Простая история

               





               









      По воспоминаниям Минеевой Александры Игнатьевны














                Предисловие

   От оренбургских степей и почти до самого Ледовитого океана простираются самые старые в мире горы. Уральские. Называемые в народе «Каменным поясом». Горы не высокие. Больше напоминающие огромные холмы. Лишь кое где, на всём протяжении попадается несколько вершин достойных внимания.
   Народы, веками сменяя друг друга, селились в этих краях.  Бескрайние леса, окаймляющие горы со всех сторон кормили людей. Укрывали от бед и нашествий. Уже гораздо позднее люди стали корчевать леса и распахивать земли. Правда крестьянствовать здесь было не то, что на Дону или на Волге.
Климат гораздо суровее. Сажали в основном рожь да ячмень. Сеяли и пшеницу. Но она не всегда успевала вызревать. А вот картошка, привезённая когда-то Петром Первым, прижилась здесь лучше, чем в Европе. Ей и кормились…






















               
   Род Пастуховых более сотни лет проживал в Екатеринбургской губернии. Были в нём и рабочие, и служащие, и мелкие торговцы.  Но, в основном, селяне с их чисто патриархальным образом жизни. Где всё держалось на уважении к труду и к старшим.
   Фёдор Пастухов, о котором пойдёт речь, родился в 1892 году в самое спокойное для России время. Когда ничто, казалось бы не предвещало грядущих перемен. Детство, заполненное игрищами да работой на поле, пролетело быстро. Два класса церковно-приходской школы вот и всё его образование. Читать да писать научился, уже хорошо, считали его родители. Земля да старшие подскажут, что и как. Лишь бы голова соображала, да руки не ленились.
   Фёдор, как старший из детей рано повзрослел. Уже к шестнадцати годам руки его, привыкшие к плугу и косе, огрубели. Плечи округлились, налились силой. Походка стала степенная мужицкая. Будущее казалось понятным и определённым. Взросление. Женитьба. Дети. И труд до скончания века…
   Вмешалась война. Первая мировая. Фёдора призвали на неё в начале семнадцатого года. Только и успел, что шинель надеть, да в одну-две атаки сходить. Началась февральская революция. И побежали солдаты с фронта. Ни угрозы, ни расстрелы их не пугали. Хватит! Навоевались!
   Недели за две, правдами и неправдами добрался Фёдор до дома. Отец увидев его обрадовался и испугался одновременно. А ну как придут да арестуют за дезертирство! Не пришли. В той всеобщей неразберихе, что творилась тогда, одному человеку затеряться было не сложно. Вернулся Фёдор к своему привычному труду. Но радость его была не долгой.
   Новая революция всколыхнула Россию. Неудержимой волной прокатилась она по бескрайним её просторам, слизывая своим безжалостным языком остатки покоя. И великий народ, сотни лет огромными трудами собираемый в одно целое, словно земля сотрясаемая землетрясением, раскололся надвое.
Никто не остался в стороне.
   Крестьяне соль земли, её хранители и всеобщие кормильцы оказались в самом невыгодном положении. И та, и другая сторона обещали им процветание. А вместо этого забирали последний хлеб и последнюю лошадь. И самих крестьян использовали как пушечное мясо.
   Первые комиссары, что приезжали на Урал, особого успеха не имели. Старики, главенствующие в общинах, слушали их в пол уха. Лишь посмеивались в бороды, когда звучали особенно красивые обещания. Послушав, расходились по домам. Дело делать. Землю ведь разговорами не вспашешь и не посеешь. Комиссаров было немного и силы они не имели. Прошло всего несколько месяцев и закрутилась кровавая карусель. Сначала «красные». Потом «белочехи». Потом Колчак. И все они призывали крестьян под свои знамёна. Когда стало очевидно, что воевать никто не собирается, многих забрали силой.
   Среди таких «добровольцев» был и Фёдор. В этот раз стрелять ему не пришлось. Полгода прослужил он денщиком у старшего офицера.
Его начальник был добряк и пьяница. Единственной заботой Фёдора было где достать водку или самогон. Фёдор с такой задачей вполне справлялся.
   Однажды холодным зимним вечером, когда офицер по своему обыкновению захотел выпить, рядом не оказалось никого из его товарищей. Пить одному было как-то не по русски и он пригласил к столу денщика:
     - Садись, Фёдор. Выпей со мной.
     - Да что вы, Ваше благородие! Не стоит, - попробовал отказаться солдат.
     - Садись! Я приказываю.
   Офицер налил мутноватой самогонки себе и ему.
     - Давай, Фёдор выпьем… За что, не знаю. За Россию не хочу. Она теперь в таком дерьме… За себя тоже не буду. Перебьют нас всех скоро комиссары. Это уж как пить дать! А что за жизнь они потом устроят, это только одному богу известно. Давай без тостов, - привычным движением он взялся за кружку, выдохнул воздух и вылил содержимое внутрь себя.
     - Ху! Ну и гадость! – поморщился пьяница. Зацепив пятернёй квашеной капусты он закусил.
   Денщик последовал его примеру.
     - Ты, из каких будешь, Фёдор? – спросил командир, лениво работая челюстями.
     - Из крестьян.
     - Вот что я тебе скажу, Фёдор. Бросай-ка ты на хрен эту войну. Нечего тебе на ней делать. Иди, брат домой.
     - Как же я пойду? – удивился Фёдор. – Меня же расстреляют.
     - Не успеют. Завтра здесь будут «красные». Одежду на вешалке видишь? Видимо от прежних хозяев осталась. Ты её в узел сверни и за околицу. Там постов нет. Я их сегодня сам расставлял… знаю. В лесу переоденешься, и ступай домой.
   На лице денщика читалось растерянность. Он не понимал, шутит командир или говорит всерьёз.
     - Иди, Фёдор, иди, - подтвердил свои слова пьяница. – Да бегом, дурак, пока я не передумал! – крикнул он.
   И Фёдор решился.

                …..
   Добраться до дома он не успел. Его снова забрали. Теперь уже «красные». Пришлось идти с ними. А куда денешься! Двоих не согласившихся вывели за околицу и расстреляли у всех на глазах. И пришлось Фёдору снова колесить по родимой сторонке в раскрашенной красными полосами гимнастёрке. И стрелял он. И убивал, наверное…
   А потом его ранило в левую руку. Ранение обычное. После такого две-три недели в больнице и в строй. Но здесь другая история. Пуля попала толи в нерв, толи в жилу какую-то важную, но рука с той поры плохо двигалась. Комиссовали Фёдора. Кое как добрался он домой. А там одна радость, что живой вернулся. Всё вокруг порушено да разграблено. Из трёх лошадей, что были у Пастуховых, осталась одна. И ту не забрали только лишь потому, что  она  хромая  и старая.
   Фёдор с головой окунулся в работу. Пахал как вол, стараясь помочь родным. Но быстро понял, что проку от него не много. Одной рукой ни косить, ни пахать, толком не получается. Отец видя, как он мучается, только качал седой головой. Но ничего не говорил сыну. А тот и сам всё понимал. И в один из дней он решился:
     - Ухожу я от вас, батя, - произнёс Фёдор глухим голосом. – Обуза я для вас.
     - Ну, что ты, сынок! Какая ты обуза! – возразил отец. – И не думай даже! Как ни будь прокормимся.
     - Да не прокормимся, отец! Семян мало. Лошадь старая. Да ещё продразвёрстка эта… Был бы я здоровый. А так… - Фёдор помолчал немного и продолжил: - На станцию пойду. Там паёк дают. И работа, говорят, не тяжёлая. А здесь с тобой Пашка остаётся. Вырос он уже… И я, когда устроюсь, помогать вам буду.
   На том и порешили.

                …..

     - Что вы, хотели?
   Начальник станции поправил очки с круглыми маленькими стёклами, и с интересом посмотрел на вошедшего.
     - Да вот… на работу хотел устроиться, - переминаясь с ноги на ногу, произнёс Фёдор.
     - А до этого где работал?
     - Дома. Крестьяне мы…
     - Понятно, - начальник отхлебнул из кружки давно остывшего чая и продолжил расспрос. – А дома то чего не остался? Здесь ведь далеко не сахар.
     - Я бы остался, - Фёдор вздохнул. – Да рука вот… почти не работает.
     - Воевал что ли?
     - Да. Пока не ранило.
   Дверь кабинета открылась. Зашёл пожилой путеец в промасленной спецовке.
     - Тихон Сергеевич, запчасти нужны, - обратился он к начальнику. – На котлах манометры не работают. Рычаги замены требуют. И ещё много чего по мелочи.
     - Да знаю я, Петрович. Всё знаю. Но нету у меня сейчас ничего. Понимаешь, нету! Послал я человека в область. А привезёт он чего или нет, я не знаю. Ты придумай что ни будь.
     - Придумай. Легко сказать, - проворчал путеец. – А если встану где ни будь? Что тогда?
     - Маневровый пошлём. А что делать, Петрович! Разруха полная. Заводы только-только работать начали.
     - Разруха! В головах у нас разруха! – высказался путеец и удалился.
     - Видел, какие у нас тут трудности? Ладно. Кем же мне тебя определить? – Тихон Сергеевич ещё раз окинул взглядом крепко сбитую фигуру просителя. – Мужик ты вроде бы серьёзный. Я людей с первого взгляда определяю. Пятьдесят лет на свете живу. Шпалы, рельсы это не для тебя. Кочегаром тоже не получится. А кочегары ой как нужны! Обходчиком пойдёшь?
     - А что делать надо? – спросил Фёдор.
     - Участок тебе определят. Осматривать его будешь. Где рельсы лопнутые. Шпалы гнилые. Крепления негодные. Ну, там научат. Пойдёшь?
     - Пойду, - согласился Фёдор.
     - Вот и хорошо! Иди сейчас в контору. Отдашь вот эту записку, - Тихон Сергеевич быстро что-то написал на бумаге, - … вот эту записку. Там тебе всё объяснят. Ну, Фёдор, до свидания, - он протянул руку. – Думаю, мы сработаемся.

