Побег из плена

…Война для Ивана Нефёдова началась в сентябре сорок  первого. Два месяца учёбы, загрузили в эшелон и прямо на фронт. За эти два месяца ни разу не пришлось стрелять. Копали окопы, окапывались, а вместо винтовок им  выдали палки с прикреплёнными к ним  ремешками, на них отрабатывали приёмы ближнего боя. На одной станции стал невольным свидетелем разговора между двумя осмотрщиками вагонов: «Видать, не сладко на фронте, еcли санитарные поезда,  идущие на восток, пропускают во вторую очередь, а зелёную дорогу дают новобранцам и вооружению в западном направлении. Вчерась пять санитарных поездов прошло с ранеными. А сколько в землице осталось? Ох, горюшко ты людское. Только встали с колен и опять неудача».
Эшелон разгрузили под Москвой, быстро сформировали стрелковый полк. Оружия на всех не хватило, но Ивану винтовка досталась, из которой он, впервые в жизни, выстрелил по самодельной мишени. Затем пешим ходом, под покровом темноты, продвигались на запад. Днём укрывались в лесу. Впервые увидели вражеские самолёты - разведчики, всё затихало, когда они появлялись в небе.
Москва осталась позади, продвигались в сторону Клина. Перед крутым оврагом вырыли окопы, установили проволочные заграждения, противотанковые ежи. Заняли оборону, зарываясь в землю – матушку, строили блиндажи. Вдали были слышны канонады. Стали появляться вражеские самолёты, но им старалась дать достойный отпор наша авиация. Частенько наблюдали за воздушными боями, было печально и больно смотреть, когда  падали наши, горящие самолёты. Однажды все с замиранием  сердца смотрели, как на парашюте опускался наш пилот из подбитого самолёта.  Он был уже почти  у земли, но тут появился вражеский самолёт и расстрелял лётчика из пулемёта.   Иван первый раз так близко видел смерть, возненавидел фашистов. Всё было ещё впереди, война только набирала обороты. И спокойнее  становилось только от того, что кругом   земляки. В  минуты отдыха вспоминали довоенную жизнь, писали короткие письма  домой, туда, где не было войны, подписав конверт, ещё долго смотрели на него. Этот треугольник  будет в руках родных, любимых, а адресатам не всем доведётся вернуться домой.
Первый бой был наступательным. Враг хорошо окопался. Полк пошёл в атаку перед заходом солнца  без огневой поддержки и танков. Овраг прошли удачно, без потерь. А вот когда поднимались по крутому увалу, застрочили вражеские пулемёты и стали косить,  наступающий полк, как серпом траву. Иван стрелял из винтовки, оставалось немного добежать до высоты, как вдруг правое плечо обожгло, словно  калёным железом. Он  повалился на землю,  звон в ушах и… тишина. Очнулся от толчка в грудь. На него смотрел немец в каске. Иван поднялся с трудом, голова шумела, правая рука не шевелилась.
-Шнель, шнель,  рус  Иван, - подтолкнул его фриц.
Всех раненых согнали на скотный двор. Солдаты перевязывали друг друга, делились сухарями, водой. К обеду  их  распределили по машинам  и повезли на запад. Ехать пришлось недолго, неожиданно  налетели наши самолёты и стали бомбить. Раненые высыпали как горох и рассредоточились вдоль дороги. После бомбёжки, оставшиеся в живых, пошли пешком.
Три концлагеря временного содержания сменил Иван. Дважды бежал из плена и всякий раз неудачно. После каждого побега жестоко травили собаками, избивали, половину зубов выбили. Третий побег обдумывали втроём, старшим группы был инженер полка.
-Мужики, нужно бежать на юго-запад, - советовал он.
Уходить решили в дождливую погоду, чтобы избежать преследования собаками по следу. Побег удался.
Всю ночь шли под проливным дождём по берегу неизвестной речушки. Перед рассветом укрылись  в густом кустарнике на островке. Яму накрыли хворостом и травой, там и затаились. Отдыхали по очереди, прислушиваясь к любым звукам. Днём осмотрели местность. На левом берегу виднелись посевы кукурузы. «Охраняли» поле чучела, обряжённые в разную одежду. С наступлением сумерек направились к полю. Наломали молодых початков, нарыли картошки. Главное, переоделись в одежду, снятую с чучел, даже посмеялись: «Не обижайтесь, дорогие, как разбогатеем, так сразу возвратим ваши вещи». Ночью шли строго на юг, обходя поселения, днём отлёживались в укромных местах, подальше от дорог и жилья. С каждым днём идти было всё трудней. Силы покидали, картошка и кукуруза закончились.
В очередной раз выбрали подходящее место для укрытия, как оказалось позже, рядом с постом югославских повстанцев. К обеду их, полусонных, голодных и истощённых,  захватили без какого-либо сопротивления. После допроса накормили, помыли в баньке. Спали как убитые, обретя долгожданный покой.

