Привет, Весна

Привет Весна, я тебя помню. Это слепящее солнце и ясное небо. Звон птичьих трелей, запах, внушающий надежду. Так пахнешь только ты, вера во что-то новое. И в будущее.

Весна. Такая тёплая. Вечно желанная мною. О, как же я ждал, закутавшись в толстый клетчатый шарф и пробираясь в леденящих ноги сугробах, когда мороз колол щёки и ветер больно лил в лицо, больше всего я мечтал о тебе.

Весна. А я думал, что и не дождусь. Но пока ты мало ощутима. Ничего, я подожду. Еще немного. Скоро растает белый мягкий покров, растекаясь мелкими ручейками по асфальту, и побегут первые дети в резиновых сапожках. Солнце разорвёт пелену туч и раскидает свет по городу, он будет отражаться бликами в окнах и лужах, разбиваясь на солнечных зайчиков в витринах новеньких магазинов. А ещё, немного погодя, проснуться деревья от долго сна, и будут источать запах, этот специфический запах. Запах весны.

Вот она уже дышит в спину своими обновленными духами. Я жду. Скоро.

От чтения меня отвлёк звонок мобильного телефона. Нехотя потянувшись через весь диван я, без никакого желания переключатся с фантастики на реальность, тыкаю пальцем в заблокированную панель.
- «Даааа...», - зевая, потянул я.
- «Привет, Рома. Как у тебя дела?»
- «А, мам. Да, привет»
- «Что ты делаешь сейчас?»
- «Вот, читаю...»
- «...а разве ты не в университете?», - немного огорченным тоном отозвался голос с той стороны.

И тут я понял, что конкретно затупил.

Ну вот она и настигла меня, эта долгая предолгая лекция, про смысл жизни, беспокойстве о будущем, детях, жене, семье, работе, карьере...

- «Бездарь... За что мы с отцом платим в твой университет такие деньги? Что бы ты отлёживался в кровати?!»

Я отвёл телефон от уха, потому что мне угрожало лопанье барабанных перепонок от громких возгласов с той линии. Мысли унеслись куда-то вдаль.

- «Эй, ты вообще слушаешь, когда я говорю?!», - резкий поворот в жестокую реальность.
- «Да, мам...»
- «Это было в последний раз, - она немного успокоилась, и голос стал заметно ласковее, - я вот чего звоню: Поживи пока у нас, а то Женечка заболел, и я так волнуюсь за него. Ты же знаешь, какой он... То таблетки не выпьет, то без куртки уйдет... Ну, в общем, ты меня понял. Всё, целую, пока»

Послышались гудки с той стороны.

О нет... как же не люблю, когда меня ставят перед фактом. Чувствую себя совсем маленьким ребёнком: и слова не сказать, да и деяниями не ошибиться.
Кстати, если ещё не понятно - меня зовут Рома. А "Женечка" - это мой родной младший брат, на три года... Я не понимаю, почему мать с отцом до сих пор носятся с ним как с писаной торбой... Сюсюкаются, как с девчонкой. «Ой, Женечке плохо, ой, Женечка заболел...» Да он и сам, я считаю, поддаётся на это унижение. Подумаешь, ну и что, что ему пятнадцать лет! Всё равно он строит из себя маленького. Зачем? Неужели в таком возрасте нельзя жить нормально? Теперь ещё и лечить этого сопляка придётся... За что?
На мгновенье, посмотрев в окно, мне вообще расхотелось жить. От одного созерцания заоконного пейзажа мне стало холодно и не комфортно. Ну... что делать, пришлось ехать к... "Женечке".

Преодолев немалое расстояние я, наконец-то, пришёл. Зашёл в дом, тут же в щёки закололо ещё сильнее, от перемены температуры. Я прислушался, пытаясь услышать хоть какие-то признаки жизни своего братца, но попытки были тщетны. Я снял верхнюю одежду и, кинув ее на диван, направился вверх по лестнице, в комнату Жени.
Уже на подходе к месту его обитания в нос врезался резкий запах красок. Дверь была открыта, но от туда не было слышно ни звука. Я вошёл в его комнату. Он сидел за столом, засунув одну ногу под себя.