                …..
   
   Фёдор сразу взялся за дело. Выписал на работе нужные материалы. Разжился инструментом у новых коллег. Первым делом починил крышу. Переложил топку в печи. Побелил печь и стены. И дом ожил.
   Работа обходчиком была не сложной. Ходить, правда, приходилось много. Его участок пять километров влево до станции. И четыре вправо, до разъезда. Раз в два три дня осмотришь и свободен. В свободное время можно заняться охотой и рыбалкой. Ещё Фёдор ставил силки на птиц, и петли на мелкого зверя. Лес давал ему ягоды и грибы. Так что, если не ленится, то еды хватало. К концу первого года обзавёлся он ружьём. Научился стрелять одной рукой. Другой мог только немного поддержать ствол.
   Страна понемногу приходила в себя после великих потрясений. Новая власть, не сразу, но была принята людьми. И сама власть стала хоть как-то учитывать интересы своих граждан. Отменили продразвёрстку. Разрешили «Нэп». Жить стало легче.
   Сентябрь 1921 года… Осень на Урале наступает быстрее, чем в центральных районах. Кажется, что ещё совсем недавно стояла жара и вдруг всё окрасилось в жёлтый цвет. Вот уже небо печалится дождём. И в октябре возможен первый снег. Фёдор в тот день поругался с начальством. В нескольких километрах от его сторожки должны были менять старые шпалы. И Фёдора попросили помочь.
     - И что я буду делать одной рукой? – спросил он. – Только мешаться.
     - Да пойми ты, Фёдор, людей не хватает, - убеждал его Тихон Сергеевич. – Два-три дня поработаешь и всё. Больше не потребуется.
     - А путя кто осматривать будет?
     - Да нормально всё у тебя на участке. За два дня ничего не случится. Помоги, Фёдор! Я прошу!

               
                …..

   Домой Фёдор вернулся не в лучшем расположении духа. Смеркалось… Он разжёг очаг. Достал картошку и стал чистить, мысленно прокручивая в голове всё произошедшее. Звук начинающегося дождя отвлёк его. Влажные капли с нарастающей силой били по стеклу, стекали вниз по раме, проникали сквозь её трещины и образовывались лужицей на подоконнике. «Надо бы замазки замесить, да щели заделать» - подумал Фёдор. Кто-то постучал в дверь. Хозяин вздрогнул. Его и в хорошую-то погоду мало кто навещал. Поглядев в угол, где у него, на всякий случай всегда лежал топор, Фёдор пошёл открывать.
     - Кто? – спросил он, держась за кованный крючок.
     - Впустите, - голос был высокий, женский.
   Хозяин открыл. Взору его предстала молодая женщина лет двадцати. Черноволосая в длинном платье, поверх которого была надета накидка с меховым воротом. «Городская» - определил Фёдор.
     - Впустите, - ещё раз попросила женщина. – Я от поезда отстала. А тут ещё этот дождь…
   Фёдор закрыл за незнакомкой дверь и спросил:
     - Как же вы могли от поезда отстать? Здесь же они не останавливаются. Спрыгнули что ли?
   Женщина сняла с себя мокрую накидку, подошла к тёплой печи, прикоснулась к ней ладонями и ответила:
     - Не спрыгнула. Сошла… Станция там была или разъезд. Я не помню.
     - Разъезд, - подтвердил Фёдор. – Некоторые поезда южного направления там останавливаются.
     - Вот, вот! Я на юг ехала. К тётке. Из Екатеринбурга… На разъезде вышла воздухом подышать. Сумочку с документами и деньгами с собой взяла. Парнишка там рядом крутился, беспризорник… Я его видела, но внимания не обращала. Он сзади подкрался, сумку схватил и был таков. Я кричать. А что толку! Рядом почти никого. И вдруг меня такая злость взяла. Думаю «догоню, убью»! Собрала подол платья в узел и за ним. Он сперва по насыпи бежал, а потом видит, что я не отстаю, в лес свернул. Мне бы дуре остановиться, а я ни в какую. Бегу за ним. Падаю. Поднимаюсь и снова бегу. Да разве его догонишь! Молодой шустрый… А у меня платье узкое. Вскоре его и след простыл. Постояла я. Отдышалась немного и пошла назад. Да только ошиблась. Не ту сторону выбрала. Хорошо хоть железную дорогу нашла. По ней к вам и пришла. Вот такая история. Глупая, не правда ли?
   Женщина повернулась к хозяину лицом и улыбнулась. Фёдор впервые разглядел её. Мягкие черты лица. Чуть припухшие губы. Карие глаза. Быть может чуть великоватый курносый нос. Но общего впечатления он не портил.
     - Глупого здесь я ничего не вижу, кроме того, что вещи свои не следует выпускать из виду. Время сейчас не лучшее. Шпаны, да сволочи всякой хватает. Хорошо хоть живы остались. Могли и ножичком пырнуть.
     - Ну, значит, хорошо отделалась, - согласилась гостья. – До станции далеко?
     - Километров пять, - ответил Фёдор.
     - Вы не покажете дорогу?
     - Сейчас что ли? – усмехнулся хозяин. – Сейчас нет смысла. Там, кроме сторожа никого не будет. А вам, как я понимаю, билет восстановить потребуется. А это только начальник станции сможет сделать. Оставайтесь у меня до утра. Сейчас ужинать будем. Картошку будете?
     - Буду, - согласилась гостья.
   Ели молча, изредка обмениваясь короткими фразами. Для сна хозяин предложил гостье свою кровать.
     - Только не вздумайте приставать, - предупредила женщина, улаживаясь. – У меня при себе нож имеется.
     - Значит, это мне надо вас боятся, - спокойно ответил Фёдор.
    Он снял с вешалки старый полушубок, бросил его на полать и лёг. Уже засыпая слышал, как ворочается гостья на новом месте. Но вскоре и она уснула.

                …..
   
   Утром Фёдор отвёл молодую женщину на станцию. Пока он с ремонтной бригадой грузил на маневровый шпалы и инструмент, прошло часа полтора. Он уже садился в прицепленный к паровозу вагончик, как увидел свою вчерашнюю гостью. Лицо её было растерянным.
     - Что-то не получилось? – спросил он участливо.
     - Да ничего не получилось, - ответила женщина. – Билет не могут дать без денег и без документов. А документы восстановят не скоро. Пока запрос дадут. Пока ответ придёт. Не знаю, что и делать.
     - Вот что. Вас как зовут?
     - Полина, - в карих глазах женщины вспыхнула надежда.
     - Вот что, Полина. Поехали с нами. Мы в километре от моего дома работать будем. Я ключ дам, вы откроете. Я приду с работы и мы что ни будь придумаем.
   Он помог женщине подняться в вагон. Мужики зашушукались. Кое кто стал отпускать по этому поводу шуточки. Но Фёдор одним взглядом осадил шутников.
     - А вас как звать? – спросила Полина по прибытии.
     - Фёдором. Вот ключ. Хозяйничайте там сами. Я приду вечером
   Полчаса пути и вот она сторожка. Полина заметила, что домик хоть и старый, но ухоженный. За домиком огород. Капуста, репа, картошка посаженная ровными рядами, говорили о том, что хозяин подворья человек работящий. Рядом под навесом сушились шкуры убитых зверей. Поля открыла ключом дверь и вошла. И внутри домик оказался уютным и чистым. Ей было странно, что вчера она этого не заметила. И Фёдор ей показался человеком хорошим. Полина разделась. Посидела немного за столом. Времени до конца дня было много. Просто сидеть и ждать было скучно. Захотелось сделать приятное хозяину дома.
     «Сварю-ка я обед» - решила она.
   Решение, конечно, похвальное. Только всё дело в том, что готовить ей ранее почти не приходилось. У родителей Полины была скобяная лавка. Большого дохода она не давала, но на жизнь хватало. Полину, единственную свою дочь, родители жалели и не загружали работой по дому. Дали ей приличное по тем временам образование. Она закончила гимназию. Жениха ей присмотрели из приличной семьи. И всё бы было хорошо, но тут грянула революция. Потом гражданская война. Лавку разгромили. Жить стало трудно. На семейном совете решили. Пусть Поля поедет к своей тётке по отцовской линии на Урал. Переждёт там трудные времена, а потом вернётся.
     - Так! Что у нас здесь?
   Придав своему голосу бодрости, Полина стала осматривать полки и шкафчики. Достала всё, что ей показалось нужным, и принялась за дело.
Ближе к вечеру вернулся хозяин.
     - Что-то вкусным запахло, - потянув носом, определил он с порога. – По всей видимости, вы тут похозяйничали в моё отсутствие?
     - А что, не надо было? – спросила Полина.
     - Отчего же! Эта берлога давно не знала женских рук, - улыбнулся Фёдор. – Угостите?
     - Конечно, конечно, - засуетилась Полина.
   Она налила  в деревянную миску то, что она называла грибным супом. Фёдор поднёс ложку ко рту и с трудом проглотил варево. Полина поняла по его физиономии, что-то не так.
     - Что! Совсем никакое? Ну, не хотите, так не ешьте! Я в кухарки вам не нанималась! – фыркнула она.
     - Да вы не обижайтесь, Поля, - успокоил её хозяин. – Похлёбка, конечно, не самая вкусная. Но есть можно. Пересолено только. Видать влюбились, - пошутил он.
- Больно надо! – ответила молодая женщина.
   Но в её словах уже не было прежней нетерпимости. Ей всё больше и больше нравился этот человек с нескладной фигурой и добрым лицом. За окном спускался закат. А они всё говорили и говорили. Каждый рассказывал о своей жизни, открывая свою душу другому. Наверное, так бывает со всеми нами.
   Потом была первая ночь любви…

