Личное. Иран. Хроники моего рода. Часть первая

Родным людям посвящаю...

БАБУШКА

1

Сборы, сборы… Надя, вышедшая замуж за иранского подданного, собиралась покинуть Родину навсегда ради большой любви к своему мужу-чужестранцу. Родственники со всей станицы Пришибской несли ей в дорогу все, что позволяла их скромная жизнь. Мать Нади, озабоченная первой дальней поездкой дочери, старательно собирала ее. То и дело хваталась за голову: «Не забыть бы чего-нибудь». Свежая провизия складывалась в туесок. Зять-иностранец, которого звали Назир, никак не мог понять, как это все сохранится в дальней дороге? Теща поясняла:

- Стенки берестяные, а береста – отлично держит холод.

Она не могла понять, что из сказанного дошло до сознания чужеземца. Лицо его ничего не выражало. Он с увлечением рассматривал узор на бересте, было видно, что в художестве он точно разбирается.

Женщины плача, в голос причитали, пытались Надю отговорить от этого, на их взгляд, необдуманного шага. Мужчины-казаки молча стояли в сторонке и обсуждали предстоящую дорогу родственницы. Радости ни у кого на лице не читалось. Все были хмурые и сосредоточенные. Дорога не близкая, не на базар с отцом в соседний город едет, а в Тегеран, столицу Ирана. Странно, что, несмотря на незнакомые казакам названия, они были у всех на устах.

Надя была бледна и немногословна. Новые места, у мужа новая должность и соблазнительная неизвестность впереди… Прощаясь с родителями, Надя замерла, потрясенная глубиной охватившего ее чувства. Когда разомкнула объятия, отец положил ей на плечи руки, затаив волнение, почти шепнул: «Береги себя, Надюша!» Дочь бережно сняла натруженные ладони отца и поцеловала их три раза.

Отец долго и громогласно кашлял, стремясь привести в равновесие вышедшие из-под контроля чувства. Он очень любил Надюшку. Среди шестерых детей она была самая добрая, ласковая и красивая. Тревожные думы о дочери не покидали ни на секунду: «Как она там будет в чужой стране, среди иноверцев?» После этого с какой-то поспешностью взял под уздцы своего Орлика и подошел к мужчинам.

Родственники, терские казаки, вскочили на коней и медленно последовали за повозкой, в которой ехала Надя и ее молодой муж, еще недавно занимавший какую-то важную должность при посольстве Ирана.

Наконец-то выехали за станицу. Путь лежал в соседнюю слободу, где находилась узловая станция Прохладная. Там Надя с мужем сядет в поезд и поедет далеко, в неизвестность, которая пугала ее пуще ада. Она преданно посмотрела мужу в глаза. Назир в ответ улыбнулся, и медленно говорил на родном ему языке.

Тут ямщик коротким «тпру!» неожиданно остановил лошадей, спрыгнул с облучка и пошел что-то налаживать в повозке. Надя расстроилась:

- Не будет пути, это недоброе предзнаменование. -она с мольбой в глазах смотрела на Назира.

- Надо бы отменить поездку. У нас это плохая примета.

Перс, немного понимающий по-русски, сказал:

-Все будет ладно, будем придерживаться моих примет, хорошо?

Он выводил каждое слово, чтобы жена его поняла. Надя только усмехнулась его рассуждениям. Теперь и ей предстоит знать их обычаи, нравы, порядки, язык. «Под силу ли мне все это выдержать? А если вдруг жизнь с чужеземцем не сложится, куда тогда деваться, что делать, как попасть обратно в свою станицу?» - вопросы назревали один за другим. Но она махнула рукой и решила: «Будь что будет. Зато рядом с любимым…»

Ямщик закончил мелкий ремонт, ловко, одной рукой натянул вожжи и жарко стеганул кнутом по лошадям. Колокольчик под дугой завел свой звонкий говорок.

2

Тронулись. И опять мысли ее, а следом и чувства понеслись, обгоняя повозку, вперед и вперед на сельские просторы. Ясный день, осенние листья, уже холодный воздух. Перед глазами распахнулись просторы полей, лесов, куда Надя с детства ходила за подснежниками, пролесками, фиалками, ландышами, грибами.

Из дома выехали рано, еще лежал туман. Но через час погода разгулялась, и солнце проглянуло. Ямщик откинул кожаный верх и сразу, словно день просветлел.

