Прикол. продолжение 1

***
   Здесь необходимо рассказать о Гоше более подробно. Хотя на ход истории это, возможно, нисколько не повлияет. Гоша — друг детства Прикола. Они росли в одном дворе. И если у всех дворовых пацанов были прозвища, то Гоша всегда был Гошей. Чтобы уразуметь причину отсутствия погоняла, попробуйте представить, что вы обозвали слона Лопухом. Или Ушастиком. И он вас понял. Что за этим последует, объяснять не надо. Гоша всегда был большим. Или габаритным, если бы пацаны во дворе знали это слово. Как и все большие люди, он был медлителен, добродушен и тугодумен. До тех пор, пока не осознавал, что его пытаются оскорбить или обидеть. Медлительность и туповатость сохранялись, но вот добродушие испарялось напрочь. И горе тому, кто обманывался медлительностью Гоши: если он попадал под «удар левой», даже не кулаком, а открытой ладонью, дело вполне могло закончиться сотрясом мозга, свернутой челюстью или фингалом, в цветении которого любители-сиреневоды могли видеть все сортовые оттенки любимого цветка. Такие великаны в большинстве неповоротливы не только телом, но и мозгом. Они не стремятся к большему, их устраивает существующее положение вещей. Но Гоша был иным. Гоша тянулся к знаниям. Он коллекционировал знания. Закончив без особых проблем восьмилетку, специальности парень, тем не менее, никакой не получил, работал то грузчиком, то разнорабочим. Принадлежал к той широко распространенной в стране категории работников, что характеризуются фразой «могу носить, могу — не носить».

   Оживал Гоша вечерами. Когда город, сбрасывая одежды светлых тонов, переодевался в строгий черный костюм цвета ночи, расшитый огнями уличных фонарей. Так добросовестный студент-заочник спешит после трудового дня в читальный зал общественной библиотеки, алкая новых знаний. Гоша за знаниями направлялся в темноту парков и аллей. Прислонившись к стволу дерева, становясь незаметным в густой тени, отбрасываемой кроной, он терпеливо поджидал своего очередного донора. Обычно ожидание было недолгим, поскольку Гоша не утруждал себя выбором конкретного человека. Оставляя без внимания группы и парочки, он ждал одинокого пешехода. Пропустив жертву мимо, делал шаг из тени и ударом кулака в темя оглушал ее. Кулаки у Гоши были, словно лучший мастеровой Каслинского литья старался. Подхватив обмякшее тело на руки, ночной студиозус относил его в сторону. За стену густых кустов, где никто не мог помешать. Бережно опускал ношу ничком на траву или снег, в зависимости от сезона, доставал из кармана чистую тряпицу и, встряхнув матерчатый квадрат, расстилал подле бесчувственного тела. На тряпицу уже выкладывал рядком потребные в предстоящем действе инструменты. Движения рук Гоши были скупы и неторопливы, чувствовалось — отработаны до автоматизма.
 
   Любовно гладил — ритуал! — сложенную до поры до времени опасную бритву производства немецкой фирмы «Золинген» — на рукоятке деревянные щечки твердой лиственной породы цвета молочного шоколада, а внутри кроется лезвие остроты необычайной: сталь старинная, кайзеровского качества, от прадеда передается бритва. И только потом брал ручной пульверизатор, накрученный на флакон с мыльным раствором. Нажимая на резиновую грушу, распылял на волосы лежащего жидкость. Вот теперь приходила очередь бритвы. Гоша раскрывал ее, и некоторое время любовался холодным блеском клинка, затем раздвигал волосы на темени, куда пришелся удар его кулака или, если пряди были длинными, захватывал одну и отводил в сторону. Тщательно выбривал круг диаметром сантиметров около пяти. Ваткой, смоченной одеколоном «Тройной» или «Саша», протирал получившуюся тонзуру. Острым скальпелем обводил почти замкнутый круг и отгибал кожный лоскут — обнажалась желтоватого цвета выпуклая кость свода черепа. Сверлом-перкой, зажатым в патроне коловорота, высверливал в кости отверстие, не больше сантиметра. И вот когда в дырке обнажалось подрагивающее желе мозга, Гоша ложился рядом с донором и припадал ртом к отверстию. Он впитывал знания, которыми обладал лежащий рядом человек. В эти минуты Гоша был беспомощен, словно неоперенный птенец ласточки. Для присмотра за собой он и просил помощи Прикола.

   Память Гоши полнилась знаниями самого разного характера. Он запросто мог бы совершать уникальные операции по пересадке сердца. Или выточить на токарном станке деталь необычной конфигурации. Ему не составляло труда доить коров или сидеть за штурвалом стратегического бомбардировщика. Сплясать в ансамбле «Тодес» Аллы Духовой или произвести сложнейшие математические расчеты. Мог бы выткать ковер с удивительным по красоте таджикским узором или создать металлический кувшин с чеканкой, достойной лучших работ мастеров Дагестана. Но все упиралось в проклятую частицу «бы». Все это знал его мозг, помнила память. Тогда как пальцы не способны были удержать смычок скрипки или штихель, а ноги — пуститься вприсядку, выкидывая причудливые коленца. Конечности Гоши не имели памяти и знаний мозга и потому были бесполезны, как, по сути, и весь необъятный багаж знаний в голове. Но Гошу это нисколько не волновало. Он любил коллекционировать знания, как иной человек собирает зажигалки или старинные утюги на углях. Хотя его коллекция знаний не была каталогизирована, а так и существовала беспорядочным ворохом.