                …..
   И стали они жить вместе. Фёдор устроил Полину на работу. Кассиром на станции. Предыдущая кассирша ушла в декрет, и место освободилось. Полина написала письмо родным. В нём сообщила, что вышла замуж за хорошего человека и просила за неё не беспокоиться.
   Каждое утро они с Фёдором шли пять километров до станции на работу. Он на обходку. Она в кассу. Зарплата у обоих была небольшая. Но им хватало. Выручали лес, огород и крестьянское трудолюбие Фёдора. Будучи старше её на десять лет он старался быть для неё и мужем и отцом. Только так можно было справиться с её пылкой, вечно чего-то ищущей натурой.
   Работали. Ходили в гости к коллегам-путейцам. Поля всем нравилась. Весёлая, образованная и общительная она могла и пошутить, когда надо, и спеть, и станцевать. Фёдор, видя каким успехом пользуется его жена, даже немного её ревновал. Но вида не показывал. Однажды, когда они пришли домой после гостей, Полю стошнило.
     - Тебе что, плохо? – спросил её Фёдор. – Может, за доктором сходить?
   Полина отдышалась, умылась и ответила:
     - Доктор понадобится… Но попозже, - видя непонимание мужа, улыбнулась: - Я беременна, Федя.
   Фёдор замолчал. Было непонятно рад он или не рад.
     - Давно? – спросил он.
     - Два месяца.
     - А кто у нас будет? Мальчик или девочка?
     - Откуда я знаю. Говорят, это от мужчины зависит.
     - Мне бы парня, - вздохнул Фёдор. – Но и дочка подойдёт, – и добавил решительно: - Завтра подаём заявление! Негоже нашему ребёнку быть в грехе рождённому.
   По тому, как он это говорил, Полина поняла, что Фёдор рад случившемуся. Она с благодарностью приникла к его сильному плечу. Он погладил её волосы и сказал:
     - И свадьбу сыграем. Что бы всё по-людски было…

                …..

   Свадьба была не богатая. Как и у многих в то нелёгкое время. Пришли коллеги по работе. Несколько новых Полиных подруг. Приехал отец Фёдора с младшим сыном. Свёкор придирчиво осмотрел невесту. И, на удивление, остался ею доволен. О чём и говорил сыну:
     - Хоть и городская, а ничего… Уважительная. Смотрю, и дом, и огород содержит в порядке. Вижу, что она нашего крестьянского труда не гнушается…
   Фёдору такое слышать было приятно.
     - Как там хозяйство? – спросил он, наливая отцу разбавленного спирта.
   Отец выпил, крякунул, закусил и ответил:
     - Да какое сейчас хозяйство! Сначала эта развёрстка. Всё выгребали до чиста. Сейчас вроде бы полегче. Но не очень. «Комбеды» придумали. Там всё больше бездельники собираются. Сидят они и думают, как бы обобрать тех, кто работать умеет. Эх! Не вмешивались бы никто в наши крестьянские дела… Мы бы сами поднялись. И страну бы подняли.
     - Мать почему не приехала? – спросил Фёдор.
     - Хворая она. Дома её оставили. Хорошо, что ты женился, Федя! Теперь, глядишь, и внуки пойдут.
     - Пойдут, отец. Не сомневайся, - улыбнулся Фёдор.
   Потом был разговор с младшим братом.
     - Отец сказал, что ты тоже скоро женишься на Варьке Крыковой. А что, девка она хорошая! – сказал Фёдор, насыпая махорки себе и брату.
      - Не нравится она мне, - вздохнул Павел. Он прикурил самокрутку. Затянулся, выдохнул дым и продолжил, - Её мне родители навеливают. Забыли, что сейчас не старорежимное время. Я сам себе жену выберу. Как ты.
     - Я другое дело. Я, можно сказать, отошёл от деревенских дел. И не по своей воле. А тебе с родителями жить. Ты хорошенько подумай…
   Свадьба закончилась, и гости стали разъезжаться. Уезжая отец достал из узла икону  с выцветшей от времени краской, и протянул её Фёдору:
     - Возьми.
    - Зачем? – спросил сын.
     - Без бога нельзя, - строгим голосом произнёс отец. – Сейчас, смотрю, все безбожниками стали. Оттого и живём не по-людски. В партию ихнюю не вступил?
     - Нет.
     - И не вступай. Нечего там делать. Тут вот посуда. Ухваты, сковороды… Мать передала. От меня струмент. Пригодится в хозяйстве… Зерно. Муки немного… Ну, прощевай!


                …..

   Зима в 1922 году была снежная. За ночь, бывало, завалит так, что Фёдору приходилось вылезать с лопатою в окно и откапывать входную дверь. Поезда тонули в снежном плену. Дорожные рабочие, и Фёдор в том числе, все дни проводили на расчистке дороги. Домой Фёдор приходил весь мокрый и простуженный. Полина лечила его домашними средствами.
   Сама ездила на работу на подводе, возившей местного почтальона. Но чаще ходила пешком. Фёдор видел как тяжело его жене и запретил ей ходить на работу. Не позволял ей ничего тяжёлого по дому делать. Берёг. Когда подошёл ей срок рожать, он сам отвёз Полину на станцию в больницу. У них родился мальчик. Назвали его Семёном. В честь деда Фёдора, погибшего в гражданскую войну.
   Мальчик рос здоровым, но беспокойным. Часто случалось так, что не выспавшийся толком Фёдор уходил с утра на работу. С работы усталый возвращался домой, а дома дел невпроворот. Надо и в лес сходить, капканы проверить, ягоды, грибы собрать. И жене надо помочь заготовку на зиму сделать. Капусту, грибы в бочках засолить. И картошку выкопать надо. Да мало ли дел!
     - Фёдя, ты пойди, приляж. Я сама управлюсь, - говорила мужу Полина.
   Но куда ей с грудным-то ребёнком!
 Фёдор тянулся к сыну. Сын – продолжение рода. Это крестьянское. Это неизбывное. Поля, после рождения ребёнка изменилась. Наверное, так бывает с каждой женщиной, когда она становится матерью. Куда девались прежние метания! Какое бы не было время, а природа всегда берёт своё. И в тот момент, когда это происходит, всё наносное в нас сразу отпадает и остаётся то единственное, чем живёт человек.
   Через два года за первым сыном родился второй. Назвали его Гришей. Жить было трудно. Зарплаты Фёдора едва хватало на одежду, да на всякую мелочь.      
   Шли годы… Дети росли… Вот уже старшему скоро идти в школу. Младшему исполнилось четыре года. Полина занималась детьми. Старшего учила грамоте для того, чтобы в школе он был не последним учеником. Обоих приучала к труду. За огородом ухаживать. Ягоды, грибы собирать. И ничего, что иногда они вместо травы нужное выдернут. Или плохие грибы из леса принесут. Мать подскажет, направит. В другой раз у них лучше получается.
   Фёдор совсем замотался на работе, стараясь приработать для семьи лишнюю копейку. И даже борода, которую он отпустил, не желая тратить времени на постоянное бритьё, на его худом лице выглядела как-то нелепо. На детей у него ни сил, ни времени не оставалось. Бывает, накричит на них. За дело, разумеется. Потом быстро отходит и балует их всякой сладостью, заранее припасённой. А в это время Полина ходила уже третьим ребёнком. Уже и срок подходил. В то утро, уходя на работу, Фёдор спросил жену с тревогой:
     - Поля, может, в больницу поедем?
     - Рано ещё… - Полина тяжело встала, держась рукой за округлившийся живот. – Кто с мальчишками будет? На той неделе срок. Ты иди… работай. Всё будет хорошо. Иди.
   Фёдор ушёл с тревогой в душе. Прошло несколько часов. Дети играли во дворе. Полина возилась у печи, как вдруг почувствовала боль. Держась за поясницу, с трудом открыв дверь, она позвала старшего сына:
     - Сёмушка, бери Гришу и бегите на станцию… за фельдшером.
     - Зачем мне Гришка, мам? – спросил Семён. – Один я быстрее добегу.
     - Беги с ним. Так надо, сынок. Мне он мешаться будет, - ответила мать.
   Дети побежали по просёлочной дороге, поднимая пыль своими голыми пятками. Понимая, что всё случится сейчас, Полина лихорадочно стала готовиться.
     - Чистая простыня… тазик… Что ещё? Ага! Пуповину чем-то надо будет обрезать. Сейчас… сейчас.
   И тут снова боль. Такая знакомая и такая же сильная.

                …..

     - Пацаны, куда это вы бегите? – голос заставил детей оглянуться.
   Их догоняла старая телега.
     - Тпру-у! – возничий натянул вожжи.
     - Мамка рожать будет скоро. Фельдшер нужен, - запыхавшимся голосом сообщил старший.
     - Садитесь, - скомандовал мужчина.
   Пацаны запрыгнули на телегу.
     - Но!
   Поехали быстро. Как только можно.
     -Лошадь не загони. Она у нас старая, - сказала сидевшая рядом с мужем пышнотелая женщина.
     - Конечно, старая! Новых то всех в колхозы позабирали. Будь они не ладны! – проворчал муж.
     - Что ты болтаешь! Доболтаешься когда ни будь! – одёрнула его жена.
   Вот и станция. Взяли фельдшера и назад. Приехали, а Полина уже родила. Лежит на кровати, еле дышит от усталости. Рядом с нею ребёнок.
     - Я же говорила, что ничего с нею не случится, - сказала жена возничего. – Меня моя мамка в поле родила.
     - Обмыла хоть? – спросил Полю фельдшер.
     - Да… Третьего ведь рожаю. Девочка…
- Красивая будет! – сказала жена возничего.
     - Откуда вы бабы всё видите? – усмехнулся её муж. – Чего тут сейчас разглядишь? Кусок живого мяса и всё.
     - Ты на мать её посмотри. На пацанов. Породу видишь? Порода у них красивая.
   Фельдшер засуетился. Дал роженице таблеток для восстановления сил. Ребёнка осмотрел. Приехал Фёдор. Кинулся к жене:
     - Я же говорил тебе, Поля, в больницу надо было ехать.
     - Да ладно тебе, - улыбнулась жена. – Всё ведь хорошо.
     - Кто у нас?
     - Дочка… Как и хотели.
     - Бабы нужны. Без баб  в России нельзя, - сказал возничий собираясь.
     - Спасибо вам, - поблагодарил людей Фёдор. – Забирать жену будете или как? – спросил он фельдшера.
     - Не стоит. Она у вас молодец! Ей несколько дней отдохнуть и всё будет хорошо.
   Фёдор проводил людей и вернулся к жене. Посмотрев в её лицо, он вдруг увидел, что оно как бы светится изнутри. И он понял, что есть на свете счастье, женское счастье, которое ему не испытать. Но, которому можно порадоваться.
   Фёдор взял неделю отпуска. Сидел дома, ухаживал за женой. Поля, поддерживаемая его заботами, быстро восстановилась.
     - Ну, что ребята, как сестрёнку назовём? – спросила она мальчишек.
     - Я думал, брат будет, - разочарованно произнёс Гриша. – Я бы его Колькой назвал.
     - А ты, Сёма?
     - А можно её Женькой назвать?
     - Молодец, сынок! – похвалила его мать. – Хорошее имя. Пусть будет Женька.
                …..

