Нелепая смерть

               

   Когда мы стояли в очереди в кассу, Пахомова, моя коллега,  сказала, что у Тани Сидоровой, преподавательницы факультета начальных классов,  умер муж.  Я был знаком с ним. Его звали Юрой.  Раза два мы пили с ним у Олега Дорошенко, с которым они работали на  кафедре  немецкого языка в сельхозакадемии. Он был высокого роста, широкоплеч. У него были длинные волосы, на носу очки.  Я отметил, что он не очень общителен.
  - Как умер?
 - Его нашли в деревне между двумя остановками, - сказала Пахомова.
  - Убили? Или пьяным был?
 - Ничего не знаю.
 «Олег знает подробности»,  - подумал я.
 - Похороны завтра, - сказала Пахомова.
- Сколько ему было лет? – поинтересовался я.   
  - Тридцать семь.
  «Ему 37, а мне уже 42», - отметил я.
– У него дети есть? 
- Да, дочь тринадцати лет…
     Его дом находился недалеко от моего дома. Я решил сходить на похороны, чтобы узнать подробности его смерти.
    На следующий день часов в одиннадцать я пришел к дому, где жил Юра. Возле дома не было ни души. Два паренька лет по восемнадцати сказали мне, что умерший живет в первом подъезде. Их,  студентов сельхозакадемии, прислал деканат помочь в похоронах. Подниматься наверх им не хотелось.
    Из подъезда вышел Олег Дорошенко, мой товарищ, высокий крупный мужчина сорока семи лет, осунувшийся, небритый, в старой меховой  шапке.
  Он полез в фургон, где уже находились четыре человека.  Они ехали в морг за покойником.
   - Если вам нужна моя помощь, я могу поехать с вами, - сказал я.
   - Не надо, сами справимся, - ответил Олег. 
  Я был огорчен. Мне, прозаику, нужны были свежие впечатления жизни, яркие детали, которые впоследствии пригодились бы мне при написании эпохального романа.  Отказываясь от моих услуг, Олег не догадывался о моих писательских амбициях. Он просто не хотел доставлять мне хлопоты.
   - Отъезд на кладбище – в час, - предупредил он меня. 
  Я вернулся домой.  Оксана, моя жена, к моей досаде, послала меня на рынок за яйцами. Троллейбусы были переполнены. Пришлось идти пешком. Возвращаясь домой, я почти бежал, чтобы не опоздать на церемонию прощания с покойным.
   Когда я подошел к дому Сидорова, с телом уже простились и покойного погрузили в катафалк.
  - Вы поедите на кладбище? – спросила меня преподавательница с факультета начальных классов, коллега Тани Сидоровой, вдовы. – Вы же его знали…
   - Да, знал.
Я заколебался: поездка на кладбище не входила в мои планы, но меня мучило любопытство: как же погиб Юра. Как и почему он оказался ночью между двумя остановками в дальней деревне. 
  Я вскочил в «Пазик». На переднем сиденье возле капота сидел Олег. Он перепоручил мне сумки с водкой и закуской, инструменты, а сам побежал к покойнику в другой автобус.
   В своем автобусе я увидел много знакомых преподавательниц, работавших на одной кафедре с вдовой. Вместе с ними был усатый Рощин, мой знакомый. В последнее время он сильно похудел. Если раньше он был похож на вечного студента, то теперь напоминал деревенского  мужичка.
     Мы молча поклонились, кивнули друг другу головами, сохраняя полное молчание.
 На кладбище я помогал нести гроб от автобуса до могилы (приличное расстояние).
    Гроб разместили недалеко от могилы. Мать громко и горько оплакивала сына. Вдова, женщина тридцати трех лет, потемневшая, подурневшая, в черном платке, напротив, не рыдала и даже не плакала.   Ее малоподвижное лицо, похожее на маску, теперь просто окаменело. В голову мне пришло подозрение, что Татьяна не особенно страдает по усопшему. С Юрой они жили плохо, нередко ссорились из-за его пристрастия к алкоголю. Знакомая шепнула мне, что тринадцатилетняя дочь усопшего на кладбище не поехала, более того, она отказалась подойти к мертвому отцу. Она забилась в соседней комнате и  никого не хотела видеть.
 - Это шок, - сказал я шепотом.
  Я вспомнил, как в двенадцатилетнем возрасте  мне пришлось хоронить отца.  Мне тоже хотелось куда-нибудь убежать, но долг заставлял меня, охваченного ужасом,  стоять возле гроба, смотреть в тусклые мертвые глаза отца,  целовать его в ледяной лоб.
