Высота

                повесть

Рассыпая в густом, в тугую фиолетовую спираль свитом  воздухе
пронзительный звон, вдруг начали во-всю орать, заливаться птицы.
Небо на востоке ярко, малиново зажглось, понеслось, потекло сначала
в одну сторону, затем ещё быстрее в другую и - остановилось, повиснув
светло-жёлтым подолом будто на чьём-то гигантском выпуклом животе.
Чёрная, лежащая тихо в самом низу трава стала светлеть, поднялась,
свежий, упругий ветерок погнал первую её волну наверх, наверх, к са-
мой вершине крутого земляного лба, полнеба закрывшего собой; из
исчезающей, как сон, темноты выпрыгнули лежащие на почти верти-
кально вверх задранной плоскости алые лоскуты кустов и жирные
пятна деревьев и испуганно оглянулись.
       И вот - встал во всей своей широте и красоте и наготе мир, напол-
ненный от края и до края звуками, движением, красками. И хотя было
ещё совсем тихо - даже беспечно вдруг разоравшиеся птицы смолкли,-
чувствовалось, что тугая нить воздуха напряжена до самого предела, дрожит,
готовая взорваться и выхлестнуть из себя великую энергию, накопившуюся в
ней за ночь и залить, затопить ими всю видимую вселенную ароматом любви
и блаженством существования в ней. И ветер, этот владыка всего под солнцем
и луной, вдруг рванул, ударил по струнам неба и земли и зазвучал, взыграл
великий оркестр, зазвенел, зарокотал мир, готовый любому благодушно
поведать свои великие тайны и истории – если его хотя бы сколько-нибудь
внимательно выслушают.
           Ефрейтор Глазков поцокал языком, плюнул на круглые камни у
самого своего носа, растёр намокшую пыль натруженной, негнущейся
ладонью, с резко зазвучавшей горестью вздохнул и, разминая затёк-
шее тело, поёрзал на животе. Свет, густея и колеблясь, как живая, вп-
олне разумная каша, вывернулся, раздвинулся и вытолкнул из себя
маленький лысый его лоб и худые, натянутые на скулы щёки. Раски-
нув тонкие лепестки ноздрей, зевнул, втянув в себя прохладную пря-
ную полотняную полосу воздуха, сочно затрещал ртом. В глубоких и
прямых, точно ножом вырезанных складках у рта чёрными пятнами
въелась пыль, и оттого лицо его в начавшемся утреннем свете казало-
сь странно размалёванным, почти весёлым, как скуластый скелет. Бе-
лую изношенную пилотку он надел поперёк, и на обе стороны смешно
под ней торчали его мягкие длинные уши. Несколько выгнутых квер-
ху морщин вспыхнуло у него на лбу, как карандашные росчерки, глу-
бокие синие ямы глаз шевелились,- и всё это вместе с прилепившей-
ся сбоку печальной улыбкой придавало его лицу какое-то совсем не
трагическое по-солдатски и суровое выражение, а такое, какое быва-
ет у напыщенных арлекинов в цирке или клоунов. На белых, выцвет-
ших его ресницах дрожал песок, загоревшиеся глаза, совсем голубые,
прозрачные смотрели, впрочем, очень невесело - куда-то очень дал-
еко, высоко, точно просили у начинающего ярко и радостно синеть
неба ещё чистоты и голубизны, ещё, чтобы на весь мир выплеснулись
они, чтобы навсегда изгнать из него ненужные, но всегда и всюду по-
чему-то существующие грусть и печаль. В растрескавшихся губах его,
под которыми виднелись жёлтые пропащие зубы, подпрыгивала тра-
винка, такая же маленькая и сухонькая, как и сам ефрейтор, летала,
словно дирижируя почти неслышимой, но всё же всё, всю вселенную,
наполнившей тревожной мелодией.
        Совсем рядом, саженях в десяти от него огромным тёмно-синим
венком вздымалась старая разлапистая яблоня, давно забывшая вн-
имание и тепло человеческие, и перезревшие яблоки, дети её, отры-
ваясь от веток, глухо в кончающейся темноте стучали в землю, высоко
выстреливая брызгами из разбитых боков над ничейной полосой между
затаившимися русскими и немцами.