   Человек ко всему привыкает. И к шуму проходящих поездов тоже можно привыкнуть. Дорога… Она притягивает к себе. Всем нам, особенно в детстве хотелось узнать, а что там за горизонтом?
   Братья, несмотря на строгие запреты матери, часто ходили по шпалам. Смотрели в окна проходящих поездов, на  лица сидящих в вагонах людей.
Им обоим казалось, в тот момент, что где-то есть жизнь прекраснее и интереснее, чем у них. В такие минуты им хотелось вспрыгнуть на подножку вагона и ехать… ехать… ехать…  Они ходили по шпалам, собирали красивые камушки с полотна, всякие безделушки выброшенные из окон. Также собирали окурки и тайком от отца пробовали курить. Как все пацаны в их возрасте.
   Играть им было не с кем, кроме как друг с другом. Они ссорились, но тут же мирились. В отсутствии игрушек делали их сами из подручных вещей. Сами придумывали себе игры. Всё короткое уральское лето бегали босиком, экономили обувь. Со своим сверстниками общались только, когда отец с матерью брали их на станцию, к своим друзьям. Или когда те приезжали к ним в гости.
   Семён начал ходить в школу, на станцию. Далеко! Когда подвезёт кто по пути. Когда отец проводит. Чаще сам. Поля переживала за него. А что делать?
   У них была люлька, подаренная матерью Фёдора. Она на мягкой пружине крепилась к потолку. Тронешь её и она качается. Долго-долго… Женька была на удивление терпеливой. Даже если намочится, зря не кричит. Братья по очереди сидели с ней. Потом чаще Гриша. Семён ходил в школу. Там удивлялись, что он умеет читать тогда, как другие дети только-только выучили буквы. Это была Полина заслуга. Сыном своим она гордилась.
   Вечерами Полина рассказывала детям сказки, мешая всё, что помнила с придуманным тут же, на ходу. Получалось интересно.
     - Что-то  мать, я такую сказку не припоминаю, - смеялся Фёдор.
   В такие минуты всем было хорошо!

                …..
 
   Фёдор случалось, уставал от жизни. И тогда он выпивал. Но, что хорошо, выпьет и сразу спать. Не буянил, как другие мужчины. Поля его понимала и почём зря не пилила. Иногда они ссорились. Но, как только приходили дети, замолкали.
   Женьке к тому времени было уже два года. Она как ниточка за иголочкой бегала за братьями. Долго молчала. Заговорила поздно. И посыпались вопросы: «это как?», «это почему?». Братья только успевали отвечать.
   Отец, души не чаявший в дочке, принес ей однажды из леса ежа. Долго он у них жил. Бегал повсюду шурша и фыркая. Женька кормила его хлебом и молоком, когда оно было. Колючее существо лазило везде, где ни попадя. Чем и поплатилось. Однажды Фёдор спьяну наступил на него голой ногой и раздавил. Нога потом долго болела.
   Ежа мальчишки быстро похоронили, а сестрёнке сказали, что он ушёл к своим деткам в лес. Женька поверила. Но ещё долго в её детских глазёнках оставалась надежда, что колючий друг вернётся. Не раз она выбегала за порог и высматривала его. Потом  о нём забыла. Дети быстро всё забывают.
               
                …..

   Жить Пастуховым становилось всё тяжелее. Семья большая. Зарплата одна. Огородик маленький. Зверя тоже не всегда поймаешь. И детям учиться надо. На семейном совете решили уехать. Начальник Фёдора долго не хотел подписывать заявление об уходе:
     - Хороший ты работник, Фёдор. Хоть и ругался я с тобой часто, а заменить мне тебя не кем.
     - Мне Тихон Сергеевич, детей кормить надо. Трое их у меня, - вздохнул Фёдор. – И учить их надо. А здесь… Да ты сам всё понимаешь!
     - Ладно, - сказал Тихон Сергеевич. И подписал заявление.
   Шёл 1931 год. Колхозы тогда только-только образовывались. Мнение о них у крестьян было разное. Чаще негативное. Но время шло, и люди постепенно привыкали к ним. Да и куда ты денешься! Другого новая власть крестьянам не разрешала.
   В село к отцу Фёдор с Полиной не поехали. От бывшего большого хозяйства почти ничего не осталось. Отец постарел. А брат… брат  со своей молодой женой не обрадовались бы лишним ртам. Фёдор с женой это понимали и поехали в другой район. В другое село.
     - Так! Путеец, значит? – председатель колхоза «Вперёд» придирчиво осмотрел вновь прибывшего. – А родом откуда?
      - Местные мы… С соседнего району. Я сам из крестьян. Вот вернулся к земле. Опять, значит, - объяснил Фёдор.
   Председатель видел, что перед ним почти калека. Но потому, как этот человек говорил, обстоятельно и только по делу, он понял, его можно взять.
     - Ладно, Фёдор Пастухов, я тебя беру. На первом же собрании примем в колхоз. Пастухом пойдёшь? Телят пасти. Прежний-то пастух пьёт беспробудно. На скотину волки нападают. Не хорошо это!
     - Я согласен, - ответил Фёдор. – Нам бы ещё жильё… Трое у меня.
     - Жильё будет.

                …..
   Дом который определили Пастуховым под жильё, находился в трёх километрах от села, на опушке леса. Рядом стояли ещё две такие же срубленные избы. Дом этот долго пустовал. Предыдущие хозяева кто уехал, а кто погиб во всех этих катаклизмах. 
   И снова, как и с предыдущим жильём, Фёдору пришлось поработать. Хорошо, соседи помогли. Вместе они заменили одряхлевшие венцы. Подновили рамы, вставили стёкла, побелили стены и печь. И дом ожил. Известно ведь, дом живёт до тех пор, пока в нём есть люди.
   Стал Фёдор пастухом. К работе он относился добросовестно и быстро завоевал уважение односельчан и председателя. Сыновья ему во всём помогали. Днём пасли телят, а ночью сидели на сеновале, смотрели, чтобы волки не пробрались в загон.
   Братья быстро нашли общий язык с сельскими ребятами. Вместе с ними ходили в ночное. Сидели у костра. Пекли картошку на углях. Рассказывали друг другу разные истории. Играли в игры. Детство -  лучшая пора во все времена!
                …..

   Как-то Фёдор договорился с приятелем поставить одному человеку дом. Тот обещал хорошо заплатить. Стали они работать. Тесали брёвна. Вырубали топором венцы. Закатывали брёвна наверх по приставленным доскам. Улаживали их друг на друга. Щели между брёвнами забивали мохом. Работали много дней не покладая рук. Фёдор со своей покалеченной рукой брал груз всё время на одну и туже сторону. Тужился-тужился. И надорвался. Домой в тот день он пришёл рано весь бледный.
     - Что-то худо мне, Поля, - сказал он жене и упал на кровать.
     - Ой! Я так и знала! – запричитала жена. – Не надо было тебе туда идти.
   Утром отвезли Фёдора в больницу. Выяснилось, что у него паховая грыжа. Грыжу вырезали. Только вот или операцию сделали ему поздно или сделали не так, как надо, а восстанавливался Фёдор долго. Еле-еле с палочкой в руках передвигался по двору. Бородатый худой он выглядел стариком, хотя ему только-только исполнилось сорок лет.
   Полина с мальчиками каждое утро выгоняли стадо на луга и пасли его целый день. Женька оставляли дома, в помощь отцу. Но, какая с дитя помощь, когда ей  всего три года? Фёдору было тяжело на душе от собственной немощи.
      «Жена там мучается, а я…» - думал он.
   В один из дней, когда Полина с детьми была на лугу, Фёдор решил помочь жене, дров наколоть. Взялся за топор. Взмах! Удар! Полено напополам. Ешё взмах! Ещё удар! Руки, истосковавшиеся по работе, делали своё дело. Душа радовалась. Ему бы остановиться, а он… И случилось, то, что должно было случиться, шов разошёлся. Фёдор, почувствовав, как вдруг потеплело в боку, остановился, приложил руку под рубаху. Кровь! Похолодело на душе. Силы покинули его. Он с трудом добрёл до дома. Ничего не сказав, бегающей рядом дочке, он лёг на постель, закрыл глаза и умер. Женька думая, что отец спит, не трогала его.
   Вечером, пригнав стадо, пришли мать с братьями. Полина дотронулась рукой до мужа и тут же осела на пол.
     - Ой! Да что же это! Господи-и-и-и! – завыла она, пугая своим криком детей.
   С трудом осознав, случилось что-то ужасное, дети забились в угол и в след за мамкой разревелись в три голоса. Полина, убитая горем, не знала что ей делать. Спасибо, что председатель в это время заехал.
     - Вот ведь как… умер кормилец… А мне его и одеть-то не во что, - плакала Полина.
   Председатель, не долго думая, зашёл в соседнюю комнату, снял с себя одежду и отдал вдове:
     - Постирай и надень на него. Я тебе баб пришлю. Омыть там… поминки… Да мало ли что! Гроб я закажу. А ты это… ты крепись, Полина, - он отвернул в сторону лицо и смахнул набежавшую слезу. - Хороший был мужик! Эх!
   На третий день, как и полагается, Фёдора похоронили.