Надя задумалась, радостная улыбка засветилась на ее лице. Она вспомнила, как познакомилась с Назиром. Это было год назад. Ее сестра, вышедшая замуж за отдыхающего в их станице азербайджанца Мамеда, уехала жить в Баку. Вскоре родители снарядили туда Надю: надо лично убедиться, что у Лены все хорошо, что «живут душа в душу», как писала она родственникам в письмах.

Через сутки Надя была уже у сестры. Приняли по законам закавказского гостеприимства. Надя даже опешила от такой опеки. Показывали достопримечательности города, водили в театр, на балет. Девушка, отродясь, не видела и даже не представляла, что существует такое чудо. К родителям Надю Мамед не отпускал:

- Поживи в городе, осмотрись, может быть, понравится, переезжай к нам и Лене будет веселей».

Лена действительно была счастлива. Жила в большой квартире, такой, что Надя даже не смогла сосчитать, сколько в ней комнат. Родственники Мамеда обожали молодую невестку, их все устраивало: она прекрасно готовила, пекла, вышивала, квартира всегда блистала чистотой.

Через некоторое время Надя легко ориентировалась в городе, и сама гуляла по набережной. Город, море, люди безумно восхищали ее. «Как я рада за Елену, что она выбралась из нашего захолустья!» – радовалась она успеху сестры. Потом вдруг сникла, опечалилась, загрустила по матери с отцом, по братьям и сестрам, по казачьей станице, по их раздольным песням. И так захотелось непременно сейчас же домой, что горько заплакала. В это мгновение совсем не радовали ее чужие пейзажи. Она стояла у парапета, и слезы помимо воли лились ручьем.

Неожиданно взгляд упал на проезжающую по набережной автомашину. У них в станице такой роскоши вообще не было, все работы выполнял гужевой транспорт. Надя засмотрелась на автомобиль. Каков красавец! Из окна помахал рукой незнакомец. Она тоже ответила ему на приветствие. Машина остановилась. Из кабины вышел молодой красивый парень и направился к ней. В каждом его шаге, в каждом движении – степенность, значительность, величие.

Надя так и стояла, будто статуя, с приоткрытым ртом и крупными слезинками на розовых щеках. Молодой человек подошел к Наде и от неожиданности замер. Взора не оторвать: перед ним стояла девушка небесной красоты: златокудрая, огромные голубые глаза… Воздушно-грациозна… Он что-то тихо говорил на непонятном языке. Потом опомнился, представился – Назир - и на ломанном русском языке говорил и говорил комплименты. Надя не верила красивым словам Назира. Она была настолько зареванная, что, наверное, в таком состоянии красавицей назвать ее было трудно.

Надя от волнения и неожиданных слов стояла молча. Он расспрашивал о причине горьких слез. Сама не зная почему, девушка рассказала Назиру о своей пока такой короткой жизни, даже адрес назвала, по которому живет у сестры и ее мужа.

Назир не назначил ей новой встречи, ничего не обещал, галантно распрощался со своей новой знакомой и укатил, как он сказал, «по делам». Надя минуту-две смотрела на умчавшийся вдаль автомобиль и отправилась домой. Она быстро забыла о встрече с иностранцем. На нее большее впечатление произвел автомобиль, такого чуда она не видела, об этом обязательно напишет родителям.


Муж Лены служил в каком-то государственном учреждении. Во всем чувствовалось его образованность и интеллигентность. Наде нравились традиции семьи: ужинали все вместе, не торопясь, степенно, из красивой посуды в большой гостиной, где на стенах висели красивые картины с пейзажами русских деревень, лесов, лугов. Мамед, заметив интерес Нади к живописи, ненавязчиво рассказывал о художниках, из-под кисти которых появились такие шедевры. «Как хорошо, что я приехала к Лене, столько увидела, узнала, будет, о чем рассказать родственникам», - ночами думала Надежда.

3

Незаметно в Баку пришла зима. За окнами гудел и бесился с моря ветер, казалось, что он хочет сорвать рамы. В комнатах было тепло и темно. Только в одной из них горела причудливая лампа. Вечерами семья Лены занималась чтением книг. Надя была рада за сестру, Мамед много внимания уделял образованию жены, за одно и Наде. Он прекрасно играл на рояле. Притронется к клавишам, и польются  чарующие звуки музыки, а потом вдруг в ушах каскад аккордов… «Это Вагнер!» - пояснял он,- любимый мой композитор». Он играл смело и с такой силой, что Наде казалось, в гостиной целый оркестр, а в аккордах – звон мечей, победные клики… Мир звуков, они все жили в ней!

