Кузнецова

               
                © Евгений Ковтун

             
                К У З Н Е Ц О В А





     Находка. 1987 г. Суббота.

   К обитой узорными рейками, лакированной под красное дерево двери прикреплена табличка: “юрисконсульт объединения - Е. В. Стрельников”.
   В кабинете обладателя этой довольно роскошной двери с табличкой - солнечно и немного душно. За столом перелистывает толстый телефонный справочник упомянутый Е. В. Стрельников. Это я. Правда, я никак не могу найти нужную страницу.
   Наконец, справочник открывается на слове “прокуратура”. Указательный палец, останавливается на нужной строчке.
     Набираю номер.
- Добрый день.
- Добрый. - отозвался на том конце прокурор города.
     Я назвал себя.
- Да помню, помню. - голос его стал мягче. - Санкция на выселение Кузнецовой, так кажется? Из вашей ведомственной квартиры дана.
- На когда?
- Послезавтра в 14 часов к Вам подъедет судебный исполнитель. У него будут все бумаги. Кузнецова предупреждена.
     Только я положил трубку, как зазвонил уже мой телефон.
- Привет. - сразу услышал голос давнего друга. - Все, улетаю. Ключ я заброшу в почтовый ящик. Учти, квартира на твоей совести, и не забывай поливать цветы.
- Не забуду, не переживай.
- А ты кассету нашу уже прослушал?
- Я ж ее только утром получил. Ну не успел я еще Юра.
- Прослушай ее внимательно. Когда вернусь, скажешь о ней свое мнение. Это очень важно. Там начинает что-то проклевываться.

     Чиндалаз. 1987 г. Воскресенье.

  Горный массив Чиндалаз. Очертания хребтов четкие и яркие. Воздух разрежен настолько, что когда вдыхаешь - его не чувствуешь. Хочется потрогать рукой, а есть ли он вообще? Но вокруг ощущается сплошной вакуум. От скалистых пород исходит накопившееся за день тепло.
     Нас двое: Светлана и я.
    На вершине тесно. чтобы устоять приходится прижиматься друг к другу. На землю спускаются сумерки и внизу уже различимы огни города. У подножия, извиваясь невесомой змейкой, голубеет река.
-     А я сегодня ночью стихи написал.
- Почитай, а. – попросила она.

     Сорвался и покатился вниз камень.




                - Постепенно теряю какие-то юные,
                прежние силы,
                И предательски сердце мешает рвануться
                вперед.
                Только небо должно оставаться по-южному
                нежным и синим.
                Даже если
                вдруг юность
                умрет...


     Звуки маленького камнепада, вызванного сорвавшимся камнем, затихли.
- Так хорошо можешь писать только ты.
  Пришло время спускаться на землю. Нащупываю ступней правой ноги  каменный выступ, еще один. Левая повисла без опоры. Вниз не смотрю и уверенно спускаю ногу. Каким-то, мышечным что ли, чувством знаю, что ниже должна быть площадка из твердого гранита. Хорошо помню дорогу, дальше начинается пологий спуск.
   Рубашка взмокла. Жарко. А Светлана устает и поэтому, часто останавливается. Сперва легонько, потом крепче поддерживаю ее за талию.
- Не раскисай, ты ведь не на пляже. - иронизирую.
- Жарко. Остановимся, я платье сниму.
     Останавливаемся.
     Ее платье соскальзывает к ногам, обнажив девчоночью фигурку в светлом купальнике.
   У подножия Чиндалаз стоит наша машина. Сажусь за руль. Рядом, на переднем сидении устраивается Светлана.
   Красивая, и я невольно любуюсь ею.
   Русые волосы, прямые и длинные, собраны в хвост.
   Иногда Светлана закалывает их шпилькой.
   Умные глаза.
   Немного вздернутый нос.
   Губы ...
   Ей семнадцать лет, она еще учится в школе и при этом успевает заниматься в танцевальной студии. И даже выступала на телевидении.
     Мерно заработал мотор, и машина развернулась в обратный путь. Дорога к городу была пустынной, и лишь изредка навстречу проезжали одинокие автомобили.
     В такие минуты хочется писать стихи.
- Почитай еще что-нибудь. - попросила Светлана.
- Про любовь?
- Из тех, что вчера опубликовали в еженедельнике. Я его так и не смогла достать.
- Хорошо ... Хорошо, слушай.

                Я вас очень прошу, очень,
                Вы, пожалуйста, не повторяйтесь,
                Но приходит на смену осень,
                Осень-золото, осень-счастье.

                Счастье было, конечно было,
                Каждый год изменяли лету.
                Так ведь лето само остыло,
                Разве мы виноваты в этом?

                Разве можно не верить в осень,
                Как в залог возвращения лета,
                Как в залог набухания почек,
                Ведь должно повториться это.