                …..

   Председатель помог Полине с детьми переехать в деревню. Дал жильё. Стала она работать в колхозе. Семён с Гришей ходили в школу, а Женька в детский садик. В садике она пробыла не долго. Из-за одного случая. Детей в тот день вывели на прогулку. Во дворе поломанная скамейка приставлена к столбу. Кто-то из ребятишек толкнул её, она упала на ногу одного из мальчишек. Он заплакал. Женька стояла рядом. И Дети, испугавшись за себя, во всём обвинили её. Нянечка поставила девочку в угол. Было обидно. Очень! Дома Женька сказала своим, что в садик больше не пойдёт. Как её ни уговаривали, всё бесполезно.
   С той поры, каждый день мать уходила на работу, братья в школу, а Женьку закрывали дома. Сначала ей было скучно одной-то. Потом ничего, привыкла.
   Однажды Женьке захотелось поиграть в хозяйку. Тесто, мамой поставленное, но ещё не подошедшее взяла, и стала месить своими маленькими ручками,  перемазываясь в белой муке. Слепила подобие пирожков и поставила  в печь, забыв при этом, смазать сковороду маслом. Пришла с работы Полина. Дверь открыла, вокруг всё в дыму. Думала, что пожар. Оказалось, что это дочка тут хозяйничает.
   Пришли со школы братья, и давай над ней смеяться. Женька в слёзы. Мать её успокаивает:
     - Молодец! Хорошей хозяйкой будешь. А я тебя научу. Ты не переживай. А вы чего смеётесь! – накинулась она на братьев. – Уберитесь за младшей. Я передохну немного. Устала очень…
   Отдохнув, мать стала учить дочь. Та, несмотря на юный возраст, быстро схватывала всё, что ей показывают. Мать смотрела на неё и радовалась. Немного позже, несколько месяцев спустя, Женька сама готовила для семьи не сложные блюда. Уборка в доме тоже была на ней. Братья уже не смеялись над младшенькой.
     - Где там наша кормилица? – спрашивала мать, приходя с работы.  – Ну что, кормить мужиков будешь?
     - Небось не заработали! – напустив на себя строгость, говорила Женька, накрывая на стол. – Тут крутишься целый день как белка… Всё на мне, - вспоминала она слова матери.
     - Кормилица ты наша, - гладила её по голове мать.
   А кормилице в ту пору шёл всего шестой год.

                ….. 
 
   Тяжело в ту пору жилось всем. Но люди при этом были дружнее. Да и честнее, наверное. Сделают женщины работу, дома управятся с делами, и идут к кому ни будь, «вечеровать». Там разговоры за шитьём-вязаньем… Песни поются задушевные. Рядом дети малые крутятся. Им нажарят овса. Они щёлкают его, как семечки. Настоящих-то сроду не видали.
   Машин в ту пору почти совсем не было. Тракторы один-два на весь колхоз. Несколько косилок и сеялок, вот и всё. Основную работу делали человеческие руки. Чаще всего женские. Новая власть уравняла бабу с мужиком без зазрения совести. И трудились они сердешные в поле, убирая зерно серпами. Вязали его в снопы. Потом увозили на овин. Там его молотили на молотилке. Две бабы крутят ручку жёлоба, а одна кладёт в неё снопы. Потом засыпали зерно в мешки и везли в сушилку. С сушилки в амбар. И так с раннего утра до позднего вечера. А дома семья, хозяйство. И всё надо успеть.
   Денег в колхозе не платили. Начисляли трудодни, на которые потом давали зерно.
     - Ты бы перевелась на другую работу. Тяжело тебе здесь, я же вижу, - говорили Полине женщины, видя как та сгибается под тяжестью мешка с зерном. – Ни веса в тебе… ни силы.
     - Ничего… - Полина поставила мешок в подводу. – Как ни будь справлюсь. Да и трудодней здесь побольше.
  Сказала и пошла за следующим мешком.
     «Упрямая» - думали про неё бабы.
   Этого упрямства Полине хватило ровно на два года. Потом она сорвала себе спину и работу пришлось бросить. Положили им пенсию за утрату кормильца. Тридцать рублей в месяц на всех. Прожить на эти деньги было почти невозможно.
   Пришла как-то Женька к своей подружке, что жила на соседней улице.
     - Жень, а у меня новые сандалии! – похвасталась девочка.
   Сандалии действительно были хороши! Кожаные с застёжками… Женька смотрела на всё это с нескрываемой завистью.
     - Мне такие не купят, - вздохнула она. – У мамки денег нет.
   Мать девочки слышала эти слова. Смахнув так некстати набежавшую слезу, она обняла Женьку как родную и сказала:
     -Я тебе сейчас что ни будь подберу. Вот другие сандалии. Ты ведь их не носишь, Света?
     - Нет, - ответила дочь.
     - Вот и хорошо! Жене отдадим. И пальтишко твоё отдадим. И платьице вот это…
   С охапкой одежды  в руках, радостная Женька шла домой. С той поры она иногда сама приходила к знакомым и просила чего ни будь. Ей подавали. Семён возмущался:
     - Мам, зачем она попрошайничает? Мы что, нищие?
     - Просить не грех, - тихо ответила мать.
   Но дочери сказала, чтобы она больше ничего не просила. Ну, если только кто сам что подаст. Но Женька ещё раза два-три нарушила материнский наказ. Соседские пацаны дразнили её нищенкой. Правда, недолго. Семён их быстро отучил. Драться он умел, и сверстники его побаивались.

                …..

   1936 год. Жене исполнилось семь лет. Пришла к ним как-то в гости соседка. Увидела, как дочка помогает своей матери, сказала:
      - Слышь, Полина, я смотрю, Женька у тебя смышлёная и самостоятельная. Отдай её в няньки. Например, к моей сестре.
     - Да ты чего! Какая с неё нянька? Видишь, худышка она.
     - Ничего. Там и делов-то, ребёнка покормить иногда и посмотреть, чтобы он никуда не влез. Пацан у неё. Спокойный он. Сестра расплатится и Женька себе на одёжку заработает. Видишь, в чём она ходит.
     - И то верно, - согласилась Полина. – Жень, пойдёшь в няньки?
     - Пойду, - не задумываясь, ответила дочь.
   Отвезли Женьку на бричке в соседнее село. Хозяева поначалу с опаской отнеслись к ней. Уж больно маленькая! Саму впору нянчить. Но вскоре поняли, что доверять ей своего ребёнка можно. Утром они уходили на работу, а Женька нянчилась с их сыном. Мальчишке шёл третий год. Тяжёлый, горластый. Часто вредничал. Женька терпит, терпит да и отшлёпает его по заднице. Придут вечером его родители, а он им жалуется:
     - Женя бяка…
   Те её поругают. Но не сильно. Целое лето пронянчилась она, но ей так ничего и не заплатили. Матери, когда она приехала забирать дочь, сказали, что Женька ленивая, что они с ней намучались. Дали только тряпок ненужных. Вообщем, нехорошо поступили.

                …..

   На другое лето мать отвезла её к своим знакомым за тридцать километров в посёлок. Там у хозяев было двое детей. Мальчик полтора года. И девочка трёх лет. Трудно ей пришлось. А куда денешься! В те годы дети рано взрослели. Пронянчилась  Женька целое лето. Потом сказала хозяевам, что поедет домой.
     - Как! Одна? – удивились они.
     - Нет, не одна, - соврала Женька. – С дядей поеду. Он тут, рядом живёт.
    Ей почему-то поверили. Заплатили. Дали десять рублей и одежду, перешитую для неё. Села Женька на поезд и поехала. Вышла на разъезде и пешком по лесной дороге. Два километра пути с песнями для того, чтобы снять страх, и вот он дом родной. Дома все в удивлении.
     - Женька! – всплеснула руками мать. – Ты одна пришла что ли?
     - Одна.
     - Так темно же! Лес кругом и волки ходят.
     - Волков я не видела, - ответила дочь, выкладывая из карманов заработанные деньги.
   Когда Женьке исполнилось девять лет, пошла она в первый класс. Каждый день летом и зимой, три километра пути в рваной обувке (другой  у неё не было) и вот она школа.
   Ручки с пёрышками… Стеклянные чернильницы, скрипучие парты в синих пятнах… Старенькая учительница с указкой в руках… Всё, как у всех в те годы.
   Учиться Женька хотела всей душой. Но закончить школу ей так и не довелось. Только она перешла в третий класс, как началась война.

                …..

