Последние письма любви

...когда я должна была родить сына, мы долго спорили с мужем, который считал, что сын непременно должен был носить имя Михаил. Дело в том, что фамилия Кутузов рисовала в воображении супруга только один возможный вариант... Я, ужасно ненавидящая с детства штампы, яростно отбивалась от его нападок. За нашими бесконечными спорами молча наблюдала моя мать. Но, однажды, когда я едва не поклялась "никогда, и ни за что, и ни за какие деньги" не называть сына Михаилом, она вмешалась в наш извечный спор. И рассказала нам вот такую незабываемую историю о любви военных лет, нашу семейную историю.
Это рассказ о любви ее родителей в годы войны. Послушайте и вы...

Письмо с фронта
По западной железной дороге пыхтя, словно от невыносимой усталости, медленно полз санитарный поезд. В нем кипела неустанная работа: кипятились бинты, грелась в закопченных чайниках вода, санитарки и сестры сновали в тесных коридорах, выполняя поручения военврачей. Их было всего двое: один довольно пожилой, молчаливый с невероятно уставшим лицом, второй довольно молодой, хромающий на плохо подогнанном протезе, но всегда улыбающийся.
Все готовились к близкой остановке: уже скоро должна быть станция. А это значит, что нужно подготовить новые места для раненых и контуженных. А также, как это ни тяжело было, передать тела погибших.
Зина уже отдала доктору все документы умерших, и перевела раненых на дальние места, чтобы сподручнее было размещать новых. Полы были помыты еще утром. И она наконец-то могла уделить немного времени для себя. Ей нужно было написать письмо. Она уже давно собиралась это сделать. Накануне поезд попал под бомбежку и она с ужасом подумала о том, что они могут больше не встретиться. Но все обошлось, и она дала себе зарок написать сразу же, как представится возможность.
Тяжело вздохнув, она неловко присела на свободную полку, достала из кармана химический карандаш, и, послюнив его, стала писать на чистом белом листке письмо самому дорогому для нее человеку:
"Здравствуй дорогой мой Миша!
Вот выпала редкая минутка, и я решила тебе написать. Знаешь, очень устаю. Раненых все больше и больше, а у нас в прошлую бомбежку погибла одна сестра и контужен доктор. Так что не хватает рук. А когда их хватало? Стала себя неважно чувствовать. Ребенок уже большой, и толкается, а я все никак не могу решиться рассказать начальнику поезда, что я в положении, чтобы попытаться вернуться в тыл. Очень хочется увидеться. Ведь я знаю, что ты всегда знаешь, как и где меня найти. Помню твои слова "Мне сверху видно все, ты так и знай". И каждый раз, когда я вижу в небе самолет, мне кажется, что это ты летишь. И даже тогда, когда налетают "Мессеры", я все равно думаю, что где-то там, за ними, паришь ты, сжимая штурвал, и преследуя их. И это хорошо. Ведь я всегда спокойна: ты нас защищаешь.