        Они помолчали. Даже мотор притих, и только слышно было, как шуршат по асфальту шины.
     На встречных машинах водители включали габаритные огни, начинало темнеть. Я тоже зажег боковое освещение. Потом съехал на обочину.
- Что-то случилось?
- Да, Светлана.
- Что?
- Скажи, можно ли официально вышвырнуть на улицу женщину с ребенком, если та нарушает закон?
- Как это - вышвырнуть. Я не совсем поняла.
- И я тоже. Но скорее всего, завтра мне предстоит провести эту неприятную процедуру.
     Понимаешь, мы недавно получили новую квартиру для предприятия и хотели ее своей работнице отдать. Кто по очереди. А туда эта самая женщина самовольно вселилась. Кузнецова.
- А ребенок?
- Да и сыну лет семь. Он у нее болеет. 

     Монотонность бегущей навстречу дороги усыпляла.
     Когда мы  подъехали  к  дому  Светланы  -  город  погружался  в  вечерние сумерки.
     Поднялись на лестничную площадку. Светлана отомкнула массивную дверь.
- Зайдешь?
-Увы, нет. Поеду думать про Кузнецову. Завтра утром будет заседание горисполкома. В том числе и по ее поводу.
- Помоги ей, а? Ведь в твоей душе много доброго, я знаю ...

     ... Я гнал машину на довольно высокой скорости по засыпающему городу. Мимо городской площади, украшенной иллюминацией. Мимо ставшей родной редакции местной газеты. Мимо вечного огня, зажженного в память о Находкинцах, погибших во время Великой Отечественной Войны. И по направлению к тому дому, где незаконно проживает гражданка Кузнецова. Еле успеваю перекладывать руль с одной стороны в другую на поворотах.
   «Помоги ей.»
   “Легко сказать помоги. Она, значит, нарушает закон, живет в чужой квартире. Ребенок у нее больной. Можно подумать у моих работниц дети здоровые. Помоги. Да что я, Господь Бог что ли!?”
     Лицо сосредоточено. На лбу образовалась глубокая морщинка.
    Состояние мышечной памяти альпиниста:  не смотря вниз - знаю, что под ногами должна быть опора и уверенно отпускаю спасительную страховку страха.
     Остановился возле дома Кузнецовой, напротив ее подъезда. Свет ни у кого не горел. Чтоб не будить жильцов, не стал хлопать дверцей машины и оставил ее отомкнутой.
     Поднялся на последний этаж.
     Позвонил один раз.
     Долго никто не открывал.
     Наконец на звонок вышла Кузнецова, хрупкая и настороженная.
- Вы? Который час?
- Поздно, конечно, уже. Я понимаю, но раньше бы я никак не успел.
- Сумасшедший. - она отступила вглубь комнаты и распахнула шире начавшую трескаться по краям дверь.
     Я вошел.
    В квартире слабо светила настольная лампа. Но даже в таком полумраке было видно, что не так давно здесь делали капитальный ремонт.  Выделялись новизной светлые желтые обои.  Во всем чувствовалось женское начало.
- А у Вас уютно.
- Да ... Но разве для этого ... Если вы пришли сказать, что завтра будете меня выселять, то я знаю ... И готова хоть сейчас на улицу ... Устала, ребенок два дня дома не ночевал.
- Как.
-Никак! Он тоже не выдержал всей этой нервотрепки. Его милиция на вокзале нашла. Сейчас он спит, я ему на кухне постелила, там сквозняков поменьше.
- Ну и слава богу. - вообще-то я совсем не был готов к разговору, и поэтому сказал прямо,  - Как же нам быть завтра. Что делать?
     Я уловил в ее взгляде холодную жестокость.
- Только не надо на меня так смотреть. Думаете мне приятно заниматься всем этим?
     Она пожала плечиками.
- Я что, должна выражать Вам восторженную преданность.
     И она ушла в скрытый темнотой угол комнаты, но сразу вернулась с бланком синей бумаги.
- Вот.
- Что это?
- Больничный листок. Сын на вокзале воспаление легких получил. Сейчас температурит под сорок. Его то за что на улицу. Вы же его убьете этим.
     Я опустил глаза. Затем прошел по коридору к кухне, через застекленную дверь был виден диван, на которм согнувшись калачиком, под зимним одеялом, спал беглец.
- Сделаем так: давайте мне этот больничный, я попробую что-нибудь придумать. По крайней мере, до прихода судебного исполнителя еще есть время.
     Путь домой был коротким. Мимо дворца культуры, мимо парка культуры и отдыха, где еще гуляли последние посетители. Мимо кинотеатра “Русь”.
     Далекий внутренний голос доносил чуть слышимые слова:

                А что я могу
                предложить взамен?
                Свое ремесло?
                Кричать на бегу,
                под шелест знамен,
                Что вам не везло?
                Ну что я могу 
                предложить взамен?
                Лучшую должность?
                И обещаю вам что-то
                затем,
                Что должен.

     Находка. 1987 г. Понедельник.