       "Хоть бы одно яблочко мне, от сволота..."- незлобиво ругался
Глазков, глядя на пропадающее не за понюшку табака богатство. Он под-
нял завёрнутую в пыльный брезент флягу, потрусив, заглянул в неё,
глотнул, брезгливо сморщив лицо, тёплой прокисшей воды.
       - Фу ты, гадость, тухлятина!- в сердцах сплюнул он, и сухая
пыль, взмокрев, тотчас скаталась ртутными шариками.
       Тяжёлая винтовка, обвитая металлическими кольцами, натёрты-
ми человеческой кожей до блеска, прижималась сбоку к нему, как
военная, любимая по принуждению жена, и одной рукой он машина-
льно  и нежно теребил её шершавый, рубленый косо ремешок. Веки
его иногда падали на уставшие глядеть в непосильную даль глаза, и
тогда к нему приходило видение - быстро, точно ждало оно его пря-
мо за ушами у стриженого затылка: сочные красные яблоки витали
перед ним по воздуху, внезапно превращаясь в явственные женские
груди с упругими бордовыми сосками и готовы были сладко ударить
ему прямо в губы. Глазков просыпался и испуганно смотрел по сторо-
нам, притягивая к себе деревянную отполированную талию, улыбал-
ся, и песок с его губ и дрожащих ресниц тихо сыпался на землю.
       - Глаша, Глаша,- шептали его избитые в трещинах губы,- не моя ты
песня...
       Он тяжко вздыхал и, не в силах удержаться, щурясь, следил, как
яблоки весело, точно резиновые мячи, скачут в траве.
       Санинструктор Глаша, офицерская баба, очень нравилась Глазко-
ву, и он, в свободные от службы минуты, бегал тайно смотреть на неё
к ослепительно сияющей на солнце ленте реки, когда она, бестыже
голая, блистая телом, скользила и переворачивалась точно рыба в
воде, и увиденные её дрожащие грудь и дырявый живот ещё долго
потом преследовали его воображение. У Глаши были щедро облитое
веснушками лицо, маленький вздёрнутый нос, соломенного цвета
волосы-карэ, каждую секунду залетающие ей на лицо, и огромные
синие, словно распахнутые внутрь самой себя глаза. Она была запро-
сто со всеми от рядового до генерала, смеялась, как мужик, басом и
крепко ругалась, и последнее более всего нравилось Глазкову.
        Теперь он был поставлен в ночной дозор. Короткие и кривые, с
неизгладимой печатью крестьянства его ноги в сморщенных, видав-
ших виды сапогах переминались и шуршали о высохшую землю. Весь
он, совсем небольшого роста, тоненький, помещался в узком желобе,
выдавленном танковой гусеницей над его полузасыпанным окопцем,
то и дело взбрасывал колени на острые и задубевшие, как сухое тес-
то, края, чтобы размяться и не уснуть. Ему сильно хотелось яблок и
Глаши, и он не знал ещё, что сегодня вечером он будет убит.


              -------------------------


        - И ведь живы, все живы, товарищ комбат, вот чудо-то!- радостно
сыпал низенький щуплый и рябой человечек в мятом пятнистом за-
щитного цвета балахоне, свисающем с него мешком чуть не до зем-
ли.- Поссать , стерва, вышел, тут мы его и взяли тёпленького!- Корот-
ыш часто и сбивчиво ступал, почти бежал в быстро светлеющем воз-
духе, стараясь не отстать от высоко роста капитана, голенастого сл-
овно гигантский кузнечик, в набитой на самые глаза фуражке с ква-
дратным козырьком, и - размахивал при этом коротенькими ручка-
ми с белыми точками ладоней.- По башке ему пистолетом звездану-
ли, и давай верёвками его крутить. Вот он, сука немецкая, холёный...-
пролил он мягко и незлобиво, как не старался добавить в голос камен-
ного.
        Оба они, покружив в узком чулке окопа, выплыли во вдруг рас-
ширившееся пространство, заполненное громко смеющимися и ку-
рящими ароматные трофейные сигареты бойцами. В окружении их
на разбитом зелёном  снарядном ящике восседал, разбросав тонкие
ноги в нализанных до блеска сапогах, похожие на хитиновые лапки
насекомого, немецкий офицер, с бьющей на лице смесью гнева и от-
чаяния. На бледном виске у него горела засохшая чёрная строчка кр-
ови, тоже курил разбитыми губами. Ветер дёргал его рассыпавшиеся
на лбу жёлтые волосы. Смех и крики тотчас смолкли, едва сурово вз-
глядывающий капитан появился, все принялись гладить и поправля-
ть ремни, вытягиваться. Немец, получив сзади пинка, шатнулся и,
глядя из-под узкого лба, нехотя поднялся.
