А это - мой Пушкин! Гл. 72. Я крови спесь угомонил

Увидев входящего в кондитерскую Данзаса, Саша быстро допил лимонад и последовал за ним к саням.
 
Поехав к Троицкому мосту, они выехали на дворцовую набережную. Хоть день и морозный, но  ясный и  тут полно гуляющих людей. В сердце Данзаса проснулась надежда - кто-нибудь их узнает и остановит. И возблагодарил небо, вдруг увидев экипаж Натали, которая медленно ехала навстречу им: "Может, она обратит на нас внимание"...

Он быстро глянул на друга, но тот смотрел в другую сторону и на экипаж жены не обратил никакого внимания. Она проехала тоже. "Какая  между ними глухота - в такой момент ни у кого из них в душе ничего не ёкнуло. Что ж... Значит, не судьба!, - с унынием вернулся секундант мыслями к предстоящему поединку. - Какие счастливые люди!.. Неужели все эти знакомые, раскланивающиеся с нами, и не догадываются, куда мы едем?». Данзас все не мог Данзас отрешиться от напрасной надежды.

На Неве Пушкин спросил его, оглядывая окрестности и улыбаясь:
- Данзас, скажи-ка, не в крепость ли ты везешь меня?
- Нет. Просто через крепость на Черную речку - самая близкая дорога, - угрюмый Константин не захотел понимать его шуток.

Проезжая Каменно-островской проспект, они встретили, тоже в санях, двух знакомых офицеров конного полка - князя Голицына и Головина.

Голицын, уже проезжая мимо них, удивленно им крикнул:
 
- Что же вы так поздно едете? Все уже оттуда разъезжаются!

Данзас поджал губы: "Князь, точно, думает, что мы  едем кататься на остров».

Саша, который до сих пор молчал, увидев навстречу  едущего в карете четверней графа Борха с женой, невесело усмехнулся, говоря:
- Вот две образцовые семьи... - Заметив удивленно поднятые брови Данзаса, прибавил: - Ведь жена живет с кучером, а муж  - с форейтором…

Данзас  не успел ничего ответить - Пушкин уже раскланивался с графиней Воронцовой-Дашковой. Саша не мог об этом знать, но барышня уже слышала о его первой дуэльной истории и разволновалась - только что до них встретила так же едущего на острова Дантеса с д`Аршиаком. Заподозрив истину, заметалась: «Что делать? Кому сказать о своей догадке? О, Господи! К кому обратиться? Куда послать, чтобы остановить поединок?». - Но так и не отважилась поднять тревогу, хоть и чувствовала, что с поэтом может произойти несчастье…

К Комендантской даче они подъехали с Дантесом и его секундантом д`Аршиаком одновременно – в половине 5-го. Данзас неловко высвободился из саней и здоровой рукой помог выйти и Саше. Другая сторона остановилась от них чуть поодаль.

Дул сильный ветер. Отворачиваясь лицом от ветра, Саша ждал, пока секунданты  отыскивают удобное место для поединка, переживая: «Сумерки сгущаются, надо бы поторопиться!»

Д`Аршиак подошел к Данзасу и что-то вполголоса проговорил. Саша увидел, что Константин кивнул согласно и они тут же начали протаптывать тропинку в сторону небольшой березовой рощицы,  находившейся недалеко от Комендантской дачи. Подумал: "Площадку окружает более крупный и густой кустарник и он хорошо скроет от глаз оставленных на дороге извозчиков то, что на ней будет происходить…"

 Но от этих мыслей отвлек Данзас, который, подойдя, встал сбоку от него и приглушенным голосом спросил:

- Как ты находишь выбранное нами место?
 
- Мне это решительно все равно! Только, пожалуйста, делайте все это поскорее! – в  словах прорвалось его нетерпение.

Снег был до колен и Данзас с  д`Аршиаком принялись вытаптывать площадку, чтобы противникам было удобно сходиться и стоять друг против друга. А Саша, сидя в сугробе нахохлившись, ожидал окончания приготовлений к дуэли. Наконец, когда  тропинка в аршин шириной и в двадцать шагов длиной была готова, оба секунданта одновременно кинули на снег серые шинели - будущие барьеры. Следом они принялись заряжать пистолеты.
 
Саша опять не смог сдержаться и спросил Данзаса:
- Ну, что же! Кончили?

