Очепятка

Мой друг, ныне покойный, с которым мы долгие годы работали в НИЭКМИ, Сергей Иванович Анохин, как-то рассказал следующую историю. Надо сказать, у него жизнь была очень в крапинку, ну как у всей нашей страны. Фронтовик, контуженный до полной глухоты, а профессий он перепробовал… Дай Бог каждому.

Так вот, служил он как-то главным редактором районной газеты на родной Тамбовщине. Ну служил и служил, не хуже и не лучше других, газета выходила регулярно, идейный уровень – как прикажет партия, в смысле, райком. Ну, все как у всех.

Сотни тысяч таких районок издавалось по «Союзу нерушимому». Кроме них да черного бумажного репродуктора на стене, у простого советского человека никаких иных СМИ не наблюдалось. Времена были послевоенные, сталинские, и хотя в 47-м году конфискованные ламповые радиоприемники хоть и в раскуроченном виде, но вернули, - за слушание «голосов» полагалась статья 58, ч. 2.
25 лет без права переписки.

Должность главреда была очень скользкая, любое не так сказанное слово не дремлющие «органы» вполне могли под ту статью подмонтировать, - ночью приезжали, и человек пропадал навсегда. «Без права переписки» означало расстрел. Много их тогда сгинуло, этих провинциальных редакторов, и не сочтешь.

А в каждом номере одна только фамилия «Сталин» повторялась чуть ли не через слово! Так Серж клялся, что весь номер вычитывал с иголкой в руке, тыкая ею в каждую букву. Голова, говорит, как колуном бабахнутая после этого делалась.

А он на эту работу попал по приказу партии как член. Предыдущего главного только что отправили на «воронке» в расстрельную яму, дефицит кадров образовался. Вызвали в райком, и вуаля. На стон про то, что он простой сельский парень, да при том и еще инвалид, и никогда к редакции газеты ближе ста метров не подходил, отвечали: «Ты коммунист, мать твою!». Поди, откажись – сразу партбилет на стол и 58-я.

Тогда такой анекдот перешептывали. Одна дама пожаловалась в райком, что ее изнасиловал член партии. Ну вызывают и ее и этого члена на пленум райкома. Она излагает свою версию случившегося. Встает секретарь и вопрошает: «А ну, Иванов, расскажи, как ты дошел до жизни такой?!». А тот таким писклявым голоском: «Това-а-арищи, во-первых, я импотент…». Секретарь райкома его сразу обрывает: «Во-первых, Вы коммунист!!!».

Вот и тут так же примерно. Хоть так, хоть эдак, а все равно 58-я. Но Серёга был парень деревенский, практичный, и, прикинув, что откажись – загремишь сразу, а согласись – еще немножко поживешь-подрягаешся, принял пост.

Дело пошло. Главное, никакой отсебятины. Даже запятая должна быть согласована с партийной инстанцией. Так и поступал, и Бог хранил. Сводки с полей, слова бесконечной благодарности тов. Сталину за наше счастливое детство, за заботу лучшего друга физкультурников о тружениках зажиточного советского села. В хорошем смысле, а не в смысле, что зажились на щедрой зарплате в ноль рублей, пора и лапти отбрасывать. Ну, портрет вождя всех времен и народов, как водится, в каждом номере. То в мундире генералиссимуса, то в штатском, с трубкой.

Но все же... однажды не углядел. Все как обычно проверил с иголочкой, а в одном месте в фамилии тов. Сталина одна буква не та! Получалось, пардон, «Сралин».

Видно, наборщик, стервец, по ошибке не ту литеру в наборной машине вставил. Тогда ведь не сейчас, это сейчас на компе за полчаса сверстаешь хоть «Нью-Йорк Таймс» на пятидесяти разворотах, а тогда по буковке свинцовенькой делали матрицу, ее заливали, с нее делали печатный вал, и только после этого гнали тираж. Типография работала непрерывно, как доменная печь, наборщики не успевали сдать валы для номера, как уже требовались новые валы для следующего.

Самое страшное, что тираж уже выгнали, и отправили подписчикам, а так же в райком-обком-МГБ и в киоски на продажу!

Так что вы думаете? Серёга мобилизовал всю редакцию, и до начала рабочего дня собрал-таки тираж весь до последнего экземпляра! Клялся, что когда пересчитывал экземпляры эти, руки тряслись как у алкаша, а мысль была только одна: на чем удобнее повеситься: на крюке от люстры или на стояке батареи. Может, хоть семью не тронут. Хотя вряд ли, брали сразу всех, даже детей, для которых были отдельные лагеря.

Слава Богу, не осталось на одного экземпляра. Останься хоть один – была бы хана. Так когда жгли тираж, он жег лично, не доверяя никому. Мало ли что, заначит кто хоть одну газетку, и с ней в МГБ! Нет уж, лучше самому кочережкой пошуровать…

После этого он быстренько в институт поступил, на дневной. А то, говорил, еще раз такое ни один человек пережить бы не смог. Хорошо молодой был, инфаркт не заработал, а то бы никакой 58-й не потребовалось! Хотя еще как посмотреть, что лучше статья или инфаркт. Многие умирая от инфаркта радовались, что хоть родные живы останутся. Инфаркт как подарок судьбы ценился!

Вот такие дела случались еще по историческим меркам совсем недавно. А мы все Путин, Путин… Да этот Путин по сравнению с тем, с трубкой, - просто агнец Божий! Хоть сразу, не ожидая кончины, в святые записывай.

Да после такой кошмарной российской истории нам любая мудернизация при «инфляции 50», пардон, 6%, как слону дробина!

Валентин Спицин.