         - Каков, а? Хоро-ош!- весело улыбаясь, пятнистый коротыш, под-
скочив к немцу, ощупал тому мускулы на руке, словно выставленной
на продажу обезьяне.
        Молодой, лет тридцати, узколицый и горбоносый немец, в чисте-
ньком мышиного цвета кителе и брюках-галифе был высок и статен.
Пуговица у него на шее была с мясом выдрана, и выглядывал белый,
избрызганный кровью, подворотник. Он злобно и затравленно глядел
на густо со всех сторон облепивших его русских, и губы его и глаза
то и дело кривились в презрительной улыбке.
       - Небось, не одного нашего угробил, гад, а вы тут с ним шухры-
мухры разводите, сигаретками его фашистскими балуетесь,- не отрыв-
ая от немца свинцового взгляда, станцевав злой танец губами, выда-
вил капитан. Человечек в балахоне тотчас примолк, спрятался за
чьими-то могучими плечами.
         - Ich spuke auf alles!- вдруг сказал низким басом немец, жирно
сплюнув в землю.
         - Ого,- выглянув, крикнул коротыш, с опаской глядя на капитана.-
Заговорил... А то, понимаешь, молчит и молчит, как воды в рот набр-
ал,- и снова рыжая смешливая физиономия его пропала.
        - Разговорится, небось,- надвинув ещё глубже фуражку на глаза,
Насмешливо, гадко оскалил белые лошадиные зубы капитан и повернулся
идти.- В штаб его и переводчика, быстро!
      Над самой сине-чёрной полосой горизонт вдруг содрогнулся, во-
здух подался вширь и - взлетел от земли. Тотчас край под небом ора-
нжево, пёстро зажёгся, искры, как ковёр, рассыпались повсюду, уви-
делись очень отчётливо, точно увеличенные линзой, - бугристые па-
латки, колёса и гусеницы техники, выпуклая броня, листья деревьев
и лица людей, вытянутые лошадиные морды, ленты далёких лесов и
холмов - сизые густые туманы ещё стелились там, и страшно далеко
показался громадный, дрожащий, голубовато-красный диск солнца.
Натужно гудящие лучи солнца полетели повсюду, висящий над лесом
косо месяц сразу поблек, отвернулся, стал накрываться белыми
облачками и тускнеть. Листья и стебли кустов и деревьев качнулись,
и крупные капли влаги застучали  с них,- всё поворачивалось на во-
сток и дышало.
         Капитан Рогожин, сгорбившись, сидел возле меленького, сбито-
го вручную стола и, свесив с ладони угрюмое лицо, звонко и протяж-
но стучал в доски карандашом. В земляной узкой норе блиндажа бы-
ло чудовищно накурено, и свет из узкого, словно неумело, наспех
прорезанного оконца, влетая, тотчас гаснул в табачном полумраке.
Несколько человек офицеров и солдат находилось здесь, сгрудившись
вокруг него, молчали.
        - Спроси ещё раз,- упрямо, хрипло говорил капитан уставшему
бледному переводчику,- где подходы к укреплениям, где огневые точ-
ки, сколько?
        Переводчик, по-немецки картавя, чернея кругами ввалившихся
глаз, перевёл. Немец сидел под стеной на табурете, высоко забросив
одну ногу на другую, с подчёркнуто прямой спиной, качая острым
носком сапога, поглядывая лукаво в маленькое окошко, вывернув вв-
ерх горбатый нос.
       - Найн,- громко, отрывисто, вызывающе-насмешливо сказал он.
        Воцарилась гнетущая тишина.
         Капитан, засопев, засияв страшно побледневшим лицом, вдруг с
яростью швырнул карандаш об стол, неловко ударившись коленом
об край стола, громыхнув, закачав весь блиндаж, вскочил, разогнав
плывущие пласты синего дыма.
          - Ах - "найн"? "Найн"?- глаза его налились кровью, он, на
ходу вытягивая из кобуры пистолет, близко подпрыгнул к немцу, и тот,
свалив на пол табурет, высоко грудью задышав, встал навстречу ему.