Я часто думаю о том, как интересно распоряжается нами Судьба. Ну вот служила я в Особом Отделе. Ну, сытно там было, спокойно. Но ведь там тоже ломаются чьи-то судьбы. И я даже не думала об этом до нашей встречи. Помню, как тебя привезли в Отдел и я увидела тебя впервые. Я же писала протокол. "Сорви-голова, - сказал зампред, - только в книжках вызывает восхищение. А на войне главное - дисциплина, а не лихачество!" Потом он рассказывал, что ты никогда не пользуешься маскировкой и не бросаешь самолет, рисукуя погибнуть, хотя по инструкции ты не можешь не знать этого. И я бросила печатать, потому, что была поражена, как спокойно и уверенно ты объяснял комиссии, что маскировка снижает скорость и маневренность машины. И что не покидаешь самолет потому, что у Родины каждый самолет на вес золота, тем более истребители. И, к тому же, ты всегда уверен, что сможешь посадить машину. Мне никогда не забыть твою простую улыбку и голос, когда ты это говорил. Думаю, что не только я, но и члены комиссии тогда могли влюбиться в тебя. Миша, ты был просто Героем в моих глазах. И я хочу, чтобы ты знал об этом. Ведь я никогда тебе этого не говорила. И мы так мало и редко виделись. И еще, я хочу, чтобы ты знал: я не жалею, что меня отправили на фронт из-за того, что мы стали встречаться. Я ведь с самого начала хотела на фронт, чтобы в тяжелую минуту для Родины самой что-то делать, помогать, а не смотреть из узкого окна на то, как воюют другие. Чем ближе мы подходим к Ржеву, тем больше раненых и страшнее ранения. Очень многие умирают. Мне кажется, что я никогда к этому не привыкну. Вчера привезли молодого бойца - совсем еще мальчика. Ему оторвало взрывом ноги и руку. Но он был в сознании. Вернее, то приходил в сознание, то снова отключался. Когда он снова пришел в себя, попросил написать письмо маме. И я писала под его диктовку. Поезд так трясло, что я решила переписать письмо на следующей станции. Но пока мы ехали до нее, мальчик умер от боли и потери крови. А я так и не решилась переписать письмо. И не стала писать его матери, что его не стало. Запечатала и послала по адресу, который он успел мне назвать. Малодушие, конечно же. Но я не смогла отнять у матери радость, с которой она получит это письмо. Пусть ей сообщат позже, когда-нибудь и кто-нибудь. И пусть это буду не я.
Мое положение сделало меня какой-то кисейной барышней: я часто плачу и все принимаю близко к сердцу. Я пока не знаю, кто родится. Но хочу с тобой посоветоваться, как назвать ребенка. Ведь ты же отец и имеешь право дать ребенку имя. Мне порой не верится, что у меня есть ты. И я не знаю, что такое быть матерью. Но я верю, что война скоро кончится и мы поженимся. Представляю, как мы будем счастливы. Ведь у нас уже будет ребенок.
Миша, ты не думай, я нормально питаюсь и у меня все хорошо. Ты спокойно воюй, и не волнуйся обо мне. Еще немного, и я подамся в тыл. Поезд пойдет назад и мне будет сподручно выйти в наших краях. Найду мамку и бабушку, они мне помогут. Надеялась, конечно же, что ты сможешь как-то еще прилететь, и мы хотя бы увиделись перед долгой разлукой. Торжок нещадно бомбят, и я, скорее всего, уеду в Мёдухово к тетке. Думаю, что и мои все там. Если тебя перекинули на другую линию фронта, ты напиши мне. Я хотя бы буду знать. Девочкам нашего поезда я оставлю адрес, и письмо меня обязательно найдет. Ну вот. Станция и нужно заканчивать писать. Снова работа - снова раненые, и снова разлука. Я очень скучаю по тебе, Миша. Но я верю, что мы скоро обязательно встретимся. Мы не можем не встретиться. Раз уж нас так свела жизнь, значит это судьба. Я часто себе так говорю. Это помогает мне быть терпеливой и спокойной. Я целую тебя тысячу раз и обнимаю. Люблю тебя. Твоя Зиночка."
Она поспешно свернула письмо треугольником и написала на свободной чистой стороне крупными буквами: "Суматохину Михаилу Ивановичу". Затем подумала, и, послюнявив карандаш, приписала ниже: "Лично".
Поезд уже давал гудок за гудком и мимо проплывала станция. Она вздохнула, зачем-то поднесла треугольник к глазам, на которые навернулись слезы, потом поцеловала его и побежала к выходу, чтобы успеть отправить письмо до отхода полевой почты.

Письмо Героя
Он как раз шел от командира, когда ему вручили письмо в чистом белом треугольнике. Он сразу же понял: от нее. Зашел быстро в ангар, поспешно открыл письмо... Милые убористые строчки, такие же аккуратные, как и Она сама, сразу же отозвались тоскою в сердце. Глаза быстро побежали по письму в волнении: "Как она?". И сразу же несговорчивая логика стала колюче вырывать из контекста слова: "Бомбили... Погибла санитарка... Умирают... Устаю... Пока еще не отпросилась...", и лишь в конце словно пригладила все, что растрепала: "Скучаю... Люблю... Целую... Поженимся..."
