Мой добрый дядюшка Кошмарский - 10

ГЛАВА 6. АЛЁНИН УТЁС



                «Коня на скаку остановит, в горящую избу
                войдёт…»
                (Поэт–романтик 19-го
                века)
                «А кони  всё скачут и скачут, а избы горят и
                горят…»
                (Поэт–реалист 20-го
                века)


  В результате коллективной работы двух – нет, трёх, постов был развязан очередной узел времени, изменив неудачный участок истории и уменьшив количество мировой энтропии, что не могло не радовать.

Мои коллеги радостно обменивались мнениями, а меня продолжали терзать смутные сомнения. Очень уж захотелось задать дядюшке вопрос, который в одной до безумия мудрой кинокомедии задавал своей маменьке, оказавшейся его тёткой, Вася Кроликов, оказавшийся на самом деле Изей Шмулинсоном:

- Скажите, тётя … мама, а русские у нас в роду есть?

- Конечно же, и много, - пожал плечами Кошмарский, - ты ведь и есть русская.

- Да уж, это заметно, - вздохнула я, - судя по всему, в нашем роду встречались все, кроме негров, попов и евреев.

- Ты так думаешь? – загадочно улыбнулся Кошмарский, - а вот сейчас мы посмотрим на частичку русской истории твоего рода. Только не удивляйся увиденному.

- А что, есть чему удивляться?

- Да как тебе сказать … Дело в том, что в те времена и в той компании народ встречался разнообразный…


  На сей раз перед нами открылась не степь, а совсем другие просторы – водные. Широкие такие просторы, добротные. Вначале даже показалось, что увидели море. Ан, нет. Тёмно-синяя под безоблачным небом вода явно имела направленное движение, и течение было неслабым. Слева и справа, почти до горизонта, виднелись берега, один – гористый, второй, тот, что поближе, - с дивными песчаными пляжами. А за всем этим простирался сплошной лесной массив, да такой мощный, что аж дух захватывало. Светило солнце и было довольно жарко.

- Что за река такая? – спросила я.

- Река Волга.

- Бывала я на Волге, но помню её хоть и большой, но серой и грязной в черте одного из крупных городов.

- Города тут ещё не скоро возникнут. Ну, что, налюбовалась природой? Яська, фокус давай, - распорядился дядюшка.

Мы ясно увидели дощатую палубу большого судна. Поскольку корабль шёл не на вёслах, то команда, кроме вахтенных, отдыхала. Надо отметить, что вышеупомянутая команда вид имела пёстрый и откровенно разбойничий.

     Вокруг бочки устроилась оригинального вида троица: пожилой монах в потрёпанной рясе и мордастый негр (ах, просците, афроволгарь) с медным кольцом в носу, оголённым мускулистым торсом и в ярко-алых парчовых шароварах, замотанный по поясу златотканым шарфом с заложенным за него кинжалом «джамбия» в богатых ножнах. Третьим оказалась невысокого роста личность в пейсах, с полными всемирной печали красивыми миндалевидными глазами, левый из которых был аккуратно подбит. Троица азартно резалась в какую-то настольную игру – то ли в кости, то ли в карты – трудно было разглядеть, да и не столь интересны мелкие подробности, когда видишь такие рожи!

- Шапку на кон, отец дьякон! – басом провозгласил афроволгарь.

- Греха вы не боитесь, нехристи, - проворчал поп.

- Ой, батюшка, как ви сказали? Да разве у казаки нехристей прынимают? Ми таки уже давно уси похрэстились, - лукаво закрыв подбитый глаз, ответил евроволгарь.

- Не верь вору прощёному, коню лечёному, а нехристю крещёному, - подняв к небу давно немытый палец, провозгласил поп…


- Ну, и кто из них мой предок? – обречённо вздохнула я.

И тут пан Мышъ чуть не упал с монитора от хохота. Вот уж приколисты холерные!

- Из них – никто, - улыбнулся в усы Кошмарский.

