Прикол. продолжение 3

***
   Дома боль снова вернулась. При ближайшем рассмотрении, ногтевая фаланга среднего пальца распухла и покраснела. Изменилось и место укола. Теперь оно выглядело не просто следом, оставленным иглой: точно посередине подушечки виднелось углубление. Ямка, напоминающая кратер вулкана, окруженная плотным ободком.

   Прикол порылся в ящике стола, отыскал лупу и поднес оптическое стекло к травмированному пальцу. При  двукратном увеличении язва — а чем это еще могло быть? — выглядела зловеще: на дне ее поблескивала красным цветом субстанция, усиливая сходство с вулканом. Внезапно оттуда вырвался яркий, и тоже красный, пучок света, ударивший по глазам, подобно лучу светодиодной лампочки. Прикол в испуге отбросил лупу и снова принялся рыться по ящикам стола. Не найдя среди скудной домашней аптечки ничего, что могло хотя бы гипотетически помочь, он обмотал палец чистым носовым платком, лег, не раздеваясь на кровать и провалился в тревожный сон. Ему определенно что-то снилось. Не очень хорошее. Будто его пытается найти кто-то невидимый.

   Наутро боли не чувствовалось, краснота и припухлость — повязка из платка помогла? — исчезли, как исчезла и чувствительность пальца, что для щипача являлось серьезной проблемой. Палец воспринимался палочкой, чужеродной организму. А ямка-язвочка осталась. Ничуть не беспокоящая. Боль не возвращалась даже при надавливании. Если не смотреть на палец, то про нее можно было бы и забыть. Если бы не сам палец, торчащий в оскорбительном жесте неизвестно кому. На работу в этот день Прикол решил не выходить. Добыв в холодильнике жестянку с пивом, парень плюхнулся в кресло — средний палец сжимавшей цилиндр из тонкого металла руки, так и торчал оттопыренным —  и припал губами к отверстию в банке. Это действие вызвало в памяти Гошу во время поглощения знаний.

   «Вот блин, классно Гоше, — лениво подумал он. — Столько всего разного знает. Ни один человек в мире не знает столько. Обидно даже становится, что весь этот необъятный багаж пылится в его мозгах и облаке интернетном без дела. Это — то же самое, как если восьмилетнего наследного принца женить на двадцатилетней принцессе: гора богатства, а сделать ничего не может. Да мне бы эти знания… все и не нужны, например, как работать на фрезерном станке, мне знать и на фиг не надо… только полезную для жизни часть. Ох, я бы развернулся тогда. Дипломатом мог бы стать… да чо там — дипломатом, президентом страны смог бы стать. Запросто, как два пальца обсвистать. А у президента и встречи на высоком уровне, и рауты-балы всякие, да и министры-шминистры разных ведомств постоянно окружают. Это ж сколько карманов я мог бы почистить! И, главное, никто на меня и подумать не посмеет. А я бы своими пальчиками…»

   Яркий солнечный свет ударил по глазам и отвлек от сладких грез. Прикол поднялся, задернул штору и снова вернулся в кресло.

   — Нет, — это он уже вслух возражал себе, — зависть — счастье убогих. У меня вот какое богатство имеется. В виде моих чудо-пальчиков. А у Гоши, при всем его умственном богатстве, пальцы — ни в ****у, ни в Красную Армию. Или, если при дамах изъясняться: ни хер подрочить, ни из автомата стрельнуть. Ничего толкового делать не способны. Он своей сарделей даже в личной ноздре поковыряться не в силах, по толщине не пройдет.
 
   Думы о пальцах друга естественным образом перекинулись на собственную проблему. Прикол перехватил банку другой рукой и поднес пострадавший палец к глазам. Краснота на дне ямки пульсировала. Словно уголек в затухающем костре мерцал. Попытался согнуть палец, ничего не получилось. Прикол отхлебнул пиво и, поставив банку на пол рядом с ножкой кресла, принялся массировать пострадавшего свободной от банки рукой. Как ни странно, помогло. Скованность постепенно исчезла, палец приобрел обычную подвижность. Только чувствительность не вернулась, будто новокаином обкололи — был в детстве случай, и память сохранила ощущения.

