабуля,- сообщил Борисов.
-Спасибо, сынок!- поблагодарила старуха, уходя в дальнюю улицу.- Будь здоров и живи долго.
Трактор проехал улицей, притормозил возле дома Ефима Розова. Из недавно поставленных ворот вышел улыбающийся хозяин дома. Ему три-дцать лет. Крупный. Сильный. Голубоглазый.
-Здорово, Саша, давненько не было тебя, - ворковал он, обнимая му-жика.
-Здравствуй, Ефимушка. Как живешь- здравствуешь?
-Живу - не тужу, хлеба - не прошу.  Переночуешь?
-Извини! Тороплюсь. Лучше помоги погрузить технику на сани, пока совсем не стемнело.
Работали быстро. Потом кушали дымящиеся пельмени.
-Крякнем по одной?- спросил хозяин дома.
-Не пью на работе.
-Как знаешь!- Ефим вылил в большой волосатый рот содержимое стопки, крякнул, затаил дыхание, наколол на вилку жирный пельмень, всунул в раскрытый рот, тот утонул, как в бездонной яме. Черные глаза заиграли удовольствием.- Не торопись, выспись, на зорьке поедешь.
-Воду залью в радиатор и двину, - отрезал Борисов.
-Зря суешься ночью в тайгу. Вчера прошла сильная гроза; на поворо-те, возле Степановой сторожки, молния огромную сосну вывернула вместе с корнем. Ствол лесник распилил, чурки увез, а большая яма осталась. Как бы не влетел в нее. Ночь есть ночь.
-Волков бояться - в лес не ходить.
-Оно-то так, только береженого  Бог бережет, - не отставал Ефим.
-Я знаю каждый метр дороги; свет у трактора отличный, дальний, объеду яму. За ночь буду на месте, подремлю с часик и за работу. Некогда мне, Ефимушка, поверь мне на слово, работы много, дожди сидят на хвосте. Нет! Не упрашивай! Поеду. Не впервой гоню трактор, ничего со мной не случится. Прошу: неуговаривай.
-Смотри сам. Барин- хозяин. Хоть  небо и заволокло  тяжелыми, об-ложными тучами, я слышал прогноз погоды:  не обещают дождей.
-Синоптики могут ошибиться. Спасибо за хлеб и соль. Посидим в дру-гой раз. Не обижайся, Максимушка, мы еще молодые, насидимся.
Они крепко, по- русски, трижды обнялись, словно знали, что больше живыми не свидятся.
Борисов сел в кабину, запустил двигатель; несколько минут трактор работал на холостых оборотах, ломая вечернюю тишину. Включил фары. Дальний свет высветил узкую дорогу, густой прибрежный кустарник.
-Бывай, Ефимушка!- Александр Александрович включил первую пе-редачу, колесник медленно двинулся в сторону темного леса.
Вскоре машина растаяла в синей ночи, только еще блуждал по сторо-нам яркий свет, потом и его не стало. Ефим еще немного постоял и пошел домой.
Щупая фарами темную дорогу, колесник медленно продвигался впе-ред. Лес густел, напирал на проезжую часть, обнимая дорогу колючими чер-ными руками. Свет фар блуждал по узкому пути, освещая, толстые корни, развалившиеся поперек дороги.
А ночь все добавляла и добавляла темной краски, проезжая часть су-жалась, черной гадюкой уползала под колеса машины. Небо и земля соеди-нились в сплошную темную стену, которую  слабо пронзали два световых луча. Они старательно искали колею, найдя, крепко цеплялись за нее. «Надо же, чтобы ночь выдалась такая темная, - подумал Борисов.- Тучи накрыли небо черным покрывалом».
Неожиданно свет фар начал тускнеть и вскоре совсем погас. Затаив-шаяся смолянистая ночь мгновенно поглотила трактор.
-Вот те раз! Ище этого не хватало, - выругался Борисов.
Он подумал: может, клеммы не затянуты хорошо, на ощуп нащупал клеммы, потрогай, подергал, свет не загорелся. Не заредили аккумулятор, падлецы.
Борисов  сел на обочину дороги, долго сидел, слушая тайгу.
Где-то  рядом, тревожа ночную тишину, громко заблажил невидимый филин. Борисов вздрогнул, чертыхнулся, выругался. Птица кричала, дико смеялась, по- человечески стонала, плакала, наводя ужас на все живое. «Чер-това птица!»,- ругнулся он.
В глухой тайге, ночью, на обочине дороги сидел мужик и думал, как ему поступить. Возвратиться назад - далеко, а впереди - тьма непроглядная, неведомая яма. До поворота всего километр, рядом, но как доехать до него?      Можно опрокинуться в кювет. Темный лес безжалостно сжал дорогу до  ми-нимума. Ее не видно. Сплошная жирная темень.
Борисов посмотрел вверх и обрадовался: обложные тучи ушли, за-сверкали яркие звезды. На земле темно, зато слабо высветилась верхняя часть просеки. Еле-еле просматриваемые две стены угрюмого леса послужат Алек-сандру слабым  ориентиром. «Есть Бог на свете!» - подумал он.
Ночь, хоть глаз выколи. Ничего не видно в двух метрах. В тайге ночь темнее, чем в полях. Непролазный лес сгущает темень, держит, прижимает к земле.
-Ну, что, Александр Александрович,  заиграло очко?  Затреслись под-жилки?  Что-то раньше за тобой я не замечал трусости. Я тебе верю: обста-новка незаурядная. Впереди непроглядная тьма, неизвестность, можно запро-сто сломать голову,- с насмешкой обратился к себе Борисов. – Так что? Едем или будем ждать утра? «Только вперед!» - приказал себе человек. Он резво поднялся   с бровки, сел в кабину, запустил двигатель. Испуганно шарахну-лась в сторону уснувшая тишина, громкое эхо  пронеслось над недоумеваю-щей тайгой, и еще долго, многократно повторяя и уменьшаясь, говорило оно в пылающем небе.
Трактор медленно тронулся, вслепую щупая колесами невидимую до-рогу,  тараня, ломая непроглядную стену.
Мысленно Борисов отмерял пройденный путь. Он неустанно следил за освещенными верхушками деревьев. Левая сторона леса завернула вправо, коридор пропал. Где-то рядом крутой поворот. Он помнит его наглядно. Сначала к дороге жмется молодой осинник, потом на острие поворота во всем величии покажется огромная сосна, которую он всегда объезжал, заби-рая влево. Сейчас дерева нет, на ее месте - неведомая яма. Борисов о ней знал. Он не ведал другое, что, падая, сосна разрушила полдороги. Чтобы обо-гнуть яму, ему нужно было вплотную прижаться к левой стороне леса.
Борисову бы остановиться, пройти пешком, палкой прощупать уби-тую землю, на ощупь определить размер пустоты, все было бы хорошо. Он не подумал об этом потому, что торопился.
Трактор не шел, а полз на самой малой скорости. На всякий случай Сашка открыл дверцу, приготовился выпрыгнуть, так стоя сверлил уставши-ми глазами непробиваемую темноту.
Борисов помнил о яме, но, сколько до нее, метр-два-три, этого он не знал. Сашка резко начал  забирать влево, но было поздно. Тракторист почув-ствовал по нервно качнувшейся машине, что переднее колесо висит в пусто-те. Трактор кинуло вправо, медленно, неудержимо потянуло вниз. Борисов, что было силы, оттолкнулся от кабины в ночную бездну, стараясь, перелететь яму и перепрыгнул бы, если бы на его беду пола нейлоновой куртки незаце-пилась бы за острый край отошедшего железного листа.  Мужика резко дер-нуло назад, на какой-то миг он завис в воздухе, размахивая большими руками и ногами, потом резко полетел на дно ямы, а на него сверху всей железной тяжестью рухнул колесник, перевертывая груженые сани.
Будя спящую тайгу, раздался нечеловеческий крик; и все смолкло.


По заросшей молодой  травой огромной пустоши, клубясь, перевора-чиваясь; медленно полз тяжелый молочный туман. Он родился в мелких кус-тах березняка, от него остро пахло хвоей и сыростью. Недалеко от избушки паслись лошади, белое месиво поглотило их, виднелись только одни крупные головы, глухо бренчали невидимые ботала.
Из избушки, крехтя и матерясь, держась руками за тощую спину, не вышел, а выполз дед Сергей. Он постоял, посмотрел по сторонам, нервно пе-редернул костлявыми плечами, недовольно пробурчал: «Прохладный утрен-ник, ишь какой туманище, даже  лошадей не видно».
Кругом тишина и прохлада. Утро добивает упрямую ночь, выгоняя полумрак из кустов малинника, зарослей лабазника.
А в густом лесу еще полутени, вековая тайга безмолвно стояла в оду-хотворенном оцепенении. Еще спал шаловливый ветерок; еще дремали лес-ные певцы, храня покой. Еще не показало свою веселую мордашку красное солнышко, но признаки его скорого появления на лицо: бронзовел далекий небосвод. Скоро первые отблески будущего пожара охватят полнеба, и запы-лает свод небес алым пламенем, обжигая острые верхушки разлапистых елей, царственных кедров,  пышных пихтачей, белых берез. Постепенно тайга оживет, зашумит, наполнится многоголосым пением птиц. А сейчас пока ти-хо, дремотно, прохладно.
Сначала дед Сергей сходил за куст по надобности, потом разжег кос-тер, на деревянную перекладину повесил чумазый котелок с водой, сел на толстое бревно, долго смотрел в волнующийся огонь.
Подошел, зевающий Афанасий, сел рядом, молча смотрел в живое пламя.
Оба: длинные, костлявые, носатые, морщинистые, седые. Обоим пе-ревалило за восемьдесят, но они еще потихоньку хорохорятся.
-Всю ночь зудилась левая пятка – не к добру это,- неотрывно смотря на огонь, протянул Афанасий.
Дед Сергей промолчал, наломал лабазнику, положил в кипяток, снял с огня, накрыл старой берестой, чтобы трава напарилась.
И у меня на душе ночь, словно кто помер,- признался дед Сергей.- К чему бы это? Пойду приведу лошадей, пора в дорогу.
-Леший сдох,- сказал дед Афанасий,- они вечером рождаются, а утром отдают темную душу сатане.
Молча пили лобазниковый чай с пряниками.  Потихоньку умирал не-нужный костер.
-Что-то Борисова долго нет, уже  пора бы ему быть. Может, заночевал у Ефима? - спросил дед Афанасий.
-Ты чо баишь-то? Александр Александрович останется на ночь? Не тот он человек,- возразил дед Сергей.
-Сам знаю …только, где он?
-Не каркай! Запрягай лошадей, и поехали,- неизвестно чего злился дед Сергей.
Отдохнувшие, накормленные кони бежали мелкой рысью. На корнях телеги подпрыгивали, мужики подскакивали.
Лесная дорога то сужалась, то расширялась. Туман растаял, а роса еще светилась маленькими огоньками на кончиках травинок.
Впереди показался крутой поворот.
-Т-п-п-ру-у,- натянул ременные вожжи  Афанасий.
-Ты чего?- не понял дед Сергей.
Телеги остановились.
-Ты глянь…- вытянув тощую шею, крикнул Афанасий,- наш трактор лежит в яме.
Старики от неожиданности выпучили подслеповатые глаза. Быстро соскочили с телег, нерешительно подошли к месту аварии и ужаснулись: под колесником лежало раздавленное тело Борисова. Машинально обнажили се-дые головы, стояли в оцепенении.
Афанасий, отвернувшись,  зашмыгал носом. Сергей молчал. Он слы-шал, как по его худому лицу текли непрошенные слезы.
-Боже праведный,- молился Афанасий,- зачем забрал хорошего чело-века? Ну, зачем он понадобился тебе?
-Афоня, слезами горю не поможешь, - попросил дед Сергей. -  Гони к Ефиму, пусть ведет гусеничный трактор, нужно освободить покойника, уве-сти домой для похорон. Старик тут же уехал. Сергей сел на обочину дороги, зажал руками седую голову, тихо плакал.
Кто-то подошел. Дед поднял голову, мокрыми, подслеповатыми гла-зами непонимающе уставился на пришельца.
-Кто такой?- спросил он.
-Я лесник. Приехал, чтобы засыпать яму.
-Опоздал, милый! Еще как опоздал, погиб отличный мужик.
-Я один. Не успеваю. Вчера целый день пилил сосну, увозил чурки, а засыпать яму не успел. Не хватило сил. Один я. Понимаешь? Один.
Долго молчали. О чем можно говорить в эту минуту. Только лить сле-зы.
Наконец пригнали  гусеничный трактор.
Ефим подбежал к чертовой яме. Как увидел мертвого друга, так и за-блажил на весь лес.
-Саша! Милый! Я же тебя просил! Не послушал. Что ты наделал? А как же Настя? Дети? А?
Он плакал, как ребенок в страшном испуге. Тем временем мужики за-цепили трактор тросами. Зарываясь широкими гусеницами в землю, машина натянула троса, потихоньку поставила колесник на дорогу.
Ефим спустился в яму, взял на руки погибшего кума, осторожно пере-дал мужикам, те положили его на телегу. Покойника завернули в толстый слой крапивы и накрыли старым брезентом. Тем временем мужики провери-ли колесник - свет отсутствовал.
-Скажите Ивану Анисимовичу, что Борисов погиб по вине механика. Не зарядили аккумулятор. Езжайте, мужики, и поспешайте. День жаркий, те-ло может поплыть,- вытирая слезы, напутствовал Ефим.