Через месяц, окрепнув, попросились на задание. В сопровождении двух сербов, без оружия, направились к железной дороге. На небольшом полустанке обнаружили состав из семи вагонов. Сняли спящего часового, вскрыли товарные вагоны. В одном из них было стрелковое оружие, патроны. Прихватили  с собой патроны, автоматы. Под цистерны с топливом подложили взрывчатку. На будке часового куском угля Иван написал: «Смерть фашистам. Сибиряки». Зарево от пожара было далеко видно в ночи. Вся группа была представлена к наградам. В лагере освоились быстро. Сербский язык оказался простым, сходным с украинским и русским. Василия, бывшего инженера полка, майора Советской Армии, через два месяца назначили заместителем командира.
Однажды Иван проснулся среди ночи, долго ворочался, но заснуть до утра, так и не смог.  Вышел из душной, прокуренной землянки. На душе стояла необъяснимая тревога. Густой лес. Звёзды на побледневшем осеннем небе сияли холодно и ясно. Над лесом висел народившийся месяц: узенький серп без ручки. «Может, кто-нибудь из родных там, далеко на Алтае, увидит его сегодня», - думал он.

Два года Иван с товарищами воевал в составе народно-освободительной армии Югославии, дважды был ранен. В августе сорок четвёртого, за месяц до освобождения, погибли Василий и Пётр. Потерю товарищей перенёс очень тяжело. Оборвалась последняя ниточка, связывавшая его с Родиной. Кто воевал, тот знает, что жить на войне рядом с земляками – это быть наполовину дома.

После освобождения Югославии  от немецко-фашистских захватчиков, раненого Ивана отправили самолётом на Родину. Казалось, всё позади, кончились его муки. Да не тут-то было. В военном госпитале, после неоднократных бесед  с сотрудником особого отдела, изъяли документы и награды, полученные в Югославии, запретили вести разговоры о его пребывании за границей. После лечения Ивана комиссовали: правая  рука не работала. Новый, 1945-й год, он встретил в родительском доме. Никому не рассказывал о своих скитаниях, даже родителям. Устроился сторожем на элеваторе. Первый удар судьбинушки получил в День Победы: его не пригласили на торжество,   фамилия не значилась в списках фронтовиков. Почти каждую неделю вызывали к следователю в  НКВД. Всегда задавали одни и те же вопросы: «Как попал в плен?», «Кто может подтвердить побег?». Десятки раз рассказывал заученную наизусть свою историю, показывал рваные шрамы на руках  и теле от укусов собак.
-Нет в живых моих товарищей, с которыми я бежал из плена, сожалею, что остался жив, - раздражённо говорил в конце допроса Иван.
-Тебе повезло, что возвратился домой после госпиталя, а не попал на десять лет в лагерь, так что молчи и не рыпайся…

   Иван брёл по раскисшей от дождя улице. Дул осенний пронизывающий ветер, сыпал мелкий холодный дождь. Даже собаки помалкивали в своих конурах. Прошёл мимо своего дома. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя после очередного допроса у следователя НКВД, выплакаться. Не раз приходила в голову мысль покончить с собой, чтобы не смотреть в глаза наглого, самоуверенного, циничного следователя. Обида переполняла его душу.  А слёзы не нужно и вытирать, их  смывал дождь. Остановился в конце улицы, закурил. Успокоившись, насквозь промокший, Иван медленно  пошёл к дому, единственной пристани, где его понимали, верили в него, где он находил душевный покой.
-Господи, за что такие испытания? Ведь ты   знаешь, что нет моей вины в том, что я попал в плен, ведь в бой-то ведут командиры…
Вошёл во двор. Навстречу выскочил пёс Верный, встав на задние лапы, потянулся мордашкой к лицу хозяина. Иван принёс его с работы, пять лет назад за пазухой, маленьким щенком,  в такую же дождливую погоду. Он обхватил пса за шею, прижал к себе. Тот, понимая состояние хозяина, заскулил.
-Эх, Верный, видать, ты тоже  понимаешь меня!..
Отворилась дверь. На крыльцо вышла жена Надежда, простая деревенская женщина, друг детства, первая любовь Ивана, сумевшая, вопреки всем невзгодам, дождаться его с войны.
-Заходи скорее, нашли время любезничать.
Иван отворачивал лицо от жены, она, зная, где был хозяин, не задавала вопросов, чтобы лишний раз не терзать его израненную душу. Накрыв стол, пригласила ужинать.
-Спасибо, Надюша, что-то не хочется, - произнёс тихим голосом Иван, опустив рано поседевшую голову.

Надежда подошла к мужу, положила руку на плечо, присела рядом на скамью.
-Не казни себя, Иван. Твоя совесть чиста перед богом и людьми. Важно, чтобы человеку кто-то верил. А  я верю тебе, слышишь, верю. Держись, всё образуется. Пройдёт это время, мы будем вспоминать его, как страшный сон нашего  прошлого.
Постелив постель, Надежда  легла, сразу заснула – намаялась за день. Иван смотрел на спящую жену, на  её разметавшиеся по подушке шелковистые русые косы.  Он не представлял себя без Надежды. Жена была его опорой, верой и надеждой в дне настоящем и будущем.