   1941 год. Всех здоровых мужчин забрали на фронт. Забрали и самых крепких коней. Остались старики, женщины и дети. Им и до этого не легко приходилось. А теперь… теперь вся работа в тылу легла на их плечи. Всё для фронта! Всё для победы!
   Братья работали в колхозе. Гриша на разбитой телеге, которую с трудом волочил старый полуслепой конь по кличке Гром, ездил куда пошлют. На свои шестнадцать лет он не выглядел. Худощавый, малорослый… На чём только душа держится. И всё же с работой своей он справлялся.
   Семён к тому времени успел закончить семилетку. Высокий сильный, он был полная противоположность брату. Вылитый отец. И характер такой же. Спокойный и добродушный. Занимался спортом. Увлекался рыбалкой. Девушки заглядывались на него. Семён во всех делах был опорой матери. Следил за младшими. Чтобы, не дай бог, куда не влезли. Особенно Гришка. Он был в ту пору как сырая глина. Кто что из него захочет, то и вылепит. Переходный возраст! То со шпаной свяжется, Семён его вытаскивает. То голубятней увлечётся. Денег на них у него не было, так он их воровал. Старший брат поговорит с ним, даст подзатыльник, глядишь и поумнеет ненадолго.
   За Женьку Семён заступался не раз. Сам-то тоже был не святой. Молодой ведь. Кровь играет. Были у него заносы то в одну, то в другую сторону. К примеру, однажды они с приятелем бражки отведали. Да перебрали. Домой Сёма пришёл еле живой. Мать подумала, заболел, а от него несёт за версту. Ничего она ему не сказала, спать уложила. Утром своим тихим голосом прочитала ему «мораль». Семёну этого урока хватило. Понял. В прежние времена старших слушались больше, чем сейчас.
   Весь тревожный тяжёлый 1941 год Семён работал в колхозе на тракторе. И весь этот год он добивался, чтобы с него сняли «бронь». В начале 1942 года его, уже которую по счёту просьбу удовлетворили, и он ушёл на фронт. Два-три треугольных письма и тишина. Потом пришла похоронка.
     «… Ваш сын Семён Пастухов погиб…»
   Дальше Полина читать не смогла. Григорий дочитал, но она его уже не слышала. Как подрубленная упала на пол и тихо завыла:
     - И-и-и-и-и… - также, как и тогда, в день смерти мужа.   
   Несколько дней она не выходила из избы. Плакать Полина уже не могла. Не было сил. Просто лежала на кровати. Без слов… без движения. Потом кое как оклемалась. Но прежней быть уже не смогла. Сдала. И дети это заметили.
   Война! В такую годину в тылу порой не легче, чем на фронте. Давали Пастуховым два килограмма муки на неделю и хлебный паёк. Вот и всё! Женька со сверстниками в те суровые годы в школу почти не ходили. Пололи хлеб, собирали колоски, ухаживали за скотиной. И это всё в голоде и в холоде.
   Есть хотелось всегда! Особенно молодому растущему организму. Как-то зимой дала Полина дочке хлебную карточку:
     - Сходи в магазин. Получи хлеб. Да не потеряй карточку! Последняя…
   По дороге домой Женька не удержалась и отщипнула кусочек от свежевыпеченной булки. Потом ещё и ещё…
     - Где хлеб? – спросила мать, увидев, что дочь возвратилась ни с чем. – Потеряла карточку?
     - Нет, - Женька отвела взгляд в сторону. – Я… я… У меня её собака выхватила! – солгала она.
     - Да, врёшь, поди! – усмехнулся Григорий. – Слопала, небось?
     - Нет! – стояла на своём Женька. Но встретившись взглядом с матерью, разрыдалась, - Я её съела… нечаянно.
   Мать прижала её к себе, погладила голову и тихо сказала:
     - Ну, ничего. Два дня до новых карточек осталось. Я что ни будь придумаю…
   Мать поступила мудро. А Женьке тот случай стал уроком на всю её жизнь. А война всё ещё шла своей тяжёлой поступью по огромным просторам страны, перемалывая в своём безжалостном молохе города, сёла, человеческие судьбы…

                …..

   В 1943 году Григория забрали в трудармию в Москву. Там он работал на оружейном заводе. Давали им паёк семьсот граммов хлеба. Работали сутками. Спали прямо у станков. Такое вот выпало детство. Детство опалённое войной. Худой, малосильный Григорий в конце концов не выдержал тяжёлого труда и заболел. Его обследовали и летом 1944 года комиссовали. Гриша написал в письме своим родным, что скоро приедет.
   Мать с Женькой обрадовались. Стали готовиться к его приезду. Один паёк хлеба ели, а другой сушили на сухари. Надо было подкормить будущего работника.
   Женька с матерью копали картошку у родственницы, что жила в соседнем селе. На следующий день мать послала дочку выкупить хлеб по карточкам, а сама осталась ещё на денёк. Женька поехала. И надо же такому случиться! На разъезде, где ей выходить, она увидела, как из соседнего вагона появляется фигура брата. Счастливое мгновение! Два километра до дома брат и сестра не прошли, а словно пролетели на крыльях радости.
     - Гриша, а мы тебе хлебушка заготовили, - сказала Женя. – А то ты вон какой худющий.
     - Я вам тоже гостинцы привёз, - брат показал на рюкзак. – Мамка дома?
     - У тёти Раи она. Завтра будет.
   На другое утро приехала мать. Ох, как она мечтала, чтобы хоть один сын к ней вернулся. И он вернулся. Но в каком виде! Парусиновые ботинки на деревянной подошве. Одежда… Одежду пришлось сжечь. Всё на дырах и в насекомых. Натопили они баньку. Гриша помылся, переоделся в чистое, и сразу посвежел.
   На другое утро он уже стучал молотком во дворе, поправляя покосившийся забор. Соседские бабы одни радовались за Полину, другие ей завидовали. Почти  у каждой  из них война забрала или мужей, или сыновей. У некоторых так сразу всех. Никому так не бывает тяжело в войну, как женщинам. Особенно русским женщинам! Мужикам не легко, а им и подавно…               
 
                …..

   Решили Пастуховы уехать  жить на станцию. Гриша там устроился в военизированную охрану. Работа для него не тяжёлая. Паёк хороший и комнату в общежитии ему предоставили. Женя с матерью жили у знакомых. И всё бы хорошо, но случилась беда.
   Вечером дело было. Полина шла к своей давней подруге и её укусила собака. Толи она чего-то испугалась, толи бешенная была, кто знает. Неожиданно вцепилась сзади за ногу. Женщина еле отбилась от неё.
     - Ой, мама, что это с тобой? У тебя вся нога в крови, - испуганным голосом спросила Женя, открывая матери дверь.
     - Собака укусила… Главное, что я её совсем не видела, - Полина уселась на кровать и стала осматривать рваную кровоточащую рану. – Дурная она какая-то! Ни с того ни с сего выскочила из-за угла и сзади… за ногу… Больно! Ох!
     - Мам, может к доктору? – спросила дочь.
     - Не стоит. Бинт дай. Перевязку сделаем. Полежу немного и пройдёт.
   Не прошло. На третий день рана стала загнивать. Гриша с Женей посадили мать на саночки и по зимнему снегу отвезли её в больницу. Но спасти её врачи уже не смогли. Было слишком поздно. Больница помогла с похоронами.
   После того, как последняя лопата земли была брошена на глиняный холмик, все ушли. Остались только брат и сестра. Положив головы на плечи друг друга, вздрагивая всем телом, они плакали, не скрывая своих слёз. Два худеньких существа, одни во всём мире. Среди всеобщего Великого Горя витавшего над всей землёй, это горе для двух неокрепших душ казалось самым тяжёлым и самым несправедливым…
    
                …..

   Остались они вдвоём. Григорий жил в общежитии, а у Женьки своего угла как бы и не было. Их дом в селе заняла семья переселенцев. Да он ей и не принадлежал. Знакомые, у которых она жила, тяготились её присутствием. Она это чувствовала, но терпела. Куда ей было деваться!
   Ей в ту пору шёл пятнадцатый год. Её и других подростков часто посылали чистить пути от снега. А снега в те годы были большие. И морозы порою доходили до сорока градусов. Чистили снег. Пацаны, бравируя друг перед другом, вскакивали на подножку идущего поезда, проезжали немного и спрыгивали. Сколько их самых резвых и самых бесшабашных погибло под колёсами поездов? Кто их считал! И Женьку могла ждать та же участь, если бы не человеческая доброта. Две сестры, одинокие женщины, случайно узнав о её судьбе, пригласили к себе на житьё.
     - Пойдём к нам, дочка, -  сказала старшая из них, Дарья. – Ты нам поможешь. Мы тебе. Вместе оно полегче.
   Обычные женщины… С обычной судьбой… У обоих мужья погибли на фронте. Обе остались с детьми. Дети уже выросли и разлетелись по своим углам. Вот и взяли они к себе девоньку, чтобы как-то скрасить своё одиночество.
   Женя это понимала. И платила добром за добро. Тётки уходили на работу, а она оставалась на хозяйстве. Топила печь, варила еду, убирала… Да мало ли дел по дому!
     - Может, нам корову купить? Женя, ты доить-то умеешь? – спросили они как-то у девушки.
     - Нет, - простодушно ответила она. – Но, если научите…
   На том и порешили. Тётки каждый приносили домой деньги и отдавали их своей воспитаннице.
     - Припрячь, - говорили они.
   Доверяли ей. Женя тоже не оставалась в стороне. Научилась стряпать пирожки с картошкой. Ходила на станцию и продавала их пассажирам.
     - Ох, и вкусные у тебя пирожки, девонька, - хвалили её люди. – Приноси ещё.
   Когда денег накопили достаточно, пошли они втроём в соседнее село и купили стельную корову. Уж как Женя за ней ухаживала! Кормила её, чистила, вовремя доила. Животное на ласку отвечало молоком. Молока было много. Самим хватало, и кое-что соседям продавали.
   А потом была победа. Великая Победа в Великой Войне! Исстрадавшиеся от стольких бед и стольких потерь, люди радовались, как никогда в своей жизни. И даже те, у кого близкие не вернулись с фронта, радовались вместе со всеми.
     - Мир! Мир! Победа! По-бе-да! – звучало из репродукторов, из открытых окон, от просветлённых этим известием прохожих.
   Женька радовалась вместе со всеми, утирая украдкой слезу – память о погибшем старшем брате. В мае ей выдали паспорт. Она смогла устроиться в железнодорожную столовую. Варила еду. Кормила людей.
     - Жень, поехали со мной в Свердловск, в ремесленное поступать, - обратилась к ней как-то подружка, работающая здесь же, на посудомойке.
     - Да я не знаю… - нерешительно ответила Женя. – Тётки у меня. И в городе я никогда не была раньше… Не знаю я, Вера.
     - Ой, ну чего ты испугалась! – напирала на неё подружка. – Город, как город. Там такие же люди живут. Что нам здесь всю жизнь прозябать? И тётки твои переживут. Ты им что, родная? Поехали, Жень!
   Так и уговорила. Тётки долго не хотели её отпускать.   
     - Куда ты едешь, женя! Свердловск город большой. Мало ли что случиться может, - тревожилась за неё тётя Маша.
     - Не каркай! – перебила её сестра. – Раз уж надумала, то поезжай. Про нас с сестрой не забывай. Ты ведь нам как родная…
   Тут они обе расплакались. Женя обняла их:
     - Да вы… да я вас… да я бы без вас… - и заплакала вместе с ними.
    Пообещав писать им, Женя попрощалась и поехала с подружкой на станцию. Брат, с которым она встретилась там,  поддержал её:
     - Вот и правильно! Поезжайте. Нечего вам здесь делать.