Две телеги с хмурыми стариками, с раздавленным покойником, за-крытым старым брезентом, тихо въехали в Медведеву, которая готовилась ко сну.
Пустынная улица. Гробовая тишина.  Ярко светится окно конторы. Световые квадраты лежат на земле.
Бесшумно открылась входная дверь конторы, в комнату протиснулись молчаливые старики.
-Что случилось?- заметив необычное поведение вошедших стариков, спросил директор.- Рассказывайте!
-Борисов погиб,- плача произнесли деды.
-Как погиб? - Тонкая иголка вонзилась в сердце. Он схватился рукой за грудь, повременил, затаив дыхание.
-Иван Анисимович, вам плохо?- всполошился дед Сергей.
-Где Александр Александрович?- простонал Медведев.
-Лежит на телеге возле конторы,- доложил дед Сергей, потупя голову, словно он был виноват в смерти тракториста.
 Медведев осторожно поднялся, вышел на улицу, подошел к возу, от-бросил брезент (он еще не верил старикам), увидев раздавленное тело, ужас-нулся, молча стоял с закрытыми глазами.  Крупные плечи мелко дрожали.
Беда быстро облетела деревню. Захлопали калитки глухих ворот, ошеломленные страшной вестью, селяне молча подтягивались к конторе.
После выпитой таблетки директору стало немного легче, он стоял возле телеги и тихо плакал, не вытирая катившихся по полным щекам горю-чих слез.
Дед Сергей передал Медведеву слова Ефима. Иван Анисимович по-багровел, приказал подъехавшему Сенькину, срочно привести механика.
Селезнев пришел сам. Он еще не знал о смерти Борисова, вел себя спокойно.
-Посмотри, подлец, на дело своих рук!- зло бросил горсть обжигаю-щих слов Анисимович.- Внимательно смотри. Это ты его убил!
-Почему я?- переспросил механик, еще ничего не понимая, но холодея в душе от страшного обвинения.- Я никого не убивал.
-Нет! Это ты убийца! Как ты мог выпустить трактор в тайгу без света?
-Я приказал проверить аккумулятор слесарю.
Сергей тебе говорил, чтобы ты взял  новый аккумулятор на складе?
-Говорил, - признался механик.
 -Почему не получил?- распалялся директор.- Шалопайничаешь на ра-боте,  почитываешь книги, а человек поверил тебе и погиб. Молчишь! Я сни-маю тебя с должности, дело передаю в суд. Твоя халатность граничит с пре-ступностью. Можешь идти.
Селезнев молча развернулся, побрел по улице, провожаемый десятка-ми ненавистных глаз.
Медведев повернулся к Сенькину.
-Борис Борисович, займись похоронами, возьми на складе все, что бу-дет нужно для поминок. Похороним Александра Александровича в центре деревни рядом с героями Гражданской войны. Дорогие женщины, не прика-зываю, я прошу вас, помогите Сенькину. Срочно разыскать фельдшера, пусть неотлучно будет при Насте.
Подъехал на велосипеде Сергей, подошел к телеге, низко склонил го-лову, побелевшие губы тихо шепнули: «Как же так, Александр Александро-вич, как же так…- Он шмыгал носом, не отрываясь мокрыми глазами от по-мятого тела.
Иван Анисимович отвел его в сторону.
-Сережа! Будь мужчиной. Держись. Пошли мальчишек в поля с при-казом: сев продолжать. Закончим посевную, помянем Борисова всей дерев-ней. Как только снимут тело с телеги, поставь подводы под погрузку, чтобы старики выехали до солнца. Возьми у Панина новый аккумулятор, садись на велосипед и гони в дуброву. Сам будешь пахать и сеять. Извини, послать больше некого. За тебя и за себя поработает Василий Галкин. Заедь к Ефиму, он, наверняка, трактор проверил.
-Я постараюсь.
-Постарайся, сынок. Видишь, какое у нас невыплаканное горе.
Сергей подошел к телеге, поцеловал  усопшего в холодный лоб, обнял труп, отчаянно махнул рукой, вытирая обильные слезы. Сел на велосипед и уехал, не оглядываясь.
Все с нетерпением ждали жену Борисова, а ее все не было. Наконец кто-то крикнул: «Настя!»
По пыльной улице в коротком ситцевом платье бежала распатланная женщина. Она часто запиналась, падала, сидела в пыли, поднималась, снова бежала, снова падала. Последние метры до телеги с трупом женщина не то-ропилась, не бежала, не шла, а медленно брела с протянутыми дрожащими руками. Она не лила горьких слез, не кричала лихим матом, не рвала на себе волосы. Она тащилась из последних сил. Зеленые зрачки диких глаз расши-рились, казалось, остановились, выглядели  мертвыми. Большая прядь волос упала на коленкоровое лицо, мешала смотреть. Женщина не убирала ее. Она, не видя, брела, брела к страшной телеге. Уставшая, разбитая  горем, ничего не понимающая, медленно, шаг за шагом, двигалась вперед.
Толпа расступилась и затихла. Настя боязливо подошла к возу, осто-рожно убрала жесткий брезент, от увиденного пошатнулась, начала оседать, ее подхватили женщины, она зло вырвалась, выровнялась, стала, широко рас-ставив тоги, стояла, смотрела на раздавленное тело  мужа, потом вылезла на телегу, легла рядом, слабой рукой обняв супруга.
-Сашенька, дорогой мой человек!- обнимая и целуя мужа, впервые за-говорила она.- Ты сказал, что все будет хорошо. Я поверила тебе. Как же мы будем без тебя, без твоей любви. Тебе плохо. Я понимаю. Молчи, любимый, ничего не говори, я молча полежу рядом с тобой. Полежим и поедем домой. Негоже спать на улице, что скажут люди.
От такого разговора у присутствующих по спинам пробежал неприят-ный холодок.
-Хоть бы не рехнулась, дома малые дети,- переговаривались бабы,- лучше бы ревела белугой.
Словно услышав женщин, Настя приподнялась на локте, дрожащей маленькой  рукой погладила мертвое лицо с чуть пробившейся русой щети-ной, закричала не своим голом на всю деревню. Громкое эхо вспороло ноч-ную тишину.
-Слава Богу,- взмолились люди,- будет в разуме.
-Афанасий, трогай, вези покойника домой,- скомандовал Медведев.- По- христианскому обычаю умерший человек последнюю ночь обязан про-вести в своем доме.


Хоронили Борисова на другой день, после обеда. Обитый красным материалом, гроб несли на плечах плотники из бригады Петра Медведева, поставили на рыжий бугор свеженасыпанной глины. За гробом, вся в черной  траурной одежде, шла Настя. На  нее было  страшно смотреть. Она из моло-духи превратилась в пожилую женщину: на гладком лбу невыплаканное горе пробороздило две широкие складки, большие глаза потухли, круглые щеки опали, легкая сутулость согнула прямую спину.
Иван Анисимович,- вытирая слезы, сказал небольшую речь.
-Селяне! Сегодня мы хороним дорогого нам человека - Александра Александровича Борисова. Что это был за человек, вы знаете сами. Я написал распоряжение по совхозу, а именно: пока дети учатся, они будут получать зарплату отца. Спи спокойно, Александр Александрович! Пусть земля тебе будет пухом.

           Глава двенадцатая.
                Иван Анисимович.