Мамед резко оставлял клавиши, перелистывал ноты и начинал играть русские романсы. Сестры с чувством и верной интонацией подпевали ему. В дом Мамеда часто заглядывали артисты, ученые, путешественники. Надя прислушивалась к их разговорам, многое ей было непонятно, хотя все говорили по-русски. Она осознавала, просто ей не хватает знаний, полученных в сельской  семилетней школе.

В один из вечеров неожиданно к дому подъехал автомобиль. Из него вышел молодой человек с букетом роскошных цветов и направился в квартиру Мамеда. На звонок выбежала Надя. Она открыла дверь и зарделась. Это был Назир. Что делать с гостем, она не знала. Позвала на помощь Мамеда. Мужчины быстро поняли, что к чему и Мамед любезно пригласил гостя к столу, к ужину. Они оживленно разговаривали, потом самозабвенно пели, с неожиданными для самих исполнителей вариациями, какие-то понятные только им песни.

Время за беседами и песнями бежало молниеносно. Назир стал прощаться. У Мамеда попросил разрешения навещать Надю. Он чистосердечно признался, что после знакомства с девушкой, в ней души не чает. На что, конечно, получил разрешение всегда быть желанным гостем в семье Мамеда.

Мамед с Леной, после отъезда Назира призадумались. Похоже, к ним пожаловала сама судьба Нади. Не стали забегать вперед, все образуется само собой. Мамед не скрывал, что очарован умом, тактом и ученостью чужеземца. Зятю казалось, что иностранец видит все насквозь, очень наблюдателен, предельно открыт. Но в душе понимал, Надя ему не пара. Да, она сообразительна, ласкова, очень красива, однако в своей станице она не могла получить того, что надо для общения с Назиром. В тайне он был уверен: Назир у них больше не появится, но упорно продолжал обучение родственницы и жены.

…Размышления Нади прервали крики казаков. Оказалось, прибыли на станцию. Мужчины спешились. Громко обсуждали, как выйти на перрон. Прощания были не долги. Вдалеке уже слышался гудок паровоза. Вся толпа на вокзале вдруг зашевелилась, как морские волны в шторм. Люди торопились в разные стороны. Бежали бабки со снедью, мальчишки со свежими газетами, носильщики с багажом… От такого шума и перемещения у Нади зазвенело в ушах, и она стала терять сознание. Назир вовремя подхватил ее и как ребенка занес в стоящий уже на платформе вагон. Усадив жену, долго махал у лица газетой, но Надя, будто умерла, не подавала признаков жизни.

Назир достал припасенную тещей бутылку воды, смочил платочек и бережно положил на лоб жены, дополнительно сбрызнув лицо. Надя открыла глаза. Поезд уже набирал скорость, а за окном бежали и что-то кричали родственники. Потом все из поля зрения исчезли, и поезд помчался вдоль лесов и полей.

Надя безучастно смотрела в окно. Лицо ее не выражало ни волнения, ни страха, ни радости. Назир держал жену в объятиях, и что-то тихо говорил, похоже, успокаивал. Надя слушала голос мужа и опять мысленно возвратилась в Баку, к месту их знакомства.

4

Вопреки сомнениям Мамеда, что иностранец к ним больше не придет, Назир напротив стал постоянным их гостем, чуть ли не каждый вечер приносил женщинам сладости и цветы. Иногда просил разрешение повезти Надю в театр, в филармонию, на концерт местных артистов. Надя познавала новый сказочный мир искусства теперь через знакомство с любимым человеком.
На работе у Назира возникли неприятности. Руководство не приветствовало тесное общение с русской девушкой. Но Назир для себя уже решил точно: пусть он поплатится карьерой, благополучием, но на Наде женится. Второй загвоздкой считал будущий муж разговор с родителями невесты. Вряд ли они спокойно отпустят дочь с иностранцем в чужую далекую страну.

Мамед добровольно стал посредником между ними. Сватать Надю в станицу приехало много народу. Теперь на завалинках только об этом и говорили: Надя выходит замуж за чужеземца, то ли турка, то ли араба, то ли иранца. Станичники в этом большой разницы не видели. Каждый клялся, что никогда бы не решился на такой отчаянный шаг.

Родители категорически были против такого брака. Долго и упорно отговаривали дочь, призывали одуматься: «Смотри, какие у нас хлопцы, бравые казаки! Вот это твое. Зачем тебе этот турок, он-то и по-русски с трудом понимает». Но Надя стояла на своем: «Я люблю его, это вам понятно? И вовсе не турок он, а иранец, перс!»