- Скоро уже, - пробурчал тот, неловко возясь с пистолетом одной рукой и придерживая его другой.
Скоро противники уже стояли - каждый на своей стороне. Вот  им подали пистолеты; вот  уже по сигналу, который сделал Данзас, махнув шляпой, сходятся...
Первым к барьеру успел дойти Саша и начал наводить пистолет, но неожиданно его опередил Дантес, который, не доходя до барьера, поторопился выстрелить...

Почувствовав сильный толчок в бедро, Саша начал клониться  и падать, говоря:
- Кажется, y меня раздроблено бедро. - Упал лицом на шинель.
 
Данзас, а за ним и д`Аршиак, бросились к нему. Дантес-Геккерн намеревался сделать то же самое, но Саша уже поднял голову и удержал его словами:

- Подождите! Я чувствую достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел.
 
Тогда,вернувшись на место, кавалергард стал боком, прикрыв  грудь правой рукой. А данзас в это время подавал Саше другой пистолет - первый он уронил и в ствол забился снег. Приподнявшись немного, Пушкин  оперся  на левую руку, прицеливаясь дрожащей рукой - не менее двух минут. Наконец выстрелил. С усилием держа голову, подождал результат.

Только увидев,что Дантес падает, подбросил пистолет верх и выкрикнул:

- Браво! - Но обессилел и уронил голову в снег. Эмоциональное напряжение, которое его  до сих пор держало в сознании, ослабло и он впал в полуобморочное состояние. Даже почувствовал - на несколько мгновений мысли помутились. Но усилием воли привел себя в сознание, чтобы спросить у д`Аршиака:
 
- Убил я его?

- Нет,- ответил тот, - только ранили.
 
- Странно… - в раздумье произнес Саша.- Я думал, что мне доставит удовольствие его убить. Но чувствую теперь, что нет... Впрочем, все равно... Как только мы поправимся... снова начнем... - И отдался заботам Данзаса.

Виконт после этих его слов понял, что на примирение нет никакой  надежды.
Быстро осмотрев Дантеса, понял, что  друга сбила с ног только сильная контузия - пуля пробила мясистые части правой руки, которой он закрывал грудь."Хуже с Пушкиным – он ранен в правую сторону живота…" - Французский атташе беспокойно вглядывался в русского поэта.
Затем он с Данзасом одновременно повернулся к извозчикам и подозвал их. С их помощью начали разбирать забор, огораживающий дачу - он мешал саням подъехать к тому месту, где лежал раненый.

Наконец, общими усилиями удалось усадить его в сани и Данзас, бережно придерживая его рукой, пошел рядом. Приказал извозчику:

- Езжайте шагом...

 Д`Аршиак держался с ними. Дантес  держался отстраненно, но за ними двинулся в своих санях, куда чуть раньше забрался при помощи виконта.

Дорога была ухабистой и Саша страдал от сильной боли в боку - уже отправляясь с места дуэли, почувствовал сильную тряску. Но молча ждал, пока они остановятся возле дороги. Данзас вынужден был принять предложение Дантеса и д`Аршиака пересадить раненого в карету, присланную, на всякий случай,  Луи Геккерном, умолчав, что она принадлежит старому барону.

Сел с Пушкиным рядом и они тронулись. Дорогой Саша, временами чувствуя сильную боль и слабость, заподозрил, что рана может быть опасной. Вспомнил, как знакомого офицера Московского полка, Щербачёва, вот так же на дуэли, ранил в живот Руфим Дорохов и он умер.

- Данзас… мне так бо-о-льно… Боюсь, не ранен ли я так, как Щербачёв? - обратился к другу. - Тот держал его за руку и с тревогой глядел в глаза, подернутые болью.

Данзас промолчал."Боже, хоть бы он не умер! - вот что сейчас занимало все  мысли. - Обмороки, следующие один за другим, не предвещают ничего хорошего..."

Время от времени Саша возвращался к своей не раз озвученной им просьбе:

 - Ты же смотри… не напугай жену, когда приедем...  Ах, тошнит что-то... Рана меня сильно беспокоит. И почему-то много крови, о-о-о-чень много… - Говоря так,он будто прислушивался к себе.