На полу небрежно разбросанные валялись стопки листов его творчества, по углам были раскиданы кисточки, карандаши, фломастеры. Кровать была не застелена, по всей видимости, он как встал, так и уселся за свой порисованный со всех сторон стол. К слову, его причёска была в таком же беспорядке, как и вся комната. Наверное, он не ожидал моего прихода и поэтому без капли стеснения завязал свои волосы красненькой резиночкой, что со стороны выглядело очень забавно. На нём была одета серая рубашка в клеточку, явно не его размера.

Я тихонько подошёл к нему со спины, и, ликуя в душе, что он меня и не заметил, начал разглядывать его рисунок.

- «Рома...»,- он улыбнулся, но даже не отвёл взгляда от листа, по которому водил карандашом.

Я вздохнул, не вышел из меня тайный агент. Нет... не в этой жизни.

- «Привет, мелкий. Что рисуешь?»
Я слабо вникал в выплеск его мыслей и эмоций на том листе бумаги.

- «Весну», - ответил он и снова улыбнулся.
- «Весну, весну... о Боже, что мне делать-то с тобой?»

Я взял пачку его художеств с пола и, завалившись на кровать, начал просматривать, пытаясь хоть на капельку понять, что на них изображено. Некоторые картинки были милые, как детские: с чёткими очертаниями, яркими красками. Весенние пейзажи, а вот от некоторых у меня просто рвало крышу. Ляпки какие-то, кляксы, линии... Может он решил заняться психоделикой? Или сюрреализмом? На него это бы было похоже.

- «Что это?»,- спросил я, ткнув пальцем в очередной непонятный мне рисунок.
- «Весна», - кратко не оборачиваясь, ответил он.
- «Ладно..., - со вздохом протянул я, отложив рисунки в сторону, - Может ты хотя бы нормально со мной поздороваешься, нет? Как ни как я тебя уже пару недель не видел»
Женя вздохнул не менее легче, чем я и, поднявшись со своего оккупированного стола, молча подошёл ко мне, предварительно стащив со своих волос резинку и кое-как пригладив их ладошкой... Я встал с кровати и обнял его. Каким бы сумасшедшим он не был, я люблю его, ведь он мой брат.
- «Ты хоть кушал сегодня?»
- «Нет...» - тихо пискнул он, начиная задыхаться от моих объятий.
Я усмехнулся, и позвал его на кухню.

Мой брат мне всегда казался сумасшедшим. Вернее чем-то средним между сумасшедшим и гениальным. Именно вот та грань, отделяющая психа от гения. Тонкая линия - выход за пределы реальности. Он всегда был до боли в висках загадочным. Его рисунки... А как-то ещё мне "посчастливилось" почитать его дневник, по тихому, пока никто не видит. Что сказать, после второй страницы я начал воспринимать всё, что поступало ко мне лишь через пять минут, мой жалкий мозгишко не мог не то что осознать, но даже и прочесть мысли этого маленького безумца. А чего только стояла эта зацикленность на весне? Почти паранойя. Совершенно необъяснимое влечение к этому времени года, которое не объяснишь ни любовью, ни симпатией, ни верностью. Каждый год, я помню, ещё с самого-самого детства, он ждал весну... даже не так, как ребёнок ждёт подарка на свой день рожденья, не так, как собака ждёт своего хозяина или как жена ждёт мужа с войны. Нет. Он ждал её с душераздирающим трепетом, затаив дыхание, не в силах переносить без неё жизнь. Будто бы весна может уже не наступить и тогда исходный конец его жизни будет весьма печален. Словно бабочка. Бабочка, которая может жить только весной. Которой очень сложно в зимние холода, потому что она умирает, ее крылья замерзают и от самого лёгкого соприкосновения просто на просто, рассыпаются как пыль.
Я никогда не переставал восхищаться тем, как Женя описывал природу. Я, по сравнению с ним, именно по этому поводу, казался просто ничтожеством, не умеющим связать и двух слов в предложение. И не умеющим рисовать даже... кота например.
Героически выдержал первые два дня, а потом и привык. Оттащить Женьку от стола, чтобы он поел, оделся нормально и почистил зубы – было непосильной задачей. А затем снова, чаще всего с рукоприкладством, вытащить его на кухню. Позже уложить его в кровать и сидеть в его комнате до тех пор, пока он не уснёт. Так что частенько я и спал в окружении разбросанных листов, что самое обидное - порой на полу, где запах зловещей акварели был ещё более ощутим.
Проснувшись очередным утром в привычном положении буквы "зю" подле кровати своего брата, я с ужасом и замиранием сердца не нащупал его рукой там, под одеялом. Дыхание замерло.