Медведев с Соловьевым объезжали на двуколке  все отделения совхо-за, проверяли проделанную работу механизаторами. В первое отделение при-были после обеда. Лошадь поставили в тень густого рябинника, коня накры-ли попоной, чтобы меньше жрал Сивку ненасытный овод, а сами пошли пешком, напрямик через пахоту к тракторам, мирно стоявшим на берегу большого озера.
Приозерные поля  тянулись от одного горизонта до другого. Свеже-вспаханная земля под полуденным солнцем отливала вороненой сталью, пах-ла прелым листом, парным, банным духом, вольным ветром.
Трактористы закончили пахоту, кучкой сидели на берегу огромного озера, травили анекдоты. Заметив начальство, подошли механизаторы с дру-гих агрегатов.
-Здравствуйте, товарищи!- пожимая всем руки, поздоровался Медве-дев.- Пахать закончили. Это хорошо.  Чем нас порадуют сеяльщики?
-Если все пойдет как по маслу, то завтра полностью засеем Приозер-ные поля,- доложил Осип Брезгин.- Отдохнем, попаримся в баньке.
-Баня- это прекрасно. Праздник для уставшего грязного тела. С баней придется погодить. Мы присоединили к совхозу  земли Кобяшевского колхо-за. Почва черноземная, жирная, если засеем, то получим большую прибыль.
-А успеем засеять?- засомневалась Лиза Семечкина.
-Успеем. Мы бросили туда всю совхозную технику, завозим семена, горюче-смазочные материалы. Трактора четырех отделений пашут землю, завтра начнем сеять яровую пшеницу,- рассказал Медведев.
-А что  будем делать мы?- спросила Галя Романова.
-Два гусеничных трактора и трактора, что занимаются севом,  перей-дут на поля возле Ганькиного болота, остальные машины прямиком двинут в Кобяшеву.
-Вам все ясно?- спросил Соловьев.
-Куда яснее! - сказал Осип. - Ребята по машинам.
Мужики сели в кабины, взревели мощные двигатели, выбросили ядо-витый газ, гуськом поползли на дорогу.
Руководители совхоза еще стояли пару минут, смотрели на работу сеялок, потом сели в двуколку и поехали вслед за тракторами.
-Хорошие у нас люди, любые горы свернут, - похвалил Соловьев.
-Если их еще не обманывать. Не на словах, а на деле заботиться о них,- добавил Иван Анисимович.
- За четыре дня справимся в Кобящевой?
-Все будет зависеть от погоды,  - задумчиво ответил директор.
-Синоптики обещают четыре сухих дня, дождевой фронт семимиль-ными шагами приближается к нам.
-Значит успеем. Как идут дела у Виктории? – поинтересовался Медве-дев. – Сереги нет, некому докладывать. Бригадир днюет и ночует в полях.
-Бригада Орешкиной закончила свои полевые работы, сейчас  работа-ет в Кобяшевой.
- Что- нибудь слышно от Сергея?
-Приехали старики, сказали, что агроном засеял все пустоши в Ма-ленькой дубровке и у Степановых вил две елани. Остались поляны у Горело-го болота и возле избушки. Я думаю: он успеет засеять пустоши до дождей. Что будет с механиком?- спросил Соловьев.
- Судить! - зло ответил директор.
-Кто займет его должность?
-Сашка Чекунов. Свой парень. Работящий. Умный. Без мух в голове.
-Кобяшеву выделим в новое отделение,- поинтересовался Василий Васильевич.
-Не получится. Мало в деревне людей. Все разбежались кто - куда ис-кать лучшей доли. Пустые дома скупили  дачники.
-А вы запретите дачи, скупите дома, посадите в них приезжих. Что нужно вновь прибывшему? Жилище и хороший заработок.
- А ты молоток! Завтра же напишу указ и напечатаю в газете: дачи на совхозной земле запрещаются. Кто захочет пользоваться совхозной землей, пусть переезжает жить в Медведеву или в другую деревню. На выбор.
Поля у Ганькиного  болота раскинулись широко вдоль низкого право-го берега реки. Из года в год весенний паводок топит их. Приходится ждать, когда уйдет вода с полей и высохнет почва. Зато удобренные илом земли да-ют большие урожаи.
В центре пахотного массива, как болячка на глазу, плещется огромное болото. Берега заросли густой осокой,  непролазным камышом, плакучими ивами. В зарослях некошеной травы гнездятся утки, чирки, «пикалицы»; в воде живут золотистый карась и бронзовый ленок.
Почему зовут Ганькиным болотом?- спросил Соловьев.
-В нем утопилась Ганька - молодая девушка.
-Болото можно осушить.
-Хотели, но передумали. Не решились уничтожить чудный уголок природы. Здесь сотни лет гнездится водоплавающая птица, в воде живет ры-ба. Мы запретили охотиться на болоте, ловить сетями рыбу. Болото - место отдыха селян. В советское время мелиораторы своей деятельностью нанесли земле больше вреда, чем пользы. Одумались, да было поздно. Свои колхоз-ные земли мы отстояли от осушения, тем самым сохранили болота, малень-кие лески, животный мир и влагу. Нелегко было, но отстояли. Сам знаешь, как опасно  идти против генеральной линии партии. Первый секретарь рай-кома был умный мужик, понял наши интересы, отговорил мелиораторов уничтожать болота на совхозных землях.
 Приехали. Долго ходили по непаханой земле, брали в руки влажные комки, прикладывали к щекам.
-Как думаешь, агроном? Можно пахать?- спросил Медведев.
-Почва теплая, можно сеять.
-Вот и хорошо.
-Чуть не забыл,- вспомнил Соловьев,- вчера встретил Бородина.
-И что?
-Предлагает работать сообща.
-Каким образом?
-Он строит маслозавод, мы везем молоко и продаем продукцию в го-роде.
-Сколько дает процентров?
-Тридцать.
-Хорош гусь! Хватило нам Советской системы, посидели дармоеды на нашей шее.
-Ты это о ком?
- Как будто ты не знаешь о ком. Сегодня родился. Я говорю о комму-нистических миллионерах, о кровопийцах, о государстве нашем дорогом, ко-торое десятки лет пило кровь из колхозников.  Закончим стройку, устроим учителей, сами поставим маслозавод без прихлебателей. В долю возьмем ближние совхозы. А Бородин пусть где-то на стороне ищет дураков.
Подошли тракторы и сходу начали пахать землю.
-Тут все в порядке, - сказал Медведев, -  едем в Кобяшеву, там  сейчас основной фронт работ. Надо успеть до облажных дождей.
Они еще постояли, посмотрели на работу тракторов, сели в двуколку и поехали дальше.
Солнце палило нещадно. Двуколка подпрыгивала на неровностях до-роги; мужики обливались потом. Впереди показались три березы, словно не-весты на выданье.
-Может, посидим в холодке? Рубаху хоть выжимай, да и Сивка отдох-нет, травку пощиплет,- взмолился Василий Васильевич.
-Я непротив,- заворачивая лошадь, согласился Медведев.
Они разделись, привалились к шершавым стволам черноглазых берез, молча лежали, смотрели на висевшее над полями огромное дрожащее марево.
-Скажи, Иван, как к тебе пришла мысль организовать новое хозяйст-во? – спросил Соловьев.
-Жизнь, Вася, заставила. Она так нас приперла к стенке, что не дох-нуть, не пернуть. Третьего не дала.
 Умирали колхозы постепенно, а потом и совсем приказали долго жить. Правительство бросило колхозы на произвол судьбы вместе с колхоз-никами: выживайте, кто как сможет. Выживете - хорошо, подохните - не ве-лика потеря. Бабы нарожают новых мужиков. Я не мог взять в толк: как го-сударство думало кормить людей, если оно полностью развалило сельское хозяйство. Молодежь ушла в город, а старики существовали за счет своих земельных участков.
-В городе без паспортов не принимали на работу,- заметил Соловьев.
-Еще как брали…с великой радостью. Городская молодежь не желала работать дворниками, грузчиками, разнорабочими, шоферами - мал зарабо-ток, мало чести, никакого профессионального роста. Они шли в институты, в военные училища - тут тебе и деньги, и почет, и перспектива. А сельской мо-лодежи было в самый раз. Во-первых, ей нужно было закрепиться в городе, получить паспорт, стать вольным человеком, то есть сбросить оковы комму-нистического рабства; во-вторых, за работу в городе платили реальные день-ги, за которые можно было питаться, одеваться, ходить в кино. Слышишь разницу? Теперь обратно в «коммунистический рай» их и пулей не загонишь. Они почувствовали себя людьми, полноправными членами общества.
Девяностые годы совсем  добили колхозника. Советская власть лоп-нула, как мыльный пузырь. В стране вершил страшную тризну голод. Мил-лионы остались без работы, без денег, без жилья. Подняли голову бандиты разных мастей. Страна погрузилась во мрак и нищету.
Правительство Ельцина издало указ, по которому можно было созда-вать разные хозяйства, артели. Указ и натолкнул меня на идею создать сов-хоз. Не спал ночами; все думал, думал, думал. Голова пухла от мыслей. По-том пошел, посчитал оставшуюся колхозную технику, навел ревизию скот-ным дворам. Оказалось, что кое-что еще есть. Это радовало. Самое главное: в деревне остались люди. Собрал собрание. К моему огромному удивлению на сходку явились все. Пришли потому, что всем до чертиков надоела голодная жизнь. Сидели тихо, смотрели на меня, ждали, что я скажу. А я сидел, смот-рел на сельчан, молчал, ждал, что они скажут. Дождался. Поднялся дед Сер-гей, подержался за тощую спину, ругнулся для порядка и выдал:
-Говори, Иван Анисимович, что надумал. Вишь, как все ждут твово слова. Шибко надо решать, как нам, смертным, проживать дале. Очень шиб-ко надо.
-Говори, председатель, что делать, - один за другим поднимались быв-шие колхозники. -  Надоела голодуха. Мы видели: ходил ты по фермам, счи-тал сельхозтехнику, говори, что надумал? Дале нет терпежа. Был и весь вы-шел. От правительства тоже ждать нечего, у него свои заботы.
-Будем создавать совхоз,- сказал я.
-Опять коллективное хозяйство?  Хватит, набатрачили на господ ком-мунистов, не лучше ли заводить  единоличное хозяйство, как  ране, при царе-батюшке.
-Не получится, граждане единоличники, разделим землю, а чем ее бу-дем обрабатывать? Запряжем женщин?  Не выйдет. Худые они очень, не по-тянут. Лошадей почти нет, какая осталась техника и та ржавеет под дождем. Хозяева сраные. 
Все долго молчали, потому что нечего было сказать  против голой правды, против лени, пьянства, разгильдяйства.
