Дружба

Я ничем особенным не занимаюсь. Просто учусь и работаю, и вся жизнь моя как один небольшой рассказ. Я не знаю, верю ли в Бога. С виду, конечно, верю: ношу крестик, иногда молюсь. Но недавно я признался себе, что церковь не приносит мне облегчения. Я молюсь и не вижу в этом смысла. Нет былой связи, как будто кто-то порвал эту нить. Возвращаюсь я из церкви с глубокой тоской, что меня никто не услышал.

Судьба сводила меня с необычными людьми. Мои друзья в большинстве неформалы. А я не отношу себя к чему-то определённому. Не люблю штампы и не принимаю их. Мы вместе и не вместе, каждый из нас пройдёт свой путь один. Бывают минуты, когда ты окрылён и думаешь, что на свете есть такой человек, который способен и желает тебя понять, но когда приземляешься — видишь, что это не так.

Мой близкий друг понимал меня с полуслова. Недавно я получил повышение, и он за меня порадовался. Вечером отмечали в парке. Выпивали.

— Вообще люблю я выпить, — говорил я ему. — Иногда пью на улице по дороге домой. К чему принципы? Мне всё равно, что меня осудят. Мне не стыдно. Это людям должно быть стыдно. И мораль их эта здесь неуместна. Физически больным людям вкалывают опиум или дают выпить, чтобы облегчить боль. А кто сказал, что я не больной? И кто знает, что творится у меня внутри?

— Надо — делай. И не задумывайся, — согласился друг.

— Или сигареты, — продолжил я. — Ну что такого, если я возьму эту дешёвую сигарету? Люди ко мне хуже относиться станут, весь мир отвернётся? Бодрова же с Высоцким многие любили, никому никакого дела не было, чем они злоупотребляли. Талант не может состоять из одних плюсов, как и жизнь не может. Всё правильно, даже если неправильно.

Мы много выпили и разговаривали о многом. Друг жаловался на депрессию. Я искал причину, спрашивал его, но он не отвечал.

Когда всё было выпито, пошли домой. Каждый своей дорогой. Уже стемнело.

По пути я встретил девочку с бабушкой. У девочки губы были в пирсинге, но это не мешало ей оставаться очень симпатичной. Они спросили меня, где находится церковь. Я показал. Девочка посмотрела на меня, как на своего, сказала вместе с бабушкой: «Спасибо!» Милая, красивая девочка. И что им нужно было в церкви в столь поздний час? Впрочем, всякое бывает.

Я пошёл дальше, предаваясь размышлениям. Луна освещала тропинку, имевшую серый цвет. Ворон пролетел надо мной, неприятно каркнув. На небе засверкали звёзды. Они там были, но я их не видел. Очевидно, светили для кого-то другого.

Услышал за спиной шорох. Кто-то сделал непонятное движение, и прозвучал выстрел. Я пошатнулся, но не упал. Затем последовал второй. А я всё стоял, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Боли не чувствовал. Стрелявший судорожно вставлял в ружьё патроны, нервничая от того, что я всё ещё стоял. Стало ясно: сколько бы раз он в меня не выстрелил — я буду жить. Не умру от ложных выстрелов. Человек бросил ружьё, сел и… заплакал, крикнув: «Я любил то, что касалось тебя. А ты этого не понял!» Он плакал навзрыд, а я ушёл, больше ничего не сказав. Шёл по сухим листьям, убитый.

Церковный колокол ударил в последний раз. Милая девочка, помолись когда-нибудь за меня…
Май,2010