Зиночка... Как Он мог жить до этого без нее??? И как давно уже они не виделись... Война... будь она не ладна! Зачем-то поправив на себе и без того идеально сидящий мундир, он вышел из ангара. Ему показалось, что скомандовали "На взлет", но все было тихо, и бойцы спокойно занимались своими делами. "Надо ответить. Вот сейчас сяду и сразу же отвечу, пока есть минутка".
Он вынул из планшета хорошо отточенный карандаш и блокнот, и присел неподалеку от штаба, чтобы на всякий случай быть под рукой командования. Затем он задумался, поднеся карандаш к губам, и, мечтательно улыбнувшись одними уголками губ, вывел в верхней части листка:
"Милая Зиночка!"
Воображение сразу же живо представило ее: тонкую, нежную, с россыпью чудесных волнистых волос и застенчивой улыбкой....
Надо было торопиться, затишье всегда обманчиво и в любой момент могут поднять на крыло... А она ждет ответа. Очень ждет.
Он откинул волосы со лба, дернув головой, и, немного нахмурившись своим мыслям, стал писать дальше:
"Очень обрадовался твоему письму. Не ожидал. Но то, что ты пишешь, очень расстраивает меня. Ты должна сейчас думать о нашем ребенке, беречь его, а не надрываться, таская раненых. Я же волнуюсь за тебя! А летчик должен всегда оставаться спокойным: и за штурвалом самолета и на земле. Меня действительно перевели на другую линию фронта, но в прежней дивизии остался добрый приятель. Это он с нашими штурманами передал письмо в тот же день, как получил. Надеюсь таким же путем передать тебе ответ обратно.
Ты, слушай, береги себя! Я считаю, что безрассудно тянуть до большого срока и ждать, когда поезд поедет назад. Тебе нужно было выходить еще по пути следования. О чем ты только думаешь, Зиночка! Знаю, знаю, что думаешь обо мне. Но я, прости, никак уже не могу прорваться к вашем направлении: сейчас идут ожесточенные бои и мы почти всегда в воздухе - поддерживаем наших с неба. Что это значит, я думаю, ты понимаешь. Как понимаешь и то, что нет у меня сейчас права на отлучки. Ничего, моя милая, скоро все это безумие закончится, и мы тихо и мирно будем жить в каком-нибудь прекрасном месте вроде твоего Медухово.
Ты спрашиваешь меня, как назвать ребенка. Я очень признателен тебе за твой вопрос. Для меня это очень важно. Знаешь, в нашей семье ребенка всегда называл отец. Но мы же еще не знаем, кто у нас родится, ведь так? Поэтому у меня к тебе предложение: если родится сынишка, назови его или Михаилом, или Иваном. В нашем роду всегда были только Михаилы да Иваны. Ну, если ты сама, конечно, не против. Но ведь кто знает, когда закончится война, а ребеночку нужно иметь свое имя. А вот если родится дочка, я тебя прошу, Зиночка, назови дочку Маргаритой. Я когда-то заинтересовался, что значит это имя. Друг мой все время смеялся и коверкал это имя, Маргариной называл. Я злился, ведь оно мне очень нравилось. И, когда я узнал, что оно означает "Жемчужина", сразу же, еще тогда решил, что неприменно назову свою дочку таким чудесным именем. Поэтому, я так и обрадовался, что ты спросила меня об этом.
Ну что же, надо заканчивать свое письмо, потому, что в любую минуту могут скомандовать "На взлет", а мне хочется отправить ответ уже сегодня, чтобы письмо тебя неприменно нашло.
Я часто вспоминаю тебя, и ты тоже должна об этом знать, потому, что я очень-очень сильно люблю тебя. И каждый раз, когда бываю на вылетах и иду на поражение противника, я всегда это делаю ради тебя и для тебя. И для Родины, конечно же, но думаю, почему-то всегда о тебе. Я счастлив, что жизнь свела меня с самой прекрасной девушкой на всей Земле!
Ну все, моя хорошая, еще раз прошу тебя: береги себя и ребенка! Будь осмотрительнее. И поезжай как можно скорее в деревню, так мне будет спокойнее. Крепко целую тебя и нежно обнимаю. Ты всегда в моем сердце. И в моей жизни! До скорой встречи. Твой Михаил."