Давайте сперва решим что-нибудь толковое, а уж потом начнем  соба-читься,- поднялся дед Афанасий,- что молчите, мужики, али вас это не каса-ется?   
Мужики тупо молчали. Знать стыдно стало за свою беспомощность. Поднялся Григорий Соснин, обвел всех еще пьяным мутным взглядом, ска-зал:
-Говори, Иван Анисимович, что делать? Что решил, так и будет. Пой-дем за тобой. Мужик ты надежный, умный и свой.
Снова поднялся Медведев, сказал:
-Создадим настоящий совхоз, работать станем за деньги, как в городе.
-Где возьмем рублики, дядя принесет на блюдечке с голубой каемоч-кой? – поинтересовалась Екатерина Макаровна.
-Хороший вопрос и вовремя заданный. Чтобы совхоз встал на ноги, нам нужно впервую очередь создать денежный фонт. Как это сделать? При-режем каждой семье по гектару земли да плюс свои шестьдесят соток. Полу-чается полтора гектара.  Не мало, а даже много, я думаю. Посеете все самое необходимое, чтобы протянуть год. Первый год будем трудиться даром и в поте лица. Работать даром, нам не привыкать. В каждой семье есть корова, свинья, теленок, курицы, кролики. Первый урожай продадим, купим технику. Нам без нее никуда. Это первое. Второе: мужики с завтрашнего дня с питьем завязываем, прекращаем растаскивать последнее колхозное добро. Беремся за работу серьезно. С утра половина людей чистит, ремонтирует и ставит под навес технику, другая идет поправлять коровники, свинарники. Нам надо сберечь остатки скота. Бригадиром остается Соснин. Спрашивать буду серь-езно. За каждый невыход   или пьянку  рабочий будет штрафоваться  месяч-ным зароботком.
-Не много ли будет? - спросил кто-то с задов.
-Не пей. Деньги будут твои,- ответил я. -  Не нужно прятаться за чу-жие спины. Если кто-то что-то хочет сказать, встаньте, чтобы все видели те-бя. Не спорю, нам придется трудно, а когда нам было легко? Помните: под-лежащий камень- вода не течет. Трудолюбивому мужику земля не даст уме-реть с голоду.
-Иван Анисимович, надо составить бумагу, заверить в городе, чтобы все было чин-чинарем: поставить там разные печати, штампы, подписи,- под-нялся Панин.- Чтобы, ядрена его в лапу, к нам никто не примазался, как в прошлые времена. На себя будем работать. Так, товарищи!?
-Так, Юрьевич, так!- многоголосо взревела толпа.- Не хотим…не же-лаем…
Составили документ, совхоз разделили на пять отделений по дерев-ням, выработали устав. За все долгие годы колхозного строя, я впервые уви-дел в глазах рабочих неподдельную радость. У людей появилась надежда на спокойную, сытую жизнь.
Медведев замолчал. Когда-то красивые глаза загрустили, постаревшее лицо напряглось, заморщинилось. Сейчас он снова переживал трудные девя-ностые годы.
-Что было дальше? - спросил Василий Васильевич.
Составили бумагу, отправился я в город заверять ее. В райкоме, по привычке, поднялся на второй этаж по ковровой дорожке. Шел и думал: ти-шина-то, какая. Раньше в этом здании жизнь била ключом. В огромной при-емной народу, что сельди в бочке, не протолкнуться, а сейчас пусто, как на кладбище.
Секретарша тихо сидит в уголке, вяжет шерстяные носки. Одинокая. Никому не нужная. В былые времена секретарша имела большой вес: могла пропустить без очереди до «первого», могла посодействовать в решении лю-бого вопроса. К ней прислушивались, с ней водили дружбу, перед ней заис-кивали, ей дарили дорогие подарки.
Одевалась она шикарно, по последнему писку, вела себя высокомер-но, как и пологалось секретарю районного начальства, даже позволяла себе прикрикнуть. Мне всегда казалось, что  боялись секретарши больше, чем «са-мого».
А сейчас передо мной сидела постаревшая женщина. Как осенью с ро-зы осыпались  лепестки, так и с нее слетел лоск. В мою сторону не смотрела - тонкие пальцы быстро набирали петли.
-Нина Степановна, можно пройти к «первому»?- как бывало раньше, спросил я
Женщина поморщилась, как от сильной зубной боли, потом вытара-щилась на меня большущими глазами. На увядшем лице жили одни глаза, они еще манили, завлекали.
-Смеетесь надо мной? – некрасиво кривя пухлые губы, заговорила она. - Все развалилось, все куда-то рухнуло, словно провалилось бездонную яму. И мне тут нечего делать. Так хожу по привычке. Знаю ведь, что я не нужна, а хожу. Привычка -  хуже натуры.
-А там?- показал рукой на дверь, обитой черным дермантином.
-Заходи,- повелительно, как в прежние годы, сказала она. От сознания, что она востребована, женщина повеселела, перестала вязать носки.
-Я радостно подмигнул ей, открыл тяжелую дверь, вошел в светлый, большой кабинет секретаря райкома. За длинным столом, накрытым красной материей, сидел Андрей Семенович Панферов. Семь десятков лет прилежно потрудились над его внешностью. Мужик раздался вширь, уменьшился в росте, словно его сверху придавили чем-то тяжелым. Прошедшие годы  хо-рошо пропололи густые черные волосы, оставили круглую лысину, похожую на жирный блин.
Рядом сидел Павел Петрович Чесноков - начальник Госснаба. Высо-кий, с длинным лицом, с большим носом и маленьким подбородком.
При моем появлении оба сразу замолчали, во все глаза, рассматривая меня. В райком давно никто не заходил, поэтому они смотрели на меня, как на историческое ископаемое.
-Проходи, садись!- дряблой рукой показал на стул Панферов.- Говори, зачем пожаловал?
-Бумагу нужно заверить по всем правилам,- сказал я.
-Что за документ?- спросил он, еще больше удивляясь.
-Мы на  собрании постановили организовать новый совхоз, прошу за-регистрировать.
Бывшие руководители города удивленно переглянулись: давненько к ним не обращались с подобными просьбами.
Андрей Семенович внимательно прочитал, передал Чеснокову. Тот просмотрел документ, положил на стол, с горечью в голосе сказал:
-Мы перед мужиками в неоплатном долгу. Правительству надобно пе-ред крестьянином стать на колени, попросить прощения зато, что издевались над мужиками долгие годы. Государство землю бросило, а крестьянин по собственному желанию пашет ее, не имея за это ни медалей, ни привилегий, ни денег на прожитье. Земля должна родить. Все правельно. Осилите? Дело нешуточное. Почитай, техники нет, люди разбежались. Совсем крестьянина отучили работать. А почему? Да потому, что не платили за труд, драли с кре-стьянина последнюю шкуру. Вот и разбежался народ.
-Ваша, правда,- согласился я,- как-то будем крутиться. Потихоньку - помаленьку. Если сейчас мы не создадим хозяйство, последние мужики уй-дут в город, земля заростет травой. Забуявинеет.
Панферов нажал на кнопку, тут же появилась секретарша с блокнотом в руках.
-Нина Степановна, возьмите бумаги у Медведева, перепечатайте в двух экземплярах, зарегистрируйте, проштампуйте, принесите назад. Я по-ставлю печать и распишусь.
-Иван Анисимович, я тебе могу помочь,- сказал Чесноков.
-Каким образом?  - не понял я.
-У меня на складах стоит новая сельхозтехника: десять гусеничных тракторов, четыре колесника, самоходные комбайны и прочая мелочь: куль-тиваторы, дисковые бороны, запчасти, удобрения.
-У нас нет денег,- сказал я.
-Бери даром, мне не жалко, – улыбнулся Чесноков.
-Смеетесь? – У Медведева от такого заявления холодок пошел по спи-не. – Нехорошо, Павел Петрович, издеваться над нами.
-Я не шучу. Вполне серьезно. Эта техника бесплатно предназначалась колхозам, но ее намерянно прижали, намереваясь  взять за нее хорошие  де-нежки.  Советская власть распалась, колхозы развалились, трактора стали  не нужны. Стоят на базе, ржавеют, пусть лучше пашут землю. Пользуйся мо-ментом. Пиши требование задним числом, мы зарегистрируем. Придет новая власть, наложит лапу, продаст бизнесменам за большие деньги. Звони в де-ревню, зови сюда всех механизаторов, на складах имеется горючее, заправ-ляй технику и гони своим ходом в деревню. Бери, пока не поздо.
-Вас посадят, – неунимался Медведев.
-Сопли не жуй, до утра, кровь из носа, вывези все под метлу. Завтра наши печати станут недействительными. Ты понял? У тебя в распоряжении одна ночь.
-Понял.
-Вот и действуй, завскладу дам распоряжение: он  все выдаст.
-Вывезли?- спросил Соловьев.
- Справились до утра.
-Повезло вам, Иван Анисимович.
-Не то слово. Царский подарок судьбы.  Увидев такое богатство, на-род повеселел, окончательно поверил в свое будущее. И земля не подвела. Собрали богатейший урожай, засыпали семена, фураж, остальное зерно раз-делили по едокам. Даже не верилось: люди впервые  сполна получили за свой труд.  Другой урожай продали и открыли свой счет в банке. В городе зарабо-тали наши  магазины, ларьки. Продавали картошку, овощи, молоко, сметану, творог. Живые деньги потекли на совхозный счет. Перешли на денежную оп-лату труда. Люди легко вздохнули, впервые не переживали за завтрашний день. В деревню вернулись те, кто убежал в город за деньгами и хорошей жизнью. О чем это все говорит?  Чтобы человек хорошо работал, ему нужен стимул в денежном эквиваленте и свобода передвижения. Сейчас в нашей стране считается хорошим заработком зарплата в пятнадцать-двадцать тысяч. Такое может утверждать только тот, кто не знает, как живет народ. При на-ших растущих ценах семья в четыре человека на такой зарплате будет вла-чить жалкое существование. Пятнадцать тысяч на одного    человека еще ту-да-сюда. Плохо, что этого не понимает наше правительство.
Меня, Иван Анисимович, беспокоит еще одно обстоятельство: разва-лили сельское хозяйство, и никто не хочет его востанавлмвать. Живем на деньги, вырученные за нефть,- горько вздохнул Соловьев.- Своя земля лугу-ет, а мы покупаем зерно, мясо, картошку за границей. Сколько это будет продолжаться. Не пора ли распахать всю Россию, засеять ее, увеличить ско-товодство, не покупать, а самим торговать своей продукцией. Ладно, Ваня, не будем обсуждать государственные дела, у нас своих дел по горло. Отдохнул?
-Я в порядке. Можно ехать.
               