Константин ожидал со страхом его очередного обморока, проклиная себя, что не догадался взять врача. Обратный путь продлился дольше, чем положено - они часто останавливались из-за плохого состояния Саши и карета медленно подвигалась на Мойку, к Певчевскому мосту. Только в шесть вечера  они подъехали к дому.

Раненый был в сознании и попросил:

- Данзас, пойди вперед и скажи моим людям… чтобы они меня вынесли… из кареты, да предупреди жену… если она дома… что моя рана не опасна… Не пугай… её… - Прерывистая речь ослабила его совсем, и пришел он в себя уже на руках у дядьки Никиты.

 - Не трудно тебе нести меня? - прошелестел его слабый голос. И почувствовал, как бережно прижал его к себе старый дядька. Саша не удержал слезы.

Испуганные всем происходящим, его люди на вопрос Данзаса, где Наталья Николаевна, ответили, что её нет дома. Тут Саша заметил  выбежавшего ему навстречу взъерошенного Плетнева, который с тревогой вглядывался в его лицо. «Плетнев?.. А-а-а… сегодня среда – он… хотел взять... меня к себе… как обычно».

Слуги, когда поняли, что их барин ранен, признались, что «госпожа дома». Данзас через столовую, с накрытым уже столом, потом через гостиную, вбежал, без доклада, к Натали, которая сидела вдвоем со старшей сестрой.
 
Внезапное появление Данзаса удивило Натали. Но Александрина побледнела и со страшным испугом взглянула на него  - зная о предстоящей дуэли, она и так места себе не находила, вынужденная развлекать  разговорами младшую сестру. Та будто ни о чем не подозревала.  А ей только намекнул, что может случиться дуэль. Но  она хранила тайну, которая ей не принадлежала. "Лучше бы я нарушила обещание, чем это! Что же теперь будет?" - начала  казнить себя, со страхом и мукой ожидая слов Данзаса.
 
Но тот, как можно спокойнее, произнес:
- Сударыня, ваш муж стрелялся с Дантесом. Он, хоть и ранен... но легко.

Однако Александрина увидела, как он переживает, беспокоен,  и вскочила с кресла. Таша, не  дослушав офицера, побежала в переднюю и она припустила  за ней. Обе одновременно увидели Пушкина, которого Никита уже вносил на руках. Видя, что зять жив, его свояченица испустила вздох облегчения.

Пушкин сразу же принялся успокаивать жену.

-Ты не бойся... рана моя... вовсе не опасна… - как можно тверже произносил он синими губами: - Но ты... должна уйти… Как только меня... уложат в постель... я позову тебя… Иди. -  Александрина с удивлением проследила, как сестра молча и  безропотно удалятся.

Сама побежала к кабинету, куда его понесли. Потом отскочила  от двери, как ошпаренная, и понеслась к себе. В комнате она забегала, меряя её шагами туда и обратно…

Тем временем Саша велел снять с себя все и подать чистое белье. Кое-как отмыли кровь и одели его. Когда жена к нему вошла, он был давно уже одет и лежал на диване.

Данзас, который все время был с другом, в нетерпении ожидая, пока Натали явится, как только она вошла, побежал за доктором Арендтом.

Не найдя его дома, оставил записку и помчался к другому доктору - Соломону. Его тоже не было. Полетел, уже изнемогая, к Персону. "Проклятье! И этого нет! Да,где же все они!?» - отчаянно метался от одного дома к другому  Данзас.

И  тут сзади он услышал голос жены Персона, которая советовала:
- Поезжайте же в Воспитательный дом. Вы найдете там доктора наверняка.

Данзас пустился туда. Подъезжая, встретил выходившего из его ворот доктора Шольца и  торопливо обрисовал ему ситуацию.

Но врач его не обрадовал:
-Я, как акушер, в этом случае полезным быть не могу... Но я сейчас же привезу к Пушкину другого доктора. А вы скорее отправляйтесь к нему.
 
Константин бросился обратно. В кабинете с раненым была Натали, которая,  держа мужа за руку, молча вглядывалась в его лицо, по которому пробегали судороги боли.
 
Наконец, когда  прибыли Шольц и доктор Задлер, разысканный им,  они застали  у раненого  Натали, Данзаса и Плетнева. Пушкин открыл глаза и, увидев врачей, попросил слабым голосом:

- Я прошу удалить и не допустить... при исследовании... раны... мою жену... и прочих домашних. – Когда все вышли, протянул руку Шольцу и продолжил прерывистым голосом: - Плохо… со… мною… - Шольц молча погладил его пальцы.
 