                …..

   Приехали девушки в Свердловск. Да вот немного опоздали. Пошли в одно училище. Там уже набор. В другое. То же самое. И только в третьем их приняли. Шесть месяцев учёбы пролетели быстро. Женьке учиться нравилось.
   Её не пугали строгая дисциплина, и каждое утро физзарядка, как в армии. Завтракали и на завод, к станкам. Там опытные мастера учили их премудростям токарного дела. Женя всё схватывала на лету, быстрее, чем городские девушки. И это естественно, ведь в крестьянских детях трудолюбие заложено с раннего детства.
   Учились. Занимались художественной самодеятельностью. Пели в хоре. Потом выступали не раз в институтах, на заводах, везде, куда их приглашали. Время было трудное… послевоенное. Но о детях и молодёжи тогда заботились. Будущих рабочих тогда кормили три раза в день. Давали форму, общежитие. И про культуру не забывали. Девчата не раз бывали в филармонии, в оперном  театре. Несколько раз смотрели пьесы в драмтеатре.
     - Ой, какие же они молодцы, эти молодогвардейцы! – тараторила полная впечатлений Вера, выходя с Женей из театра. Я бы, наверное, тоже так смогла. Жаль, что у нас здесь войны не было!
     - Ты чего болтаешь, дурочка! – накинулась на неё подружка. – Думай, что говоришь! А молодогвардейцы действительно молодцы! Особенно Любка Шевцова…
   Они ещё долго-долго делились впечатлениями друг с другом. Потом была работа  на заводе на старых довоенных станках и станках привезённых из Германии. Обычные рабочие будни… Утром получаешь задание от мастера, вечером сдаёшь уже изготовленные детали. Контролёр проверяет, нет ли среди них бракованных. Если есть, то наказывают строго. За брак высчитывают с зарплаты. У Женьки брака почти никогда не было. Девчонки даже завидовали ей. А чего завидовать! Будь упорной и трудолюбивой – любое дело одолеешь.
   Жене нравилось стоять у станка, крутить заглаженные ладонями до зеркального блеска, рычаги и смотреть, как фреза своим острым концом снимает с круглой крутящейся болванки стружку. Стружка красивая цветная.  Девчонки за неимением других украшений, делали их себе из этой стружки. Колечки, брелочки и всякие другие безделушки, без которых не может обойтись ни одна женщина.
   А как весело им было всем в общежитии! Всё делили поровну. Радости, горести, привезённые из деревни продукты… Известно ведь, в молодости легче переносить трудности, чем в более зрелом возрасте. Душа твоя молода, полна надежд и ещё не устала от невзгод. Женю на заводе ценили и доверяли задания посложнее, чем у её подруг. Она с ними успешно справлялась.
   В то утро, чуть не ставшее для Женьки последним в её жизни, она пришла на работу в каком-то полуразобранном состоянии. Вечером пришло письмо от тётушек. За несколькими вполне обычными сообщениями следовали неприятные новости. Тётя Маша заболела. Её старший сын Иван запил. Корова отравилась, переев чего-то. Еле-еле спасли её. Обычные вообщем-то дела, Но, Женя об этом думала, переживала…
   Так, будучи в задумчивости, она получила задание, набрала ведро эмульсии, стала заливать её в станок. Залила. Зачем-то отошла в сторону соседнего станка, спиной к медленно крутящейся большой фрезе. Фреза зацепила её одежду. И тут только девушка очнулась.
     - А-а-а! Помогите! – закричала она не своим голосом.
   А станок всё крутил и крутил, продвигая её тело к своему смертоносному жалу. Ещё немного и Женю если б не убило, то покалечило бы на всю жизнь.
     - Да как ты сюда попала? Ты что, слепая, не видела, что станок работает? – вычитывала ей хозяйка станка, полноватая девушка, нажимая на красную кнопку. – Я за ветошью отошла. Иду, а ты тут крутишься. Я так испугалась! Неделю назад Петровичу, да ты его знаешь, лысый такой! Так вот, ему руку отрезало, - говорила она, помогая подружке освободиться. – Да! Курточке пришёл конец! Смотри, какая дыра. Ну, да бог с ней! Главное, что жива осталась.
   Прибежал сменный мастер. Прибежали другие рабочие. Вместе они ещё долго обсуждали случившееся.

                …..

   Этот случай так напугал Женю, что она решила уйти с завода. Ни уговоры мастера, ни уговоры подруг её не переубедили. Такой уж у неё был характер. Если что надумает…
    - Ой, Женя вернулась! – обрадовались тётушки, встречая окрепшую, повзрослевшую свою воспитанницу. – А похорошела-то как! Парни, небось, за тобой толпою бегают? – хитро улыбаясь, спросила тётя Даша.
     - Ты к нам погостить? – перебивая сестру, спросила тётя Маша.
     - Насовсем, тёть Маш… насовсем, - ответила Женя, раздеваясь. – Примете на постой?
     - Конечно! – обрадовались тётушки. – Ты ещё спрашиваешь!
   Они быстро накрыли на стол. Ели. Разговаривали… Им было, что рассказать друг другу. Событий за те два года, что они не виделись, накопилось немало.
   А уже утром Евгения пошла на станцию и устроилась работать на железную дорогу. Работа была трудная. Убирали металлолом, накопившийся за военные годы на междупутье и по краям насыпи. Меняли бракованные рельсы. Пилили их вручную. Вырежешь треснутый кусок рельсы и меняешь его на новый. А потом это всё надо хорошо закрепить. И всё на бабьих плечах. А что делать? Прошедшая война прибрала своей костлявой лапой многих мужчин.
   Но молодость есть молодость. В эту пору всё переносится легче. Потому что, есть силы, есть вера, есть надежда, что дальше будет лучше. После такой ужасной войны, по другому и быть не могло!
   Дни шли за днями, месяцы за месяцами… Женя втянулась в работу. И уже никто не смеялся над худенькой красавицей, говоря ей, что она не туда попала. Что ей бы с её фигурой в балет идти, а не на «железку». Но Евгения мало того, что научилась ловко орудовать ломом и лопатой, могла и когда надо острым словом осадить любого, не в меру расходившегося, шутника..
   В один из осенних дней ремонтную бригаду, в которой работала Женя, послали на перегон менять рельсы. Дело привычное.
     - Женя, обратился к ней бригадир, - сегодня ты сигнальщицей поработаешь. Вот тебе флажки.
     - Да не знаю я! – попробовала было отказаться девушка. – Пусть кто ни будь другой.
     - Кто другой! Катя не пришла. Света в декрете. Кто другой! Мужиков что ли ставить? Короче, иди! Работа простая. Ждёшь поезда. Увидишь, что едет, подними красный флаг. Остановится, объясни машинисту, что идёт ремонт. Пусть подождёт немного. Поняла?
     - Поняла, - ответила Евгения и пошла с флажками вперёд.
   Бригада принялась за работу, а Женя все эти два часа ходила взад – вперёд по насыпи, чтобы не замёрзнуть. Приближающийся поезд она заметила слишком поздно. Думала о чём-то, о своём, а он уже вот он, рядом. Подняла сдуру жёлтый флажок, потом опомнилась и показала красный. Машинист маневрового ничего не понял. Но, на всякий случай, скорость сбавил. Бригада только-только заменила рельсу. Но закрепить её так и не успела.
     - В сторону! – закричал ошалевший от страха бригадир, увидев, как из-за поворота показался паровоз.
   Машинист только сейчас осознал что происходит. Но сделать что-то было уже поздно. Все замерли в тревожном ожидании. Паровоз промчался вдаль, своим последним колесом откинув незакреплённую рельсу немного в сторону. Прибежала испуганная Женя.
     - Ты, что! Ты же чуть паровоз на бок не положила! – закричал на неё бригадир.
     - Я… я… я ему красный, а он… он всё едет и едет… - испуганно залепетала Женя.
   Слава богу, что всё так обошлось! А то бы не миновать всем неприятностей. Признали бы это вредительством и здравствуй, лагерь! Такие были времена.

                …..

   1950 год. Каждый человек рождён для счастья. Только вот не каждый сможет разглядеть его в обыденности дней…
   Зима в тот год была снежная. В один из дней Женя со своей бригадой убирали снег на станции между путями. Лопатами кидали его на платформу, потом вывозили на перегон и там выгружали. Возвращались и снова кидали… Снег-то сам по себе не тяжёлый. Но, когда его много… Кидали, разговаривали, шутили…
     - Девчата, смотрите, там за товарняком, охранник идёт. Симпатичный такой, - произнесла одна из девушек, опираясь на лопату. – как зовут, не знаете?
     - А сейчас мы его спросим? – весело сказала Женя.
   Она набрала полную лопату снега и швырнула её в сторону проходящего мужчины.
- Эй! -  послышалось с той стороны поезда.
   Молодой охранник легко согнулся и перелез под вагоном на их сторону.
     - Так, девчонки, и кто тут балуется? – спросил он, напустив на себя строгость.
     - А что, стрелять будешь? – озорно сверкнув глазами, спросила Женя. – Девчата, да у него в кобуре огурец вместо пистолета.
     - Зачем в такую красивую и шуструю стрелять! – улыбнулся охранник, стряхивая прилипший снег со своей шинели. – Сделаем вот что, красавица. Сегодня вечером приходи в клуб. Будем там вместе с тобою мою одежду чистить. Видишь, какой ущерб ты мне нанесла.
   Шутки, смех… Так и встретила Женя свою судьбу в лице Андрея.