- Ну, у вас и шуточки, граждане. Мне аж поплохело от такого зрелища.

- Что, сразу стала искать общие черты? – спросила Эльжбета.

- Ну да.

- Не обижайся, Катажинка, нет у тебя с ними ни общих черт, ни общей крови. Есть только одна общая история.

- А я, может быть, нисколько и не обижаюсь. Мне даже немного жаль, что нет. Физиономии у них откровенно дикие, а глаза хорошие – не бывает таких глаз у плохих людей. Я не вчера на свет появилась и в людях ошибаюсь редко.

- Молодец, рассмотрела. И традиционно не ошиблась. Все они – добрые и преданные друзья твоих предков, хоть и явные разбойнички, - сказал Кошмарский.

- Вот и славно.

- Что славно, что друзья или что разбойнички?

- Что друзья, вестимо. Кстати, как эти друзья оказались именно здесь и сейчас? Двоим из них место в Африке, а третьему – где-нибудь в церкви или в монастыре.

- Двое из них поменяли привычный образ жизни ввиду непреодолимой страсти к авантюрам: отец Анастасий был монахом, рэбе Борух – купцом. А чернокожий разбойник по имени Иона попал в Россию с каким-то европейским посольством в виде оригинального подарка, был определён в услужение к богатому боярину, но, благодаря неугомонному характеру, вскоре ушёл в казаки вместе со своими приятелями. Не захотел оставаться слугой, хоть и в полном довольствии. Возможно, тут сказалось происхождение от африканских царей.

- А назад, в Африку не хочет? Принц всё-таки, может и царём сделаться, ежели подсуетится.

- Не любит он суетиться и в начальство не лезет.

- Наш человек!

- А как же! И то сказать, царство-то у него всё – две деревни – три села, а братьев старших – человек десять. И добираться до того царства надо через пол-Африки. Вот и получается, что нечего делать пану крещёному негру Ионе на любимой родине, если он прекрасно чувствует себя в счастливой эмиграции на волжских просторах, на которых есть где разгуляться широкой африканской душе.

- Куда бы нам так счастливо эмигрировать, на какие просторы? – вздохнула я, - там случайно нет двух врачебных ставок в какой-нибудь миленькой разбойничьей шайке?

- Да-а-а-а! – донёсся ещё более глубокий, нет, глубочайший, вздох с запорожского экрана…

- Что-то мы отвлеклись, - спохватился пан дядюшка Кошмарский, - не пора ли заняться делом.

- Пора, - горестно вздохнула я.

- Выше носик, племянница, - бодренько напел Кошмарский, - если мы сделаем всё правильно, то будут тебе желаемые просторы и без эмиграции.

- Да уж, - скептически ухмыльнулись мы с мужем, вспомнив адские условия жизни в нашем райском уголке под названием  Южный берег Крыма. Закрытые парки и огромные стены, перекрывающие дивные виды на горные массивы, а также омерзительно грязный наркопритон кого-то из столичных госбандюг, спрятавший от глаз людских последний незарешётченный участок пляжей моего любимого города не настраивали даже на минимальный оптимизм. Вспомнив всё, мы обречённо вздохнули, а потом решили, что пора заканчивать тошнить. И занялись дальнейшим просмотром. Другого выхода из сложившейся ситуации у нас всё равно не было…


     Азартные игры на палубе разбойничьего струга временно прекратились в связи с усилением жары, свалившей не только некрепкого северянина отца Анастасия, но и терпеливого рэбе Боруха и, как ни странно, даже южного здоровяка Иону. Друзья, что называется, «отвисали» в относительном тенёчке у какого-то корабельного устройства, по-моему, имеющего непосредственное отношение к такелажу.

Небо загадочно синело, вода легко плескалась за бортом, от палубы густо пахло сосновой живицей, а с берегов доносились смешанный аромат леса, степных трав и традиционная песня жаворонка. Расслабившийся Иона по-богатырски захрапел, а монах и рэбе лениво переговаривались.