   «Но вот почему ранка не затягивается? И, главное, не болит подлюга. Раз не зажила, значит должна болеть. И потом, ни крови, ни корочки нет. И ни фига не чувствую им. Что делать теперь? Рука же — рабочая!»

   От невеселых мыслей отвлек звонок домашнего телефона. Звонила Любовь. Именно Любовь, а не любовь — периодически-постоянная подруга для снятия сексуального напряжения, как характеризовали свои отношения они оба.

   — Прикол, ты дома? — порой непосредственность женщин убивала Прикола наповал.

   — Нет. Я, как сержант-связист, герой битвы за Берлин, пробираюсь вдоль улицы с аппаратом и катушкой кабеля за спиной. А кабель тянется в мою квартиру.

   — Прикольно! — Любовь переняла это словечко-паразит у друга. — А ты чего, мобильник потерял?

   — Люба, слазь с дуба, — вторую часть поговорки Прикол продолжил мысленно. — Случилось что?

   — Да ничего не случилось. Просто, давно уже не встречались. Недели две через шесть дней будет. Пора бы нашим сексуальным аурам взаимопоглотиться, — Любовь, как и многие представительницы ее прекрасного пола, обожала читать любовные женские романы и частенько вставляла в разговор словесные обороты, почерпнутые из книг, — Придешь?

   Прикол, прикидывая, бросил взгляд на недопитую банку с пивом:

   — В течение часа подтянусь. Лады? Только кабель смотаю, и телефон домой занесу.

   — Я жду! — откликнулась Любовь и отключилась.

***
   Пива в банке оставалось на два неспешных глотка, и потому было поглощено одним большим. Выйдя из подъезда, Прикол сначала привычно бросил взгляд по сторонам, будто примерный школьник, готовясь перейти дорогу, прищурился на яркое, горячее солнце и двинулся к арке, ведущей со двора на улицу.

   На улице столкнулся с участковым и добропорядочно поздоровался. Участковый, в звании лейтенанта полиции, работал у них уже полтора года и потому Прикол привык и не удивился тому, что служащий правоохранительных органов, несмотря на плюс 29 в тени, несет службу в зимней шапке установленного форменного образца. Причем у шапки, в нарушение Устава, уши были опущены и тесемки завязаны под подбородком на двойной бантик. Хотя, если разобраться, нарушение было относительным. Тот же Устав постовой и караульной службы позволял в виде исключения опускать уши форменной шапки во время вьюги (бурана), сопровождающейся низкой температурой  в сочетании с резкими порывами сильного ветра северного направления.

   Лейтенант Ибатулин, именно такую, не вполне приличную русскому слуху, фамилию нес по жизни полицейский, являлся показательным образцом выбившегося в люди сына потомственного дворника. Корнями представитель исполнительной власти уходил в крымские татары. Но было бы ошибкой думать, что это нежные южные гены заставляли Ибатулина мерзнуть при тридцати градусах со знаком плюс среднерусской полосы. Причина крылась совершенно в ином. Истинную причину бессменного круглогодичного ношения уставного зимнего головного убора знало только непосредственное начальство — с его разрешения Ибатулин и носил летом шапку, — и, разумеется, жена. Жены полицейских знают все! В конце концов, кто трет спинку участковому в ванне? Конечно жена, Рамиля. Под душем в шапке не постоишь.

   Всецело преданный службе, лейтенант Ибатулин, казалось, не отдыхал. Забежав домой поужинать и посмотреть в вечерних новостях на президента и премьера, участковый снова выходил нести нелегкую службу. В ночь. Выбрав укромный угол с густой, непроницаемой тенью, полицейский дергал за тесемку и, распустив бантик, снимал шапку. Окажись в этот момент рядом невольный наблюдатель с острым ночным зрением, он был бы крайне удивлен открывшемуся зрелищу. Под шапкой скрывалась аккуратная стрижка «полубокс» с черным, как смоль чубчиком, и длинные, вислые, как у спаниеля уши, поросшие мягкой короткой шерсткой в черных и белых пятнах. Ибатулин прикрывал раскосые глаза далекого потомка Чингис-хана, сторожко приподнимал мохнатые уши и обращался в слух. Чутко пошевеливая ими, поворачивая голову то в одну, то в противоположную сторону, участковый улавливал не то что звуки совершаемых правонарушений, но даже и само обсуждение таковых, привычно отсеивая обывательские, а потому и неопасные разговоры добропорядочных граждан.