- «Привет, Рома», - он оказался рядом со мной. От неожиданности я аж подпрыгнул.
- «Тьфу ты, балбес, я испугался. Смотрю: тебя в кровати нет, а ты…» - я отвесил ему смачный подзатыльник и продолжал читать нотации, и я бы ещё долго продолжал, если бы он своим ровными спокойным тоном меня не перебил
- «Смотри, Рома, я тебе это нарисовал!»,- чуть улыбаясь, он протянул мне лист бумаги обратной стороной.

Я взял его в руки. Ну и без комментариев ясно, что там изображено. Но он внёс некое разнообразие.

- «Это я?», - усмехнувшись, глянул на него
- «Идёшь за моими лекарствами», - покраснев, Женя уставился на фигурку человечка на своей картинке. Он был довольно высок и тонок, шею опоясывал клетчатый шарф, а лёгкий ветер растрепал и до этого небрежно уложенные волосы.
- «Спасибо», - я улыбнулся, обнял его, и, поднявшись, ушёл к себе в комнату, полон раздумий.
- «Я хочу на улицу», - снова его неожиданно поданный голос заставил меня вздрогнуть. Медленно повернувшись лицом к Жене, я переспросил:
- «На улицу?»
- «Да-да, именно туда...»
Кинув презрительный взгляд сначала на брата, а потом в окно я покачал головой из стороны в сторону.
- «Ну пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста...» - Женя повис на моей руке и умоляюще повторял это назойливое, уже успевшее конкретно надоесть, слово.
- «Оооо... ладно-ладно. Только слезь и оденься тепло»

Как раз надо было идти покупать Женьке таблетки, поэтому компания мне, в принципе, не помешает.
Мы шли по мокрым улицам. Я пытался попросить Женю идти рядом со мной спокойно, но или меня не слышали, или просто нагло игнорировали . В газонах лежал снег, а дороги и тротуар были все в лужах, которые, не пропуская не одну, маленький псих старался перепрыгивать, что выходило не всегда, поэтому он изрядно запачкал грязью и себя, и меня, и еще ряд прохожих.

- «Подожди меня тут», - сказал я, заходя в аптеку.
- «Хорошо», - улыбнулся мне Женя.

Хорошо. "Хорошо" сказал он мне. Такое обычное, ничем не примечательно слово, которое наверняка вылетело на автомате, при чём для меня это слово ничего не значило равно как и для произносившего его человека.
Заученные слова, приевшиеся фразы - зачем сводить весь мир в один поток? Столько вариаций, а всё сливают в одну канаву, где уже давно забродивши тает ваше достоинство, доброта, честь и сочувствие, которых давненько не ведали в наших краях, проявление которой нынче списывают удивлением на предстоящую просьбу.

«В тот день, выпив не одну бутылку крепкого портвейна вперемешку с дешёвым пивом в компании, чьё существование на этой планете порой заставляло радоваться, не понимая окружающего мира, не различая перед собой дороги, я нёсся по городским трассам изо всех сил, надавливая на педаль газа. С разных сторон мелькало что-то уже неразборчивое, из-за тонированного окна доносился гул встречного ветра. На весь прокуренный салон гремела голову-сносящая музыка. Сильно пульсировало в висках, я закурил ещё одну сигарету. Тонкой струйкой дымок рванулся вверх, но встретив на своём пути перегородку в виде закрытого люка, стал клубится тяжелым туманом, заволакивающим и до того растаявшую в адреналине дорогу. Резкий толчок, который заставил меня вздрогнуть. Крик людей. Я что есть мочи давлю на тормоз, но, не разбирая педаль, на самом деле, продолжаю давить на газ. В панике от происходящей суматохи по ту сторону стекла, всё-таки удалось вжать в пол то, что не удавалось нащупать ногой прошедшие несколько секунд. Взвизг. Плеск воды. Снова крики людей и взывание о помощи. С трудом открыв дверь, я вываливаюсь из машины, клубы дыма с нетерпением выскальзывают из салона. Ловлю на себе укоризненные взгляды. Слышу далёкий рёв сигнала машины скорой помощи. Не в силах спросить у кого-то что-либо, подхожу к бордюру, за которым на много метров в длину раскинулась огромная река. Она кое-где замёрзла. Не затвердевшие глыбы льда медленно дрейфовали по её плоскости, а снизу, неподалёку от высокого ограждения вода окрашивалась багровым, почти черным, цветом»