Осмотрев рану, Задлер тут же уехал за нужными инструментами, а Шольц, который  остался,  неожиданно услышал:
- Скажите… честно, что… вы думаете о моей… ране?.. Я чувствовал… при выстреле… сильный… удар в бок, и… горячо стрельнуло в поясницу… дорогой шло много крови…Скажите мне откровенно, как вы… рану находите?

- Не могу вам скрывать, что рана ваша опасная, - прозвучал обеспокоенный голос врача.
 
- Скажите же… мне - смертельная?

- Считаю долгом  это не скрывать... - упавшим голосом проговорил Шольц. - Но... услышим мнение Арендта и Соломона, за которыми послано... - Он огорченно опустил голову, пряча глаза.

- Спасибо! Вы... поступили со мной, как… честный человек, -  ответил Саша, рукой потирая лоб. – Нужно… устроить… свои домашние… дела… - Через несколько минут продолжил: - Мне кажется… что много… крови... идет…

Акушер осмотрел рану. Пришлось наложить новый компресс - кровь действительно шла обильно. 

Но соврал:
-  Нет, не так  много… Не желаете ли вы видеть кого-нибудь из близких приятелей?

- Прощайте… друзья… - Доктор с удивлением увидел, что поэт смотрит в сторону  книг на полках... Когда повернул голову в его сторону,  тут же услышал новый вопрос. – Разве… вы думаете… я и часа… не проживу?
 
- О-о-о, нет, не потому... Но я полагал, что вам приятнее кого-нибудь из друзей  видеть... Господин Плетнёв, например, здесь...
 
- Да-а... но я бы… желал Жуковского...О-о-о-х... Дайте… мне воды… тошнит.

Потрогав его скорый пульс, Шольц почувствовал, что рука довольно холодная. «Как  при внутреннем кровотечении... Плохо. Очень пло-о-о-хо...» - Расстроился еще больше. Выйдя от него, сразу послал за Жуковским.
 
У Саши оставался Данзас, который с растущей тревогой вглядывался в него.

Когда  приехали доктора,Задлер, Арендт и Соломон, Шольц попрощался, осторожно пожав холодную руку Саши.

Задлер осмотрел рану и опять наложил компресс. Данзас, поймав момент,  вышел  с ним из кабинета, чтобы спросить:

- Доктор, опасна ли рана Пушкина?
- Пока еще ничего нельзя сказать, -  уклончиво ответил Задлер.

А в это время Сашину рану осматривал дворцовый врач Арендт. И он тихо, но твердо  произнес:
-Скажите мне откровенно… в каком  вы меня…  находите положении… - Переждал боль и добавил: - Какой бы ответ вы ни дали… он меня... испугать… не может. Но… поймите…  мне необходимо… знать наверное… свое положение… чтобы успеть… сделать некоторые нужные… распоряжения.
- Если так, - проронил Арендт, поправляя ему подушку, - то я должен вам сказать, что рана ваша очень опасна... и что к выздоровлению вашему я почти не имею  надежды.

- Спасибо... вам за… откровенность… Только… прошу вас… об этом не говорить моей жене… я - сам, - попросил еле слышным голосом.

Александр Иванович Тургенев, обеспокоенный тем, что сегодня, назначив  ему время в пять часов, Александр сам отсутствовал дома,  пришел к нему вновь, но застал ужасную картину. Бросился к нему и больше от него не отходил.

 Саша, запинаясь, объяснил ему  частое отсутствие жены в кабинете так:
 - После того,как Арендт сказал мне... мой приговор... ну, что я ранен смертельно... она в нервическом... страдании лежит в молитве... перед образами.

Александр Иванович отвел глаза в сторону, чтобы не выдать себя: "Он, сам находясь на пороге смерти, все беспокоится за поведение жены. До каких пор ты будешь её оправдывать, друг?"

Но тот слабым голосом продолжил:
-  Она ничего... не знает об опасности; а люди заедят ее, думая, что она... была в эти минуты равнодушной... - У Александра Ивановича глаза заблестели от слез.  Понял, что эти же соображения подтолкнули сказать его молодого друга об опасности своей раны жене. Но Плетнёв ему с удивлением сказал, что та просто ответила:
 
- Вот увидишь, ты будешь жить! - И пошла от него, легко ступая.