- Ответствуй-тко мне, Бориска, как на духу, и не лги духовному лицу, коли ты есть теперь честной русский казак, а не какая-то нехристь лживая, - витиевато вопрошал отец Анастасий, - куда это нас несёт по Волге–матушке о таку жару и в таком секрете? Ты ведь еси всё знаешь, как есть лукавомудрый иудей, хоть и крещёный…

- Да ни боже мой, отче Анастасий, век мне Сарочки своей не видать и шестерых деток тоже, ничего такого я не знаю, - убеждённо ответил рэбе Борух, - слышал только самым краешком уха, что плывём мы на встречу атаманов по зову Алёны–разбойницы. А что, куда и почём – вот это ей-богу, не знаю.

- Ну, что почём – это ты завсегда знаешь, оглаживая бородку, хихикнул бывший монах, - а вот ежели даже ты не знаешь, зачем позвали, то дело сие воистину секретно есть.

- А вам не всё ли равно? Куда в поход поведут, туда и пойдём, - сообщил богатырь Иона и снова захрапел.

- Охти, истукан черноликий, - вздрогнул монах, - напугал как есть. Думал, спит, а он слушает одним ухом.

- Иона у нас завсегда настороже и спит одним глазом и ухом, а вторыми зрит и слушает, - уважительно подтвердил Борух, - он таки истинный охотник.

- Охотник, охотник, - зевнул негр, - а ежели Алёна зовёт, то что-то важное сказать желает. Она зря общий сбор кликать не будет.

- Не будет, - подтвердил отец Анастасий, - Алёна – она жонка сурьёзная…

- Странная какая-то фамилия у вышеупомянутой мадам, - сказала я.

- Не такая уж и странная, - ответил дядюшка, - кстати, имей в виду, что твоя фамилия произошла от неё. Она твоя пра-пра-пра – и т.д. бабка. А «разбойница» - это не фамилия, а профессия. Соответственно и прозвище.

- А фамилия?

- Господь с тобой, детка, неужели ты забыла собственную фамилию?

- При такой жизни многое легко забыть. Значит, она тоже Иванова. Получается, Алёна Иванова?

- Не совсем. Уважаемая пани была замужем за казаком Иваном Волком, поэтому официально чаще всего именуется Алёной Волковой.

- А как же…?

- Ивановыми впоследствии назовут её сыновей, точнее, одного из них, он и станет твоим предком.

- А папенька куда ж девался?

- Погиб геройски в одном из абордажей. В том бою много славных воинов полегло. Их даже похоронить не смогли. Вот и пришлось вдове брать в свои ручки семейный промысел.

- Что, переквалифицировалась из домохозяек в бандерши?

- Фи, Катажинка, ну зачем так грубо? Пани не бандерша, а честная разбойница. Грабит купцов, которые, в свою очередь, тоже добыли своё богатство отнюдь не честным путём.

- Получается своеобразный круговорот материальных ценностей в природе. И как это тамошнее государство терпит такую конкуренцию?

- Не шибко-то и терпит, скорее, руки не доходят. Вот и создавались в те времена целые семейные предприятия потомственных разбойников. Кстати, домохозяйкой твою пращурку и раньше было трудно назвать. Они с мужем работали на равных, поэтому ватага и кликнула её атаманшей.

- Доверяют?

- Не то слово. Особо доверяют. Алёна родилась и выросла на казачьем струге. Её отцом и дедом были знаменитые волжские атаманы.

- Династия, однако. Небось, и детишек к делу приучают?

- Увидишь. Будем смотреть дальше. Наши герои уже приплыли.


  У речного берега с шикарным песчаным пляжем стояло несколько стругов. На берегу, ближе к зарослям – пёстрые шатры, там же суетились люди, занятые разгрузкой вещей и приготовлением пищи на кострах.