«Я ждал Рому. Моя душа так ликовала в преддверие наступившей весны. Хотя было полно луж и слякоти, ещё совсем немного и я дождусь того, что жду остальные девять месяцев в году. Где-то совсем рядом пели птицы, их звонкое щебетание, казалось, будет слышно на много миль вокруг, их ласковый трепет, оды солнцу и небу, в которых они воспевали красоту и величие, благодаря за этот чудесный день. Я повернулся лицом к реке, чтобы можно было созерцать её бескрайнюю гладь. Лазурь её цвета струилась между полу размокшими кусочками льда, лишь подле высокого бордюра лёд, кое-как сцепившись вместе, образовал тонкую беловатую корочку. Сзади послышался звук шаркающих об асфальт колёс машины, я не успел повернуться, как почувствовал дикую боль и распластался на капоте новенькой иномарки. Всё тело будто проткнули сотнями иголок, словно выломали руки, ноги и все пальцы разом. До меня тяжело доходило происходящее вокруг, но, по всей видимости, водитель сдаваться не собирался и на всех парах газанул к тому самому бордюрному обрыву. Затормозила машина лишь от удара с высоким поручнем, а я, всё так же находясь в шоковом состоянии, не понимая ничего от ужасной боли, свалился вниз.

Сколько я падал? Казалось целую вечность. Чувствовал ветер как никогда раньше, он окутывал меня со всех сторон, обволакивая незримой пеленой и так же незримо исчезал, оставаясь где-то позади. Мгновение и я почувствовал плоский удар о тело, послышался треск льда и с громким бульканьем я провалился в воду. Вязкая жидкость немедленно стала пробираться к коже, преодолевая препятствия, она сочилась в поры плотных брюк, футболки. Края полу застегнутой толстовки плотно прилипли к телу. Рукава весенней куртки наполнились плотной жидкостью и стали почти невыносимо тяжелыми. Я не мог шевелить руками, а ноги предательски сводила судорога, немели конечности от ледяной температуры. Судорожно барахтая невпопад всем, чем только можно было в этот момент двигать, пытался всплыть, но удар машины сказался. Стало не хватать воздуха, я пытался максимально терпеть, но естественные привычки организма взяли свое и я неизбежно сделал вдох, но вместо этого всю грудь сдавило. Перед глазами мутно мелькнула стайка пузырьков. Тогда, я впервые подумал, что не смогу увидеть свою весну... неужели это и была последняя...?

Из драной раны в водную гладь хлынуло черное пятно. А может оно только отсюда, со дна, казалось черным. В глазах неизбежно темнело, и лёгкие стали наполняться колючей жидкостью, вернее, она там уже была, но только сейчас дала так серьезно о себе знать, пекла моё тело изнутри, будто бы выжигала паяльником сложные узоры, разрезая мои внутренности и завязывая их в узлы. Просвет становился всё дальше и мутнее. Чувства отступали, покидая ощущения на морозном ристалище пред тысячами распахнутых глаз. Невидимых глаз. Глаз весны.»