Отец, видя счастливые глаза дочери, не устоял, благословил дочь и зятя-мусульманина. «Лишь бы не обижал», - сказал он тихо жене.

Надя взглянула в окно, поезд пробирался сквозь горы. «Господи! Куда меня несет?» – вдруг испуганно подумала она и посмотрела на мужа. Назир улыбался и гладил руку Нади: «Все будет у нас хорошо!» - медленно выговаривал он русские слова. Наступила ночь, и все пассажиры стали укладываться на ночлег.

Наутро Надя встала рано. День занимался погожий. После вчерашних удручающих впечатлений поездки ей вдруг захотелось увидеть солнце. На полях было голо и пустынно. Вдали на пригорке, среди деревьев, уже потерявших листву, проглядывались домишки. Надя внимательно за всем наблюдала и удивлялась: «Где только люди не живут! Так и я привыкну к месту, где родина моего мужа. Но когда теперь увижу просторы России, горы Кабарды, смогу ли навещать родных. Ох, как щиплет сердце, болит душа…»

В пути были долго. Пересаживались с одного поезда на другой, с повозки на повозку. Надя в дороге потеряла счет суткам. После утомительного путешествия хотелось отдохнуть. Наконец Назир сказал: «Приехали. Это уже Иран. Здесь мы будем жить, здесь живут все мои родственники».

Надя мысленно спрашивала себя: «А готова ли я, человек сельской глубинки, к жизни в таком большом городе?» И это надолго стало предметом немалой озабоченности.

Сначала все родственники и сослуживцы упрекали Назира в выборе жены. Она среди них была как белая ворона: тоненькая, беленькая, нежная, как цветок. Но никто не скрывал своего восхищения красотой, а потом, когда знакомились ближе, добротой и гостеприимством. Надя обожала оседлый уют и домашний быт. Не сговариваясь, все стали называть ее «Золотая», и это так подходило к Надиным пшеничного цвета волосам и искрящимся глазам.

Родственники ненавязчиво предложили Наде принять их религию - ислам, и она спокойно согласилась, ведь приехала ни на один день, а на всю жизнь ради любимого человека. «Да и какая разница, Бог ведь он один, только у каждого народа носит другое имя», - успокаивала она себя.

Надя быстро уяснила, что здесь, в Иране, главенствует Коран. И жизнь свою надо строить согласно его сурам. Она сразу поняла, что привыкнуть к Ирану, не зная языка, будет сложно. Это отразится на общении с родственниками, продавцами при покупке товаров, соседями, которые постоянно что-то спрашивают. Без персидского не обойтись. И уже через полгода она говорила не хуже, чем муж по-русски.

Назира вновь пригласили работать в государственное учреждение, которое занималось связями с министерствами иностранных дел различных стран. Надя живо интересовалась международной обстановкой, что нового в России. Домой писала не часто, но очень длинные письма. Их читала вся станица. Подробно описывала быт, город, достопримечательности Ирана, предприятия родственников и мужа. У него было несколько текстильных фабрик и керосиновых лавок.

В 1937 году письма неожиданно приходить перестали. Отец Нади собрал всех родственников и заявил: «Если не хотите быть сосланными на каторгу, в Сибирь, забудьте о Наде. Она для нас умерла. Из-за ее необдуманного замужества пострадает весь род». С этого времени о ней дома и даже в станице никто не вспоминал. Но нашлись какие-то другие нелепые причины, по которым отца и братьев Нади репрессировали, и только в начале 90-х годов прошлого столетия все они были реабилитированы.

Надя скучала по родителям, по всей своей большой и дружной семье, тосковала по бескрайним просторам за околицей станицы. Ей не пришлось испытать радости материнства. Но, несмотря на это, Назир делал все, чтобы жена была счастлива и довольна жизнью. Ласку, внимание и привязанность она полностью отдавала многочисленным племянникам мужа, которые любили ее как родную мать.

Как-то, между прочим, она рассказала мужу, что безумно любит лошадей, что дома в станице остался любимец - жеребец Яша. Назир тут же купил жене три лошади. Когда Надя увидела их, они привели ее в восхищение и восторг. Все как на подбор, рыжевато-бурые, с шелковыми гривами и хвостами. Ей так и чудилось: только вожжи отпусти, - взовьются над дорогой, помчат по воздуху, как коньки-горбунки, прямо в родную Россию…

Однажды Назир пришел домой расстроенный и молчаливый. Надя с полувзгляда всегда узнавала настроение мужа. Но в душу лезть не стала, придет время – сам расскажет. Ночью, когда легли спать, Назир шепотом поведал жене, что Гитлер напал на Советский Союз, началась война. Надю, с кровати, будто ветром сдуло. Это отец и все ее братья уйдут воевать. Чем помочь? Как узнать новости из дома?