 В начале  восьмого вечера, увидев возле себя  домашнего доктора Спасского, Саша невесело проронил:

-Что… плохо... – Подал руку, которую тот погладил, произнося успокаивающие слова. Но Саша покачал головой: - Не давайте больших надежд… жене, не скрывайте от нее…  она должна… все знать... Впрочем… делайте со мной… что вам угодно… я на все согласен и на все… готов.

Другие врачи уехали, раз Спасский с раненым. Саша неукоснительно и терпеливо исполнял все его предписания. Когда Натали попросила, чтобы доктор  поговорил с её мужем об исполнении христианского долга, и тот передал её просьбу, Саша молча кивнул.
 
- За кем прикажете послать? - спросил его тогда Спасский.

- Возьмите… первого… ближайшего священника. - Понимая всё, решил ни в чем не перечить...

Самый ближний, отец Петр, служил в Конюшенной церкви... Саша вдруг вспомнил, что как раз сегодня должны были хоронить сына Греча, умершего от скоротечной чахотки. "Студент. Талантливый юноша... Я  еще вчера получил пригласительный билет на его похороны... И -вот..."

 - Если увидите Греча,- обратился к Спасскому,- кланяйтесь ему… и скажите… что я принимаю… душевное участие… в его потере. - Домашний доктор  печально кивнул.
 
В присутствии дворцового врача Арендта, который опять вернулся, прибывший священник отправил церковную требу - раненый исповедался и причастился.

Выйдя от него, отец Петр с благоговением прошептал:

- Я для себя самого желаю такого конца, какой он имеет…
 
Увидев вновь возле себя доктора Спасского, Саша спросил:

-Что… делает жена?

- Она несколько спокойнее.

- Она… бедная… безвинно терпит… и может еще… потерпеть во мнении… людском… - все оправдывал он её. - Не уехал… ещё… Арендт?
 
- Нет, доктор Арендт еще здесь. Но он собирается уехать.

- Просите за Данзаса… - умоляюще произнес Саша. - За Данзаса… просите... он мне брат. – Спасский понял, что раненый мучается сознанием, что он втянул в дуэльную историю друга - ведь тот может  жестоко за это  поплатиться. За дуэль могут даже казнить.

 Спасский повторил его просьбу сразу же Арендту, чтобы раненый слышал и успокоился на этот счет, а тот уехал во дворец, пообещав возвратиться к одиннадцати часам.

Перед этим, извиняясь, сказал:

- По обязанности своей  я должен доложить обо всем случившемся государю.
 
- Пожалуйста, просите государя...  от моего имени  - не преследовать моего секунданта, - еще раз напомнил раненый о своей просьбе.

Арендт пообещал. Но сказал провожавшему его в переднюю Данзасу:
 
- Штука скверная, он умрет... - Константин  при этих словах схватил себя за волосы здоровой рукой... Но быстро вернулся к Саше, утерев слезы.
 
Время от времени тот тихо жаловался ему на боль в животе, забываясь только на короткое время...

После того, как дворцовый врач  уехал, Саша позвал к себе жену:
- Я вот что... хотел... тебе сказать... прошу тебя… не быть постоянно… в кабинете… - И  тише прибавил:- Я сам… буду посылать… за тобой… - Она и не бывала- почти. Поэтому с непониманием посмотрела на него.

Один за другим начали съезжаться друзья: Жуковский, князь Вяземский, Виельгорский, Мещёрский, Валуев, тетушка Загряжская...
 
Покинув Пушкина, Арендт отправился во дворец, но, не застав государя, который был в театре, сказал его камердинеру, чтобы по возвращении его величества ему сообщили о случившемся. И отправился домой.

 Около полуночи к нему приехал фельдъегерь с  повелением  императора немедленно ехать к умирающему и доставить ему письмо. Но приказал, прочитав его, вернуться, чтобы  обо всем донести ему. "Я не лягу, и буду ждать. А мое письмо к поэту привезите обратно!»

