Разлом

                Часть первая: Прелюдия к эпилогу.



Жизнь дала трещину: в сознании моего мироздания внезапно пролегла  борозда. Темная, как полярная ночь, холодная, как мрамор в семейном склепе обветшавшего дворянского рода.

Скоропостижно моя обыденность; ежедневные заботы, ежечасная суета:  все треснуло, подобно тонкому льду под неосторожной ногой беглеца, нежданно и неудержимо. Словно рыбе вспороли брюхо, этак деловито – «вжик», сверкнул  кухонный нож, и всё, сокрытое прежде в темноте чрева, выпорхнуло наружу. Черная желчь, влажные потроха, бледнеющая на глазах, требуха сумасшествия заполнили вмиг воспаленный мой разум. Явился Он!

Нагрянул без спросу и заполнил пустоты мирного одиночества, омрачил прелести единения, приглушил цвета радости, приложил сурдинку к душе, затмил пылающий диск дневного светила, разлил пятна антрацитных чернил на бледный лик Луны.

Его заметил я не сразу – он умел скрываться в тени, скользить в предрассветном мраке, стелиться дымчатой хмарью в наползающем с полночью, чутком сне.
 
В тот самый первый раз, когда я был обласкан фортуной, награжден переменчивой судьбой – узрел я взгляд его, полный негодования и застарелой злобы.

Пока гремели отголоски поздравительных речей, и шептались завистливые коллеги и, впечатленные гонораром, поклонники – он вперил в меня свое хищное око! Лицо до боли схожее с моим собственным, нагло пялилось на меня, презрев законы оптики, и, с легкостью иллюзиониста, преодолевшее тонкие грани плоскости и границы бытия.Оно взирало с вызовом и упреком, по правую и левую стороны  от  зеркальных стен, по случаю пышного торжества, арендованного ресторана.

Августовское пекло накатывало девятым валом, кондиционеры были бессильны изменить вольности климата, и, быстро вспотевшие, гости наваливались, с особым, летним жаром, на холодные напитки и ледяную икру. Навязчиво благоухали розы букетов, надсадно хрустел солеными огурцами чей-то троюродный дядя по материнской побочной линии родства. Ветчина страдала за грехи человеческие и готовилась разделить свою печальную участь с прочими, холодными и не очень, закусками.

А на зеркальной глади ярко освещённых стен зала, чужая натура  кривила мои же губы в зверином оскале, полном недоброй зависти и неприкрытого вожделения. В его настойчивом и нахальном взгляде я прочитал всё: желание урвать и присвоить, как своё! На всё, чего я, самолично, добился и завоевал, без его помощи и поддержки, он жаждал наложить свою ненасытную руку.
 
В электрических лучах  люстр мелькали массивные перстни и плохо сведенные наколки,  и смесь парижского с нижегородским резала слух и клеймила, хорошо сокрытое светской рекламой, казенное происхождение баснословных богатств дорогих гостей. Саркастический смех смешивался с поздравительными причитаниями литературных кликуш, и, часам к пяти пополудни, праздник духа плавно перешел в маскарадный карнавал плоти.

Официальные фраки соседствовали с драными  футболками фриков-неформалов, акулы пера трещали с пескариками пиара, нужные люди из модных таблоидов хватали наперегонки с бесполезными троюродными племянниками сводных зятьев – ломти копченого языка и свежие, срочно придуманные, новостные сплетни.

Ах, если бы я знал, как обернётся потом это вторжение, тогда возможно было бы отсрочить его нападение, отдалить нашествие зеркального двойника, твердо поставить его на место, в ажурную раму и не давать поднимать свою спесивую башку выше края трюмо!

Но бессильны мы постичь всю глубину разлома, пока не треснет под нами шаткая почва житейских страстей, и не окунемся мы в самую гущу сомнений.