   Благодаря удивительной способности Ибатулина не одно преступление было вовремя предотвращено, не один потенциальный преступник был выведен за руку и наставлен добрым участковым на путь, ведущий в светлое будущее. Безнаказанными оставались, пожалуй, только обсчеты покупателей на кассе в ближайшем гастрономе. И лишь потому, что по ночам гастроном не работал, а днем уши Ибатулина были надежно упрятаны под шапкой. И, разумеется, вне сферы профессионального интереса чуткого полицейского оказалась пара друзей. Прикол — непревзойденный, а потому неуловимый Маэстро щипаческого искусства. А на Гошу в отделение полиции не поступало заявлений о нападении от пострадавших, по причине полной амнезии.

   Но сейчас светило яркое послеполуденное солнце, вор и полицейский вежливо раскланялись и разошлись. Каждый по своим делам.

***
   Двигаясь прогулочным шагом, испытывая непривычное чувство безделья, карманник, тем не менее, чисто автоматически оценивал пешеходов. Однажды рука помимо воли дернулась за толстым лопатником, торчащим из «чужого» кармана толсто-одышливого гражданина. Но тут же Прикол понял, что из-за больного пальца привычной безукоризненной работы не получится, и прошел мимо. Подумал только, объяснил бы кто добрый этому лоху, что набитый деньгами кошелек-лопатник не следует совать в задний карман брюк. Карман этот потому и называют чужим, что деньги, положенные туда принадлежат уже не хозяину, а чужому дяде с ловкими пальцами, вроде Прикола.

   Люди, чья профессиональная деятельность требует предельной концентрации всех сил, живут, что называется, «на нерве». Они вечно настороже, внимательны и сосредоточены. Стоит расслабиться и ошибка может оказаться фатальной. Это в равной мере относится к шпионам и разведчикам, следователям-оперативникам и специалистам частного сыска. И, разумеется, к тем, чей род занятий связан с отъемом ценностей у граждан, то есть таким, как наш герой.

   Несмотря на то, что Прикол позволил себе расслабиться, он почти мгновенно почувствовал слежку. В каждом из людей присутствует некое не изученное наукой чувство, которое называют то интуицией, то наитием. Только у одних людей оно зачаточное, не развито, пребывает в постоянной дреме, а у других — словно недремлющий чекист стоит на страже интересов хозяина. У Прикола это чувство было развито хорошо: кто-то невидимый проявлял к его особе излишне пристальное внимание. Слежка ощущалась затылком, кожей спины, она заставляла неприятно вибрировать диафрагму и вызывала нестерпимый подкожный зуд. Прикол внезапно приседал, чтобы завязать несуществующие шнурки — туфли были на резинке — и незаметно оглянуться. Останавливался у витрин, изучая выставленный товар и отражение проходящих пешеходов. Перебегал, лавируя между машин, дорогу. Один раз даже прыгнул в притормозившее такси и, свернув на параллельно идущую улицу, проехал три квартала — источник повышенного внимания к своей особе вычислить не удалось. В конце концов, видя, что ничего существенного не происходит, Прикол махнул на слежку рукой и отправился, более не таясь, прямиком к подруге.

   У Любашиного подъезда с кодовым замком, Прикол в замешательстве остановился: никогда не удавалось сходу набрать нужную комбинацию цифр. Пытаясь вспомнить шифр, он стоял перед дверью и машинально постукивал пальцами по панельке с кнопками. И тут в голове загорелось табло, сродни электронному, на котором выскочили мигающие красным цифры 7 – 4 – 3 – 9. Осталось лишь нажать соответствующие кнопки. Электрический замок мягко щелкнул — Сезам открылся.