Каждый день Назир приносил жене последние известия из уст дипломатов и радио. Радоваться было нечему. Немцы захватывали все больше и больше территорию Союза. Вот уже и к Кавказу подошли. Бои шли на родной земле, в станице, где прошло детство и юность Нади.
5

Время шло, жестокая война продолжалась. Неожиданно пошли разговоры об открытии второго фронта. Эти слухи муссировались очень давно, но никто из союзников никаких реальных действий не предпринимал. Каждый занял выжидательную позицию. В это время Надя с мужем и двумя племянницами жили в загородном доме на юге страны.

Надя проснулась от ржания лошадей, скрипа телег и человеческого гомона. Прислушалась: говорили по-русски. Она тут же выбежала на улицу, в восхищении подняла руки и, раскинув ладони врознь, будто сошла со старинной индийской гравюры, кричала во весь голос: «Слава Богу! Слава Аллаху! Наконец-то!» Потом бросилась к повозкам и стала спрашивать: «Кто из Кабарды?» Этот вопрос Надя повторяла сотни, а может быть, и тысячу раз. Телеги все двигались и двигались по заданному маршруту. Бойцы с изумлением смотрели на русскую женщину божественной красоты в национальном платке, говорившую на их родном языке, с мягким едва уловимым иностранным акцентом. Никто не отзывался на ее голос: то ли не было жителей тех мест, то ли просто боялись.

Надя прибежала домой, набрала две корзины продуктов и вновь вышла на дорогу с тем же вопросом: «Кто из Кабарды?» Наконец-то с подводы два бойца крикнули: «Мы из станицы Котляревской». Надя, радостная и взволнованная, подала им корзины. «Это же рядом с моей станицей!» - плача говорила она, - «Я из Пришибской». Бойцы потом целую дорогу удивлялись, как такая изящная особа легко подняла на телегу увесистый груз.

Вечером пришел Назир. Надя, сияющая и счастливая, рассказала мужу о встрече с русскими солдатами. Теперь она еще внимательнее стала расспрашивать о союзниках России, где дислоцируются, чем занимаются, где находится руководство Советской Армии в Иране. Назир сначала спокойно отвечал на вопросы жены, но потом вдруг призадумался и спросил:

- А тебе это зачем знать?

Надя подробно рассказала мужу о своих планах. Назир взмолился:

- Ты опять хочешь испортить мне карьеру, погубить наш род,лишить бизнеса? Тебя же расстреляют, вернее, казнят, как врага иранского народа, как предателя, как шпионку. Ты соображаешь, на что идешь?

Но жена была непреклонна.

- Я не предаю интересы Ирана, речь о вашей стране вообще не идет. Мой долг помочь моей Родине, где я родилась, выросла, где живут все мои родственники. Ты, наверное, забыл, я русская, понимаешь – рус-ска-я, - протяжно произнесла мужу в лицо и продолжила:

- Это моя обязанность сейчас, в нужную минуту, оказать посильную помощь, когда страна в опасности. Подумай сам, кто, как не я, должен здесь этим заниматься. Уверена, именно я могу быть полезной: живу в Иране уже не один десяток лет, в совершенстве владею языком, знаю обычаи и сам Иран. Назир! Пойми меня правильно, это не высокопарные слова – это мой гражданский долг. Аллах убережет меня от неприятностей, они обойдут меня и твоих родственников стороной. Ты в этом убедишься. И еще к тебе просьба, принеси мне радиоприемник.

Надя в каждом сказанном предложении делала ударения на словах «мой» и «я».
Назир парировал:

- Мир вовсе не так покорен. Он и холоден, и суров, и жесток. Подвергает человека самым страшным испытаниям, ты хочешь этого?

Надя еще долго что-то объясняла мужу, но он ничего не хотел слушать, ушел в дальнюю комнату, раскурил кальян и погрузился в думы. Он не знал, что делать с женой, с ее упрямством оказывать помощь русским, ведь это может кончиться плачевно для всей его семьи и самой Нади.