Ему ответил я победной улыбкой триумфатора,  - так тень, знай же, свое место, и уверенной рукой поднял хрустальный фужер. И, с вызовом бросив в сторону слуги контуров тела своего: «Пью за верность к  собственным принципам, дабы не терять себя в диком потоке смутных времен!», осушил залпом,  дразнящий умы чемпионов, золотистый напиток.

В ответ Он, еще шире распахнув свою акулью пасть, совсем уж мало похожую на мое лицо, и  истекая слюной, начал буравить иголками зрачков мой фрак с неистовостью одержимого.
 
-Ну-ну, молчи рыбка большая и маленькая!- шепнул я обезумевшему фантому, глядя на его безуспешные  попытки насладиться вкусом «Вдовы Клико» 1877 года и, яростно ловящего открытым ртом спертый воздух зазеркалья.
 
Но, левая рука моя иудой метнулась к, стоявшей поодаль, пузатой бутылке, и тут же выплеснула его полусладкое содержимое мне в лицо.Расползлись узорами ручейки на манишке, липкие капли осели на ресницах и бровях, особо игривые струйки скользнули за ворот и обласкали шею.

Затих звон бокалов, замер недонесенный до  позолоченной зубами пасти дяди солидный кусок осетрины. Смолк гомон, оборвались смешки и угомонились, ёрзающие под столами, ноги.

Под прицелом удивлённых физиономий, уверив собравшихся: «Со мной все в порядке! Просто рука соскользнула, довольно беспокойств, досадная случайность и ничего более!»  - и, отерев мокрое лицо салфетками взмахом верной правой руки, я отослал полупустую проказницу «Вдову» на попечение подскочившей лакейской братии.
 
Ренегатка–рука левая, благочинно покоилась на столе и, всем своим скромным видом, выражала смирение и услужливость, ничем ни хуже толпы подобострастных прихлебателей, столпившихся вокруг.

«Верно перебрал я уже на сегодня!» - мелькнула в уме, но ехидная усмешка, расколовшая злорадную рожу зеркального побратима, не оставила и капли сомнения: «Его работа! Он расстарался и вздумал поднять на крамольный бунт, прежде подвластные мне, члены!»

Раззявив бездонный рот и, скаля влажные клыки свои, нежданный гость так изошелся в немом, но таком непотребном хохоте, что тут же правая рука дугой прошлась по столу, отшвыривая в сторону ненавистной рожи хрусталь и фарфор, наливки, закуски и прочие фуршетные яства.

С грохотом разлетелись куски зеркала, посыпалась на пол, приземлившаяся через миг, потревоженная утварь, - дядю окатило соусом, тетю из Житомира задело брызгами маринада, пятилетний троюродный племянник жены, от всех щедрот получил спелым румяным яблоком по вихрастой макушке.

-Благо, что не кокос! - мудро изрек прожорливый дядюшка. Затем, уверенным движением загребущей длани, он потянулся, за чудом, уцелевшим на краю стола -  графину с запотевшей водкой.

Тишина навалилась многопудовой  обузой и неприятно ударила по   ушам и, взвинченным до предела, нервам. «На удачу! Посуда бьется – непременно быть удаче!!!!» - заголосила опомнившаяся свита родни, и снова, как ни в чем–не бывало, челюсти пришли в движение и начали свой усердный неустанный труд.

Растревоженная жена судорожно вцепилась клещами в левую руку и, на ее перепуганном лице, отразилась обширная гамма чувств: от легкой оторопи до, почти безотчетного, ужаса. Как смог успокоил я супругу и всполошившуюся родню, плоскими каламбурами. Мол, не рассчитал широту размаха праздника,  и, дескать, во всем виноват Менделеев - это он нахимичил  алкогольный ужас 40 градусной водки.

Отговорки подействовали хорошо. Уж лучше быть подвыпившим от счастья муженьком, нежели, от невесть чего обезумевшим, мужем! Под шушуканье кумушек,  под змеиное шипение быстро разгоревшихся пересудов – рванул я  на шее удавку галстука и  направился на свежий воздух, под чутким вниманием злопыхателей.
 