                Глава тринадцатая.
                Лида.


Лида Комарова проснулась, когда ночь еще царствовала в природе и не собиралась уходить, хотя утро уже сторожило ее. Набросила на голые плечи легкий халат, прошла в кухню, случайно задела ополомник, тот упал на пол, оглушительно забренчав в ночной тишине спящего дома.
-Чаво вскочила-то? Ночь на дворе,- входя в кухню, спросила Фекла Ивановна, села рядом.- Смурная какая-то. Сказывай, что стряслось?
-Скверно на душе, словно в нее кошки нагадили,- сказала девушка.- Все валится из рук.
-Что произошло?  Поругалась с Сергеем?
-Он работает в дуброве, - отмахнулась Лида.
Старуха удивилась вранью девушки, посмотрела на нее с укором.
-Я видела его в деревне,- сказала Фекла,- подошел ко мне, уважитель-но  поздоровался и спросил тихонечко, чтобы, значит, никто не слышал.
-Скажите, Фекла Ивановна, из парней кто-то ходит до Лиды?
-Как же, говорю, ходил один. Важный такой, высокий, красивый па-рень, работал агрономом. Кажись, Сергеем звали. Он ужас как обрадовался, лицо загорелось, засветилось радостью, глазища так и стреляли молниями, схватил меня в охапку и давай целовать, а я ему и глаголю:  ты не меня, а Лиду целуй. Прижми ее в уголочке, зацелуй всю и тащи в загс. А он мне: люблю ее, Ивановна! Ничего не могу с собой поделать.
-Научила на мою голову,- рассердилась Лида.
-Поцеловал! Молодец!- обрадовалась старуха.
-Ничего хорошего. Пришел на стройку, при всем честном народе схва-тил меня и давай целовать. Целует и громко приговаривает: «Люблю, люблю, люблю!» Потом,  на всю стройку, заявляет: «Осенью сватов зашлю!» Словно сошел с ума. Стыд-то, какой.
-А ты чо?
-Влепила пощечину, а он стоит и смеется: «Всеравно, Лидуха, сватов зашлю к тебе, люблю тебя».
А ты чо?
-Дурак! - говорю ему. -  Зачем ты меня позоришь, народ кругом,- рас-сердилась  и ушла.
-Любит он тебя,- сказала Фекла. – По-настоящему любит.
Лида упала на стол и горько заплакала. Старуха шершавой рукой гла-дила по вздрагивающей голове, приговаривая:
-Поплачь, родная. Слезы вытягивают горе, хранят счастье и покой душевный.
-Стыд-то, какой! Что подумают люди?
-Ничего они не подумают. Не ты - первая, не ты - последняя.
-Всеравно стыдно, - утирая слезы, почти шопотом, произнесла Лида.
Фекла Ивановна, как могла, утешала девушку. При этом, лицо бабуш-ки мягчело, светлело; потухшие глаза горели потаенной радостью. Глубокие овраги, что пролегли через все худое лицо, мельчали, разглаживались. Ма-ленький кривой рот еще больше кривился в довольной улыбке.
-Смотри, не упусти парня, у него основательные намерения, к тому же объявилась  соперница. И очень серьезная.
-Интересно? Кто такая?- насторожилась Лида. Она сразу перестала плакать, в карих глазах молнией сверкнула ненависть. А может простая оза-боченность, возможность потерять любимого человека, которого она любила со школьной скамьи. Сразу не разберешь.
-Нина Фролова, -  шепнула старуха.
-Она же  подруга моя еще со школы, - удивилась Лида. - Мы с ней, как две сестры были, кусок хлеба делили по полам. А вы …соперница. Такого быть не может. Она знает: мы  встречаемся с парнем.
-Запомни, Лидуха, в сердечных делах  не бывает подруг. И не улыбай-ся. Нина -  девка кровь с молоком. Все при ней: и спереди, и сзади. Парни та-бунятся вокруг нее. Слышала одним ухом, она похвалялась: «Я Сергея при-беру к рукам». И приберет, если ты будешь набитой дурой. Парень липнет к тебе, а ты крутишь хвостом.
-Уйдет к Нине, значит, не любил, обманывал. Нечего печалиться.
-Эх, девушка, горе луковое, еще раз оттолкнешь от себя, уйдет к дру-гой, к той же Нине Фроловой, не сидеть же ему в холостяках, пора жениться,-
Баба Фекла тоже расстроилась, словно не Лида, а она сама прогнала парня. Теперь сердечко старухи постукивало неровно, подавливало в груди, а тоска, черт бы ее побрал, пеленала болью слабое тело.- Останешься в девках, бу-дешь всю жизнь сама куковать.
Баба Фекла, ты мне вторая мать. Не убивайся, как-то будет,  тебе нельзя волноваться. Замуж выйти ненапасть, как бы за мужем не пропасть.
-Думай да решай - свое счастье не потеряй,- заключила Фекла Ива-новна.
-Ладно, бабуся, я пойду. Меня ждут.
-Позавтракала бы…не на гулянку идешь…
-Что-то не хочется. Твои речи аппетит отбили.
-Сплюнь через левое плечо, все сладится.


Ночь прошла, а за околицей, в полях еще темно. Небо на Востоке по-золотилось, брызнули первые лучи восходящего солнца, приветствуя холод-ное утро. Прохлада лезла за воротник, Лида съежилась, прижимая плечи к голове.
Заспанные хозяйки открывают ворота, выгоняют коров на улицу. Те, ощутив свободу, задрав хвосты, выбегают со двора, радостно мычат.
У Осипова дома на бревнах сидел Егорша. Ему тринадцать лет. Сиро-та. Прошлой весной прибился к деревне, прижился у Пантелеевны. Совхоз усыновил его. Зимой учился, летом смотрел за  скотом. Для большей солид-ности все величали его не Егоркой, а Егоршей.
Сидишь?- спросила Лида.- Сергей не проходил?
-Тобой интересовался, - серьезно сообщил он.
-Будь здоров, Егорша!
И вам не хворать, - улыбнулся паренек.
Не смотря на раннее утро, контора ломилась от людей. Лида огляде-лась,  свободных мест не было, только можно было примоститься возле Сер-гея. Она постояла, подумала, устроилась рядом с парнем. Сердце девушки тревожно забилось, приятный холодок пробежал по молодому телу.
 Шопотом Лида поздоровалась.
-Я давно тебя ждал,- так же шепотом сказал Сергей.- Прости за вче-рашнюю выходку, я поцеловал тебя от чистого сердца. Хотел как лучше. А получилось шиворот на выворот.
-Жалеешь?- спросила Лида.
-Что ты! Я сейчас, при всех скажу, что люблю тебя.
-Еще этого не хватало, хватит вчерашнего стыда, - посерьезнела де-вушка. -  Не нашел другого подходящего места?
-Прости, Лидушка! Я люблю тебя. Честное слово.
-Прощаю. Я тоже  люблю тебя,- сказала и покраснела до ушей.
-Хватит шептаться,- поднимаясь, сказал Медведев.
-Мы больше не будем,- заверил Сергей. Признание девушки обрадо-вало и окрылило его. Сейчас он был готов сделать что угодно, совершить любой подвиг, лишь бы не упасть в глазах девушки.
Ну, что, товарищи!- начал говорить Иван Анисимович на высокой но-те.- Поздравляю всех с победой. Посевную, можно сказать, мы закончили раньше срока. На один день, но - раньше. Это особено радует. Все поработа-ли отлично. Особо хочу отметить Сергея Медведева, нашего агронома. Мо-лодец, Сережа! Совхоз не ошибся в тебе. Могу заверить: в твоем лице мы приобрели отличного специалиста. Сенькина Бориса Борисовича. Это его трудами бригада Виктории Орешкиной не простояла, это он сутками пропа-дал в полях, это он обслуживал вас всем необходимым. Хочу еще отметить всех строителей особняков, Лиду Комарову. Вчера совхозная комиссия при-няла все дома, завтра приедут учителя, если они подпишут с совхозами дого-вора, значит, будем считать, школа-десятилетка состоялась. По-второму во-просу скажу коротко. В нашем распоряжении неделя. За семь дней мы долж-ны отдохнуть, подготовиться к сенокосу. Седьмого, восьмого, девятого июля гуляем свадьбу и Иванов день. С утра девятого можно слегка опохмелиться, потом  увязываем возы и десятого июля, еще до солнца,  выезжаем в тайгу. Все поняли?
-Поняли!- хором ответили присутствующие.
-А теперь, прошу всех встать, минутой молчания помянем дорогого, трагически погибшего, Борисова Александра Александровича. Вечная ему память, земля пухом.
Долго стояли в скорбном молчании. Когда сели, директор закончил:
- На сегодня все, товарищи! Еще раз благодарю за честный труд. От-дыхайте!

 

                Глава четырнадцатая.
                Учителя.



Иван Анисимович не спал всю ночь. Сначала крутился на кровати, по-том, чтобы не мешать  нежиться жене в объятиях Морфея, перешел на сено-вал, но и тут не смог заснуть. Тревожные думы, как кровожадные клопы, на-бросились на возбужденный мозг, мешали спать.
Лежа на спине, он слышал, как утробно дышала корова, как шевели-лятся  и квохчут сонные куры. Через форточку в крыше рассматривал яркую Полярную звезду. Лежал, слушал ночные шорохи, которых было много, и все разные: то жалобно запищала зазевавшаяся мышь в лапах совы-разбойницы, то подала голос гармошка на другом конце деревни, то горохом рассыпался       громкий девичий смех.
Медведева мучил один вопрос: приедут завтра учителя или переду-мают. Если не прибудут, то все старания, денежные затраты совхозов пойдут коню под хвост. Значит снова нервотрепка родителям: как их дети по темно-те, по морозу, по весенней распутице пойдут в городскую школу. В молодо-сти он сам жил  на квартирах, знал, что это за радость: не там сел, не так встал, поздно пришел и т. д. Сам шесть лет ходил в город, месил весеннее - осеннюю грязь, мерз зимой, поэтому энергично взялся строить сельскую де-сятилетку.
Прошло четыре года. Все заботы и труды позади. Все готово к приему педагогов. Сегодня все решится. Если приедут, подпишут договора, значит, школа состоялась, значит, недаром потрачены огромные суммы денег.
Сереет.
Иван Анисимович поднялся, умылся холодной водой, пошел в конто-ру. Возле дома Брезгина на старых бревнах сидел Егорша, ременным хлы-стом рисовал квадраты на сухой земле.
-Доброе утро, Иван Анисимович,- поздоровался пастушок.
-Еще не известно, Егорша: доброе оно  или плохое, - улыбнулся ди-ректор.
- Ждете учителей? – участливо спросил паренек.
-Правильно мыслишь. Рано встаешь.
-Полагается по профессии. Слышите, дзинькает. Это тонкие струи мо-лока бьют о дно пустого ведра. Через полчаса погоню скотину на пастбище.
-Бывай, Егорша,- сказал и пошел, не оглядываясь.
На лавочке возле конторы сидели: Лида, Сергей и Сенькин.
-Не спится?- спросил директор.
- Не идет сон,- сказала Лида.
-Как ты думаешь? - спросил Медведев Комарову. – Приедут учителя?
            -Вечером звонила Галина Васильевна Петрова. Она убедила меня, что все педагоги, которые нужны школе, завтра приедут и подпишут договора.
-Приятная новость! – повеселел Медведев. – Что с автобусом?
-Машина на ходу, сейчас подойдет Гвоздикин и поедет.
-В общем, так, ребята. Мы никуда не вмешиваемся. Пусть учителя са-ми пройдут по деревне, посмотрят школу, реку, особняки. Комарова будет экскурсоводом. Люди чужие, возникнут разные вопросы. Лида, прошу тебя, ничего не расхваливай. Пусть сами решают. Борис Борисович поставь стол возле особняков, накрой белой скатертью, найди  цветы, две корзинки для ключей и для свернутых бумажек с номерами домов. Все должно быть как в лучших домах Лондона.
-Разобьюсь в доску, вылезу из шкуры, а поручение выполню, - весело отрапортовал Сенькин.
-Вот и хорошо. Присмотрите за столовой, за целый день люди прого-лодаются, их нужно накормить.
- Иван Анисимович, я поняла, присмотрю, - заверила Лида.