Иван прошёл на кухню и прикрыл за собой дверь. Распахнул форточку; ветер продолжал свою заунывную песню, под его порывами крупные капли дождя барабанили по оконному стеклу. Осенний жёлтый лист прилип к мокрому стеклу, но струи воды смывали его вниз, сопротивляясь, лист медленно сползал и, наконец, сорвался. Иван сравнил свою жизнь с этим листом, когда-нибудь его сердце не выдержит потока недоверия и подозрения. И те  испытания, которые ему довелось пройти в плену, сейчас уже не казались такими страшными, как теперешние  муки на своей Родине.  Когда же они закончатся?…

Весной пятьдесят  третьего вызовы в НКВД  прекратились. Накануне Дня Победы, шестого мая пятьдесят пятого года,  Ивана вызвали в военкомат. Стоял тёплый, тихий денёк. Прошедший дождь освежил краски, смыл пыль с деревьев, заборов, кое-где появилась зелёная травка. Иван брёл по улице, до боли знакомой и родной, по ней он уходил на фронт. Прошла целая жизнь, длиною в тридцать три года, хотя внешне, из-за перенесённых страданий, Иван выглядел гораздо старше своего возраста.

Перекрестился. Открыл дверь, переступил через порог. Дрожащей левой  рукой протянул дежурному повестку, правая рука висела как плеть. Его провели в кабинет военкома, где  находился и начальник милиции, бывший заместитель начальника НКВД, который не раз допрашивал Ивана.
-Присаживайтесь, пожалуйста, Иван Трофимович, - вежливо предложил комиссар, указав жестом на стул.
Военком, каким-то загадочным, изучающим взглядом смотрел на Ивана. Перед ним сидел высокий крепкий человек, совершенно седой,  худое лицо спокойно и печально. На него смотрели глаза человека, который не мог забыть тяжкой боли, выстраданной им.
– Мы Вас пригласили для того, чтобы возвратить вам изъятые награды, полученные в Югославии, а также вручить наши, советские…
Стены и потолок закачались. В глазах потемнело, Иван повалился со стула. Когда очнулся, увидел рядом с собою врача. Придя в себя окончательно, осмотрелся. Начальника милиции не было. Врач посоветовал в ближайшее время прийти к нему на приём. Иван остался вдвоём с военкомом.
-Ох, и напугал ты меня, друг! Прости нас, Иван Трофимович. Я тоже прошёл войну и знаю её лучше, чем начальник милиции. Время такое было, жутко вспоминать. Хорошо, что оно уходит от нас…
-Я  Вас не обвиняю. Спасибо, что хоть поздно да вспомнили.
Военком пояснил ситуацию:
-На тебя в Москву пришли очень хорошие документы,  которые подтверждают  то, что ты героически сражался в повстанческой армии Югославии. Пригласили на юбилей, но Москва приостановила поездку.

Иван возвращался домой с документами и наградами. Хотелось скорее поделиться радостью с женой, единственным человеком, верившим в него.
К  сожалению,  жены дома не было, и  тогда он излил душу  своему псу.
-Всё,  Верный, закончились мои муки. Вот  мои доказательства, что я отдал свой долг до конца, - вытащил из кармана горсть наград.
Вошёл в дом. На кухонном столе очень аккуратно разложил медали, некоторое время внимательно разглядывал. Они переливались яркими цветами под лучами солнца. Затем сгрёб их правой рукой,  опустил седую голову на стол, затрясся в рыдании.

…Прошло двадцать лет. В середине семидесятых поступило очередное приглашение из Югославии, третье по счёту, вместе с наградой. Ивана Трофимовича, вместе с женой, приглашали ветераны повстанческой  армии Югославии. Не задумываясь, Иван Трофимович  дал согласие поехать на встречу. Уж очень хотелось побывать на могилах своих друзей-однополчан, навечно оставшихся на чужбине, показать те места жене, где воевал.  Он ждал с нетерпением, когда оформят документы на поездку. Сидя на крыльце дома, мысленно бродил по былым местам, стоял у могилы земляков. Боль в сердце, как заноза, мешала мечтать. Годы испытаний оставили рубцы на сердце, как зарубки топора на стволе берёзы.

Заместитель военного комиссара, прибывший к Ивану Трофимовичу, стоял в растерянности и недоумении. У входа в дом стояла крышка от гроба. Вышла хозяйка с заплаканными глазами, вежливо пригласила зайти в дом.
-Я принёс документы на поездку, - смущаясь и как бы оправдываясь, сказал он.
-Спасибо Вам за заботу. Ох, как он ждал этого дня, радовался предстоящей поездке. Да вот не дожил, сердечный.
Набежала небольшая тучка и редкие, но крупные дождевые  капли, как пули застучали по крыше. Раздался раскатистый грохот грома, как прощальный салют, героическому подвигу рядового солдата.