Теперь они, стоя почти вплотную один к другому и раскачиваясь под
ударами своих сердец, с ненавистью смотрели друг другу в лицо.
        - Я тебе дам - "найн"!- шипел, показывая зубы, словно кусая,
Рогожин. Помахивая пистолетом, он откатился на шаг от немца.- А-ну,
выводи давай, мать его!..- забрасывая на щёку рот, закричал капитан
конвоиру. Коренастый часовой понятливо, пошловато-хищно улыбаясь,
ухватил крепко рукой фашиста за горло и дёрнул к выходу.
         Обвалив землю, все они колыхающейся, молчаливой толпой вы-
сыпали из окопа в белое, начавшее ярко гореть над ними небо. Бегом
пролетев опасное, простреливаемое снайперами пространство, звенящ-
ее неестественной тишиной и выстланное зелёной, нетронутой сап-
огами травой, оказались спрятанными за небольшим круглым земл-
яным горбом. Здесь можно было стоять, не боясь пули. Кругом дело-
во, озабоченно ходили бойцы, чуть ниже по склону, в жёлтых обгоре-
лых кустах, волнуясь, громыхая на ветру брезентом, бугрилась пала-
тка с красным крестом на боку, натянутая на свежевыстроганные
берёзовые шесты. Рядом, окутываясь розоватым дымом, варилась
солдатская кухня. На них, останавливаясь на мгновение, смотрели
чёрными измождёнными лицами пробегающие мимо солдаты и
продолжали движение по только им известным маршрутам.
         Ведя, немца с упоением резали все кулаками и сапогами,
предчувствуя неизбежную, скорую смерть того и ни капли не жалея
об этом. От каждого удара он всё ниже приседал и неожиданно замахал
руками и начал хрипло по-русски ругаться. Его сочно в зад толкнули
сапогом, и он, сорвавшись с ног, точно зверь, несколько шагов по
мокрой траве прошёлся на четвереньках. Поднявшись, он оказался
один, в десятке шагов от всех, и в глазах его тотчас зажглось
понимание своей близкой участи. Лицо его от зуботычин распухло и
окровенилось, мокрые волосы рассыпались на лбу, на сверкающих
болью и ненавистью серых глазах.
        Рогожин, щёлкнув, передёрнул затвор. Все точно по команде то-
же защёлкали оружием. Немца невидимая волна ударила в грудь.
      - Скажи ему,- не отводя налитых бешенством глаз от офицера, за-
кричал капитан.- Скажи, что я спрашиваю в последний раз!
       Слушая сбивчивую речь переводчика, блистая огненно глазами,
подвесив кривую улыбочку на разбитые губы, немец вдруг вынул из
нагрудного кармана беленькую короткую сигаретку и, сунув её в гу-
сто под носом сочащиеся алые пузыри, сверкнув зажигалкой, выпус-
тил вверх дымок, который тут же, рассыпаясь, унёсся, как душа, в уд-
ивительно чистое, голубеющее над ним небо.
        - Stalin kaput!- сказал он и принялся нагло притопывать ногой
по жёлтой, исполосованной колёсами и гусеницами травке, ни на кого
не глядя, словно не было здесь ни раскрывших от изумления рты,
вооружённых до зубов красноармейцев, ни клацающего длинным пи-
столетом Рогожина, ни разлитых красных звёзд на броне и на пилот-
ках бойцов - ничего. Глаза его узко щурились на выше взошедшее,
значительно уменьшившееся в размерах солнце.
         У капитана на секунду перед глазами взорвался ослепительный
круг, он, дрожа весь,  стал ввинчивать в немца руку со стальным жа-
лом.
        - Товарищ капитан,- сбоку подскочил к выпятившему глаза Рого-
жину боец, гремя автоматом и котелком.- Нашто пулю на гада трат-
ить, счас мы его быстро разговорим...- он недобро сверкнул в сторо-
ну немца глазами.
         Капитан от такой неслыханной наглости фашиста не знал, что
сказать и что предпринять. Убил бы того к чёртовой матери сейчас
за милую душу, обойму бы всю с наслаждением в рыжие глаза выпу-
стил. Он с синим, растянутым от бессилия лицом обернулся к бойцу,
стал заикаться, не мог простой фразы выговорить.
       - Ну?- отмычавшись, спросил хмуро, готовый и на бойца свою
злобу выхлестнуть, тихо порадовался про себя, что сгоряча не за-
стрелил пленного офицера, последнюю надежду застрявшего перед прок-
лятой высотой полка. Васин, комполка, ему бы этого не простил.
