Территория и пространство их образы и послания

НОВОПАШИН С.А. Территория и пространство – их образы и послания (Доклад) // Институт международных связей, факультет МЭО (международных экономических отношений) Екатеринбург, ул. Мамина-Сибиряка, 85-а; 2009, 18 сентября.

Обращаясь в своих работах к пространству как основополагающей категории, следует отметить его свойства и характеристики, а также представления о нем. Кроме того, пространство и территория, – категориально разные понятия. Однако мост от первого ко второму существует, и мало того, он и представляет собой технологию перехода от имагинации пространства (т.е. его творения в воображении) к капитализации территорий, или – от мифогеографического контекста к экономическим параметрам.

В самом слове «пространство» звучит его главное качество. Это качество протяженности, непрерывности или континуальности, отсюда и «континент» – «протяженный».
Иногда синонимом его выступают понятия: географическое поле, жизненное пространство, большое пространство (последние два  – в геополитике). Когда же речь идет о территории – о сугубо физическом оформлении пространства, необходимо понимать, что эта форма может быть и прерывиста, дискретна – за счет политических, административных и иных границ.
Несмотря на то, что категория пространства известна как таковая с трудов античных ученых Аристотеля и Клавдия Птолемея (трактуемая ими как совокупность окружающих тел), свое научное измерение она получила в трудах Альфреда Геттнера (1859–1941). И если Птолемей разделял собственно географию (количественное описание земли, выразившееся в картографировании земной поверхности) и хорографию (описание качественных характеристик пространства), то благодаря Геттнеру предметом географии стали «отношения пространства».
Провозгласив принцип единства пространства, где общественные явления зависимы от явлений естественных (от местности, климата), он довел до совершенства один из уровней географического исследования – хорологический, заложив тем самым основы науки хорологии.
Оформившийся стойкий интерес к геополитике за последние десятилетия инициировал появление различных концепций и моделей пространства, тем самым, определив  хорологию как одну из основополагающих дисциплин. Использование пространственного подхода породило и ряд направлений, связанных с локальными пространствами – собственно территориями (прикладная геополитика, электоральная география и т.п.). В конечном итоге, локальные пространства (территории разных таксонов – федеральные округа, регионы, области, муниципальные районы и городские округа) стали объектами в сфере маркетинга и брэндинга территорий.
Другими словами, рынок потребовал целенаправленного позиционирования локальных пространств – создания собственных территориальных брэндов. Не избежали этого процесса и крупные политические образования – государства. Кроме обязательной государственной символики сегодня активно создаются «иконы» той или иной страны. Появился и входит в обиход новый термин – страновый брэндинг. Не секрет, что значительная часть капитализации компании, региона или страны достигается за счет брэндинга, на стоимость которого приходится более 60% – 80% от стоимости компании или активов территории. Например, стоимость компании Coca-Cola только на 4% состоит из материальных активов, у IBM – на 17%, у British Petroleum – на 29%, тогда как остальное – стоимость корпоративной репутации, имидж компании. Подобная ситуация наблюдается и со стоимостью брэндов таких государств как Швейцария, Канада, Норвегия или – регионов: Андалузия (в Испании), Бавария (в Германии), Калифорния (в США), – пишет А. Шаромов в «Прикамском ежедневнике» (2009).
Понятно, что пресловутые «привлекательные образы» той или иной страны или региона эксплуатируются в полной мере в туриндустрии, что для некоторых государств вообще является основным источником государственного бюджета. Но не только. За брэндингом стран кроется ещё одна грань, на которой пересекаются интересы узко экономические с геополитическими и цивилизационными. Вкладываясь в создание привлекательного  образа своего государства для жителей других  стран, инициаторами этого решается сверхзадача – духовное лидерство и мировое господство, что подробно изложено в книге Олега Матвейчева «Суверенитет духа» (2008).
Сегодня и Россия, пытаясь вернуть былую привлекательность (хотя бы для своих же  граждан-россиян!), запускает имиджевые проекты, подобные «Герою Россию» или «Семи чудесам России». Да только этого мало… Были времена, когда британский рок-музыкант Били Брэгг пропагандировал «Советского героя Юрия Гагарина», принт с ликом которого украшал его майку, а продвинутые европейские индастрил-группы поклонялись композитору Александру Скрябину… не говоря уже о вкладе русских «барышень» из дворян в становление французской моды.
Кто сегодня это помнит? Память должна поддерживаться! Именно в неё – в память о русском вкладе в культуры других стран следует инвестировать средства, и немалые, чем просто раздавать деньги странам с непонятной ориентацией или спасать исландские оффшоры российских олигархов в период кризиса. Для стойкости положительных ассоциаций о стране необходимо создавать и новые образы, закладывая положительный сценарий будущего.