Деревня тешилась и грелась в утренних лучах солнца. От гладкой по-верхности  речной воды поднимался чуть заметный белый парок. Пятясь, уползал в тайгу матовый туман; он просто разваливался на куски, таял, как весенний снег. От полей тянуло прелым запахом вспаханной земли.
По недавно проснувшейся деревне, от дома к дому, не спеша, шла  тревога: громко хлопали ворота, нервно лаяли собаки, громко говорили бабы. Стояло ожидающее, беспокойное  раннее утро.
Сенькин подошел к Лиде, шепотом просил:
-Скажи, где мне взять белую скатерть и корзинки?
-Одолжи у Феклы Ивановны, стол и цветы стоят в первом особняке. Бланки договоров возьми в конторе.
- Не прогонит меня старуха?
-Иди смело. Я договорилась.
-А ключ от дома?
-Извини! – Лида достала ключи и отдала Борису Борисовичу.
Когда все разбежались по своим делам, Сенькин пришел к бабе Фек-ле, поздоровался, сел на лавку.
-Ты ко мне?- спросила старуха, бренча ухватами возле горящей печи.
-К вам. Извините, Фекла Ивановна, Лида сказала, чтобы вы дадите мне белую скатерть и две маленькие корзинки.
-Чуток погодь, я сичас. Только разберусь с чегунками, поставлю под пыл.
Сенькин подождал, пока Фекла крутилась возле печи, потом сходила в горницу, принесла скатерть, дала в руки, наказала:
-Только что б скатерть оборотил, корзинки под накрытием висят на колышках.
Борис Борисович поблагодарил хозяйку, вышел на улицу, постоял, взял корзинки и пошел пыльной улицей к особнякам.
Сегодня  Борису Борисовичу исполнилось двадцать семь лет. Свои дни рождения он никогда не справлял, не любил пышных речей в свой адрес, на дух не выносил спиртного. Он считал: каждый человек обязан честно жить и работать, не требуя благодарности за свой труд.
Первые солнечные лучи слизали сверкающие холодные капли росы с густой травы.
А река еще дымилась, словно курила. Туман исчез,  после него на лу-гах чернела мокрота. Все выше и выше поднималось бездонное небо, все яр-че и голубее становилось оно.
За деревней Бориса Борисовича окликнул мягкий девичий голос. Му-жик оглянулся. Его догоняла Катя Полякова - девушка, которую он тайно, мучительно, безумно любил, от которой  старательно скрывал свое чувство.
После трагической смерти жены он замкнулся в себе, уехал из люби-мого города, вел замкнутый образ жизни. Женщины не существовали для не-го. Он обиделся на весь женский пол, старался не соприкасаться с ним.
Время  шло, менялось  и меняло людей. Душевная боль Бориса Бори-совича постепенно утихала, меньше болела душа. Когда  - никогда чуть жало сердце, но случалось это все реже и реже. Жизнь брала свое. Теперь он смот-рел  на женщин по- иному: без обиды и боли.
В Медведевой он сразу отметил Катю Полякову. Его пленила красота ее тонкого молодого тела, но, чтобы признаться девушке в любви, не могло быть и речи. Он стеснялся и боялся, что она его высмеет.
После разговора с Сергеем, из которого он узнал, что им интересуется Катя, он возликовал, но тут же надолго потерял покой: плохо спал,  ел без аппетита, в душе все больше и больше рос болевой ком, ныло сердце, потому что он не знал, как вести себя с девушкой.  Заслать сватов, а вдруг она им даст от ворот поворот. Поговорить наедине, признаться в любви, на это не хватит смелости. Так и жил последнее время лучший снабженец района, и никто ему не мог помочь, только потому, что никто не догадывался о его му-чительных душевных страданиях.
-Борис Борисович, подождите, я не могу догнать вас,- Ее лицо сияло, в больших глазах играл восторг.- Вы куда идете?
От желанного голоса Сенькина душа затрепетала, больно защемило сердце, ноги стали ватными. Не поворачивая головы, он ответил:
-Иду на новую улицу.
Катя подошла вплотную к Сенькину, обожгла мужика горящим взгля-дом. От каштановых волос шел нежный аромат тонких духов, голубые озера волновали, туманили его разум, не давали  времени прийти в себя. Он хотел, было что-то сказать более -  менее внятное, но девушка перебила его.
- Борис Борисович, возьми меня с собой, я еще не видела новых до-мов. Все мне было недосуг.
Борис Борисович совсем растерялся. Он отвел глаза от яркой шатенки, от ее манящих очей.
Катя упивалась силой женских чар, расстреливала жертву амурными взглядами, чтобы раз и навсегда покорить Сенькина. Она не знала, что дав-ным - давно  сделала это.
-Так-как? Берете? – спросила она.
-Разве я могу…- невнятно пролепетал мужик.
-Значит, берете? Вот и хорошо, - задорно улыбнулась.
Полякова поняла, что увалень в ее полной власти. Катя взяла Сеньки-на под руку и повела, как бычка на веревочке. Борис Борисович не сопротив-лялся. Ему, как никогда,  было хорошо и спокойно. Болящий ком в груди рас-таял, ноги налились силой, он не знал, что с ним будет дальше, но шел в не-ведомое, зная, что там он может умереть от избытка чувств, как от черной чумы, или будет жить в радости и счастье.
Катя  давно приглядывалась к мужику. Он ей нравился. Она бы с удо-вольствием вышла за него замуж, только мешала одна небольшая заковыка: Борис Борисович боялся ее, как черт ладана. Не подходил, не разговаривал.  Не пойдет же она сама вешаться мужику на шею. Еще бы этого не хватало. Ей было не понятно одно обстоятельство: сколько Сенькин жил в деревне, он ни за одной девушкой не прихлестнул. Полякова не знала, что причиной бы-ла она сама.
-Что будем делать? - спросила Катя, когда они пришли на новую ули-цу.
-Поставим на середине улицы стол, покроем его белой скатертью, на левую сторону стола положим бланки договоров, конверты с деньгами, на другую сторону – корзинки с номерами и ключами от особняков.  На середи-ну стола - большой букет цветов.
-И все?
-Да.
Они все быстро сделали, стояли, смотрели на детище своих рук.
-Я думаю, что получилось неплохо, - радовалась Катя, как ребенок.
-Вполне прилично, - согласился Сенькин.
-Борис Борисович, а тебе могут дать такой красивый дом?- спросила Катя.
-Едвали…- протянул он, -  его еще надо заслужить.
-Обойдемся без особняка,- про себя подумала девушка.
-Видишь, за домами чернеют фундаменты?- показал рукой вдоль ули-цы Сенькин.
-Вижу,- сказала Катя, - что из этого?
-Через год, кто живет на сьемной квартире, получит новый дом.
-Подождем год,- снова, про себя шептала девушка.
Кто-нибудь подумает, что Катя хищница. Неправда. Она, как все лю-ди, хочет хорошо жить. И Сенькина она любит по-настоящему. Может кто-то не хотит жить припеваючи? Вранье. Все желают. Сенькина Катя заберет и без дома. Так она решила. Своих решений она не отменяет.
-Ты тоже живешь на квартире. Значит, и тебе выделят особняк.
-Иван Анисимович обещал в первую очередь.
-Значит, получишь. Слово директора крепкое. Приобретешь дом, за тебя выскочит любая девушка.
-А ты  пойдешь за меня? – дрожащим голосом спросил он.
Катя посмотрела на него таким пронзающим взглядом, от которого парню совсем стало плохо. Он больше не задавал вопросов. Они стояли, смотрели друг другу в глаза, словно желали убедиться в силе своих чувств, когда поняли, что любят по-настоящему, прижались теснее, поцеловались, повернулись, вошли в беседку, сели рядышком на крашенную лавочку.
-Женат?  - неожиданно спросила катя.
-Был.
-Развелся?
-Долго рассказывать.
-А ты попробуй. Я послушаю.
Борис Борисович говорил долго, потом, так же долго,   сидел молча.
-Жалеешь?- спросила девушка.
-Она меня два раза предала.
-Первый раз понимаю, а другой…
-В ее положении нельзя было заплывать далеко, своей смертью она убила троих: себя, дочь и меня. Она вообще была…
Какой была его жена, он так и не сказал.
- Любил ее?
-Больше жизни.
-А сейчас?
-Мертвые живым не мешают, они остаются в памяти, как легкие тени. Может, я ее и не любил.
-Как так!- удивилась Катя.
-Я полюбил тебя.
-Что из этого?
-Два раза не любят. Один раз и навсегда.
-А, если два раза женятся, тогда как?- улыбнулась Катя.
-Все это ерунда. Или брак по расчету или просто со временем прити-раются друг к другу. Настоящие чувства встречаются редко. Говорят, что любви вообще нет в природе. Тот, кто это говорит, еще не любил. Проживет всю жизнь, наплодит уйму детей и ни разу никого по- настоящему не полю-бит. Так и умрет, не испытав прекрасного чувства. Чаще любовь принимают за влюбленность.
-Почему сам живешь?
-Я же тебе говорил, что люблю только тебя, и никто мне больше не нужен.
-Спасибо. Я тоже тебя люблю, и буду твоей женой.
Борис Борисович прижался к высокой девичьей груди, одними глаза-ми плакал от счастья.