Первые пару дней мы с родителями безвылазно просидели в больнице: то на шатких, неустойчивых кушетках, то на кроватях, которые, в прочем, от кушеток мало чем отличались. Стены были выкрашены в светло-голубой цвет; лампочка, которая освещала палату, ставшую мне почти домом на пару недель, была давно лишена своего плафона и по вечерам тусклый свет немного слепил глаза.
Шел дождь. Обычный дождь, какой бывает весной. Его громоздкие капли бились об недавно вымытое окно, разбиваясь стекали вниз, оставляя за собой размытые потёки. Я стоял над неподвижным Женей. В его худые ручонки были вогнаны иголки капельниц; почти всё тело было измотано бинтами, которые кое-где, время от времени, постепенно окрашивались тёмно-красным цветом.
Я уже полторы недели просидел тут с ним - он так и не пришёл в чувства, а мне не хватало жизни в этих унылых четырёх стенах.

- «Женька..., - потянул я даже немного улыбаясь, - прости, но я больше не в силах сидеть тут целыми днями. Ты ведь не будешь скучать? А мне и учиться надо и там... дела. Но ты не думай, я ещё вернусь. Я люблю тебя, братик. Поправляйся скорее»
Небрежно натянув на себя куртку и повесив на плечо рюкзак я вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.

_________________________________________


Я открыл глазки из-за того, что назойливый яркий лучик солнца начал светить прямо в лицо. Довольно улыбнувшись я хорошенько потянулся и зевнул. Посидев немного в кровати я перебрался за свой, такой до боли родной, стол; казалось, будто не сидел я за ним целую вечность. Схватив первый попавшийся карандаш, на листе чистой бумаги я начал рисовать. Рисовать весну, её прекрасное лицо и стройное тело. Если бы умел я играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, несомненно бы из разу в раз пытался воссоздать её чудесный голос, подобрать нужные ноты, которые в точности бы могли настроить сознание на диагноз "весна". А если бы умел танцевать - её плавные движения: робкие арабески, скромные флик-фляки, неповторимое шине и мягкие переходы позиций рук.

- «Женя, - какой знакомый голос доносится до меня из коридора. Я знаю - это Рома. Его голос я бы узнал из сотен голосов, - Доброе утро, соня»
Он остановился в дверном проёме и, завалившись на один бок, пристально смотрел на меня.
- «Привет,Рома», - я уже без просьб встаю, всё равно итог известен - как ни крути, как не верти я попаду на кухню покушать.

На деревьях в разные стороны торчали давно набухшие почки, которые вот-вот полопаются и деревья зацветут. Всё вокруг будет пестрить ихними нарядными одеждами; а над ними без устали будут жужжать пчёлы и осы, по очереди вбирая с каждого цветочка в себя волшебный нектар.
Снега уже совсем нету, он растаял, даже уже и не помню когда. Тут и там из земли росли подснежники, свесив свои белые головки они тянули листья к солнцу.
Мы шли с Женей по улицам: я рассматривал всё вокруг, а он усердно рассказывал что-то про свою учёбу. Споткнувшись об очередную неровно положенную плиту, я чуть носом не уткнулся в шершавый бетон, но, к счастью, Рома успел меня схватить под руку. Весь остальной путь он держал меня то за руку, то за рукав куртки и настойчиво разъяснял, что нужно смотреть под ноги;а я расценивал, сколько бы стоила мне операция по исправлению выбитого носа.

Это была такая хорошая весна.
Целыми днями я был с Ромой. Только вот не могу припомнить, чего он начал жить у нас, а не у себя. Ведь,как я помню, ранее он не проводил столько времени с семьёй (т.е. со мной), у него уже кипела взрослая жизнь - подруги, вечеринки; родители подарили ему обширную квартиру в элитном районе, с просторными,светлыми комнатами, где он мог вдоволь исполнять все свои нужды и прихоти. А сейчас зачастую он теснился у меня на полу. Может, что-то и случилось достойное таких перемен, но я этого не знаю.
Мы ходили гулять. При чём чаще частого мы приходили на заранее желанное мною место и я усаживался рисовать, а Рома изо всех сил пытался склеить из себя интересного повествователя, что в общем ни разу и не вышло, или же всовывал в уши наушники и всем своим естеством погружался в свой, неизведанный мною, мир. А я рисовал.