Нет, я не совсем правильно описала увиденное. Первым делом в глаза бросались не пляж, не струги и шатры, а высоченный, поросший густым тёмным лесом утёс, на вершине которого угадывался сторожевой казак с неким огнестрельным приспособлением на плече. От мощи крутой волжской скалы в оформлении синего неба и не менее синей реки захватывало дух. Ничего подобного я в своей жизни не видела, даром, что по крымским горам походить пришлось. Под утёсом виднелись крупные и довольно острые камни, о которые с деловитым шумом разбивались волны.

                «Есть на Волге утёс, диким мохом порос
                От вершины до самого края»,
 
- вспомнилась суровая народная песня…

     Не знаю, об этом утёсе или о каком-либо другом повествует фольклор, но этот впечатлял своей мощью и укрыт был не только диким мохом, но и вполне конкретным диким лесом поверх тоже совсем не домашних скал. Грозная такая гОрушка, неласковая. По соседству с ней песенки петь не тянуло.

- Ой, чтой-то меня не радуют местные природные красоты, - зябко пожала плечами я, - тревожно здесь как-то.

- Генетическая память сработала, - вздохнул Збышек. (И откуда он такие слова знает?)
Пояснять мне никто ничего не стал, а у меня почему-то не было охоты любопытствовать. И стали мы смотреть дальше.


  Наша знакомая флибустьерская посудина мирно причалила к берегу неподалёку от других кораблей. Команда в весёлом настроении сошла на берег в предвкушении дружеского общения с коллегами по профессии, обмена новостями и, что вероятно – дружеской же – попойки. Живописная троица, приветливо обнимаясь на ходу с дружелюбными обормотами из других ватаг, с которыми не один корабль был потоплен и не один купец ограблен, направилась к изящному восточному шатру с остроконечной крышей, жители которого уже спешили им навстречу.

     Вышеназванными жителями были два русоволосых мальчугана, стриженные по-казацки «под горшок», в казацких же шароварах, за поясами которых виднелись боевые кинжалы. Младший, пострелёнок лет пяти, передвигавшийся резвыми прыжками, что твой заяц, добрался быстрее, после чего с восторженным воплем повис на шее пожилого иерусалимского казака:

- Рыбка Борка, рыбка Борка, ура!

- Адуся, со ты тусал? (Андрюша, что ты кушал?), - умильно вопрошал рэбе Борух, подбрасывая шустрое чадо на руках. Чадо болтало ногами в воздухе и весело смеялось, вызывая своей непосредственностью добрые улыбки на разбойничьих фэйсах окружающих. Жизнерадостный мальчик по имени Андрюша явно был любимцем не только многодетного еврейского корсара, но и всей дружной банды, то есть команды, а точнее, ватаги.

     Второй парнишка, постарше, лет десяти – двенадцати, степенно подошёл и со снисходительной улыбкой наблюдал за весёлой вознёй взрослых дядек, свирепый вид которых мог напугать даже медведя, с младшим братишкой, коего вообще было трудно чем-либо испугать, поскольку рос малыш среди этих самых дядек, бывших по отношению к нему добрее отца родного. Что примечательно, старший брат не испытывал по отношению к младшему ни капли ревности, хоть явно в его возрасте он был точно так же любим и балуем. Но сейчас юный казачок уже чувствовал себя взрослым.

- Здрав будь, Михайло Иваныч, - приветливо кивнул ему монах – расстрига.

- И тебе всего доброго, отец Анастасий. Здравствуй, дядя Иона, - ответил парнишка, обнимаясь со старшими наравне, - дядя Боря, будь здоров!

  Никто и не заметил среди весёлой возни, что полог шатра уже давно откинут, и от входа за ними наблюдает с грустной улыбкой статная женщина лет тридцати, в тёмно-синем сарафане и с чёрным вдовьим платком на голове.

- Здравствуй, Алёна свет Варфоломеевна, - поклонились вновь прибывшие, - рады видеть тебя и детишек в добром здравии!

- Здравствуйте, добрые люди, - отдала ответный поклон Алёна, - давно вас ждала. Прошу в шатёр, отдохнёте с дороги и откушаете, чем бог послал.