Саша читал начертанные карандашом буквы царя: "Если бог не приведет нам свидеться в здешнем свете, посылаю тебе мое прощение и последний совет: умереть христианином. О жене и детях не беспокойся; я беру их на свои руки". Саша подумал: "Все из меня хочет сделать безбожника... А я  уже все исполнил, как ...христианин..." - Раздумывал минут десять после прочтения письма, а потом  подозвал к себе Спасского и велел ему достать какую-то бумагу, показывая на ближайший ящик. Тот нашел ее, рукой раненого написанную, и подал. Раненый  попросил сжечь её прямо перед ним.

Исполнив его просьбу молча и торопливо, Спасский  спросил:
 - Не угодно ли сделать  еще какие-нибудь распоряжения, Александр Сергеевич?
 - Все жене… и детям… - махнул рукой. - Позовите Данзаса.

Дождавшись его, Саша продиктовал другу все свои долги, на которые не было ни векселей, ни заемных писем.

Полежал в изнеможении некоторое время. Потом начал стягивать с руки кольцо, затем  протянул другу:
- Прошу принять его... на память.
 
Проглотив ком в горле, Константин схватил его руку:
- Я готов отомстить за тебя тому, кто тебя поразил...

- Нет-нет, - возразил Саша. - Мир… и только  мир… Я не хочу… чтоб кто-нибудь… мстил… за меня - я желаю умереть… христианином… Ты меня… понимаешь?

Натали, с которой неотлучно находились Вяземская, её тетушка и Александрина, время от времени оставляла их, и  подкрадывалась к кабинету, где лежал умирающий муж. Когда она стояла рядом, хотя Саша не мог её видеть, потому что лежал на диване лицом от окон к двери, он чувствовал ее присутствие и говорил:

 - Жена здесь… отведите ее... - Но иногда подзывал  к себе, особенно, когда при нем находились врачи, друзья, и повторял: - Будь спокойна… ты невинна в этом… Не упрекай себя… моей смертью… это – дело… которое касалось… одного меня. - Она бежала от него, рыдая.

Двадцать восьмого января, утром, боли у него усилились, началась опухоль живота. Ему промыли воспаленную проходную кишку от раздробленного крестца. Но никакого облегчения! А под утро, часам к пяти, боль стала совсем непереносимой -  Саша чувствовал, как от приступов боли лицо его перекашивается, глаза  готовы выскочить из орбит. И давно почувствовал, как руки похолодели: сам щупал пульс и не смог найти... И покрылся холодным потом...

Он испытывал ужасную муку, но не позволял себе кричать, только стонал тихонько, боясь, чтобы жена не услышала.

Как-то, не выдержав, спросил Спасского:
- Зачем… эти мучения? Без них… я бы умер… спокойно.

Попросил его позвать Никиту и велел ему подать один из ящиков письменного стола, после чего отправил из кабинета.

Доктор Спасский, думая, что у раненого – камердинер, занимался приготовлением компресса в другой комнате. Но Никита, вспомнив, что в этом ящике лежат пистолеты, бегом вернулся к Данзасу, чтобы сказать об этом. Константин  бросился в кабинет к другу и тут же потребовал отдать ему пистолеты.

Саша со смущенным видом протянул их ему, вытащив из-под одеяла:
- Я хотел... застрелиться... потому что... страдания... мои... невыносимы.
 
Данзас боялся, что друг умрет этой ночью - кричал ужасно; почти упал на пол в конвульсиях страданий и он еле успел его придержать. Крикнув  Жуковского и Вяземского, уложил обратно в постель - сам не справлялся одной рукой.

Натали, которая в это время  лежала в гостиной головой  к дверям, отделявшим ее от мужа, услышала только его последний крик. Но, когда она вышла из гостиной, Константин ей сказал, что это было на улице, и она успокоилась и опять уснула.

Саша больше не хотел никаких процедур, и с утра отказался от них. Через некоторое время он спросил неотлучно находившихся при нем Спасского и Данзаса:

- Кто здесь?
- Жуковский и Вяземский.
- Позовите, - попросил слабым голосом.
 
К нему подошел Жуковский, взял его за протянутую холодную руку и поцеловал её, но не смог выдавить из себя ни слова от душивших его слез. Махнув рукой, отошел к окну, вздрагивая плечами.

Пожимая следом руку Вяземскому, Саша ему пожелал:
- Прости, будь счастлив.
 