Я касался пальцами цветущих деревьев,подносил ближе к себе и жадно вдыхал этот заветный дурманящий аромат. На небесах стаи птиц то и дело сновали туда-сюда, наконец то перелетая в наши края. Когда я созерцал их на розовом вечернем небосклоне, то задумывался о свободе.
«Птицы - свободны. Они свободнее всех в мире. Почему? Я не первый раз задаюсь этим вопросом. Чем они отличаются от людей? Они не могут говорить,писать и ах да, они могут летать. Может просто стоит научится летать, и я тоже стану свободным? Хм.. летать..»
Меня посетило странное чувство. Летать-летать. Чувство, будто бы я знаю, какого это - летать. Парить в воздухе, ощущать на себе прикосновения ветра,который пронизывает тебя насквозь. Без намёка земли под ногами. Я падаю - и я лечу. Падаю??

Я проснулся. Голова сильно кружилась и по этому видеть, где я нахожусь, я смог не сразу. Передо мной всё плыло. Размытые силуэты больших аппаратов надо мною, окна, которое как по мне никуда не выходило. Едкий запах антибиотиков и таблеток начал пробиваться мне в нос. Я смог увидеть перед собой уже чёткую картину.
Я лежал в больничной койке, рядом стояли капельницы и непонятных мне конструкций аппарат равномерно пикал, измеряя мой пульс. Серые углы комнаты ввели меня в шоковое состояние. Пейзаж потрескавшегося от времени потолка заставил испытать неописуемый страх.
«О, Боже! Где я? Где Рома? Что это такое?!»
Я начал что было сил звать Рому. Мне стало страшно: почему из тёплой красивой весны я так резко оказался в этом выцветшем
с годами месте, каждая деталь которого вызывала у меня отвращение.
Из-за двери послышался топот бегущего человека. Даже нескольких. Дверь в палату распахнулись и сюда ввалилась полная медсестра. Её губы были накрашены не в меру ярким красным цветом, а тени, напротив - излучали неон голубого. В такой нехитрой цветовой гамме я заметил ещё более устрашающею опасность нежели все предыдущие.
Толстушка начала подходить ко мне что-то громко говоря, но перед моими глазами снова всё поплыло. Её голос стал недосягаем, и даже облегчённо улыбнувшись я опустил веки.

Снова просыпаюсь в своей кровати. Рядом сидит Рома, которого только что мне так не хватало.
- «Братик, братик!, - начал быстро тараторить я, - Только что я проснулся в больнице! Там было очень мрачно и страшно,мне стало не по себе. Я звал тебя,но ты не пришел. Ещё там была жуткая медсестра с красными губами»
- «Ну, ну, успокойся, - Рома обнял меня и прижал к себе, - это всего лишь глупый сон»
- «Ты всегда будешь со мной,Рома?», - ещё не совсем очухавшись от сна спрашиваю я.
- «Конечно всегда», - улыбнувшись ответил мне он и ещё крепче прижал к себе.
- «Даже когда я буду старым дедушкой?»
Рома засмеялся.
- «Даже когда ты будешь старым дедушкой. А я буду ещё старее»

Время шло, казалось, весна задержалась у нас не на пару месяцев. Я был доволен.
Правда иногда ужасный сон про больницу мне ещё снился, но это пустяки, по сравнению с тем, как я жил и что у меня было.
А было у меня..ничего особенного, просто счастье.
Наконец то!
Наконец то мы с весной встретились один на один, я дождался этого. Она воспрянула предо мной во всей своей красоте.
Привет Весна. Вот мы и снова сошлись,как сходятся порой в море корабли; но я так боюсь того момента, когда нам всё таки надо будет разлучится. В море корабли ведь сходятся и расходятся. Так и мы с тобой.
Мы вечно шествуем по бескрайнему океану имя которому - жизнь. Иногда сильные волны забрасывают нас на самые дальние безлюдные островки, забивая в угол, словно маленьких котят. Уверенные в себе и целеустремлённые находят в себе силы снова выбиться на свой путь и продолжить жизненную дорогу, а некоторые остаются ждать чуда. Чуда, которое рано или поздно всё равно не придёт к ним. И они так и останутся сидеть на своём островке и надеяться на помощь. Ну что же, дерзайте! Как говориться : "Надежда умирает последней" .