Утро наступило ветреное, прозрачное и прохладное. Через легкую облачную пелену струился слабый свет от невидимого солнца. Как только Назир ушел на работу, Надя надела праздничную иранскую одежду, накинула косынку и отправилась искать командование. Для нее, почти коренной иранки, особого труда это не составило. Правда, ее тут же остановил часовой, и мимикой и жестами стал спрашивать, чего она хочет. Надя по-русски объяснила причину своего визита. Солдат временно лишился способности соображать: «Неужели русская женщина в этой забытой богом стране?» Пройдя военные формальности, Надю отвели к главному.

Разговор был долгим и полезным. Генерал не мог оторвать взгляда от этих родных голубых русских глаз женщины, наглухо укутанной в национальную одежду. Потом он не раз будет вспоминать, что для армии Надя была бесценной находкой: обладала многими сведениями и информацией, переводила тексты местных газет. Сводки с фронта на персидском слушала как-то особенно – напряженно и, подтянувшись, словно стояла на боевом посту, и тут же переводила слово в слово. Задания, которые ей поручали, она всегда выслушивала внимательно, изредка вслух повторяя ключевые для нее слова.

Советское командование дорожило внезапно появившимся ценным помощником. Понимая сложность ее положения, оно как могло, оберегало Надю. Каждый раз назначались встречи в разных местах, и она появлялась неизменно в местной одежде, с корзиною в руке, будто шла за покупками. Проживая долго за границей, Надя привыкла к высшему напряжению сил. К самоотверженности и самопожертвованию. Никогда ничего не пугалась и не отступала.
Надя трудилась на износ. Сотням солдат спасла жизнь. Непривычные к климату и продуктам питания бойцы стали страдать тропической малярией, тифом и цингой. Располагая большими личными денежными сбережениями, закупала и обеспечивала воинов необходимыми медикаментами. Цингу лечила народными иранскими средствами: привозила из своего сада подводы яблок, гранат, фиников, фисташек.

Назир, каждый день возвращаясь после работы домой, боялся больше никогда не увидеть Надю. Он страшился ее ареста. Но она, как и прежде, встречала мужа радостной улыбкой, накрывала на стол и рассказывала домашние новости. О сотрудничестве с Советской Армией она преднамеренно умалчивала: «Меньше будет знать, спокойнее будет спать», - иронизировала про себя. Назир тоже делал вид, что ни о чем не догадывается. За ужином ненавязчиво рассказывал жене о положении дел в странах союзников.

В очередной раз на встречу с Надей направили моего отца. Надя дружелюбно и почтительно поздоровалась. Лицо ее было счастливым и торжественным. Отец стоял как громом пораженный, не веря своим глазам и ушам, не мигая, смотрел на женщину. Ему не составило труда сразу догадаться, кто она. Но его лицо не выражало ни удивления, ни радости. Только сердце забилось так, словно в нем заработало много-много молоточков. Отец спокойно спросил:

- А вы откуда так хорошо знаете русский?

Надя ответила:

- Я русская, казачка, моя Родина – Кабарда, станица Пришибская. Но вам это ни о чем не говорит.

Женщина подавила вздох, сделала вид, что вынимает соринку из глаза, но как она ни старалась скрыть, отец видел, что она плакала.

Надя заблуждалась, моему отцу эти названия были хорошо известны, потому что жена - Маша, моя мама, родом именно из этих мест. Она часто рассказывала мужу о своей тете Наде, вышедшей замуж за перса, которую давным-давно проводили в далекий Иран.

Он мгновенно подумал: «Как в приключенческом романе…» Но это было явью - перед ним сидела и рассказывала военные тайны родная тетя жены. Надя сбросила косынку, и на него приветливо смотрели совсем молодые, внимательные голубые глаза, весело поблескивали маленькие сережки, вдетые в уши, наверное, еще в детстве в станице. Расчесанные на прямой пробор, светлые длинные волосы были подколоты на затылке. В огромных глазах, черточках лица отец видел свою жену, которая как две капли воды была похожа на тетю Надю, родную сестру погибшего в гражданскую войну отца, когда маме было всего три месяца от роду.

Время было жестокое, грозное, не до сентиментальности. Папа так и не признался в родственных связях с этой мужественной женщиной. Мне кажется, что само солнце ставило золотые вехи на пути моей бабушки: оказалась в нужный час в нужном для нашей страны месте. Она была человеком долга, человеком веры, человеком действий. Больше Надю папа не видел и ничего не слышал о ней, потому что его перевели в другую местность Ирана. Но об этом другая история…

Продолжение следует...