Дописав письмо, он еще раз покачал головой, как бы удивляясь своим несерьезным мыслям, и стал аккуратно складывать его в ровный треугольник. Потом он вывел на чистой стороне письма почти калиграфически: "Егоровой Зинаиде Васильевне. Лично." Затем подумал, снова развернул конверт и нарисовал в самом конце письма маленький цветок. Совсем крошечный, как скромный цветок маргаритки.
Не успел он дойти до казармы, как скомандовали "Подъем". Он почти бегом вернулся к штабу и, разыскав парнишку-штабиста, почти на бегу отдал ему распоряжения о том, с кем и как отправить его срочное письмо. Парнишка закивал головой и отдал честь. А он уже подбегал к самолету, который почти выкатили техники. Захлопывая кабину, Он на минуту повернул голову в сторону штаба и, на всякий случай, погрозил штабисту кулаком. Тот замотал руками и головой и он понял: поручение действительно будет выполнено. Захлопнув кабину, он потянул на себя ручку штурвала и сразу же взмыл в ночное небо.
Это был ужасный неравный бой с большими потерями. Так говорит скупая военная летопись. А в жизни... Он сражался с отчаянием обреченного. Силы врага превышали больше, чем вдвое. Уже подбитый в бою, Он не направил самолет на посадку, он понимал: они находятся над вражеской территорией. И не повернул назад, к спасительному аэродрому. Вжавшись в кресло что есть мочи, он направил машину на таран "Мессер Шмита", атакующего его однополчанина... на земле только услышали его отчаянный крик "Будем жить!" Просто Он не мог поступить по-другому...
Пылающий самолет стремительно падал и был практически неуправляем. Перебитые ноги ничего не чувствовали. Но он вцепился в штурвал, то выжимая, то отпуская его, и, каким-то нечеловеческим усилием воли, почти ювелирно направил горящую машину поверх другого вражеского "Мессера". От второго удара самолет его раскололся на части и взорвался в воздухе.
В этом ноябрьском небе навсегда растаяла непокорная Душа боевого летчика-истребителя, гвардии майора авиации Суматохина Михаила Ивановича. Он пал в бою смертью храбрых, как многих другие Герои, заплатив за Победу своей жизнью. За значительное поражение сил противника, большое количество боевых вылетов, геройский поступок и личное мужество Ему присвоено звание Дважды Героя Советского Союза. Посмертно.
Михаил погиб в ноябре 1942 года. Но родные Зиночки, которым пришло известие о гибели Михаила скрывали от нее это. Калининскую область бомбили зверски, шли ожесточенные кровопролитные бои подо Ржевом. Все дороги области были заполнены беженцами. Невероятно слабую и едва способную идти Зиночку, родные решили переправить в более безопасное место. Но она не желала уезжать, она все время ждала весточки от Михаила. С его последнего ноябрьского письма прошло уже почти три месяца. И, отчаявшись, она все же решила податься с родственникам подальше от опасности. Подходил срок рожать.
Ранним морозным февральским утром в окно деревни Афанасово слабо постучала тонкая женская рука. Постучала и пропала. Встревоженная хозяйка выбежав на крыльцо и увидела лежащую на боку молодую беременную женщину. Она стала ее поднимать, как вдруг внезапно началась очередная бомбежка. Зиночка не дошла до родных, в дороге у нее внезапно начались роды. И она стала искать помощи в ближайшей деревне. Женщина помогла ей добраться до края села, где почти в лесу стояла старая заброшенная ферма. Она же помогла ей принять ребенка. Так 04 февраля 1943 года родилась дочка Михаила и Зинаиды - Маргарита, моя мать.
Они так никогда и не встретились: отец и дочь. Михаил и Маргарита. Каждый год 09 мая моя мать возлагает цветы на могилу неизвестному солдату. Потому, что у ее отца нет даже могилы. Но в память о его подвиге и в честь Героя, я все же назвала сына Михаилом. Слава Героям, положившим свою жизнь на алтарь Свободы и Мира! Слава безумцам, которые жили так, точно зная, что они - бессмертны!