        - Сей момент...- услужливо заизвивался боец, весь засияв,
застучав сапогами, скрылся. Капитан, растерянно следя за ним, сунув
пистолет за пояс, ждал. Из-за кустов, нарастая, послышался рёв
тяжёлого двигателя, показался пыхтящий, исходящий чёрным дымом тра-
ктор, похожий на железного урода с тупой нахальной мордой. Лязг-
ая гусеницами и сотрясаясь, он подползал, следом в предвкушении
необычного зрелища весёлой гурьбой валили солдаты. Увидав прямого,
как жердь, сурово глядящего капитана, они двигаться стали медлен-
нее, но не остановились совсем. Немец, переступая с ноги на ногу,
с ревогой стал коситься на приближающуюся к нему странную каваль-
каду.
         - Ну-ка вяжи его, гада!- понеслась команда. Пригнавший
трактор боец, выпрыгнув из дрожащей кабины, подскочил к озадачен-
ному фашисту и мгновенно ударом приклада автомата в ухо сбил того
на землю. Барахтающегося и неистово орущего немца подхватили мно-
жество рук и крепко увязали ногами вперёд к отполированной до
блеска, сверкающей на солнце стальной гусенице. Офицер жутко из-
вивался, точно гигантский червь, стараясь высвободиться, со стуком
бился затылком и вращал головой.
        - Вася, давай!- с весёлым хохотом закричали водителю.
Заревев и высоко выплюнув струю густого чёрного дыма, трактор
дёрнулся, зубчатые колёса его медленно завертелись, и матеряще-
гося немца повлекло сначала чуть назад, затем быстро потащило
вперёд, он звонко ещё раз стукнулся затылком, выгнулся дугой и
пронзительно, по-бабьи закричал. Через секунду его ноги почти
коснулись земли, показалось - позвоночник и кости его трещат,
вот-вот лопнут.
      - Ja, ja!- заорал фашист так громко, что перебил и грохот
мотора и диких хохот солдат.- Hitler kaput!
      -  Стоп, стоп, отставить!- тоже нервно подхохатывая, дёргая
острыми плечами, махнул рукой Рогожин, радуясь, что всё так благопо-
лучно кончилось. Трактор, тяжело вздохнув, остановился. Всхлип-
ывающего, с трясущимися губами немца сбросили на землю. Он по-
детски пускал из носа пузыри, и целая лужа собралась у него под но-
сом, которую он старался вытереть рукавом, грудь его от рыданий
высоко, судорожно поднималась.
         Рогожин недобро, криво улыбаясь, снял тут же на месте первые
показания. Немец говорил охотно и между словами всё ещё подвыв-
ал протяжно, по-волчьи, не оправившись окончательно от пережит-
ого им только что страшного удара. На карту нанесли огневые точ-
ки противника, но дало это мало: укрепления были поставлены так
удачно, что подобраться к ним практически было невозможно.
         Немца (его звали Отто Шульц), страшно постаревшего и безмол-
вного, с развевающейся на ветру заметно поседевшей прядью волос
отправили в тыл дивизии.


                -------------------------


          Солнце уже забралось высоко, куда-то под самый край вылизан-
ного до бела полуденного неба, когда в батальон нагрянуло начальс-
тво. Получив телефонограмму, Рогожин, не стесняясь присутствия
в штабе офицеров и бойцов, крепко выматерился.
        - Ста-ановись!- выскочив из тёмного блиндажа на солнце, жмуря-
сь до слепоты, одевая на ходу фуражку, заметался у входа, оправляя
гимнастёрку и ремень, дёргая кобуру. Выпрыгнул, наконец, наверх,
упрямо и уверенно сразу начал двигать плечами, звонко, сухо, удар-
яя выдубленными подошвами в твёрдый, чуть покатый лоб земли.
       - ... нови-ись!- понесли глотки дальше команду, и она назойливым
эхом заскакала повсюду, по всем с головой зарывшимся в землю под-
разделениям. Из щелей и окопов, из нор выбирались недовольные со-
лдаты, щурясь и кашляя, и, брынча котелками и касками, тянулись
все в одном направлении.
       - Смирна-а!- Рогожин на длинных, как ходули, негнущихся ногах,
побежал вдоль подтягивающего строя, и его брови гневно и нежно
шевелились.