                …..

   Ему в ту пору было 25 лет. Молодой, но уже хлебнувший лиха человек.
Восемнадцатилетним его призвали на войну в 1943 году. Три месяца в танковой учебке и на фронт. С боями Андрей прошёл всю Европу. Три раза горел в танке. Сражался, терял боевых товарищей… Победу встретил в Праге.
     - Ну, теперь-то домой, - говорили истосковавшиеся по родине солдаты.
   Но, не всем суждено было увидеть своих родных. Кому-то выпало топтать манжурские степи, освобождая их от японцев. Кого-то оставили в Польше, Германии, Венгрии… в войсках ограниченного контингента.
   Андрей попал в Иран. И ещё целых пять лет служил он там, сменив на себе не одну гимнастёрку, опалённую горячим южным солнцем. И, наконец, вот он, долгожданный приказ о демобилизации! Долгая дорога на север… Здравствуй, дом родной! Вот и родное село, раскинувшееся среди вековых лесов.
     - Сынок! Вернулся! – всплеснула руками мать, встречая сына после долгой разлуки. – Наконец-то! А я думала, что уже не увижу тебя.
     - Ну, что ты, мама! – улыбнулся Андрей. – Сейчас не война. Ничего бы со мной не случилось.
   Он огляделся. Дом, который он не видел целых семь лет, он всё такой же. Здесь всё знакомо ему с раннего детства. И русская печь с палатью, где он любил спать с младшими братьями. И этот стол. И лавки… У одной из них он когда-то отрезал целый угол. Мальчишеская шалость. Вот она эта лавка с отрезанным углом. Дверь открылась. Прибежали сёстры и братья.
     - Здравствуй, Андрей! Ого, у тебя сколько медалей! Хорошо воевал? – затараторили, без него повзрослевшие, сестрёнки.
     - Хорошо, - улыбнулся Андрей. – Иначе меня давно бы не было в живых. Здорово, братушки! Отец где?
     - Следом идёт, - ответил Сергей. – Мы с ним сено косили… на нашем лугу. Ну, ты знаешь. Рядом здесь, за околицей… Петька, тёти Любин пацан прибежал к нам и говорит:  «Там ваш Андрей вернулся…». Мы бегом домой.
   Братья обнялись. Дверь открылась, вошёл отец:
     - Ну, здравствуй, сын! Вернулся… Слава богу!
   Как водится, накрыли стол. Позвали соседей, чтобы  поделиться с ними своей радостью. Ели. Пили. Радовались…

                …..

   В клуб в тот день Женя пришла, как и обещала.
     - Говорил, одежду будем чистить, а она у тебя уже чистая, - пошутила Женя, видя, как Андрей поправляет свежевыглаженную гимнастёрку.
     - А что ты хочешь! За семь лет службы всему научишься, - ответил Андрей, помогая девушке раздеться. – Знаешь, какой у нас старшина был! О-о! Зверь!
   Оставив одежду в гардеробной, они пошли в зал. Туда, где играла музыка.
     - Вообще-то я в танцах не очень… - смущённо произнёс Андрей.
     - И я не балерина, - усмехнулась Евгения. – Всё больше с ломиком, да с лопатою танцую. Ничего, Андрей, время у нас есть. Научимся! Ну, Андрей! Не робей! Обними меня и под музыку… Вот… У нас уже получается! А говорил, не умею.
   Через четыре месяца в дом, где жила Женя, пришли сваты:
     - Здравствуйте, люди добрые! У вас курочка, у нас петушок…
    Тётушки, на правах хозяек, встретили гостей приветливо. Отвечали учтиво и правильно, как того велит обычай. Женя сидела за столом, в окружении подружек и ждала, когда сват со свахой, после весёлого громкого спора в сенях, пройдут к ней в комнату. Волнение, обычное для такого события, переполняло её душу. Толпа гостей, вслед за сватами вошла в комнату.
     - Так, покажите нам невесту! Может, она нашему-то соколу не подойдёт, - громко произнесла сваха.
   Подвели одну. Не та. Другую. Не та. Всё, как обычно.
     - Ох, и красавица! – одобрительно воскликнула сваха, после того, как Андрей выбрал свою невесту и сел рядом с нею.
   И действительно! На фоне своих подружек Женя выделялась и красотой и характером, и многим другим. Сваты, как водится, обо всём договорились. И была свадьба! Весёлая! Шумная! Подарили молодым семьдесят рублей. Кто три рубля, кто пять… Кто сколько мог.

                …..

   И стали они жить -  поживать. Как в сказке! Нет, конечно! Время тогда было совсем не сказочное. Трудное было время… Но разве могут какие-то трудности испугать две любящие друг друга души? Нет! Первое время они жили у его дядюшки.
     - Вот что, Андрей, - сказал как-то отец, придя к молодым в гости, - негоже вам по чужим-то углам мыкаться. Пора и своим обзаводиться. Я вот что думаю, амбар, что я строить начал, мы разберём. Там срубы все гожие… новые. Разберём их, и начинай строиться. Мы поможем. Чего не хватит в лесхозе выпишем.
   Так они и сделали. Привез Андрей отцовские срубы. На новом участке, на окраине посёлка, разметили место под дом. Перво-наперво сделали фундамент из камня. Потом стали собирать срубы. Их хватило только на низ дома. А дальше Андрей с женой нанимали подводы, ездили в лес и, на выделенной им делянке сами валили деревья. Обрабатывали их, пилили на брёвна, грузили на телегу и везли на стройку.
   Хорошо отец с братьями помогали! Всем миром строиться намного легче. Дружные были тогда люди! И вот, наконец, поставили стены. Сделали крышу. Застеклили окна. Но, какой же дом без печи! Без русской печи…
     - Ну, хозяйка, принимай печь, - дядя Вася вытер перемазанные в глине руки о свой фартук и добавил. – Дня за три она просохнет, а потом можешь её топить. Дымить не будет, обещаю. Не первую ложу.
     - Спасибо вам, - поблагодарила его Евгения.
     - Не за что, - улыбнулся дядя Вася. – В гости только не забывайте приглашать.
     - Не забудем.
   После ухода печника, Женя ещё раз с удовольствием осмотрела дом. Чистые стены, новые, сверкающие свежей краской полы, пахнущая сырой глиной печь… Ей не верилось, что это теперь её дом. Ей, всю жизнь скитавшейся по разным углам, не терпелось стать здесь хозяйкой. После стольких мытарств и вот оно счастье! Простое человеческое счастье!
   Потом у них родился первенец. Сын. Женя уже не могла работать на дороге и рассчиталась. Сидела дома с маленьким сыном. Вставала рано, топила печь, готовила еду. Муж уходил на работу, а она наводила в доме порядок. Мыла посуду, полы…
     - Женька, я не пойму, почему у тебя полы всегда блестят, а у меня нет? Краска вроде бы одинаковая, - спрашивала её соседка.
     - Мыть чаще надо. Вот и всё, - смеялась молодая хозяйка.
   Бабушки мужа с удовольствием приходили в их дом. Женя им нравилась. Весёлая, хозяйственная. Кому такой человек не понравится? Вот и тянулись люди к ней, поделиться своими бедами и радостями.
   Хорошо они тогда с Андреем жили! Вместе обсуждали, на что потратить единственную зарплату. Зарплата не большая, но им хватало. Даже на корову скопили. Второй сын родился,  и молоко в доме было кстати. Муж в то время почём зря не пил. Не до того было.
   Женя пошла работать санитаркой в больницу. Детей определили в садик. Садик – работа – дом – хозяйство… Целый день по этому кругу. Целый день на ногах. А что было делать! Везде надо успеть.
     - Женя, меня в лесничество приглашают, лесником. Может, пойти? – спросил её однажды Андрей. – Там и сено для коровы… и лес. Да и зарплата побольше…
   Жене не хотелось отпускать мужа. Чувствовала, что добром это не кончится. Но, всё же отпустила. Андрей её уговорил. С той поры она здесь, с детьми, а он там, в лесу. Домой приходил два раза в неделю. Поначалу всё было хорошо, а потом…
   Потом Андрей стал выпивать. Сначала понемногу, потом больше…
Люди помогали. Одному лес нужен, другому травы накосить. Вот и просят они Андрея помочь им. А расплачиваются чем – бутылкой. Так и пошло. Он там пьёт, а она как белка в колесе крутится. Терпела-терпела Женя, да однажды и высказала мужу:
     - Вот что, Андрей, так дальше жить нельзя! Или ты бросаешь пить, или я… - она взглянула ему в глаза и добавила решительно: - я уйду от тебя!
     - Куда? Куда ты уйдёшь? Опять к своим тёткам? Нужна ты им! – усмехнулся Андрей.
     - Найду куда, - стояла на своём Евгения. – Как хочешь, но ты должен уйти с этой работы. Не сделаешь этого, я уйду!
   Андрей слушал её слова и быстро трезвел. Свою Женю он знал. Тихоня-тихоней, но если, что решит… Да и не мог он без неё! С прежней работы Андрей ушёл. Устроился на новую. Родился ещё один ребёнок. Забот прибавилось. Впереди у них была долгая жизнь, полная радостей и тревог.






                1997- 2011гг.