- Откушать – это дело, - оживился нехуденький афроволгарь, - это можно. Помнится, на вашей с Ваней свадьбе мы осетра откушивали – ничего вкуснее в своей жизни не едал. Говорят, ты сама его готовила?

- Сама, сама, - вздохнула Алёна, - давно та свадьба была. Будет вам сегодня и осётр, и уха монастырская, и твоя любимая щучка в шкурке с луком, Борис свет Абрамыч.

Борух воздел глаза горе, благодаря еврейскую карму, которая иногда даёт бедному рэбе хоть что-то приятное, и друзья – пираты с довольным видом вошли в шатёр навстречу дивным обеденным запахам.

- Сегодня на нашей «малине» рыбный день, - не преминула съехидничать я.

- А ты бы отказалась от посещения такой «малины»? – лукаво спросила пани Эльжбета.

- Ну-у-у…

- Катерина, не отказывайся, - свистящим шёпотом посоветовал с запорожского экрана мой многомудрый супруг, - кажется, ты имеешь шанс. Судя по божественным ароматам, там будет вкусно…

- Не всё сразу. Вначале надо отследить ситуацию до конца, - вмешался дядюшка. И мы продолжили.


  Глядя на Волкову Алёну Варфоломеевну, легко было поверить в наше родство, а заодно понять, откуда взялись мои немалые габариты. На фоне изящных Славки и Анноир и среднего роста амазонки Зоряны атаманша выгодно отличалась ростом и статью, а скорее даже мощью. Боже упаси, она не была толстой и никак не походила на среднестатистическую щекастую американскую пожирательницу фастфуда. Крепко сбитая, отлично сложенная, стройная, выше среднего роста, с васильково-синими глазами, светло-русой косой и нежной белой кожей – то, что называется «кровь с молоком», она одновременно напоминала героиню русских былин и скандинавских саг, такая женщина могла быть и Ольгой из Новгорода и Хельгой из северного фиорда. И, при всём этом, спокойна, серьёзна и, как выразился отец Тадеуш, - «чертовски мила» и обаятельна. Славная была женщина, меня прямо порадовало такое родство. Уж тут-то не требовалась никакая генетическая коррекция. И ребятишки у неё хорошие, здоровенькие и умненькие, истинная радость для матери и достойное продолжение славной разбойничьей династии.


     А в алёнином шатре чинно пировали господа разбойнички и, по-моему, им таки было вкусно. День выдался воистину рыбный, но хек на столе замечен не был. Икры было достаточно, не спорю. Много было различных блюд из благородных сортов рыбы, в том числе аппетитнейший осётр немалых размеров – это да, но хек тогда не ели. Отец Анастасий встал с поднятым в руке серебряным кубком:

- Выпьем, братие, сию чару в память нашего сердечного друга, твоего супруга, Алёнушка, и отца двух славных отроков, покинувшего сей грешный мир в честном бою. Достойный он был атаман и мудрейший муж. Пусть будет земля ему пухом, а от нас всех – долгая и добрая память.

- Вечная память! – согласно повторили все.

     Алёна стоя пригубила свою чару и задумчиво произнесла:
- А что, если не погиб Иван? Выжил, выплыл и мается сейчас где-нибудь в плену у басурманов или в царском остроге?

Друзья удивлённо вскинули головы.

- Прости, Алёна, - печально ответил Иона, - все мы хотим, чтобы Иван живым был. Ежели в плену, так оттуда и вызволить можно, но я своими глазами видел, как его копьё пробило. Прямо в сердце, через кольчугу, насквозь. И упал он в воду и не встал. После такого не живут.

- А и откуда это ветер дует? – спросил осторожный рэбе Борух, - кто тебе напел твои сомнения, красавица? Не было их раньше. Ты ведь тоже в том бою была и сама всё видела.

- Была. Видела. А напел Бобка Монц.