За окном в весёлом танце резвились красочные бабочки. Не предугадывая наперёд движений просто слились в одно целое, отдались ритму. Я долго наблюдал за ними, пока ихний бурный танец не направился куда-то на восток.

И я бы мог часами рассказывать про эту весну, но, к сожалению, у меня не хватит ни времени, ни сил.

Вот скажи, ты когда-то жил моментом? Всего лишь одним моментом.. Я знаю, что жил. Возможно, и не единожды, но я слышала только про один раз.
Мне очень сложно сказать...описать, как это. Когда весь мир сужается лишь до тебя и до стуков твоего сердца. Будто бы замедленная,старая и заезженная киноплёнка, которая кое-где пошла жёлтыми пятнами. Мотор, хлопушка, начали! Чёрно-белые кадры, которые отражают запоздание на пару секунд, были свидетелями сжатия всего мира до двух квадратных метров. В эти секунды тебе плевать на всех и на всё, что находится за пределами твоей временной локации. Стук-стук. Разве ты не слышишь? Это твоё сердце выстукивает звонкий ритм, под который можно было бы станцевать чечётку иль посадобель. Ты немного улыбаешься и ты бы отдал многое, что бы жить только в этом моменте. Ведь там такие привычные, удобные для тебя рамки. Там ты - всё, и больше ничего не существует.
Вот так вот было и тут. Я сузил весь мир до себя, Ромы и весны. Так мы и жили. Так я и хватался руками за этот момент в страхе упустить, что он выпорхнет, как свободная птица, и на пути к полёту высоко в небо его уже ничего не остановит.

Но весна не собиралась уходить. Медленно истекали дни и пахло цветущими вишнями. Дурманящий аромат стоял повсюду, даже в моей комнате, перебивая запах красок.
Из-под моей руки одна за одной вылетали стопки картин, которые Рома бережно складывал по углам.
Рома был самым лучшим братом в мире, я знал это. Разве можно было где-либо найти такого хорошего, заботливого, ответственного, понимающего и любящего братика? Нет, нельзя было.

О, прекрасная весна! Спешу сказать тебе, пока не село солнце, как ждал тебя, томясь в оковах холода. Как пусто и бессмысленно без тебя мне жить все остальные девять месяцев. Как рад, что ты задержалась у меня в гостях. Не отведаешь ли ещё одну чашку чая? Ты уж прости, я лишь не хочу тебя отпускать.
Я так влюблён в твои промозглые дожди и ливни, что хлещут пару дней без передышки. Потом, после них, на улицах много луж, и я люблю прыгать через них. И ещё, если выглянет солнце, в них оно будет отражаться и разбрасывать вокруг тысячи солнечных зайчиков. Птицы без повторов поют тебе песни, они благодарят тебя. И мы с Ромой тоже благодарны тебе. Ты - моя самая лучшая весна и я так не хочу, что бы ты начинала паковать чемоданы в свой долгий путь.

- «Ромкаааа,пошли гулять!»
- «Куда же тебя, глупый, на этот раз понесёт?»
- «А давай мы научимся летать?»
Черты лица моего брата плавно перешли с весёлых на совершенно серьёзные и осуждающие.
- «Летать??»
- «Да, именно, летать , - ликуя произношу я взбираясь на кровать , - и быть свободным, словно птица», - развожу руками, изображая птицу в полёте и с фанатизмом в голове спрыгиваю с кровати.
- «Не переусердствуй, - смеётся Рома , - а то шею ещё свернёшь»
Немного подумав, он добавил:
- «А разве ты не свободный?»
- «Это не та свобода, Рома ,- отвечаю я, усаживаясь на полу, - это свобода, когда мир сужается не то что до тебя и до стука твоего сердца, он весь просто исчезает. Ты несёшься сквозь неощутимые преграды и ветер бьёт тебе в лицо. Ты свободен.
Птицы летают и они свободны. А мы, люди, в плену у своих двух ног. Представь, как бы было чудесно, будь ты пернатым: тихо лавируешь над морской гладью, кое-где облетая выступающие утёсы, когда солёный бриз рвёт в тебе нутро. А когда весной! Весной лететь над яблочными полями! Ты только представь! На сколько ощутим этот специфический запах; и ты не просто чувствуешь его - ты купаешься в нём, обволакиваешь своё тело до последнего пёрышка. Вот это и есть свобода: быть отданным ветру.»