А то, что никто  метаморфоз  с моим отраженным оппонентом не заметил, стало  понятно уже в первые минуты после завершения происшествия.
 
Да и  куда полезнее, как показалось мне тогда,  соблюсти приличия в этой безобразной сцене, чем выдать свою минутную слабость и прослыть на годы буйно помешенным!

Зловредный двойник затаился, и ничем не выдавал  мерзкого характера, не противился движениям и потворствовал всем моим устремлениям. Но я-то знал, это лишь временное перемирие ; вся война еще впереди!

-Дорогой, с тобой всё нормально?! – голос жены дрожал и срывался. Она выскочила вслед за мной, и, случайно налетевший, ветерок взъерошил ее черные кудри, и вмиг заставил отвлечься от подкрадывающегося оцепенения. В ответ кровь застучала у меня в висках, руки сжались в, налившиеся свинцом, кулаки, к горлу подкатывала горечь и тошнота, а к языку нецензурные междометия.

-Ну, конечно! Что может быть не так в ТАКОЙ день?! Когда я наконец-то получил по заслугам, – начал я поспешную отповедь и, внезапно, осекся. Стоп, спокойнее! Действительно, звучит довольно двусмысленно, тут любой насторожится. Глубокий вдох и слова, сами собой, сложились в удобную полуправду.

- Устал! Как-то навалилось скопом: напряжение последних месяцев перед публикацией, шумиха с издательством, дрязги с получением гонорара и суета с нежданно высокими цифрами продаж.
-И, пуще всего, - продолжал я наматывать строчки монолога на лист Мебиуса, – утомил меня этот нездоровый ажиотаж, будь он трижды неладен, с поздравительным банкетом по случаю издания  книги.

Начало тирады медленно, но верно, как инфляция, заставило лицо жены омрачиться и налило её щеки досадливым румянцем. Однако, я все-таки продолжил:
- Я всё прекрасно понимаю, ты и многие (чем вычурнее вранье, тем легче оно дается) близкие и родные хотели НАМ (тут важно подчеркнуть и выделить) сделать приятное! Вот только, почему-то, как обычно и случается – все прелести достались только им, а у меня чувство, словно я на собственных поминках присутствую!

В глазах жены блеснули слезы, и я сразу же  пожалел о своей, до сих пор неизжитой с годами, привычке переходить от нейтральной компромиссной фальши к агрессивной субъективной правде.

- Прости  меня за резкость, – тут по опыту известно,  главное: избегать изнуряющих пауз и прямых укоров, зареванных и таких любимых, карих глаз!

- Я не хотел делать тебе больно! - и вот это прозвучало у меня куда  искреннее, - но ведь половина этих «почитателей» даже строчки из моей книги не удосужилась прочитать! Где они были, когда нам было так туго и тяжело, кто-нибудь помог, сподвигнулся?! Нет, и еще раз нет – они вспомнили и прибежали попировать на чужом, в сущности, для них празднике, пока звезда удачи еще горит на нашем небосклоне!
Да, это второстепенные мелочи, главное – ты любишь меня, а я тебя. А в остальном нам, даже черт не страшен!

Вот, как тебя занесло, - стрельнули глаза двойника, отраженные в никелированной ручке парадного входа ресторана и, мне пришлось отвернуться, выдержав драматическую паузу:  Сообща мы все преодолеем!

Спустя пару минут и несколько десятков душеспасительных экспромтов, семейная гармония была восстановлена.
- Успокой уважаемую публику, - почти без тени отвращения, проворковал я, но про себя подумал:
-  Еще поглядим, кто кого переборет! Я хозяин, ты только мой отголосок, отдалённое эхо.

Отражение осталось безучастным, ни один мускул не дрогнул на физиономии близнеца, и только глаза,  колючие глаза, выдали его! Тогда я понял, отчетливо и ясно; уже никогда моя жизнь не будет прежней!


                продолжение следует...