- И ты этому немчину лживому поверила? Тьфу на него! – расплевался Анастасий, - не за столом будь сказано, он же всегда врёт, аки лукавый иудей на исповеди! (Прости, Бориска!)

- И чего же он тебе сказал такого, чему даже ты смогла поверить? – спросил рэбе, не обращая внимания на оговорку друга.

- Сказал, что видел Ивана на рынке в Кафе, в рубцах и в кандалах. Что слёзно просил он передать просьбу выручить его Христа ради из злой неволи…

- Неправда его. Врёт лукавая немчура, не стал бы Ванька христорадничать - в один голос уверенно заявили друзья.

- Не могло с Иваном такого быть, - добавил здоровяк Иона, - Ваньку в плен взять не могли. Ты же помнишь, и отец твой и дед его погибли, но в плен не сдались, когда их стрельцы окружили на Утёсе.

- Правду говорит Иошка, - подтвердил монах, - они тогда с Утёса на камни кинулись, но в плен не пошли. И Ваня не сдался бы живым.

- А если пораненный, без чувств?

- Всё равно. Сам бы зарезался и врагу горло перегрыз. Не зря его Волком величали.

- Ванечка – он такой был, - уверенно сказал Борух, - а если и попал к торговцам людьми, то ушёл бы обязательно и других увёл. Но помощь просить не стал бы, тем более, у Роберта.

- Это ещё не всё, - тихо сказала Алёна.

- Что ж ещё?

- Вот, - она протянула на раскрытой ладони какую-то небольшую, отблёскивающую золотом вещицу.

- Иванов нательный крестик, - удивились друзья, - откуда он у тебя?

- Бобка передал, якобы от Ванечки.

- Что-то здесь не то, - усомнился Борух, слишком уж всё гладко складывается. Мало ли каким путём он его добыл. Не верю я в Бобкину доброту.

- Что ещё накаркал сей ворон? – спросил Анастасий.

- Говорил, что купили Ивана люди эмира бухарского, что попал он вместе с другими рабами в караван. Что скоро пойдёт тот караван песками в Бухару, а когда и как пойдёт – то он может выведать. А ещё поднял немчин Бобка волжских атаманов, наболтал им, что караван богатый, что золота и каменьев в нём не счесть, охрана небольшая, а главного он знает и заплатит ему, дабы не стреляли.

- Слишком всё красиво для того, чтобы быть правдой, - покачал головой Борух.

- Прав Бориска, - вторил ему Анастасий, - да и с чего бы этот немчин белоглазый стал тебе помогать? Он отродясь никому ничего доброго не делал, да ещё и бесплатно.

- Нехороший человек Роберт, - подтвердил рэбе Борух, - слишком хитрый и лживый даже для купца.

- Всё так, всё верно, - кивнул Иона, - ты ещё вспомни, как он тебя замуж уговаривал, как лип к тебе, чисто навоз к подошве.

- Как украсть тебя пытался, - добавил отец Анастасий, - как тогда Ванька с Иошкой отделали антихриста и дружков его как бог черепаху, и ты им помогла. Сильнее надо было лупцевать, да пожалели, думали – молодой, ретивый, старше станет – поумнеет. А он только злее сделался и подлее.

- Да, - кивнула головой Алёна, - нехороший он человек. Не верю я ему. И сердце чует – нет моего Иванушки среди живых. Оплакать оплакала, а забыть не могу. Детки сиротами остались. Мишенька маленьким был тогда, а Андрейка и не помнит отца совсем. Правы вы, братья мои, как и всегда. Недоброе дело затеял Бобка, отказывать ему надо.

- А я что говорил, - солидным баском вставил свои пять копеек Миша, - нехороший человек дядька Бобка.

- Недобрый, - добавил тенорком Андрейка.

Народ добродушно рассмеялся, а мать немного построжилась для порядка:

- Вы там сидите тихо, молодцы. Тут взрослые и без вас всё решат.

- Я что, я ничего, - пожал плечами Миша, - молчу.