    Утро. В кабинете заместителя председателя исполкома включена люстра, хотя на улице солнечно. Одна оконная штора занавешена.
     За длинным полированным столом из красного дерева оживленно беседуют хозяин кабинета, генеральный директор объединения, я и представитель Краевого Совета Профсоюзов.
- Последний вопрос и будем закругляться.
-Не знаю, как вы, а я еще сегодня не завтракал, - предупредил всех генеральный.
- Ничего, здесь собрались люди крепкие, можно повременить и с завтраком, и с обедом. Прочитал вашу справку о нарушении законности при постановке работников на квартирный учет, посмотрел приложенные документы, и сделал маленькие пометки для себя: вот книга регистрации заявлений о принятии на учет, - зампред приподнял над столом темную кожаную общую тетрадь, перелистал ее, - Она не соответствует типовой, не прошита, не скреплена печатью. Есть искажения инициалов заявителей. Потом посмотрите, я поставил  галочки.
- Эти недоработки мы устраним, - я записал, чтобы не забыть. Открыл дипломат, - но зачем все это раздувать, ведь ошибки формальные.
- Тем не менее, они могут привести к социальной несправедливости. Теперь о Кузнецовой, почему ей все потакают, и она до сих пор живет в ведомственной квартире. Квартире вашего предприятия?
- Она не хочет уходить оттуда добровольно. К тому же у нее ребенок болеет, -  я достал из дипломата больничный.
- Значит мы ее поставим на льготную очередь, если ребенок подпадает под перечень.
- И лет через пять, может быть, она что-то и получит, - пробормотал со своего места представитель профсоюзов. Но так тихо, что почти никто его не услышал.
- Этот вопрос уже решен и сегодня ее выселят принудительно, - добавил директор.
- Будем надеяться.
     Я так и не решился защитить Кузнецову до конца. Ну а что я мог?! С точки зрения закона, все были правы. Но есть еще нравственный закон внутри нас и нет такой прокуратуры, которая взялась бы помочь его исполнить.
     Заседание кончилось минут через сорок. Мы прошли к выходу. “Ну что ж, выбор сделан и я в этом не виноват...”
- Вы что-то сказали?
- До свидания.
- До встречи.
   Кабинет опустел. Заместитель председателя придвинул к себе пухлую, поблекшую от времени, папку с бумагами на подпись. Нашел в ней список очередников на жилье от объединения и поставил визу в правом верхнем углу первой страницы.

     Я вышел из здания горисполкома. Сел в машину и облокотился на руль, оплетенный разноцветной леской.
     Выбор сделан.
     Мимо проходили люди. Такие разные люди.
   Я запустил мотор и медленно тронул с места. Поставил в магнитофон кассету, которую позавчера передал мой друг. Композитор. Он записал на нее наши песни.

                Летний вечер закончен,
                забудьте.
                Надвигается медленно
                ночь.
                Я не верю, что больше
                не будет
                Вечеров ускользающих
                прочь.

     Доносилось из динамиков за спинкой заднего сидения. Это была последняя песня из моей поэмы “Друг к другу”. Звучание ее было мягким и мелодичным.

                Но смолкает устало
                беседа,
                Растворяя в закате
                слова.
                Если завтра куда-то
                уеду,
                Неужели забуду про
                вас?
   

                Летний вечер
                промчался бесследно,
                Добрый поезд
                таинственных трасс.
                Только ветер ...
                Но если уеду,
                Никогда
                не забуду
                про вас.

     Вспомнилось, как он исполнял ее на конкурсе. Эмоциональнее и ритмичнее. Блики огней из полумрака сцены отражались его гитарой, переливаясь на черной поверхности грифа.
     Магнитофонный вариант казался лучше и я с удовольствием слушал запись.
   Он же просил, пока его не будет, поливать дома цветы, и я подрулил к многоэтажке, где он жил.
     Вскрыв без особых усилий его почтовый ящик, достал лежавшие там газеты и ключ от квартиры. Некоторое время я вертел ключ в руках, изучая холодную матовость его металла, и, вместо того, чтобы повернуть его в замочной скважине двери, с почтой под мышкой спустился вниз и вышел на улицу.
     Ключ от тепла ладони согрелся.

     Кузнецова пришла ко мне на работу сразу. Ознакомившись с табличкой на входе, переступила порог кабинета, сделала два шага по направлению к столу и остановилась.
- Жарко сегодня.
- Да. Хоть бы ветер подул, - согласился я, - присаживайтесь.
- Нам есть о чем поговорить до прихода всех?
- Вот, - перед ней на Свод Законов глухо лег ключ, - теплый еще.
      
      Кузнецова взяла его.

- Действительно теплый.
-Друг уехал на гастроли и квартира пустует. Четыре месяца, как минимум, в вашем полном распоряжении. Только не забывайте ухаживать там за цветами.


- Спасибо, конечно. Спасибо. Только вот рук Вам целовать я не стану.
- Боже упаси.

   Она повертела ключ.

- Думали облагодетельствовали? Нет. Ведь это не решение вопроса. А сколько таких как я еще осталось без нормальной крыши над головой. Где на всех найти друзей, разъезжающих по гастролям?
 
    По телефону позвонила Светлана, и я не стал возражать.