Пока же идет процесс позиционирования регионов и мест внутри России, где активно заявляют о себе брэнды Алтая, ХМАО, Карелии и «Золотого кольца». Активность региональных элит в этом процессе обеспечивается не только наличием достаточных средств и возможностью оплатить работу такому PR-агентству, как Центр коммуникативных технологий «PRОПАГАНДА» (брэнд «ХМАО-Югра»), но и полным пониманием ситуации на рынке территорий и политической волей руководителей (брэнд «Алтай»). И вроде должно быть ясно, что подобная практика, кроме виртуального потребления образов, в итоге приносит экономические и политические дивиденды. Тем не менее, большинство руководителей территорий (особенно мелких территориальных таксонов) в силу отсталости ли, инерционности ли мышления, но продолжают «спасать» свои муниципальные образования или городские округа по старинке, делая ставку то на сельское хозяйство, то на последний действующий завод.
Притом, что существуют новые креативные подходы, оформленные в соответствующие проекты, которые вполне способны при реализации решить не только проблему занятости населения на конкретных территориях. Изначально решая вопрос о земле – положительно для тех, кто на ней живет, или желает жить, – решаются и вопросы рождаемости, и в целом – пресловутого «развития территории». Пример рядом – Нижнетавдинский район  Тюменской области. Однако в этих проектах нет места «откатам», взяткам и иным механизмам личного обогащения тех персон, кто заведует этими ресурсами. Так, в Пермском крае часть лесных наделов отдается местными властями на разработку чечено-ингушскому сообществу, при том, что аборигенное население пытается выживать, видя живые деньги лишь в виде небольшой пенсии (в тех семьях, где есть пенсионеры), или спивается…
«В отношении местного населения не следует забывать принцип, что естественное право на землю принадлежит не тому, кто сидит на ней, а тому, кто добывает из нее богатства…» – писал в 1912 г. генерал Алексей Ефимович «Вандам» Едрихин в книге «Наше положение». Вернуть землю тому, кто на ней живет, тем самым и вернуть смысл пространства, его понимание и его священность. Иная другая политика в отношении земли является антинародной.  И отчуждение народа от своей земли, территории – есть следование глобальной стратегии по низведению пространства до уровня ресурса – на первом этапе, и отказ пространству в его статусе как базовой категории  – на современном этапе.
Находясь в русле навязанного нам англосаксонского дискурса, в основе которого – психология «морского человека», основанная на идее текучести, подвижности, «воды» (К. Шмитт), некоторые народы и страны становятся попросту ненужными  – вместе с их территориями, с их некогда священным пространством, – их попросту вычеркивают из истории.
Поскольку же пространство не обладает собственным, самостоятельным бытием – оно дается лишь в восприятии, ощущении его человеком, то и сакральный статус его, – пространства, наполненного  смыслами, может быть таковым только при наличии в нем человеческих популяций, духовно с ним связанных, и физически встроенных в экосы данных пространств.
Посему пространство – суть отношения  взаимоположения и координации объектов, сосуществующих одновременно в некоторый момент времени, воспринимаемых человеком. Поэтому какие-либо тезисы о пространстве – почти всегда речь о пространстве перцептуальном – т.е. воспринятом сознанием субъекта, отраженном в его чувственном восприятии. В итоге субъект моделирует и оценивает это пространство.
Моделирование картин пространства и реальности в целом различно у разных народов, группы населения, конфессий. Так, различаются «миры» сельских жителей и населения мегаполисов, «миры» кочевников, земледельцев, торговцев. Причем различия касаются и приоритетов в выборе органа чувств для составления наиболее «правдивой» картины – селяне не доверяют тому, что говорится, меньше обращают внимание на визуальный образ, более всего руководствуясь неким чутьем в определении характеристики гостя или объекта. Американцы, например, для подтверждения услышанного, должны и увидеть ожидаемое – поэтому юмористы у них должны выглядеть смешно на сцене; а призыв «слушай» произносится как «look» – «смотри»…