-Едут!- закричали дети, сидевшие на высоких деревьях. – Едут!
-Далеко в полях толстым серым хвостом задымила дорога. Обогнув, одевшийся в зеленый наряд березовый перелесок, клубясь и вертясь, по по-левой дороге огромным колесом бежала легкая пыль. Приближаясь к дерев-не, она превратилась в автобус, который вскоре подкатил к конторе.
Народ заволновался, задвигался. Женщины поправляли прически, подкрашивали губы, мужики подтянули отвислые животы, заломили фураж-ки, приняли серьезный вид.
Из конторы вышли: Иван Анисимович, Василий Васильевич, Лида, Сергей, директора других совхозов.
Лида в светло- розовом  платье, в красных босоножках, пышные чер-ные волосы тяжелой волной упали на покатые плечи. Сергей в белой рубаш-ке, черных брюках, таких же босоножках.
Автобус медленно остановился, шофер открыл дверь, но никто не со-бирался выходить. Пассажиры сидели молча, через запыленные окна рас-сматривали селян. Несколько секунд стояла немая тишина.
Наконец медленно поднялся молодой парень в салатовой рубашке с короткими рукавами, расправил затекшие плечи, неторопясь вышел из авто-буса, легким движением руки забросил на плечо черную спортивную сумку, посмотрел на притихшую деревню, прошелся добрым взглядом по молчали-вой толпе, весело произнес:
-Здравствуйте! Я – учитель математики Павел Седых.
-Иван Анисимович- директор совхоза.
Они крепко пожали друг другу руки.
За парнем потянулись другие педагоги. В основном это были молодые люди. Последней вышла из автобуса с ног сшибающая красавица, школьная подруга Лиды Комаровой, Зоя Ермакова. От броской красоты девушки у мужчин вытянулись лица, женщины нахмурились и притихли.
-Посмотри, Нина, как наши кобели наершились, так и едят бестыжими глазищами молодицу. Ни стыда ни совести, - поплакалась одна женщина другой. – Будь моя  воля, я бы их всех кастрировала.
Вперед вышел Медведев. Внешне он спокоен, а в душе было тревож-но. То, что учителя приехали, этот факт еще ничего не значил,  в последний момент они могли передумать и уехать обратно в город. Он внимательно прошелся по педагогам, обратился к ним с небольшой речью.
-Большое спасибо вам, дорогие товарищи, за то, что вы согласились приехать к нам работать. Я приглашаю вас посмотреть нашу школу, деревню, если вам понравится у нас, подписывайте соглашение, будем работать. После заключения договора вы автоматически становитесь членами нашего коллек-тива. Походите, посмотрите, подумайте еще раз. В своей жизни вы впервые принимаете серьезное решение, которое  коренным образом может повлиять на всю вашу дальнейшую жизнь.
-Из совхоза можно выйти?- спросила черноволосая девушка.
-Можно. В любое время. Если вы по какой-то причине уйдете из на-шего коллектива, то тут же теряете право пользоваться  особняком. Дом да-ется на вечное пользование при условии, если вы будете работать в школе или на других работах. Я говорю все это потому, чтобы вы серьезно подума-ли и не принимали решение с кондачка.
-Не знаю, как другие мои товарищи, а лично я приехала в деревню на-всегда,- громко заявила Ермакова.- Мое решение твердое и окончательное.
-Спасибо, дочка, на добром слове. Я надеюсь, что ты никогда не по-жалеешь о своем решении. А сейчас, идите смотрите. Вашим гидом будет Лида Комарова. Прошу любить и жаловать.
Увидев приехавшую Ермакову, Лида забеспокоилась. В глазах школь-ной подруги Зоя заметила пугливым зверьком  пробежавшую тревогу. По-спешила успокоить ее.
Привет, подруга,- поздоровалась Зоя.
-Обратно не сбежишь? Деревня не город, а ты из интеллигентной се-мьи. Трудно привыкнуть.
-У меня серьезные намерения.
-На кого?- вырвалось у Лиды.
-Не переживай, подруга. Наш с Сергеем любовный костер потух еще в школе. Сама знаешь почему.
-Он может вспыхнуть с новой силой.
-Не загорится. Я Сергеем давно не болею. Так что успокойся, дыши ровно, я твоему счастью не помеха.
Лида не поверила Зое. Она решила:
-Не нужно мешать, встречаться Сергею с Ермаковой. Если у них оста-лись какие-то чувства, их не запретишь. Пусть жизнь идет своим чередом. А там будет видно. Насильно мил не будешь.
Учителя  долго ходили по деревне: сидели на берегу реки, смотрели новую школу, но больше всего потратили время на осмотр особняков. Их восхищению  не было предела.
В два часа дня все собрались на новой улице, возле стола, за которым стоял Сенькин.  Одет он по-праздничному: в новом черном костюме с гал-стуком, в белой рубашке, до блеска начищенных,  лакированных туфлях. На небольшой голове красуется фетровая шляпа.
Педагоги стояли плотной группой, тихо переговаривались.
-Внимание, товарищи! – обратился ко всем собравшимся Сенькин. -  Есть желающие переехать в деревню?
-Да, - ответили хором.
-Будем потписывать договора?
-Обязательно.
-Тогда не станем тянуть время. Кто первый? Не стесняйтесь, подходи-те к столу. У меня в руках отпечатанный бланк договора, вам только нужно поставить свою подпись. И все!
Молодые люди стояли, смотрели друг на друга, никто не решался по-дойти к столу. Они не боялись, нет, все стояли в тихой, завораживающей не-решительности. Их можно понять. Как ни как, впервые в своей короткой жизни они должны принять ответственное решение, которое изменит всю их дальнейшую жизнь.
-Не стесняйтесь, товарищи! Подходите! – снова пригласил к столу Сенькин.
Вышла Зоя Ермакова, молодая, красивая, элегантная. Неторопливо подошла к столу. Сенькин положил перед ней бланк договора, она бстро рас-писалась, взяла подписанный лист, подняла его  вверх, громко, радостно крикнула:
-Ребята! Смотрите! Я начинаю новую жизнь!
Потом выдернула номерок с номером дома. Сенькин нашел ключи, торжественно вручил, пожал красивую руку, положил перед девушкой тол-стый конверт с деньгами. Зоя открыла его,  несказанно удивилась?
-Так много! – вырвалось у нее. – Не ожидала.
-Подъемные совхозов  на  жизнь до первой получки, для приобрете-ния мебели,- объяснил Борис Борисович.
Все, улыбаясь, смотрели, как девушка, размахивая ключами, подошла к своему особняку, открыла новые ворота, помахала всем маленькой ручкой и  скрылась в ограде.
За полчаса все подписали договора и довольные ушли смотреть свои дома. Последней вышла Галина Васильевна Петрова. К ней подошел Иван Анисимович.
-Галина Васильевна,  спасибо вам, за проделанную  работу. Если бы не вы…
-Иван Анисимович, вы просто преувеличиваете мои труды…я тут не при чем…   все решили ваши условия… она взяла деньги, ключи и пошла, не оборачиваясь.
-Кто еще не дергал? - спросил Сенькин, заглядывая в корзинку.
Медведев, поздравил Бориса Борисовича с днем рождения, взял клю-чи от дома, конверт с деньгами вручил юбиляру.
-Живи и радуйся.
-Как узнали? - растерялся мужик.
-Наш секрет,- сказал председатель,- дом есть, теперь ищи хозяйку.
-Он уже нашел,- подошла к столу Катя.- Сегодня, Борис Борисович, попросил моей руки, я дала согласие.
-Ну и Сенькин, ну и пройдоха, отхватил такую девушку.
-Это я заарканила его, зачем пропадать добру.
Все засмеялись.
-Когда свадьба? - спросил Василий Васильевич.
-Осенью, после жнивы,- ответила Катя.
Иван Анисимович взял последний номерок, ключи, деньги; все вручил Лиде Комаровой.
-Мне?- удивилась девушка.
-Тебе, Лидуха, за твой талант, за твой труд. Если бы не ты, не было бы прекрасных особняков, значит, не было бы школы. Спасибо тебе от всех нас! Сережа! Ты куда смотришь? Такая красавица. Смотри, уведут.
-Не уведут! – громко произнес агроном. – Мы любим друг друга. Ли-да, при всех людях я прошу твоей руки и сердца.
-Да ну тебя! – застеснялась девушка.
-Э – нет! Так неположено, - наигранно возмутился Медведев. – Сергей ждет ответа.
-Да, согласна я, согласна! – крикнула Лида и убежала, а за ней кинул-ся  бежать Сергей.


                Глава пятнадцатая
                Свадьба.


Свадьбу решили гулять на новой улице, где всегда сухо, тихо, где нет машин, подвод, где большая палатка не загородит проезжую часть, где много места, зелени, есть, где развернуться плясунам, где провести гуляние сам Бог велел.
Утро родилось пасмурное, невеселое. Низкие лохматые тучи медлен-но плыли с Севера на Юг. Они висели так низко над землей, что, казалось, до них можно дотронуться рукой. Тишина стояла давящая, полное  безветрие и утвердительное чувство, что дождь вот-вот пойдет, а его все не было, но уве-ренность в дожде оставалась.
Хотя дождь был совсем не к стати (на два часа дня назначено гуля-ние), а люди с затаенной надеждой смотрели на почерневшее беременное не-бо. Они ждали дождя. Свадьба свадьбой, а сухая земля просила влаги, чтобы проросло, брошенное в землю, зерно.
Весенний день год кормит. А пить водку можно везде: в палатке, на улице, под крышей дома. Кто нажрется до свинячьего визгу, ливень освежит, приведет в сознание, и снова гость может садиться за стол, жрать и пить, как ни в чем не бывало. Перебирают на каждой свадьбе. Без этого нельзя, неин-тересно. Даже неприлично. Потом скажут: «Гулянка, как не гулянка, никто не упился. Жалели хозяева водки».
И совсем не беда, что дождь не даст сбацать «чечетку», сплясать «рус-скую», за то можно весь вечер под шум дождя петь любимые песни, до рези в глазах любоваться счастливыми молодоженами.
А пока деревня в ожидании праздника. Что не говори: сам Иван Ани-симович выдает любимую дочь за героя Чечни, за дважды орденоносца, за бригадира первого отделения совхоза.
И очень жаль, что не будет на свадьбе Огняны. Своей ненаглядной красотой она бы оттенила сверкающую молодежь, неугомонным задором, жаждой жизни подняла бы дух у любого пессимиста, заставила плясать само-го ленивого даже в дождь. Очень жаль! Бабы  извинились перед  Огняной за клевету на нее.
Время - доктор. Плохое забылось. И казалось, что все наладилось, оп-ределилось, но только с виду так смотрелось, а на самом деле, в глубине ду-ши, матери дочерей, невыданных  за Василия Галкина, сейчас горько жалели, что когда-то по дурости и слепоте душевной оттолкнули и упустили чудного парня, с которым не стыдно выйти в люди. Они завидовали Наде Медведе-вой, Ивану Анисимовичу, Нине Ульянове и тут же знали, что счастье свое они выболели душой и сердцем.
Как теплый весенний дождик  после стужи радовал сердца людей, так и молодожены своей добротой и вниманием трогали  души селян, поэтому свадьба ожидалась быть особенно шумной, веселой. Все с нетерпением жда-ли ее.
За неделю до Иванова дня вся деревня была занята приготовлением к празднику: кто-то варил огненный самогон, кто-то пек сладкое, кто-то томил студень, жарил мясо с рыбой - от темна до темна, дымили русские печи, хло-пали ворота, от дома к дому бегали озабоченные стряпухи.
Подумайте сами! Может одна семья наготовить на огромную свадьбу, какую закатили Медведевы - да, никогда!
Много хлопот перед свадьбой. И молодых надо нарядить, чтобы вы-глядели лучше всех, договориться с музыкантами, определить круг пригла-шенных, - как не мерекуй, а всех не пригласишь. Приходится выбирать са-мых близких; пригласить учителей: пусть вливаются в новую обстановку; по-звать районное начальство, нужных людей, без которых не обойтись в труд-ную минуту.
Надо организовать гуляние так, чтобы всем было хорошо, чтобы не пошли худые толки: мол, директор совхоза, а свадьба получилась рядовая, скучная, может даже хуже, чем у рядового совхозника.
С одной стороны Ивану Анисимовичу пересуды до лампочки, а с дру-гой - нехорошие разговоры у колодцев совсем небезразличны. Они бьют по его престижу, по самолюбию. Он что хуже других? Директору нельзя уда-рить лицом в грязь, потому что он лицо руководящее, у всех на виду.
Вот так примерно жила Медведева в свадебных хлопотах. А тут еще церковный праздник. Иванов день всегда широко отмечали в деревне. Когда все подопьют добренько, гости смешаются, не разберешь: кого приглашали на свадьбу, кто самовольно пришел. Закружит гулянка деревню в хмельном вихре на три дня. Еще как …