- И я тоже, - пискнул Андрей.

- Правильные мужики растут, - усмехнулся Иона, - когда сход-то, Алёна? Кого ещё ждём?

- Сход завтра. Должны быть ещё Петруха Горелый и Пафнутий.

- Сии воины шибко сребролюбивы и склонны к Мамоне, - не одобрил отец Анастасий, - они могут всё испортить.


- Что там за Роберт Поц такой? – спросила я.

- Роберт Монц, - поправил дядюшка, - есть такой недобросовестный купец родом то ли из Бельгии, то ли из Голландии. В Европе, правда, не живёт, поскольку выгнали его отовсюду за нечистые делишки. Замечен в самом грязном шпионаже и торговле людьми.

- Какая мерзость, - брезгливо скривились мы с Лизаветой, - а он что, правда сватался к бабуле?

- Пытался.

- А она что?

- Отказала. Немчонок ни в какое сравнение не шёл с бравым красавцем Иваном Волком.

- А он что?

- Затаил злобу и, кажется, именно сейчас надумал отомстить.

- Господи, через столько лет?

- Для истинной подлости временных границ не существует.

- Хорошо сказано. Интересно было бы посмотреть на образец средневекового мерзавца.

- Давайте посмотрим. Только передвинемся немного назад по времени.

     На экране возникла обстановка типичной русской избы. На лавке, развалясь, сидел осанистый чернобородый дядька в стрелецкой униформе под охраной двух держиморд званием пониже.

- Кто это? – спросил Марек.

- Начальник стрелецкой экспедиции.

- Оно, конечно, в наше время такие рыла подчас выходят в академики, но чтобы и тогда тоже! …

- Ты меня неправильно поняла, Кася, - пояснил пан Казимеж, - экспедиция эта не научная, а карательная, против наших разбойничков.

- Тогда понятна выправка и стальной блеск в глазах служивого. А ребят жалко. Они-то, небось, ничего не знают о карателях.


     Начальник стрелецкого спецназа о чём-то живо беседовал с худощавым мужичонкой с бегающими глубоко посаженными светлыми глазками каждый размером в три карата, то есть несколько меньше свинячьих. Также в физиономии мужичонки были заметны несколько высоковатые скулы, небольшой кривой нос, узкие злые губы и чрезмерно развитый острый подбородок. Волосы он имел курчавые, мышино-дриснёвого цвета, одет был по западной моде, а в руках держал парик с длинными буклями.

- Ты паричок-то одень, Робаня, - хохотнул оберстрелец, - тебе по форме положено.

- Жарко тут, натопили слишком сильно. Не знают эти русские свиньи ни меры, ни экономии, - брезгливо произнёс Роберт Монц.

- Но, но, ты там насчёт русских не очень, а то враз получишь по сусалам, - огрызнулся обер, - видать, мало тебя били по жизни, стервеца.

- Били меня много…

- Вот только уму-разуму не научили. Рассказывай давай, чего нагадить успел, клопяра вонючий.

- Всех атаманов посетил, герр начальник, всех уговаривал, как мог.

- Ну, и как? – спросил обер, беря из стоящей рядом миски крупный лесной орех, разгрызая его как семечку и сплёвывая скорлупу под ноги Роберту, - поверили?

- Не все.

- А и то. Дурнем надо быть, дабы поверить такому Иуде. Да ты на меня глазками не сверкай, не сверкай. Мне-то ты ничего сделать не сможешь. А ежели не веришь, то Гришка с Ермошкой поверить помогут. Ну-ка, робятушки…

«Робятушки», каждый размером чуть больше боксёра – тяжеловеса, радуясь любимому развлечению, с удовольствием отложили бердыши, скинули кафтаны и стали заворачивать рукава с шутками, прибаутками и милыми улыбочками возбуждённого медведя – гризли.

- Понял, понял! – Роберт отступил на шаг, выставив перед собой руки с париком, - я всё понял, герр начальник, не надо доказывать.