Урал как объект нашего внимания, обладает мощным пакетом смыслов (в терминологии В. Налимова), и таковым же, состоящим из мифов и мифологем. Каждый этнос, нация, государство и цивилизация, бывшие в разные времена и эпохи на территории Урала и Зап. Сибири, оставили свой пласт мифологем и смыслов. Одни из них более проявлены, другие – менее. На них накладываются современные конструкции новых образов, с разной интенсивностью и с разными целями продвигаемые креативными и субкреативными носителями. Всё это дает повод считать пространство палимпсестом (А. Баглаевский, 1998, И.Митин, 2004, 2005), – т.е. своего рода «пергаментом с соскобленным текстом», на который наноситься другой текст, и придается другой смысл…
В отношении Урала как крупного региона давно велась работа (стихийно или сознательно) по пробуждению его «седого архетипа» как минимум с конца XIX века – работами-посланиями Елачича, Тилака, Д;Альвейдра и ведется вплоть до настоящего времени – историками, археологами, палеоастрономами, культурологами etc. Тот факт, что «Седой Урал» поднимает голову – не секрет, все признаки явлены, вплоть до массового психоза с Аркаимом и другими, менее известными феноменами.
Теперь стоят другие задачи, которые, собственно уже выполняются, желает кто-либо этого или нет. Это два сопряженных между собой  процесса –
создание на основе мифа адекватной социальному заказу мифологемы (мифологем), в том числе и «мифологем благоприятного будущего»; и т.н. «эффект сотой обезьяны» – «волновое заражение» общественного сознания адаптированными к нему мифологемами.
Говоря языком маркетинга, заканчивается первый этап маркетинга территории, дающий повод для её эффективной имиджевой политики. Результатом её в скором будущем должно стать устойчивое изменение имиджа Урала (что и есть ребрэндинг), его переосмысление, переформатирование образа территории. Отсылка к ребрэндингу как раз и свидетельствует о том, что пока нет брэнда, который соответствовал бы тому пакету мифологем и смыслов, стоящих за ним, и можно говорить лишь о «маркерах» нового брэнда, в роли которых и выступают мифологемы.

«Между человеком и пространством существует гибкая диалектическая связь», – писал Филипп Моро-Дефарж, содиректор ежегодного отчета по экономической системе и стратегиям RAMSES Французского института международных отношений. Что и позволяет им взаимно влиять друг на друга. Человек моделирует пространство, а оно формирует его оригинальный психотип – этнический, социокультурный, цивилизационный… В итоге, каждый из носителей своего этнического или какого либо иного  психотипа обладает (в терминологии Фридриха Ратцеля) своим  Raumsinn – «чувством пространства».
Возвращаясь к диалектике Моро-Дефаржа, отмечаем и еще одну обратную связь – «человек, его взгляды, поступки и труд непрерывно изменяют пространство». Именно «взгляды». Как уже отмечалось, обычный человек – сельский житель или горожанин, государственный политик или сценарист-игрок мировой «шахматной доски» – каждый из них, оперируя понятием пространства, имеет в виду пространство перцептуальное (А. Мацук), т.е. существующее в восприятии субъекта. Отсюда следует ряд интересных и важных «посланий».
Первое. Пространство придумывается человеком.
Второе. Это позволяет придавать пространству священный статус, создавая территориальные мифологии (священные места, места силы и т.п.), тем самым – упорядочивать окружающий мiр.
Третье. Сакральность (священность) пространства обнаруживает устойчивую взаимосвязь с временными циклами, которые существуют объективно (космический год, солнечный год, суточный цикл и пр.), а также подтверждается в своей правильности соответствием земного мира «матричному» небесному пространству (звездам, созвездиям, небесной иерархии богов и т.п.). Так, во всяком случае, происходит в мифологизированном сознании человека. Т.е. обладание смыслом (священным смыслом) пространства способствует обладанию модальностью времени.
Четвертое. Упорядочивание пространства (сквозь мифообразность), его обустройство и «овладение» его временем (т.е. привнесение в него времени) дает возможность популяции людей, освоивших данное пространство быть адаптивной. Адаптивность проявляется в гармоничном проживании, наличии безотходных технологий, росте популяции, а также в специфике языка, который и отражает определенное миропонимание
Само же пространство, облекаясь в новые образы и смыслы, приобретая те или иные границы, становится территорией в политико-административном и экономическом контексте.

18.09.2009.