Весна творит чудеса,не так ли..?
И было бы хорошо,если всё вышесказанное не было простым долгим сном, которым спал Женя.
Думаешь, что этот свет полон добра и радости? Ах, как жаль, что ответ: нет.

После той аварии Женя впал в кому, результатом которой и была его весенняя жизнь. Что бы не соврать, точных цифр говорить не буду, но без чувств он пролежал почти два года. Лишь иногда приходил в себя, покрытый холодным потом, и звал Рому. Изредка медсестра, услышав его крики, мчалась к нему в палату; может он и пойдёт на поправку. Но чаще всего его никто не слышал, а потом и медсестра перестала обращать на него внимания, ведь толку - ноль. По началу просыпаясь он ещё мог различить пред собою нужную картинку, но со временем она становилась всё мутнее и мутнее и к концу стала почти чёрной.

А его брат... Да что там его брат. Ихние родители отдавали все деньги на лечение Жени, поэтому вскоре после аварии Рому выгнали из университета, так как средств на дальнейшею оплату его учёбы не было.
Снизойдя до низших сортов человеческого общества, Рома попал, мягко сказать, в нехорошую компанию. Увязавшиеся за ним ненужные "друзья" направили его паршивым путём. Он начал употреблять наркотики. Сначала всё было весело, но потом голову не покидала жуткая боль, вздувались вены на запястьях. Под глазами появились набрякшие синяки, а само его тело исхудало до размеров осиновой тростинки. Секс на право и налево не понятно с кем и непонятно где, частые разборки и драки, знакомства не из лучших. Тело ломило от недостатка следующей дозы. Извивающейся, словно уж, лежал он у себя дома; лицо корчило от боли, вены и вески пульсировали.
С горем пополам, родители смогли вытащить Рому в реабилитационную клинику. Проведя там два с лишним месяца, он снова вернулся к себе домой, и только сейчас вспомнил про своего маленького брата.
Второй раз он ступал на порог этой больницы. Второй и последний.
Через день Рома умер от передозировки наркотиков.

Теперь лишь выкрашенные в светло-голубой цвет стены слышали как малыш просыпается и зовёт своего брата.

Он очнулся, когда все уже потеряли надежду.
Он очнулся, но он не мог видеть.
Он очнулся, но на левую ногу наступать не мог и поэтому пожизненным атрибутом его стал костыль.

Женя всю свою жизнь печалился по брату. По тому брату, который был в его сне, ведь тут Рома был совсем другим. Иллюзия спутала концы с концами, как найти выход, если его нет?

И может надо было осчастливить этот конец сказав, что Женя научился рисовать и не видя? Но это не так. Он больше никогда не держал в своей руке кисточку. Он не видел наступающей весны, он мог её только чувствовать.
Женя не смог закончить ни среднее образование, ни тем более получить высшее.

Когда Женя состарился, то его забрали в дом престарелых по заранее купленному его родителями абоненту.
Свои последние годы он и прожил там. Свою долгую и такую бездарную жизнь.. Почти не выходя из своей комнаты.
Лишь изредка, весной, когда начинала цвести вишня; старый дедушка с костылём под левой рукой подходил к окну и тихим хриплым голосом говорил:
- «Привет, весна. Я тебя помню».



Это, наверное, совсем не то,что кто-то ждал.
Ты прости, что тут так много ошибок. Но не трать времени исправлять их.
Без тебя не было бы этого хоть и маленького, бездарного текста.
Ты толкнул меня на эту глупую историю. Максимильян, наверное, ты действительно Бог, ведь только Богам дано меня на что-то настраивать. Но "Максимильян" это ведь слишком серьёзно. Можно и просто "Макся" х)
Мне совсем не хотелось его писать дальше. Но просто боялась уснуть этой ночью, чтобы не увидеть очередной кошмар.
Мой мозг не способен выдавить из себя что-то большее.
Так что вот результат выплеска мыслей помутневшего разума.
И ещё, в википедии и в словаре слово "мгновенность" есть.