        Из-за густо изрезанных осколками стволов высоких тополей, зве-
нящих на ветру жёлто-зелёными кронами, вылетело облако пыли, и
тотчас, нагнав его, появилась полевая пятнистая машина. Ещё на хо-
ду из неё выскочил немолодой грузный полковник с лицом, залитым
тенью от козырька, и следом за ним скатились со ступеней два подтя-
нутых майора, которые, ни на шаг не отставая от полковника, неот-
рывно смотрели ему в потный, блестевший затылок. Капитан, повер-
нувшись на каблуках, шлёпая подошвами, воткнув ладонь в висок, по-
бежал на доклад к начальству.
        - А-ну, зайдём,- не дослушав рапорт, хмуро сказал ему
комполка, кивнув шеей и лбом, и офицеры неровной кучей, разновеликой
волной плеч и голов, проплыв мимо солдатского строя, завернули в бл-
индаж. Когда они, осыпая со стенок землю и камни, влезали в окоп,
навстречу им, щурясь от яркого солнца, откинув плащ-палатку, вы-
порхнула санинструктор Глаша, заспанная и измятая, с осыпанным
жёлтыми волосами лицом, загородила на секунду путь. Полковник,
подвинув плечо, пропуская, недобро усмехнулся, но не сказал ниче-
го.
       - Я же просил, не крутись здесь, вылезла прямо перед носом,- по-
равнявшись с ней, бросил через зубы шедший во втором ряду Рогожин,
со злостью насадил козырёк глубоко на глаза.
        - А я всегда и везде хочу быть с тобой,- как ни в чём не бывало,
томным голосом отвечала  Глаша,- имею, в конце концов, право на это,
жена я тебе или нет?
        Посмотрев на неё страшными глазами, Рогожин пропал в темно-
те за плащ-палаткой.
       - Баб, понимаешь, развёл тут,- колюче, пробив капитана взгляд-
ом, бросил полковник, садясь на затрещавший под его весом ящик.- Зачем?
       - По делу была... Санинструктор...- краснея, соврал Рогожин. Разо-
гнув спину, упёрся головой в рубленый бревенчатый потолок.- Вин-
оват, товарищ комполка...- И обида - обида такая свинцовая вдруг за-
звучала у него в груди...
         - Ладно сядь,- умно, понимающе улыбаясь, сверкая снизу-вверх
чёрными вишнями глаз из-под круглого лысого лба, сказал полков-
ник.
        Все закурили, в табачных кольцах лицо полковника приняло си-
неватый оттенок.
        - Хватит валяться, хватит пухнуть, Рогожин, наотдыхались. Слу-
шай, вот тебе приказ,- полковник впечатал зашипевшую папиросн-
ую гильзу в измятую железную банку с водой.
        Рогожин по привычке начал собранно откашливаться, тоже пот-
ушил ядовито заструившую дым папиросу, дёрнул вниз гимнастёр-
ку за спиной.
         - Эта твоя б... ская высота, как кость в горле у всего полка,-
захрипел прокуренными лёгкими полковник, от блиндажной духоты ст-
ал растёгивать воротник толстенькими проворными пальцами.- За-
втра полк атакует, так вот,- упёрся он остановившимися выпуклы-
ми глазами в капитана.- Чтоб к утру высотка была взята. Вопросы?-
спросил он тише, мягче, чуть улыбнулся усталым лицом, точно вся
строгость у него быстро кончилась.
         Рогожин подавленно молчал, в тишине слышно было, как со сви-
стом воздух входит в его раздувающиеся широкие ноздри.
        - Ясно тебе, спрашиваю?- полковник с удивлением взбросил вве-
рх брови.
       - Так точно,- не очень уверенно сказал капитан, губы обиженно
поджал.
       - Возьмёшь,- продолжал зло ворчать полковник, не желая замеча-
ть явного неудовольствия приказом капитана,- героя дам. Нет - рас-
стреляю собственной вот этой рукой, понял? И трибунал к чертям
собачьим не понадобится. Неделю здесь стоим,- снова стал заводить-
ся комполка, зарычал почти,- начальство все мозги сожрало! Разв-
ёл тут у себя антимонию, понимаешь, сонное царство... и бабы ещё...
        Рогожин взволновался, вздул чёрные дыры ноздрей, зашатался,
как медведь, из стороны в сторону.