- То-то же! – обер махнул рукой, и парочка гризли с недовольным ворчанием вернулась на пост.

- Но соберутся они все в нужное время и в нужном месте.

- И как же тебе, Иуда, удалось сие непотребство сотворить?

- Непросто, всё умом своим и старанием, - сладко запел предатель, - за это золота бы добавить не мешало.

- Да ты что, головушкой ударенный? – весело заржал обер, - с каких это пор на Руси платят за ум и старание? Их у нашего народа и забесплатно хватает. А платят у нас за хитрость и преданность без ума. Давай, излагай далее, видали мы таких умников.

- Извольте, - вздохнул Роберт (по-моему, даже этому подонку на секунду стало жаль мою бедную Родину), - отправил я от имени Алёны–разбойницы гонцов ко всем атаманам с просьбой собраться в один день под Утёсом для совета и большой куш посулил каждому. А Алёнке сомнения навеял, что, дескать, Ванька её живой, выручить из неволи слёзно просит.

- Добрый был казак, - искренне вздохнул обер-Держиморда, - жаль, что погиб. Эх, служба наша проклятушшая … Эй, ты там ухо не востри, не востри, а не то мои молодцы тебя враз прикопают. Алёнка-то ничего не заподозрила?

- А если даже и заподозрила? Я ей последней обо всём поведал. Атаманы уже давно в пути. Ей остаётся только гостей встречать, а вы в это время со своими стрельцами всё дело и сделаете.

- Удивляюсь я твоей злобе, скотина ты безрогая, - с чувством произнёс обер-щелкунчик, кидая в рот очередной орех, - что ты против Алёны-то имеешь? Ты ведь любил её по молодости? Или у тебя, варнака, такая любовь?

- Она мне отказала, - утробно заявил Роберт.

- Тебе, псине, любая бы отказала, не только такая девка, как Алёна.

- Любая мне не нужна. Настоятельно прошу вас Алёну с детьми отдать мне.

- Да знаю, знаю, - сморщился обер, - говорили не раз. Что ты с ними делать-то будешь? Не по тебе, Иуде, такая баба!

- Детишек живьём сожгу, люблю я это дело. Тем более, ванькино отродье. А с Алёнкой сделаю всё, что хочу. Она ведь не будет знать, что мальчишек уже нет. Ради детей на всё согласится. А потом в рабство продам.

- Как тебя, урода такого, земля носит?

- Носит, носит. И долго ещё носить будет, и счастливо. Мне намедни место епископа предлагали, так я, наверное, соглашусь. И грехи мои бог простит и дальше грешить не помешает, потому что нет его. И таких, как я, будет всё больше и больше. И делать мы будем всё, что хотим, пока такие, как вы, пользуются нашими услугами…

- Когда сбор-то и где? – вздохнул обер.

- Под разбойничьим утёсом через три дня.

- Добро. Службу ты славно сослужил, пора и плату получить. Гришка, Ермошка, приступайте. Да смотрите, чтобы мучился подольше…

     Когда за дверью стихли звериные вопли ведомого на расправу Роберта, обер-щелкунчик встал с лавки, медленно, хрустя ореховой скорлупой, подошёл к образам, истово, с поклоном, перекрестился и в раздумье произнёс:

- Прости меня, Господи, раба грешного, за все мои подлые дела. Прости меня, царь – батюшка, хорошего шпиона потеряли, но сил моих больше нет. Эх, служба моя проклятушшая! А Алёна–разбойница мне самому достанется.

- А мы ещё удивляемся всему, что происходит в наше время, - процедила я сквозь зубы.

- Да, история в тупике, - подтвердил Кошмарский.

- Но мы ведь и пытаемся что-то делать, - напомнила Эльжбета, - и что-то даже получается.

- Полный Армагеддец, - сообщила я, - и что же теперь будет с честными разбойниками?


ПРОДОЛЖЕНИЕ
http://www.proza.ru/2012/05/20/1053