  Я посмотрел на покойного Юру: лицо большое,  распухшее, под глазом синяк, руки в ранках. Было такое впечатление, что перед смертью он дрался. «Может, его убили», - мелькнуло у меня подозрение.
  Заведующий кафедрой немецкого языка Донской, крупный широкоплечий мужчина лет пятидесяти восьми,  произнес прощальную речь. Рефреном в его речи звучали слова: нелепая смерть.
   Могила для Юры была вырыта возле могилы его отца. Подхода к ней  не было,  опустить  в нее гроб с телом было трудно. Неожиданно для себя я взял руководство по захоронению в свои руки. Я разделил людей на две группы.  Одна группа  встала по краям могилы, ждала. Другая несла гроб к могиле. Донесли, передали ждущим. Гроб аккуратно опустился в могилу.
   Земля была мерзлая. Студенты взялись за лопаты. Я думал, что будут закапывать часа два. К счастью, ошибся: закопали за час.
   На мне было  осеннее маленькое, старое, серое пальтишко. Под ним лишь свитер.  Я стал замерзать.
        Чтобы согреться, я предложил Рощину,  который стоял засунув руки в карман, прогуляться. Он отказался.
    Я решил один  уйти  на рейсовый автобус. Но тут Рощин, прихватив    вдову и других женщин, двинулся к автобусу. Я присоединился к ним.  Замерзший, продрогший, я посматривал в окно.
    Олег лопатой не работал, но мужественно стоял возле студентов.  Донской стоял рядом с ним с непокрытой головой.
 Над могилой вырос холмик из желтой глины.
  Автобус подъехал к дому покойного, где должны были состояться поминки.
   Я простился с Олегом.
 - А ты куда? Пойдем помянем, - сказал Олег.
  - Да тут и без меня людей хватает, - сказал я.
  Я увидел, как Рощин, большой любитель выпить и закусить на халяву, зашел в дом.
   Черед три дня Олег пришел ко мне в гости, и я, наконец, узнал, подробности смерти Сидорова Юры.
   В пятницу кафедра немецкого языка отмечала Новый год.  Олег ушел домой в три часа (ему куда-то надо было), женщины в четыре. В кабинете остался лишь Юра и алкоголь, много алкоголя. Когда алкоголь иссяк, Юра тоже пошел домой. На вахте видели, как он один выходил из академии  в семь вечера.
   Утром какой-то мужичок обнаружил Юру валяющимся на снегу на улице деревни.  По словам Олега, мужичок  отнесся к Юре по-человечески.  Нашел в деревне сани и отвез его к фельдшеру. Сидоров еще хрипел, но, скорее всего, в это время он уже был мертв, просто выходил последний воздух из легких. Врач скорой помощи констатировал смерть, однако тело взять отказался. Приехавшая милиция тоже не взяла:
 - Мы трупы не перевозим, - заявили милиционеры.
   Тело  Сидорова отвезла в морг вузовская машина. Олег сопровождал покойного.
   Как же Юра оказался за деревней, которая находится от Везельска дальше чем поселок Октябрьский, где располагалась академия?
   Олег хорошо знал повадки Юры, и мы с ним реконструировали роковые события той ночи.
   Сильно пьяный, Сидоров сел в маршрутный автобус и  заснул. Автобус приехал в Везельск, но на нужной остановке спавший Юра не вышел. Автобус повез его назад. В деревне, в которой его позже нашли, он очнулся и, не долго думая, вышел из автобуса. Он шел по деревне куда глаза глядят, но скоро потерял равновесие, упал,  заснул и замерз.
  - А почему у него был синяк под глазом и ранки на руках? – спросил я.
   - Такое бывает от мороза, - ответил Олег.
    Он  рассказал, что похожий случай уже происходил с Юрой за полгода до смерти. Он напился и оказался в поселке, находившемся в километрах восьми от города.  Но летом оплошность ему сошла с рук: было тепло. А вот зимой его способность засыпать под воздействием алкоголя сыграла роковую роль.
  В  юности смерть ровесников приводила меня в состояние шока. Но в последние годы я  относился к ней  спокойнее. Смерть Юры Сидорова не потрясла мое сознание до основания,не помрачила моего рассудка, хотя, конечно, по-человечески мне было его  жаль: действительно, нелепая смерть.