Не успело забрезжить утро, женщины начали сервировать стол, музы-канты настраивать инструменты. Возле большого дома жениха поставили че-тыре легковых автомобиля. Первая, словно флагманский крейсер, белая «Волга» директора с двумя злотыми кольцами на крыше. Разноцветные лен-ты из щелка опоясали машину от капота до багажника. Другие легковушки тоже разукрашены лентами и цветами.
Сегодня деревня проснулась рано. У всех много дел. Ивана Анисимо-вича и Нину Ульяновну буквально  разрывают на части: всем нужно полу-чить хозяйское указание. От жениха,  вместо погибших родителей, распоря-жается Василий Васильевич.
Во дворе Галкина шумно. В окружении веселых друзей из дома вы-шел жених. Он сосредоточен, спокоен, рыжие волосы развевает шаловливый ветерок. Василий в черном костюме, в белоснежной рубашке с галстуком, в начищенных до блеска лакированных туфлях, с алой розой на груди.
Медленной походкой шагает по двору, здоровается с селянами, садит-ся в «Волгу». Картеж машин на первой скорости движется по улице, возле дома Медведевых останавливается, жених с друзьями выходят из машины, идут в дом и тут же возвращаются с невестой.
 Надя прекрасна в подвенечном белом платье. Она цветет, как роза в саду. За новобрачными шагают разодетые девчата и родители. Машины  продолжительно гудят, все рассаживаются по автомобилям, глухо хлопают дверцы, гремит музыка. Картеж из четырех разукрашенных  авто спокойно разворачивается, выходит из деревни, и еще долго по полевой дороге бежит толстый столб серой пыли.
А тучи все мрачнели, сгущались, хмурились. Они, все ниже и ниже снижались, лохматились, готовые вылить на дома всю несомую воду.
За рекой, над дремучей тайгой, огромные тучи цепляются за острые вершины разлапистых елей, которые, как ножом, распарывают темные живо-ты. Из  рваной дыры, сеет густой тихий сеянец. Его в народе зовут грибным дождем. Плотный поток воды медленно движется по реке, вода реки пенится, пузырится, супится. От ее взбаламученной поверхности поднимается легкий парок. Дождик шумит молодой листвой,  он то плотнеет, то ненадолго стиха-ет, как бы отдыхает, то снова пускается в пляс, недовольно бурчит, но реку не переходит, держится середины, словно понимает, что в деревне намечает-ся свадьба, - стоит ли омрачать  людям радость.
Прибыли дальние родственники, районное начальство, все степенно ходили по новой улице, рассматривали особняки. Ближняя родня держалась особняком, ближе к палатке, нет- нет, да и глянет она на брюхатое небо, на-полненное живительной влагой.
-Тайгу мочит, а поля сухие,- печалится невысокая женщина,- кабы мимо не прошагал, родимый.
-Чевой-то вы беспокоитесь, Агафья Васильевна, дождь будет,- успо-коила рыжая женщина с огромной копной красных волос,- он только расхо-дится.
-А гулянка как?- спросил кто-то из мужиков.
-И в дождь нажрешься до свинячьего визга,- сердито казала жена.- Была бы свинья, а грязь найдется.


-Едут, едут… наши едут,- закричали громко пацаны с высоких де-ревьев.
Толпа вздрогнула, словно по ней прошел электрический ток; весело заговорила, задвигалась, вытянула шеи, разглядывая клубившуюся легкую пыль по дороге в город.
Утомленный дальней дорогой, картеж легковых машин осторожно вкатился в деревню, медленно двигался по главной улице. Возле братской могилы остановился, трижды громко отсалютовал долгими сиренами. Вышли молодожены, положили по большому букету кроваво- красных гвоздик на каждую могилу. Возле последнего пристанища Александра Александровича Борисова приклонили головы, постояли, уронили горючую слезу, сели в ма-шины и поехали дальше. Свернули на кольцевую дорогу, остановились у первого особняка.
Первыми из машины вышли молодые, жених взял невесту под руку; остальные, кто ездил в город, построились попарно сзади. Гости образовали живой коридор до самой палатки, перед женихом и невестой поставили пер-воклашек с большими охапками диких полевых цветов.
 Музыка медно грянула духовая. Молодые медленно шли живым ко-ридором,  под ноги  валились полевые цветы, густо сыпался разноцветный  бисер, щелкали фотоаппараты, ослепительно вспышка горела магниевая, сни-мали видеокамеры,  от всего сердца гости громко кричали:  «ура!»
Жених с невестой  зашли в палатку, прошли вглубь, сели в центре стола. Между закусками и бутылками букет цветов стоял алый. По бокам мо-лодых сели свидетели, за ними - родители, крестные отцы, новая родня, рай-онное начальство, нужные люди. Оставшиеся места заняли остальные при-глашенные. И никаких обид, что тебя обошли, не там посадили. Порядок на свадьбах один, он не оспаривается.
Рассаживались шумно. Когда говор стих, поднялся Иван Анисимович. Он сказал:
-Дорогие гости! Встанем и помянем минутой молчания Александра Александровича Борисова, отдавшего молодую жизнь на благо всех здесь сидящих.
Все молча поднялись. В установившейся тишине тихо плакала Настя.
С давних времен в Сибири на свадьбах существовал хороший обычай. Жених с невестой вставали, подзывали гостей к рюмочке. Приглашенные выходили из-за стола, выпивали рюмку водки, на поднос клали деньги. К рюмочке подзывались сначала прямые родственники, потом  все остальные.
После минуты молчания сразу поднялись молодые. Жених держал поднос с хрустальными рюмками, невеста наливала водку. Первыми подо-звали  родителей невесты. Медведевы подошли к молодым, выпили, поздра-вили молодоженов с законным браком. Иван Анисимович положил на поднос ключи от «Волги». За ними вышли посаженные родители, Василий Василье-вич Соловьев с женой, положили на поднос пачку стодолларовых купюр.
Когда очередь дошла до Насти, все затихли.
-Приглашаются к рюмочке Александр Александрович и Анастасия Петровна Борисовы, - громко сказал Василий Галкин.
Женщина тяжело поднялась, поправила прическу, одернула темно-розовый платье - костюм. Невысокая, молодая, обаятельная, мелкими шаш-ками подошла к молодым, поздравила, залпом выпила две рюмки, положила деньги. Красивые васильковые глаза блеснули алмазной влагой, она всем низко поклонилась и сказала:
-Спасибо всем, кто помнит мужа. Люди добрые, не обижайтесь и про-стите меня за сырость,- сказала и выбежала из палатки.
-Сейчас ей особенно тяжело,- сказал Соловьев,- войдите в ее положе-ние и не обессудьте. Выревется - снова вернется к жизни.
 Возле Насти,   на столе, стоял чистый прибор, рядом - пустой стул.  Никто не имел права, садиться на него.
Подозвав всех к рюмочке, молодые пригласили гостей выпить водоч-ки, закусить тем, сто есть на столе. Сами сели, пригубили минеральной воды.  Жениху с невестой запрещалось не свадьбе  даже пробовать спиртное.
-Я твоя законная жена. Ты доволен?.. - шепнула Надя.
-Еще бы? Буду всю жизнь  благодарить Бога.
Представленные себе гости пили, закусывали, кричали  горько. Моло-дые целовались с таким азартом, с такой радостью, что многие позавидовали им. Невооруженным глазом было видно, что жених с невестой  до беспамят-ства  любили друг друга.
Сергей Медведев сидел рядом с Зоей Ермаковой. Девушка вошла в тело, большие зеленые глаза занимали пол - лица. Местные мужики не сво-дили влюбленных глаз с городской красавицы. Зоя смущалась, старалась обойти стороной похотливые взгляды. Маленькие ямочки на пухлых щеках от выпитого шампанского пылали огнем.
-Как живешь?- спросила Зоя.
-Вроде не жалуюсь.
- Держишь на меня зло?
-Нет! Твоя наука пошла на пользу мне.
-Любила тебя серьезно. Твоя измена больно ударила по моей психике. Болела долго. За то стала умнее и осторожнее с ухажерами.
-Ты прости меня. Зелен был. Без ума.
-Не простила бы, не приехала бы жить в деревню.
-Не сбежишь? – спросил Сергей.
-Я, Сережа, приехала навсегда. Не бойся,  не встану между тобой и Лидой. Буду ждать свою половину. Она тоже меня ищет, может, когда ни-будь, встретимся на перекрестке дорог.
-Твоя красота всех мужиков свела с ума.
-Я сейчас на это не клюю,  мне не нужны соловьи.
А небо угрожающе темнело, хмурилось. Пугающе тяжело висело над деревней, готовое вот-вот разразиться ливнем на резвившихся гостей. Боясь не успеть, они так сильно били «русскую», что земля гудела под ногами. Ка-ждый танцор старался показать свое «колено», гоголем пройтись по кругу, удивить низкой присядкой или «ползунком».
Пока гости были в норме, вели себя подобающе, пели приличные пес-ни, частушки; когда набрались до чертиков, уже никто не придерживался хо-рошего тона, не пели, а кричали на всю Ивановскую матерные частушки.
 Педагоги сначала удивлялись неприличному поведению селян, заты-кали уши пальцами, но после очередного застолья сами кинулись в суматош-ную толпу отбивать «чечетку», словно с головой нырнули в бездонное озеро.
 Сейчас учителя ничем не отличались от механизаторов. Пройдет вре-мя, преподаватели переженятся на сельских девчатах, заведут детей, обрас-тут хозяйством, растворятся в сельской среде, от былого и помина не оста-нется.
Веселье висело коромыслом. Лида с Сергеем выбрались из толчеи, отдыхая, стали в сторонке.
-Может, сбежим?- предложил парень.
-Я согласна,- кивнула девушка.
Они убежали к Лидиному дому, сели на лавочку.
-Я люблю тебя здорово- здорово,- внеочередной раз, признался в люб-ви Сергей, обнимая девушку.
-Я знаю,- ответила Лида.
-Я буду носить тебя на руках.
-Я надеюсь.
-Я буду хорошим мужем.
-Время покажет.
-Я буду любить тебя до гробовой доски.
-Я - тоже.
Они крепко обнялись, застыли в долгом поцелуе.
Наконец пошел холодный проливной дождь.  Он громко бил по кры-шам домов, по оконным стеклам, шумел густой листвой. Перегретая земля дымила белым паром.    
               
                Чечётин Павел Иванович. Ярославль. Елены Колесовой 42 кв. 84.
                Т. 51-62-76.  2011г.