   Несмотря на безуспешные попытки оторваться от слежки, Прикол не забыл, что идет в гости к даме. И пусть это было не любовное свидание, а обычная, почти деловая встреча по снятию эротического напряжения — сродни сеансу у психотерапевта, — в руке кавалера покачивался большой бумажный пакет светло-бежевого цвета. Бутылка хорошего сухого вина, изящная закуска и пунцовая роза, стебель которой был перевит узкой ленточкой красного цвета.

   Любовь тут же в дверях квартиры обхватила голову гостя ладонями, тесно прижалась и коротко поцеловала его губы полуоткрытым влажным ртом. Приколу определенно нравилось сочетание мягких ладоней и твердой груди, в женщинах подобный набор он ценил больше всего. Радостно покружившись с цветком в руке, с выражением, словно она зарылась лицом в букет из миллиона алых роз, Любовь поставила его в высокую тонкую вазу с водой. Прикол тем временем, по-хозяйски достал бокалы и плеснул в них вино.

   Спустя время, уже после неоднократной зарядки-перезарядки энергии, они расслабленно лежали в постели. Любовь с упоением пересказывала сюжет очередного женского романа, а Прикол под релаксирующее журчание ее голоса думал о своем.

   «Интересная штука. По всему выходит, мужчины гораздо больше озабочены судьбами человечества. Конечно, они нетерпеливы, жадны до плотских удовольствий и, что уж скрывать, чрезмерно расточительны. Но каждый их контакт с женщиной, даже банальный перепих, по большому счету направлен на то, чтобы род людской не угас. Чтобы человечество не исчезло с этой планеты. Тогда как женщины, создания более расчетливые и, безусловно, скупые, о продолжении рода способны озаботиться только один раз в месяц. Все остальное время, и с этим не поспорить, секс для них — получение бездумного, ни чему не обязывающего перед природой удовольствия…»

   — Прикол! Ну, Прикольчик, же! Ты где? — изменение интонации в голосе Любови вырвало парня из дум.

   — Да здесь я. Задумался, как же тяжело должно быть бедняжке Исидоре, обманутой этим негодяем-мачо.

   — Какой Исидоре? Если ты про роман, о котором я рассказывала, то там бедняжку звали Вероникой. Но я тебя о другом спросила. Ты мне поможешь?

   Прикол, приподняв простынь, бросил взгляд ниже живота и потянулся к подруге.

   — Нет, нет, погоди. С этим позже. Я еще не пришла в себя от предыдущего раза. Я спросила тебя, что ты не просто мужчина, а технически грамотный мужчина?

   — Любаня, давай ближе к телу, как говорил товарищ Буденный, садясь на любимую кобылу. Чего хотела?

   — Да вот, Прикольчик, купила себе, ну, почти купила, новый мобильник, а как вставить симку не могу разобраться. Посмотришь? — и она протянула розово-перламутровую цацку.

   Прикол повертел телефон в руках, открыл заднюю крышку и, обнаружив гнездо для sim-карты, протянул руку к подруге. Зажал маленький картонный прямоугольник с чипом между большим и средним пальцем и только собрался вставить его в паз, как в голове, внутри черепной коробки, вспыхнуло зеленоватое поле. По полю забегали, засуетились буквы и цифры, выстраиваясь в имена, фамилии, номера телефонов. «Анюта, — мысленным видением читал Прикол, — Аржанникова Вера… Боря-визажист… Велотренажеры, тренер… Йоост…»

   — А что такое Йоост? — поднял он глаза на подругу.

   — Йоост? — слегка смутившись, переспросила та. — А, да это просто знакомый, Иосиф-еврей. Он на рынке тюльпанами из Голландии торгует. Дело у него небольшое цветочное свое. А вообще он — мотогонщик. Ты же знаешь, мне всегда импонировали мужчины, способные взнуздать железного коня.

   — Понял, — согласно кивнул головой Прикол. Сунул симку в гнездо, щелкнул крышкой и протянул трубку Любови. — Порядок! Ладно, я побежал. Вспомнил, дело у меня еще, — он чувствовал, что надо в одиночестве переваривать то новое, что открылось ему. И понять.

    Не показав, что огорчена, девушка не стала перечить и. ласково поцеловав на прощание, проводила друга-любовника.