      - Я целую роту здесь положил, товарищ полковник. Высота вся в
бетоне, а артиллерия наша почему-то молчит. Почему?- на одном
дыхании сказал он, с возмущением и недоумением разводя над сто-
лом длинными руками.
        - А нету пока артиллерии, ты понял?- вдруг так рявкнул Васин,
что в узком пространстве блиндажа зазвенело. За бревенчатой стен-
ой у связистов, где только что слышались голоса, воцарилась тиши-
на.- Артиллерию ему, видишь ли, подавай по первому требованию!
Умный какой! Приказ товарища Сталина читал - "ни шагу назад"? В
лепёшку разбейся, а Родину спасай - ценой собственной жизни, слы-
шишь? Ну то-то... Завтра будет артиллерия, голубчик, а сегодня по-
ка - шиш... Видишь, как выходит, на другой участок, более важный
её перекинули...- снова тише стал говорить, виновато губы на щёку
натянул.- А ты крутись, значит, здесь, как хочешь...- Он хлопнул ла-
донью по столу, словно отгоняя от себя влетевшую ему в сердце доб-
роту, вовсе на войне не нужную,- тускло чадящий светильник, банки,
кружки, загремев, подпрыгнули.- Небось возьмёшь, если жить хоче-
шь. Так, вопросы есть? - снова грохнул, проехал по доскам тяжёлы-
ми ручными часами, с сожалением зашипел, стал проверять, идут ли,
к уху приложил белое полное запястье. Закачав все предметы, какие
были вокруг него, он поднялся. Накинул фуражку, козырьком от
Рогожина закрылся, опустил низко голову.
       - Нет,- играя на скулах желваками, сказал капитан.
       - Ну то-то. С Богом давай. Всё.
         Адьютант полковника откинул гвоздями прибитый к брёвнам
плащ, и все полезли в полившееся на них, сверкающее небо.
         Покинув молча блиндаж, полковые и Рогожин наскоро пробеж-
али перед страдающим на полуденной жаре солдатским строем. По-
лковник, поддерживая руками трясущиеся живот, тяжело катился
впереди всех, как гигантский тёмно-зелёный жук, деревянным, нап-
ряжённым голосом говоря бойцам отцовские слова напутствия, оч-
ень фальшиво, слабо под бескрайним синим небом звучавшие, про-
ся послужить Отечеству. Солдаты, как и положено по уставу, вздёр-
нув подбородки, следовали за ним глазами, которые одни горели на
их пустых, усталых лицах.
        Когда злой, плюющийся Рогожин вернулся в землянку, там его
ждала Глаша. Он не взглянул даже на неё, загремев ящиками, проле-
тел мимо неё к окну. Она сидела у стола, на том же месте, где только
что качался и пыхтел Васин, и стучала о доски коробкой хороших
папирос. Жёлтая мягкая волна закрыла ей лоб и глаза. Слышно было,
что она хохочет, улыбается.
        - Дай покурить,- помолчав и повздыхав, угрюмо сказал Рогожин,
стоя к ней спиной, край носа и щеку к ней вывернул. Упавшие, суту-
лые его плечи и шея никак не могли выпрямиться, дёргались, точно
он беззвучно начала рыдать. Глаше вдруг стало безумно жаль его, зд-
орового, сильного мужика, но в сущности такого слабого и беззащи-
тного. Она сзади подошла к нему с серьёзным, испуганным лицом,
толкнула к себе, уронила голову на его твёрдую, горячую, туго затя-
нутую ремешками грудь.
         - Кажись, кранты нам всем,- глухо из неволи её пышных волос
простонал Рогожин.- Все, как один, сдохнем сегодня.- Он за плечи ото-
двинул от себя Глашу, отворачивая лицо от её кричащих, вопрошаю-
щих глаз, сверкнув спичкой под длинным носом, закурил, затем сно-
ва подошёл к узкой амбразуре окна, глядящей в бело-голубую бегущ-
ую строчку неба, заслонив собой весь свет, с силой, шумно выпустил
туда фиолетовую извивающуюся струю. Глаша смотрела ему в став-
шую теперь очень прямой, горделивой спину округлившимися, без-
умными глазами, наполненными слезами. Она тихо подплыла к кап-
итану, повернула его и жадно укусила в губы.  ...


. . . . . . . . . . .


                1990