Наблюдать его ужасные мучения и судорожные движения было больше невозможно – каждый искал уголок, чтобы без свидетелей отвести в плаче душу.
 
Саша водил глазами по кабинету, ища кого-то. Его верный друг, княгиня Вяземская, бросилась к нему. Пожимая ей руку крепко, он произнес:

- Ну, прощайте!
- Почему - "прощайте"? - спросила, желая заставить его усомниться в его состоянии.

- Прощайте, прощайте, – повторил он, и сделал легкое движение рукой, показывая -  мол, уходи.

Саша попрощался со всеми быстро - боялся, что расплачется. И не видел, что каждый из них, с кем он прощается, сам еле сдерживает рыдание.
 
Тургеневу, который опять был с ним, после короткого перерыва, он крепко, два раза, сжал руку, взглянув в его глаза и  махнул рукой, мол, прощай. Виельгорскому сказал, что любит его.

Закончив прощаться  со всеми, которые тут стояли, глотая слезы, он вдруг с удивлением спросил Александра  Ивановича:
- А что же… Карамзиных здесь… нет?
 
Все засуетились. Тут же послали за Екатериной Андреевной и она, в тревоге за него томившаяся дома от разноречивых слухов, примчалась. Увидев ее, Саша уже совсем слабым голосом, но явственно, попросил:

 -Благословите меня!
Она благословила его издали,  но он покачал головой и сделал ей знак подойти. И сам положил ее руку себе на лоб. После того, как Екатерина Андреевна его благословила, он взял и поцеловал эту руку. Она зарыдала и поспешно выбежала.

Потом Саша потребовал детей. Старших привела Александрина, маленьких принесли няни, полусонных. Он молча клал каждому на головку руку, крестил, а потом движением руки отсылал от себя.
 
После этого Натали, которая  все твердила, что «он не умрет, я чувствую, что он не умрет",  упала на колени возле его изголовья, и стала рыдать в голос:

- Прости меня-я-я. Про-о-о-с-т-и-и-и!
Саша показал, чтобы и её увели...

Домашний доктор Спасский взял его за руку и пощупал пульс. А когда он её отпустил, раненый сам приложил пальцы левой руки к пульсу правой, выразительно взглянул на него и сказал:

-Смерть идет. - Доктор поспешно отвернулся, чтобы незаметно и быстро смахнуть слезы.

После этого приезда Арендта Саша  стал ожидать с нетерпением.
- Жду слова... от царя... чтобы умереть спокойно, - объяснил свое состояние.

Жуковский, который услышал эти слова, тут же стал одеваться - поспешил во дворец, чтобы лично передать слова друга царю. Это поможет потом детям и вдове Пушкина.

Встретив императора, спускающегося с крыльца, начал:
- Государь, я сам спешил к вашему величеству в то время, когда встретился с посланным за мною. Пушкин сказал,что "ждет слова от царя, чтобы умереть спокойно"... Я счел долгом немедленно сообщить слова умирающего вашему величеству... - Помолчал и добавил: - Полагаю еще, что он тревожится об участи Данзаса.

 - Я не могу переменить законного порядка, - ответил ему на это  Николай I, - но сделаю все возможное. Скажи ему от меня, что я поздравляю его с исполнением христианского долга; о жене же и детях он беспокоиться не должен. Они - мои... Тебе же поручаю, если он умрет, запечатать его бумаги. Ты после их сам и рассмотришь.

Жуковский  вернулся к Саше с утешительным ответом царя. Выслушав  старшего друга, он поднял руки к небу с каким-то судорожным движением:

- Вот как я утешен! - произнес. - Скажи государю… что я желаю ему… долгого царствования… что я желаю ему… счастья в его… сыне, что я желаю… ему счастья… в его России.

Слова его звучали слабо, отрывисто, но явственно – старался, чтобы все услышали их: он обеспечивал будущее своих детей.

Во время его болезни передняя его дома  постоянно была наполнена знакомыми и незнакомыми с вопросами: «Что Пушкин?". " Легче ли ему?".  "Поправился ли он?". "Есть ли надежда?». Они  сыпались со всех сторон.
 
У подъезда  постоянно была давка. В передней какой-то старичок произнес удивленно:
- Господи боже мой! Я помню, как умирал фельдмаршал, а этого не было!